Folk Bible

There have been two epistemological paradigms hitherto employed by scholars studying  oral counterparts of Scriptures. The representatives of the first one maintain that the folklore tradition is but a derivative (be it embellished or distorted) from the Biblical text, or a spinoff of related apocryphal literature.  Accordingly, oral accounts are considered to be fictional byproducts of a certain written corpus. Their function is thus understood only as instrumental in providing a somewhat laicised interpretation of the written accounts, with the inevitable “short-comings” of ethno-hermeneutics. This type of academic discourse implicitly suggests the hierarchical division between written and oral; it further conjectures a certain social subordination and extrapolates that the intellectual product created by men of letters ought to have supremacy (at least from a chronological perspective) over the one created by those who cannot read or write. Literacy is thus assigned primary status over orality and the written is recognized as “the prototype” of the oral; that is, the canonical Scriptural text and related apocryphal literature are examined as the ultimate template for folklore tradition.  The present author introduced the term Folk Bible to denote the oral, vernacular counterparts of the Scriptural text (in its either canonical, or apocryphal versions), thus challenging the above epistemological model and arguing that the intellectual lineage of the textual corpus of the Folk Bible transcends the ancestral pool of classical Jewish and Christian written sources and extends far beyond it.  Although it is true that oral accounts may be composed as vernacular exegesis of the canonical Scriptural text and related apocryphal writings (i.e. be a secondary product stemming from a certain written source, be it canonical or apocryphal), the Folk Bible is a much more complex phenomenon. Sheltered within its corpus are vestiges of the oral antecedents of the Scriptural text which continued to be verbally transmitted and transferred in a complex multilingual environments.  In fact, apocryphal writings may be featured as witnesses to the unfolding of this Ur-hypertext at different stages of its transmission; in a way, they may be considered as snap-shots registering its intellectual lineage.  Thus, some oral accounts may have been interpolated into the corpus of the Slavonic Palaea by its compilers/scribes ad hoc, rather than the other way around; at the same time, the folklore tradition may have been penetrated by some of the Palaea narratives, with the most probable candidate as a mediator being iconographic tradition.  To sum up, the relationship between oral and written modes of transmission of para-Biblical and Biblical corpus among the Southern Slavs has to be studied against the background of a much larger context, the integral parts of which should be considered not only the modus operandi of the scribal convention per se (as well as iconography), but also that of the folklore tradition. The comparative analysis of some of the constituents of the Folk Bible corpus as witnesses to parascriptural intertextuality shows that they contain themes and motifs attested in rabbinical sources (midrashim and Targumim), apocryphal literature and Islamic interpretive traditions (as found in hadıith, tafsıir, Universal Histories, etc.).  For the storytellers and singers composing them, the Bible was a book ever imagined, but never held.

Malgré des milliers de contes collectés
et publiés à travers le monde, il se niche dans cette grande constellation un objet fabuleux non identifié : le conte étiologique ou explicatif. Celui qui pose des questions parfois loufoques sur l’univers et l’humanité,
comme par exemple pourquoi le mariage du soleil fut-il annulé, et apporte des réponses inattendues. Il est là pour faire le lien entre le passé mythique et le présent prosaïque, pour donner à celui-ci du sens et de la poésie. Le livre est consacré en grande partie à l’exploration de
ces contes séculaires, car les contes sont aussi les traces de migrations très anciennes, à commencer par celles qui ont amené nos ancêtres en Europe et en Asie il y a des dizaines de milliers d’années avant J.-C. L’ouvrage se penche également sur les motifs qui traversent toute l’Europe : comment s’expriment les plantes dans les contes ? pourquoi l’homme
vit une « vie de chien » ? comment chaque peuple obtint-il son destin ? Une attention particulière est portée à l’est de l’Europe, où les contes font encore partie de la tradition orale. L’aventure dans le domaine russe rend presque inévitable la rencontre avec Baba Yaga, la sorcière mondialement connue. On partira à la recherche de ses origines, ce qui nous fera traverser le conte, l’imagerie populaire et les débuts de la littérature russe. On la croisera encore lorsqu’on s’intéressera aux mutations du conte russe au XXe siècle, aux périodes de disgrâce et de réhabilitation.

Словарь сюжетов и мотивов восточнославянских этиологических сказок и легенд представляет собой свод материалов, относящихся к народной этиологии — области фольклорно-мифологического знания о сотворении мира, создании природных и культурных объектов, формировании социальных институтов. Важный аспект народной этиологии — это представление не только о возможности изменений и трансформаций всех элементов мироздания, но и поверья о превращении одних объектов в другие.
Материалы, собранные в словаре, позволяют проанализировать сюжеты, мотивы и набор персонажей, характерные для всего восточнославянского ареала, для отдельных национальных традиций (русской, бело-
русской, украинской) или для традиций региональных, а также выделить универсалии и раритеты, архаические и инновационные элементы в системе народной этиологии.
Помимо словника издание содержит библиографию, в которой представлены основные собрания восточнославянских этиологических текстов и исследования, посвященные отдельным сюжетам и народной этиологии в целом.

Данная книга посвящена фольклорным ипостасям Священного Писания. В отличие от своего канонического двойника, корпус «фольклорной Библии» бытовал как континуум варьирующихся устных текстов, в которых сюжетика иудейско-христианских Священных книг (как в их канонической версии, так и в их апокрифических трактовках) сопрягалась с локальными этнокультурными традициями. Вместе с тем следует учитывать, что «собственно библейскому» корпусу предшествовал некий архаичный вербальный гипертекст, который не только «взрастил» будущее собрание книг Священного Писания, но и продолжал подвергаться устной трансмиссии. Его многоязычные трансформы сохранились до наших дней в качестве дискретного единства, состоящего из вербальных, иконографических и ритуальных текстов, составляющих ядро фольклорной «теологии»; они также являются свидетельством существования устной «Септуагинты» и устной «Вульгаты», следы которых живы в фольклоре славян по сей день. Характерно, что «фольклорная Библия» создает гибкий конфессиональный алгоритм, в динамику которого могут быть вовлечены как представления, имманентные местной системе религиозных верований, так и универсальные космогонические и эсхатологические концепты. При этом Библия не просто рассказывается и поется — она «проживается» как коллективный нарратив, создающий основу для стабильного существования социума.

Настоящее издание является первым опытом сведения в единый корпус уникальных фольклорных версий Священного Писания, бытовавших среди представителей болгарской диаспоры в Бессарабии и Таврии в период агрессивного советского атеизма. Основу корпуса публикуемых текстов составили полевые материалы автора, впервые вводимые в научный оборот. Приводятся и тексты, которые опубликованы в болгарской научной печати и популярной религиозной периодике конца XIX — начала XX в., а также архивные записи, хранящиеся в собрании Отдела рукописей Болгарской Академии Наук. Исследование затрагивает также иконографическую традицию и ее «прочтение невегласами», тем самым рассматривая «визуальную грамматику» как составляющую этногерменевтики «фольклорной Библии».

Книга ориентирована на филологов, фольклористов, этнографов, искусствоведов, библеистов, религиоведов, историков и всех интересующихся традиционной культурой болгарской диаспоры в социально-политическом контексте Российской империи, наследовавшего ей Советского Союза и возникших после его распада независимых государств Украины и Молдовы.

Compared and contrasted in this article are three different types of accounts dealing with the cosmogonic and eschatological themes employed in Slavonic and Balkan oral tradition, para-Biblical literature and modern poetry. The focus of analysis is the cluster of motifs attested in the creation narrative of the apocryphal Legend of the Sea of Tiberias. Two versions are examined: the South-Slavonic one discovered in 1845 by V. Grigorovich in the Monastery of Slepche, and the 18th century Russian account from MS № 21.11.3 (fols. 3a–5b) from the Archaeographic Department of the Library of the Academy of Sciences [Библиотека Академии наук, Рукописный отдел] in St. Petersburg, composed most probably by an Old Believer; this manuscript is published here for the first time. Folklore counterparts of the apocryphal Legend of the Sea of Tiberias are treated, with special emphasis on the oral narratives from the Bulgarian Diaspora in Bessarabia (God and the Devil Create the World Amicably but then Fall Out). Finally, a poem of the 20th century Bulgarian intellectual Pencho Slaveykov [Пенчо Славейков] from his anthology “On the Island of the Blessed” is discussed; the poem, entitled How God willed the Earth to come to be and what did Satanail do after that? was designated by Slaveykov himself as “a legend of the Bogomils”, and blended within his lyrics are dualistic themes and motifs attested in vernacular Christianity, with the hallmark of Haeresis Bulgarica.

Ряд диалектных славянских фитонимов связан с персонажами христианской мифологии. Цель данной статьи – проследить те признаки растений, которые обусловливают эту связь, а также продемонстрировать влияние этой связи на создание названий растений и их использование в календарной обрядности, в народной медицине и магии.

Особая роль в любом этиологическом сюжете отводится финальному эпизоду, подводящему итог процессу создания или трансформациям природного или культурного объекта. В этиологических текстах концовкам отводится особая роль; их функции-максимально ярко, убедительно и аргументированно представить результат «творческого процесса», дать ответ на вопрос относительно свойств, качеств или предназначения любого элемента окружающей действительности и зафиксировать «факт этиологии». В статье представлен анализ структуры и функций «речевых закрепок» (концовок, выраженных прямой речью персонажей) в этиологических текстах. Материалом послужили легенды восточных славян, зафиксированные в XIX-XXI вв. и извлеченные из опубликованных и архивных источников. В структуре этиологического сюжета «речевая закрепка» подводит итог сюжету (фиксирует создание или преобразование объекта) и в то же время обозначает начало следующего этапа существования объекта в его новом качестве (с новыми свойствами). Финальная реплика разворачивает будущую «программу» бытия и обозначает обстоятельства взаимоотношений преобразованного объекта с окружающим миром, содержит моральные и оценочные сентенции.

This essay focuses on the interface between the Biblical Creation account and Slavonic folk cosmogony, as mirrored in oral tradition. 1 Exploring the encounter between the Holy Scriptures and ethnopoetics, 2 it approaches phenomena of popular faith which exemplify correspondences between the written accounts of the Book of Genesis 1 This publication incorporates some results of a broader research project on which I have been working since 1974, collecting folklore data and analysing the parameters of vernacular religious beliefs in Slavonic traditional culture. The project, entitled The Folk Bible: Oral Tradition and Holy Writ, concentrates on the description of popular dimensions of Christianity. The work is based on texts I recorded during fi eld research in Bulgaria and in the former Soviet Union in the period 1974-1994. The Slavonic (Bulgarian) version of The Folk Bible: Oral Tradition and Holy Writ manuscript, containing the original transcripts of my folklore recordings, was deposited in 1995 in the Department of Ethnolinguistics and Folklore at the Institute of Slavonic and Balkan Studies, Russian Academy of Sciences, Moscow. In 1998-1999 my work on the project was kindly supported by a grant from the Modern Humanities Research Association. I acknowledge with gratitude that during the duration of this grant I produced the English translations of the original Bulgarian transcripts; these are now included in the Appendix. The audiotapes containing the actual sound-recordings of my folklore texts are stored at the Archives of the Institute of Folklore of the Bulgarian Academy of Sciences, Department of Folklore of Moscow State University, and in the private archives of Joan Sheffl er and myself. The present essay includes some of the author's earlier observations and comments on the relationship between folk religion and the Biblical text [

The paper analyses a group of folk “biblical” narrations about the construction of the Tower of Babel by considering how the folklore consciousness masters the plot and the text that are of book origin. The author presents a new found archival text of the oral biblical narrative about the construction of the Tower of Babel and the causes of the diversity of languages in the world, the story of an old Siberian peasant D. N. Plekhanov. The story was recorded by P. A. Gorodtsov on June 19, 1907, in the Tyumen district of the Tobolsk province. The comparison of this text with literary sources indicates that the basis for the oral narrative was the story of Explanatory Palea. The narrator supplements the book source with details and references to the local Siberian
tradition, including an attempt to inscribe the peoples associated with the Siberian local tradition into the biblical genealogy. This technique is a way to bring biblical events to the reality of the narrator and the listener. The comparison of the published text with other oral versions of stories about the Tower of Babel made it possible to establish common traits of the mechanisms of the adaptation of book origin narrations by folklore consciousness.

На протяжении последних двух столетий антропого-нические легенды стабильно удерживают к себе внимание в евро-пейской фольклористике. Довольно подробно изучен общий фонд мотивов, сопоставлены архаические и библейские элементы, описаны отдельные сюжеты и образы. Вместе с тем каждая этническая тради-ция входит в общий фонд своими порой уникальными вариантами, которые не просто обогащают целое, но и позволяют по-новому взгля-нуть на уже привычное, полнее и глубже реконструировать корни явлений и описать актуальное состояние. Полевые записи последних лет, сделанные в Беларуси после более полувека угасшего интереса к данной тематике, демонстрируют богатство представлений сферы антропогонии и даже новые как сюжеты, так и отдельные детали. Сюжеты народной Библии становятся мировоззренческим фоном и служат источником для ряда устойчивых языковых единиц, а также для заговоров и представлений сферы народной медицины. В статье рассматриваются мотивы создания Евы из хвоста Адама, роговой кожи перволюдей, утаивания антагонистом земли за ногтями при миротворении и их репрезентации в паремиологическом фонде языков.

The present article offers a concise outline of themes and motifs registered in the oral counterparts of the Book of Genesis among the Belarusian people and focus on their analysis, thus seeking to further clarify the vernacular background of religious beliefs against which Francysk Skaryna' s Bible had emerged and with which it co-existed. It is also an attempt to envisage the specific socio-cultural and confessional context in which this "most outstanding figure in the entire panoply of Belarusian culture" (McMillin 1977) lived and worked.

Âîëüãà Áÿëîâà -ýòíàë³íãâ³ñò ³ òýêñòîëàã, äîêòàð ô³ëàëàã³÷íûõ íàâóê, âÿ-äó÷û íàâóêîâû ñóïðàöî¢í³ê ²íñòûòóòà ñëàâÿíàçíà¢ñòâà Ðàñ³éñêàé àêàäýì³³ íàâóê. Äàñëåäóå ïîìí³ê³ ñÿðýäíÿâå÷íàé ñëàâÿíñêàé ï³ñüìåííàñö³, ñëàâÿíñêàãà ôàëüêëîðó ³ ýòíàêóëüòóðíûõ êàíòàêòà¢, âûâó÷àå ýòíàêóëüòóðíûÿ ñòýðýàòûïû ¢ êàðö³íå ñâåòó ñëàâÿíñê³õ íàðîäà¢. Н а працягу доўгага часу даследаванні па народным хрысціянстве (фальклорных рэлігійных уяўленнях, народным кульце святых, легендах і павер'ях, звязаных з сюжэтамі біблейскіх кніг або жыційнымі творамі, і да т. п.) былі рэдкай з'явай у сучаснай фалькларыстыцы. «Біблейскі фальклор» заставаўся за рамкамі філалагічных і этнакультурных даследаванняў, рэдкімі былі публікацыі тэкстаў народных легенд на рэлігійныя сюжэты, матэрыял, сабраны ў экспедыцыях, быў даступны толькі вузкаму кругу адмыслоўцаў.

Аннотация. В статье анализируются народные славянские легенды, посвященные трансформациям человеческого тела. Этиологические сюжеты и мотивы, касающиеся анатомии человеческого тела, декларируют идею о том, что все происходящие измене-ния нацелены на придание телу функциональности: изначально «идеальное» тело чело-века должно быть приспособлено к окружающей среде и социуму. Одна группа сюжетов представляет изменения, которые происходили с первыми людьми (Адамом и Евой); результаты этих трансформаций унаследованы потомками и стали нормой для всех последующих поколений людей; другая группа, сюжеты которой могут быть условно названы этногенетическими, касается телесных модификаций, которые приписаны представителям различных этнических традиций. В легендах о трансформации человеческого тела присутствуют не только универ-сальные мотивы, известные практически у всех славян (например, «сатана (черт) портит/оскверняет/пачкает/увечит / выворачивает наизнанку тело человека»; «Бог выворачивает человека наизнанку / очищает своим дыханием»; « " ногтевое " (" рого-вое " , " кожаное ") тело утрачено в результате грехопадения / ногти как напоминание о " первом теле " »; «волосяной покров утрачен в результате грехопадения / волосы как напоминание о " первом теле " »; «происхождение мокрот / " поганая " слюна (сатана оплевал тело первого человека)»; « " адамово яблоко " появляется в результате вкушения запретного плода»), но и редкие и уникальные мотивы, бытующие в определенных ло-кальных традициях. В статье анализируются редкие мотивы (появление гениталий, особенности волосяного покрова, утрата некоторых частей тела, перераспределение телесных функций между мужчиной и женщиной), определяется их роль в формирова-нии локальных повествовательных традиций. Ключевые слова: славянский фольклор, жанры фольклора, указатели мотивов, этио-логические легенды, этнокультурные стереотипы.

V statâe v kontekste dualisti~eskih kosmogoniè i narodno-hristianskih verovaniè rassmatrivaetsà odin iz motivov legendá o mirotvoreniimotiv otdáha tvorca. V dualisti~eskih kosmogoniàh otdáh tvorca ne obàzatelâno svàzan s koncom tvorenià, on priuro~en k sotvoreniä pervoè (malenâkoè) zemli, neobhodimoè tvorcam kak mesto peredá{ki. V sä`ete kosmogonii Bog ¼otdáhaet½ (ili udalàetsà),~tobá datâ vozmo`nostâ svoemu partneru sotvoritâ zlo. Pri sovmeaeenii hronotopa bibleèskogo {estodneva s arhai~nám motivom ¼estestvennogo½ otdáha demiurgov na pervona~alânoè zemle ro`daetsà novaà traktovka motiva: volà otdáhaäaeego tvorca, vozmo`no, bála paralizovana trebovaniem ¼subbotnego½ otdáha.

Adam et Ève dans la littérature orale des Slaves de l'Est. La cosmogonie populaire se construit comme un développement apocryphe de l'histoire sainte. La littérature orale emprunte aux apocryphes les thèmes qui font lien entre l'état actuel de l'homme et du monde et la Genèse. Elle produit également des textes allant dans ce sens. Dans cette version populaire de la création Adam et Eve revêtent les fonctions de demiurge au même titre que le Créateur.

Устные народные рассказы, связанные с библейскими событиями и персонажами, составляют важный раздел русской фольклорной легенды. Адаптация фольклорной традицией библейских повествований, переходящих в фольклорную Библию, и особенности их восприятия в системе народных представлений имеют академический интерес. Фольклорная традиция демонстрирует при этом связь с христианской книжностью и привносит элементы дохристианских верований и представлений различных этнокультурных традиций. Одним из популярных персонажей фольклорной прозы является медведь. Некоторые этиологические повествования о медведе фольклорная традиция связала с библейскими персонажами и включила в круг сюжетов фольклорной Библии. Одна из таких историй — о происхождении медведя от человека, превращенного в зверя в наказание за какую-либо провинность, например, за то, что напугал Бога. Этот сюжет хорошо известен в фольклоре, в том числе в славянской традиции. Изучение фольклорных версий библейских легенд в русских сибирских записях указывает на их органичную связь со славянской фольклорной традицией: славянские переселенцы в Сибири приносили с собой традиции из Европейской России. Однако повествования о Медведе, просившем себе у Бога пятый палец (это ему предлагается при условии, что собака получит лук и стрелы) известны в русской фольклорной Библии только в сибирских записях и не известны в записях Европейской России. Указанные повествования и являются предметом рассмотрения в данной публикации.

Folk narrations about Marko the Rich — citing predictions (later come true) to the rich man that his successor and future son-in-law is to be a poor-man`s son and following attempts of the rich man to ruin him — belong to а number of popular stories in folklore (АaТh 930; SUS 930=461). A fragment contained in an initial part of Slavic folk stories about Marko the Rich and known as “a legend about Christ on a visit at a certain man” is of special interest (Christ as a beggar comes in a rich man`s house; unrecognized he gets expelled and oretells the future of a newborn boy from poor family that will inherit riches of Marko). This fragment is considered as an “accretion” to the basic part of a narration (about attempts of ruining the child), being
exclusively a part of the Russian folk tradition (N. F. Sumtsov). F. I. Buslaev saw the source of this episode in a story of the Prologue of October, 18 called “About a certain Father Superior, tempted by Christ in the guise of a beggar”. However the legend does not contain the motive of predicting the fate and therefore could not be a source of a considered episode of folk narrations about Marko. Comparison of variants of an initial
episode of folk stories about Marko with other forms of Slavic narratives concerning fate reveals that the source of this motive in legends goes back to folk beliefs of Slavs about predetermination of fate and is connected with the image of sudenitsy — female mythological characters determining fate of the child at his birth.

О царе Ироде и о лихорадках-трясавицах: фольклорные версии библейского сюжета в заговоре и легенде (русские сибирские записи) По народным поверьям, болезни человека являются следствием вселения в него злых существ, злых духов, которые могли представляться как в зооморфном, так и в антропоморфном облике. К числу таких воззрений принадлежат народные представления о лихорадке как о демоне болезни в облике женщины [См.: Толстой, 1995, с. 244; Власова, 1995, с. 220-229; Новичкова, 1995, с. 343-352] 1 . Из-за запрета произносить (чтобы не накликать болезнь) слово «лихорадка» в народе ее называли теткой, сестрицей, кумой, кумохой, добрухой, трясавицей. Лихорадки могли иметь разные имена, одни из них персонифицируют различные симптомы болезни (огнея, тресея, хрипуша, пухлея, глухея, желтея, немея, знобуха, трясовица), этимология других не вполне ясна 2 При лечении лихорадки в народной медицине, наряду с другими средствами . Число вызывающих болезни девлихорадок, по поверьям, также могло быть различным -7, 9, 12, 40, 77 и т.д.

Фольклорные версии библейских легенд как проявление «закона переживания старины»: Каин и Авель; Давид и Голиаф В.С. Кузнецова НОВОСИБИРСК «Эта способность фактов известного порядка сохраняться бессознательно от того далекого времени, когда они впервые попали в жизнь, и называется условно законом переживания старины».