Забытые поэты

Юный поэт Володя Полетаев 

(1951 – 1970)

Дорогие друзья!

Я читаю забытых поэтов.

Почему же забыты они?

Разве краски закатов, рассветов

Ярче пишутся в новые дни?

Разве строки составлены лучше

И пронзительней их череда?

Разве терпкость нежданных созвучий

Неизвестна была им тогда?..

Семён Липкин

"Забытые поэты"

Владимир Полетаев

Завожу новую страницу в блоге, о которой давно думала и мечтала  – «Забытые поэты». Эта тема заинтересовала меня необычайно, когда мы года 2-3 назад проводили в рамках нашего Салона «Перекресток духовности» вечер литературных тайн и открытий  «Забытые поэты России – вспомним их имена…». Это была потрясающая встряска – столько талантливых, но неизвестных или малоизвестных русских поэтов посчастливилось мне открыть для себя!

О них редко вспоминают издатели и критики, но среди этих малоизвестных и провинциальных поэтов есть много тех, чье творчество было забыто незаслуженно. Незавидная судьба, когда имя твое  не помнят, а стихи затеряны в старых альманахах и тонких брошюрах, когда из всего, что было тобой создано, в памяти потомства почти ничего не осталось.

Наверняка Россия за пределами крупных городов знала не один десяток и пушкиных и маяковских. Но если таланту реализоваться негде, если никто не знает о нем, то для поэзии он потерян. Существует множество забытых поэтов и забытых незаслуженно, — нет справедливости в литературе, как нет ее и выше. 

К сожалению, рукописи прекрасно горят. Что осталось бы от Введенского и Хармса, если бы не Друскин, который собрал и опубликовал их стихи? Сколько их недооцененных и по разным причинам забытых поэтов? Как возникает забвение? Кто хранит память о поэтах: читатель, литературоведы, друзья или их преемники-поэты? Можно ли вернуть в пантеон литературы поэта, о котором читатель даже не слышал? Эти вопросы возникают при знакомстве с творчеством некоторых недооцененных и незаслуженно забытых поэтов.

Их много. Были они и в ХIХ веке, и ХХ, и даже в наше время есть такие поэты. Давайте на новой странице блога начнем вспоминать их имена, читать их стихи и отдавать им дань памяти. Они этого заслужили. Ведь не зря говорят, что человек жив, пока жива память о нём.  

Владимир Полетаев

Первым, о ком мне хочется рассказать – это о творчестве и жизни Владимира Полетаева. 

Полетаев Владимир Григорьевич  (27 августа 1951, Саратов — 30 апреля 1970, Москва) — русский поэт и переводчик.

Родился в Саратове 27 августа 1951 года в семье Григория Самойловича Гершензона (1920—2002) и Надежды Владимировны Полетаевой (1923—2013). Окончил московскую школу № 567. Занимался в Доме пионеров в переулке Стопани. Учился в Литературном институте имени А. М. Горького (семинар Льва Озерова).  

За отведенный ему небольшой жизненный срок он успел столько сделать! Стихи, переводы, критические заметки написаны на таком уровне, что когда их читаешь, создается впечатление, будто автору уже глубоко за тридцать, а не девятнадцатый год.

Московского поэта Влади́мира Григо́рьевича Полета́ева  можно отнести к самым ярким и интересным лирикам поры шестидесятых, не смотря на то, что прожил он совсем мало.

Как вспоминает  поэт и переводчик, критик, литературовед, участник Великой Отечественной войны, военный журналист Лев Озеров:

«Впервые я увидел и услышал его на филологическом факультете Московского университета на литературной дискуссии. Этот ученик 567-й московской школы, десятиклассник, говорил тише и застенчивей, но вместе с тем убеждённей и убедительней других участников дискуссии, а среди них были и аспиранты и преподаватели. Тогда же я пригласил Володю Полетаева посетить мой семинар в Литературном институте. Он посещал его, а затем, на следующий год поступил в институт и, увлёкшись занятиями, стал участником семинара. Он изучал историю; языки, литературу. Много писал: стихи, переводы с грузинского, украинского, немецкого, заметки и наброски статей. Работал много, показывал мало.

Вы, вероятно, заметили, что эти мои строки написаны в прошедшем времени. Короткая жизнь Володи уместилась между 1951 и 1970 годами. И, к сожалению, это не напутствие, а скорбная оглядка на пройденный путь. Владимир Полетаев прожил донельзя мало, а у него набирается материалу на три книги: стихи, переводы, проза. Время показывает, что девятнадцать лет — это не так уж мало, что жизнь красна не количеством прожитых дней, а их интенсивностью и значительностью».

/Л. Озеров/

О поэте и переводчике Володе Полетаеве сегодня мало кто вспоминает. 18-летний парень погиб в 1970 году; первая и единственная книга его стихов вышла спустя 13 лет после трагического случая. Между тем, Полетаев - типичный представитель "детей-индиго" - рано проявивший себя и, увы, быстро сгоревший.  

Любовь моя, Грузия

В 17 лет Володю Полетаева приняли в Литературный институт. Работы Володи признавали маститые поэты - молодой человек, занимавшийся переводами и сам пишущий стихи, подавал большие надежды. Статьи о нем были опубликованы в альманахе "День поэзии", журнале "Юность"; газете "Московский комсомолец".

Современники вспоминали: "Володя, худой, длинный, вечно влюбленный, не важно, как звали девушку, был среди нас талантливым. Мы любили ушастого Володьку и никак не могли понять, откуда это у него - щемящая тоска по смерти и страх перед неизбежным, долженствующим непреложно произойти? Ведь он не был изгоем, неудачником, больным".

Полетаев учился на отделении художественного перевода, переводил с украинского, немецкого, белорусского, грузинского. Знавшие его вспоминают, что его переводам предшествовало не только глубокое чтение и исследование подлинного произведения, но еще и изучение жизни и творчества автора, которого он переводил - вплоть до эпохи и окружения. Он оставлял свои заметки в дневнике и на полях книг, которые переводил.   

Но главной любовью Полетаева была Грузия. В 1967 году Володя писал своей заочной подруге, с которой был знаком по переписке, что выбрал грузинское языковое отделение на переводческом факультете: "Буду изучать грузинский язык, а также историю грузинской культуры и собственно историю Грузии. Всем этим я интересуюсь уже давно, и возможности заниматься этим серьезно - обрадовался. Грузинская поэзия, как древняя, так и современная - одна из богатейших в мире. Работа предстоит большая и интересная".  

Полетаев мечтал о глобальном переводе многих грузинских поэтов. За два года до своей смерти, еще будучи школьником, Володя написал в своем дневнике: "До чего же хорошо, когда живешь на белом свете!.. И падает снег... И тебе семнадцать лет (а расти мне, кажется, расхотелось)... Пишется легко, не в том дело, что много, но легко, словно ведешь разговор с кем-то и вдруг начинаешь слышать свой голос как бы со стороны".

Рукопись Владимира Полетаева. Из архива Реммы Арштейн. Журнал “Формаслов”

Спешил жить

При жизни свет увидели лишь три стихотворения Полетаева - их напечатали в "Московском комсомольце", в феврале 1969 года. Последние переводы Володи с грузинского датированы февралем и мартом 1970 года. На его рабочем столе остались черновики стихотворения "Мерани" Николоза Бараташвили и "Никорцминды" Галактиона Табидзе, которые юноша так и не успел доделать.  

Володя покончил с собой, выбросившись из окна с пятого этажа своего дома по Ленинградскому проспекту, 30 апреля. Знавшие его люди были в шоке: у Полетаева было все, чтобы быть счастливым - творчество, преданные друзья, хорошие родители, отдельная комната в квартире, любимые книги, перспективы… А еще желание все успеть, испробовать как можно раньше. Володя спешил жить, как будто знал, что ему осталось совсем немного.  

По одной из версий, причиной самоубийства могла стать несчастная любовь. Рассказывают, что Володя влюбился в женщину, намного его старше - она уже была замужем и воспитывала маленькую дочку. Полетаев предложил ей стать его женой, а она отказала - не видела рядом с собой студента, пусть и очень талантливого. Возможно, она высмеяла его желание быть рядом, воспитывать ее ребенка, стать для нее главным. Полетаев не смог перенести отказа. Родители вспоминали, что накануне он звонил всем своим друзьям. Но кто-то не ответил, кто-то не смог прийти… И утром талантливого поэта и переводчика не стало.  

У Володи была предсмертная записка. Точнее, это были его стихи:

"Но вы забыли, что в итоге

Стихи становятся травой,

Обочинами вдоль дороги

Да облаком над головой.

И мы уходим без оглядки

В неведенье и простоту

Затем, что давние загадки

Разгадывать невмоготу".

Знание ниоткуда

Полетаева похоронили на Востряковском кладбище, под одной могильной плитой с его отцом. На надгробии Володи выбили цитату из его стихотворения: "…а жизнь моя была проста во власти чистого листа".

Могила  Владимира  Полетаева

В 1971 году в журнале "Литературная Грузия", в рубрике "Свидетельствует вещий знак", были опубликованы 12 стихотворений Полетаева. А в 1983 году, в тбилисском издательстве "Мерани" вышла его единственная книга стихов "Небо возвращается к земле", составленная лауреатом национальной премии "Поэт" Олегом Чухонцевым. В нее вошли стихи, поэтические переводы, заметки, выдержки из писем и дневников, прозаические отрывки - все то, что Володя успел сделать за свою недолгую жизнь.

Обложка книги В. Полетаева 1983 г.

Известный поэт, переводчик, прозаик Виктор Санчук писал о Полетаеве: "Часто, когда я читаю написанное им, мне становится страшно. Откуда и как этот школьник, ходивший в московскую школу и дом пионеров, мог в свои 16-17 лет знать то, что он знал! Потом я вспоминаю, что все страшное уже произошло и теперь больше бояться нечего... Но все-таки: откуда это вспонимание, эта наглая уверенность:

"Я не служу сюжетному стиху,

Пусть логики его понятна сила.

Я просто все скажу, как на духу,

О, если б горла у меня хватило...".

На самом деле здесь нет никакой наглости. Просто: чтоб "все сказать”, надо все действительно знать. Он и знал. Ниоткуда. Оттуда, откуда растет трава и плывут облака... Знающему тайну не нужно выстраивать сюжетов, хотя овладевать секретами мастерства, конечно, тоже полезно, и для этого можно последовать и за Пастернаком, и за другими. Его поэтическое воздухоплавание для него очевидно и естественно, как для пешехода - хождение по асфальту. Он даже определенно знает, где начинается и кончается небо. То, в которое он привычно, и совсем не задумываясь над этим, поднимается. Милостиво соблаговолив, он может и с нами поделиться своим знанием и при этом точно укажет место.

Да, он был мальчиком, и был мудрым, как старик. И оставался мальчиком. Хорошо это, или плохо? Правильно или нет... Не нам судить. Так было".

Источник

Рукопись Владимира Полетаева

Владимир Полетаев был на редкость цельной личностью. Юношеский максимализм и бескомпромиссность были в нем не порождением возраста или данью ему, а врожденным свойством его человеческой натуры и поэтического таланта. Соединение этих черт с добросердечием и душевностью создавали черты облика гармоничной, открытой любви и добру, бескорыстной и щедрой, многосторонне развитой личности. Чувства красоты и добра, жажда знаний, и деяния создавали в нем единую культуру духа, гармоничную и возвышенную. Он сам так отмечал, прибегая к помощи даже своего рода "народной этимологии": "Родом я с Волги, зовут меня Владимир. Предки мои -- волжане. Владимир... Имя это воспринимают, как "владеющий миром", "властелин мира". На деле оно означает "в ладу и мире". Давали его, желая, чтобы носитель его жил с людьми в ладу и мире. Самое неагрессивное имя! Стараюсь по мере сил его оправдать". Таков образ юного поэта. Таков миропорядок, "Лад мира" для Владимира Полетаева, неотделимый у него от поэтического мировосприятия и миротворчества.  

Давайте познакомимся со стихами Володи Полетаева.  Если вас заинтересует его творчество – в конце поста есть ссылки на интересные материалы о нем.

СТИХИ  ВЛАДИМИРА  ПОЛЕТАЕВА

Голубой элегический вечер.

Во дворах колобродит весна.

Ты как улочка в Замоскворечье,

где трава сквозь асфальт проросла.

Где в печалях своих стародавних

липы клонятся возле крыльца,

где на старых ореховых ставнях

кто-то вырезал наши сердца.

Густав Фьестад

Февраль фарфоровый, хрустальный

и гуттаперчевый февраль.

Легко всплывало над устами

дыханье — белая спираль.

И по спирали, по спирали

слова лукавые всплывали

прозрачней мыльных пузырей,

и плавали вдоль фонарей

и фонарей не задевали.

Ты говорила: не хочу,

и вырывалась, и смеялась,

и снова к моему плечу,

заплаканная, прижималась...

А в доме музыка жила
А в доме глухо и темно.

А в доме старые пропажи…

Отар Чиладзе

…А в доме музыка жила.

Когда она входила в двери,

Вставали мы из-за стола,

Своим глазам почти не веря.

И каждый раз, взглянув вокруг,

Она протягивала руку,

И от руки тянулся звук

Или, верней, сплетенье звуков…

Она жила вне наших фраз,

Обетов наших и обедов,

И знала всё почти про нас

От откровений до секретов.

Она, правдива до конца,

Рыдая и смеясь над нами,

Летела «бабочкой на пламя»

На наши души и сердца.

И, умирая, в нас самих

Такие открывала струны,

Что старец становился юным,

А юный — мудрым, как старик.

Художник И. Булыгин

МАРТ

(из Т. Чиладзе)

Смущался март, испытывая страх

Коснуться снега голыми ступнями,

И снежный замок таял на глазах,

Обобранный, опустошенный нами.

Снег повисал на крестовинах рам,

На деревах - рубахами сырыми,

Цветные пятна зябнущих реклам

Дрожали разбегаясь мостовыми.

Глядит малыш, дыханье затая,

На леденцы блестящие - как сладко!

На старой карусели бытия

Звонит и скачет новая лошадка.

О, щедрый март, поют колокола.

Клубится запах пасхи и крахмала, -

Надежды терпеливая игла

Надорванное сердце залатала.

Приемля белизну и синеву,

Дивится очарованное око.

О, щедрый март, я сызнова живу,

Не ведая дарованного срока.

Художник И. Булыгин

Январь, отрадная пора,

употреблённая во благо.

Всю ночь до самого утра

дымится жадная бумага.

Всю ночь до самого утра,

до сладкого изнеможенья

слова срываются с пера

навстречу головокруженью.

Куда вы, голуби, куда,

куда вы, белые страницы?

Уже распахнуты врата

и небо в куполе дымится.

…Но вы забыли, что в итоге

стихи становятся травой,

обочинами вдоль дороги

да облаком над головой.

И мы уходим без оглядки

в неведенье и простоту,

затем, что давние загадки

разгадывать невмоготу…

А ветер длинными руками

раскачивает дерева,

и листья кружатся над нами

и превращаются в слова.

Художник Олег Щербаков

…когда приметы листопада

закопошатся там и сям,

когда незваная прохлада

уже бежит по волосам,

когда над городом упорно

играет чёрная валторна,

и на развалинах жары

пируют старые дворы,

и розовая хуторская,

разученная наизусть,

закружится, и я смеюсь

и рук твоих не выпускаю,

и недоделаны дела,

а ты проста и весела…

А небо хлынуло потоком

и нам загородило путь,

и так легко его потрогать —

вот только руку протянуть…

1968

Небо начинается с земли,

с лепета последнего былинок,

с огонька случайного вдали,

с желтых Якиманок и Ордынок.

Как страницы, листья шелестят.

Где-то рядом, где-то очень рядом,

слышишь, подступает листопад,

мы с тобой стоим под листопадом.

Задыхающаяся жара

торопливо обжигает щёки,

дождь зарядит с самого утра,

глухо забормочут водостоки.

Дождь зарядит с самого утра.

Эта осень на дожди щедра.

Капли расплывутся на стекле

небо возвращается к земле.

1967

…а жизнь моя была проста —

во власти чистого листа,

во власти благостной — во власти

нетерпеливого пера,

в неумолкающем соблазне;

а жизнь моя была щедра —

зима ворота раскрывала

заворожённого двора,

укутанного в одеяло

до самого полуподвала,

и абажура кожура

оранжевая проплывала,

и удивлённая строка

дрожала в пальцах чудака,

и ускользала за ограду

захолодалая щека,

прижавшаяся к снегопаду,—

а жизнь моя была легка…

А у нас на Зубовском бульваре

рупора играют во дворах.

А у нас на Зубовском бульваре

дождь вразброд и окна нараспах.

Дождь вразброд и улица — вкосую,

светофор вкосую на углу.

Женщину поющую рисую

осторожно пальцем по стеклу…

Не наказывая, не прощая,

тихо наклоняется ко мне…

молодость моя или чужая —

женщина, поющая в окне.

1970

Кружился снег, стократ воспетый,

кружился медленно и строго,

и под полозьями рассвета

плыла январская дорога.

Неприбранная мостовая

лежала в белом беспорядке,

мучительно напоминая

об ученической тетрадке.

Ах, сколько снега, сколько снега,

какая чистая страница —

пройти, не оставляя следа,

и в пустоту не оступиться.

Ах, детство, детство, моё детство

моё фарфоровое блюдце,

мне на тебя не наглядеться,

мне до тебя не дотянуться.

Над розовыми фонарями,

над фонарями голубыми

кружился снег, и губы сами

произносили чьё-то имя.

1968

ПОЧТИ ВСЕРЬЕЗ О ВЗРОСЛОСТИ МОЕЙ

I

Мы жили в городе одном...

Скрипели темные перила...

Фонарь качался за окном,

и женщина меня любила.

Над миром бренной суеты,

витал пророк, дела забросив...

От нестерпимой правоты

горели щеки на морозе...

Метель январская мела

и тротуары заметала,

а женщина меня ждала,

ждала и двери открывала.

А я боялся расколоть

ее фарфоровое тело...

И не боялся чушь пороть

легко, уверенно и смело...

Зима гуляла по дворам,

дымилась, белая от ветра,

зима, отпущенная нам

так неожиданно и щедро...

II

Когда красавицы, зевая,

глядят утрами в зеркала,

на тонком холоде стекла

свое дыханье забывая...

Полузабитые трамваи

уже гремят из-за угла,

наполовину выплывая,

а улица еще бела,

оставленная, неживая...

Я вспоминаю: ты была

иная — ты была иная,

а снега не было. Летела

сырая белая крупа...

Как знать, чего от нас хотела

любовь, которая слепа.

Ты как-то сразу повзрослела

с другим...

III

"РОМАНС"

По снегу белому, по снегу,

по непротоптанной тропе,

по неоставленному следу

мы возвращаемся к себе.

По стынущему первопутку,

невидимому впереди.

О, погоди одну минутку,

одну минутку погоди.

Ты погляди, как я стараюсь,

как я иду и не собьюсь.

Как я прощаться собираюсь

и все никак не соберусь.

Долги прилежно возвращаю.

Монетки катятся звеня.

Любимая, я все прощаю,

прости меня, прости меня.

IV

Ты помнишь? Медленное лето,

круженье падающих звезд

и клятвы сладкие — до слез,

до расставанья, до рассвета.

Мы были счастливы тогда.

Потом года и города, —

редели темные аллеи,

плоды бесплотные алели...

Нас разметала суета.

А между тем, в усталой чаще

фонтана старая вода

хранила отраженья наши,

обнявшиеся навсегда.

"Довольно, плакальщица сада,

рыдай, не обрывая струи,

твоя последняя услада

рыданья жаркие твои".

ПРОЩАНЬЕ  

Костры бульварами, костры...

За облака, неуловимы,

развалы вянущей листвы

уходят голубиным дымом.

Раскидывая рукава,

горят корявые слова,

школярские мои тетради

и воздыханий кружева —

окурки в розовой помаде;

законов, списанных в расход,

горят параграфы и графы.

И кто, законник, разберет,

виновны были или правы...

В распахнутые по края

врата осеннего пространства

уходит горькая струя

прекрасного непостоянства.

Свобода? Да. О, вечная свобода!

Свобода жить, свобода умирать.

И белый снег, какая благодать,

с январского повалит небосвода…

А там весна и грохот ледохода,

ручьям и рекам русла выбирать…

Потом страда — спины не разгибать.

Ржи золото, деревьев позолота —

всё позади. Уже ноябрь дохнул,

пригорки листьев вместо листопада,

пустых кустов колючая ограда,

деревьев голых чёрный караул.

И первый снег. Раскрытая тетрадь

белым-бела, как смертная рубаха.

Свобода жить. Свобода жить без страха.

Без страха жить, без страха умирать.

Вот снег неумелый и мокрый

по горло дворы завалил.

О, привкус живительной охры

на синьке февральских белил.

А большего нам и не надо,

такая у нас благодать,

такая простая отрада

снежки в мирозданье кидать.

А в январе — как в январе,

не первый снег и не последний.

А во дворе — как во дворе,

всё те же хлопоты и сплетни.

А где-то шестнадцатилетний

неосторожный человек

идёт моим неверным следом —

неверным следом — белым светом.

Ему пребудет первым снегом,

быть может, мой последний снег.

Интересные ссылки

Забытые имена: Владимир Полетаев (1951 – 1970)

Полетаев, Владимир. Прозрачный циферблат: стихотворения, переводы, эссе, письма / Владимир Полетаев ; сост. Б. Кутенков, Н. Милешкин, Е. Семёнова. — Москва : ЛитГОСТ, 2019. — 150 с. — (Поэты литературных чтений «Они ушли. Они остались»).

Полетаев Владимир Григорьевич (27 августа 1951, Саратов — 30 апреля 1970, Москва) — русский поэт и переводчик.

«Я особо талантливый, у меня и справка есть»

Владимир Полетаев

Марина Кудимова: «Выход сборника Владимира Полетаева – крупное литературное событие»

Владимир Полетаев. Потрогать небо. Вступительное слово Виктора Санчука

Могилы ушедших поэтов