УДК 39

ББК 63.5
И59

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 13-01-16034д

Ответственный секретарь серии «Народы и культуры»

Л.И. МИССОНОВА

Рецензенты:
доктор исторических наук В.А. ДМИТРИЕВ
доктор исторических наук С.И. АККИЕВА

Ингуши / отв. ред. М.С.-Г. Албогачиева, А.М. Мартазанов, Л.Т. Соловье-

ва ; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН ; Ингуш-
ский государственный университет. – М. : Наука, 2013. – 000 с. – (Народы
и культуры). – ISBN 978-5-02-038042-4 (в пер.).
В монографии рассматриваются основные этапы этнической истории ингушей; взаимо-
связь этнополитических, этнодемографических и этнокультурных изменений на протяжении
ХХ–ХХI веков. Приводятся данные о развитии главных отраслей хозяйства (земледелие, ско-
товодство, пчеловодство, промыслы и ремесла, добыча соли, охота) и основных особенно-
стях материальной культуры (поселение и жилище, домашний очаг, башенная архитектура,
системы водоснабжения, тамги, национальная кухня, одежда и украшения, оружие). Пред-
ставлены сведения о духовной культуре (религиозные верования, народная медицина, игры
и развлечения, фольклор, календарная обрядность) и соционормативной сфере (семейный
и общественный быт, этикетные нормы поведения в семье и в обществе, обычаи взаимопомо-
щи, кровная месть и др.), о развитии профессиональной культуры (наука, искусство, музейное
дело, и др.).
Для историков, этнологов, культурологов и широкого круга читателей.

ISBN 978-5-02-038042-4 © Институт этнологии и антропологии

им. Н.Н. Миклухо Маклая РАН,
Ингушский государственный универси-
тет, 2013
© Российская академия наук и издательство
«Наука», серия «Народы и культуры»
(разработка, оформление), 1992 (год
основания), 2013
© Редакционно-издательское оформление.
Издательство «Наука», 2013
 ВВЕДЕНИЕ

П
редставленная вниманию читателей коллективная монография, вы-
ходящая в рамках научно-издательского проекта ИЭА РАН «Народы
и культуры», посвящена одному из древнейших автохтонных наро-
дов Кавказа – ингушам (самоназвание гIалгIай). Ингушский язык (гIалгIай
мотт) относится к нахской группе нахско-дагестанских языков кавказской
(иберо-кавказской) языковой семьи наряду с чеченским и бацбийским. Пред-
ки ингушей упоминаются в античных источниках, средневековых летописях
и исторических сочинениях арабских, армянских, византийских, грузинских
историков. Составляя неотъемлемую часть многокультурного и многоэтнич-
ного сообщества народов Кавказа, ингуши прошли свой собственный путь
социального и этнокультурного развития, внесли свой неповторимый вклад
в формирование Северо-Кавказского цивилизационного комплекса. В то же
время ингуши – один из динамичных и быстро растущих народов Россий-
ской Федерации: около 30% ингушей, по переписи 2010 г., составляют люди
в возрасте моложе 30 лет. Численность ингушей в Российской Федерации
составляет 445 тыс., из них 385 тыс. живут в Республике Ингушетия (более
90% населения республики), 28,3 тыс. в Северной Осетии-Алании, 4,4 тыс.
в Москве, 1,2 тыс. в Чечне и т.д. Ингушская диаспора имеется в странах СНГ
(Казахстан, около 17 тыс.), в Европе, Америке, Азии (Турция).
Как свидетельствуют археологические, архивные, литературные ма-
териалы, ингуши на протяжении всего доступного историческому анали-
зу периода истории имели тесные связи со многими соседними народами
Южного и Северного Кавказа (осетинами, чеченцами, грузинами и др.).
Этому способствовало и расположение территории их проживания в непо-
средственной близости от древнейших стратегических, торговых, военных
путей Кавказского региона, в частности, от известного с глубокой древно-
сти Дарьяльского прохода, именовавшегося также «Ингушской дорогой»,
имевшего как торгово-экономическое, так и военно-стратегическое значе-
ние, в позднейшее время получившего название Военно-Грузинской дороги.
Довольно рано ингуши стали вступать в различного рода контакты с пред-
ставителями Русского государства, Российской империи. С 1810 г. террито-
рия Ингушетии официально вошла в состав России. Тем не менее в силу
разных обстоятельств практически до второй половины XVIII в. ингуши
оставались нередко вне поля зрения посещавших Кавказ путешественников,
миссионеров, исследователей. Отчасти по этой причине история ингушского
народа до настоящего времени изучена историками, этнографами и другими
специалистами еще недостаточно полно, менее основательно, чем история
большинства других народов Кавказского региона. Как в этнической, так и в
5
социально-политической истории ингушского народа имеется немало спор-
ного и дискуссионного.
Начало комплексного изучения Кавказского региона, в том числе и сбор
исторических, этнографических, лингвистических сведений об ингушах,
было связано с организацией во второй половине XVIII в. так называемых
академических экспедиций (1768–1775). Так, в 1770–1773 гг. по поруче-
нию Академии наук путешествие по Кавказу совершил И.А. Гильденштедт.
Собранный им материал под названием «Путешествие по России и Кав-
казским горам» после смерти ученого был опубликован П.С. Палласом на
немецком языке (Güldenstadt, 1787). В 1809 г. извлечения из палласовского
издания были переведены на русский язык (Географическое и статистиче-
ское описание…, 1809). В изданной в 2002 г. книге И.А. Гильденштедта
«Путешествие по Кавказу в 1770–1773 гг.» содержится уже полный пе-
ревод на русский язык всего комплекса его историко-этнографических и
лингвистических материалов по Кавказу. В разделе этой книги «Путешест-
вие из Астрахани в Кизляр в 1770 г.» он отмечал, что первым кавказским
народом, с которым он познакомился, были ингуши (Гильденштедт, 2002.
С. 36). Автор дал описание территории их проживания, изложил сведения
о принятии ими российского подданства, об основных занятиях, жилище,
вооружении, религиозных верованиях. Данные о племенном составе наро-
дов Кавказа, их общественном строе, религии, пище, одежде, хозяйстве,
поселениях и жилище, семейных отношениях, обычаях аталычества, госте-
приимства содержатся в «Дневнике» Л.Л. Штедера, причем особое место
уделено описанию обычая кровной мести у ингушей, карабулаков, осетин и
кабардинцев. Сведения об ингушах имеются в книге П.С. Палласа (Pallas,
1799–1801), переведенной на французский и английский языки, которая
была составлена по литературным источникам и материалам Л.Л. Штедера
(Косвен, 1955. С. 286).
С первой половины XIX в. в печати стали все чаще появляться материа-
лы, содержавшие описания народов Кавказа, что было связано с Кавказской
войной и необходимостью изучения местных народов (Токарев, 1966. С. 178).
В работе Г.Ю. Клапрота «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое
в 1807 и 1808 годах по поручению Императорской академии наук Санкт-
Петербурга, содержащее полное описание Кавказских стран и их жителей,
Юлиуса Клапрота» (Берлин, 1814. Т. 2) материалы по ингушам содержатся в
разделе «Мизджегские языки». В труде С.М. Броневского «Новейшие геогра-
фические и исторические известия о Кавказе» имеется раздел, посвященный
ингушам и карабулакам (Броневский, 1823). Ценные сведения содержатся
в «Материалах для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг.» (СПб., 1869.
Ч. 1) П.Г. Буткова, который в течение 12 лет служил на Кавказе. Работа
И.Ф. Бларамберга «Tableau historique, topographique, statistique, etnographique
et militaire du Caucase par J. de Blaramberg», написанная в 1834 г. и содержа-
щая данные по истории и этнографии ингушей, была опубликована только
в 1992 г. (Бларамберг, 1992). Сведения, касающиеся религиозных верований
ингушей, представлены в статье А.М. Шегрена «Религиозные обряды осетин,
ингушей и их соплеменников при различных случаях» (1843. Т. 7. Кн. 13) и
работе М.А. Селезнева «Руководство к познанию Кавказа» (СПб., 1847). Ста-
тья В.Н. Акимова «Свадебные обычаи и обряды чеченцев и ингушей» (СМЭ.
1888. Т. 3) основана на материалах, собранных им во время поездки по Кав-
6
казу в 1886 г., и содержит данные о свадебной обрядности, брачном возрасте,
калыме, приданом, записи сказок из с. Цори. Особо следует отметить значение
работ первого ингушского этнографа Ч.Э. Ахриева. Его перу принадлежит
ряд статей: «Об ингушских женщинах», «Об ингушских кашах», «Этногра-
фический очерк ингушского народа, с приложением его сказок и преданий»
и др. Эти работы легли также в основу исследований В.Ф. Миллера (Кав-
казские сказания…, 1890. № 1), Г.А. Вертепова (1892. Вып. 2), Б.К. Далгата
(1893. Вып. 3; 1901. № 4), Г.Н. Потанина (1899). Утверждению мюридизма в
ингушской среде посвящена статья А.П. Ипполитова «Учение “Зикр” и его
последователи» (1869. Вып. 2). Позже к этой теме обратился К. Борусевич в
статье «Сектантство среди ингушей» (1893. № 3), уделивший внимание но-
вому религиозному течению среди ингушей и его лидеру – Батал-хаджи Бел-
хороеву. В статье «Черты нравов православных осетин и ингушей Северного
Кавказа» (1899. № 1/2) К. Борусевич поднимает вопросы семейной жизни,
кровной мести, народного врачевания. Г.А. Вертепова по праву можно на-
звать одним из разносторонних исследователей ингушского народа: он про-
изводил археологические раскопки, собирал народные предания, изучал быт
народа. В статьях «Ингуши» (1892. Вып. 2), «Вечеринка у ингушей» (1893.
№ 1), «Наши горы и их обитатели» (1897. № 145–150) дана характеристика
ингушских обществ, сообщаются сведения о гражданском быте и введении
мусульманства, об уникальных памятниках зодчества горной Ингушетии, в
том числе о храме Тхаба-Ерды. В статье ингушского этнографа А.Б. Базоркина
«Горское паломничество» (1875. Вып. 8) описываются празднования в честь
бога Мятцели (праздничная процессия, одежда участников, обряд жертво-
приношения и т.д.) и расположение святилищ Мятцели, Мятер-Дяла и Сусон.
Истории и этнографии ингушей посвящены публикации А.П. Берже – «Крат-
кий обзор горских племен на Кавказе» (1857),«Чечня и чеченцы» (1859), в ос-
нове которых – документов из местных архивов и литературные материалы,
а также содержательная статья А.А. Висковатова «С Казбека» (1865. № 12),
где имеются сведения об охоте на туров, о легендах, народных преданиях и
суевериях ингушей, о периоде христианского влияния. Существенный вклад
в историко-этнографическое изучение ингушей внесли публикации Н.Ф. Гра-
бовского «Горский участок Ингушского округа в 1865 году» (1868. № 20),
«Экономический и домашний быт жителей Горского участка Ингушского
округа» (1870. № 3), «Ингуши: их жизнь и обычаи» (1876. № 9). Изучению
духовной культуры ингушского народа были посвящены исследования извест-
ного кавказоведа Б.К. Далгата. Наиболее важны такие его работы, как «Пер-
вобытная религия чеченцев» (1893. Вып. 3, кн. 2), «Жертвоприношение на
Столовой горе» (1893. № 75), «Страничка из северокавказского богатырского
эпоса. Ингушско-чеченские сказания о нартах, великанах, людоедах и героях,
записанные со слов стариков-ингушей в 1892 г.» (1901. № 1), «Материалы по
обычному праву ингушей» (1929. Т. 2). Все работы этого автора написаны
на основе собственных полевых исследований с привлечением большого ко-
личества опубликованных источников. Публикация Ф.И. Леонтовича «Адаты
кавказских горцев: Материалы по обычному праву Северного и Восточного
Кавказа» (1882–1883. Ч. 1–2) дала ценный материал для изучения различных
сторон обычного права ингушей. В этот сборник вошло «Краткое описание
обычаев, существовавших между туземцами Ингушского округа» (1883. Ч. 2.
С. 148–184).
7
 Работа В.Ф. Миллера «Материалы по археологии Кавказа, собранные экс-
педициями Московского археологического общества» (1888) содержит данные
о религиозных верованиях ингушей, а также уникальные зарисовки храма Тха-
ба-Ерды, только благодаря которым сохранились для изучения многие детали
памятника, впоследствии утраченные. Антропологическому изучению ингу-
шей посвящена статья И.И. Пантюхова «Ингуши. Этнографическо-антрополо-
гический очерк» (1900. Т. 13). Проблемам землеустройства и землепользова-
ния посвящена статья Н.П. Тульчинского «К вопросу о положении ингушей
среди горцев Терской области» (1902. № 30, 32, 33, 35). Работа Н.Н. Харузина
«Заметки о юридическом быте чеченцев и ингушей» (1888. Вып. 3) – результат
его личных наблюдений, сделанных летом 1886 г. вместе с В.Ф. Миллером, о
чем автор писал: «Сведения собраны мною в чеченских обществах: Пошхой-
ском, Галанчожском и ингушских: Хамхинском, Цоринском и Мецхельском»
(С. 115). Статья содержит данные о существовании обычая кровной мести,
многоженстве и калыме, занятиях скотоводством, земледелием, о решении
спорных вопросов с помощью горских словесных и сельских судов и т.д.
Послереволюционное время характеризовалось значительной акти-
визацией краеведческих и историко-этнографических исследований. Так,
Ф.И. Горепекин проделал огромную работу по сбору и систематизации зна-
ний об ингушском народе. Многие его рукописи утеряны, а сохранившиеся
материалы хранятся в ПФА РАН и уже опубликованы (Труды Ф.И. Горепеки-
на, 2006). Значительный вклад в изучение этнокультурного облика ингушей
внесли выдающиеся кавказоведы А.Н. Генко, Е.М. Шиллинг, Н.Ф. Яковлев.
Фундаментальное историко-этнографическое исследование А.Н. Генко «Из
культурного прошлого ингушей» (1930) можно назвать лучшим сочинением
по истории ингушского народа (Лавров, 1972. С. 218–219). Е.М. Шиллингу
принадлежат ценные описания системы религиозных воззрений ингушей.
В работе «Ингуши и чеченцы» (1931) исследователю удалось уловить сущ-
ностные характеристики традиционных представлений горских народов,
выстроить иерархию домонотеистического пантеона. Особое место в этно-
графическом изучении ингушского народа занимает очерк Н.Ф. Яковлева
«Ингуши» (1925), в котором он знакомит читателя с историей, культурой,
обычаями и языком малоизвестного тогда для многих народа; здесь обобщен
весь фактический материал, добытый им во время поездки по Ингушетии в
составе экспедиции сотрудников КИПСа. В горной Ингушетии были собраны
материалы о духовной и материальной культуре, происхождении ингушских
родов, истории селений. Со слов последнего языческого жреца Эльмурзы
Хаутиева, жителя с. Шоан, Н.Ф. Яковлевым были записаны тексты молитв.
В ходе экспедиции было составлено около 1 тыс. карточек со словами, кото-
рые не используются в современном ингушском языке и представляют не-
сомненный интерес для исследователей; сделано более 100 фотографий, за-
писаны фонограммы текстов молитв. Экспедицией были собраны экспонаты
для музея, судьба которых, к сожалению, неизвестна. Рукописи Н.Ф. Яковле-
ва также являются ценным этнографическим источником (ПФА РАН. Ф. 800.
Оп. 6. Д. 582, 573, 574, 575). Следует отметить, что именно Н.Ф. Яковлев в
работе «Проблемы изучения культуры чеченцев и ингушей» (1925б) одним
из первых ввел в научный оборот термин «вей нах» («наш народ»), объеди-
нив чеченцев и ингушей общим термином «вайнахи». В 1928 г. В.П. Хри-
стианович написал работу «Горная Ингушия», где детально рассмотрены
8
вопросы родового быта, его разложения, образования земельных обществ. В
1933 г. к ингушской тематике обратился Г.К. Мартиросиан в книге «История
Ингушии», подробно и обстоятельно рассмотрев этапы этнической истории,
различные аспекты материальной и духовной культуры, особенности соци-
ально-экономического развития Ингушетии. Обстоятельный очерк «Ингуше-
тия» был написан Х.-М.М. Мугуевым после поездки в Ингушетию в 1930 г.
Он содержит сведения об Ингушской автономной области, ее экономическом
развитии и жизнедеятельности местного населения (Мугуев, 1931). Больший
интерес представляют исследования Л.П. Семенова: «Ингушская и чеченская
народная словесность»; «Археологические и этнографические разыскания в
Ингушии в 1928 и 1929 гг.» (1930а); «Археологические и этнографические
разыскания в Ингушии в 1930–1932 гг.» (1934–1935); «Нартские памятники в
фольклоре ингушей и осетин» (1930б) и др. В работе И.П. Щеблыкина «Ис-
кусство ингушей в памятниках материальной культуры» (1928) обстоятельно
рассматриваются архитектурные памятники горной Ингушетии, способы из-
готовления ковров и их орнамент.
Новый этап в изучении культуры ингушского народа начался с 1930-х го-
дов, когда был создан Ингушский НИИ и были достигнуты первые значи-
тельные результаты в этой области этнографического кавказоведения. После
объединения Ингушской и Чеченской автономных областей (1934) историко-
этнографическая проблематика стала в основном изучаться как единая для
чеченского и ингушского народов, что повлекло введение в научный оборот
новых этнических терминов – «нахи» и «вайнахи», причем материал в ис-
следованиях зачастую подавался без разделения на ингушский и чеченский.
Депортация ингушей и ее трагические последствия прервали начавшееся
разностороннее изучение истории и культуры ингушского народа. С 1944 по
1957 г. историко-этнографическое изучение депортированных народов фак-
тически было приостановлено.
С восстановлением в 1957 г. Чечено-Ингушского НИИ начинается новый
этап развития чечено-ингушской исторической науки. Изучение истории ин-
гушей в этот период (1957 – начало 1990-х годов) связано с именами многих
ученых-кавказоведов как из ведущих научных центров страны, так и регио-
нальных и местных научно-исследовательских центров. (История Ингушетии,
2012. С. 9). С воссозданием в 1992 г. национально-государственной автоно-
мии началось систематическое, комплексное изучение культурного прошлого
ингушского народа, что стало возможным благодаря воссозданию Ингуш-
ского НИИ гуманитарных наук, образованию Ингушского государственном
университета, учреждению Государственной архивной службы Республики
Ингушетии, созданию Археологического центра и организации музейной и
библиотечной систем при Министерстве культуры Республики Ингушетия.
Представленный краткий историографический обзор лишь в общих чер-
тах позволяет проследить процесс накопления знаний в сфере историко-эт-
нографического ингушеведения. Тем не менее очевидно, что научное сооб-
щество Ингушетии, а также специалисты тех кавказоведческих центров, где
изучается этот регион, трудятся весьма плодотворно, что и позволило создать
авторский коллектив коллективной монографии «Ингуши». Данная работа
является первым историко-этнографическим исследованием, где столь де-
тально и всесторонне рассматриваются практически все основные аспекты
этнополитического и этнокультурного развития ингушского народа. В моно-
9
графии отражены основные этапы этнической и политической истории ингу-
шей, та историко-культурная среда, которая во многом определяла особенно-
сти традиционно-бытовой культуры. Приводятся данные о развитии главных
отраслей хозяйства и материальной культуры (система питания, одежда,
оружие, жилище, башенная архитектура и т.д.). Подробно рассматриваются
институт семьи и семейная обрядность, общественный быт (традиции взаи-
мопомощи и гостеприимства, кровная месть, народный этикет, праздничная
культура), духовная культура (народная медицина, религиозные верования,
игры и различные жанры фольклора) и т.д. В работе имеются также сведения
о развитии в Ингушетии профессиональной культуры и спорта, формирова-
нии и современном состоянии ингушских диаспор за пределами России.
Конечно, в одну монографию невозможно вместить все то безгранич-
ное разнообразие деталей и нюансов, которое характерно для этнической
культуры каждого народа. Надеемся все же, что данная работа позволит не
только впервые свести воедино наработки и достижения, которые есть в этой
области кавказоведения, но и выявить те области этнографического знания,
которые исследованы недостаточно полно, а следовательно – наметить новые
перспективы работы. Важен также и научно-просветительский аспект дан-
ного монографического труда – познакомить широкие читательские круги с
одним из интереснейших народов Кавказа, имеющим древнюю историю и в
то же время устремленным в будущее.
Правильность написания терминов на ингушском языке, историческая
топграфия и топонимика, современные названия населенных пунктов в Рес-
публике Ингушетия проверены отв. редактором тома, к.и.н. М.С.-Г. Албога-
чиевой.
Создание этой монографии было бы невозможно без активного участия
сотрудников Музея антропологии и этнографии имени Петра Велкого (Кунст-
камера) РАН, Ингушского Государственного музея краеведения им. Т. Маль-
сагова и Государственной архивной службы Республики Ингушетия, пре-
доставивших уникальные иллюстративные и картографические материалы,
как исторические, так и современные. Особую признательность хотелось
бы выразить автору работ по культуре Ингушетии, соискателю отдела этно-
графии Кавказа МАЭ РАН Р.А. Джалил-Ходжа за фотографии, которые она
предоставила для публикации. Отметим, что все разделы монографии богато
иллюстрированы, причем большинство фотографий публикуется впервые.
Выражаем искреннюю благодарность сотрудникам Института этнологии
и антропологии РАН – члену-корреспонденту РАН, д.и.н. С.А. Арутюнову
за ценнейшие консультации при работе над текстом монографии; к.и.н. В.В.
Степанову за неоценимую помощь в составлении карт, а также рецензентам
монографии – д.и.н., ведущему научному сотруднику Кабардино-Балкарского
института гуманитарных исследований РАН С.И. Аккиевой и д.и.н., научному
сотруднику главной категории отдела Кавказа и Средней Азии Российского
этнографического музея В.А. Дмитриеву.
Особую благодарность за большую организационную работу и подготов-
ку текстов и иллюстративного материала хотим выразить сотрудникам ИЭА
РАН к.и.н. Л.И. Миссоновой, Н.В. Павловой, Е.А. Юриной.
Подготовка тома «Ингуши» осуществлялась в рамках проекта Рос-
сийского гуманитарного научного фонда « Народы и культуры Кавказа»
(№ 11-01-00275а).
10
 Глава 1
ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНАЯ СРЕДА

ПРИРОДНО-климатические УСЛОВИЯ
и экология

Р
еспублика Ингушетия расположена в юго-восточной части Северно-
го Кавказа и простирается от 43°35' до 42°45' восточной долготы и от
45°30' до 45°15' северной широты. Ее современная площадь составляет
362,8 тыс. га, или 3,6 тыс. км2 (без учета Пригородного района и г. Влади-
кавказ). Протяженность с севера на юг – 111 км, с запада на восток – 52 км.
Территория республики подразделяется на 4 административных района:
Малгобекский, Назрановский, Сунженский, Джейрахский. На севере и западе
Ингушетия граничит с Северной Осетией, на востоке – с Чеченской Респуб-
ликой, на юге – с Грузией. Поверхность территории имеет сложный рельеф:
наряду с горными вершинами (г. Шан – 4451 м) есть низменности, лежащие
на высоте 200–300 м над уровнем моря (с. Вежарий-юрт – 230 м). Сложена
она осадочными породами мезозойского и кайнозойского возраста, возраст
пород увеличивается к югу, самые древние породы в горной части относятся
к юрской и меловым системам.
С северо-запада на юго-восток Ингушетии выделяют следующие орогра-
фические зоны: Терско-Сунженская возвышенность, равнинно-предгорная
часть и собственно горная часть, где четко выражен ряд высоких хребтов –
Пастбищный, Скалистый и Боковой. Каждая из зон отличается не только
устройством поверхности, но и особенностями климата, почв, растительно-
сти, животного мира. Все это создает особые условия жизни и хозяйственной
деятельности населения.
Терско-Сунженская возвышенность представлена Терским и Сунжен-
ским хребтами, возникновение которых связано с горообразовательными
процессами кайнозойского времени. В пределах республики Терский хребет
повышается с запада на восток (от 433 м в правобережье р. Курп до 703 м
восточнее ст. Вознесеновской), а Сунженский хребет понижается (с 872 до
521 м). Сунженский хребет довольно сильно измят, склоны его не имеют
четкой ориентации, поверхность значительно расчленена овражно-балочной
сетью. Терский и Сунженский хребты разделены Алханчуртской долиной, ко-
торая образовалась в узком прогибе земной коры между горными складками.
11
Южный склон Терского хребта пологий, с широкими балками. Протяжен-
ность Алханчуртской долины около 70 км, а ее ширина изменяется от 10 до
3–4 км. На западе она замыкается отрогами Кабардинских гор. Долина оро-
шается Алханчуртским каналом, питающимся водами р. Терек.
Равнинно-предгорная часть геоморфологически представлена Назра-
новской возвышенностью и Лесистым хребтом, отделяющимися широкой
долиной р. Сунжи (Головлев, Головлева, 1991. С. 64). Поверхность Назранов-
ской возвышенности платообразная. Почвообразующими породами служат
четвертичные отложения, представленные пластами делювиальных глин и
суглинков. Передовая цепь Лесистого хребта, сливающаяся с предгорной
частью, имеет высотные отметки в среднем до 1000 м. К югу высота хребта
увеличивается до 1360 м (г. Лонже-Корт). Полоса Лесистого хребта (это са-
мый северный хребет Большого Кавказа) сложена преимущественно мягкими
глинистыми породами неогена и палеогена. Рельеф имеет плавные, округлые
очертания. Поверхность сильно расчленена долинами рек и многочисленны-
ми балками.
Горная часть состоит из целой системы хребтов: Пастбищного, Скали-
стого и Бокового. Пастбищный хребет (название он получил от обилия на его
склонах прекрасных горных пастбищ) орографически выражен в виде парал-
лельных куэстовидных гряд. Северную ветвь его образуют верхнемеловые
хребты Цейшты (1439 м), Барахчи (1542 м), Кори-Лоам (1731 м) и Морд-
Лоам (2102 м), сложенные нижнемеловыми и верхнеюрскими породами.
Южную ветвь составляют нижнемеловые хребты Ушкорт (1696 м) и Кейле-
Лоам (1821 м), расположенные в междуречье Асса – Фортанга. Широтные
понижения, разделяющие обе ветви хребта, сложены мягкими глинисто-пес-
чаными породами нижнего мела.
Скалистый хребет моноклинального строения и широтного простирания.
Южный его склон крутой или обрывистый, северный – более пологий. По-
верхность его либо округлая, выглаженная, либо имеет резкие очертания в
виде зубцов и пирамид. Высшая точка Скалистого хребта на западном от-
резке между Тереком и Ассой – гора Столовая (Мят-Лоам, 2993 м), на вос-
точном – Леймой-лоам (3100 м), а между Ассой и истоками р. Аккичу – гора
Скалистая (Хахалги, 3032 м). К югу от этого хребта расположена широкая
продольная Северо-Юрская депрессия, охватывающая пространство меж-
ду подножием эскарпа Скалистого хребта и северными отрогами Бокового
хребта. Поверхность депрессии сложена нижне- и среднеюрскими песчано-
глинисто-сланцевыми толщами, слабо устойчивыми к размыванию. К местам
залегания таких пород приурочены продольные долины рек Армхи, Галгачи,
Гулой-хи, Тхаба-чог, Фортанга, а также Ассинская и Армхинская котловины.
Ассинская котловина – один из естественно-исторических центров восточ-
ной части горной Ингушетии (Зязиков, 2004. С. 37). Она охватывает часть
бассейна р. Асса с обрамляющими ее склонами хребтов. Отроги Бокового
хребта, окружающие котловину, сложены сланцами, имеют мягкие очертания.
На севере Таргимской котловины поднимается гигантская стена Скалистого
хребта, ограничивающего поступление в котловину влагонесущих воздуш-
ных потоков.
Армхинская котловина расположена между Скалистым и Боковым хребта-
ми. Она отличается сухостью климата, обилием солнца и тепла, исключительно
12
Горная Ингушетия
Джейрахский район
Фото З.Р. Эльдиева, 2012 г.

Горная Ингушетия
Джейрахский район
Фото З.Р. Эльдиева, 2012 г.

13
благоприятными курортными условиями. Боковой хребет образован сильно
метаморфизированными глинистыми сланцами, толщами аргиллитов, пес-
чаников и алевролитов нижнеюрского возраста (Головлев, Головлева, 1991.
С. 57). Северный склон Бокового хребта сильно расчленен короткими и глу-
боковрезанными ущельями притоков рек Армхи, Ассы и Гулой-хи. Высоко-
горные отроги, образованные этими ущельями, круто обрываются на север.
На территории Ингушетии несколько звеньев Бокового хребта. Короткий
Кистино-Армхинский участок (около 20 км) ограничен с запада Дарьяльским
ущельем, а с востока р. Асса. На север и юго-запад с массива текут неболь-
шие притоки р. Терек, в том числе и р. Армхи, а на восток и юго-восток –
левые притоки Ассы. Коротким является и массив Махис-магали (Боковой
хребет), средняя высота которого – 3760 м. На северо-запад и юго-запад с
массива стекают притоки р. Асса. Высшие точки вершин в бассейне р. Арм-
хи: Шан (4451 м), Кичич-Корт (4118 м), Сахарисмта (3963 м). В бассейне
р. Ассы высота вершин Бокового хребта достигает 4000 м, у Мартинисмта –
3899 м, Махис-магали – 3991 м. Ко всем этим вершинам приурочены очаги
современного оледенения.
Ингушетия расположена в южной части умеренного теплового пояса
и характеризуется значительным разнообразием климатических условий.
С увеличением высоты над уровнем моря понижается температура воздуха,
увеличивается количество осадков.
Территория южной среднегорной и высокогорной части расположе-
на между Скалистым и Боковым хребтами. В пределах абсолютных высот
900–2000 м климат умеренно теплый и сухой, а свыше 2000 м холодный и
избыточно увлажненный. Весна в горах наступает позже, чем на равнине: на
высоте 2000 м – в апреле, а 3000 м – в мае. Осень в горах начинается в авгу-
сте, тогда как на равнине – в октябре. Холодный и избыточно увлажненный
климат свойственен Боковому хребту и наиболее высоким массивам Ска-
листого хребта. На горных вершинах, имеющих высоты более 3700 м, снег
сохраняется в течение года. Из-за низких температур здесь и летом осадки
могут выпадать в виде снега.
Разнообразными климатическими условиями характеризуются Терско-
Сунженская возвышенность и левобережные террасы р. Сунжа. Это засуш-
ливая территория, которой соответствуют степные типы ландшафта. Весна
здесь наступает рано, уже в марте. Лето жаркое, умеренно-увлажненное. Зима
умеренно мягкая, снежный покров неглубок и неустойчив (от 8 до 15 см);
устанавливается в декабре и держится, чередуясь с оттепелями, до середины
февраля.
Климат предгорно-равнинной части республики немного прохладнее и
более влажный. Самый холодный месяц – январь (–5,5°), самый теплый –
июль (20,5°). В предгорьях наблюдаются типичные для горных стран ветра:
фены и горно-долинные. Распределение осадков по сезонам и месяцам отли-
чается большой неравномерностью. В теплый период года осадков выпадает
в 2–2,5 раз больше, чем в холодный. Самые дождливые месяцы – май, июнь,
самые сухие – январь, февраль. Северные склоны хребтов увлажняются луч-
ше, чем южные, западные склоны получают больше осадков, чем восточные.
Всего в году в среднем 113 дней с осадками. Летом преобладают местные
осадки в виде ливневых и грозовых дождей (Агибалова, 1988. С. 31).
14
 Река Асса
Джейрахский район, с. Джейрах
Фото З.Р. Эльдиева, 2012 г.

Почти все реки имеют ярко выраженный горный характер, берут нача-
ло на высоких гребнях из ключей и родников и принадлежат к бассейну
Каспийского моря. Горным рекам свойственны бурные дождевые паводки
летом.
Область степной зоны, представленная Терским и Сунженским хребта-
ми – практически безводная территория. Здесь почти нет рек, озер; грунто-
вые воды залегают глубоко. Единственная в настоящее время водная артерия
в Алханчуртской долине (между Терским и Сунженским хребтами) – Алхан-
чуртский канал.
Гидрографическая сеть равнинно-предгорной части представлена реками
Терек, Сунжа (инг. Шолж) (ее истоки лежат на северном склоне Пастбищного
хребта на массиве Уш-корт, исторической части Ингушетии, сейчас это грани-
ца с Северной Осетией), ГIалми (Камбилеевка), берущей начало у горы Лей-
мой-лоам (по этой реке проходит современная граница Ингушетии с Северной
Осетией вблизи сел. Кантышево и Долаково), Наьсаре (Назранка), а также
большим количеством маленьких, часто пересыхающих летом речек. Сунжа –
самый крупный приток Терека как по площади водосбора (12 200 км2), так и
по длине (256 км) и впадает в него на 177-м км от его устья. Основной приток
Сунжи – Асса (Эсс), истоки которой лежат на территории Грузии на ледниках
Главного Кавказского хребта. Крупнейшие притоки Ассы – Терх-хи, Нелх,
Мужичи, Тхаба-чоч, Галгачи, Фортанга, Гулой-хи. Гулой-хи, берущий нача-
ло из родников южного склона хребта Цори-Лоам, впадает справа у входа в
Таргимскую котловину. Фортанга (с притоками Аршты, Футан, Берчи-Али,
Хутту, Ондрих и др.) также является крупным правым притоком Ассы. Не
менее полноводна р. Армхи, которая берет начало из родников на территории
Ингушетии и имеет следующие притоки: Шанчоч, Амальчоч, Салги, Ляжги,
15
Обин и др. Асса, Фортанга и Армхи обладают значительными запасами энер-
гии, являются ценными рекреационными объектами.
Формирование почвенного покрова Ингушетии происходило в сложных
физико-географических условиях. Неоднократные поднятия и обсыхания
территории, сменявшиеся опусканием и заболачиванием, таяние ледников и
образование аккумулятивных равнин, изменение направления рек, дифферен-
циация климата, смена растительности наложили существенный отпечаток на
характер почвенного покрова (Головлев, Головлева, 1990. С. 42). В результате
этого в настоящее время на сравнительно небольшой площади (3,6 тыс. км2)
республики выделено более 10 типов почв.
Разнообразие рельефа, климата, почв, в свою очередь, определило и боль-
шое разнообразие растительного покрова республики. Флора Ингушетии, по
последним данным, насчитывает более полутора тысяч видов (Дакиева, 2003.
С. 6). Ее можно классифицировать как кавказско-бореальную, с ощутимым
влиянием средиземноморской флоры. При движении с севера на юг Ингуше-
тии значительно возрастает высота над уровнем моря, от 230 (Вежарий-юрт)
до 4451 м (гора Шан). Огромная разница высот над уровнем моря, сложение
поверхности различными горными породами с разнообразным почвенным
покровом, разнообразие форм рельефа создают богатство различных расти-
тельных экотипов: лесных, водно-болотных, скально-осыпных и сорных.
При анализе условий местообитаний прежде всего необходимо отметить
поясность. В пределах республики выделяются следующие пояса раститель-
ности: степной (230–700 м); лесной (700–1800 м); пояс нагорных ксерофитов
(1200–1800 м); субальпийский (1600–2800 м); альпийский (2600–3700 м).
Степная растительность охватывает Терский и Сунженский хребты, за-
падную равнинно-плоскостную часть от Сунженского хребта до р. Камби-
леевка и южную часть – до Лесистых гор в пределах Назрановского райо-
на. Выраженным индикатором степного типа растительности является род
ковыль (Stipa), различные виды которого сопровождают травостой всех сте-
пей Земли. Степи Ингушетии неоднородны по своему составу. По крутым
южным склонам Терско-Сунженской возвышенности обычен бородач кро-
веостанавливающий. Субдоминантами здесь являются виды родов: ковыль
(Stipa), тонконог (Koeleria), пырей (Elytrigia). В полынно-бородачевых сте-
пях к бородачу примешивается полынь австрийская. Из разнотравья здесь
обычны: тысячелистник обыкновенный, клевер ползучий, луговой, душица
обыкновенная.
Для западных районов Терского хребта, в пределах высот от 300 до 400 м,
характерны разнотравно-злаковые степи с лесами из дуба, клена и карагача.
В восточных районах нижней полосы предгорий на высоте 300–400 м про-
стираются злаково-полынные степи, в которых представлены заросли колю-
чих кустарников: боярышника мелколистного и некоторых видов шиповни-
ка (Rosacanina, R. corymbifera). Степь Терско-Сунженской возвышенности
представляет собой вторичную формацию, образовавшуюся на месте выруб-
ленных лесов. Степная часть республики, занимающая территорию южнее
от подножия Сунженского хребта до Лесистых гор, сильно распахана. Лесо-
степь сохранилась лишь в западной части Сунженского хребта до с. Ачалуки
и в области контакта лесного пояса со степным. Степь занимает повышенные
участки равнин, а леса сохранились по долинам рек и балкам.
16
 Лесная растительность охватывает предгорья, низкогорья и среднегорья.
Нижние горизонты широколиственных лесов, а также лесостепь заняты сме-
шанными лесами, в которых много плодовых растений: груша кавказская,
яблоня восточная, слива растопыренная (Prunus divaricata), мушмула гер-
манская и др., которые растут вперемешку с дубом скальным, черешчатым
(Quercuspetrae, Q. Robur), лещиной обыкновенной, грабом обыкновенным и
др. Полоса лесов с плодовыми деревьями тянется через всю республику и яв-
ляется характерной чертой для лесов Ингушетии и всего Северного Кавказа
(Галушко, 1975. С. 34). Выше диких плодовых идут широколиственные сред-
негорные буковые и смешанные буково-грабовые леса, которые занимают
наибольшие площади лесов Ингушетии. Обычным спутником бука является
граб кавказский. В меньшем количестве к нему примешивается клен полевой,
липа кавказская, ильм шершавый (Ulmusscabra). Участки чисто буковых ле-
сов, не тронутых человеком, можно встретить теперь только в самых трудно-
доступных местах Лесистого хребта. Южные склоны в верховьях р. Фортан-
га на высоте 1000–1700 м над уровнем моря занимают среднегорные дубравы
с дубом каменным. Здесь встречается также клен полевой, ясень высокий,
лещина обыкновенная, граб кавказский. Выше полосы широколиственных
лесов идет полоса мелколиственных лесов – березняки, ольшаники, а также
сосновые леса. Горные сосновые леса встречаются в верховьях рек Асса и
Армхи, а также по склонам Бокового и Скалистого хребтов. Эдификатором в
сосновых лесах является сосна Коха (Pinuskochuana), чаще всего образующая
чистые древостои. Кустарниковый ярус сосняков составлен можжевельника-
ми продолговатым и казацким (Juniperusoblonga, J. sabina), шиповниками
острозубым и мягким (Rosaoxyodon, R. mollus), рябиной кавказской. На те-
невых склонах гор встречаются боры-зеленомошники. В них много грибов –
сыроежек, рыжиков и др. Из кустарников встречаются брусника и черника
обыкновенная.
В Таргимской и Джейрахской аридных котловинах, расположенных по
долинам рек Асса, Фортанга и Армхи, представлены остатки растительности,
которая господствовала в периоды, отличавшиеся большей сухостью (Галуш-
ко, 1975. С. 41). Обе котловины покрывают заросли колючих кустарников из
астрагалов: кавказского, золотистого и обыкновенного. Днища аридных кот-
ловин занимают злаки: ковыль, овсяница, тонконог, а также разнотравье.
Субальпийский пояс преимущественно луговой, хотя здесь встречаются
березняки, рододендроновые заросли. Нижняя граница субальпийского пояса
проходит на высоте 1400–1600 м, верхняя достигает 2000–2800 м. На нижней
границе пояса субальпийской растительности отмечено высокотравье. Это
преимущественно многолетники: борец восточный, лилия однобратственная
и др. Высокогорный климат способствует долгому и пышному цветению ра-
стительности, до глубокой осени одни цветущие виды сменяют другие. Осо-
бого внимания заслуживает полоса распространения рододендрона кавказ-
ского (Rhododendron caucasicum), заросли которого встречаются на границе
субальпийской и альпийской растительности.
Альпийская растительность располагается на высоте 2600–3700 м над
уровнем моря; характерная особенность – низкий рост травостоя, что связано
с более холодным климатом. Это также луговой тип растительности, но луга
здесь занимают только нижнюю часть пояса, в верхней же части встречаются
17
альпийские ковры и пустоши. Травостой альпийских лугов слагается пре-
имущественно злаками и осоками, альпийские ковры – в основном видами
родов лапчатка (Potentilla), одуванчик (Taracsacum), горечавка (Gentiana),
манжетка (Aichemilla). В составе высокогорной флоры немало эндемич-
ных – овсяница ингушская (Festuca inguschetica) и субэндемичных видов –
очиток Стевена, живокость кавказская (Sedum stevenianum, Delfinium
caucasicum) и др.
Фауна республики имеет сложный и многообразный видовой спектр,
что зависит от характера высотно-поясной структуры горных ландшафтов.
Довольно полно представлены эндемики Кавказа. К ним относится кавказ-
ская жужелица, кавказский богомол, кавказский скорпион, кавказская яще-
рица, кавказский тетерев, кавказский улар; из млекопитающих – бурозубка
кавказская, полевка дагестанская, тур дагестанский и др.
В горных и равнинных реках, прудах, водохранилищах обитает более
20 видов и подвидов рыб. В реках Армхи, Фортанга и Асса обильно водится
ручьевая форель. В водоемах плоскостной части основные виды – терский
усач, голавль кавказский, плотва, караси (Точиев, 1987. С. 37).
Из земноводных широко распространены обыкновенная квакша, серая и
зеленая жабы; озерная и малоазиатская лягушки. Из пресмыкающихся обыч-
ны желтопузик, веретеница ломкая, прыткая, полосатая, луговая ящерицы,
обыкновенный и водяной уж, желтобрюхий, узорчатый полозы, степная га-
дюка, болотная черепаха. В горах обитают кавказская, дагестанская, грузин-
ская ящерицы, гадюка Динника и гадюка Лотиева.
В орнитофауну Ингушетии входит около 260 видов птиц. В лесном поясе
обитают сойки, синицы, зеленушки, дрозды, дятлы, поползни. По берегам
речек и ручейков кормятся белые, горные трясогузки, среди зарослей у водо-
емов гнездятся болотные камышовки, на равнинах – поганки, цапли, чирки,
нырки и др. В поселениях человека многочисленны воробьи, ласточки, сизые
голуби; на отдельных участках горного луга – чеканы, каменки, изредка –
пустельга обыкновенная и коршун. Распространены орлы, беркуты, луни и
совы (Рашкевич, 1980. С. 126). Из крупных хищных птиц имеются черный
гриф и белоголовый сип. По березнякам гнездится кавказский тетерев, на
открытых каменистых площадях альпийских лугов – каменные куропатки –
кеклики, высоко в горах – улары.
Млекопитающие представлены 77 видами; наиболее богато – грызуны
(28 видов), хищные (17), рукокрылые (17), затем идут насекомоядные (10) и
парнокопытные (5 видов). В высокогорьях типичными животными являются
дагестанский тур, кавказская серна, безоаровый козел, летом – косуля. Туры
придерживаются скальных участков вблизи снеговой линии. Более редкие
животные – серна и безоаровый козел, встречающиеся на субальпийских
лугах и по каменникам у границы леса. В горных буковых и дубовых лесах
водятся кабаны, из крупных зверей – бурый медведь. Опушки и лесные поля-
ны – места обитания косуль, зайцев. В глухих зарослях скрываются лесной
кот и рысь. Из других диких животных водятся волк, лисица, куницы – лесная
и каменная, норка европейская, барсук, белка, ласка, соня-полчок. В степях
обитают грызуны – хомяки, суслики, мыши (Батхиев, 2010. С. 151). В связи
с низкой численностью запрещена охота на ласку, выдру, норку, рысь, серну,
безоарового козла (Точиев, 1975. С. 64).
18
 В результате длительного периода антропогенного воздействия природа
республики оказалась перед реальной угрозой как прямого разрушения, так и
нарушения экологического баланса и дестабилизации природных экосистем.
Налицо сильнейшая их трансформация и обеднение, связанные с социально-
экономическими условиями как исторического характера, так и последних
десятилетий. Это последствия бесконтрольной вырубки лесов и кустарни-
ков в горах, длительного выпаса скота, излишне интенсивного использова-
ния природных ресурсов, ведения боевых действий. Сохранение видового
разнообразия животных в состоянии естественной свободы, целостности и
неизменности их естественных сообществ и местообитаний – одно из важ-
нейших требований охраны животного мира. В Красную Книгу республики
на данный момент занесено 48 видов беспозвоночных и 88 видов позвоноч-
ных животных. Для охраны биоразнообразия флоры и фауны Ингушетии и ее
уникальных природно-ландшафтных комплексов созданы и функционируют
Государственный природный заповедник «Эрзи» и зоологический заказник
(Батхиев, 2007. С. 3).

ИСТОРИЧЕСКАЯ ДЕМОГРАФИЯ И РАССЕЛЕНИЕ

Согласно Всероссийской переписи населения 2010 г. из 413 тыс. человек
в сельской местности проживает 60,8% жителей Республики Ингушетия, в
городах – 39,2% (в среднем по России 26,2% и 73,8% соответственно). Пред-
ставители титульной национальности составляют в республике 93,5% населе-
ния. Отличительная особенность сельских поселений Ингушетии – высокая
людность – 5789 чел. (2010 г.), при среднем по России – 281 чел. Сельское
поселение Орджоникидзевское с населением 61,8 тыс. человек (2010 г.) – са-
мое крупное в России. Таким образом, ингуши – один из наименее урбанизи-
рованных этносов Российской Федерации.
Соотношение долей представителей этноса, проживающего в городе
(прежде всего в административном центре) и в сельской местности во мно-
гом определяет соотношение традиционного и модернизационного в характе-
ристике народов Северного Кавказа. Повышение роли городов в развитии об-
щества за счет роста промышленности, развития культурных и политических
функций ведет к притоку в них сельского населения, тем самым обеспечивая
постепенный переход от сельского образа жизни, приверженного ценностям
традиционного общества, к городскому (современному). Привнесение в ин-
гушское общество элементов модернизации, ассоциируемых прежде всего с
элементами западной культуры, начинается с момента активизации взаимо-
отношений с Россией в конце XVIII в.
Административные центры и многие города республик Северного Кавказа
были основаны как крепости в ходе строительства Кавказской военной линии.
Для связи Кавказской линии с Грузией и обеспечения регулярного сообщения
вдоль Военно-Грузинской дороги в 1784 г. был выстроен ряд укреплений, в
том числе «построена отрядом войск крепость у Терека, при входе в ущелье
Кавказских гор, при ингушевской деревне Зауре, и названа Владикавказом»
(Бутков, 1869. С. 165). Крепость Владикавказ стала самым южным укрепле-
нием, замыкавшим вход в теснину р. Терек (Дарьяльское ущелье). Для охра-
19
ны этого стратегически важного участка Военно-Грузинской дороги русское
командование заключило с ингушскими старейшинами договор, согласно
которому ингуши обязались за определенное вознаграждение выставлять
1000 воинов для охраны движения по Дарьяльскому ущелью (Там же. С. 131;
Христианович, 1928. С. 65). Строительство Кавказской линии от Терека до
Моздока усилило военное присутствие России и ослабило позиции Кабарды
в регионе. Заключение договора с представителями русской администрации
позволило жителям горных селений Ингушетии более активно мигрировать
на равнинные земли.
Крепость Владикавказ выполняла не только военно-административные
функции, но и способствовала развитию и укреплению экономических
связей с местным населением – для обеспечения продовольствием русские
войска вели меновую торговлю. После основания Владикавказской крепости
ингуши неоднократно обращались с просьбой о разрешении вести в крепости
торговлю и о создании своей слободы, но им было отказано (Канукова, 2001.
С. 52). С началом Кавказской войны (1817–1864) Владикавказская крепость
стала одним из главных опорных пунктов русских войск и центром концен-
трации власти местного уровня. В ходе административных реформ в 1836 г.
был образован Владикавказский округ, управление которым осуществляло
Управление владикавказского коменданта. К 1840 г. во Владикавказском
округе проживали 24,2 тыс. ингушей и 13,9 тыс. осетин (История Ингушетии,
2012. С. 16). Во Владикавказе ингуши практически не проживали, поскольку
согласно действовавшему до конца 1880-х годов законодательству горцам
запрещалось жить в крепостях (городах) и иметь там недвижимость. Исклю-
чение было сделано для осетин-христиан, получивших разрешение селиться
не в самой крепости, а под ее стенами. Власти крепости предпринимали по-
пытки ликвидировать поселение осетин, но заступничество представителей
церкви сохранило осетинский аул при крепости (Канукова, 2001. С. 21, 30).
За время Кавказской войны ингушей неоднократно переселяли, что не
давало возможности наладить хозяйственную жизнь. Крупномасштабные
переселения начались с выселения ингушей из селений, расположенных в
долине р. Сунжи, на месте которых были построены станицы Сунженской
казачьей линии. В 1845 г. основаны станицы Троицкая и Сунженская (с
1851 г. – Слепцовская, с 1957 г. – Орджоникидзевская) на месте ингушских
селений Эбарг-юрт и Курай-юрт, в 1847 г. на южном склоне Терского хребта
основана ст. Вознесенская на месте ингушского с. Махьмад-Хите. Ингуши
из указанных поселений вынуждены были устраиваться в селениях в долине
р. Назранки.
На завершающем этапе Кавказской войны в целях организации надзора
над горским населением военно-административное управление края приняло
решение о ликвидации на равнине системы малых хуторов путем сселения
ингушей в крупные поселения (не менее 300 дворов). Реализация реформы
вызвала недовольство, переросшее в открытое противостояние – Назранов-
ское восстание 1858 г., после подавления которого осенью 1858 – весной
1859 г. малые хутора были уничтожены, а население сселено в крупные насе-
ленные пункты: Плиево, Барсуки, Гамурзиево, Альтиево, Насыр-Корт, Базор-
кино, Экажево, Сурхахи, Кантышево и др. (История Ингушетии, 2002. С. 18–
19). Высвободившиеся земли были перераспределены: частично переданы
20
государственной казне, частично – казачьим станицам. Лишение ингушских
домохозяйств земельных ресурсов привело к сокращению поголовья скота,
оставшегося без кормовой базы. Малоземелье стало причиной хронической
бедности подавляющей части ингушского населения. Практически одно-
временно с этим завершилось формирование Сунженской казачьей линии.
С 1959 по 1861 г. казачьи станицы появились на месте ингушских поселений
в долинах рек Сунжи, Ассы, Фортанги. Ингушей также выселили из близле-
жащих к Владикавказу поселений Ангушт, Акхи-Юрт, Таузен-Юрт, Шолхи
на месте которых устроены станицы Тарская, Сунженская, Аки-Юртовская,
хутор Тарский. Ингушское население из освобождаемых поселений полно-
стью переселилось в Назрановский округ, что обостряло и без того тяжелую
ситуацию малоземелья.
Для решения проблемы малоземелья, возникшей вследствие миграци-
онного притока русско-казачьего населения, администрация края проводила
политику стимулирования переселения ингушей в Турцию. В период Кав-
казской войны недовольное политикой властей население уходило на «бого-
молье», иногда целыми семьями, и обратно не возвращалось. Переселения
второй половины XIX в. носили массовый характер при прямой материаль-
ной помощи и информационной агитации властей. Точные данные о числен-
ности ингушей, покинувших Кавказ в процессе мухаджирства, отсутствуют.
Известно, что выехали в Турцию 1454 семьи Карабулакского и Назрановского
обществ, а последнее переселение состоялось в 1904 г., когда в Турцию ушло
329 семей, или около 1000 человек (История Ингушетии, 2012. С. 245–248).
Статистические данные того периода свидетельствуют о сокращении числен-
ности ингушей с 28 тыс. в 1858 г. до 25,6 тыс. человек в 1874 г. (Белозеров,
2005. С. 38; Список, 1878. С. 17–26). Общие демографические потери в ходе
мухаджирства составили около 10 тыс. человек. Исходя из численности насе-
ления в 1889 г. (39,4 тыс.), родину покинули не менее 20–25% ингушей.
С окончанием Кавказской войны Кавказская военная линия была уп-
разднена, ряд ее бывших крепостей получили городской статус. Крепости
стали центрами активного социально-экономического развития региона и
трансляторами инноваций на близлежащие территории. Численность насе-
ления в городах Северного Кавказа того периода росла быстрыми темпами.
Особенностью формирования городского населения Северного Кавказа было
то, что оно росло не за счет окружающего их местного населения, а за счет
миграции населения из Центральных районов России (Северный Кавказ…,
2007. С. 241). Согласно послевоенному административно-территориальному
устройству, ингуши входили в состав Терской области с административ-
ным центром в г. Владикавказ, который по-прежнему оставался закрытым
для ингушей, и только в конце 1880-х годов когда были отменены законы,
запрещавшие горцам проживать в городах и иметь там недвижимость, они
получают возможность переезда на постоянное жительство в город (прежде
всего купцы и офицеры).
Согласно данным Первой переписи населения Российской империи 1897 г.
в Терской области проживало 47,2 тыс. ингушей, в том числе 541 человек – в
городах, из них 378 – во Владикавказе. Численность мужчин в городах в 4,5 раза
превышала численность женщин (441 мужчина и 100 женщин), поскольку город
в тот период был местом трудового отходничества преимущественно мужчин,
21
 Многодетная семья полковника
Я.Б. Хантыгова
Начало ХХ в.
Личный архив И.Г. Алмазова

тогда как женщины оставались в

селениях. В конце XIX в. в горо-
дах проживало 2,8% всего насе-
ления Терской области. Доля ин-
гушей-горожан составляла 1,15%
(для сравнения: осетин – 3,3%,
чеченцев – 0,25%). Во Влади-
кавказе проживало 378 ингушей,
т.е. менее 1% жителей. К момен-
ту переписи 1897 г. формальный
запрет на поселение горцев, в том
числе ингушей, в городе был снят.
Однако жить в городе позволялось
только тем, у кого была возмож-
ность приобрести недвижимость.
Учитывая бедность ингушского
населения, переезд в город позво-
лить себе могли немногие.
Первое образовательное учреждение появилось в Назрани в 1869 г., поэто-
му основным институтом социальной мобильности, доступным для ингушей,
стала военная служба. Обучение в военных заведениях Ставрополья, Куба-
ни и других регионов Северного Кавказа в силу бедности основной массы
ингушей было по средствам не многим, но получившие такую возможность
стремились к высотам военной карьеры. Пять представителей ингушского
народа стали генералами, десятки – обладателями офицерских чинов; все
они составляли наиболее образованную часть ингушей.
Сформировавшееся в период Кавказской войны малоземелье оборачива-
лось слабой экономической базой, ограничивавшей экономическое, социаль-
ное, культурно-просветительское развитие ингушей, возможности миграции
в города. В результате в начале XX в. Ингушетия оставалась наименее раз-
витой в промышленном отношении территорией Северного Кавказа (Бабич,
2007. С. 247).
Приход к власти большевиков и их политика, направленная на развитие
национальных окраин, привела к образованию в 1924 г. Ингушской авто-
номной области как самостоятельной административно-территориальной
единицы в составе РСФСР с центром во Владикавказе (1931–1944 и 1954–
1990 гг. – Орджоникидзе). Владикавказ стал административным центром двух
АО – Ингушской и Северо-Осетинской, оставаясь преимущественно русским
по составу населения. По данным Всесоюзной переписи 1926 г. во Владикав-
казе проживали 75 тыс. человек, из них 53,4% – русские, 14,4% – осетины
и 2% – ингуши. Низкая доля ингушей объясняется событиями Гражданской
войны, когда в декабре 1917 г. все ингушское население города вынужде-
но было его покинуть под угрозой резни со стороны казаков и осетинских
22
офицеров (Шнирельман, 2006. С. 35). Возвращение ингушского населения во
Владикавказ стало возможным только в 1919 г., после освобождения города
от деникинцев, в котором жители Ингушетии приняли активное участие.
Поддержка советской власти, выступавшей за права горской бедноты и
обещавшей решить самый острый – земельный вопрос, стоила Ингушетии
около двух десятков селений, разоренных и сожженных армией Деникина.
Точные данные о потерях ингушского населения в тех драматических собы-
тиях отсутствуют, но для того времени они были немалыми, так как армии
Деникина противостояли ингуши-крестьяне.
Одним из первых вопросов, решеннымх новыми властями, стал земель-
ный. Ингушское население было возвращено на земли Тарской долины и в
другие населенные пункты близ Владикавказа (из которых ингушей высели-
ли в 1859–1861 гг.). Снижение остроты земельного вопроса ликвидировало
полувековые барьеры на пути миграции горцев на равнину, сдерживавшиеся
властями Терской области. Так, если в 1908 г. в горах проживало 11,9 тыс. че-
ловек, то в 1926 г. после переселения в равнинные селения в горах осталось
только 1,7 тыс. (Христианович, 1928. С. 63).
Начало активного национального строительства открывало возможно-
сти свободной миграции ингушей в города, прежде всего во Владикавказ.
К 1923 г. в городе уже проживал 501 ингуш (в основном работники обкома
партии и облисполкома, извозчики, сторожа и т.д.). После образования Ин-
гушской АО в 1924 г. с административным центром во Владикавказе ингуши
получили возможность более активной миграции в город. К 1926 г. во Влади-
кавказе численность ингушей выросла до1517 человек, а всего численность
ингушей-горожан составила 1545 человек (2,1% от общей численности ин-
гушей – 75 149 человек) (Статистический бюллетень…, 1927. С. 14). Прежде
всего миграция в город шла из Пригородного района, в силу его близости
к Владикавказу. Таким образом, Владикавказ оставался главным центром
притяжения ингушского населения: здесь проживали 98,2% всех ингушей-
горожан.
С образованием Ингушской АО кардинальные положительные изменения
наблюдались во всех сферах экономической, социальной и культурной жизни
ингушей. Так, благодаря работе Отдела народного образования Ингушской
АО доля грамотного населения с 3,4% в 1926 г. выросла до 8,5% к 1928 г., а к
1930 г. составляла 17,7% (Районы Северного..., 1930. С. 106).
Экономика Ингушской АО на протяжении 10 лет ее существования оста-
валась преимущественно аграрной. Доля промышленности в структуре вало-
вой продукции народного хозяйства АО была самой низкой среди националь-
ных образований Северного Кавказа – 14% (в Чечне – 20%, в Осетии – 34%).
Тем не менее отрасль развивалась высокими темпами: к 1931 г. доля про-
мышленности достигала 33% (Мальсагов, 1996. С. 14). Рост промышленного
производства сопровождался увеличением потребности в рабочих руках, что
в свою очередь стимулировало миграцию ингушей в города, прежде всего во
Владикавказ.
После объединения Ингушской и Чеченской АО в Чечено-Ингушскую
АССР и передачи Владикавказа в состав Северной Осетии ингуши лишились
своего географического, культурного и экономического центра. Возникший
административный барьер ограничил их доступ к промышленному и научно-
23
образовательному потенциалу города, возможности модернизации хозяйства,
повышения квалификации и числа рабочих и инженеров, развития собствен-
ной системы науки и образования и т.д. Это объясняется тем, новый админи-
стративный центр – г. Грозный – находился далеко от районов Ингушетии.
Владикавказ был близок к Пригородному району Ингушетии, население ко-
торого достигало его за полчаса пешей ходьбы, и к Назрани (их разделяло
не более 25 км), тогда как расстояние до Грозного составляло почти 100 км.
Учитывая, что основным видом транспорта в тот период оставался гужевой
(максимальная скорость повозки составляла 16 км/ч), путь до столицы зани-
мал не менее 6,5 часов в одну сторону, что негативно сказывалось на интен-
сивности различных видов связей (торгово-экономических, деловых, куль-
турных и др.) между населением ингушских районов и административным
центром.
Несмотря на коллективизацию, голод и репрессии, по данным Всесоюз-
ной переписи населения 1939 г. численность ингушей в сравнении с 1926 г.
выросла на 10,5 тыс. и составила 85,6 тыс. человек. Наибольшее число ингу-
шей проживало в Пригородном районе – 28,2 тыс. (33%), еще 23,8 тыс. чело-
век (27 %) – в Назрановском районе.
В 1930-е годы миграция ингушей в города росла несмотря на админист-
ративные границы (г. Владикавказ) и дальность расстояния (г. Грозный). Наи-
большими темпами миграция шла во Владикавказ, в котором численность
ингушей за период с 1926 г. по 1939 г. выросла в 4 раза – с 1,5 до 6 тыс., а их
доля в населении города – с 2 до 4,6% . Число ингушей, проживающих в Гроз-
ном и Владикавказе, достигло 7,2 тыс. человек. Доля ингушей, проживающих
в городах и в поселках городского типа, по переписи 1939 г. составила 9%
их численности, но оставалась невысокой (для сравнения: у осетин – 20,8
%, у чеченцев – 7,2%). Таким образом, ингуши оставались преимущественно
сельским этносом, набиравшим темпы урбанизации.
Период Великой Отечественной войны связан с одними из самых драма-
тических событий в судьбе ингушского народа. Помимо того, что из 7 тыс.
ингушей, призванных на фронт из Чечено-Ингушетии, не вернулось более
1 тыс. человек, в 1944 г. все ингуши были депортированы в Казахстан и
Среднюю Азию. Данные о численности депортированных и погибших в ходе
депортации ингушей окончательно не установлены в связи с тем, что по мере
рассекречивания различных архивных документов, в том числе материалов
переписи 1939 г., показатели корректируются. Наибольшая часть демографи-
ческих потерь пришлась не на время следования до места назначения, хотя
и тогда умирали от тяжелых условий транспортировки, а на первые месяцы
пребывания в новых местах поселения. Непривычный климат Северного
Казахстана приводил к высокой смертности горцев, страдавших от голода,
холода и болезней.
Первые годы ссылки характеризовались отсутствием доступа в высшие
учебные заведения, жесткими ограничениями в выборе места работы и жи-
тельства и т.д. К тому же пропаганда объявляла ингушей «народом-предате-
лем», формируя у местного населения негативное отношение к ссыльным.
Оказавшиеся выведенными за рамки защиты законов, ингуши консолидиро-
вались на основе традиционных институтов взаимопомощи. Высокая соци-
альная значимость родственных связей выступала в качестве «сети», объеди-
24
нявшей и поддерживавшей ингушей. Несмотря на тяжелые условия, ингуши,
как и другие депортированные народы, постепенно адаптировались к усло-
виям ссылки – налаживали быт, экономические и социальные связи и т.д.
Квалифицированная и образованная часть ингушского народа старалась пе-
ребраться из сельской местности в город или областной центр. Наибольшую
мобильность проявляли при этом те, кто до депортации проживал в городах
(Грозный, Владикавказ) или в пригородной зоне (Пригородный район).
Реабилитацию и возможность вернуться на Северный Кавказ ингуши по-
лучили с восстановлением Чечено-Ингушской АССР в 1957 г. Но отсутствие
территориальной реабилитации сказывалось на динамике их возвращения.
Так, по данным переписи 1959 г. из 106 тыс. ингушей на Северный Кавказ
из Казахстана и Средней Азии вернулись только 49%, тогда как чеченцев –
58,2%, калмыков – 61,2%, карачаевцев и балкарцев более 80%. Максималь-
ного значения показатель сосредоточенности в пределах своей республики
(72,4%) был достигнут ингушами только в 1979 г., тогда как чеченцами
(83,1%) и карачаевцы (86,1%) – в 1970 г. (Полян, 2001. С. 160).
Из числа вернувшихся к 1959 г. ингушей (54,3 тыс.) на территории Чече-
но-Ингушетии смогли обосноваться 48,3 тыс., в том числе 3,7 тыс. в Грозном
(в 2 раза больше в сравнении с 1939 г.). Во Владикавказе и Пригородном рай-
оне к 1959 г. смогли обосноваться только 6 тыс. ингушей, или в 5,6 раз мень-
ше, чем в 1939 г. Наиболее сложная ситуация с возвращением ингушей в свои
домовладения складывалась в селениях Пригородного района, переданного в
состав Северной Осетии. Официальная версия передачи района звучала как:
«район экономически слился с Владикавказом» (Цуциев, 1998. С. 81). Исходя
из указанной формулировки в 1957–1958 гг. осетинское население из Назра-
новского, Пседахского, Ачалукского районов (в 1944 г. сюда прибыло около
30 тыс. осетин) переселялось не назад в Грузию, откуда оно в 1944 г. при-
езжало по разнорядке, а в Пригородный район. Кроме того, в 1956–1959 гг.
из Южной Осетии в Пригородный район переселились еще 22 тыс. осетин
(Белозеров, 2005. С. 101–102, 142). Создаваемая таким образом концентрация
осетинского населения в Пригородном районе усиливала этнодемографиче-
ский барьер на пути возвращения ингушей. Они возвращались на Родину, но
не в свои дома. Официально ингушам не запрещали селиться в Пригородном
районе, но возвращаться «приходилось не в собственные, а в занятые чужи-
ми людьми села, строиться на окраинах и задворках, под косыми недруже-
любными взглядами непрошеных соседей, а то и вовсе на пустом месте (так
возник, например, совершенно новый ингушский поселок Карца). Так что на
самом деле Пригородный район стал ареалом чересполосного, смешанного
и весьма плотного расселения двух этносов с натянутыми отношениями: это
гарантировало ему на будущее высочайший конфликтный потенциал (По-
лян, 2001. С. 161). В результате если до 1944 г. доля ингушей в населении
Пригородного района составляла 93,5% (30,3 тыс. чел.), то в 1970 г. – всего
15,6%, или 10,2 тыс. человек (Белозеров, 2005. С. 101). Во Владикавказе чис-
ленность ингушей достигла показателей в 1939 г. (6 тыс. чел.) только в 1970 г.
(6,1 тыс. чел.).
Не имея возможности вернуться в свои домовладения, выходцы из Влади-
кавказа и Пригородного района вынуждены были обустраиваться на террито-
рии Чечено-Ингушетии, преимущественно в Назрановском и Малгобекском
25
районах. Из сложившейся ситуации выходили тремя способами: покупали
дома у русско-казачьего населения ст. Вознесенской Малгобекского района
и станиц Сунженского района (главное преимущество – доступные цены
на жилье, наличие рабочих мест и инфраструктуры); выходцы из с. Редант
Пригородного района в 1960 г. основали с. Новый Редант в Малгобекском
районе; строили дома на выделенном в черте г. Грозного земельном участке
(немногочисленная группа ингушей).
В горной части ингуши смогли вернуться в свои дома, поскольку что все
хевсуры, переселенные сюда в 1944 г., вернулись в Грузию. Но в этот период
в СССР в сельской местности осуществлялась государственная программа
по сселению малых деревень и хуторов, и возвращение ингушей в горы было
сочтено нецелесообразным, так как разреженная сеть мелких селений, ха-
рактерная для горного рельефа, требовала больших затрат на обеспечение
проживающего здесь населения необходимой инфраструктурой. Властям
удалось переселить только часть домохозяйств в самое доступное в транс-
портном отношении с. Джейрах, ставшее самым крупным по численности
населения в горной Ингушетии.
Стремительное возвращение из депортации (в первые два года в Чече-
но-Ингушетию прибыло около 340 тыс. человек, в том числе 120 тыс. тру-
доспособного возраста) перегружало социальную и экономическую сферы
республики. Быстрый рост сельского населения титульных национальностей
в разы опережал темпы создания рабочих мест. Частично решало проблему
безработицы строительство ряда предприятий промышленности, из которых
самые крупные – завод по сборке маломощных электродвигателей (1964 г.)
и назрановская трикотажная фабрика (1967 г.) – располагались в Назрани
(получила статус города в 1967 г.), обеспечивая около 3,5 тыс. жителей На-
зрановского района рабочими местами. Проблема трудоустройства быстро
растущего (как за счет возвращавшихся из Казахстана и Средней Азии, так
и за счет высокого естественного прироста) сельского населения оставалась
острой. Так, по данным переписи 1979 г. в Назрановском районе на долю лиц
в возрасте 0–14 лет приходилось 41% населения, старше 55 лет – чуть более
10%. При низких темпах создания рабочих мест в экономике высокая доля
молодых возрастов в структуре населения обеспечивала ежегодный прирост
безработных. Высокие показатели естественного прироста подтверждали
долгосрочный характер проблемы безработицы молодежи. Так, в 1985 г. на
одну тысячу жителей у ингушей приходилось 31,0 рождений; у чеченцев –
31,7; у русских – 12,1 (Гужин, 1988. С. 38, 46).
Дефицит рабочих мест и низкие темы их создания вместе с преобладани-
ем многодетных семей вынуждали ингушей искать другие формы занятости,
что привело к распространению у ингушей двух основных форм получения
доходов – трудового отходничества и ведения личного подсобного хозяйства.
Потоки трудовых мигрантов формировались преимущественно за счет муж-
чин трудоспособного возраста, организовывавших строительные бригады
на основе родственных связей. Основной специализацией ингушей стало
строительство; большинство строительных бригад и трудилось в соседних
регионах степного Предкавказья – в Ставропольском крае, Ростовской, Аст-
раханской, Волгоградской областях и др. Помимо сезонных трудовых миг-
раций за пределы Северного Кавказа ингушское население Назрановского
26
 Многодетная семья С.-Г.И. Албогачиева
СОАССР, г. Орджоникидзе. 1970-е годы
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

и Малгобекского районов было вовлечено в маятниковые миграции в города

Владикавказ и Грозный. Основной поток ежедневных трудовых мигрантов
приходился на Владикавказ, куда ежедневно на специальных рабочих автобу-
сах отправлялись несколько тысяч рабочих из Назрановского района. Поток
рабочих в Грозный включал меньшее число рабочих, но уже на пятидневную
рабочую неделю (выезжали в понедельник и возвращались в воскресенье).
Фактор расстояния сдерживал поток маятниковых трудовых миграций. В
региональных столицах ингуши восполняли недостаток рабочей силы на
низкоквалифицированных, малопрестижных и вредных работах предприятий
городской промышленности. Сказывались последствия депортации (отсут-
ствие доступа к образованию) и ограничения доступа к высшему образова-
нию после возвращения. Трудовое отходничество и ведение товарного лич-
ного подсобного хозяйства способствовали росту благосостояния ингушей,
оборотной стороной которого становились потеря здоровья и формирование
класса неквалифицированных рабочих. Вовлечение в указанные процессы
подростков способствовало воспроизводству класса неквалифицированных
рабочих в новых поколениях (Албогачиева, 2009. С.477, 480).
Трудовое отходничество распространялось и среди жителей горной
Ингушетии, выживавших исключительно благодаря подсобному хозяйству.
Коллективные сельские хозяйства, ставшие основным институтом социаль-
но-экономической поддержки сельских жителей в советское время, здесь
организованы не были. Выращивание крупного и мелкого рогатого скота на
продажу стало главным источником дохода, но отсутствие дорог, пригодных
27
для проезда автомобиля, создавало проблемы с доставкой продукции на
ближайшие рынки сбыта, основным из которых был Владикавказ. Только в
1985 г. семикилометровый участок от с. Джейрах до Военно-Грузинской до-
роги был покрыт твердым полотном, дороги с твердым покрытием появились
в середине 1990-х годов.
О масштабах безработицы в горах дают представление итоги микропе-
реписи 1992 г.: в с. Джейрах проживало 90% жителей горной Ингушетии
(1,6 тыс. чел.), из которых рабочие места имели только 130 человек, безра-
ботными числился 941 житель, т.е. не менее 70% населения трудоспособного
возраста (Микроперепись, 1992. С. 9).
В сельской местности Чечено-Ингушетии не только катастрофически не
хватало рабочих мест, но и заработки были низкими. Почти у 40% трудо-
способного населения единственным источником дохода было личное под-
собное хозяйство, по показателю занятости в котором в начале 1980-х годов
Чечено-Ингушетия опережала все союзные республики (Гужин, 1988. С. 65).
Низкооплачиваемое и трудоемкое сельхозпроизводство (особенно трудоем-
кое в горах) при отсутствии достойных бытовых условий и низкой благо-
устроенности сельской местности становилось все менее привлекательным
для молодежи. Города были и оставались главными полюсами притяжения,
а малые расстояния облегчали сообщение. Подвижность населения облегча-
лась и относительно небольшими расстояниями: до Грозного – около двух
часов, до Владикавказа менее получаса. Сходные процессы происходили и в
Нечерноземье России (Грачева, Нефедова, 2007. С. 28–36). Миграция ингу-
шей во Владикавказ сдерживалась негласным запретом на продажу домов и
сдачу жилплощади ингушам, обращенным в 1982 г. в форму постановления
об ограничении прописки и купли-продажи домов во Владикавказе и При-
городном районе. В постановлении прямо не упоминалось об ограничении
прописки по национальному признаку, но реально меры были направлены
на сокращение потока ингушей (Белозеров, 2005. С. 142). В 1990 г. Верхов-
ный Совет Северо-Осетинской АССР Указом от 14 сентября установил на
территории республики запрет на прописку вновь прибывавших неграждан
и куплю-продажу жилых домов, дополнительно дискриминировавший ингу-
шей (Шнирельман, 2006. С. 121).
Урбанизация ингушей сдерживалась не только административными барь-
ерами, но и дискриминацией их в доступе к высшему образованию – одному
из важнейших социальных лифтов для сельской молодежи. По данным пере-
писи 1989 г. на 1000 чел. старше 15 лет приходилось лиц с высшим образо-
ванием среди балкарцев – 111, карачаевцев – 110, ингушей – 60, чеченцев –
45 (Овхадов, 2001. С. 202–205, 213). Тем не менее образование оставалось
одним из базовых факторов миграции сельской молодежи в города. За счет
медленного, но стабильного роста образованных людей все большее число
ингушей имело возможность трудоустройства на квалифицированных, пре-
стижных рабочих местах, и численность ингушей в городах росла. Так, по
данным Всесоюзной переписи 1989 г. из общей численности ингушей, про-
живавших в Чечено-Ингушетии и Северной Осетии (195,5 тыс.), жителями
городов числились 71,2 тыс. (36,4%). Более половины ингушей-горожан
(38,9 тыс.) проживали в региональных столицах – Грозном и Владикавказе
(21,3 и 11,7 тыс. соответственно).
28
 По данным переписи 1989 г. в СССР численность ингушей составляла
237,5 тыс. Основными регионами их проживания были Чечено-Ингушетия –
163,8 тыс. и Северная Осетия – 32,8 тыс., около 20,6 тыс. оставались в Казах-
ской и Киргизской ССР. В РСФСР основными регионами концентрации ин-
гушей стали Тюменская область – 1,9 тыс., Ставропольский край – 1,3 тыс.,
Ростовская область – 1 тыс. человек. Если Ставропольский край и Ростовская
область оставались традиционными регионами трудового отходничества, то
Тюменская область заняла лидирующие позиции в 1980-е годы – нефтега-
зодобывающие регионы Сибири обеспечивали специалистов-нефтяников,
которым не хватало рабочих мест на предприятиях нефтяной промышлен-
ности г. Грозного как в следствие их избытка, так и за счет истощения мест-
ных скважин. В пределах административной границы Чечено-Ингушетии
по данным 1989 г. ингуши компактно проживали в трех районах: Назранов-
ском – 60,2 тыс. (98,6% населения), Малгобекском – 20,2 тыс. (78,5%) и Сун-
женском – 26,6 тыс. (43,6% жителей). В Пригородном районе за 50 лет (1939–
1989 гг.) их доля в населении снизилась как в относительных показателях
(с 83,3% до 22,1%), так и в абсолютных (с 28.1 тыс. до 16,6 тыс. чел.).
Начало перестройки ознаменовало новый этап в жизни страны. Самым
важным для ингушского народа решением государства стало принятие в
1991 г. Закона «О реабилитации репрессированных народов», предполагав-
шего не только политическую, но и территориальную реабилитацию. После
принятия закона ингушское население Пригородного района стало динамич-
но расти. Окраины многих сел Пригородного района стали застраиваться
частными домовладениями ингушей, численность которых за 1989 –1992 гг.
выросла с 16,6 тыс. до 34,5 тыс. человек (Безозеров, 2005. С. 142).
После провозглашения Чечней независимости (осень 1991 г.) Верховный
Совет России 4 июня 1992 г. принял Закон «Об образовании Ингушской Рес-
публики», но без определения границ с Чечней и Северной Осетией. 20 ок-
тября 1992 г. Государственная комиссии РФ приняла решение, суть которого
заключалась в возвращении Пригородного района Республике Ингушетия до
31 декабря 1992 г. Однако этот решение не было выполнено. Осенью 1992 г. в
Пригородном районе были спровоцированы столкновения между осетинами
и ингушами. В результате с 31 октября по 5 октября 1992 г. Пригородный
район и г. Владикавказ покинуло практически все ингушское население (за
исключением трех сел – Карца, Майское и Эзми). До основания были разру-
шены 11 ингушских поселков (Полян, 2001. С. 186). Из разрушенных в зоне
конфликта 3397 домов свыше 3000 принадлежали ингушам. Один из самых
кровавых конфликтов постсоветской России унес жизни более 600 человек
(419 ингушей, 171 осетин, 60 – представители других народов), 315 пропа-
ло без вести. В конце 1992 г. ФМС России зарегистрировала в Ингушетии
около 65 тыс. беженцев (Белозеров, 2005. С. 143). В Ингушетии беженцы из
Пригородного района получили название «депортированные», по аналогии с
депортацией 1944 г.
Не оправившаяся от тяжелых последствий конфликта в Пригородном
районе Ингушетия подверглась новому испытанию. С началом боевых дей-
ствий в Чечне зимой 1994 г. на ее территорию потянулся поток беженцев,
покидавших Грозный. В июле 1994 г. Территориальная миграционная служба
Ингушетии зарегистрировала 65 тыс. беженцев, по другим оценкам – от 70
29
до 100 тыс. С началом второй Чеченской кампании в 1999 г. из республики
выехали от 250 до 262 тыс. человек, в основном в Ингушетию (Белозеров,
2005. С. 144).
В условиях тяжелейшего политического и экономического кризиса в стра-
не в начале 1990-х годов, отягощенного в Ингушетии этническим конфлик-
том и боевыми действиями в соседней республике, консолидация ингушского
общества, как и в годы депортации, происходила на основе традиционных
институтов взаимопомощи. Сохранность национальных традиций, обязы-
вающих помогать менее социально защищенным родственникам, помогла
избежать гуманитарной катастрофы, когда Ингушетия приняла на своей тер-
ритории количество беженцев, превышающих ее население.
Результатом двух военных кампаний стал фактически полный исход из
Чечни ингушского населения, численность которого по оценкам экспертов
достигала 70 тыс. человек. Практически все они обосновались в городах и
селах Ингушетии. По данным переписи 2002 г. в Чеченской Республике по-
живали 2,1 тыс. ингушей, в 2010 г. – 1,3 тыс.
В 2002 г. на территории Ингушетии оставалось 17–20 тыс. ингушей, за-
регистрированных как вынужденные переселенцы из Пригородного района
(т.е. вдвое меньше, чем в 1992 г.). Реальная численность ингушей, поки-
нувших Пригородный район осенью 1992 г., выше не менее чем в два раза.
Связано это с тем, что регистрация в качестве вынужденных переселенцев
осуществляется на основании постоянной регистрации на территории При-
городного района. Из-за административного запрета на регистрацию многие
ингуши, приобретавшие или строившие дома в Пригородном районе, не
могли оформить соответствующие документы, подтверждающие право соб-
ственности юридически и получить постоянную регистрацию. Такие сделки
купли-продажи заключались на основе расписок и взаимного доверия, из-за
чего многие не только не могут вернуться в Пригородный район, но и полу-
чить компенсации за утраченное имущество.
Практически недоступными для возвращения ингушей остаются часть
населенных пунктов, входящих в административное подчинение Владикав-
каза, с. Камбилеевское, части сел Чермен, Тарское, крайне низкими темпами
идет возвращение во Владикавказ (около 12% ингушских семей в 2002 г.). По
данным переписи 2002 г. в Северной Осетии проживали 21,4 тыс. ингушей,
из них в Пригородном районе – 16,8 тыс., во Владикавказе – 2,7 тыс. (до кон-
фликта – 11,6 тыс.). Сегодня, после 20 лет безуспешных попыток вернуться
в Пригородный район, основная часть беженцев обустроилась в Ингушетии.
Поэтому рост ингушского населения во Владикавказе и Пригородном районе
(в 2010 г. – 28,3 тыс. человек) в последние годы происходит в основном за
счет высокого естественного прироста.
События последних десятилетий привели к социальным трансформациям
образа жизни ингушей. Численность населения Ингушетии выросла в 2 раза
за счет мигрантов-ингушей из соседних республик, что привело к террито-
риальной концентрации этноса. Приток в 1990-е годы ингушей из Грозно-
го и Владикавказа, выступавших носителями элементов городского образа
жизни в сельской местности Ингушетии, способствовал взаимному обмену
социальным капиталом: городские жители адаптировались к сельскому об-
разу жизни, в то время как сельские жители перенимали элементы городской
30
Молодая мама
Фото З.А. Оздоева, 2011 г.

культуры. Таким образом, осо-

бенность роста численности на-
селения городов и сел Ингуше-
тии в 1990 – начале 2000-х годов
состояла в том, что они росли за
счет миграции в них жителей го-
родов и пригородов из соседних
республик.
Города как главные трансля-
торы импульсов модернизации
на окружающие территории
продолжают играть на Северном
Кавказе важнейшую роль. В от-
личие от Чечни или Дагестана,
на территории Ингушетии отсут-
ствуют крупные города. История
Ингушетии складывалась так,
что вплоть до 1992 г. админи-
стративные центры управления
территорией проживания ингу-
шей находились за ее пределами – ст. Сунженская, Владикавказ, Грозный.
Поэтому в современной Ингушетии не возникло крупных городских центров,
способных сформировать городскую среду и городскую культуру. В то же
время практически половина жителей республики – это носители городской
культуры, что является основой модернизации жизни общества.

Ингушский язык
Ингушский язык (инг. гIалгIай мотт) – один из восточно-кавказских
языков; вместе с чеченским и бацбийским образует нахскую группу, внутри
которой обнаруживает наибольшую близость к чеченскому языку, относится
к нахской группе восточно-кавказских языков иберийско-кавказской языко-
вой семьи. Распространен в основном в Ингушской Республике, в меньшей
степени – в Чеченской Республике и в Республике Северная Осетия-Алания.
Число говорящих на ингушском языке около 600 тыс. человек по последним
статистическим данным. Не имеет четко выраженной диалектной диффе-
ренциации. Литературный ингушский язык складывается с 1920-х годов.
Письменность ингушского языка до 1923 г. существовала на арабской основе
(эта письменность была распространена в основном среди представителей
духовенства), в 1923–1938 гг. – на латинской, а в 1938 г. – переведена на ки-
риллицу.
Первая ингушская газета «Сердало» (Свет) выходит с 1923 г. Первый
номер вышел на основе латинской графики. Алфавит, основанный на латин-
ской графике, был создан ингушским просветителем и ученым-лингвистом
31
З.К. Мальсаговым в 1920 г. В 1938 г. был принят ингушский алфавит на
русской графической основе, который функционирует и в настоящее время.
Систематическое изучение ингушского языка началось лишь в 1920-е годы.
Важный вклад в дело изучения ингушского языка внесли работы А.Н. Ген-
ко, Н.Ф. Яковлева, З.К. Мальсагова, Д.Д. Мальсагова, Д.С. Имнайшвили,
Ю.Д. Дешериева, Т.И. Дешериевой, Ф.Г. Оздоевой и др. 
Сегодня на ингушском языке функционирует театр, пишется оригиналь-
ная и создана переводная художественная, научно-техническая, научно-
популярная литература. С 1989 г. используется для обучения в начальных,
сельских школах, преподается в средних учебных заведениях и вузах, наряду
с русским языком, являющимся основным языком обучения. В Ингушском
Государственном университете, функционирующем с 1994 г., имеется специ-
альный факультет, готовящий преподавателей ингушского языка и литерату-
ры.
Существуют разные взгляды на проблему происхождения ингушского
языка. Пожалуй, более обоснованной является точка зрения, согласно кото-
рой устанавливается родство ингушского языка (в составе нахско-дагестан-
ских языков) с сино-кавказскими (дене-кавказскими) языками (Старостин,
1984; Trobmetti, 1902).
Си�но-кавка�зские языки (де�не-кавказские) – гипотетическая макро-
семья языков, предложенная С.А. Старостиным в 1980-х годах. Под этим
общим названием объединяются несколько языковых семей и изолирован-
ных языков Евразии и Северной Америки. Данное языковое объединение
не является общепризнанным среди лингвистов, однако, пользуется широ-
кой популярностью среди сторонников глубинной компаративистики. Сре-
ди лингвистов, активно занимающихся этой проблематикой, можно указать
Дж. Бенгстона и В.В. Шеворошкина. В состав сино-кавказских языков вклю-
чаются: баскский язык – изолированный язык на Пиренейском полуострове;
дене-енисейские языки: енисейские языки – небольшая языковая семья в Си-
бири; языки на-дене – языковая семья в Северной Америке; северокавказские
языки – объединение двух семей Северного Кавказа: абхазо-адыгские языки,
с которыми сближают хаттский язык, нахские и дагестанские языки; буру-
шаски – изолированный язык в Пакистане (по структурным характеристикам
занимает промежуточное положение между северокавказскими и енисей-
скими), хуррито-урартские языки сближаются с нахскими и дагестанскими
языками. Согласно последним воззрениям С.А. Старостина, это сближение
объясняется в рамках сино-кавказской гипотезы как некоторая общность
северокавказской и хуррито-урартской языковых семей. К сино-кавказским
относят и сино-тибетские языки.
Ингушский язык диалектов не имеет, его считают родным 98% ингушей,
при этом почти 90% свободно владеют русским языком. Ингуши, являющие-
ся гражданами Республики Ингушетия, живут в условиях ингушско-русского
двуязычия. Ингушский язык существует сегодня в двух формах: в форме уст-
ной речи (коммуникации) и в письменной – литературный язык. В соответ-
ствии с этим историю ингушского языка можно разделить на два этапа: пер-
вый, когда ингушский язык функционировал в качестве языка коммуникации
(до создания письменности); второй, когда функционирует уже литературный
ингушский язык (после создания письменности).
32
 АРАБОГРАФИЧЕСКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ
Арабографическое письмо ингушей – недостаточно исследованная тема.
Использование арабской графики при передаче родной речи ингушами уходит
в глубь веков (Dudarov, 2011. P. 21). Созданный учеными-алимами, арабогра-
фический алфавит довольно широко применялся. Памятники, созданные с
помощью этого алфавита, содержат разностороннюю информацию из жизни
и быта народа.
При записи ингушских текстов правильная обычная прописная связь
между буквами, применяемая в арабском языке, судя по исследованным тек-
стам, соблюдалась не строго. И это понятно, так как только у небольшой ча-
сти учащихся религиозных школ-медресе (инг. хьужаре) была возможность
отточить свое мастерство на письме. Практически не было ни бумаги, ни ру-
чек, ни чернил, не говоря об удобных светлых помещениях, партах и досках.
По рассказам тех, кто обучался в примечетских медресе, учащимся для от-
тачивания мастерства письма приходилось зачастую пользоваться палочкой
и, произнося звуки, изображать их на песке, выводя буквы с ее помощью
(ПМА, 2012). В медресе обучали не только Корану и арабскому языку, но и
ингушскому языку и ингушскому письму, созданному на основе арабского
алфавита (История Ингушетии, 2011. С. 357).
Арабографический алфавит ингушей состоял из 37 букв. К 28 арабским
буквам ученые-алимы добавили созданные дополнительно 9 букв, передающие
особые звуки ингушского языка, которых нет в арабском (Dudarov, 2011. P. 21).
В арабографическом письме ингушей арабский алфавит был полностью
задействован. Несовершенной была только система изображения в ингуш-
ском письме звуков «с» и «з». Здесь простым автором письма могли без осо-
бого различия писаться ‫ث‬, ‫ص‬, ‫ س‬для изображения ингушского «с». Также
произвольно писались ‫ذ‬, ‫ز‬, ‫ ظ‬для изображения «з». Но ученые-алимы из
числа ингушей, которые владели в совершенстве арабским письмом, из этих
букв для ингушского письма выбирали более близкие по произношению ‫ س‬и
‫ ز‬соответственно для ингушских «с» и «з».

Арабографическое изображение ингушских звуков

Ингушские ученые-алимы в своем письме прописную связь соблюдали
строго. Подобное письмо резко отличается от письма большинства. На пер-
вый взгляд оно такое же, как и обычное арабское письмо. В таких текстах
практически не бывает ошибок, что говорит о высоком образовательном
уровне ингушских арабистов. Те же, кто в основном владел простой грамотой
письма и чтения, могли читать только Коран, где применялись огласовки, и
выводить на письме буквы без особого соблюдения прописных правил.
У ингушей принято было различать два арабских шрифта: «шури» (от на-
звания г. Темир-Хан-Шура) и «мисри» (от названия Египта – Миср). В основ-
ном распространенными среди ингушей были Кораны со шрифтом «шури»,
где приводились практически все сопроводительные огласовки арабских
звуков. Шрифтом же «мисри», где письмо немного сложнее, пользовались
специалисты-ученые, которые годами обучались теологическим наукам в
медресе и не нуждались в наличии огласовок на письме.
33
 Ингушским письмом на основе арабской графики пользовались те, кто
заканчивал начальный курс обучения, выпускался после изучения чтения
Корана на «шури». Именно данная прослойка, научившаяся читать Коран и
сносно писать, пользовалась подобной графикой.
Такое письмо применяли ингуши-мухаджиры, покинувшие Родину и
ушедшие в Турецкую империю (инг. Хьункар-мохк) после поражения в Кав-
казской войне. Данная графика использовалась и для составления писем
осужденными ингушами домой из ссылки или теми, кто выезжал в далекие
российские губернии на заработки. Подобным письмом наносились эпита-
фии на надгробных памятниках, к нему прибегали при передаче небольших
ингушских текстов.
С использованием данной графики написаны многие распеваемые и
сегодня среди ингушей в религиозных собраниях (тоаба) многочисленные
религиозные песнопения (назмаш). Переводы некоторых научных трудов
по морфологии и синтаксису арабского языка для начинающих углубленное
изучение мусульманских теологических наук, для будущих ученых-алимов
также писались подобной графикой. На практике шаг за шагом в медресе
алимами с помощью арабографической письменности целенаправленно ве-
лась работа по ликвидации неграмотности среди ингушей. Обучение в мед-
ресе подняло на порядок выше процент грамотных людей среди ингушей.
Чтобы считаться грамотным, нет разницы, на основе какой графики идет
само обучение. Главное – иметь знания для чтения и передачи письма на том
языке, на котором создан используемый алфавит. Статистика по выявлению
среди ингушей подобных грамотных людей никогда не велась.
В школах-хьужаре курсов или классов, наподобие тех, что мы наблюдаем
в современных учебных заведениях, не было. Вместо этого существовала си-
стема определения знаний конкретным учащимся по изученным им книгам.
Например: «малаг1а жей дийшад?» – «какую книгу изучил?» или «малаг1а
дарс да 1а х1анз дешар?» – «какую тему ты сейчас проходишь?»
Интересно, что в начале XX в. известный ингушский просветитель и
общественный деятель Висан-Гирей Джабагиев, знавший о повсеместном
применении данной графики в ингушской среде, считал, что «путь к скорому
созданию ингушской письменности» заключается в том, чтобы «в основание
нового начинания положить арабскую азбуку» (Джабагиев, 2006).
Сначала обучение велось в домашних условиях, но уже во второй поло-
вине XIX в. образовательное пространство Ингушетии было представлено
религиозными арабоязычными школами начального типа. Материальное,
педагогическое и методическое обеспечение этих школ было весьма скудное,
они существовали на добровольные пожертвования самого населения. Такие
медресе занимали 1–2 небольшие комнаты. В этих школах отсутствовали ка-
кие-либо наглядные пособия, дополнительная литература, справочники и пр.
Арабоязычное образование было призвано укрепить и решить проблему
дальнейшего распространения среди ингушей мусульманской веры и в этом
смысле выполнило свою историческую миссию. Арабская грамотность среди
ингушей «очень распространена… в каждом без исключения ауле при мече-
тях имеются школы – благодаря этому обстоятельству масса населения почти
поголовно грамотна» (Джабагиев, 2006). Несмотря на сложности переходно-
го времени, арабские школы продолжали в той или иной форме функциони-
34
ровать даже в 1920–1930-е годы. В ингушском обществе появились знатоки
ислама и арабской письменности не только в лице ученых-алимов, но и среди
простых людей. «Наряду с русскими школами на территории Ингушетии с
последней четверти XIX в. до конца 20-х годов XX в. функционировали и
школы при мечетях, в которых велось преподавание на арабском языке» (Ал-
богачиева, 2010. С. 474).
Автором проекта письменности на основе арабской графики стал Маго-
мед Джабагиев. Но с переходом к латинизации национальных алфавитов в
целом ряде национальных республик и областей СССР все работы преды-
дущих авторов, кроме алфавита, составленного на основе латинского шриф-
та ингушским лингвистом З.К. Мальсаговым, были отклонены (ПФА РАН.
Ф. 800. Оп. 6. Д. 161. Л. 1 об.).
В 1929 г. в Ингушетии функционировали 32 школы, обучающие основам
ислама, где насчитывалось около 1500 учеников, и такое же количество мед-
ресе с 825 учениками. Преподавание в этих учебных заведениях велось мест-
ными муллами и хаджами, несмотря на то что власть активно боролась с их
влиянием на население и с ними самими, подвергая их репрессиям (Мугуев,
1931. С. 93).
Несмотря на репрессивные меры, в Ингушетии еще оставались знатоки
ислама, которые готовили учащихся в медресе. В 1920-е годы в Ингушский
областной отдел народного образования поступили две путевки на арабский
факультет Ленинградского института восточных языков. Они достались Джа-
малдину Сахаджиевичу Омархаджаеву и Магомеду Кутиевичу Куркиеву. Им
посчастливилось учиться у видного арабиста акад. И.Ю. Крачковского, кото-
рый писал: «…В 20-х годах два ингуша, присланные для завершения обра-
зования в Ленинградский институт восточных языков, свободно беседовали
по-арабски на разнообразные темы мировой политики и современной жизни,
а один с легкостью писал стихи по всем правилам старых арабских канонов»
(Озиев, 1996. С. 3). Из этого следует, что преподавание в медресе велось на
хорошем уровне. В частности, медресе в Гамурзиево, где работал Ильяс-
мулла Озиев, известный арабист и кадий Назрановского округа, считалось
кузницей высококвалифицированных арабистов (Албогачиева, 2007. С. 98).
Среди выявленных арбографических письменных источников письмо на
арабском языке, написанное ученым-алимом старейшинам селения Долако-
во касательно вопросов кровной мести. Другой документ написан Изновра-
муллой Албаковым (род Тумгоевых). Это ингушский годичный календарь
погодных условий) (ПМА. 2010). Арабское письмо широко применялось
при выдаче своеобразных «свидетельств о браке» на основе шариата; со-
ставлялись подобные документы и при расторжении брака. В основном
писал их кадий или имам селения. Нередко после арабского текста данный
документ переводился на русский язык и заверялся печатью. Таким же об-
разом оформлялось и свидетельство о расторжении брака (араб. баянутI-
тIалакъ). Так имеющиеся в коллекции автора свидетельство состоит из
двух частей. Первая часть – арабский текст, составленный известным уче-
ным-алимом Ингушетии начала XX в., имамом с. Базоркино Пригородного
района Ингушетии (совр. Республика Северная Осетия-Алания, Пригород-
ный район, с. Черлин) Атаби-муллой. В первой части документа говорится
о разводе по шариату Базоркина Бунхо Бейсаровича со своей женой Наго
35
 Двуязычная этикетка минеральной воды «Ачалуки» с использованием
арабографического ингушского письма
1926 г.
Личный архив З.М.-Т. Дзараховой

Кундуховой. Текст датируется 1323 г. по мусульманскому летосчислению,

что соответствует 1905 г. На русском языке брачный развод назван «Копией
с разводного вида».
Интересное свидетельство использования арабографического ингуш-
ского письма найдено и в газете «Сердало», издававшейся на ингушском
языке с 1923 г. Здесь приводится снимок этикетки, которая наклеивалась
на бутылке с известной минеральной водой «Ачалуки» в 1920–1930-е годы.
Наверху этикетки написано: «Кавказская натуральная минеральная вода».
Внизу под этими словами, чуть меньшим шрифтом, приводится надпись
«Ачалукская группа». В центре приводится кириллицей само название –
«Ачалуки № 2». Над ним арабскими буквами начертано ингушское назва-
ние минеральной воды – «Ачалкх», которое взято от ингушского названия
протекающей здесь одноименной небольшой речушки. В арабском языке
нет звука «ч», который имеется в ингушском языке. На этикетке он обо-
значен с добавлением под графическим изображением арабского звука
‫«( ح‬хьа») трех точек. В самом низу в центре курсивом приводится надпись:
«Главный склад: Владикавказ; Курортное управление Ингушской Авто-
номной области». Данная графика наравне с кириллицей неофициально
использовалась и в советский период. О широком использовании среди
простых ингушей арабской графики в это время говорит следующий факт.
Во время Великой Отечественной войны с фронта на основе такой графики
писались письма домой теми, кто в свое время, до войны, учился в медресе.
Как пример можно привести одно из таких писем, написанное из Одессы в
1941 г. фронтовиком Юсупом Ибрагимовичем Кодзоевым. Таким образом,
перед нами наглядный пример применения вполне официально и в первые
десятилетия существования советской власти арабской графики для пере-
дачи ингушской речи.
При более тщательном анализе этих и других подобных записей, храня-
щихся в личных архивах у ингушей, в них можно было бы найти многие
данные, проливающие свет на некоторые существенные эпизоды из прошлой
36
Ю.И. Кодзоев (1911–1941) –
участник Великой Отечественной войны,
автор письма на арабской графике,
приведеного в тексте А.-М.М. Дударова
1944 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

истории и быта ингушского наро-

да. Фактически и сегодня не только
алимы, но и простые представители
старшего поколения пользуются
арабографическим письмом. Судя
по многим старинным рукописям,
написанным безымянными авторами
арабографическим письмом на ин-
гушском языке, можно утверждать,
что без глубокого знания сложного
фонетического состава ингушского
языка, с многочисленными гортанны-
ми звуками, невозможно разработать
азбуку, отображая их графически. Это
говорит о том, что ингушские алимы,
создатели арабографического пись-
ма, были не только религиозными
деятелями, но и учеными-языкове-
дами. Несомненно, что собственная
письменность у ингушей была намного раньше, нежели официально принято
считать. И владела ею «масса населения», которая была «поголовно грамот-
на» (Джабагиев, 2006). А основой ингушской письменности была арабская
графика.

ИСТОРИКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ
Среди больших регионов Северной Евразии современное население Кав-
каза изучено в антропологическом отношении едва ли не наиболее тщатель-
ным образом, как в аспекте этнотерриториальных вариаций, так и в плане раз-
нообразия программ. Число выборок по разным системам признаков иногда
превышает несколько сотен, что соответствует десяткам тысяч человек. Это
позволило обрисовать контуры антропологической истории Кавказа в целом
и рассмотреть отдельные народы и их группы на широком сравнительном
фоне, а также выделить ключевую роль региона в формировании подразделе-
ний европеоидной расы.
Вместе с тем с сожалением следует отметить крайнюю скудость опубли-
кованных материалов об ингушах. Почти у всех авторов речь идет о сборной
группе из Назрани. Эта дисперсная выборка, состоящая из уроженцев раз-
ных районов республики, конечно, дает представление о народе в целом и
его положении среди других народов, не позволяя, однако, судить о локаль-
ных вариациях и тем самым о компонентах, вошедших в его состав. Ниже
37
 Ингуш
Фото Д.А. Никитина, 1881 г.
МАЭ РАН № 136–19

приводится обзор результатов

многостороннего обследования
современных ингушей с целью
установить круг народов, с ко-
торыми ингуши связываются
наибольшим сходством, свиде-
тельствующим об общих гене-
тических корнях.
Рассмотрим данные разных
видов антропологических источ-
ников в контексте происхождения
ингушей.

Краниология
Имеется довольно значитель-
ный краниологический матери-
ал по ингушам XVI–XVIII вв.,
который был собран и описан
В.В. Бунаком (1953), а затем и
В.П. Алексеевым (1974). В работе В.В. Бунака, где главный акцент был на
изучении склеповых черепов из Осетии, анализировались серии из склепов
долины р. Армхи у селений Камышк (Хамышк), Лежг и Эгикал. В этой ин-
гушской сборной серии вариационные ряды и сочетания признаков оставля-
ют впечатление неоднородности. В составе серии имеется долихокранный
вариант, но более массивный и рельефный, чем, например, в гизельдонской
позднесредневековой осетинской серии. Преобладают же брахикранные
варианты, сильно изменчивые в отдельных признаках. Суммарная серия,
куда вошли, кроме собранных В.В. Бунаком, черепа из сборов Л.Д. Габолае-
ва также из склепов по долине р. Армхи, состоит из 127 мужских черепов
и 75 женских. Черепа происходят, главным образом, из могильников у се-
лений Эгикал, Эрзи, Лежг, Лезги и Хамышк. При всех незначительных раз-
личиях между сериями из отдельных могильников их объединяет комплекс
признаков, характерный для большой группы популяций центральнокавказ-
ских народов, принадлежащих к кавкасионскому антропологическому типу
(Алексеев, 1974; Алексеев, Гохман, 1984). Следует обратить внимание на
тот факт, что особенности ингушских склеповых серий, датируемых XVI–
XVIII вв., точно так же как и осетинских склеповых того же времени, не дают
возможности перекинуть мостик к особенностям современного населения.
Как и в случае с осетинскими материалами, имеющиеся ингушские позво-
ляют нам поставить вопрос, но вряд ли на него ответить: что же произошло
за последние два столетия, что так сильно изменило физиономические осо-
бенности осетин и ингушей? Возможно, что это результат разрушения патри-
архально-родовых отношений у этих народов в связи с их переселением на
равнины, вызвавшего изменения круга брачных связей, возможно – результат
38
 Ингуши
Первая четверть XX в.
Личный архив А.А. Албогачиева

демографических катастроф конца XVIII – начала XIX в., вызванных «мо-

ровыми язвами» и Кавказской войной. Палеоантропологические материалы
более ранних эпох этнической истории ингушей отсутствуют. Исключение
составляют материалы из Келийского могильника в Ассинской котловине, из
раскопок у руин средневекового башенного аула Кели. Раскопки были произ-
ведены в 1987–1988 гг. Е. Нарожным и Н. Савенко. Было раскопано несколь-
ко полуподземных склепов и грунтовой могильник, представленный камен-
ными ящиками, подобными раскопанным в Северной Осетии (Харх, Верхний
Кобан) и ассоциируемыми с местным горским населением. Датируется мо-
гильник XIII–XIV вв. и склепы – XIV в. по грузинским надписям и золотоор-
дынским монетам. Погребенные по «этнизированному» христианскому обря-
ду, на спине, головой на запад, сопровождались погребальным инвентарем,
имеющим синкретический характер: конская сбруя и оружие золотоордын-
ские, керамика – «посталанская», частично грузинская, и местная – горская,
например, кружки с боковым сливом; половецкие пуговицы и серьги в виде
знака вопроса. По мнению археологов, могильник принадлежал предкам
ингушей. Всего было вскрыто около 300 погребений, однако очень плохая
сохранность позволила археологам собрать только 15 мужских и 3 женских
черепа. Сформированные серии, одна из склепов и вторая – из грунтовых
могил, различаются даже при визуальном ознакомлении. В метрическом вы-
ражении различия касаются размеров и формы мозговой коробки и лицевого
скелета. Черепа из каменных ящиков отличаются длинной и низкой мозговой
коробкой долихокранной формы (185,2; 131,4; 77,0), высоким относительно
39
 М.Ч. Албаков (1856–1905) –
полковник русской армии, участник
русско-турецкой (1877–1878) и русско-
японской (1904–1905) войн, кавалер
военных орденов Российской империи
Начало ХХ в.
Личный архив И.Г. Алмазова

узким лицом (73,0 и 134,7), носо-

вым указателем около 47. Черепа
из склепов характеризуются зна-
чительно более короткой мозго-
вой коробкой (175,7). Различия в
продольном диаметре составля-
ют полторы стандартной сигмы.
При более коротком продольном
диаметре черепа имеют такие
же значения, как у черепов в
грунтовом могильнике, попереч-
ного диаметра и несколько боль-
шие – высотного, значительно
более низкое (67,7) и более узкое
(132,8) лицо и еще более узкий
нос. Поиски аналогий заставили, прежде всего, обратиться к вышеописанным
ингушским сериям XVI–XVIII вв. Все эти «современные» ингушские серии
по сравнению со склеповыми келийскими черепами более длинноголовы и
значительно более широколицы. За исключением одной небольшой серии из
склепов у с. Эшкол, они более высоколицы и широконосы. По сравнению с
черепами из каменных ящиков Келийского могильника современные ингуш-
ские серии имеют более короткую и широкую мозговую коробку, более ши-
рокое, но более низкое лицо, более высокий и широкий нос. Из отмеченных
В.В. Бунаком вариантов в представляемых материалах из Кели можно обна-
ружить два: один долихокранный – из каменных ящиков, и брахикранный из
склепов, в осетинских сериях не находящий аналогий. Для него характерны
короткая мозговая коробка, высокая спинка носа, малый носовой указатель в
сочетании с узким и низким лицом. Причем следует подчеркнуть, что черепа
из Келийских каменных ящиков, которые в Осетии уверенно увязываются
с местной традицией, а погребенные в них (могильники Харх и Верхний
Кобан) характеризуются крупными размерами мезо- или брахикранной моз-
говой коробки и широким лицом, в Кели, напротив, обнаруживают черты,
свойственные черепам из осетинских склепов, которые, в известной степе-
ни, являются трансформацией погребальной традиции собственно аланских
групп, носителей катакомбного обряда. А черепа из склепов Келийского мо-
гильника вообще крайне специфичны: они отличаются от всех известных мне
средневековых серий черепов с территории Северного Кавказа сочетанием
выраженной брахикрании с небольшими размерами лицевого скелета. Каки-
ми причинами можно объяснить столь большую разницу в краниологических
характеристиках погребенных по различным обрядовым нормам? Можно ли
40
придавать этим различиям этногенетический смысл? Возможно, это связано
с таким явлением, как гомогамия или брачная ассортативность?
В матрице таксономических расстояний (по Пенрозу), подсчитанной по
10 краниометрическим признакам для 25 серий раннего и позднего Средневе-
ковья, минимальные попарные расстояния равны 0,07, максимальная величи-
на расстояний равна 1,69 (Герасимова, 1997). Серия из келийских каменных
ящиков (Кели I) обнаруживает достаточно близкие связи, порядка 0,19–0,28
с раннесредневековыми сериями из Гамовского ущелья и Адиюха (Карачае-
во-Черкесия), Казазово II (Адыгея) и Мощевой балки (Ераснодарский край),
т.е. из могильников западной Алании, ассоциируемых с адыго-аланским эт-
носом (Герасимова, 1997, 2004). Для позднего Средневековья наиболее близ-
кие связи обнаруживаются с сериями из пещерного склепа 21 у с. Дзивгис, из
каменных ящиков Верхней Кобани и Верхнего Джулата (Северная Осетия).
Келийская серия из склепов (Кели II) в раннесредневековое время не нахо-
дит себе аналогий, хотя для более позднего времени небольшими размерами
продольной оси черепа и узким лицом наибольшее сходство обнаруживает с
дзивгисскими сериями из склепов 15, 18 и 3. Наличие сетевидного сходства и
отсутствие жесткой связи между антропологическим обликом и погребальной
традицией, зафиксированное на территории Северной Осетии (Герасимова,
1994; 2004), характерно и для расогенеза на территории Ингушетии.

Соматология
М.Г. Абдушелишвили, подводя итоги многолетнего исследования наро-
дов Кавказа, использовал собственные и литературные данные более чем
двух сотен мужских выборок взрос-
лого населения. Как и практически
все исследователи, работавшие по
данной проблеме, он квалифицирует
ингушей как представителей кавка-
сионского типа (или расы) – самого
типичного для аборигенов Кавказа.
Комплекс черт этого типа у мужчин-
ингушей выражен достоточно ярко:
на кавказский масштаб они отлича-
ются самой сильно растущей боро-
дой (Абдушелишвили, 1964. С. 64),
самые высокорослые, обладают
самым высоким процентом светлых
глаз, имеют округленную и широкую
голову, широкий лоб, очень широ-
кую нижнюю челюсть, ослабленный
волосяной покров на груди, прямые
волосы, резко развитые надбровные
дуги, “острое” и широкое лицо со

Ингушка Р.Б. Ужахова

Почтовая открытка. Кавказские типы. 1911 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

41
сглаженными скулами и низким переносьем, с сильно выступающим носом
(с выпуклой спинкой, резко выраженными крыльями и крыльевыми бороз-
дами), с утолщенными губами (Абдушелишвили, 2003. С. 258). Правда, че-
рез пару страниц автор относит ингушей и чеченцев к другому кавказскому
варианту – к понтийскому типу, точнее, к “понтийскому типу с кавкасион-
скими особенностями” (Абдушелишвили, 2003. С. 260–261), объединяя эти
таксономически равнозначные и достаточно четко различающиеся типы.
До того кавкасионский тип был отнесен им к переднеазиатской группе
популяций (Там же. С. 252). Таким образом, кавкасионцы одновремен-
но определяются автором: а) как самостоятельный тип; б) как составная
часть понтийского типа; в) как составная часть переднеазиатского типа.
Эти таксономические нюансы, в конце концов, не так существенны в свете
гипотезы М.Г. Абдушелишвили о роли Кавказа как “вторичной колыбели”
формирования большой европеоидной расы после перемещения первично-
го ареала, находившегося на территории северных районов Передней Азии
(Там же. С. 264).
На этническом уровне ингуши по сумме признаков наиболее близки к
группам кавкасионского типа – к балкарцам, осетинам, чеченцам, карачаев-
цам, кабардинцам (Абдушелишвили, 1994. С. 84–85).
Применением современных методов многомерного анализа 221 мужской
выборки (данные разных авторов, включая вышеописанные) обнаружено, что
ингушская и чеченская выборки объединяются в одном скоплении с даге-
станскими группами, а также группами, относящимися к кавкасионскому и
переднеазиатскому расовым вариантам (Дерябин, 2008. С. 218–220).

Одонтология
Р.С. Кочиев в 1960-е годы впервые изучил почти все народы Кавказа, ра-
ботая в школах-интернатах. Ингушская выборка из 104 человек (мальчики
и девочки суммарно) исследована в Назрани. При тотальном анализе всех
групп обе выборки взаимно сблизились, заняв почти центральное положение
в основном скоплении групп и не обнаружив какой-либо специфики (Кочиев,
1979).
Огромный материал, собранный грузинскими антропологами в течение
нескольких десятилетий, а также литературные данные обобщила В.Ф. Ка-
шибадзе (2006). Ее ингушская выборка, к сожалению, невелика по объему
(48 детей). По результатам многомерного анализа ингуши обособились на
фоне всех кавказских народов. Эта картина возникла благодаря сильной
выраженности у ингушей и чеченцев черт западного варианта южного гра-
цильного одонтологического типа и характерного для аланов контрастного
сочетания двух признаков (повышенная частота встречаемости четырехбу-
горковых форм первых моляров). Последний распространен среди населения
Северного и Западного Кавказа и известен на этой территории уже в эпоху
бронзы. Кроме того, у ингушей проявляются также черты горного одонтоло-
гического типа и характерные для аланов контрастные сочетания двух при-
знаков (повышенная частота встречаемости четырехбугорковых форм пер-
вых нижних моляров и пониженная частота четырехбугорковых форм вторых
нижних моляров).
42
 Б. Харсиев
Сунженский район, ст. Троицкая
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2011 г.

Следует отметить, однако, что по данным одонтологии современные кра-

ниологические серии ингушей и чеченцев различаются (Кашибадзе, 2006.
С. 134–135).

Дерматоглифика
Кожные узоры кисти у школьников Назрани (102 мальчика и 100 дево-
чек) изучила Г.Л. Хить (1983). Сравнительный фон составили 50 мужских и
53 женских выборки Кавказа. По основным признакам ингуши не обнару-
жили отклонений от северокавказского типа, за исключением специфиче-
ской для ингушей и чеченцев черты – высокой частоты узорности на Th\I
межпальцевой подушечке (16–17%). Этот признак расово-нейтрален (не
разделяет европеоидную и монголоидную расы) и обнаруживает огромную
и ненаправленную вариабельность в популяциях Евразии. Единственное ис-
ключение составляют горные районы Кавказа, точнее говоря, Чечня, Ингу-
шетия и Дагестан, где концентрируются высокие значения признака (Хить,
1983. С. 96–97). Подсчет таксономических расстояний производился без дан-
ного признака.
Мужские группы ингушей и чеченцев по комплексу признаков различают-
ся в умеренной степени, женщины более сходны взаимно. Южноевропеоидные
черты в кожном рельефе, выражаемые количественно в виде южноевропеоид-
ного комплекса, хорошо дифференцируют мужские группы: у ингушей южно-
европеоидный компонент гораздо выше по сравнению с чеченцами. В то же
время доля южного компонента у ингушей, особенно у мужчин, уменьшена по
сравнению с общекавказской выборкой. Это может объясняться проявлением
североевропеоидной (точнее, восточноевропейской) примеси у ингушей.
По результатам многомерного анализа 50 мужских групп Кавказа, ингу-
ши оъединились с горными дагестанскими группами – лакцами, андийцами,
43
аварцами, рутульцами, табасаранцами, а также татами-мусульманами Дер-
бентского района (Хить, 1983. С. 88–107).
После сбора новых материалов и с учетом методически сравнимых дан-
ных В.О. Асланишвили (Хить, Асланишвили, 1986. С. 170–174) число муж-
ских кавказских выборок увеличилось до 84 (всего свыше 10 тыс. человек).
В многомерном анализе обе группы  – ингуши и чеченцы  – вошли в одно
скопление с осетинами и вышеперечисленными дагестанскими группами, а
также с удинами и месхами. По комплексу признаков к ингушам наиболее
близки балкарцы, далее следуют карачаевцы и лишь затем – чеченцы (Хить,
2004. С. 200).
На фоне расовых типов Кавказа, дерматоглифическая характеристика
которых была получена в рамках соматологической классификации, ингуш-
ские мужчины стойко сохраняют свою специфику, максимально сближаясь
с кавкасионцами. От остальных типов ингуши различаются в два-три раза
больше.

Генетика
Обобщающее исследование по различным изоантигенным системам кро-
ви у большинства этносов Кавказа выполнено Л.О. Битадзе (2006). Изложим
некоторые выводы. Частота гена r на Северном Кавказе снижается с Запада на
Восток. Две группы ингушей (Малгобека и Назрани) не нарушают этой тен-
денции. У ингушей, кроме того, отмечена низкая или средняя частота гена d.
По соотношению частот генов n и m ингуши и чеченцы сходны и сближаются
с народами Дагестана (m›n), как и по редкому фактору Келл+ (0,03–0,04). По
повышенной частоте гена Fya (0,40–0,47) они тяготеют к адыгам, карачаев-
цам, осетинам, а также к переднеазиатским популяциям.
Недавно было изучено распределение частот гаплогрупп Y-хромосомы
на Кавказе (Кутуев, 2010). Ингуши и чеченцы не обнаружили сходства и,
кроме того, не вошли ни в один из двух кластеров, включивших народы Да-
гестана, с одной стороны, и остальные народы Северного Кавказа, с другой.
При значительном расширении масштаба сопоставлений выделились два
противоположных кластера и своеобразный третий, промежуточный. Имен-
но в этот третий кластер вошли ингуши вместе с народами Северо-Западного
Кавказа, а также с армянами, абхазами, грузинами-мегрелами и греками о.
Крит. Чеченцы объединились в кластере, включившем народы Дагестана,
турок, иранцев, арабов стран Ближнего Востока и Египта. Обе группы заняли
в “своих” кластерах крайне обособленное положение.
По результатам генетического исследования митохондриальной ДНК ин-
гушские и чеченские популяции заметно различаются, хотя и входят в один
кластер, включающий основные дагестанские группы и другие народы Се-
верного Кавказа, а также греков, восточных и южных славян, грузин-мегре-
лов и турок. При этом ингуши наиболее сближены с аварцами. Кроме того,
эти популяции резко выделяются на всей территории Кавказа, где признак
отмечен редко, высоким содержанием гаплогруппы 12а2-М67, причем эта
черта максимально выражена у ингушей (82%) по сравнению с чеченцами
(47%). Очень редкая для Кавказа гаплогруппа L – вариант L3-M357, отме-
ченная на Северо-Западном и Южном Кавказе всего у одного (!) человека,
44
составляет у ингушей и чеченцев 9–16%. По частотам 11Alu-инсерций они
сходны. Автором сделан вывод о происхождении большинства кавказских
народов на основе автохтонного субстрата, который представляет собой ра-
совый компонент, проникший на Кавказ в верхнем палеолите с территории
Передней Азии. В целом, отмечена существенная гетерогенность кавказских
популяций и заметные различия в генетической картине народов Кавказа по
данным о мужчинах и женщинах. Вместе с тем популяции Кавказа отличают-
ся уникальностью по частотам гаплогрупп Y-хромосом.

Общие итоги исследований

При естественном по своей природе – частичном или полном – несов-
падении результатов изучения разных систем морфологических признаков
все же вырисовывается следующая картина. Ингуши в большинстве случаев
обнаруживают сходство с соседними народами Северного Кавказа, принад-
лежащими к кавкасионскому типу: по признакам соматологии – с балкарца-
ми, чеченцами, карачаевцами, осетинами, по признакам дерматоглифики –
с осетинами, грузинами-мтиулами, горными дагестанскими группами. По
признакам одонтологии ингуши резко выделяются на общекавказском фоне,
олицетворяя в гипертрофированном виде западный вариант южного грациль-
ного типа, фиксируемого на Кавказе уже в эпоху бронзы. Таким образом, по
морфологическим признакам со сложной наследственной структурой ингу-
ши и чеченцы чаще всего максимально сближаются не друг с другом, а с
соседними народами Северного Кавказа.
Генетические результаты наиболее разнообразны и зачастую неожидан-
ны. Обе группы: 1) сближаются с горными дагестанскими группами (но по
мтДНК резко с ними различаются); 2) на общекавказском фоне занимают
наиболее обособленное положение по гаплогруппам Y-хромосомы; 3) обла-
дают уникальными частотами ряда признаков.
При несомненной ценности тех немногочисленных данных об ингушах,
которые были рассмотрены, необходимо помнить, что на единичных выбор-
ках многие вопросы не могут быть разрешены. Поэтому сбор и введение в
научный оборот новых и более обширных материалов представляется крайне
важной и неотложной задачей.

45
 ГЛАВА 2

ЭТНИЧЕСКАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ
ИСТОРИЯ

РАННИЕ ЭТАПЫ ЭТНИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Н
ачиная с середины IV и на всем протяжении III тыс. до н.э. на тер-
ритории Северного Кавказа получают распространение археологи-
ческие культуры раннебронзового века: майкопская и куро-аракская.
Современная Ингушетия расположена в полосе пересечения майкопской и
куро-аракской археологических культур, часть найденных на ее террито-
рии памятников раннебронзового века имеет характерный синкретический
облик.
Во II тыс. до н.э. на Северном Кавказе получает распространение целый
ряд родственных археологических культур эпохи средней бронзы, развив-
шихся на основе культур раннебронзового века и получивших в науке общее
наименование северокавказская культурно-историческая общность. В свою
очередь, на основе культур северокавказской культурно-исторической общ-
ности складывается переходная между эпохами поздней бронзы и раннего
железа культура северокавказских автохтонов – кобанская, хронологические
рамки которой принято определять ХII–IV вв. до н.э., между тем, отдельные
памятники датированы и более ранним периодом. В то же время развитие
кобанской культуры на Центральном Кавказе продолжалось вплоть до ран-
него средневековья (Великая, 2010. С. 17). Памятники кобанской культуры
обнаружены на обширной территории Северного Кавказа, от междуречья
Большого Зеленчука и Урупа на западе до Андийского хребта на востоке, от
Ставропольской возвышенности на севере и до высокогорной части Грузии
на юге, тем самым захватывая районы и современного Закавказья. Именно с
племенами кобанской культуры принято увязывать этногенез протонахско-
дагестанских этнических групп. В грузинских письменных источниках, опи-
сывающих события этого периода, древние ингуши (племена кобанской куль-
туры) известны под этнонимами «кавкасионы» и «дзурдзуки» («дурдзуки»).
Возможно, с племенами кобанской культуры связан и этноним «гаргареи»,
упоминаемый в I в. в труде Страбона (История народов Северного Кавказа…,
1988. С. 74), отождествленный Е.И. Крупновым с современным самоназва-
нием ингушей – «галгаи» (Крупнов, 1971. С. 25).
46
 Во второй половине I тыс. до н.э. предки древних ингушей и чеченцев
представляли собой крупное объединение племен, находившееся на стадии
образования раннего государства и занимавшее довольно обширную терри-
торию предгорно-плоскостной и горной зоны Центрального и Северо-Вос-
точного Кавказа. В их руках находятся главные пути в Закавказье через горы
Большого Кавказа, и они самым тесным образом связаны как с северными
соседями – миром кочевых народов (скифами), так и с зарождающимся гру-
зинскм государством на юге – Картли. При этом надо отметить, что этноним
«скифы», который обычно принято интерпретировать как наименование су-
губо ираноязычных племен, зачастую в письменных источниках мог иметь
собирательное значение, как и более поздние «сарматы» и «аланы», под ко-
торыми часто скрываются народы разного этнического происхождения. Не-
посредственно на Северном Кавказе – это как пришлое ираноязычное, так и
местное, в том числе древнее протоингушское население, чьи интенсивные
контакты и сближение со степным миром очевидны еще в эпоху бронзового
века. По всей видимости, истоки северокавказского нартского эпоса следу-
ет отнести именно к кобанскому времени, т.е. периоду расцвета кобанской
культуры и северокавказской цивилизации в древности, предшествовавшему
началу массовых миграций в данном регионе различных кочевых племен в
эпоху Великого переселения народов, ставшего, в свою очередь, началом
новых этногенетических процессов в рассматриваемом регионе, как и в Ев-
разии в целом.
Историю Северного Кавказа с III в. до н.э. по III в. н.э. принято классифи-
цировать как сарматский период, т.е. время интенсивного проникновения в
предгорно-горную зону ираноязычных племен и смешения их с местным ко-
банским населением (Великая, 2010. С. 17). Во II в. до н.э., по всей видимости,
союз кобанских племен распался и в более поздних письменных источниках,
в том числе, раннесредневековых, указывается множество племен-народов,
населяющих территорию ареала кобанской культуры, под которыми скрыва-
ются различные древненахские (ингушские и чеченские) родоплеменные (или
этнотерриториальные) группы – гаргареи, хамекиты, двалы, санары, кусты
(кисты) и др. В тоже время, интересен тот факт, что в персидском источнике
III в. указывается страна Махелония, которая наряду с такими странами как
Иберия, Армения, Атропатена и Кавказская Албания, входит в зону влияния
Сасанидских шахов. Махелония (Древняя Ингушетия) расположена к севе-
ро-западу от Кавказской Албании по обе стороны от Главного Кавказского
хребта, т.е. на территории расселения племен кобанской культуры (История
Дагестана…, 2004. С. 129).
В период раннего средневековья история предков ингушей тесным обра-
зом связана с северокавказскими аланами и Аланским государством (конец
IX – начало XIII в.). Аланское государство сложилось в результате заверше-
ния этнополитической консолидации аборигенных нахских (древнечечен-
ско-ингушских) племен и ассимилировавшихся в результате многовековых
инфильтраций в нахскую среду, в позднекобанскую и посткобанскую эпоху,
ираноязычных (сарматских), а начиная с IV в. и тюркских этнических групп.
Присутствие в Аланском государстве, как минимум, трех основных этни-
ческих элементов: автохтонного (нахского), сарматского (ираноязычного)
и тюркоязычного – очевидный факт, учитывая особенности политической
47
истории Северного Кавказа I тыс.: перемещение сарматов в предгорно-гор-
ную зону, интенсивные миграции тюркских племен, начало которым было
положено гуннами и завершено сложением мощнейшей державы раннего
средневековья – Хазарского каганата. Другая часть древнечечено-ингушских
племен, проживавшая в высокогорной зоне на границе с Грузией и частью на
ее современной территории (к югу от Главного Кавказского хребта), была в
этот период тесно связана с грузинским государством. Самое южное из этих
племен – цанары (санары), которые вошли в историю как непримиримые про-
тивники полководцев Арабского халифата, неоднократно предпринимавших
в VII–IX вв. походы в Закавказье и оттуда далее на Северный Кавказ через
Дарьяльское ущелье. Влияние Грузии на приграничные ей протоингушские
и проточеченские племена (в грузинских источниках – дзурдзуки, глигви, ки-
сти, двали) особенно заметно на позднем этапе раннего средневековья.
В XIII–XIV вв. происходят значительные изменения в этнополитической
карте Северного Кавказа, связанные с завоевательными походами монголов
и Тимура Хромого. Крупнейшее государственно-политическое образование
северокавказцев периода раннего средневековья – Алания перестало суще-
ствовать. Были разрушены крупнейшие города региона Магас (1238) и Де-
дяков (1378), являвшиеся политическими, экономическими и культурными
центрами всей северной части Кавказа. Сильный урон был нанесен развитым
земледельческим районам плоскости, превратившейся сначала в кочевья зо-
лотоордынцев, а позже и других кочевых народов. Одним из наиболее ката-
строфических последствий походов на Северный Кавказ монголов и Тимура,
было резкое сокращение численности коренного населения региона, которое
большей частью погибло в сражениях с завоевателями, уцелевшая же часть
нашла убежище в горной зоне, где проживало родственное им этническое
население. В последующие столетия именно горы становятся средоточием
северокавказской культуры, получившей новый импульс развития в резуль-
тате вливания в среду горцев плоскостного населения. Однако вынужденная
изолированность в течение нескольких веков большей их части от равнинных
земель Северного Кавказа, существование в массе своей в тяжелых условиях
безземелья отрицательно сказывалось на социально-экономическом разви-
тии горцев, прервала естественный процесс формирования государственных
образований.
XV–XVII вв. – это поздний период (финального) этногенеза современ-
ных северокавказских народов: карачаевцев, балкарцев, осетин, ингушей и
чеченцев, в основе формирования которых лежит общий пласт автохтонного
(преимущественно нахского) плоскостного и предгорного населения сред-
невековой Алании, горных нахских (древнечеченских и древнеингушских)
этнических групп (например, в Осетии – это двалы) и смешанных иранско-
тюркских этнических групп, частью вышедших из аланской среды, частью
появившихся в регионе в Золотоордынское время и после карательных экспе-
диций на Северный Кавказ Тимура. Все эти три этнических компонента (ав-
тохтонный – нахский, иранский и тюркский) в разной степени присутствуют
у вышеназванных народов, близких и безусловно родственных по антрополо-
гическому типу и культуре, как народы происходящие из одного этнического
корня. Четвертый этнический компонент, участвовавший в этногенезе поста-
ланского населения Центрального Кавказа – это адыго-абазинский.
48
 Другая часть протоингушского и проточеченского населения, расселяв-
шаяся в горной части современной Грузии, была ассимилирована в грузин-
ской этнической среде и, за исключением части тушин, состоящей из отно-
сительно поздних переселенцев (XVI в.) из горной Ингушетии (фяппи-бацой
или цова-тушины), перешла на грузинский язык. Ассимиляция повсеместно
сопровождалась вытеснением отдельных групп населения, сохранившего
язык автохтонов, в частности, часть ингушей-галгаевцев переселяется на се-
вер из Архот и его занимают грузиноязычные хевсуры, другая часть ингушей
(аьккхий, фяппий и др.) покидает территории Куртатинского, Кобанского,
Санибанского ущелий и их заселяют ираноязычные ироны-осетины.

ИНГУШЕТИЯ В XVI–XVIII веках

Во второй половине XVI в., после завоевания Казани и Астрахани, грани-
цы Московского государства приблизились вплотную к Северному Кавказу.
Россия вступает в затяжное противостояние с восточными державами – Ос-
манской империей и Ираном, в рамках которого формировалась ее политика
на Кавказе, складывались взаимоотношения с населяющими его народами.
Вовлеченными в той или иной степени в это противостояние оказались прак-
тически все северокавказские этнические группы, в особенности кочевые и
полукочевые народы северокавказской равнины, на которых сильное влияние
оказывали Османская империя и ее вассал – Крымское ханство. Внутренние
этнические процессы среди горских народов, характеризовались, прежде
всего, активными миграциями в общем русле движения горского населения
на плоскостные (равнинные) земли и складыванием новых этнотерритори-
альных групп, ставших, в свою очередь, основой для консолидации родствен-
ных этнических сообществ и формирования современных народностей севе-
рокавказского региона (История народов Северного Кавказа…, 1988. С. 276).
Все эти процессы и явления нашли в полной мере отражение в динамике
ингушской истории XVI–XVIII вв.
По мере активизации возвращения на плоскость горского населения из
горных районов, оно вступает в тесное взаимодействие с кочевыми и полу-
кочевыми народами, постепенно оттесняя их от предгорий и создавая новые
этнотерриториальные сообщества на предгорно-плоскостных территориях.
В целом, этническая территория ингушей, начиная приблизительно с
XVI в., начинает смещаться в сторону Северо-Восточного Кавказа, значи-
тельно сокращаясь на западе. Вытеснение основной массы ингушеязычного
населения с предгорий и горной зоны Центрального Кавказа было связано с
мощной волной миграций с Северо-Западного Кавказа сначала ногайских, а
затем и адыгских родоплеменных групп, завершившихся формированием на
Центральном Кавказе новой этнической общности – кабардинцев. Ко второй
половине XVI в. кабардинские феодалы при поддержке Москвы закрепляют-
ся на предгорной равнине по левобережью Терека, вытеснив из этой зоны
кочевья ногайцев (Кокиев, 1947. С. 24–25) и местное аборигенное население,
относившееся к ингушскому этнокультурному полю, как и население, рассе-
лявшееся в горной зоне, в ущельях, образованных левыми притоками Терека.
В XVI–XVII вв. это население сменяется предками современных осетин.
49
 Однако, закрепиться в стратегическом Дарьяльском ущелье, кабардин-
ским князьям не удалось, и оно оставалось в большей степени под контролем
ингушей вплоть до второй половины XVIII в., когда Северный Кавказ вошел
в зону влияния Российской империи. К концу XVIII в. левобережье Терека,
непосредственно примыкавшее к Военно-Грузинской дороге, было населе-
но смешанным ингушско-осетинским населением. Численность последних
(осетин) в последующее время в этом регионе все более возрастала, учиты-
вая тот факт, что самые влиятельные среди тагаурских алдаров, ингуши по
происхождению – Дударовы в конце XVIII в. были уже практически асси-
милированы в осетинской этнической среде. Согласно данным топонимики,
Военно-Грузинская дорога имела у местного населения старое наименова-
ние – «ГIалгIай никъ», т.е. «ингушская дорога» или «дорога через Ингуш»
(Сулейманов, 1978. С. 8.).
Ингушские селения, расположенные в горной зоне, группировались, как
правило, по локальным ущельям, что способствовало их этнополитической
консолидации в обособленные территориальные группы – общества. К концу
XVI началу XVII в., по всей видимости, складываются поздние территори-
альные общества ингушей. С запада, начиная от Дарьяльского ущелья, на
восток располагались общества (шахары): Фяппи (кисты, кистинцы, Ки-
стинское общество); Джейрахой – джераховцы; «ероханские люди»; Чулхой,
Галгай (галгаевцы – кхаькхалой; Галгаевское общество), Цорой (цоринцы,
Оздой, Евлой; Цоринское общество), Кий (кийрхой), Акки (аккинцы; Акин-
ское общество). Севернее от Акки, к северо-востоку и северо-западу от них,
начиная от верховьев р. Фортанги до р. Гехи, располагался целый ряд неболь-
ших этнотерриториальных групп, позже получивших известность под общим
наименованием – Орстхой (арштхойцы – сул.; (карабулаки – тюрк; Карабу-
лакское общество). Это этнотерриториальные группы – Мержой, Цечой, Га-
лай, Гондалой, Мужахой и др.
Южнее Акки и юго-восточнее от Цори, располагалось общество Мелхий,
выше последних, к юго-востоку, небольшое общество – Майстой. Эти обще-
ства упоминаются в более поздних источниках (XIX в.) под наименованием –
«Дальние кисты».
Из русских письменных источников XVI–XVII вв. известны наименова-
ния северо-восточных нахских территориальных групп: «Шубуты, Отчанская
земля, Тшанские люди, Мулки» и некоторые другие (Кушева, 1963. С. 64).
Большая часть из этих обществ находилась в бассейне р. Аргун. По Аргун-
скому ущелью располагался один из путей русских посольств в Грузию, бла-
годаря чему эти «землицы» попали в поле зрения «дипломатической служ-
бы» Московского государства. В верховьях этой реки, в ущельях образуемых
рукавами Чанти-Аргун и Шаро-Аргун, располагались одноименные терри-
ториальные группы – Чантий («Отчанская земля») и Шарой. К северу, вниз
по Чанти-Аргуну, у слияния двух рукавов, располагалось общество – Шотой
(Шутой), с которым связывают два наименования в русских источниках –
«Тшанские люди» и «Шибуты».
Между этнотерриториальными группами шотой и чантий, по Чанти-
Аргуну располагалось несколько родоплеменных и территориальных обра-
зований, крупнейшее из которых – Чиннахой. Родство последней родопле-
менной группы с крупными ингушскими родами, состоящими из несколь-
50
ких десятков патронимий – Тумахой, Оздой и Салгахой, прослеживается по
данным этногенетических преданий и данных генеалогии ингушей (Танкиев,
1984. С. 124).
Часть из вышеперечисленных этнотерриториальных групп, сыграла позд-
нее важную роль в этногенезе чеченского народа. В XVI–XVII вв. эти группы
представляли собой локальные территориальные общества, часть из которых
находилась еще в стадии формирования. Границы между этими обществами
были довольно условны, в силу подвижности населения, как следствия пер-
манентных миграционных процессов.
Все эти этнотерриториальные группы были изначально нахскоязычными
(что подтверждается более поздними историко-этнографическими и лингви-
стическими материалами XIX в. – 20–30-х годов XX в.) и развивались в еди-
ном этнокультурном пространстве.
Хотя проблема наличия единого наименования западнонахскоязычных
территориальных групп в рассматриваемый период является вопросом от-
крытым, тем не менее, есть ряд данных в пользу предположения, что таким
самоназванием, возможно, был этноним «галга» (гIалгIа – инг.). Это, в пер-
вую очередь, данные топонимики, обнаруживающие географические наиме-
нования, связанные с этнонимом галга как в ближайших от собственно «Гал-
гаевского»  – территориальных обществах, так и в значительно отдаленных
от него – в частности на плоскости современной Чечни (Малая Чечня – в
XIX в.); этногетические предания чеченцев и ингушей, в которых этниче-
ский термин галга фигурирует в качестве родоначальника (эпонима) и др. В
русских источниках этноним галгаи получает известность с 1590 г. в форме
«калканцы» и встречается в ряде документов XVII в. Это «статейные списки»
русских послов в Грузию, которым пришлось неоднократно сталкиваться в
Дарьяльском ущелье с горскими людьми «калканцами» (Русско-чеченские
отношения, 1997. С. 35, 46, 93, 95).
Длительное существование в относительно изолированных друг от друга
локальных ущельях, между тем, никак не способствовало этнополитической
консолидации. Постоянные миграции, в свою очередь, формировали новые
этнополитические центры, зачастую со смешанным этническим составом,
оторванные от первоначального «галгайского» этнокультурного центра.
Так, уже со второй половины XVI в. в русских письменных источниках
известно самое восточное плоскостное территориальное общество Акки
(Аух, Ауховское общество), располагавшееся в Терско-Сулакском междуре-
чье в смежности с кумыкскими землями и образованное переселенцами из
разных горных обществ. Именовавшиеся в документах «окочанами», «окока-
ми», они играли очень важную роль в политике России на Северо-Восточном
и отчасти Центральном Кавказе в XVI–XVII вв. Их старшины, («владельцы)
Ушаром-мурза, Ших-мурза, Батай-мурза и другие, постоянные союзники
Московского государства, они активно участвуют в строительстве русской
крепости на Тереке, выполняют посредническую миссию в сопровождении
посольств через земли горцев в Грузию, несут военную службу.
В документе 1587 г. Окотцкая земля числится в числе территорий при-
соединенных к Московскому государству. В следующем 1588 г. в Москву
прибыло посольство от ококов, которое возглавлял племянник Ших-мурзы –
Батай (Ахмадов, 1988. С. 19).
51
 В 1588 г. Ших-мурза, первым из северокавказских владетелей, со своими
людьми пришел служить в Терский город, а в конце XVI в. рядом с крепостью
возникло небольшое поселение – Окоцкая слобода. «Служилые окочане» иг-
рали важную роль в политике Московии на Северном Кавказе, они участ-
вовали во всех военно-политических акциях, служили связующим звеном с
остальными горскими «землицами» Северо-Восточного Кавказа, несли все
тяготы военной службы наравне с гарнизоном крепости и казаками. Окоцкая
«землица» играла важную роль в связях России с Грузией.
Значительный пласт, среди переселенцев в Терско-Сулакское междуре-
чье, составили жители верховьев р. Фортанги. Переселенцы из крупной ро-
до-племенной группы «Цечой» из местности «ЦIечеахк» были в числе пер-
вых, выселившихся в предгорье на р. Ярыксу (История народов Северного
Кавказа, 1988. С. 239). Существуют предания и о переселении в эти земли
части населения родоплеменной группы Мержой (Долбежев, 2004. С. 7),
приграничной с ЦIечой. Первые упоминания в русских источниках этнонима
Мержой относится еще к началу XVII в. («Мерези, Мерезинская земля, Ме-
резинские люди») (Кушева, 1963. С. 61–62).
Наряду с восточными ингушскими обществами, в орбите российской
политики на Северном Кавказе в этот период оказались и самые западные,
расположенные в Дарьяльском ущелье и прилегающих к нему землях. В част-
ности, «владелец Ларсова кабака» Салтан-мурза. Салтан-мурза (Солтмарз –
инг.), как и Ших-мурза Окоцкий (Шахмарз – инг.), неоднократно «оказывал
услуги» русскому правительству на Северном Кавказе, сопровождал послов в
Грузию. Он придерживался последовательной пророссийской политической
ориентации и заявлял послам, что желает «быть в подданстве» и «служить
России, как служит брат его Ших-мурза» (История народов Северного Кавка-
за, 1988. С. 347). Ингушский Ларсов кабак (совр. с. Ларс Северной Осетии),
неоднократно упоминается в русских дипломатических документах XVI–
XVII вв. (Кушева, 1963. С. 67).
В документах, связанных с посольством в Грузию 1638 г., упоминается
ингушский «владелец» Хавса – житель небольшого ущелья Оахкаре, примы-
кающего с восточной стороны к Дарьялу и ныне находящегося на террито-
рии Грузии. Верное служение владельца Хавсы интересам России и Грузии
отмечалось позже в письме грузинского царя Теймураза. В посольских до-
кументах приводится описание ущелья р. Кистинки (Оахкарой чIож – инг.),
отмечается наличие здесь ингушских башенных поселений («кабаков») (Рус-
ско-чеченские отношения, 1997. С. 122–127).
Другое ингушское поселение, расположенное на пути в Грузию через
«Сонские щели», т.е. по Дарьялу – будущей Военно-Грузинской дороге, Че-
ребашев кабак, также упоминается в документах русских посольств в Гру-
зию XVI–XVII вв. С данным ингушским поселением, позже известным как
Гвилети (Гелате – инг., откуда происходит большой тейп – Гелатхой), связано
очень интересное предание, содержащее информацию как об уходе ингушей
с плоскости под давлением кочевых народов, так и об основании самого се-
ления.
В XVII–XVIII вв. вновь активизируется процесс возвращения ингушей на
свои равнинные земли по правобережью Терека. В верховьях Камбилеевки,
а затем и Сунжи появляются первые колонии – и Ангушт (Большие Ингу-
52
ши), а затем и Ахки-юрт, состоящие из группы селений. От самого крупного
населенного пункта сложившейся на тот период обширной группы селений
(территориального общества), происходит и этноним ингуши, трансформи-
ровавшийся от первоначального русского наименования – «ангушевцы», т.е.
«ангуштовцы», жители Ангушта.
Населенные пункты на предгорно-плоскостных землях, как и в горной
зоне, представляли собой поселения, укрепленные каменными боевыми баш-
нями и заградительными стенами. В частности, такие поселения располага-
лись в Тарской долине, вход в которую был защищен высокими каменными
стенами и сторожевыми башнями.
Тарская долина, где находилось одно из старейших ингушских обществ –
Ангушт (Большие Ингуши), являлась одним из стратегических и узловых
пунктов ингушской миграции на плоскость и была тесно связана дорожными
коммуникациями, защищенными самой природой и охранными укрепления-
ми, с горной Ингушетией и правобережьем Терека, прилегающем к Дарьялу,
верховьями Сунжи и через них с Ассинским ущельем, где в предгорной зоне
располагалось еще одно старейшее ингушское общество – Галашки. Она
имела удобный и близкий выход на плоскость по течению р. Камбилеевки.
Расширение границ плоскостных земель ингушей происходило в тесных
взаимодействиях с кабардинскими феодалами. Кабардинцы и ингуши за-
частую выступают союзниками в различных военно-политических акциях,
кабардинские князья и уздени роднятся с ингушскими старшинами. В ре-
зультате последовательного закрепления ингушей на равнинных землях по
правобережью Терека, кабардинские селения постепенно смещаются к се-
веро-западу. Расширение зоны освоения плоскостных земель, значительно
усилилось в ходе движения на равнину в бассейне р. Сунжа одного из круп-
нейших ингушских территориальных обществ – орстхойцев (карабулаков).
На картах Кавказа и в письменных источниках второй половины XVIII в.
ингушские населенные пункты устойчиво фиксируются в предгорно-плоско-
стной зоне Терско-Сунженского бассейна. Так, в указанный период на пло-
скости на севере и северо-западе с ингушскими обществами граничат кабар-
динские селения, в горной зоне на юго-западе в верховьях Терека – общество
тагаурцев, на востоке и северо-востоке – чеченские и кумыкские селения.
К началу 30-х годов XVIII в. кабардинцы окончательно покидают район
междуречья Сунжи и Камбилеевки и переселяются на северо-запад. В 1781 г.
они, судя по данным Л. Штедера, проживали в районе современного селе-
ния Пседах Малгобекского района Ингушетии (Генко, 1930. С. 694). После
ухода кабардинцев, активизируется освоение ингушами (ангуштовцами и
ахки-юртовцами) плоскостных земель, и к 1781 г. границы их пастбищных и
сенокосных участков продвигаются к северу до р. Конч (Генко, 1930. С. 694).
В 50–60-х годов XVIII в. часть жителей Тарской долины переселяется к се-
веру, и «пройдя дефиле, отделяющее ее от равнины», занимает оба берега
р. Камбилеевки (Волкова, 1974. С. 158), где основывает новую группу селе-
ний – «Шолха». И. Гюльденштедт, побывавший в этом районе в 1770 г., за-
свидетельствовал, что у выхода рек Камбилеевки и Сунжи из горных ущелий
расположено было 24 ингушских села, сгруппированных в две «колонии»,
называемые русскими «Большие Ангушты» и «Малые Ангушты» (Мутали-
ев, 1992. С. 7). Округ «Малые Ангушты» («Малые Ингуши») или «Шолха»,
53
будучи приграничным, постоянно подвергался нападениям кабардинских
князей. Л. Штедер, заставший в этом районе уже более 300 дворов (Генко,
1930. С. 694). отмечал, что «одна лишь эта колония, благодаря ее мужеству
и силе нации могла держаться, сбрасывая при каждой попытке кабардинцев
налагаемое ярмо» (Волкова, 1974. С. 160). Другое направление ингушской
миграции было направлено по правобережью Терека, где на старой дороге в
Грузию, в 30–60-х годв XVIII в. было основано селение Заур-юрт (Заурово).
Оно располагалось на крутом берегу Терека в 4 верстах от места, где в 1784 г.
возникла крепость Владикавказ. Строительство Военно-Грузинской дороги
и цепи укреплений для ее охраны, в том числе Владикавказа, сыграло также
значительную роль в дальнейшем расширении зоны ингушской миграции
и направлении ее вектора еще дальше в северном направлении по берегам
Сунжи и Камбилеевки. Это направление миграции поощрялось и русской
администрацией, рассчитывавшей с помощью «мирных» ингушских аулов
создать дополнительную линию защиты дороги в Грузию с северо-восточно-
го направления.
В Тарской долине, судя по сведениям, сообщаемым Л. Штедером, прожи-
вали ингуши, выходцы из Ассинского и Армхинского ущелья горной Ингуше-
тии (из территориальных обществ – Галгай, Цори и Фяппи), распадавшиеся
на «семь племен»: Тергимхоевы, род Эги, Хамхоевы, Картоевы, Цикмабухое-
вы (Оздоевы), Евлоевы и веппинцы (фяппи) (Генко , 1930. С. 694).
Другое направление миграционных потоков XVIII в. было направлено
по берегам р. Ассы, на карте 1768 г. у места впадения Ассы в Сунжу, фик-
сируются населенные пункты под наименованием «Галачи» (Волкова, 1974.
С. 157). На карте Л. Штедера 1782 г. они обозначены как «Галашка» (РГВИА.
Ф. 846. Оп. 16. Д. 25675). Галашкинское территориальное общество также
одно из старейших в предгорной зоне, оно было образовано переселенцами
из Галанчожа (из рода Галай), выходцами из верховьев р. Ассы (обществ –
Галгай и Цорой) и из селений, расположенных в бассейне р. Фортанги (об-
щества – Орстхой).
Во второй половине XVIII в. складывается крупное ингушское общест-
во Орстхой (Арштхой, от р. Аршты) или Карабулак (тюрк.), образованное
выходцами из ущелья р. Фортанги. В ходе освоения плоскостных земель,
карабулаки расселялись по обоим берегам р. Ассы и Фортанги в северном
направлении, до впадения этих рек в Сунжу. Другое направление миграций
выходцев из этого общества было направлено к северо-востоку по правому
берегу Сунжи. Одно из ранних селений этого общества на р. Сунже – Казак-
Гечу упоминается в описании Л. Штедера 1781 г., при этом автор сообщает,
что оно было населено карабулаками и ингушами (т.е. выходцами из Тарской
долины).
И наконец, наиболее позднее, образованное переселенцами из обществ,
расположенных в верховьях Камбилеевки и Сунжи («Большие и Малые Ин-
гуши») и из Карабулака – это Назрановское общество, начало которому было
положено не позже 1780-х годов, когда в этом районе появляются постоян-
ные посты ингушей. Массовое заселение этой территории относится к нача-
лу XIX в. Два последних ингушских общества, образованные на равнинных
землях, постоянно пополнялись за счет переселений населения из горных
районов и с территории, передаваемых под казачьи станицы, стали впослед-
54
ствии самыми крупными этнотерриториальными группами, на основе кото-
рых складывалось новое образование – плоскостная Ингушетия.
В XVIII в. плоскостная Ингушетия попадает в сферу интересов внешней
политики Российской империи на Северном Кавказе, заинтересованной в
установлении контроля над магистральными путями, ведущими в Закавказье.
С 1740-х годов для «восстановления падшего христианства» среди ингушей и
осетин действует Осетинская духовная комиссия, чью деятельность курирует
Священный синод.
Общее руководство политической миссией на Северном Кавказе, в част-
ности среди ингушей, и управление осуществлялись через комендантов кре-
постей, сначала Кизляра, а с 1763 г. Моздока. В 50–70 годах XVIII в. ингуши
находятся в самых тесных взаимоотношениях с администрацией российских
крепостей. Ярко выраженная пророссийская позиция ингушей диктовалась
необходимостью защиты своих поселений на плоскости от агрессии феодаль-
ных воинских дружин князей Большой и Малой Кабарды, пытавшихся под-
чинить жителей плоскостных селений Ингушетии своей власти. Однако это
положение в корне отличалась от ситуации в соседней Осетии, где население,
запертое в горах кабардинцами, не имело никакой возможности осваивать
равнинные земли без помощи и защиты российского оружия. Ингуши-ан-
гуштовцы к этому времени уже закрепившиеся на предгорно-плоскостных
землях – первые из народов Северного Кавказа в 1770ы г., в самом разгаре
русско-турецкой войны принимают российское подданство, в 1771 г. их при-
меру последовали ингуши-карабулаки.
В 1770–1810 гг. колонизация ингушами плоскостных земель еще более
активизируется, чему в немалой степени способствовало как ослабление в
регионе позиций кабардинских феодалов, так и нараставшее давление ин-
гушской миграции по правобережью Терека на северо-восток, по обоим бере-
гам рек Камбилеевки и Сунжи. После официального признания российской
администрацией в письменном акте 1810 г. права владения ингушами землею
по правобережью Терека, переселение ингушей с гор и предгорий на плоско-
стные земли приобретает массовый характер. К середине 40-х годов XIX в.
ингуши основывают на плоскости еще почти 70 селений (Муталиев, 1992.
С. 18).
На протяжении XVI–XVIII вв. в результате активных миграций и дей-
ствия внешнеполитических факторов, обусловивших как сам вектор миг-
рационных процессов, так и активизацию освоения горными ингушскими
обществами плоскостных земель, складываются новые крупные этнотерри-
ториальные группы на территориях современных Ингушетии и Чечни. Фор-
мируются этнополитические центры, которые в XVIII в. впервые в русских
источниках будут объединены под общим наименованием – Кистинские
народы (кистинцы), включавшие как собственно ингушские, так и неко-
торые чеченские этнотерриториальные группы, разрыв между которыми,
обозначившийся уже в период существования чеченского владения аварских
князей Турловых («Малое Уварское владение»), еще более усилится во вре-
мя затяжной Кавказской войны и формирования имамата горцев Чечни и
Дагестана.
К концу XVIII в. этническая территория ингушей в предгорьях и на пло-
скости охватывала в основном земли по правобережью Терека в бассейнах
55
 Экспликация карты Кавказа (Ингушетия)
1799 г.
Государственная архивная служба Республики Ингушетия

рек Камбилеевки, Сунжи, Ассы, Фортанги, на западных границах достигая

р. Гехи, где находились карабулакские (ингушские) и чеченские селения
(Волкова, 1974. С. 168–169). В горной зоне расселение ингушеязычных тер-
риториальных групп фиксировалось от Даръяла, в том числе существовали
селения и на левом берегу Терека, и до границы Андийского хребта, где в
бассейне р. Аргуна они граничили с чеченцами.
На юге горные ингуши граничили с горцами народами Грузии, а на запа-
де в верховьях Терека с осетинским обществом тагаурцев. На севере и севе-
ро-западе ингушские населенные пункты граничили с Малой Кабардой, при
этом зона их хозяйствования доходила до земель, расположенных по ниж-
нему течению Терека, напротив казачьих станиц от Наура до Червленной.
«Безымянная земля, простирается верст на 40 по правому берегу Терека от
56
 Экспликация карты Кавказа (Ингушетия)
1834 г.
Государственная архивная служба Республики Ингушетия

Наура до Девлетгиреевой деревни. Она принадлежала прежде князьям Ма-

лой Кабарды, которые не заводили тут постоянных селений, но только для
скота своего имели привольные выгоны вообще с ингушами» (Броневский,
2004. С. 162).
На русских картах Кавказа второй половины XVIII в. уверенно фиксиру-
ются ингушские территориальные группы – «Ингуши», «Карабулаки», «Га-
лашевцы» (или Шадгойцы), «Джерахи», «Кисты», «Галгаи» (РГВИА. Ф. 846.
57
Оп. 16. Д. 20156, 20481, 20494, 25675 и др.), ставшие основой современного
ингушского этноса.
Процесс этнической консолидации ингушей занял несколько столетий.
При этом в значительной степени на это явление оказала влияние Российская
империя, в рамках политики которой определялись векторы этнических миг-
раций, формировались новые этнотерриториальные границы. Последние лег-
ли позже в основу российских административно-территориальных реформ и
систему управления народами Северного Кавказа, окончательно сформиро-
вали этнополитическую карту региона.

СОЦИАЛЬНО-ПОЛИТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ
В XIX – начале ХХ века
Основной местной формой общественного устройства ингушей к началу
XIX в. являлась сельская территориальная община, которая благодаря своей
консервативности приспосабливалась к социально-экономическим переме-
нам, происходившим в обществе.
Управление и регулирование отношений в этих общинах происходило
через общественное собрание. Позже общие сходы постепенно заменяются
сходами старших или отцов семейства. Обсуждению подлежал широкий круг
вопросов, например хозяйственной жизни общины, межродовые конфликты,
ссоры из-за имущества, воровство и т.п.
Для решения вопросов повседневной жизни в каждой общине были ста-
рейшины, которые составляли своеобразный аульский совет. Старейшины
при разборе дел руководствовались обычным правом.
Для регулирования отношений между различными обществами и реше-
ния вопросов, касавшихся жителей равнин и гор, существовала верховная
организация Мехк-кхел (совет страны), куда «выбирали людей, известных
умом, честностью, бесспорным беспристрастием и бескорыстием и возлага-
ли на них обязанность разбирательства тяжб и их решений. Подобных людей
называли канной, т.е. судьями, и народ обязан был… исполнять их приговор»
(Лаудаев, 1872. С. 25).
Разбирались в Мехк-кхел вопросы, связанные с землепользованием,
меры наказания за нарушения норм общественной жизни; устанавливались
цены на различные товары и скот, проводили сбор средств для общественных
нужд, решали также вопросы оборонного укрепления поселений, взаимо-
отношений с соседними обществами, войны и мира (Семенов, 1895. С. 97).
Местом сбора ингушей служило горное селение Кий. Сборными местами
исследователи XVIII–XIX вв. также называют Ангушт, Заурово и Шолхи. По
сообщению Н. Ахриева, на правом берегу Терека, в 7 км к югу от Владикав-
каза в местечке Алам-Босе находился еще один центр, где заседал Мехк-кхел
(Саидов, 1964. С. 124–125).
С проникновением и утверждением мусульманства значительной фигу-
рой у многих народов Северного Кавказа становится кадий, выполнявший
функции верховного судьи по шариату, организатора и предводителя народ-
ного ополчения.
58
 Организация управления Ингушетии
После завершения Отечественной войны 1812 г., Российская империя
активно проводит политику включения Кавказа в сферу своего влияния. В
ингушские общества были назначены приставы, находящихся в подчинении
Владикавказского коменданта. Специальная инструкция определяла круг
действий приставов, которые были обязаны строго следить за поведением
жителей подчиненных им аулов, прекратить всякие сношения покорных гор-
цев с непокорными, мобилизовать людей на строительные работы, конвои-
рование и другие служебные дела (Движение горцев …, 1959. С. 150, 280).
Приставам надлежало также строго взимать с населения подушную подать
(Магометов, 1930. С. 81).
«Освободив» плодороднейшие земли путем выселения ингушей с родных
мест с 1845 г. начинается создание цепи казачьих станиц Сунженской линии.
Часть выселенных из родных селений ингушей расселялись по другим селе-
ниям, в том числе и вновь созданным, часть их переселилась в Турцию уже
в 1847 и 1858 гг.
В конце 50-х годов XIX в. власти приступили к широкомасштабной акции
в Ингушетии по объединению малых аулов новому наступлению на иншус-
кие земли (Движение горцев…, 1959. С. 280, 399). Кроме того, усиливался
полицейский надзор и вмешательство в жизнь ингушских обществ. Все это
вместе взятое явилось причиной вспыхнувшего в мае 1858 г. Назрановского
возмущения (Скитский, 1972. С. 173–187). Но, возможно, что именно это
восстание спасло ингушей от еще более трагических событий. Дело в том,
что военной администрацией обсуждался проект «об увеличения русского
населения на Кавказе и о переселении оттуда на Дон горцев» (АКАК, 1995.
С. 226). После Назрановского восстания военным руководством был сделан
вывод: «...если только предложение мирным назрановцам сосредоточиться в
большие аулы на занимаемом ими участке земли послужило поводом к вос-
станию, то предложение горцам, имеющим изъявить покорность, оставить
их родину и идти на Дон послужит поводом к ожесточенной войне, и, сле-
довательно, повлечет к истреблению, а не покорности горцев» (АКАК, 1995.
С. 226). В этот период учреждаются новые казачьи станицы, которые вклини-
вались между ингушскими аулами, дабы изолировать их друг от друга.
Произошли изменения и в административно-территориальном делении
края, который был разделен на четыре округа: Кабардинский, Военно-Осе-
тинский, Чеченский и Кумыкский. Ингуши тремя приставствами (Назранов-
ский, Нагорный и приставство Карабулаков и Галашевцев) входили в Военно-
Осетинский округ. 3 мая 1860 г. в связи с частичным окончанием Кавказской
войны была образована Терская область. 19 ноября 1860 г. правительство об-
разовало Терское казачье войско. Ингушский округ вместе с Кабардинским
и Осетинским округами входил в состав Западного военного отдела, сюда же
причислялись Горский, 1-й и 2-й Владикавказские и 1-й Сунженский казачьи
полки. Ингушский округ состоял из Назрановского, Карабулакского, Галгаев-
ского, Кистинского, Акинского и Цоринского обществ и делился на участки
(РГИА СПб. Ф. 1268. Оп. 10. Д  99. Л. 112 об.).
Одновременно продолжалось вмешательство во внутреннюю жизнь
сельских обществ, ограничивалась их самостоятельность, из ведения судов
59
(окружных и участковых) изымались функции местного самоуправления. Ре-
шения по вопросам хозяйственно-экономической и культурной жизни спус-
кались из участкового и окружного управлений, и доводились до сведения
населения через старшин. «Для наблюдения за внутренней безопасностью и
благоустройством учреждалась охранная стража из туземцев» при начальни-
ках области, отделов, округов, участков. В Ингушском округе учреждалась
еще и земская полиция из местных жителей «для ближайшего и постоянного
надзора». Кроме того, в помощь участковым начальникам назначались пя-
тисотенные и сотенные старшины и их помощники, которые обязаны были
быть в курсе всех событий и происшествий и доносить начальству, а в случае
необходимости являться к нему вооруженными (РГИА СПб. Ф. 1268. Оп. 10.
Д. 99. Л. 113 об.).

Особенности реформ 60–70-х годов XIX века

в Ингушетии
С отменой крепостного права Россия начинает активно втягивать Кавказ
в общий строй гражданской жизни. В отличие от других народов края ма-
лоземелье и безземелье ингушей было обусловлено прежде всего тем, что
значительные участки земли, принадлежавшие прежде горским обществам,
были переданы казачьим станицам, а также приставам и другим чиновникам.
При этом происходило выселение ряда плоскостных селений. Значительное
количество безземельных крестьян скапливалось в предгорьях. Поэтому не-
довольство горцев было направлено прежде всего против властей.
Проекты поземельного устройства горцев Терской области были обуслов-
лены и причины местного характера. В 1861 г. командующим Кавказской
армии князем Орбелиани был представлен в Военное Министерство проект
земельной реформы, получивший одобрение правительства. Созданная в мае
1862 г. «комиссия по разбору личных и поземельных прав» в ходе работы при-
шла к заключению считать все земли, занятые горцами, казенными. Это да-
вало возможность правительству распоряжаться ими по своему усмотрению.
Однако новые поземельные отношения были признаны опасными, поэтому
чиновники кавказской администрации получали чрезвычайные полномочия.
Следствием «аграрной реформы» стало переселение горцев в Турцию. Таким
образом российское правительство стремилось ускорить землеустройство
оставшихся горцев. В то же время поземельная комиссия вынуждена была
признать, что «территория Назрановского участка не может дать удовлетво-
рительного надела жителей на ней водворенных». Были созданы 15 больших
аулов в Ингушетии с наделом 18 дес. на двор на правах общинного владения
(Гаибов, 1905. С. 46). Введенный властями общинный порядок землепользо-
вания тормозил социально-экономическое развитие ингушского аула.

Административные и судебные преобразования

в Ингушетии
Положение об управлении Терской областью от 29 мая 1862 г. было
весьма несовершенно. Правительство Российской империи приняло реше-
ние провести реформы в горской среде. Временный комитет, учрежденный
в октябре 1865 г., решил, что для Кубанской и Терской областей в новых их
60
границах следует образовать административные и судебные учреждения на
общем с российским законодательством основании для распространения их
деятельности на все население, независимо от социально-этнической при-
надлежности. Различие между населением должно было выражаться только
в исполнении определенных повинностей. Например, гражданскому насе-
лению, как и в остальных частях империи, следовало отбывать рекрутскую
повинность и вносить денежные подати как на государственные, так и на
земские потребности; казаки должны были нести службу по особому для них
положению; горцы ограничивались внесением одной денежной подати.
Указом от 30 декабря 1869 г. было введено новое управление областью,
получившее название «гражданского». Область делилась на 7 округов: Наль-
чикский (с присоединением к области г. Георгиевска, он должен был назы-
ваться Георгиевским), Владикавказский, Грозненский, Аргунский, Веденский,
Хасавюртовский и Кизлярский. Деление как на округа, так и участки было
чисто территориальное. Владикавказский округ, в состав которого входили
ингуши, состоял из пяти участков. Управление областью осуществлялось на
основе общего губернского учреждения.
Для управления горским обществом было разработано и утверждено
30 декабря 1870 г. «Положение о горских сельских (аульных) обществах»,
согласно которому определялось устройство сельских обществ, их общест-
венное управление и порядок отбывания государственных и общественных
повинностей в Терской области. Согласно Положению, отменялось право
обществ на выборы старшины из ингушской среды, и закреплялся институт
назначаемых властями старшин.
Судебная реформа была еще менее последовательна, нежели админист-
ративная. Указом от 30 декабря 1869 г. горские суды сохранялись, но называ-
лись теперь «горскими словесными судами». Определение сроков введения
мировых учреждений в местностях, занятых русским населением, предо-
ставлялось наместнику. В области было образовано семь «горских словес-
ных судов». В частности, Назрановский суд разбирал дела ингушей. Для
подготовки чиновников из состава местного населения правительство начало
открывать горские школы с пансионами. В 1868 г. первых учеников приняла
Назрановская горская школа.

Введение военно-казачьего управления

Положение горских народов Терской области усугублялось присутствием
в крае многотысячного казачьего войска. Была упразднена должность наме-
стника, вместо нее вводились посты Главноначальствующего гражданской
частью на Кавказе и командующего войсками Кавказского военного округа.
После посещения Терской области А.М. Дондуков-Корсаков в 1882 г. ввел
«особые правила», согласно которым устанавливались круговая ответствен-
ность горских сельских обществ за всякое выступление против казачьего и
иногороднего населения, в том числе за кражу лошадей и скота из станиц,
слободок и других поселений.
Специальные правила запрещали горцам появляться с огнестрельным и
холодным оружием в горах, окружных центрах, ставках приставов, штаб-квар-
тирах, укреплениях, станицах, поселках, колониях, слободках и на почтовых
61
дорогах (ТК, 1892. С. 131–132). Для решения данной задачи войсковой Наказ-
ный атаман Терского казачьего войска предлагал включить в границы казачьих
отделов чересполосно расположенные со станицами некоторые части горского
населения, объединить управление области в лице Наказного атамана.
Указом от 21 марта 1888 г. было утверждено новое территориальное деле-
ние и административное управление Терской области, которая была поделена
на три отдела: Кизлярский, Пятигорский и Сунженский, и четыре округа  –
Нальчикский, Владикавказский, Грозненский и Хасав-юртовский. В Сун-
женский отдел включались все казачьи станицы, из которых комплектовался
Сунженско-Владикавказский полк, плоскостные ингушские и кабардинские
селения, земли собственников и «в виде усиления и удобства полицейского
надзора» Джйраховского, Мецхальского, Хамхинского и Цоринского селений
горских ингушских обществ, жители которых подчинялись горскому словес-
ному суду, учрежденному при отделе. Все население отделов и округов, как
казачье, так и горское, было подчинено начальнику области, который был
одновременно и командующим войсками и войсковым наказным атаманом.
16 апреля 1888 г. все административное и полицейское управление обла-
сти, за исключением Отдельного корпуса жандармов, в полном объеме пере-
дается из Министерства внутренних дел в ведение военного министерства.
С этого времени в Терской области был узаконен военно-полицейский режим.
Чины местной администрации получали особые права, например, ареста и
ссылки любого представителя местного населения.
Одновременно с административно-территориальными изменениями были
введены правила, усилившие регламентацию жизни горцев, в основу которой
был положен принцип круговой поруки. Согласно приказу по Терской обла-
сти от 11 июля 1893 г., при обнаружении винтовки полагалось штрафовать
виновника 15 рублями и всех родственников мужского пола, проживающих
с ним в одном селении, на сумму 15 рублей каждого. Приказом начальника
области от 15 марта 1891 г. был наложен запрет на проживание лиц одной
национальности на хуторах и в пределах поселения другой национальности.
Было запрещено также арендовать земли, принадлежавшие казачеству.
Вершиной же законодательной деятельности кавказской администра-
торов явилось утвержденное 30 сентября 1894 г. командующим войсками
Кавказского военного округа «Временное положение о мерах для удержания
туземного населения Терской области от хищничества и всяких насилий про-
тив лиц не туземного населения». Отныне жители аулов несли коллективную
ответственность за все преступления, которые совершались на аульной земле
и прилежащих к ней дорогах (ТК, 1894. С. 57–58). В 1890-х годах админист-
рация Терской области издала распоряжение, запрещавшее казакам куначест-
во с горцами (Носов, 1961. С. 13).

Социально-политическое устройство Ингушетии

на рубеже XIX–XX веков
В январе 1893 г. во Владикавказе начала работать комиссия по обсужде-
нию проекта «Положения о сельских (аульных) обществах», который однако
был признан несвоевременным. В тот период крестьяне были обременены
непомерными обязательными и необязательными платежами. В ингушских
62
селах Сунженского отдела земельные наделы были недостаточны, у населе-
ния отсутствовали и доходы, большинство аулов были вынуждены арендовать
у казачества собственные земли (хутор Алкун, Мужичи, Галашки, Датых, Са-
гопши, три хутора Берешки, два хутора Аршты, два хутора Бамут, Мергисты,
Лергебени, Гадоборш, хутор Кириллов – Гойгова, 1963. С. 14). Неоднократно
по приказу начальства хутора сносились, но впоследствии снова восстанав-
ливались на прежних местах, поскольку только с помощью аренды горцы
могли существовать (Революция 1905 года на Северном Кавказе, 1926. С. 47).
Искусственно созданный земельный вопрос лежал в основе этнической розни
между ингушами и казачеством. Кроме того, по отношению к нуждающимся
ингушам широко практиковалось ростовщичество (Носов, 1961. С. 10).
К 1890-м годам XIX в. выборное начало старшин уже почти не применя-
лось. Положение ингушей, подчиненных казачьей администрации Сунжен-
ского отдела, считалось особенно тяжелым (Санкт-Петербургские ведомо-
сти, 29.06.1905). По отношению к ним часто применялась так называемая
«экзекуция» – комплекс мер экономического и бюрократического характера
(Цаликов, 1913. С. 83).
Национальная интеллигенция пыталась включиться в борьбу.Мухтар Ах-
риев стал автором петиции ингушского народа. Вместе с Мочко Ужаховым он
выступал в качестве ходока в Государственную Думу от имени ингушского
народа (Дахкильгов, 1923). В этот же период в различных газетах Северного
Кавказа появились статьи молодого прогрессивного ингушского публициста
Сайты Альмурзиева (Чахки, 1967. С. 27).Организовывались различные круж-
ки среди студентов и учащихся старших классов ингушской национальности
во Владикавказе (Мартиросиан, 1929. С. 117).
26 февраля 1905 г. на Кавказе было восстановлено наместничество в лице
И.И. Воронцова-Дашкова, означавшее «своего рода приятие необходимости
изменения национальной политики, ее поливариантности применительно
к окраинам империи» (Исмаил-Заде, 2008. С. 64). 17 мая 1905 г. от имени
ингушского, чеченского, осетинского и кабардинского народов наместнику
было подано коллективное прошение о предоставлении горскому населению
прав местного сельского управления (Хасбулатов, 1966. С. 53). В Терскую
область был командирован генерал-майор по особым поручениям Н.И. Ми-
хайлов для объявления горскому населению о произведенных администра-
тивных и других преобразованиях. В города Владикавказ и Грозный, а также
в слободу Нальчик и Хасав-юрт были вызваны представители народов края,
которым было объявлено о распоряжении наместника по поводу восстанов-
ления выборного начала в низовом местном управлении. Ингуши выразили
желание о выделении их в отдельный округ, потому что «совместная жизнь
с казаками под тяжелой рукой узкосословной администрации, начиная с ата-
мана отдела и кончая мелкими подчиненными последнему чиновниками, им
стало невмоготу». Был поставлен вопрос о разрешении населению носить
холодное оружие, так как местная администрация «сознательно и умышлен-
но вооружает людей с преступными наклонностями» (Санкт-Петербургские
ведомости, 29.06.1905).
Неудовлетворенным оставалось ходатайство ингушей о снятии с трех
селений (Кескем, Сагопши и Пседах) экзекуции силами казаков, которая вы-
зывала больше всего недовольства. Разоблачения были, по словам генерала
63
64
Экспликация карты Терской области (Назрановский округ)
1915 г.
Государственная архивная служба Республики Ингушетия
Н.И. Михайлова, «достаточно серьезны и сенсационны, чтобы посадить на
скамью подсудимых любого администратора более или менее благоустроен-
ном государстве» (Санкт-Петербургские ведомости, 29.06.1905). Доверенные
от ингушей передали докладную записку Н.И. Михайлову, но не ограничи-
ваясь этим население ингушских аулов уполномочило своих представителей
от каждого сельского общества поехать в Тифлис и лично передать намест-
нику вторичную записку о нуждах ингушского народа, «без удовлетворения
которых мирная жизнь… становится положительно невыносимой» (Казбек,
26.07.1905). Основное требование ингушей заключалось в отмене всех огра-
ничений, установленных для них законами, правительственными распоряже-
ниями и административной практикой, и уравнении их в общегражданских
правах. Однако большинство выдвинутых требований осталась без удовле-
творения, злоупотребления старшин продолжались (Цаликов, 1913.С. 77).
В августе 1905 г. главнокомандующим войсками Кавказского округа был
издан указ о временном образовании Назрановского округа. Военное мини-
стерство было вынуждено признать нецелесообразность упразднения «суще-
ствовавшего до 1888 г. отдельного управления ингушами и включение их в
состав Сунженского отдела», а также то, что одно включение ингушей в со-
став Сунженского отдела создало «обширную почву для проявления… анта-
гонизма между казаками и ингушами». Администрация Сунженского отдела
проявляла свою деятельность в «полицейско-административном» отношении
посредством суровых мер, «в области же просвещения ингушского народа
и забот о его благосостоянии администрацией ничего не было сделано, чем
можно объяснить и грабежи, которые, по словам администрации, соверша-
ются ингушским народом». Приказом по военному ведомству от 3 ноября
1907 г. было продлено действие закона о Назрановском округе до 1 января
1911 г., хотя не исключалась возможное его упразднение ранее объявленного
срока в виду чрезвычайных обстоятельств с последующим восстановлением
прежнего порядка управления.
В январе 1908 г. в Тифлис отправились почетные выборные от ингуш-
ского народа в составе Татре Албогачиева, Шатуко Куриева и Догузи-Хад-
жи Бекова для ходатайства перед наместником об утверждении временно
образованного Назрановского округа. Благодаря их усилиям 10 июня 1909 г.
Высочайшим указом был утвержден Назрановский округ. В его состав вошли
2-й и 3-й участки Сунженского отдела, а также наделы селений Сагопши,
Пседах, Кескем со всеми подчиненными им в административно-полицейском
отношении хуторами и поселками. Управление Назрановского округа и «гор-
ский словесный суд» учреждались на общем основании с другими округами
области.
Начало Первой мировой войны нанесло еще один серьезный удар по
экономическому положению Назрановского округа, которое и без того было
довольно неблагоприятным. Новые военные условия, повышение старых и
введение новых податей, фактически чрезвычайный режим в области еще
более усугублял и экономическую и политическую ситуацию в крае. Вме-
сте с тем, ингуши принимают широкое участие в Первой мировой войне. С
ее началом был создан Ингушский конный иррегулярный полк, входивший
в состав Туземной конной иррегулярной дивизии (Дикой дивизии). В ходе
военных действий 1914–1917 гг. полк заслужил исключительно высокую
65
 Т.Д. Албогачиев (1834–1911) –
старший берейтор императорского
двора
Начало XX в.
Личный архив А.А. Албогачиева

Всадники Дикой дивизии

1914 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

66
оценку командования. К моменту Февральской революции и последовавших
за ней событий он стал считаться одной из немногих заслуживающих доверия
высшего начальства воинских единиц. Именно Ингушский и Кабардинский
полки Туземной (Дикой) дивизии должны были стать главной ударной силой
корниловского мятежа в августе 1917 г. и установить контроль над Петрогра-
дом. Однако в результате работы, проведенной среди личного состава чле-
нами «мусульманской делегации» из числа уроженцев Северного Кавказа, а
также представителями большевиков во главе с С.М. Кировым, Ингушский
полк отказался выполнять приказ и не стал штурмовать столицу, что пред-
определило крах мятежа.
Широкое участие ингушей в мировой войне, усилившееся в новых слож-
ных экономических условиях отходничество, постепенное приобщение части
образованного ингушского слоя к деятельности политических партий создали
условия для начала активного включения Ингушетии в общественно-полити-
ческие процессы общероссийского характера, разворачивавшихся с 1917 г.
Февральская революция 1917 г., свергшая самодержавие в России, нашла
широкий отклик и на национальных окраинах. Уже в первых числах марта
1918 г. в Терской области были созданы гражданские комитеты – своего рода
представительства Временного правительства на местах. В комитет, образо-
ванный во Владикавказе, вошли и представители ингушской интеллигенции.
Одновременно началась работа по созданию Горского правительства, в кото-
рое делегировались представители различных народов Северного Кавказа, и
которое было провозглашено на съезде 1 мая 1917 г. во Владикавказе. К этому
времени были созданы и Национальные Советы в отдельных округах Терской
области, в том числе и Назрановском, который теперь стал называться Ин-
гушским. Ингушский Национальный Совет возглавил В.-Г.И. Джабагиев. Его
брат М. Джабагиев являлся представителем Ингушетии в рамках Граждан-
ского комитета во Владикавказе, будучи комиссаром последнего по округу.
Однако общественно-политическая ситуация в области накалялась –
прежде всего в сфере межнациональных отношений. В июле 1917 г. произо-
шел погром домов ингушей во Владикавказе, а в сентябре 1917 г. – крупные
столкновения в станице Фельдмаршальской. В ноябре казачье руководство
объявило о начале фактической блокады Ингушетии, что привело к откры-
тым военным действиям. В конце декабря – начале января 1918 г. военные
действия перекинулись и на Владикавказ. Находившееся до того в городе
Горское правительство покинуло Владикавказ и перебралось в Базоркино.
В январе 1918 г. в Моздоке был созван I съезд народов Терека. Ингуши и
чеченцы были единственными народами, не приглашенными на съезд. Однако
социалистический блок во главе с С.М. Кировым решительно воспротивил-
ся принятию антиингушского решения и добился назначения примиритель-
ной комиссии для разъединения враждующих сторон, а также проведения
повторного съезда народов Терека, на который должны были быть пригла-
шены и ингуши. II съезд народов Терека в Пятигорске состоялся в феврале
1918 г. (Музаев, 2007. С. 254). Несмотря на ряд провокаций против ингушских
представителей на пути в Пятигорск, они, хотя и с опозданием, но прибыли на
съезд и участвовали в его работе. Съезд признал Советскую власть и завершил
свою работу в центре Терской области – Владикавказе, куда он перебрался в
начале марта 1918 г. В июне 1918 г. в Моздоке вспыхнул контрреволюционный
67
 Крым-Султан Базоркин (1884–1916) –
офицер Дикой дивизии
Начало XX в.
Личный архив И.Г. Алмазова

Офицеры Дикой Дивизии

1914 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

68
мятеж, который возглавил Л. Бичерахов. Проходивший в городе IV съезд
народов Терека был вынужден перебраться в Ингушетию. Прибывший в
эти дни в область чрезвычайный комиссар Юга России Г.К. Орджоникидзе
установил тесные контакты с ингушскими лидерами как большевистского
толка, так и из числа руководства Ингушского Национального Совета. В ито-
ге именно ингушские силы стали костяком военной группировки Терского
СНК, начавшего операцию по освобождению Владикавказа от мятежников. В
начале августа 1918 г. после взятия казачьих станиц, преграждавших путь на
Владикавказ с востока, ингушские отряды соединились с ведущим тяжелые
бои в городе остатками его защитников, и к 12 августа очистили от мятежни-
ков столицу Терской области (Абазатов, 1962. С. 68).
В начале 1919 г. ситуация на Северном Кавказе вновь резко изменилась.
В конце января 1919 г. войска Деникина вплотную подошли к Владикавказу
и северным границам Ингушетии. Ингушам был предъявлен ультиматум с
требованием пропустить части Добровольческой армии через территорию
Ингушетии на Грозный и сдать Владикавказ. На съезде ингушского народа
в Базоркино в начале февраля 1919 г., было решено отклонить ультиматум.
В результате развернувшихся в Северной и Западной Ингушетии, в районе
сел Долаково, Кантышево и Кескем ожесточенных боев, в которых участ-
вовали не только мужчины из числа ингушского населения, но и женщины,
и подростки; части Добровольческой армии понесли весьма значительные
потери (до 2,5 тыс. человек). Однако силы были неравны. Часть ингушской
территории была оккупирована Добровольческой армией, в горах началась
подготовка к развертыванию партизанского движения.
Его центром стали горные районы Ингушетии. Партизаны получали
оружие, финансы, обмундирование от большевистского подполья. Это стало
поводом для начала масштабной карательной акции деникинцев против сел
Западной и Юго-Западной Ингушетии Насыр-Корт, Экажево и Сурхахи, где
ингуши оказали особенно упорное сопротивление (Гойгова, 1963. С. 121).
Характерной чертой общественно-политической жизни в годы гражданской
войны в крае было то, что даже назначенные Деникиным администрации
во главе с царскими генералами С. Мальсаговым (февраль–июнь 1919 г.) и
С. Бекбузаровым (июнь 1919 – март 1920 гг.) не перенесли пламя гражданской
войны в ингушскую среду. Даже антибольшевистскую политику стремились
проводить, больше делая ставку на методы убеждения и использования тра-
диционных институтов (старейшин, духовенства, авторитетных лиц родов и
т.д.). В начале1920 г. под ударами Красной Армии и партизан деникинские
войска начали отступление с Северного Кавказа. К этому времени вся терри-
тория Ингушетии была охвачена мощным партизанским движением, коорди-
нировавшимся лидерами ингушских большевиков Ю. Албогачиевым, Г. Ах-
риевым, И. Зязиковым, Э. Чабиевым и др., входившими в состав Ингушского
ревкома. 22 марта 1920 г. части Добровольческой армии оставили Влади-
кавказ, куда на следующий день вступили ингушские партизанские отряды
(Исрапилов, 1982. С. 65). Это означало окончание гражданской войны и побе-
ду Советской власти на территории Ингушетии.
69
 СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ ИНГУШСКОЙ
ГОСУДАРСТВЕННОСТИ в советское время
В начале 1890-х – 1910-е годы в среде национальной интеллигенции
Ингушетии, Дагестана, Чечни, Кабарды и др. активно генерируются идеи
кавказской автономии и земского самоуправления (Джабагиев, 1916). Соз-
данный в Петербурге Горский комитет при поддержке думских фракций
еще 8 июня 1912 г. провел в Государственной думе решение о необходимо-
сти проведения в Терской области «положительных реформ, построенных
на началах самоуправления с привлечением местного населения к заведо-
ванию собственными делами, с соблюдением справедливого отношения
к жизненным интересам национальностей» (Джабагиев, 1905). Идейно-
политическая борьба северокавказцев в российских властных структурах
за местное самоуправление и автономию на Кавказе велась до самой фев-
ральской революции 1917 г. В Петрограде была создана комиссия во главе
с историком, общественным деятелем и членом Государственной думы
Б. Веселовским. В.-Г. Джабагиев работал в этой комиссии, представив свой
проект земской системы в Кавказском регионе. «Центральным пунктом на-
шего проекта, альфой и омегой всякого демократического самоуправления
по английскому типу является объединение функций административного
управления и земского самоуправления в одних и тех же выборных коллек-
тивных органах» (Джабагиев, 1917). Согласно этому проекту, избираемые
всем население коллегиальные органы – гражданские комитеты, сохра-
нив функции органа общественного самоуправления, должны были стать
органами государственной власти, представляющими власть Временного
правительства. В это время Северокавказское государство (автономия) ви-
дится ее идеологам как составная часть будущей Российской Федеративной
Демократической Республики. В. Джабагиев разработал трехстепенную
структуру земства, которая состояла из сельских окружных и губернских
гражданских комитетов с выделением крупных городов в отдельные само-
управляющиеся земские единицы. Комиссия Веселовского утвердила про-
ект В.-Г. Джабагиева.
Северокавказские лидеры в марте 1917 г. начали практически работать
в направлении создания суверенного государственного образования на Се-
верном Кавказе. Они подготовили к I съезду горских народов вопрос о на-
ционально-государственном образовании и проработали целый ряд важных
документов (Политическую платформу и программу, Конституцию, проект
реформ земского самоуправления, местного суда, школьного образования и
др.). Эти документы были обсуждены на I съезде горских народов Северного
Кавказа, состоявшемся 1–10 мая 1917 г. Триста его делегатов представляли
губернии, края и области Северного Кавказа и Дагестана. Съезд сформиро-
вал Временный Центральный Комитет Союза объединенных горцев Север-
ного Кавказа и Дагестана (с сентября 1917 г. с вхождением Абхазии – Союз
Северного Кавказа, Дагестана и Абхазии).
На I съезде горцев был избран Временный Центральный Комитет (с нояб-
ря 1917 г. – Горское правительство), который возглавили лидеры кавказской
политической элиты: Вассан-Гирей Джабагиев (Ингушетия), Абдул-Меджид
(Тапа) Чермоев (Чечня), Басъят Шаханов (Балкария), Пшемахо Коцев (Кабар-
70
да), Ибрагимбек Гайдаров (Закаталы), Рашидхан Капланов, Нухбек Тарков-
ский, Нажмутдин Гоцинский, Абдусалам Далгат (Дагестан) и др.
Следующий этап в истории горской солидарности и самоопределения
северокавказских народов, и ингушского народа в частности, можно назвать
этапом практического создания и функционирования (непродолжительное
историческое время, но значительнейшее по своим историческим послед-
ствиям) реального суверенного государственного образования на Северном
Кавказе, активными организаторами и деятелями которого выступили ин-
гушские представители (Союз объединенных горцев…, 1994).
После захвата большевиками власти и начала Гражданской войны Союз
объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана заключил договор об
образовании Горской Республики, просуществовавшей с 11 мая 1918 г. до
конца 1920 г. и признанной Оттоманской Турцией. Горская республика ста-
вила своей задачей полное отделение от Советской России, независимость
Северного Кавказа как федерации, куда в качестве штата входили ингуши,
кабардинцы, карачаевцы, другие горцы, а также казаки и другие некоренные
народы. Союз горцев продолжал существовать и утверждать политико-госу-
дарственную интеграцию в форме Республики Союза горцев Кавказа (Гор-
ская Республика) все годы Гражданской войны. В конце 1920 г. на Северном
Кавказе большевиками было создано несколько национально-государствен-
ных образований: Дагестан и Горская автономия, в которую вошли ингуши,
чеченцы, осетины кабардинцы, балкарцы, карачаевцы, казаки и др. Таким об-
разом, завершился второй период северокавказской независимости в форме
Горской Республики, предполагавшей федеративное сосуществование всех
национальных образований. Независимая демократическая Горская Респуб-
лика со своим Правительством и Парламентом не состоялась главным обра-
зом не столько по причине неудач в области государственного строительства,
социально-экономической политики или национально-культурных особенно-
стей конгломерата народов, объединенных идеей суверенитета, сколько по
причине внешних объективно-исторических обстоятельств.
В 1920 г. Ингушский округ входит в состав вновь образованной горской
федерации в составе РСФСР – Горской АССР. Это объединение было во мно-
гом попыткой большевиков перехватить инициативу у популярных умерен-
ных горских буржуазных лидеров (М. Джабагиева, Т. Чермоева, П. Коцева и
др.). В 1923 г. в стране началась административно-территориальная реформа,
было принято решение о новом административном делении и районирова-
нии. На необходимость укрепления низового аппарата обратил внимание III
съезд Советов Горской республики, который дал директиву обратить осо-
бое внимание на сельские исполкомы и низовой советский аппарат. Новое
районирование должно было способствовать приближению масс к аппарату.
Назрановский округ разделили на три района: Пседахский, Назрановский и
Галашкинский, были установлены границы. На районных съездах установле-
на районная власть и упразднены чрезвычайные органы – ревкомы.
После выхода Чеченской и Кабардинской автономных областей в Горской
АССР остались Владикавказский, Ингушский и Сунженский округа и г. Вла-
дикавказ. Обострилась экономическая и социально-политическая обстанов-
ка в Горской республике. Остро стоял вопрос об автономии ингушского и
осетинского народов. К началу 1924 г. возникла и крепла идея о реоргани-
71
зации Горской республики и образовании на ее территории национальных
автономий. Для изучения этого вопроса Оргбюро ЦК РКП(б) в январе 1924 г.
создало комиссию во главе с Г.К. Орджоникидзе и А.И. Микояном. Ингуше-
тию в ней представлял председатель ЦИК Горской республики И.Б. Зязиков.
17 февраля 1924 г. Оргбюро ЦК ВКП(б) по докладу А.И. Микояна приняло
Постановление «О конструкции власти в Горской Республике». Было пред-
ложено создать на основе Горской Республики две автономные области –
Ингушскую (на базе Назрановского округа) и Северо-Осетинскую (на базе
Владикавказского округа), сохранив на прежних основах Сунженский округ
и г. Владикавказ (ЦХИДНИ. Ф. 65. Оп. 1. Д. 13. Л. 58). Для практической
реализации данного постановления на выездном заседании бюро Юго-Вос-
точного крайкома ВКП(б) в г. Владикавказе 1 июля 1924 г. был утвержден
состав оргбюро ВКП(б) и ревкомы Ингушетии, Осетии, Сунженского округа
и г. Владикавказа. 17 июля бюро крайкома партии утвердило комиссию по
разделу Горской республики (Известия ЦИК и ВЦИК. 1924. 1 авг. № 174).
Одновременно было сформировано бюро Юго-Восточного крайкома партии
под председательством И.Б. Зязикова. В его задачу входило регулирование
и согласование на местах в партийном порядке вопросов взаимоотношений
между партийными организациями Ингушетии, Северной Осетии, Сунжен-
ского округа и г. Владикавказа. Трудным оказался вопрос о разделе имущества
между Ингушетией и Северной Осетией, проходивший в сложной обстановке
(ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 119. Д. 67(2). Л. 29).
7 июля 1924 г. вышел декрет ВЦИК «Об упразднении Автономной Горской
Советской республики и расчленении ее, по национальному признаку, на две
автономные области – Северную Осетию и Ингушетию, на административ-
ную единицу – Сунженский округ с правами губернского и исполнительного
комитета, и выделении города Владикавказа в самостоятельную администра-
тивную единицу» (СУ, 1924. № 66. Ст. 656).Последующее десятилетие стало
одним из самых успешных в новейшей истории Ингушетии. Создание пись-
менности, становление ингушской науки, промышленности, культуры, преж-
де всего в центре Ингушской АО – Владикавказе, стали зримыми результата-
ми всестороннего прогресса региона в данный период. Ингуши долго шли к
созданию собственной государственности. Лишь утверждение советской вла-
сти, провозглашение принципа построения федеративной государственности
на национально-территориальной основе сделало возможным соединить эт-
нический принцип размежевания с административно-территориальным.
25 августа 1924 г. Горская республика официально была упразднена. Это
мотивировалось «волеизъявлением горских народов», а также необходимо-
стью развития «классового самосознания» и скорейшего вовлечения насе-
ления в дела Советского государства. Областные организации Ингушетии и
Северной Осетии, учебные заведения, медицинские учреждения, промыш-
ленные предприятия размещались в г. Владикавказе, и такое решение создало
вокруг него обостренную ситуацию. На Владикавказ претендовали и ингуши,
и осетины. Вопрос об установлении административно-территориальных гра-
ниц между новыми автономными образованиями сразу решить не удалось.
Произвольное изменение границ привело к разделению народов, часть кото-
рых оказалась за пределами их национальных и административных границ.
Таким образом, с момента создания автономий была заложена своеобразная
72
мина-ловушка, которая начала действовать уже в ходе размежевания Терской
области. Из Осетии и Ингушетии в различные инстанции пошла масса жалоб.
Для их решения создавались различные комиссии центральных и краевых ор-
ганов власти. Споры из-за пограничных селений Ингушетии и Северной Осе-
тии возникали неоднократно. В ноябре 1924 г. секретарь Ингушского обкома
ВКП(б) И.Б. Зязиков вынужден был выразить протест председателю комис-
сии по размежеванию Горской Республики о незаконном заселении спорных
пограничных участков. Только 16 февраля 1925 г. этот конфликт был локали-
зован, но полностью разрешить споры о пограничных землях не удалось.
В конце 1924 г. Юго-Восточный край был переименован в Северо-Кавказ-
ский с центром в г. Ростов-на-Дону. Встал вопрос о вступлении в состав края
Ингушской и Северо-Осетинской автономных областей, Сунженского округа
и г. Владикавказа. 31 января 1925 г. в г. Ростов-на-Дону открылся I съезд Со-
ветов Северо-Кавказского края. Представители вновь образованных Ингуш-
ской и Северо-Осетинской автономных областей, других административных
единиц обратились к съезду с просьбой о включении их в состав края, что
было законодательно закреплено постановлением Президиума ВЦИК от 26
февраля 1925 г. (ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 120. Д. 68. Л. 12). Так был окончательно
решен вопрос о государственности ингушского народа.
Одной из важнейших задач в государственном строительстве, вставшей
перед руководством области, было вовлечение местного населения в совет-
ское строительство. Этот вопрос был центральным при проведении выборов
в советы всех уровней в декабре 1924 – январе 1925 г. Эти процессы прохо-
дили медленно, особенно в низовом звене. В мае 1927 г. на заседании бюро
Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) первый секретарь Ингушского обкома
ВКП(б) И.Б. Зязиков вынужден был признать, что «сельский актив нигде не
создан. Даже члены сельских советов в подавляющем большинстве слабо
посещают заседания совета» (Отчет Исполнительного комитета…, 1927.
С. 10). В резолюции IV Ингушского областного съезда Советов отмечались
негативные черты в работе советского аппарата: «волокита, формальное от-
ношение к делу, нечуткое, а часто грубое отношение к рабочим и крестьянам,
бюрократизм и злоупотребления, влекущих во многих случаях искривление
классовой линии в мероприятиях Советской власти на селе» (Резолюция IV
областного съезда Советов Ингушской Автономной области, 1929. С. 12).
Это отталкивало население от участия в советах, поэтому советская система
должна быть «укреплена партийными кадрами, проводящими линию Цент-
ра». Аппарат областного исполнительного комитета Ингушской АО в подав-
ляющем большинство состоял из бедняков и служащих, но в 1929 г. в нем уже
было почти 14% рабочих, две трети коммунисты, появились комсомольцы.
Иная картина была в сельских советах, где рабочие в 1931 г. составляли
всего 1,5%, служащие – 6%, а бедняки и середняки – 82,7%. Значительно
меньше была численность партийцев – 28,2%, но утроился удельный вес
комсомольцев – 22,6%, что свидетельствовало о вовлечении молодежи в
управление местными делами (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 783. Л. 188). Это тем
более было важно, что перед областью открывалась перспектива самостоя-
тельного решения многих экономических, социальных вопросов исходя из
местных условий. Ингушетии было выделено из бывшей Горской АССР 16
промышленных предприятий, из которых относительно крупными являлись
73
74
Автономная область Ингушетия
1928 г.
Государственная архивная служба Республики Ингушетия

крахмальный, винокуренный заводы и мельница в г. Владикавказе. Пред-

приятия были старые и требовали значительных капитальных вложений на
ремонт и реконструкцию.
Дотации, предоставляемые государством, составляли больше половины
бюджета области. Кроме того, правительство из своих фондов восполняло
недостаток сельскохозяйственных продуктов. Постепенно шло восстанов-
ление и расширение переданных Ингушетии промышленных предприятий.
Были построены заводы: кирпичный в с. Насыр-Корт, мыловаренный, рекон-
струированы крахмальный, винный, кожевенный в г. Владикавказе (История
индустриализации..., 1971. С. 136–137). Удельный вес промышленности
в валовой продукции области составлял в конце 1920-х годов около 16%,
а сельского хозяйства около 84% (Отчет о работе…, 1929. С. 30). Большое
внимание органами власти области уделялось развитию сельского хозяйства,
которое давало более 80% валовой продукции.
На пути строительства новой жизни было много трудностей. Не хватало
кадров управленцев, острая нужда была в инженерах, агрономах, учителях,
медицинских работниках. Одним из наиболее надежных путей решения
проблемы кадров была их подготовка из местного населения. С этой целью
открывались учебные заведения, широко использовалось бронирование в
высших и средних специальных заведениях страны мест для молодежи, на-
правляемой на учебу из Ингушской автономной области, на что требовалось
время.
Важнейшее, более того, стратегическое значение для судьбы государ-
ственности Ингушетии имел вопрос о г. Владикавказе. Центральная комис-
сия по разделу Горской республики 24 августа 1924 г., обсуждая проблему
установления административных границ между автономными областями и
городом, постановила: «1. перенести рассмотрение этого вопроса в Президи-
ум ВЦИК с просьбой о назначении специальной Комиссии из представителей
Наркоматов, как центральных, так и краевых, а именно: Наркомзема, Нарком-
внудела, Уполнаркомзема, Уполномоченного края и представителя Президиу-
ма ВЦИК, под председательством последнего. Комиссия должна будет произ-
вести обследование на месте всех требований автономных единиц и там же
окончательно решить вопрос о землях и установить точные границы между
новыми Автономными Областями; 2. впредь до решения вышеозначенной
Комиссией вопроса о границах, запретить всем заинтересованным ревкомам
заселять новые спорные районы и вообще переселять граждан, т.е. оставить
существующее фактическое положение» (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 20. Л. 90).
По поводу второго пункта постановления представители Ингушетии И.Б. Зя-
зиков и И. Мальсагов высказали несогласие. Секретарь Ингушского обкома
И.Б. Зязиков и председатель Ингушского облисполкома А.И. Горчханов вы-
ступили с особым мнением, отмечая своевременность постановки вопроса о
передаче г. Владикавказа одной из двух национальных областей. Они реши-
тельное возражали против решения крайкома и приводили доводы в пользу
75
передачи города Ингушской АО, подчеркивая, что Владикавказ был и оста-
ется хозяйственным и культурным центром Ингушской области, поскольку
там расположены все промышленные предприятия, учреждения культуры,
просвещения, с ним же связана строящаяся лесная промышленность, на него
приходится треть всего товарооборота Ингушской АО. Во Владикавказе нахо-
дились важные социальные объекты: областная больница, индустриальный и
педагогический техникумы, опорная школа, совпартшкола, т.е. учреждения,
составляющие основу культурной работы, и вся ее экономическая конфигу-
рация говорила о невозможности для Ингушетии другого центра.
13 октября 1928 г. бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) без вся-
кого предварительного обсуждения по докладу секретаря крайкома партии
А.А. Андреева приняло постановление о передаче г. Владикавказа Северо-
Осетинской АО. С этой целью была создана комиссия под председательством
второго секретаря крайкома В. Иванова, в которую вошли члены бюро крайко-
ма. Такое решение вызвало в Ингушской АО возмущение, а секретарь Ингуш-
ского обкома партии И.Б. Зязиков и председатель облисполкома А.И. Горчха-
нов, выразили резкий протест, так как оно не учитывало интересы ингушского
народа. Встретив непонимание со стороны крайкома ВКП(б) в этом вопросе,
они обратились за поддержкой в ЦК ВКП(б). В связи с позицией, занятой
Ингушским обкомом партии, Оргбюро ЦК ВКП(б) пересмотрело решение
Северо-Кавказского крайкома партии и 13декабря 1928 г. постановило снять
его с повестки дня ввиду трудности практического разрешения.
Как показало дальнейшее развитие событий, ЦК ВКП(б) и Северо-Кав-
казский крайком партии не отказались от этой идеи, а на время отложили
ее реализацию. В результате, укрупнения единиц административно-террито-
риального деления в 1929 г. Су�нженскийказа�чийо�круг – административно-
территориальная единица, существовавшая в 1920–1929 гг., был упразднен.
Слепцовский район и Вознесенский сельсовет переданы Чеченской АО, Тер-
ский район – Терскому округу. Шла активная подготовка слияния Ингуше-
тии и Чечни. 12 апреля 1929 г. бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП(б)
под благовидным предлогом убрало из области наиболее последовательного
противника решения данного вопроса секретаря Ингушского обкома партии
И.Б. Зязикова, приняв решение о направлении его на учебу в Москву. Вскоре
Северо-Кавказский крайком партии принял постановление: «Командировать
т. Черноглаза для ответственной руководящей партработы в Ингушский об-
ком» (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 883. Л. 5). И.М. Черноглаз до этого работал
секретарем Адыгейского обкома ВКП(б). В Ингушетию был направлен чело-
век, незнакомый с жизнью, обычаями ингушского народа, спецификой обла-
сти. Секретарь Ингушского обкома ВКП(б) И.М. Черноглаз беспрекословно
выполняя указания крайкома ВКП(б), стремился подавить общественное
мнение, что вызывало недовольство в области.
В 1930 г. в стране началась новая административно-территориальная ре-
форма. На основе решения Президиума ЦИК и СНК СССР от 23 июля 1930 г.
упразднялись округа, административно-территориальное деление стало ба-
зироваться на районной основе (ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 125. Д. 121(2). Л. 55).
Общественно-политическая обстановка в области усложнялась, особенно
после начала форсированной коллективизации. В 1931 г. был убит секре-
тарь Ингушского обкома И.М. Черноглаз. Недоброжелатели И.Б. Зязикова
76
приписали ему организацию этого убийства. Эта версия нашла поддержку
в судебных органах, и Верховный суд приговорил его к высшей мере нака-
зания – расстрелу. Лишь в результате вмешательства Г.К. Орджоникидзе и
А.М. Микояна расстрел был заменен десятью годами лишения свободы.
5 июня 1932 г. президиум Ингушского облисполкома принял постанов-
ление о новом районировании области, в соответствии с которым округа
разукрупнялись. Назрановский округ был разделен на Назрановский и Псе-
дахо-Ачалукский районы, Пригородный – на Пригородный и Мужичи-Галаш-
кинский (ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 132. Д. 33(2). Л. 113). В области насчитывалось
40 сельских советов, 175 населенных пунктов, население к 1930 г. достигло
80 234 чел. По решению Ингушского обкома ВКП(б) 19 сентября 1932 г., на-
чалось перераспределение руководящего областного актива в районы в связи
с их формированием (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1274. Л. 13). В 1933 г. в Ин-
гушской области началась кампания за присоединение к Чеченской АО, хотя
вопрос об объединении областей ставился задолго до их реального слияния.
В Ингушской автономной области, как отмечалось, образовалась группа ру-
ководителей, отстаивающих эту идею. Их поддерживал Северо-Кавказский
краевой комитет ВКП (б) и определенные силы в центре. Во второй половине
1933 г. было организовано движение за объединение Чеченской и Ингушской
автономных областей. Партийные организации обеих областей, выполняя ди-
рективу сверху, провели многочисленные собрания рабочих, колхозников и
служащих, на которых принимались ходатайства с единодушной просьбой об
объединении; обосновывались эти требования кровным родством чеченцев и
ингушей, общностью территории и языка, быта, единством интересов и т.д.
Объединению придавалось большое значение, при этом подчеркивалась не-
обходимость выявлять «волеизъявление широких трудящихся масс по этому
вопросу» (Дудаев, 1964. С. 117).
28 ноября 1933 г. Северо-Кавказским крайкомом партии было создано
организационное бюро крайкома, в которое от Ингушетии вошли А. Горч-
ханов и А. Алероев, с целью подготовить предложения, направленные на
ликвидацию Ингушской автономной области (РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 21.
Д. 3379. Л. 240 об.). Через месяц, 31 декабря бюро крайкома партии вновь
рассмотрело вопрос об объединении Ингушетии и Чечни. Доклады сдела-
ли секретари крайкома И. Рябоконь и А. Горчханов. Бюро крайкома ВКП(б)
утвердило предложение оргбюро о штате Чечено-Ингушского облисполкома
и его отделов в составе 287 человек. В объединенный областной и город-
ской партийный и государственный аппарат должны были войти С. Куркиев,
А. Алероев, А. Мальсагов, М. Аушев, М. Ханиев, А. Фаргиев и десять других
ответственных работников Ингушетии (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1. Д. 1415. Л. 10).
Их необходимо было перевести в г. Грозный. Ингушскому обкому ВКП(б)
бюро крайкома предложило направить на укрепление райкомов партии, рай-
исполкомов, сельских советов и первичных партийных организаций работни-
ков, высвобожденных в процессе сокращения штатов в областном аппарате
Ингушской области, а также необходимое число специалистов и технических
работников в Чечено-Ингушскую автономную область. Осетинский обком
ВКП(б) и облисполком обязаны были сохранить за Чечено-Ингушской об-
ластью квартиры, освобождаемые в г. Орджоникидзе (ЦДНИРО. Ф. 7. Оп. 1.
Д. 1415. Л. 11).
77
 14 января 1934 г. в Грозном состоялись Чрезвычайные съезды Советов
Чеченской и Ингушской автономных областей, которые единогласно прого-
лосовали за предложение возбудить перед ВЦИКом ходатайство «об объеди-
нении Чеченской и Ингушской автономных областей в Чечено-Ингушскую
автономную область» (Дудаев, 1964. С. 119). В телеграмме из Ингушетии во
ВЦИК говорилось: «Ингушский областной Чрезвычайный съезд Советов на
основе правильного осуществления ленинской национальной политики, учи-
тывая общность территории, экономики, сходство культурно-бытовых усло-
вий, языка чеченцев и ингушей, выражая волю трудящихся Ингушетии, не-
однократно подтвержденную постановлениями сел Ингушской Автономной
области, ходатайствует перед Президиумом ВЦИК об объединении Чечни и
Ингушетии в Чечено-Ингушскую Автономную область с вхождением в Севе-
ро-Кавказский край» (СУ РСФСР. 1934. № 5. Ст. 36). 15 января 1934 г. ВЦИК
издал декрет об объединении Чеченской и Ингушской автономных областей
и образовании Чечено-Ингушской автономной области, (СУ РСФСР. 1934.
№ 5. Ст. 36; Конституции и конституционные акты РСФСР, 1940. Док. № 169).
Декрет юридически закрепил вхождение вновь образованной Чечено-Ингуш-
ской автономной области в состав Северо-Кавказского края.
15 января 1934 г. чрезвычайные съезды Советов Чеченской и Ингушской
автономных областей продолжили свою работу в качестве I съезда Советов
Чечено-Ингушской автономной области. Серьезное внимание съезд уделил
вопросу создания областного исполнительного комитета Чечено-Ингушской
автономной области. Предварительно решив вопросы выдвижения кандида-
тур, съезд избрал облисполком Чечено-Ингушской области АО в составе 110
членов и 21 кандидата в члены исполкома. Председателем облисполкома стал
А.И. Горчханов. I съезд послал приветственную телеграмму ЦК ВКП(б), в ко-
торой отмечалось, что объединенная Чечено-Ингушская автономная область
еще быстрее, еще успешнее пойдет по пути социалистического строитель-
ства (Грозненский рабочий, 1934. 17 янв.). Таким образом, самостоятельное
государственное образование ингушского народа было упразднено, что не
лучшим образом сказалось на дальнейшем развитии народа, поскольку не да-
вало возможности в полной мере решать проблемы его развития. Единодуш-
ного отклика объединение Чеченской и Ингушской автономных республик у
местного населения не нашло.
Конституция СССР 1936 г. закрепила эту победу советской национальной
политики. С ее принятием было юридически закреплено преобразование Че-
чено-Ингушской автономной области в Чечено-Ингушскую АССР. В 1936 г.
Чечено-Ингушская АССР выделилась из состава Северо-Кавказского края
(Всесоюзная перепись населения 1937 г. 1991. С. 233). В республике была
разработана и принята собственная конституция. Руководствуясь ст. 22
Конституции ЧИ АССР, ст. 22, 23, 24 «Положения о выборах в Верховный
Совет ЧИ АССР», президиум исполкома на своем заседании образовал 112
избирательных округов. Выборы в Верховный совет республики состоялись
26 июня 1938 г., а в местные советы – 24 декабря 1939 г. (Конституция (Ос-
новной Закон) Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической
республики, 1939).
В соответствии с изменениями и дополнениями, внесенными в статью
14 Конституции (Основного закона) ЧИ АССР в августе 1939 г., на треть-
78
ей сессии Верховного Совета Чечено-Ингушской АССР было образовано
25 районов, из них ингушских национальных районов было 5 с населением
71 007 чел., чеченских – 17 с населением 312 897 чел., смешанных (русское
и чеченское население) – 3 с населением 53 422 чел. В 5 городских поселках
проживало 22 522 чел. в г. Грозном  – 165 881 чел. Работал 221 сельский/
аульный совет, из них ингушских – 40, чеченских – 169 (Всесоюзная пере-
пись населения 1939 г., 1992. С. 97). Среди председателей и заместителей
председателей сельских советов 17% составляли ингуши, а 77,2% – чеченцы
(Там же. С. 85).
Перепись 1939 г. зафиксировала в Чечено-Ингушской АССР 697 009 чел.,
из них 12% ингушей, 52,9% – чеченцев (Там же. С. 186). Подавляющая часть
чеченцев и ингушей проживала в границах своей республики. Тщательно раз-
работанная и четко действующая на практике советская система националь-
но-государственного устройства и «социалистического федерализма» пред-
усматривала наличие своего рода титульной, т.е. государствообразующей
нации, от имени которой провозглашалась и создавалась та или иная нацио-
нальная государственность. Поскольку титульная группа рассматривала ее в
качестве «своей» или «собственной», то формальный и фактический статус
ее и других этнических групп оказывался неравнозначным. Так, в Северной
Осетии ингуши находились на положении нестатусного меньшинства, т.е. не
располагали никакой формой территориальной автономии (в автономных
республиках они как бы не существовали после упразднения в 1930-е годы
национальных районов). В Чечено-Ингушетии так вопрос не мог ставиться,
ибо официально республика была создана как форма национального само-
определения двух народов (Национально-государственное…, 1995. С. 135).
Однако если в Ингушской автономной области ингуши составляли аб-
солютное большинство населения (93,7%), то в Чечено-Ингушской АССР
они являлись третьей (после чеченцев и русских) по численности группой,
поэтому занимали отстающий статус в политической и социально-эконо-
мической сферах. Ингуши, как правило, были отстранены от престижных и
влиятельных позиций и должностей в других общественных сферах. Среди
руководителей партийных организаций, государственных, кооперативных и
общественных учреждений ингуши составляли 11,1%, чеченцы – 35,5%. На
республиканском уровне этот процент был еще ниже: у ингушей – 7,5%, у
чеченцев – 15,9%. Лишь районный и городской уровни давали примерно тот
же удельный вес ингушей-руководителей, что и общее количество ингушей в
масштабе населения ЧИ АССР – 12,5% (Всесоюзная перепись 1939 г., 1992.
С. 186). С 1926 по 1939 г. уровень образования ингушей значительно вырос
и был выше, чем в целом по республике. Так, в 1939 г. в ЧИ АССР доля лиц
с высшим образованием составляла 0,042%, ингушей – 1,5% (Там же. С. 52,
87). Удельный вес грамотных ингушей с 1926 по 1939 г. увеличился с 11,2%
до 39,2%, в том числе доля грамотных мужчин возросла с 20,8% в 1926 г. до
63,1% в 1939 г., а женщин – с 1,8% до 15,7% (Там же. С. 83, 85).
В развитии промышленности существенных изменений не произошло.
Индустриализация обошла Ингушетию стороной. Значительные запасы по-
лезных ископаемых еще не были разведаны. Индустрия развивалась в Чечне и
Северной Осетий, которые и до этого имели относительно развитую горнодо-
бывающую промышленность. В Чечне главное внимание уделялось нефтяной
79
промышленности, а в Осетии горнорудной. Что касается Ингушетии, то она
продолжала оставаться аграрным регионом. Такой подход обрекал область
на отставание в социально-экономическом развитии. После объединения Ин-
гушетии с Чечней этот процесс стал еще более явным, поскольку основные
предприятия ведущих отраслей промышленности республике (нефте- и газо-
добывающей, нефте- и газоперерабатывающей, машиностроительной) были
сосредоточены в Чечне. Здесь же располагался административный и культур-
ный центр республики. Новых промышленных предприятий на территории
Ингушетии почти не было создано.
Ингуши в основном по-прежнему занимались сельским хозяйством. Рай-
он Северного Кавказа был объявлен первым в числе трех, где должна была
закончиться сплошная коллективизация. Но для Чечено-Ингушетии этот во-
прос не мог ставиться так однозначно. Обобществление земель здесь было
делом трудным, имело ряд особенностей. Прежде всего, это касалось горных
районов. Их насчитывалось 9 из 24 сельских. Проведению коллективизации
в Ингушетии мешали большая разбросанность участков (мелкоконтурность),
дальноземелье, сложный рельеф, наличие неучтенных земель и т.д. Крупные
колхозы создать здесь было практически невозможно. Тем не менее в гор-
ных районах было обобществлено 17% пахотных и 32% сенокосных угодий.
Несмотря на трудности, общественный сектор экономики продолжал укреп-
ляться и развиваться, совершенствовались сфера услуг, бытовое, торговое
обслуживание населения.
К концу 1930-х годов в ходе осуществления культурной революции в Че-
чено-Ингушской АССР была создана разветвленная сеть учебных заведений,
учреждений культуры, здравоохранения, что позволило значительно повы-
сить образовательный и культурный уровень населения. Республика, опира-
ясь на собственные силы и помощь государства, несмотря на политические
коллизии, связанные с репрессиями, развивалась все более устойчиво. В этом
была важная роль государственного и местного управления и самоуправле-
ния, решавшего проблемы республики. Поступательное развитие республики
прервала начавшаяся в 1941 г. Великая Отечественная война и депортация
ингушского народа.

ДЕПОРТАЦИЯ и ссылка
1944–1957 годов
Депортация ингушского народа в 1944 г. преследовала исключительно
политические цели. Экономические, военные, социальные, демографические
проблемы были вторичными по отношению к политическим (Эдиев, 2003.
С. 18). Подготовка к депортации ингушей и чеченцев началась в 1939–1940-
е годы и продолжилась в 1942 г., когда в местах их компактного прожива-
ния стали работать геологи-картографы (Земсков, 2003). В марте 1942 г. был
прекращен призыв в Красную Армию ингушей и чеченцев-добровольцев,
несмотря на то, что сформированные из них 255-й отдельный Чечено-Ингуш-
ский кавполк и отдельная кавдивизия в это время самоотверженно воевали
с немцами на подступах к Сталинграду (ГАРФ. Ф. Р-9479. Оп. 1. Д. 436.
Л. 14; Д. 641. Л. 12). В это же время сначала по линии Наркомата обороны,
80
а затем по линии НКВД страны началась работа по подготовке депортации.
Велся учет мужского населения республики. В июне 1943 г. прибывающие в
республику подразделения войск НКВД, опергруппы НКВД в селах занима-
ют школы и школьные постройки без какого-либо разрешения, уведомления
и т.д. Непрерывным потоком в республику в сентябре поступали грузовые
автомобили якобы для помощи колхозникам в перевозке урожая. Для маски-
ровки машины направлялись в районы республики не военными, а Совнарко-
мом Чечено-Ингушетии.
14 октября 1943 г. было принято решение Политбюро ЦК ВКП(б) и По-
становление Совнаркома СССР «О мерах, требующих решения в Чечено-
Ингушетии со стороны Центрального Комитета ВКП(б)», в котором «речь
шла о переселении всех чеченцев и ингушей в Казахстан и Киргизию. По
словам Сталина, вопрос решен окончательно, и переселение состоится зи-
мой 1943–1944 гг. при подготовке всех условий для переселения в больших
масштабах» (Зенькович, 2004. С. 569–570). В планах опермероприятий НКВД
для ингушей и чеченцев вносится в виде приложения отдельный пятый пункт
с двумя параграфами: а) в момент депортации каждая семья может взять с
собой багаж весом не более 50 кг; б) определяется время сбора каждой семьи
для выселения из своего дома – максимум 40 минут (Парова, 1993. С. 3).
29 января 1944 г. была утверждена «Инструкция о порядке проведения
выселения чеченцев и ингушей». Согласно ей республика была поделена
на четыре оперативных сектора, г. Орджоникидзе стал центром I сектора,
в который вошли Пригородный, Назрановский, Сунженский, Ачалукский,
Пседахский и Малгобекский районы. В них проживало 18% общего числа
выселяемых на территории ЧИ АССР. Общее руководство сектором осуще-
ствлял Кобулов. 31 января 1944 г. было
принято первое официальное Поста-
новление ГКО о депортации ингушей
и чеченцев с их этнических территорий
и упразднении ЧИ АССР. Беспреце-
дентная «операция» началась в 2 часа
23 февраля 1944 г. Завершив «опера-
цию» в плоскостных районах (Назра-
новском и др.), войска перебрасывались
в горы. Поэтому начало «операции» в
селах Галашки, Таргим, Хамхи и др. за-
тянулось до 27–29 февраля и даже до 3
марта 1944 г. «По фронтам были изданы
специальные приказы об увольнении из
рядов Красной Армии чеченцев, ингу-
шей, карачаевцев. Они направлялись на
спецпоселение. Этой участи подверг-
лись рядовой и сержантский состав,

Х.Э. Султыгов (1920–2009) – ветеран

Великой Отечественной войны
Конец 1970-х годов
Личный архив З.Х. Султыговой

81
 З. Тангиев (1905–1985) – ветеран
Великой Отечественной войны
1950-е годы
Личный архив М.А. Тангиева

большинство младших офицеров.

Любопытно, что старшие офицеры,
которые не являлись политработни-
ками, как правило, не увольнялись
из армии и продолжали воевать на
фронте, а старшие офицеры-по-
литработники были направлены на
спецпоселение. У всех бывших во-
еннослужащих изымались военные
билеты (их заменяли справки), им
запрещалось ношение погонов, ог-
нестрельного и холодного оружия».
Первыми эшелонами было депорти-
ровано от 82 192 до 91 250 ингушей
(последней цифрой и оперировали
впоследствии как основной), после-
дующие эшелоны отправлялись в
марте и в мае. (Полян, 2001. С. 15).
Базовое Постановление ГКО о выселении датировано 31 января, соот-
ветствующий приказ НКВД – 21 февраля, а 7 марта 1944 г. Указ Президиу-
ма Верховного Совета СССР упразднил саму Чечено-Ингушскую АССР.
«Большинство районов, населенных ингушами, были включены в состав
СО АССР, за исключением Сунженского и Галашкинского (Ассинская
долина) районов, включенных в Грозненский округ, а также южной части
Пригородного района (Джейрахская долина), отошедшей к Грузии (к Се-
верной Осетии отошла и часть Курпского района Кабардино-Балкарии, где
до депортации также проживали ингуши; еще раньше – Указом от 1 марта
1944 г. – к Северной Осетии из Ставропольского края был отнесен г. Моз-
док с русским населением). “Освободившиеся” после депортации земли
были заселены в основном осетинами из Грузии (в Пригородном районе) и
русскими (в Сунженском).
Репрессированы были и все ингушские названия, их заменили осетин-
скими или русскими. Так, Указом Президиума Верховного Совета РСФСР
от 29 апреля 1944 г. районы, отошедшие от Чечено-Ингушетии к Северной
Осетии переименованы: а) Пседахский – в Аланский, б) Назрановский – в
Коста-Хетагуровский, в) Ачалукский – в Нартовский (с переводом центра
из с. Ачалуки в с. Нартовское – бывшее Кантышево). Другим Указом ПВС
РСФСР (от 30 августа 1944 г.) переименованы были все районы и их центры в
Грозненской области» (Парова. 1993. С. 3). Переименованы были 32 ингуш-
ских населенных пункта в пяти районах.
Основная масса ингушей, вывезенных первыми эшелонами, – 78 470
человек – была депортирована в Казахстан (Акмолинскую, Павлодарскую,
Северо-Казахстанскую, Карагандинскую, Восточно-Казахстанскую, Семи-
82
Личное дело выселенца А. Темурзиева
1949 г.
Государственная архивная служба Республики
Ингушетия

палатинскую и Алма-Атинскую
области), меньшая – 2278 чело-
век – в Киргизию (Фрунзенскую
и Ошскую области).
Для обслуживания спецпере-
селенцев, расселенных на терри-
тории Казахской ССР, организо-
вано 488 спецкомендатур НКВД.
Спецпереселенцы не имеют права
без разрешения коменданта спец-
комендатуры НКВД отлучаться
за пределы района расселения,
обслуживаемого данной спецко-
мендатурой. Самовольная отлуч-
ка за пределы района расселения,
обслуживаемого спецкомендату-
рой, рассматривается как побег и
влечет за собой ответственность
в уголовном порядке (Эдиев,
2003. С. 18). Спецкомендатуры
«обслуживали» несколько насе-
ленных пунктов в местах расселения спецпереселенцев-ингушей. Спецко-
менданты и их многочисленные официальные и тайные помощники осуще-
ствляли контроль, учет, взыскания и т.д. В свою очередь, контроль за работой
спецкомендатур осуществляли районные отделы НКВД и УНКВД и прокура-
туры. Комендантский режим ужесточился после выхода Указа Президиума
Верховного Совета СССР от 26 ноября 1948 г., устанавливавшего, что «…
переселение в отдаленные районы Советского Союза указанных выше лиц
проведено навечно, без права возврата их к прежним местам жительства. За
самовольный выезд (побег) из мест обязательного поселения этих выселен-
цев виновные подлежат привлечению к уголовной ответственности. Опреде-
лить меру наказания за это преступление в 20 лег каторжных работ. Дела в
отношении побегов выселенцев рассматриваются в Особом Совещании при
Министерстве внутренних дел СССР» (Там же. С. 21–22).
Как пишет В. Земсков, «государственная помощь спецпереселенцам вы-
глядела весьма скромно. Из-за тяжелого материально-бытового положения и
мучительной адаптации в местах высылки они вымирали десятками тысяч.
Потому… данные об оказании государством материальной и денежной помо-
щи спецпереселенцам можно расценивать лишь как определенную преграду
на пути к их полному вымиранию. К тому же употребление слова “помощь”
здесь не совсем уместно, так как в действительности это была далеко не пол-
ная компенсация за материальный ущерб, нанесенный при выселении. Про-
ведя эти меры, руководство СССР было уверено в том, что полностью рассчи-
83
 Представители ингушского духовенства в Казахстане
1948 г.
Личный архив М.М.Картоева

талось со спецпереселенцами за конфискованное у них имущество в период

выселения. Сами же спецпереселенцы, как правило, придерживались иного
мнения, по-прежнему считая себя ограбленными» (Парова, 1993. С. 3).
Право на достойную человеческую жизнь у ингушей было отнято, как
и другие права. Это зафиксировано в общем официальном государственном
документе для всех депортированных народов: «Постановление Совета
Народных комиссаров Каз. ССР и ЦК КП(б) Казахстана. Несмотря на не-
однократные указания СНХ Каз.ССР и ЦК КП(б) о принятии решительных
мер по пресечению издевательского отношения к спецпереселенцам, факты
избиения их, занижения в оплате труда, питании, в предоставлении квартир
и т.д., продолжают иметь место и, больше того, за последнее время число
их увеличилось…» (Козлов, Козлова, 2003) документах власть фиксирует
также настроения и поведение депортантов: «Со стороны спецпереселенцев
высказываются жалобы и недовольство на недостаточность установленной
для них нормы снабжения (100 гр. муки и 50 гр. крупы на человека в день), а
также угрозы массовых расхищений и забоя колхозного скота, если эти нор-
мы не будут увеличены. “Своих продуктов не имею, на ваши 100 гр. муки и
50 гр. крупы долго не проживешь”» (Земсков, 2003. С. 284).
И. Курковский, проживавший на момент депортации ингушей в Казах-
стан в с. Краснодольске Кокчетавской области, так описал приезд «врагов
народа»: «В Северном Казахстане в это время еще лежит глубокий снег и
стоят 40-градусные морозы, а переселенцев везли 80 км на санях со станции
Таинча до села Краснодольск. Люди были полураздеты, к нашим холодам не
подготовлены, натерпелись они горя еще в дороге. Но и здесь их не ждали.
84
Разгрузили всех в клубе, а потом разделили по семьям. Наши люди потес-
нились, приняли к себе таких же обездоленных, какими были и сами. Жили
в тесноте, порой по 10 и более человек в одной комнате. Спали на соломе
буквально рядом. Очень остро стоял вопрос с питанием. Своей скудной пи-
щей делились мы как могли. А когда снег сошел с полей и подсохло, все
пошли собирать колоски. Весной все взрослые спецпереселенцы включились
в работу. Особенно трудно было тем, кто работал в саманной бригаде. Работа
тяжелая, и при этом с питанием тяжело вдвойне. Подростки тоже пошли ра-
ботать. Большинство из них были ездовыми, прицепщиками. Особенно плохо
было зимой при буране. При 40-градусном морозе ездовые возили лес, зерно,
корма и другие грузы. А во что были одеты? А обуты? Страшно вспоминать,
но на это никто не обращал внимания, и скидки никому не было. Все это не
могло не отразиться на здоровье людей. И люди выдерживали, не жалуясь.
Труднее было перенести те унижения, издевательства, которым подвергались
здесь спецпереселенцы. Слово “ингуши” произносилось как враг народа…»
(Эдиев, 2003. С. 18).
С 1954 г., после смерти Сталина, начался половинчатый процесс реа-
билитации и возвращения гражданских прав. Карачаевцы, чеченцы и ин-
гуши дольше всех находились под подозрением у власти, но 5 июля 1954 г.
были сняты административные ограничения с детей в возрасте до 16 лет,
с освобождением их из-под административного надзора и снятия ограничений
по спецпоселению; снятие с учета детей старше 16 лет с разрешением выезда
к месту учебы; отмена штрафов и арестов в качестве административных мер
за нарушение режима в местах спецпоселения, а с 10 марта 1955 г. они по-
лучили право иметь паспорта. 23 марта 1955 г. вышло распоряжение Совета
Министров СССР «О призыве в армию спецпереселенцев», родившихся в
1936 г. В мае 1955 г. были сняты с учета спецпоселения члены и кандидаты в
члены КПСС и члены их семей. Так же были сняты с учета: участники войны;
женщины, вступившие в брак с местными жителями; инвалиды-одиночки.
Все они теперь имели право проживания в любой местности СССР, кроме
своей этнической родины. В марте 1956 г. появилось Постановление Совета
Министров СССР, согласно которому сняли с учёта и надзора органов МВД
членов семей участников войны, членов семей, награждённых орденами и
медалями, членов семей преподавателей вузов. 16 июля 1956 г. вышел указ
ПВС СССР «О снятии ограничений по спецпереселению с чеченцев, ингу-
шей, карачаевцев и членов их семей, выселенных в период Великой Отече-
ственной войны». Этот документ характеризовался типично казуистической
логикой: «стремлением не подвергать ни малейшей критике проводившуюся
ранее политику массовых депортаций» (Парова, 1993. С. 3). Народ был вы-
селен «в связи с военными обстоятельствами», а теперь, мол, этих «обстоя-
тельств» уже нет, и спецпереселенцев можно вернуть на место». «Ни о какой
политической реабилитации депортированных народов не было и речи. Они
как считались народами-преступниками, так таковыми и оставались, с той
лишь разницей, что из наказанных народов превратились в помилованные»
(Земсков, 2003. С. 175).
Не санкционированные вначале, а затем узаконенные массовые выезды
людей на свои этнические территории вынудили власть смириться. Был
создан Оргкомитет под руководством М. Гайрбекова, который принял к
85
 Ингуши
Казахстан, Макинский район, с. Белоцерковка. 1956 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

Дуа – молитва в День памяти и скорби

Назрановский район, с. Насыр-Корт. 2012 г.
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

86
исполнению «добрую волю» руководства страны, «помиловавшего» народ
и вернувшего его на «ампутированную» родину – без Пригородного райо-
на. Он был «подарен» соседней Осетии навсегда: «Не была возвращена …
примерно 1/6 часть бывших ингушских земель, в частности, прилегающий
к Владикавказу и несколько усеченный при депортации Пригородный
район…, узкая полоска по правому берегу Дарьяльского ущелья от грани-
цы с Грузией до реки Армхи (этот участок, как и Джейраховское ущелье, в
1944–1956 гг. входил в состав Грузии), а также часть бывшего Пседахского
района – узкая 5–7-километровая полоса, связывающая основную террито-
рию с Моздокским районом (“Моздокский осетинский коридор”). Осетин-
ское население из Назрановского, Пседахского и Ачалукского районов в
течение 1957–1958 гг. было переселено – но не в Грузию, откуда его приво-
зили по разнарядке, а в Пригородный район (естественно, и те осетины –
переселенцы, что обосновались в самом Пригородном районе, могли в нем
оставаться» (Яндиева, 2008б). Весной 1957 г. Ингушетия лишилась не только
Пригородного района, но и западной части нынешнего Джейрахского района,
располагавшегося на правом, а частью и на левом берегах Терека. Тем самым
республику отрезали от Военно-Грузинской дороги, что в точности повто-
рило действия царских властей в период 1859–1865 годов» (Зенькович, 2004.
С. 569–570).

Социально-политическая ситуация
в 1940–1990-е годы
В XX в. Северный Кавказ оказался объектом жестоких массовых ре-
прессий. Фактически на памяти нынешних поколений менялись территории
расселения разных этнических групп, их политический статус, админист-
ративные границы и даже сама номенклатура национальностей. Два исто-
рических обстоятельства имеют особое отношение к событиям недавнего
прошлого ингушей. Одно из них связано с созданием внутригосударствен-
ных административных образований на этнической основе. Государственно-
административные границы таких образований обычно оформляются вокруг
определенных этнокультурных ареалов или, по крайней мере, стремятся к
этому: это лучше для управления и отражает стремление культурных сооб-
ществ дополнительно защитить свои интересы и целостность оболочкой
государственности разного уровня. Поэтому вполне оправданным было, на-
пример, оформление в январе 1921 г. в составе РСФСР Горской Автономной
Советской Социалистической Республики, в которую были включены земли,
«занимаемые ныне чеченцами, осетинами, ингушами кабардинцами, балкар-
цами и карачаевцами и живущими между ними казаками и иногородними
(Известия. 1921. 26 янв.).
Административный центр Владикавказ и промышленный центр Грозный
были выделены в самостоятельные административные единицы, а станицы
с преобладающим русским населением получили прямое подчинение прави-
тельству республики. Однако «цели наиболее широкого вовлечения трудя-
щихся масс этой республики в дела советского государственного управления»
(ГАРФ. Ф. 5677. Оп. 4. Д. 360. Л. 22) привели к выделению последовательно
87
в 1921–1924 гг. из этого многоэтничного образования Чеченской, Кабардин-
ской, Балкарской, Карачаевской автономных областей. На 1924 г. в ГАССР
оставались Ингушская, Северо-Осетинская автономные области и Сунжен-
ский автономный округ с правами губернского исполкома. В 1924 г. ингуши
и осетины обрели раздельные автономии, а г. Владикавказ был выделен в
самостоятельную административную единицу и в нем были размещены ад-
министративные центры обеих автономных областей и Сунженского округа.
В 1934 г. Ингушская автономная область была объединена с Чеченской в еди-
ную Чечено-Ингушскую область, ставшую в 1936 г. автономной республикой
с центром в г. Грозном. Все эти акции носили верхушечный характер, и в этой
истории наиболее болезненным моментом для ингушей, оказалась передача
в 1933 году г. Владикавказа под контроль Северо-Осетинской автономии, что
лишило территорию проживания ингушей крупного городского центра и воз-
можностей промышленного и культурного развития, которые такие центры
предоставляют.
Ингуши не обрели своей столицы и в Грозном, с учетом доминирующего
положения русских и чеченцев, что ущемляло ингушский народ в возмож-
ностях получения образования, качественного медицинского обслуживания,
продвижения по службе и т.д. Более того, интеллигенция и хозяйственная
номенклатура ингушского происхождения оказалась раздроблена на две ча-
сти: «грозненскую» и «орджоникидзевскую». В период индустриализации на
территории Ингушетии не возникло никакого нового города, который мог бы
взять на себя роль национального центра, а последующая трагическая исто-
рия ингушей и не дала им такого шанса.
Вторым важным фактором в современной истории ингушей, оказавшим
влияние на судьбу этой этнической группы, стала депортация 1944 г. Указом
Президиума Верховного Совета СССР от 7 марта 1944 г. Чечено-Ингушская
республика была ликвидирована, а все чеченцы и ингуши были выселены
главным образом в Казахстан и Киргизию (Некрич, 1978; Так это было, 1993;
Полян, 2001). На части территории республики была образована Грозненская
область, а остальная территория была разделена между Северо-Осетинской
АССР, Дагестанской АССР и Грузинской ССР. На долю переселенцев выпали
тяжелые испытания: голодная смерть, болезни, физические лишения, огра-
ничения гражданских прав, распад социальных связей, подавление религии,
языка и культуры. Народ был лишен даже надежды на возвращение на Роди-
ну, ибо выселение носило характер «навечно».
После смерти Сталина реабилитация ингушей, как и других репрессиро-
ванных народов, была нескорой и неполной. Указ о снятии ограничений со
спецпоселенцев 1956 г. сохранял запрет на возвращение в места, откуда они
были выселены. Восстановление в 1957 г. Чечено-Ингушской республики
произошло в иной конфигурации: Пригородный район решением руковод-
ства РСФСР был оставлен в составе СО АССР, а Чечено-Ингушетии были
переданы три района Ставропольского края – Каргалинский, Шелковской и
Наурский. Поскольку программ организованного переселения не существо-
вало, поток ингушей был направлен к местам своего прежнего проживания,
в том числе и в Пригородный район. Осетинские власти препятствовали по-
селению ингушей, что заложило мину замедленного действия в централь-
ной части Кавказа. Так, уже в 1956 г. Совет Министров СОАССР в своем
88
конфиденциальном письме за от 17.10.56 г. запретил учреждениям и част-
ным лицам продавать дома или сдавать жилплощадь под квартиры ингушам,
возвращающимся из высылки, а в отношении лиц, уже приобретших дома,
обязывал документацию купли-продажи признать недействительной. В мар-
те 1982 г. появляется Постановление Совета Министров СССР № 183 «Об
ограничении прописки граждан в Пригородном районе СОАССР» (Акиев и
др., 1996. С. 109). Ограничения касались исключительно лиц ингушской на-
циональности, поскольку в то же самое время руководство Северной Осетии
усиленно осуществляет переселение в Пригородный район выходцев из Юго-
Осетинской АО Грузинской ССР (Кабисов, 1987).
Уже после принятия в 1989 г. Съездом народных депутатов СССР Дек-
ларации о признании незаконными и преступными акты насильственного
переселения, Верховный Совет СО АССР принял 14 сентября 1990 г. поста-
новление, запрещающее на территории республики куплю-продажу жилых
домов и других строений на правах личной собственности (Мараторий на
прописку, 1990). Ингуши всяческими путями старались вернуться в родные
места, несмотря на ограничения. В ряде сел Пригородного района селились и
проживали многие семьи без прописки и реальная численность граждан этой
национальности превышала данные официальных переписей, как минимум,
в два раза. Ограничения на прописку сохранялись, и за 10 лет после 1982 г.
было прописано всего лишь около одной тысячи лиц ингушской националь-
ности. «Холодная война» между двумя общинами из-за владения домами и
участками с конца 1980-х годов стала все чаще выливаться в акты насилия.
Если вопрос о земле был важной социальной проблемой, то его проекци-
ей в сферу политики и массовой психологии стал вопрос об административ-
ном подчинении территории. Стороны в лице политиков и активистов повели
отчаянный спор за доказательства своего приоритета над ней. Для Северной
Осетии вывод части Пригородного района из-под своего контроля означал
утрату важнейшей доли аграрного комплекса. Кроме того, мог встать вопрос
и о возвращении Ставропольскому краю Моздокского района, переданного
Северной Осетии в 1944 г. одновременно с ингушскими землями. Для ингу-
шей же без этой территории было фактически невозможно создать респуб-
лику с жизнеспособной экономикой. К этому добавлялся фактор морального
значения: именно здесь были расположены древние ингушские поселения, в
том числе с. Ангушт, от названия которого, возможно, происходит само слово
ингуш (Волкова, 1974. С. 158; Мугуев, 1931. С. 11).
Ущемление ингушского народа в политическом статусе и территориально
вели к дискриминации в экономической и социальной сферах. Самыми отста-
лыми районами в Чечено-Ингушетии были именно ингушские  – Назранов-
ский, Сунженский и Малгобекский и в Северной Осетии – Пригородный (Му-
толиев и др., 1992. С. 53). Такое положение ингушского народа не могло его
устраивать. В самые тяжелые годы ингушский народ боролся за свои права.
Многочисленные обращения, петиции в партийно-государственные инстан-
ции как во время депортации, и особенно активно после 1957 г. с просьбой
решить ингушской вопрос вызывали репрессии по отношению к их авторам.
Антиингушская политика властей привела к тому, что 16 января 1973 г. более
15 тыс. ингушей заполнили площадь Ленина в г. Грозном. Митинг с требо-
ванием возвращение отнятой Сталиным Родины продолжался три дня и был
89
пресечен силовыми мерами. После 1973 г. антиингушская кампания в Цен-
тре, Северной Осетии и Чечено-Ингушетии приняла масштабный характер.
Толчком послужило Постановление ЦК КПСС «Об антиобщественном, на-
ционалистическом сборище в г. Грозном» (Сампиев, 2007а, С. 14, 15).
Движение за ингушскую государственность обрело массовый характер и
организационные формы с 1985 г. Съезд ингушского народа, 9–10 сентября
1989 г. в г. Грозном собрал 987 делегатов и гостей. В повестке дня стояло два
вопроса: 1. О восстановлении ингушской национальной государственности.
2. О реабилитации ингушского народа и восстановлении его территориаль-
ной целостности (Второй съезд..., 1990). Съезд создал оргкомитет по восста-
новлению ингушской автономии и постановил добиваться принятия закона
о реабилитации репрессированных народов с восстановлением всех прав
и территориальной целостности и обеспечить возмещение материального
ущерба, а также просил ЦК КПСС, Верховный Совет СССР, Второй Съезд
народных депутатов решить вопрос восстановления автономии ингушского
народа в ее исторических границах (Там же. С. 6).
19 ноября 1989 г. Верховный Совет СССР принял Декларацию «О при-
знании незаконными и преступными репрессивных актов против народов,
подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав». В ней
Верховный Совет СССР признал практику насильственного переселения на-
родов тяжким преступлением, противоречащим основам международного
права, и счел необходимым принять законодательные меры для восстановле-
ния прав всех советских народов, подвергшихся репрессиям. Для рассмотре-
ния обращений ингушского населения Совет Национальностей Верховного
Совета СССР создал 26 марта 1990 г. Комиссию под председательством А.
Белякова. Во время пребывания в Чечено-Ингушской и Северо-Осетинской
автономных республиках члены комиссии имели встречи с населением Че-
чено-Ингушской АССР и Пригородного района Северо-Осетинской АССР,
проанализировали статистические, архивные и исторические документы и
материалы. Комиссия пришла к заключению, что Верховному Совету СССР
необходимо определить принципиальные подходы к решению вопросов вос-
становления прав всех народов, подвергшихся насильственному переселе-
нию. Учитывая просьбы ингушского народа и Верховного Совета Чечено-
Ингушской АССР о восстановлении автономии ингушского народа, комиссия
внесла предложение рассмотреть этот вопрос Верховному Совету РСФСР.
Комиссия считала что требование ингушского населения о возвращении
Пригородного района в его границах до 1944 г. и других территорий, ранее
входивших в состав Чечено-Ингушской АССР, имеет основание и подлежит
рассмотрению Верховным Советом РСФСР.
Однако распад Советского Союза затянул решение вопроса о реабилита-
ции репрессированных народов. В тяжелой политической борьбе депутатам
СССР и РСФСР от репрессированных народов, поддержанным рядом демо-
кратических организаций и партий России, 26 апреля 1991 г. удалось добить-
ся принятия Закона РСФСР «О реабилитации репрессированных народов».
За несколько дней до принятия закона, 19 апреля 1991 г., Верховный Совет
СОАССР принял поправки в Конституцию СО АССР, установившие право на
введение чрезвычайного положения в республике или ее части, что нарушало
Союзный Закон о чрезвычайном положении. В тот же день в Пригородном
90
 Ингушская и чеченская интеллигенция на Красной площади
Участники заседания Верховного Совета РФ в день принятия закона об образовании Республики
Ингушетия и Чеченской Республики. Москва, 5 июня 1992 г.
Личный архив М.М. Картоева

районе и г. Владикавказе было введено чрезвычайное положение, которым

руководство Северной Осетии хотело сорвать принятие Закона о реабилита-
ции. Уже 17 мая 1991 г. Верховный Совет РСФСР по инициативе осетинских
депутатов принял Закон о чрезвычайном положении, которым вводилось
положение, определялось что ЧП в отдельной республике может вводиться
Указом Президиума ВС этой республики.
С лета 1992 г. продвинулось решение вопроса о создании Ингушской
республики. Основой президентской инициативы принятия закона об ее
образовании стали решения съезда ингушского народа от 27 марта 1991 г.
и съезда народных депутатов всех уровней в г. Назрани 20 июня 1991 г. о
провозглашении Ингушской республики в составе РСФСР. 30 ноября 1991 г.
среди ингушского населения состоялся референдумом, в котором приняли
участие около 100 тыс. человек. Вопрос на референдуме был сформулиро-
ван следующим образом: «Вы за создание Ингушской Республики в составе
РСФСР с возвратом незаконно отторгнутых ингушских земель и со столицей
в г. Владикавказе?» В голосовании приняли участие 97% избирателей ингуш-
ских районов, из которых 92,5% высказались «за» (Музаев, 1999. С. 100).
5 февраля 1992 г. президент Б.Н. Ельцин внес в Верховный Совет законо-
проект о преобразовании Чечено-Ингушской Республики в Республику Ин-
гушетия и Чеченскую Республику в составе Российской Федерации. 5 июня
1992 г. Верховный Совет принял Закон фактически без обсуждения и почти
единогласно. Для определения границ республики и решения других вопро-
91
сов создавалась Государственная комиссия. Факт восстановления автономии
был ингушами встречен с огромным воодушевлением.
Принятие закона требовало от федеральных властей конкретных действий
по его осуществлению: создание временных органов власти, способных на-
чать процесс формирования ингушской государственности. Ингушские акти-
висты развернули соперничество за пост временного Главы администрации,
а точнее говоря – Народный совет стал добиваться назначения на должность
Бембулата Богатырева. Именно это обстоятельство блокировало деятельность
по практическому созданию республики, так как вопрос о главе администра-
ции долго не решался. Лояльность к России соединялась с чувствами недове-
рия и отчуждения к Центру, продолжавшему затягивать решение ингушского
вопроса. Подобная позиция и действия ингушской стороны были известны в
Северной Осетии, избравшей в ответ стратегию отторжения компромиссов и
наращивания силовых позиций. Тон был задан президентом республики А.Г.
Галазовым, с санкции которого и при участии осетинских политиков и ин-
теллигенции среди населения стал внедряться негативный образ ингушей как
народа. С ведома властейзначительная часть армейского вооружения попала
в руки гражданского населения. В какой-то момент процесс утраты контроля
за распространением оружия в конфликтогенной зоне обрел необратимый
характер. Здесь также допустим сценарий, что через «вооруженную акцию»
в данном регионе было намерение федеральной власти спровоцировать Чеч-
ню и тем самым решить «проблему Дудаева». Определенное давление «разо-
браться с Дудаевым».
Хроника эскалации насилия в осетино-ингушском конфликте достаточно
хорошо известна. 20 октября 1992 г. с. Шолхи Пригородного района броне-
транспортером ОМОНа МВД СОССР была задавлена школьница-ингушка,
что вызвало возмущение жителей поселка. В ночь на 21 октября в пос. Юж-
ный Пригородного района работник МВД Северной Осетии застрелил двух
ингушей. В тот же день произошло столкновение между жителями поселка
Южный и сотрудниками служб МВД СОССР, в ходе которого с обеих сторон
было убито и ранено еще 7 человек. И водителю, и милиционеру даже не
было предъявлено каких-либо обвинений. Зато убитых милиционеров хо-
ронили с почестями в присутствии А.Х. Галазова и членов правительства.
24 октября в поселке Южный состоялся митинг ингушского населения, на
котором параллельно с существующими органами была избрана временная
администрация района. Как отметила И. Дементьева, «безоглядные эмоции, а
может быть, и честолюбие некоторых авторитетных ингушских деятелей тол-
кали их в умело поставленную западню» (Известия. 1994. 25 янв.). В после-
дующие до 30 октября дни в населенных пунктах компактного проживания
ингушей проходили локальные стычки, перешедшие 31 октября в вооружен-
ные столкновения в поселках Пригородного района. С ингушской стороны
участниками боевых действий выступили группы вооруженной стрелковым
оружием молодежи и не имеется каких-либо данных, что эти выступления
организовывались из единого центра и при направляющей роли обученных
командиров. Это выступление было, скорее спровоцированное, а не заранее
подготовленное.
31 октября во Владикавказ прибыл заместитель Председателя Правитель-
ства Российской Федерации Георгий Хижа, Председатель Государственного
92
комитета по чрезвычайным ситуациям РФ Сергей Шойгу, командующий
внутренних войск МВД РФ генерал Саввин. Из Москвы Хижа летел вместе
с Председателем Совмина Северной Осетии Сергеем Хетагуровым, и есте-
ственно, что представителям центральных властей была доложена односто-
ронняя версия, что ингушская сторона совершила спланированную агрессию
против Северной Осетии. В столице республики собравшиеся на площади
перед зданием Верховного Совета жители, главным образом осетинская мо-
лодежь, требовали раздать им оружие, а по местному телевидению посто-
янно транслировалось обращение А. Галазова об «ингушской агрессии».
С. Хетагуров потребовал от представителей российского правительства
раздачи населению не менее 15 тыс. автоматов и боеприпасов. В противном
случае он не гарантировал от захвата населением вооружения подразделений
российской армии, расположенных в г. Владикавказе.
Вице-премьер Правительства России Георгий Хижа дал разрешение на
раздачу гражданскому населению более 600 единиц стрелкового оружия: ав-
томатов, пулеметов, гранатометов и боеприпасов к ним, чем фактически было
санкционировано осуществление убийств и поджогов. По данным следствия,
он принял это решение по согласованию с Е.Т. Гайдаром и П.С. Грачевым
(События октября–ноября 1992 года..., 2006. С. 91–93). Вместе со стрелко-
вым оружием и боеприпасами к нему североосетинской стороне было пе-
редана бронетехника: в распоряжение МВД СО была выделено 57 тяжелых
танков Т-72. С этого момента Центр однозначно солидаризировался с одной
из конфликтующих сторон и фактически дал санкцию и обеспечил матери-
альные условия для вооруженных действий и насилия в отношении граждан
ингушской национальности. Именно в этот момент проявился фатальный
порок посткоммунистической политики и унаследованного ею советского
менталитета вождизма, суть которых в пренебрежении властями своей глав-
ной миссии – обеспечении безопасности и гарантий жизни управляемых ими
граждан.
Чувство безнаказанности вселило и публичное обращение российского
президента: «Ваши действия защищены и гарантируются законом и подтвер-
ждаются народом... Честь и достоинство России, ее безопасность и террито-
риальная целостность должны быть обеспечены». Итак, задача власти и ар-
мии во внутреннем конфликте понимается не как обеспечение безопасности
граждан, а как безопасности России! «Но если предположить, что президент
имел в виду не войну с гражданским населением, а боевые действия против
армии другого государства, тогда все становится на свои места. Единствен-
ной армией, не подчинявшейся Верховному Главнокомандующему Б.Н. Ель-
цину на Северном Кавказе, была чеченская армия», – пишет И. Дементьева.
Видимо, все-таки этот сценарий был в планах кремлевских политиков. Ни-
чем другим невозможно объяснить столь вызывающую линию на поддержку
Владикавказа в его замысле осуществить этническую чистку.
Переброшенные в район столкновений крупные воинские подразделения
на первом этапе конфликта не осуществили свою главную миссию  – разъ-
единение конфликтующих сторон, а перекрыли границу между Ингуше-
тией и Северной Осетией. Более того, был совершен малопонятный марш
Псковской воздушно-десантной дивизии с тяжелыми танками Т-72 и другой
бронетехникой по территории Ингушетии в сторону Чечни. Он был останов-
93
лен после введения Дудаевым чрезвычайного положения в Чечне. 11 ноября
и.о. премьера правительства России Гайдар прибыл в район конфликта и под-
писал с представителями Ингушетии и Чечни соглашение об отводе войск.
Финальная трагическая стадия конфликта оказалась возможной в услови-
ях, когда высшее руководство России разменяло индульгенцию на этническую
чистку в обмен на возможность использовать ситуацию для решения пробле-
мы восстановления власти над Чечней. Предотвращение жертв и разрушений
и разъединение конфликтующих сторон не было главным мотивом действий
представителей Центра. Георгий Хижа призывал генералов избавляться от
«тбилисского синдрома» и не скрывал своей проосетинской позиции. В це-
лом фактор сложившихся тесных контактов российских военных с руковод-
ством Северной и Южной Осетии в период деятельности многостороннего
контингента в зоне грузино-югоосетинского конфликта сыграл негативную
роль при урегулировании ситуации в Пригородном районе. Вместо защиты
гражданского населения от насилия в рамках единого государства и даже од-
ной республики, военные последовали за версией местной верхушки. Именно
заместитель председателя ГКЧС РФ генерал Филатов заявил по прибытии во
Владикавказ по местному телевидению: «Россия не забыла верных сынов-
осетин, которые верой и правдой служили ей долгие годы. И уже сегодня
воздушные десантники во взаимодействии с внутренними войсками России,
министерства внутренних дел Северной Осетии начнут боевые действия...
С каждым часом это давление на агрессора будет нарастать». Как свидетель-
ствует И. Дементьева, Филатов простодушно объяснил, что в основном «при-
держивался того текста, который мне написал Галазов» (Известия. 1994 г.
25 янв.). Представители российских властей не смогли, а скорее всего и не
хотели наладить срочные переговоры в этой сложной обстановке и принять
меры по защите гражданского населения (Доклад..., 1995. С. 343).
Со 2 ноября была осуществлена акция под прикрытием регулярных войск
против ингушских поселков, которые защищали местные жители. В течение
нескольких дней происходили убийства, захват заложников, поджоги и раз-
грабление домов, изгнание ингушей с территории района и из Владикавказа.
Введенное Указом Президента 2 ноября чрезвычайное положение на терри-
тории Северной Осетии и Ингушетии никак не ограничило деятельность се-
вероосетинских властей, и итогом стало изгнание с территории республики
большинства граждан ингушской национальности.
По данным объединенной следственно-оперативной группы, в результате
конфликта пострадало более 8 тыс. человек, в том числе 583 погибло (407 –
ингушей, 105  – осетин, 17  – военнослужащих), ранено более 650 человек.
Уничтожено либо повреждено около 3 тыс. ингушских домов, в основном
в Пригородном районе. Примерный материальный ущерб составил свыше
50 млрд рублей. Участники конфликта применяли жестокие формы обраще-
ния с противником: захват и убийства заложников, насилие над гражданским
населением, разграбление имущества, поджоги и взрывы домов.
Важным обстоятельством массово-психологической подготовки к совер-
шению актов коллективного насилия стала длительная обстановка национа-
листического психоза, милитаризация населения и масштабная антиингуш-
ская пропаганда, создавшая образ врага из части населения республики. Не
только республиканские власти полностью встали на позиции «национальных
94
 Разрушенный ингушский дом
Пригородный район, с. Октябрьское. 1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

Мародеры
Пригородный район, с. Ир (Новый Джейрах). 1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

95
интересов осетин, но и руководство «новой» России, организовав силовую ак-
цию изгнания части граждан с территории их проживания: осетинская пресса
с удовлетворением отмечала, что «взаимодействующие части объединенных
вооруженных сил в составе войск МВД, ОМОН, народного ополчения, рес-
публиканской гвардии, воздушно-десантных частей и внутренних войск Рос-
сии наращивают группировку войск в зоне конфликта с целью уничтожения
очагов сопротивления и стабилизации ситуации в целом» (Северная Осетия.
1992. 4 нояб.). Вместо позитивных мер по вовлечению ингушей в обществен-
но-политическую жизнь республики, восстановления равноправия и соци-
ально-культурной удовлетворенности, что усилило бы взаимную лояльность
двух народов, был избран путь отторжения и даже третирования тех, кто еще
на памяти живущих поколений испытал ужасы сталинского геноцида.
Федеральные власти не оказали своевременной помощи в виде конструк-
тивной программы умиротворения и не смогли обеспечить правовой порядок
в зоне межэтнической напряженности. В момент эскалации конфликта Центр
разделил примитивную версию об «ингушской агрессии», и вместо разъеди-
нения сторон и пресечения межобщинного насилия его представители мощью
российской армии выдавили ингушское население района, остатки которого
подверглись насилию осетинских формирований.
После этих событий в Ингушетии оказалось более 60 тыс. беженцев.
Из них обратилось в Миграционную службу Ингушской Республики за по-
лучением статуса вынужденного переселенца – 52 828 человек (9606 семей).
Не обращаясь в миграционную службу, многие вынужденные переселенцы
сразу выехали в различные регионы страны (Москва, Ростов-на-Дону, Тюмень
и др.), а также в дальнее и ближнее зарубежье СНГ (в основном в Казахстан и
страны Европы). После прохождения сложной процедуры оформления стату-
са вынужденного переселенца удостоверение вынужденного переселенца по-
лучили 47 045 человек (8554 семей). Односторонняя политика федерального
центра, неисполнение закона о реабилитации продолжались и в последующие
годы (Сампиев, 2006). Из 16 населенных пунктов возвращение происходило
только в шести. Таким образом, возвращения вынужденных переселенцев
на прежнее место жительства не произошло (фантазии и реальность, 2001.
С. 16). Власти Северной Осетии противодействовали возвращению вынуж-
денных переселенцев как силовыми акциями, так и принятием нормативных
актов. В результате вынужденные переселенцы ингушской национально-
сти – более 13 тыс. человек (цифра дается с учетом естественного прироста
за 20 лет), изъявившие желание вернуться в места постоянного проживания,
не могут этого сделать.
С ноября 1992 г. в целях ликвидации последствий событий, происшед-
ших в г. Владикавказе и Пригородном районе, федеральными органами госу-
дарственной власти был издан 131 нормативно-правовой акт, из них 47 ука-
зов и распоряжений Президента РФ, 10 поручений и обращений Президента
РФ, 49 постановлений и распоряжений Правительства РФ, 23 постановления
Федерального Собрания РФ и 2 Постановления Конституционного суда РФ.
Президентами и Правительствами Республики Северная Осетия и Респуб-
лики Ингушетия подписано более 20 договоров, соглашений, рабочих пла-
нов и программ. Но проблему эти нормативные акты не решили, скорее, они
послужили барьером на пути к возвращению ингушей в свои дома. Совет
96
Дом Башира Бокова
Пригородный район, с. Базоркино. 1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

Дороги Пригородного района

1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

97
Беженцы из Пригородного района уходят через горы
1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

Беженцы из Пригородного района

1992 г.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

98
безопасности Российской Федерации в январе 1999 г. констатировал, что ни
один из этих нормативно-правовых актов, регламентирующих возвращение
вынужденных переселенцев в места прежнего проживания, не выполнен
(Информационный вестник, 2002. № 2). Только спустя тринадцать лет феде-
ральный центр признал, что этот путь не эффективен и ведет к бесконечному
затягиванию процесса урегулирования последствий конфликта» (Таргимов,
2006).
В «постконфликтный период» с 1992 по 2011 г. при осуществлении в
регионе чрезвычайного положения, выполняемого подразделениями армии,
внутренних войск, сил МВД РФ и РСО, было убито около 100 человек ингуш-
ской национальности, ранено более 70 человек, захвачено в заложники бо-
лее 40 человек, разрушено 450 домовладений ингушских граждан, сожжено
238 единиц временного жилья.
Последней попыткой «урегулирования» «осетино-ингушского конфлик-
та» федеральным центром был «план Козака», разработанный по поручению
В.В. Путина с целью урегулирования конфликта до начала 2007 г. Реакция
осетинской стороны на принятые решения в целом положительна: объектив-
ное содержание протокола в целом и отдельных его положений соответству-
ет официальной позиции Северной Осетии, не изменявшейся сущностно с
ноября 1992 г. С резкой критикой протокола выступили депутаты Народного
Собрания Республики Ингушетия, принявшие на расширенном заседании
Совета Народного Собрания Республики Ингушетия от 16 февраля 2006 г.
(протокол № 93) обращение к Президенту Российской федерации В.В. Пути-
ну, где прямо указывается на то, что «…в протоколе заложен ряд конкретных
мероприятий, направленных не на урегулирование конфликта, но на его усу-
губление, консервацию». Депутаты считают протокол принципиально несо-
вместимым с поручением Президента Российской Федерации от 14 ноября
2003 г. № МК-1871 о завершении мероприятий по ликвидации последствий
осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 г. в основном в 2006 г.,
а ряд мероприятий, запланированных протоколом, однозначно расценены как
антиингушские. «План Козака», так и не реализованный, ушел в небытие,
как и сотни другие документы федеральной власти по «урегулированию»
конфликта. К сожалению, и сами стороны не выдвинули альтернативные
подходы к разрешению конфликта.

Республика Ингушетия на рубеже

XX–XXI веков
Образование Республики Ингушетия в 1992 г. пришлось на сложный
исторический период. Развал СССР, распад ЧИАССР, осетино-ингушский
конфликт. Первым президентом на безальтернативной основе был избран
генерал Р.С.  Аушев. Главной своей задачей он считал недопущение начала
военных действий на территории Ингушетии и сохранение автономности
региона в составе Российской Федерации.
Новая республика находилась в тяжелом социально-экономическом по-
ложении: не было крупных профилированных больниц, вузов, социально-
просветительских, спортивных, развлекательных комплексов, только один
99
техникум, несколько крупных предприятий, таких как завод «Электроин-
струмент», «Трикотажная фабрика», «Мельзавод». На тот период 56% тру-
доспособного населения не имело постоянной работы (Баркинхоева, 2000.
С.  174), к их числу присоединились 60  тыс. депортированных из Осетии,
а в последующие годы и беженцы из Чечни. Экономический кризис Респуб-
лики Ингушетии еще более усилился в связи с тем, что производственные
структуры, расположенные в ингушских районах Чечено-Ингушетии, после
ее разделения и быстрой «сепаратизации» Чечни оказались фрагментами
рухнувшего республиканского индустриального комплекса (Сущий, 2012.
С. 162 ).
На тот период Ингушетия находилась на последнем месте в России по
финансированию народного хозяйства и состоянию социальной сферы.
Р.С. Аушев предложил план вывода экономики из кризиса: чтобы поддержать
новый субъект, Ингушетия была объявлена зоной экономического благопри-
ятствования (офшорная зона) – предприятия, зарегистрированные в респуб-
лике, освобождались от уплаты налогов и получали значительные льготы.
В результате реализации этой программы в конце года был создан государ-
ственный концерн «Ингушнефтегазхимпром», объединивший 14  предприя-
тий по переработке нефти и газа; в республике появился асфальтовый завод;
открылось регулярное сообщение с Москвой. Вплоть до окончания экспери-
мента (июль 1997 г.) по этой программе было построено основное число объ-
ектов промышленного и социально-бытового назначения: гостиница «Асса»,
домостроительный и полиграфический комбинаты, кирпичный завод, кадет-
ский корпус, лечебно-оздоровительный комплекс «Армхи», железнодорож-
ный вокзал, кондитерская фабрика, швейное объединение «Тэймах», школа-
лицей в г. Назрани, коттеджный городок «Таргим», административные здания
резиденции президента, парламента и правительства Республики Ингушетии.
Был основан Ингушский государственный университет. Вместе с тем следует
отметить, что многое из запланированного не было выполнено. Как считают
эксперты, офшорная зона стала черной дырой как для федерального, так и
для местного бюджета.
С первой половины 1990-х годов в Ингушетии начались и «собственные»
правовые преобразования, связанные с попытками республиканских властей
внедрить в урегулирование различных социальных конфликтов ряд норм как
адата (обычного права), так и шариата (мусульманского права) (Албогачиева,
2011 г. С.  3). Президент Р.С. Аушев издал ряд постановлений и норматив-
ных актов, регулирующих правовую жизнь жителей республики с учетом
местных особенностей. В сентябре 1995  г. был принят ряд мер по преду-
преждению преступлений, совершаемых на почве кровной мести. По мне-
нию Р.С. Аушева, возбуждение уголовных дел против «кровников», убивших
своих земляков, только усугубляло вражду, и он предложил, чтобы в случае
замирения сторон старейшины обращались к правоохранительным органам
с ходатайством об амнистии «кровника». Это предложение федеральные вла-
сти не приняли, но было утверждено «Положение о примирительных комис-
сиях по делам кровной мести» (Патиев, 2007. С.  307), согласно которому
они должны вести учет кровных дел и силами общества решать эти слож-
ные вопросы, проводя разъяснительную работу для локализации конфликта
(Албогачиева, 2009 г. С. 29–30). В последующие годы Р.С. Аушев продолжил
100
реформы: принял Закон о мировых судьях, заменивший сельский суд шари-
атским, которому передавались полномочия рассматривать дела по разделу
имущества и наследства, о клевете и оскорблении, а также бракоразводные
на основе норм шариата, в том числе применяя и некоторые специфические
судебно-процессуальные нормы, в частности использование в качестве дока-
зательства клятвы на Коране (Бабич, 2007. С. 22).
На протяжении нескольких лет шариатский суд Ингушетии функциони-
ровал как официальный орган судебной власти, выдавал истцу и ответчику
письменные судебные решения. В 2001 г. Министерство юстиции РФ его за-
претило, признав незаконным, и с этого времени он продолжает свою работу
как консультативный орган для физических лиц (Албаков, 2004. С. 82). Сей-
час шариатский суд разбирает в соответствии с мусульманским правом дела,
связанные с семейно-брачными отношениями (в том числе и с традиционным
институтом похищения невест), разделом наследства, а также «дела частного
обвинения» (клевета, оскорбление и т.п.). Кроме того, члены шариатского
суда часто бывают «посредниками» при урегулировании «кровных» дел. В
июле 1999  г. ингушским мужчинам было разрешено брать до четырех жен.
Действие этого указа Р.С. Аушева сразу же приостановлено указом Президен-
та РФ Б.Н. Ельцина. Спустя почти год после этого Верховный суд Ингушетии
отменил указ как противоречащий российскому Семейному кодексу, который
запрещает вступать в брак тому, кто уже заключил матримониальный союз.
Целесообразность такого шага Р.С. Аушев мотивировал сложной демографи-
ческой ситуацией в республике, где наблюдается явная диспропорция населе-
ния в пользу женской ее части. Многие мужчины уезжают на учебу, работу за
пределы республики, там женятся и остаются жить постоянно. Для ингушек,
оставшихся в республике, нет шансов выйти замуж, и многие согласны быть
второй или третьей женой, чтобы реализовать свое право быть женой и ма-
терью.
В политике Р.С.  Аушева Федералный центр не устраивали не только
«война законов», но и существенные недостатки в социально-экономической
сфере. Экономика Ингушетии стала высоко дотационной, отсутствовали
бюджетообразуюшие предприятия и отрасли; распались колхозы и совхо-
зы, в сельских районах возобладало натуральное хозяйство; были закрыты
кирпичный завод и птицефабрика; остановилось высокодоходное в прошлом
нефтехимическое производство. Безработица достигла 70–80% от численно-
сти рабочих и служащих, а те, кто продолжал работать, получали заработную
плату крайне нерегулярно. Оставался нерешенным вопрос беженцев, кото-
рый еще более осложнил ситуацию в республике. Особую тревогу вызывало
появление в Ингушетии подпольных бандформирований и распространение
международного терроризма и экстремизма.
28 декабря 2001 г. Р.С. Аушев сложил полномочия президента Республи-
ки Ингушетия из-за недовольства его деятельностью Федерального центра.
28 апреля 2002  г. населением Ингушетии президентом был избран генерал-
майор, заместитель полномочного представителя в Южном федеральном
округе М.М. Зязиков. Он взял курс на сплочение общества, мобилизацию его
ресурсов, восстановление экономики, создание рабочих мест и большую ин-
теграцию в международное сообщество. Одной из приоритетных задач нового
президента стало решение вопроса о беженцах. На тот период в Ингушетии
101
находилось около 50 тыс. переселенцев из Чечни и более 10 тыс. беженцев из
Пригородного района Северной Осетии.
Летом и осенью 2002  г. стали возвращаться в Чечню ежемесячно до
500 человек, а 11 октября М.М. Зязиков и А.С. Дзасохов заключили «Согла-
шение о сотрудничестве и добрососедстве». Подписание этого документа по-
ложило конец десятилетней конфронтации между ингушским и осетинским
народами. Была разработана программа по выполнению соглашения. В  эту
работу были включены все структуры власти, общественные и политические
организации, духовенство, родственные фамилии двух народов. Началось
возвращение ингушских беженцев в свои дома в Северной Осетии. М.М. Зя-
зиков привел в соответствие с общероссийскими законы и нормативно-пра-
вовые акты Республики Ингушетия (54  закона, 192  указа и распоряжения
президента).
Президентство М.М. Зязикова совпало с реализацией на Северном Кав-
казе Федеральной целевой программы (ФЦК) «Юг России», которая ставила
своей целью создание социально-экономических условий для устойчивого
развития, снижения социальной напряженности, сокращения безработицы
и роста доходов населения на основе использования его уникального гео-
стратегического положения и природно-климатических особенностей. Таким
образом Федеральный центр попытался поднять социально-экономический
уровень республик Северного Кавказа. В 2003  г. была принята новая феде-
ральная программа государственной поддержки экономики республики на
2003–2006  гг., призванная придать республике инвестиционную привлека-
тельность, повысить рентабельность предприятий и создать новые рабочие
места. Только в Республике Ингушетии по этой программе было построено и
введено в эксплуатацию 42 объекта. Кроме того, в рамках ФЦК «Юг России»
было построено нескольких предприятий по производству строительных ма-
териалов, стеклотары и др. (Угурчиев и др., 2008. С. 510).
Вся эта созидательная деятельность в республике проходила в условиях
террористической деятельности деструктивных сил, желавших низвергнуть
конституционный строй и установить свой миропорядок. 4 апреля 2004 г. на
Президента Ингушетии М.М. Зязикова было совершено покушение. Вслед за
этим было осуществлено нападение международных террористов, в резуль-
тате которого республике был нанесен большой ущерб. Позже та же участь
постигла и нынешнего Президента Ингушетии Юнус-Бека Евкурова, машину
которого взорвал смертник.
Развитие малого и среднего бизнеса стало одним из приоритетных на-
правлений экономического развития Республики Ингушетия, важной вехой
стало ее принятие в Ассамблею европейских регионов (АЕР). Республика
Ингушетия – четвертый по счету российский регион, принятый в ассамб-
лею. Ранее в члены АЕР от России были приняты Карелия, Татарстан, Са-
марская область и Москва. Несмотря на то, что инвесторы оценивали риски
вложений в республику как высокие, была разработана программа по при-
влечению сюда внебюджетных средств. Правильно выстроенная программа
взаимодействия руководства республики с руководством страны во многом
способствовала решению социально-экономических проблем, подготовке
отдельной программы развития на перспективу и стабилизации обстановки
в регионе.
102
 В период президентства М.М. Зязикова впервые были созданы Общест-
венный совет, Счетная палата, Региональный Фонд поддержки предприни-
мательства и развития конкуренции; назначен Уполномоченный по правам
человека. Стали функционировать Торгово-промышленная палата, неком-
мерческое партнерство «Цент обучения малого бизнеса», Консультативный
центр АПЕК-М, линия по производству цифровых тюнеров, два цеха по про-
изводству минеральной ваты и минеральной плиты, выполнена полная гази-
фикация республики (единственный регион в стране на тот период) (Аушева,
2008. С. 242).
Многое из намеченного М.М. Зязикову удалось сделать на фоне соци-
ально-экономического и культурного оживления, однако остались еще не
решенными некоторые вопросы: в республике продолжались акции боевиков
и оппозиции, сохранялась безработица.
30 октября 2008 г. М.М. Зязиков оставил пост по собственному желанию,
в связи с переходом на работу советника Президента РФ. Президентом Ин-
гушетия был назначен генерал Ю.-Б. Б. Евкуров, который считает борьбу с
терроризмом первостепенной задачей для себя, так как в Республике Ингу-
шетии в последние годы под влиянием информационно-пропагандистской
деятельности некоторых ортодоксальных мусульманских организаций по-
явились консервативные мусульмане в лице салафитов. Больше всего этому
влиянию подвержены люди младшего и среднего возраста. Противоправные
действия в Ингушетии, предпринимаемые террористами, действующими на
ее территории, порождают у населения страх за свою жизнь и жизнь близких
людей. Такая ситуация приводит к недовольству властями за их неспособ-
ность защитить людей от существующего беспредела. Преступные группи-
ровки используют методы насилия и устрашения, заимствованные из практи-
ки мировых террористических организаций. Такое положение дел не служит
стабилизации обстановки в республике.
Еще одним не менее сложным вопросом, решение которого назрело давно,
был Закон о местном самоуправлении. Существование не демаркированных
границ Республики Ингушетия многие годы блокировало решение вопроса о
местном самоуправлении. Эти вопросы стояли перед республикой со дня ее
основания, и каждый президент предпринимал попытки решить вопрос о гра-
ницах. Так, 28 июня 1993 г. Р.С. Аушев и Дж. Дудаев подписали сепаратный
договор, по которому часть Сунженского района бывшей Чечено-Ингушской
АССР с преобладающим ингушским населением передавалась Ингушетии.
При этом за Чечней оставались населенные пункты Серноводск и Ассинов-
ская, где жили преимущественно чеченцы. Территориальные претензии Чеч-
ни к Ингушетии возникли сразу после смерти Дж. Дудаева, но с приходом к
власти Ахмат-хаджи Кадырова президент Ингушетии Мурат Зязиков и новый
президент Чечни 10 марта 2003 г. подписали протокол, согласно которому в
составе Чеченской Республики остается одноименный Сунженский район с
населенными пунктами, находящимися под юрисдикцией Чечни, а остальная
часть одноименного района, как и было ранее, остается под юрисдикцией
Ингушетии. Несмотря на все имеющиеся правоустанавливающие докумен-
ты, вопрос о границах являлся дискуссионным. В связи с этим до 1 марта
2009 г. должны были определиться территории, установиться границы муни-
ципальных образований и вновь образованные муниципальные формирова-
103
ния наделиться статусом городского, сельского поселения, городского округа,
муниципального района. В Ингушетии к этому закону было неоднозначное
отношение. Ю.-Б.Б. Евкуров проводил консультации с представителями об-
щественных неправительственных организаций, посещал населенные пунк-
ты, встречался с жителями, а также решил созвать съезд.
На съезде были как сторонники, так и противники принятия Закона о
местном самоуправлении, и к единому мнению не пришли. Однако 10 февра-
ля 2009 г. на заседании Народного Собрания Республики Ингушетия Закон о
местном самоуправлении был принят.
В республике также продолжала работать программа возвращения рус-
скоязычного населения, покинувшего свою малую родину в 1990-е  годы.
Руководство Ингушетии надеется на возвращение в республику русскоязыч-
ного населения, проживающего в странах СНГ. В целях создания условий для
возвращения и обустройства русскоязычных граждан, ранее проживавших и
покинувших ее в период политической и социально-экономической неста-
бильности, руководство республики содействует в приобретении жилья,
получении рабочих мест. Утверждена республиканская целевая программа
«Возвращение и обустройство русскоязычного населения в Республике Ин-
гушетии на 2010–2015 годы». Действует и финансируемая из федерального
бюджета программа помощи для беженцев из Грозного: представители раз-
личных национальностей, ранее проживавшие в Чечне (ингуши, русские,
армяне, другие национальности, люди, которые не хотят возвращаться в Чеч-
ню), могут обрести свой новый дом в Ингушской Республике. На эти цели
заложено порядка 4 млрд рублей.
В республике сейчас насчитывается более 10 тыс. православных. Дей-
ствуют три православных храма: в ст. Троицкой, г. Карабулаке и в ст. Орджо-
никидзевской. Планируется строительство православного храма и в новой
столице Ингушетии  – г. Магасе, рядом с мечетью. Кроме того, рассматри-
вается возможность возведения культурного и просветительского центра
и дома для престарелых в станице Троицкой или при строящемся храме в
станице Орджоникидзевской. Вместе с тем нужно отметить, что массового
возвращения русскоязычного населения так и не произошло. Этому много
причин: отсутствие безопасности, безопасность, низкий социально-эко-
номический уровень, безработица, отсутствие досуга и соответствующих
инфраструктур и т.д.
В республике многое сделано для создания культурно-просветительских
учреждений. До образования Республики Ингушетия в трех ингушских
районах ЧИАССР имелось всего несколько домов культуры и библиотек со
слаборазвитой материально-технической базой, самодеятельные коллекти-
вы, которые достаточно ярко представляли творчество ингушского народа на
всесоюзных фестивалях и конкурсах (Хаутиев, 2005. С. 60). На территории
Ингушетии вплоть до распада СССР не было своего телевидения, филармо-
нии, школы искусств, дома творчества, существовали слабая сеть библиотек
и т.д.
Сегодня с гордостью можно отметить, что культурную жизнь республики
представляют: Государственный ансамбль народного танца «Ингушетия»,
Государственная филармония им. А.  Хамхоева, республиканский Дом на-
родного творчества, в стенах которого создан и действует Государственный
104
фольклорно-этнографический ансамбль танца и песни «Магас», Националь-
ная библиотека с широкой сетью библиотек во многих населенных пунктах,
Ингушский Государственный драматический театр им. И. Базоркина, театр-
студия «Современник», Театр юного зрителя, театр юмора «Зокх», Государ-
ственный музей краеведения им. Т. Мальсагова и три его филиала, музей
изобразительных искусств, Мемориальный комплекс жертвам репрессии,
Археологический центр. Особой гордостью ингушского народа является
Джейрахско-Ассинский историко-архитектурный и природный музей-запо-
ведник под открытым небом (Хаутиев, 2005. С. 67).
Важным шагом к укреплению экономики республики стало включение в
2011 г. Ингушетии в государственную программу развития туристического
кластера Северо-Кавказского федерального округа, согласно которой на тер-
ритории Джейрахского и Сунженского районов планируется построить круп-
ные курортные центры мирового уровня «Армхи» и «Цори» рассчитанные
на 28 тыс. туристов. Будут возведены инфраструктура для биатлона, ледовый
дворец, два гольф-клуба, рестораны, кафе, развлекательные заведения и мно-
гое другое. Несомненно, это очень крупный и значимый проект, реализация
которого позволит не только привлечь российские и иностранные инвести-
ции, но и будет способствовать диверсификации экономики, обеспечению
занятости населения. Уже сейчас, не дожидаясь поступления бюджетного
финансирования, группой компаний «АКРОПОЛЬ» осуществляются инвести-
ционные вложения в развитие территорий этой зоны, идет подготовительная
работа для строительства первых горнолыжных трасс. При этом основной
упор делается на всесезонный туризм и формирование туристической среды
для людей с ограниченными физическими возможностями.
За истекший период Ингушетия стала на путь стабильного социально-
экономического развития. Валовой региональный продукт Ингушетии за пе-
риод 1998–2011 гг. вырос более чем в 1,4 раза. При этом ВРП на душу населе-
ния увеличился с 3,4 тыс. рублей в 1998 г. до 57 тыс. рублей в 2011 г. Индекс
промышленного производства в 2011 г. достиг самого высокого значения за
10-летний период. По данному показателю республика заняла первое место
по СКФО и оказалась в числе лидеров среди субъектов РФ. Основной отрас-
лью на протяжении последних 10 лет остается добыча топливно-энергети-
ческих полезных ископаемых. Благодаря реализации комплексного плана, в
2011 г. удалось существенно улучшить ситуацию в нефтедобывающем ком-
плексе: от отрасли поступило налогов в 5,5 раза больше (766,9 млн рублей)
по сравнению с 2010 г. (139,2 млн рублей), а добыча нефти выросла на 17,6%.
С 1 по 12 июня 2012 г. сданы в эксплуатацию около 30 крупных объектов, что
позволило создать около 1,5 тыс. новых рабочих мест.
В республике действуют несколько федеральных и региональных про-
грамм, в том числе и ФЦП «Социально-экономическое развитие Ингушетии
на 2010–2016 гг.», которая ориентирована на повышение уровня жизни и
создание благоприятной социальной инфраструктуры для комфортного про-
живания жителей республики, повышение заработной платы и налоговых
поступлений. Для реализации намеченных планов привлекаются внебюд-
жетные инвестиции и собственные средства республики, получаемые в том
числе и в результате улучшения работы по собираемости налогов. В частно-
сти, детские сады в г. Магасе и сельском поселении Пседах Малгобекского
105
 Празднование 20-летия Республики Ингушетия
2012 г.
Личный архив У.Т. Чемурзиева

района, отвечающие самым современным требованиям, а также летний амфи-

театр близ муниципального округа Насыр-Кортский (район Аби-Гув «Долина
празднеств») одни из лучших в России, возведены на средства из республи-
канских источников. За счет внебюджетных источников построен Мемориал
Памяти (жертвам событий осени 1992 г. – ИФ), открытый в июне 2012  г.,
а также ведется возведение в Магасе 100-метровой родовой ингушской баш-
ни и других объектов.

106
 ГЛАВА 3

ХОЗЯЙСТВО

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ

В
экономической жизни ингушей земледелие занимало важное место;
по значимости оно было вторым после животноводства. О развитости
данной отрасли с древнейших времен свидетельствуют сохранившие-
ся в горной Ингушетии платформы террасного земледелия и ирригационные
системы. Террасы увеличивали площадь пахотной земли и сохраняли почву,
мешая дождю смывать ее. Для орошения использовали систему каналов и ак-
ведуков. Основной причиной бытования террасного земледелия было малозе-
мелье, а так же и то, что в горах сельскохозяйственные угодья располагались
в ущельях и на крутых склонах. Чтобы возделать пашни, ингуши вынуждены
были ежегодно убирать скатывающиеся с гор камни, прокладывать новые
водные каналы, улучшать каменистую и неплодородную почву (Бларамберг,
1992. С. 213). Обработка каждого клочка земли требовала особого внимания
и ухода. Н.Ф.  Грабовский писал, что существующее в горах малоземелье
местные жители восполняли искусственно устроенными террасами, кото-
рые засевались ячменем, овсом и отчасти пшеницей. Тем не менее, собран-
ного с этих полей урожая даже в зажиточных семьях едва хватало лишь на
7–8 месяцев, а затем приходилось приобретать зерно на равнине или там же
арендовать поля для посевов, а в некоторых случаях «добывать хлеб на пло-
скости податным трудом, во время уборки там посевов» (Грабовский, 1868).
Пахотные угодья были представлены «участками самых разнообразных форм
и величин, – от величины разостланной бурки, до четвертой части нашей ка-
зенной десятины, и разбросаны эти участки на таких местах, о которых труд-
но иметь представление человеку, никогда не бывавшему в горной полосе»
(Россиков, 1885. С.  3). Вся более или менее удобная земля делилась между
семействами: на каждого члена семьи из 10–12 человек приходилось по 2 де-
сятины пахотной и покосной земли. «Каждое семейство ежегодно засевает
свой клочок земли ячменем, просом, овсом, а иногда льном и пшеницей».
Средняя величина пашни, принадлежащей семье из 7–8 человек, состав-
ляла 13–14  десятин казенной земли, и урожая с этой земли хватало только
на 3–4 месяца (Ахриев, 1872. № 28).
107
 Несмотря на то, что крестьянин вкладывал огромный труд в обустройство
пахотной земли, урожаи были невысокими, и хлеба, выращенного на этих
участках, хватало всего на несколько месяцев. Еще в конце XVIII в. П.С. Пал-
лас писал, что ингуши хорошие земледельцы, но отсутствие необходимого
количества земли вынуждает их влачить нищенское существование (Pallas,
1799. Р. 416).
Судьба ингушского крестьянина напрямую зависела от размера земельно-
го надела. На душу мужского населения на равнине приходилось 4,2 десяти-
ны, а в горах – 1,8 десятины удобной и неудобной земли (Белобородов, 1895.
С. 3). Неравномерное распределение земли как между нагорной и равнинной
зонами, так и между общинами вело к имущественному расслоению обще-
ства. В результате в ингушском обществе начиная с XIX в. несмотря на ре-
прессии со стороны имперских властей, стало обычным явлением обратный
захват земли на плоскости, где до этого после изгнания ингушских поселков
были утверждены казачьи гарнизоны и станицы. О том, что это устоявшееся
явление, имеющее длительную историю, свидетельствует его отражение в ин-
гушском языке в виде устойчивого выражения (своего рода объяснения): Дук-
ха хана денз оаха леладу лаьтта (букв.: земля, обрабатываемая нами давно,
т.е. с незапамятных времен). Так аргументируется преимущественное право
владения землей или передачи земельного надела в собственность тому, кто
длительное время его обрабатывает, и доказывается потребность конкретной
семьи в этой земле.
Ограниченность площади пахотных земель и примитивная техника земле-
делия тормозили широкое развитие хозяйства. О дефиците земель в условиях
гор свидетельствуют статистические данные по состоянию на конец XIX в.,
приведенные Г.  Вертеповым и Е.  Максимовым: «На одну мужскую душу
(ингуша-горца) у джейраховцев: удобной – 1,5 дес., неудобной – 1,1 дес.,; у
цоринцев всего 1,6 дес.; у хамхинцев: 0,8 и 0,8 дес.» (Вертепов, Максимов,
1892. С.  33). Совершенно очевидно, что безземелье, выраженное в горах в
таких острых формах, ограничивало экономические возможности населения
(Крупнов, 2008. С. 142).
В конце XIX – начале XX в. в земледельческой практике ингушей проис-
ходят прогрессивные изменения: увеличиваются посевные площади, осваи-
ваются передовые приемы обработки земли, появляются новые орудия труда
и новые культуры. Вместе с тем это тормозилось новым порядком землеполь-
зования. М.А. Ивановписал: «Вдоль реки на очень плодородной земле растут
деревья, после расчистки эта земля давала хорошие урожаи, но из-за того,
что паи под распашку остаются в пользовании лишь два года, то не мно-
гие берутся за тяжелую работу» (Иванов, 1904. С. 32). В горной Ингушетии
передел пахотной земли производился каждые 2–6 лет. «Земля эта делилась
на подворные участки по числу дворов, причем каждый двор независимо от
числа членов семьи пользовался равным наделом» (Народы Кавказа, 1960.
С. 373).
В Ингушетии во второй половине XIX – начале XX в. шел активный про-
цесс возврата горцев на равнинные, более плодородные земли. Кроме того,
имела место аренда горцами земель на плоскости. Многие из них арендовали
плодородные поля близ Владикавказа или у Назрановского сельского обще-
ства, на которых сеяли преимущественно кукурузу, дававшую пропитание на
108
 Горная соха и борона
Дерево, металл
Рис. Д.С. Гудантовой, 2013 г.
Личный архив С.А. Мерешкова

целый год. Особенно высоко была развита сельскохозяйственная культура в

Тарской долине, где, как свидетельствуют исторические источники, осуще-
ствлялся даже импорт зерновых в соседние регионы (Калоев, 1981. С. 39).
С возвратом ингушей на плоскость, получают новое развитие традици-
онное садоводство, овощеводство и бахчевые культуры. Имея мало земли,
ингуши проявляли очень бережное отношение к своим наделам. Так, автор,
скрывающийся под инициалами Я.Т., писал о том, что многие общества
Назрановского округа в целях сохранения плодородия почвы постановили
запретить засевать подсолнухи как культуру, сильно истощающую землю
(Я.Т., 1907). Из этого следует, что возделывание разнообразных сельскохо-
зяйственных культур происходило с учетом особенностей местной почвы.
Е.И. Крупнов датирует появление пашенного земледелия у народов Цен-
трального Кавказа серединой I тыс. до н. э. Он отмечает, что в это время в
предгорьях Кавказа и на равнине применялось современное горское пахотное
орудие (Крупнов, 1960. С. 313). Им описан: «Пахали обычно в конце апреля
горской деревянной сохой, впрягая в нее по нескольку пар волов. Вспашка
была неглубокой. Непосредственно после пахоты следовал сев, причем ни-
каких орудий для этого не существовало. Орудием заделки сева являлась
горская борона-волокуша из терновника. Прополке подвергалась вся пашня с
помощью мотыги, а чаще всего просто руками, не менее двух раз до уборки
урожая. Жали хлеб серпом или косили косою в августе и сентябре. Молотьба
проводилась копытами крупных животных (быков и лошадей), которых про-
гоняли по току, а очистка и сортировка зерна – с помощью лопаты и деревян-
ного лотка путем веяния на ветру. Сами перечисленные орудия земледельче-
ского труда, применявшиеся ингушами-горцами в своем хозяйстве вплоть до
109
революции, настолько примитивны, что не оставляют никакого сомнения в
давности своего происхождения» (Крупнов, 2008. С. 148–149).
Несмотря на дефицит пахотных или пригодных для обработки земель,
ингуши принимали меры по предупреждению истощения почвы, в том числе
и путем внесения удобрений (куриного, голубиного помета или навоза) или
отвода определенных участков под пар  – ийвар. «Паровая система издавна
широко применялась по всему нагорному Кавказу, где ее появление было
вызвано теми же причинами, что и в равнинной зоне региона,  – крайним
малоземельем и ростом населения. Она практиковалась на всех обрабатывав-
шихся пахотных участках, располагавшихся часто вдали от населенных пунк-
тов, на крутых горных склонах, которые не могли быть не только орошены,
но и удобрены» (Калоев, 1981. С. 59). Кроме того, использовались и другие
способы, известные многим народам Северного Кавказа: «На истощенных
землях порой устраивали стойбища для мелкого и крупного рогатого скота
в осенне-зимний период. Если на участке сеяли пшеницу, то землю удоб-
ряли раз в два года, а если чередовали пшеницу, ячмень и рожь  – то раз в
три года. Прибегали и к определенным способам пахоты: один год пахали по
горизонтали, другой – по вертикали» (Великая и др., 1990. С. 22). Вместе с
тем «ингуши проводили чередование посевов ячменя и пшеницы на полях,
располагавшихся на солнечной стороне» (Калоев, 1981. С. 61).
Для получения хороших урожаев ингуши использовали народный ка-
лендарь. В частности, Е.И. Крупнов отмечал, что «ингушам было знако-
мо зимнее и летнее солнцестояние. Признается, что год делится на четыре
времени, состоит из 12 месяцев и сами имена месяцев даются по названи-
ям празднеств или приуроченных к определенному времени года сельско-
хозяйственных работ, но все они в той или иной степени приближаются к
новолунию. Месяц по-ингушски бутт (от названия луны)» (Крупнов, 2008.
С. 245–246). «Календарные циклы ингушей были тесно связаны с земледе-
лием и скотоводством, основывались на большом практическом опыте на-
рода, астрономических наблюдениях и математических расчетах» (Великая
и др., 1990. С. 80).
Сельскохозяйственный календарь делился на периоды, связанные с хо-
зяйственными, полевыми, садовыми и иными работами. Определенные пе-
риоды не соответствовали современным месяцам. По полевым работам были
определены следующие периоды: 1) период пахоты и сева (с третьей декады
марта до первой декады мая); 2) период прополки (с третьей декады мая до
середины июня); 3) период окучивания картофеля (до конца июня); 4) период
уборки овощей, фруктов, а также зерновых культур (с середины августа до
третьей декады сентября).
Основными земледельчискими культурами являлись злаковые: ингу-
ши традиционно сеяли ячмень (мукх), просо (борц), овес (кен), пшеницу (кIа),
горная полба (сос) и кукурузу (хьажкIа). Наиболее широкое распростране-
ние в возделывании имел ячмень в силу достаточно высокой урожайности и
неприхотливости. Данные ингушского языка свидетельствуют о том, что эти
культуры известны ингушам с древнейших времен. В частности, название
борц сохранилось не только в ингушском, но и в бацбийском языке.
Особое распространение в Ингушетии получила кукуруза, которая возде-
лывается до настоящего времени как в горной, так и в равнинной части. Как
110
Машина для лущения кукурузы
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

пишет И.Ю. Алироев, «при мини-

мальной затрате даже женского тру-
да (мужчины были заняты войной)
их благодатная земля дает прекрас-
ные урожаи кукурузы, зерна которой
шли в пищу, стебли  – на корм ско-
ту, кочерыжки  – на топку, рубашки,
обволакивающие початок, служили
вместо бумаги, заменяя пыжи, кури-
тельную и писчую бумагу, затычки
в кувшинах и т.п.» (Алироев, 1970.
С. 37). «Из местных сортов куку-
рузы, по данным информаторов,
наиболее широкое распространение
имела желтая кукуруза, отличавшая-
ся обычно низким стеблем, мелким
зерном и хорошими вкусовыми ка-
чествами. Этот сорт кукурузы, называемый кремовым, составлял основной
запас продуктов питания крестьян» (Калоев, 1981. С. 98).
Посевы кукурузы на Северном Кавказе, прежде всего в Ингушетии,
Осетии, Чечне, Кабарде и Балкарии, только за десятилетие с 1896 по 1906 г.
возросли со 135,9 до 238,2 тыс. десятин и продолжали расширяться. Они
опережали общий рост посевных в крае в два с лишним раза. Быстрый рост
производства кукурузы объяснялся ее высокой урожайностью и растущим
спросом со стороны животноводства и спиртоводочных заводов (История
народов Северного Кавказа, 1988. С.  659). Как отмечает А. Хасбулатов,
в увеличивающихся масштабах в пореформенный период в Ингушетии ста-
ли производить рыночные зерновые культуры, особенно кукурузу, которую
стали все больше вывозить за пределы Терской области, преимущественно
в южные города России (Хасбулатов, 2006. С. 12).
Несмотря на то, что ингушам известны названия таких культур, как ко-
нопля (кIумал), лен (гета), нет данных, свидетельствующих о массовом при-
менении этих культур в сельском хозяйстве. Конопля и лен получили в Ингу-
шетии распространение во второй половине XIX в. Ингуши в ткали полотна,
вили веревки, изготавливали мешковину и мочала, а также готовили блюдо из
семян льна, которое употребляли в период поста.
Из бобовых культур ингуши традиционно выращивали фасоль (кхеш);
бобы в ингушском языке обозначаются термином кхе. Не установлены све-
дения о распространении гороха. О том, что эта культура проникла на тер-
риторию Ингушетии в недалеком прошлом, свидетельствует тот факт, что
для его обозначения используется преимущественно заимствованный из
русского языка термин горох, реже – описательное название круглая фасоль
(герга кхеш). Из гороховой муки готовили хлеб, называемый мезг. Это слово
используется при обозначении низкого сорта пшеничной муки – мезга хьоар.
111
 Мельница с электроприводом
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

Чистка кукурузы
Назрановский район, с. Экажево
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

112
 Начиная с XIX в. появляется картофель. Данная культура, как и рожь,
была заимствована ингушами от русских поселенцев (Калоев, 1981. С. 98).
Вместе с тем лингвистический материал позволяет предположить, что кар-
тофель как культура пришел в горную Ингушетию из Грузии: инг. каортол
сходно с грузинским названием данной культуры – картопIили.
Огородничество – одна из отраслей сельского хозяйства, которым тради-
ционно занимались ингуши, однако большого хозяйственного значения оно
не имело. Этому есть несколько причин, основная из которых – характерное
для горных районов XVIII–XIX вв., малоземелье. «Ввиду чрезвычайного ма-
лоземелья горец предпочитал отводить имевшиеся у него земли под зерновые
культуры и оставлял лишь небольшой клочок под огород, на котором он са-
жал обычно лук, чеснок, перец, свеклу и фасоль. Все эти культуры, знакомые
горцам с древнейших времен, имеют у каждого народа региона свои наимено-
вания, что указывает на самостоятельное их развитие» (Калоев, 1981. С. 100).
Не составляют исключения и ингуши, которые на прилегающих к хозяйству
огородах выращивавали следующие огородные культуры: лук (хох), чеснок
(саьмарсаькх), стручковый перец (сибаз), фасоль (кхеш), репа (хоарцам), ре-
дис (цIе хоарцам), а позднее  – морковь (морковка), огурцы (нарс), капусту
(кабуц) и др. Самой поздней культурой в этом ряду ко второй половине XX в.
стали помидоры (помдор).
В настоящее время ингуши возделывают на своих огородах разнообраз-
ные овощи и растения. Основными являются лук, чеснок, картофель, по-
мидоры, огурцы, сладкий и горький перец, репа, а также укроп, петрушка,
сельдерей и другие виды растений. Огородничество до настоящего времени
исключительно женское занятие и служит преимущественно для домашних
потребностей.
Самой древней возделываемой бахчевой культурой является тыква
(ябакх). Ее обычно сажали в огороде вдоль заборов, а также на участках,
непригодных для выращивания других культур. Имеются сведения о некото-
рых сортах бахчевых, произраставших в Ингушетии: боарха харбаз (арбуз в
полоску, букв.: пестрый арбуз); гIоргIа чкъор йола паста (дыня с шершавой
корой); доахан ябакх (кормовая тыква, букв.: коровья тыква) и др.
Ингуши издревле широко использовали дикорастущие и культурные ра-
стения, в том числе овощные и плодово-ягодные культуры, а также некото-
рые виды съедобных и лекарственных растений. Наличие в традиционной
кухне большого числа блюд и напитков из фруктов, а также имеющиеся в
ингушском языке названия некоторых плодовых культур подтверждают, что
садоводство – один из древних видов их хозяйственной деятельности. Одна-
ко следует отметить, что садоводство было действительно подсобным видом
сельскохозяйственной деятельности, который и в настоящее время является
менее развитой отраслью, чем огородничество. Отчасти это объясняется тра-
диционным малоземельем не только в условиях гор, но и в равнинной части
Ингушетии, где ощущается острый дефицит земель.
Фрукты (сомаш) в основном употребляют в свежем виде, в то же время
выращивают и их зимние сорта. Из слив (хьач) и яблок (Iаж), вишни (боал),
абрикоса (гIаьгIа) варят пастилу (миста айра) (букв.: кислая), которую сушат
на солнце для длительного хранения вплоть до нового урожая, а также заго-
тавливают различные варенья, компоты и настойки.
113
 Лес и все производимое, связанное с дарами леса, всегда играло большую
роль в экономической и хозяйственной жизни горцев. Значительная часть
территории древней и современной Ингушетии покрыта лесами. Именно
этот фактор и обусловил первоначальный интерес ингушей к садоводству,
выращиванию культурных сортов деревьев и кустарников, использованию
продуктов садоводства в повседневной жизни.
Еще с древних времен ингуши придерживались строгой регламентации
при вырубке леса. В частности, нельзя было рубить на дрова следующие
ценные породы деревьев и кустарников: граб (пхаьн), сосну (дийхк), ки-
зил (эсти), березу (дакх), бук (поп) и другие ценные виды дерева. Леса и
территории, засаженные этими видами деревьев, считались священными;
некоторым видам деревьев приписывались целительные или иные маги-
ческие качества. Например, грецкий орех считается деревом, негативно
влияющим на энергетику человека, на его физическое и психологическое
состояние. По отношению к этому дереву у ингушей, как и у некоторых
кавказских народов, существует убеждение, что под ним нельзя спать во
избежание неизлечимого заболевания. Кроме того, существует поверье, что
во дворе, где растет грецкий орех, нельзя произносить проклятие, так как
оно непременно сбудется. Особо почитаемым было грушевое дерево. «Гру-
шевые деревья настолько почитались, что рубка их каралась объявлением
общественного позора  – вий кхайкорг  – наряду с убийством гостя, изме-
ной Родине и т.д. Особенно почитались деревья, покрывающиеся цветами
каждой весной. Существовало поверье, что если тень цветущего грушевого
дерева целый день падает на участок, то посевам не опасен дурной глаз.
А ежегодно цветущее дерево будто бы благотворно действует на урожай»
(Хасиев, 2004. С. 25).

СКОТОВОДСТВО
Скотоводство – один из древнейших видов хозяйственной деятельности
ингушей. Об этом свидетельствуют многочисленные археологические мате-
риалы, остеологические данные, петроглифы, фольклор, языческий пантеон
и различные письменные источники. Важным доказательством развития ско-
товодства у ингушей является наличие в местном пантеоне божества Галь-
Ерды  – патрона животноводства и общего благополучия. Географическое
расположение и природные ресурсы Ингушетии способствовали обеспече-
нию всех условий для развития этой отрасли хозяйства. «На протяжении
столетий рогатый скот, особенно мелкий, давал горцам все необходимое для
удовлетворения их насущных потребностей: мясо, молоко для сыра и масла,
шерсть и кожу для одежды и обуви... В натуральном хозяйстве древнего се-
верокавказского общества животноводство было ведущим видом» (Крупнов,
1960. С. 301). Продукты скотоводческого хозяйства ингушей находили широ-
кий сбыт на рынках Кизляра, Моздока Владикавказа, Назрани, а в середине
XIX в. и далеко за пределами края, давая средства для покупки зерна и дру-
гих предметов, необходимых в хозяйстве. Скот служил торговым (денежным)
эквивалентом, им оплачивали налог, аренду пастбищ, калым. По адату ин-
гушей штрафы в пользу потерпевшей стороны за любые виды преступления
114
чаще всего выплачивали крупным рогатым скотом (от нескольких десятков
до ста и более голов) (Далгат, 2008. С. 132).
Литературные источники XIX  в. позволяют изучать скотоводство ингу-
шей. Так, в начале XIX в. Л.Л. Штедер отмечал, что у ингушей развито ското-
водство, в хозяйстве имеются козы, овцы, ослы, мулы и лошади и небольшое
количество крупного рогатого скота (Städer, 1797. Р. 39). В работе Ю. Клапро-
та имеется ценная справка относительно арендной платы, из которой следует,
что за найм 10 овец и 10 ягнят необходимо было ежегодно отдавать приплод
в 8  голов скота, таким образом, к концу третьего года хозяину передавали
28  голов. За корову с теленком ежегодно отдавали по овце, а за кобылу  –
половину жеребят, которые от нее появлялись за этот период (Клапрот, 2005.
С. 57).
Система ведения скотоводства, формы ухода и содержание скота напря-
мую были связаны с географическим положением Ингушетии, характери-
зующимся острой нехваткой пахотных участков, пастбищ и сенокосов, зе-
мельным голодом. Крупный рогатый скот местной породы, отличавшийся
низкорослостью и выносливостью, имел огромное значение в системе жиз-
необеспечения. Роль крупного рогатого скота в хозяйстве горцев отмечали
многие исследователи Северного Кавказа. В этом отношении особого вни-
мания заслуживают работы Н. Грабовского, Г. Вертепова, Г. Мартиросиана,
В. Христиановича, Е. Крупнова и других ученых, исследовавших мате-
риальную культуру и быт народов Северного Кавказа, в том числе и ингу-
шей. О месте и значимости крупного рогатого скота в жизни горцев пишут
А.Д. Бесланеев и И.М. Шаманов: «крупный рогатый скот был главным по-
мощником в труде горского крестьянина, а также его кормильцем, так как
молочные продукты являлись основным продуктом питания горцев. Горский
крестьянин мог обойтись без овец, без лошадей, заменив их ослом или парой
быков, но без коров… он не был бы хозяином» (Бесланеев, Шаманов, 1972.
С. 10). Н. Решетин отмечал, что «доходы, приносимые скотоводством, слага-
ются главным образом из следующих статей: а) продажа скота, б) продажа
шерсти, в) продажа молочных продуктов» (Решетин, 1910).
У ингушей было развиты следующие основные формы скотоводства  –
стационарная и отгонная. Скот всех видов проводит лето на высокогорных
альпийских пастбищах; с сентября он спускается вниз на осенние и весенние
пастбища, с ноября же крупный рогатый скот спускается в деревню, где его
переводят на сухой корм; овец выгоняют на зимние пастбища. Зимние паст-
бища некоторых селений находились в их окрестностях. Жители селений,
которые не имели зимних пастбищ, вынуждены были держать скот на сухом
корму, поэтому он был в малом количестве, в противном случае они должны
были брать пастбища в аренду (Гамкрелидзе, 1968. С. 243). Основная масса
местного населения владела лишь небольшим количеством скота, таким, что-
бы обеспечить семью продуктами. Главной причиной этого было отсутствие
пастбищ и высокая арендная плата на землю для выпаса. Ч.  Ахриев писал,
что богатство и бедность жителей определялись количеством принадлежав-
шего семье скота. Если на одну семью приходилось 300–400 голов мелкого
рогатого скота, пара быков и лошадей, то семья считалась богатой, но таких
было очень мало; семьи, владевшие отарами в 40–50 голов овец, относили к
«прилично живущим», они составляли приблизительно четверть населения;
115
Стадо коров
Джейрахский район, с. Ольгети
Фото З.Р. Эльдиева, 2011 г.

Стадо буйволов
Джейрахский район, с. Ольгети
Фото З.Р. Эльдиева, 2011 г.

116
Уборка сена
Сунженский район, с. Галашки. Начало ХХ в.
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

Отара овец
Джейрахский район, с. Эрзи
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

117
владельцы же 4–5 баранов, нескольких ишаков и пары быков и те, кто ничего
не имел, были самой многочисленной группой. По его личным наблюдениям,
коровы в горах малорослы, хотя и дают хорошие надои молока (Ахриев, 1872.
№ 28).
Скотоводство во второй половине XIX в. начинает постепенно угасать.
Основной причиной такого положения дел Н.Ф. Грабовский, в 1865 г. изучав-
ший Горский участок Ингушского округа, видел в том, что жители Джейра-
ха, имевшие в прошлом большие стада, после передачи ингушских земель в
Тарской долине казакам вынуждены были распродавать скот из-за отсутствия
пастбищ, что привело к упадку скотоводства (Грабовский, 1868). В «Стати-
стических сведениях о народонаселении, скотоводстве и хлебопашестве ту-
земного населения Терской области» за 1866 г. приведены данные по Ингуш-
скому округу: коров было по одной на двор и менее одной на душу; овец и
коз  – по 4 на семью и менее одной на человека (Статистические сведения,
1868. № 38). В последующий период разведение крупного рогатого скота раз-
вивается слабо, схожая тенденция стала характерной для всего скотоводства
Ингушетии.
Овцеводство – один из древнейших и важнейших видов животноводства
у ингушей. Культ барана в быту имеет долгую историю и сохранился до
настоящего времени. Барана забивают в честь прибытия гостя, по случаю
рождения ребенка, по поводу состоявшегося сватовства и по иным торжест-
венным случаям. С древности у ингушей существовал особый вид жертвопри-
ношения барана (даца устагI). Характеризуя развитость в Терской области
животноводства, в частности, овцеводства, В. Аликов пишет: «Ингушские и
чеченские овцы суть продукты метизаций карачаевской овцы с тушинскими
и другими (курдючными) баранами и наоборот. Мясо ингушских и чеченских
овец очень вкусное» (Аликов, 1914. С. 103).
По материалам разных авторов начала XX в. в обязанности пастуха вхо-
дил не только выпас овец, но и их стрижка, дойка и приготовление сыра.
Шерсть, овечьи шкуры и сыр овцеводы продавали торговцам, а вырученные
деньги частично шли на аренду зимних и летних пастбищ. Пастухи на лет-
нем пастбище проводят время с мая по сентябрь, а в октябре баранта пере-
гоняется в Тарскую долину на всю зиму, где арендуются пастбища у казаков
(Вл. К-нь, 1900. С. 91). Комиссия по изучению Нагорной полосы Терской
области отмечала, что в Джейраховском и Хамхинском обществах выгоны и
«пастбища очень скудны и на горных пастбищах скот может пастись только
в течение двух месяцев. С сентября по 15 мая джейраховцы выпасают свой
скот на плоскости на арендуемых землях». В Хамхинском обществе из-за не-
достатка корма животных отдают в аренду на следующих условиях: за 20 овец
по истечении трех лет хозяин получал еще 8 голов с приплода. Скотоводство в
Цоринском обществе не могло обеспечить нужды населения, поэтому местные
жители прибегали к аренде земли на плоскости, которая ежегодно обходилась
им в 6632 руб. (Нагорная полоса Терской области, 1909). Подобная ситуация
была характерна для всего овцеводства горной Ингушетии.
Ингуши разводили различные породы овец, но предпочтение отдавали
тем, которые легче приживались в горах. Г.К. Мартиросиан в своем иссле-
довании отмечает, что «овца здесь грубошерстная, карачаевской породы,
длинножирнохвостая, но встречается и тушинская белой и коричневой ма-
сти» (Мартиросиан, 1928. С. 151). Горская (тушинская) порода овец распро-
118
странена по всему Северному Кавказу и в горных районах Грузии. Это мест-
ная порода овец, хорошо приспособленная ко всем условиям высокогорного
Кавказа  – к рельефу, растительности, климату (Шамиладзе, 1979. С. 173).
В Ингушетии тушинскую породу овец называют лоамара жа  – «горные
овцы // овцы горской породы». И в настоящее время в Ингушетии распро-
странена данная порода овец, которая на равнинной части известна под на-
званием бений жа  – «овцы грузинской // мохевской породы». Шерсть овец
горской породы считается наилучшей для ковроделия.
Разведение коз у ингушей не получило особого развития. Чаще всего их
использовали в качестве предводителей отары, поэтому больше 2–3 коз в
домашнем хозяйстве не держали. Несмотря на ограниченное развитие этой
отрасли, получили распространение козы различных пород: мясной, молоч-
ной и пуховой. Коз держали те семьи, которые не имели коров, ведь коза в
хозяйстве – это и молоко, и мясо, и пух, и шкура. Кроме того, козы в условиях
скалистых и труднопроходимых гор идеально подходили для домашнего со-
держания. Ф.И. Горепекин писал, что ингуши умели приручать даже камен-
ного козла (ПФА РАН. Ф. 142. Оп. 2. Д. 27. Л. 34).
Коза у ингушей – символ шустрого, подвижного, ловкого существа. Этот
образ очень часто используется в устойчивых сочетаниях: Газа мо кадай. –
«Неугомонный, быстрый, как коза»; Ловза яьнна бIийг мо. – «Разыграться, как
козленок»; Газа мо мара йоагIалац.  – «Неусидчивый, как коза». Поведение
козы, ее подвижный образ жизни отражены в устном народном творчестве, в
частности в притчах: «Как-то овцу спросили: «Хватает ли тебе травы на паст-
бище?» На что овца ответила: «Я все время шла бы и щипала траву, если бы
не жалела пастуха». На этот же вопрос коза ответила: “Мне хватило бы травы
на участке между моих четырех ног, если бы я не бегала назло пастуху”».
В ингушском фольклоре сохранились отголоски особого почитания козы в
прошлом. В горах Ингушетии было записано предание, согласно которому
известное языческое божество Тамыж-Ерды впервые явилось своим будущим
почитателям в образе белого козла. К пережиткам былого культа козла можно
отнести и так называемое козлиное воскресенье – праздник, справлявшийся
до недалекого прошлого в горных ингушских селениях накануне Нового года.
В этот день все стреляли в каменные мишени с особыми отметками бодж
(козел). Отличившихся в стрельбе награждали живыми козами. Магическое
значение козла у разных народов С.А. Токарев связывает с идеей плодородия
(Токарев, 1957. С. 57). Языческий культ козы в настоящее время прослежива-
ется с трудом, в силу появления культа барана, обусловленного исламизацией
ингушей, в обрядность которого баран вошел как жертвенное животное.
Ингуши с древних пор разводили лошадей и широко использовали их.
Конь на протяжении десятков веков оказывал неоценимые услуги горцам во
многих сферах их деятельности и пользовался особым уважением. Не каж-
дый горец мог иметь коня, поэтому его наличие в хозяйстве считалось одним
из признаков состоятельности семьи. В каждом дворе мелось специальное
место для привязывания коня – караз (изначально – каменная коновязь у ба-
шен), так как любой гость пользовался конем как единственным средством
передвижения в горах. «Даже в высокогорных районах, где коневодство не
получило большого распространения, коновязь была необходимым элемен-
том двора, связанная с обычаем горского гостеприимства» (Калоев, 1993.
С. 190).
119
 Коневодство играло значительную роль в экономической жизни, что на-
шло свое отражение в лексике. Говр (лошадь) является для горских народов
символом красоты, стремительности, силы и гармонии. Малорослые, но
выносливые, легкие на ход, в нагорной полосе они были незаменимы для
верховой езды, с которой горцы свыклись благодаря историческим и топо-
графическим условиям. Особое значение верховой езды в горной Ингушетии
в виду отсутствия удобных путей сообщения отмечает Г. Вертепов: «Коне-
водство у ингушей развито очень высоко. Это объясняется, с одной стороны,
потребностью кавказского туземца в верховой лошади, а с другой – большим
спросом среди туземного населения на продукты скотоводства» (Вертепов,
Максимов, 1892. С. 49). О большой популярности лошади свидетельствует и
то, что о ней сложено немало сказок, легенд, она воспевается в героических
песнях. В ингушском языке сохранились названия мифологических коней:
трехногий конек (гIулинг), всадником которого был легендарный Бийдолг-
Баьре, который позднее нашел отраженние в мифологиях различных народов
(к примеру – в образе почитаемого осетинами Уастырджи); буракъ – мифи-
ческий конь, понимающий человеческую речь. Вплоть до второй половины
XX в. сохранялся обычай дарить племяннику (сыну сестры) коня на его со-
вершеннолетие. Коневодство было выгодной отраслью хозяйства, и опытным
коневодам оно давало солидный доход. В прошлом в Ингушетии состоя-
тельные люди имели значительные табуны, лошади были только местные
и довольно хороших качеств. Табуны в течение круглого года содержались
под открытым небом и на подножном корму, исключение составляли только
породистые скаковые и боевые кони, которые большей частью находились на
стойловом содержании. Помимо этого, в качестве рабочих лошадей исполь-
зовали меринов, продавали их казакам и другим соседним народам.
Кроме лошадей, ингуши содержали в хозяйстве мула и осла – родствен-
ных лошади домашних животных. Их мясо и молоко не употребляются в
пищу, а самих их используют как вьючных животных. Роль этих животных,
особенно осла, в хозяйстве огромна. Осел иногда выполняет даже непосиль-
ную для лошади работу, по узким и крутым горным тропам он везет тяжелый
груз. Исключительно работоспособное, неприхотливое, это животное служит
жителям многих горных районов Ингушетии и по сей день.
В личных подсобных хозяйствах ингуши традиционно содержали и
содержат птицу, в том числе: кур (котамаш), индюков (москалаш), гусей
(гIажаш), уток (боабишкаш). Кроме мяса и яиц в хозяйстве используют и
перо, получаемое от домашней птицы.
Животноводство – ведущее направление сельского хозяйства, благопри-
ятные природно-климатические условия, наличие пастбищ и сенокосов спо-
собствуют развитию в Ингушетии мясного и мясомолочного скотоводства,
овцеводства, козоводства.

ОХОТА
Охота (чаьрахьал)  – одно из древнейших хозяйственных занятий ингу-
шей. С развитием скотоводства и земледелия она стала играть подсобную
роль в жизни горцев и до настоящего времени продолжает оставаться одним
120
из видов хозяйственной деятельности. О бытовании данного вида промысла
свидетельствуют выявляемые при раскопках средневековых памятников ос-
теологические материалы, предназначенные для охоты на диких животных
ножи и отдельные типы наконечников стрел; изображения на надземных
усыпальницах эпохи позднего Средневековья оленей и сцен охоты на них;
устное народное творчество, изобилующее охотничьими сюжетами; раз-
личные поверья ингушей, связанные с дикими животными (Крупнов, 1960;
Мужухоев, 1989). В ингушском пантеоне функции бога охоты принадлежали
Елте – покровителю одиноких путников, охотников и зверей. Примечатель-
но, что символом Елты было хлебное зерно. Видимо, в ранний период ему
отводились функции не только бога охоты, но и земледелия и плодородия.
Позднее в пантеоне выделились отдельные божества – покровители земледе-
лия, плодородия и т.п. К концу ХIХ в. представления о Елте были утрачены,
и роль бога охоты была отведена божеству Молдз-Ерды, известному также
как бог войны. Охота никогда не обходилась без предварительных молитв к
божеству охоты. «Множество свидетельств о занятиях охотой сохранились в
ингушском фольклоре. Таковы предания о Сеска Солсе, об охотнике Ахмеде,
который “охотой кормил 300 человек” (Крупнов, 1971. С. 129).
О существовании у ингушей культа зверей свидетельствуют изображения
различных животных на рукоятках боевого холодного оружия, украшениях-
подвесках и пряжках, а также сохранившиеся отголоски целительной магии,
основывающейся на приписываемых определенным частям тела животного
лечебных свойствах. Были известны целые фамилии, которые славились как
охотничьи (Буружевы, Евкуровы, Цуровы, Цицкиевы и др.).
В горной Ингушетии среди охотников выработалась особая охотничья
лексика, в соответствии с которой охотничьи термины и понятия выражались
иносказательно. Употребление особого охотничьего языка (чаьрахьий мотт)
возникло как магическое средство, к которому охотники прибегали для удачи
в промысле (Крупнов, 1971. С. 181–182). Применение этого приема требовало
известных словесных запретов (табу) на некоторые слова из охотничьей лек-
сики, прежде всего на названия ряда животных и некоторых птиц. Охотники
делали это для того, чтобы их не поняли и намерения охотника не стали из-
вестными зверям. Именно поэтому охотник произносил не настоящие назва-
ния зверей, а условные.
В горной Ингушетии охотились как на диких животных аькха  – зверь
вообще // дикое животное, так и на пернатую дичь – оалхазарами. Объектами
охоты чаще всего становились: косуля (лийг); лиса (цхьогал); серна (мосар);
медведь (ча); тур (хьагI); самец тура (масар) (инг. самка тура – шунг); волк
(бордз); дикая свинья (аькха хьакха//нал).
Археологический и этнографический материалы подтверждают наличие
в далеком прошлом у ингушей верований в различных духов  – добрых и
злых, существование различных божеств предков (тотемов), иногда в виде
птиц и животных, покровителей домашнего очага, охоты, урожая и т.д. Этим
обусловлено, что охоту сопровождал целый комплекс магических действий
(Чурсин, 1929. С. 17–20). К охоте готовили особое охотничье снаряжение –
чарахьий гIирс. Хулчеш – обувь из грубой сыромятной кожи с плотной плете-
ной подошвой, рассчитанной как средство против скольжения. Внутрь этой
обуви клали стебли ковыля (огар къаж), которые не пропускали воду, сохра-
121
няя ноги охотника в тепле. Обычно каждый охотник летом высушивал ковыль
и хранил на чердаке, ведь охота шла и в зимнее время. К хулчеш имелись и
специальные подковы в форме треугольника – батхараш (охотничьи подко-
вы). Их применяли в целях предотвращения скольжения в том случае, если
охотники шли высоко в горы за турами. Необходимой частью снарежения яв-
лялись также охотничья палка (Iаса) и клюка с наконечником, изготовленным
из рога крупного рогатого скота (гебагIа).
Из оружия для охоты горцы чаще всего использовали чарахьий топ – охот-
ничье ружье или шолгоара топ – двуствольное ружье. Кремниевое оружие и
мушкеты обозначались как моакхъаз топ, пистолеты – моакхъаз тапч. Имели
распространение и другие виды оружия, обозначавшиеся в ингушском язы-
ке по месту его производства или по названию народа, у которого оно было
заимствовано: мажара топ  – маджарское ружье; гIирмий топ  – крымское
ружье; хьонкар топ – турецкое ружье; германа топ – германское // немецкое
ружье; ингилса топ – английское ружье; эрсий топ – русское ружье и др. Для
подстреленной дичи охотник брал с собой заплечную сумку (вариант ягдта-
ша) из козьей шкуры (тIорми // тIормиг). Для еды, заготовленной впрок на
дорогу (охотники нередко уходили из дома на несколько суток), использова-
лась сумка из козьей кожи (качилг). Кроме того, для охоты необходимы были:
молха – порох; чаь рахьий урс – охотничий нож, который имеет в ингушском
языке и иное название – ботт бола урс (нож с ножнами). В охотничьей сумке
всегда держали – ремни из грубой кожи (чIорбалаш) на случай, если охотни-
ку придется на себе нести тушу подстреленного животного. Отправлялись
охотники в дорогу ночью или утром до рассвета – сецца, чтобы не встретить
никого, ведь встреча с «неблагоприятным» человеком (келанна саг) могла
предвещать неудачу.
У ингушей, как и у других кавказских народов, существовала строгая
регламентация числа убиваемых на охоте животных. Сколько бы ни было
человек в охотничьей группе, больше 2–3 животных нельзя было убивать. Не
разрешалось трогать и стельное животное. После удачной охоты рога и че-
реп животного относили к святилищу с молитвами благодарности богу Елте,
одну из филейных частей туши должны были непременно отнести жрецу. Эти
правила строго соблюдались в период язычества. По народным верованиям,
удачная охота зависела от милости и расположения одноглазого бога охоты
Елта (Далгат, 1972; Сказки, сказания и предания, 1986). Имя бога охоты даже
не произносилось после захода солнца и всячески табуировалось (Крупнов,
1971. С. 181–182).
Пережитком древнего охотничьего хозяйства является обычай, по кото-
рому мясом и мясной пищей ведал исключительно один из мужчин. Обычно
это был глава семьи или старший в охотничьей группе. То же самое проис-
ходило (происходит и в настоящее время) на общественных пирах, свадьбах
и поминках, когда йаь тIа латтар (букв.: стоящий на котле; обязательно
мужчина) распределяет мясо (говядину, баранину). Также с древних времен,
когда охота являлась единственным средством добычи пропитания, дошел до
наших дней обычай отдавать голову и шкуру животного тому, кто его под-
стрелил или свежевал.
В среде охотников существовали свои правила. Если мужчина охотился
в одиночку, то он не всегда был в состоянии забрать целую тушу убитого
122
животного. В таком случае охотник возвращался домой и брал повозку или
иное транспортное средство, а также мог взять с собой кого-то из близких
или соседей. Если за время его отсутствия кто-нибудь обнаруживал убитое
животное, он не имел права трогать чужую добычу. Оставленную таким об-
разом на время, без присмотра тушу животного называют чаь рахьий лар –
след охотника. У ингушей, к убитым на охоте животным не допускалось пре-
небрежительного, грубого отношения. Дичь нельзя было волочить по земле,
сбрасывать со скалы вниз и т.п.
Самой популярной у ингушей считается охота на туров. Хорошим охот-
ником называют того, кто ходит на тура, так как охота на него чрезвычайно
трудна и сопряжена с большим риском для здоровья, а то и жизни: туры оби-
тают в недоступных местах скалистых гор и крайне редко спускаются вниз.
К местам обитания тура охотники взбираются по узким тропинкам, которые
вьются над бездонными пропастями. Поднимались охотники на такие скалы
пешком, а если они убивали животное, то нести его приходилось на себе.
Здесь крайне необходимыми оказывались специальная подкованная обувь
(батхараш теха хулчеш) и ремни для привязывания туши животного (чIор-
балаш).
Высоко ценилась и охота на медведя. Возможно, что в глубокой древности
у ингушей было тотемическое осмысление медведя как олицетворения силы и
свирепости. Его имя было табуировано и не дошло до нас. В настоящее время
его называют словом ча. В лечебной магии нашли применение когти медве-
дя, их считают очень действенным амулетом. Медвежьи когти и в настоящее
время можно увидеть на шее коня, на детской люльке как оберег от сглаза и
нечистой силы. Медвежье мясо и сало употребляют как лечебное средство
против ревматизма, туберкулеза и при простудных заболеваниях. Поэтому
мясо добытого медведя почти каждая семья хранила впрок в вяленом виде.
Шкура медведя использовалась вместо ковра или как украшение жилища.
Отдельно следует выделить охоту на кабана. «Находки свиных костей,
кабаньих клыков как украшений и как предметов домашнего обихода, восхи-
щение силой вепря в фольклоре дают представление о распространенности
этого животного в прошлом» (Алироев, 1970. С. 15). Однако с принятием ин-
гушами ислама охота на данный вид животных прекратилась.
Охота давала не только мясо, кожу, мех, но и сырье для изготовления ру-
коятей ножей и кинжалов, деталей конской упряжи и разнообразных поделок
из кости оленей, быков, коз, кабанов и др. (Очерки истории Чечено-Ингуш-
ской АССР. 1967. С. 18).

ПЧЕЛОВОДСТВО
Пчеловодство считалось среди ингушей важным промыслом. До при-
ручения пчел мед диких пчел (хъун модз  – лесной мед) добывали из дупел
деревьев в лесу. Мед, получаемый на Кавказе, имел высокие качества и поль-
зовался спросом на мировом рынке: белоакациевый, липовый, мед с альпий-
ского разнотравья и др. В источнике XIX в. отмечалось, что цоринцы, назра-
новцы и карабулаки (название территориальных групп ингушей) занимаются
пчеловодством (Военно-статистический…, 1851. С. 78). «Они обменивают
123
мед и воск на то, что им необходимо», – свидетельствует И. Бларамберг (Бла-
рамберг, 2010. С. 330). Развитию пчеловодства благоприятствовало наличие
в Ингушетии большого числа медоносных растений. С пчелами ингуши ассо-
циировали изобилие (беркат), а пчеловодство считали почетным делом. Хо-
рошими пчеловодами слыли горцы из сел. Верхний Пялинг, Цхаралте, Аршаг
(Чахкиев, 2009. Т. 2.), жители предгорных селений Алкун, Мужичи, Датых.
Северо-восточней поляны от селения Гул находится местечко «МоздагIие», –
пишет А. Сулейманов, считая, что это название говорит о высоком развитии
пчеловодства у ингушей (Сулейманов, 1978. С. 76).
Распространение пчеловодства подтверждается наличием в ингушском
языке терминов: пчела (нокрий модз); воск (боалоз); пчеломатка (аьла),
трутень (жуккарг); улей-пчелосемья (никх); медок, напиток из меда (меза
маллар); соты (улхаш); прополис (шаьлмаз); пасека (мозгIал); нектар (дур-
гал) и др. Этнограф Б.А. Хайров насчитал до 150 ингушских пчеловодческих
терминов. Различают сорта меда: свежий мед из улья только отделившейся
семьи пчел (фаь модз), мед в сотах (улх модз), белый цветочный мед (кей
модз), который считается качественным и целебным, мед с разнотравья (баь-
ца модз), мед горчичного цвета (Iаьржа модз) и т.д. (Мерешков, 2007). Про-
цесс роения пчелосемьи ингуши называют никх боалар. Ее тут же помещают
в отдельную корзину. Благодатный улей (фаьра никх)  – говорили в случае,
когда рой текущего года успевал развиться до нормальной семьи и в свою
очередь отпустить новый рой в тот же сезон (ПМА, 2012).
Содержали пчел чаще зажиточные люди, имевшие до 100 пчелосемей.
Каждый держал пчел из желания сделать подарок другому в виде пчелосемьи
или меда, встретить гостя и т.д. К примеру в 1920-е годы у Мурцала Хайрова
(1855–1949) из с. Датых было 200 пчелосемей. В быту широко пользовались
медом и воском. Мед доставали из ульев, окуривая пчел. «Гость, принятый
медом, собранным окуриванием пчел» (Никх бийна тIаийца хаьша), – гово-
рили, желая подчеркнуть высокий уровень гостеприимства. Это нечто вроде
принятия гостя резанием барана (УстагI бийна тIаийца хаьша). И в первом
и во втором случае мы наблюдаем этикет почитания гостя и угощения его
такими ценными продуктами, как мед и баранина.
Пчел содержали в плетеных ульях. Материалом для их создания служили
дерево, кора, тонкие прутья орешника, ивы. Весь материал заготавливался
поздней осенью и зимой, когда заготовленная древесина не была подверже-
на гниению и не поражалась жуком-древоточцем. Ранней весной, с началом
весеннего сокодвижения в растениях, заготовку прекращали (ПМА, 2012).
Характерный для многих регионов Кавказа улей, который встречался и у ин-
гушей – это сапетка (плетеный улей). Умельцы делали сапетки, напоминаю-
щие форму корзины, отсюда и ингушское название сапетки – тускар. В каче-
стве рам использовали переплетенные тонкие ветки, на которых пчелы сами
делали соты. Для лучшей теплоизоляции сапетки обмазывали смесью глины,
древесной золы и мелкой соломы и, накрыв соломенной «крышей», оставля-
ли маленькое отверстие-леток в качестве дверцы для пчел. Их устанавливали
на подставках. Толщина стенок сапетки составляла 5–7 см. Кроме этого, в
комплект улья такой конструкции входили деревянное округлое дно (пхо),
которое служило одновременно подставкой и такой же формы потолочина
(бада улг); потолочина обычно состояла из нескольких деталей для доступа
124
в гнездо. Внутрь почти всегда ставилась крестовина (караз) для крепления к
ней сот. Для утепления применялись маты (аьргаш) из рогоза (тумарг) или
осоки (шарш). Сверху улей покрывался различным материалом  – липовым
лубом (хьеха коаст), болотной осокой, камышом (эрз) и т.д. Леток обычно де-
лался в середине улья, иногда практиковались нижние летки, которые в основ-
ном служили для удаления сора и подмора пчел, а также для их окуривания.
Нижний леток был округлой формы и закрывался деревянной втулкой (тIус).
Верхний леток мог быть как круглым, так и продольным (1 × 15 см). Высота
улья составляла 50–70 см и более; это зависело от сметливости пчеловода и
применяемой им техники пчеловождения. Диаметр улья оставался почти не-
изменным  – приблизительно 30–35 см. Такие сапетки стояли годами. Пчел
не возили с места на место. После появления русских на Кавказе стали появ-
ляться колодные ульи, выполненные из кусков дерева высотой до полутора
метров и диаметром 35–40 см. Иногда горцы использовали под ульи глиня-
ные кувшины, дно которых отделялось и позволяло брать мед, сохраняя пчел.
Зимой ульи находились в медовнице (модзгIали), т.е. в специальноv по-
мещении. Оно редко отапливалось; на землю стелили солому, на нее ставили
ульи и поверх также накрывали соломой (ПМА, 2009).
В конце XIX в. к ингушам начали проникать рамочные ульи. Но до при-
нятия их горцами прошло немало времени. Профессиональные пчеловоды –
ученые Г.А. Кожевников, Н.Н. Шавров и К.А. Горбачев, занимавшиеся в
конце ХIХ в. исследованием пчеловодства на Кавказе, отмечали глубокую
приверженность местных пчеловодов национальным обычаям, их крайне
недоверчивое отношение ко всему новому. Почти всюду на пчельниках были
развешаны на кольях и изгородях или положены на ульи черепа лошадей,
коров и баранов, якобы помогающие отвести злых духов, запугать их; к па-
секе не допускали посторонних, боялись дурного глаза. И сегодня пчеловоду,
который жалуется на плохое состояние пасеки говорят: «Надо череп коня
использовать для оберега» (Говра корта богIа безаIа). С целью снятия сглаза
ингуши подвешивали к ульям красные лоскуты. «На пчельниках в селениях
Мецхал и Лежг мы видели различные амулеты, предохраняющие от дурного
глаза» (1963. С. 34), – писал Л.П. Семенов. К рамочному пчеловодству первы-
ми переходили состоятельные семьи. В одной корзине помешалось 6 рамок.
Шахбот Газдиев, окончивший Ростовский Лесничий институт в 1894 г., и со-
провождавший в одной из экспедиций Е. Крупнова, первым завез рамочные
ульи в горное селение Эгикал. Его жена Ермат занималась пчеловодством.
У них же появилась и первая в горах медогонка (ПМА, 2009).
Пчеловоды часть меда раздавали в качестве добровольного пожертвова-
ния малоимущим семьям и близким соседям. Пчеловодство давало и опреде-
ленный заработок. Горный мед имел большой спрос на рынке. Из Ингушетии
ежегодно вывозился мед по несколько тысяч пудов в Кизляр, Моздок, Влади-
кавказ, Грозный (Сулейманов, 1978. С. 76).
Из меда готовили разные напитки, в том числе медовуху (мерз-малар)–
кипяченую воду с медом. О напитке из меда «мерз-малар» писал Ю. Мар-
гошвили (Маргошвили, 1990. С. 110). Напиток из одной части меда и шести
частей воды называли «напитком для гостя» (хаьша даар) (ПМА, 2010).
Готовили и алкогольные напитки из меда: для этого окисляли определенное
количество меда, подвергали брожению с добавлением хмеля (хо).
125
Передвижная пасека
Сунженский район, ст. Нестеровская
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

Пчеловод на пасеке
Сунженский район, ст. Нестеровская
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

126
 Продукция комбината «Ингушский мед»
Республика Ингушетия, г. Назрань
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

Мед высоко ценился ингушами, с ним сравнивали самые добрые ощуще-

ния. Издавна существует традиция, когда невестку встречают у порога дома и
угощают медом со словами: «Чтобы жили мы подобно меду в сладости» (Мо-
дзмо мерза дахалда вей). В старинной ингушской песне-пожелании поется о
том, чтобы отношения невестки с семьей жениха были слаще процеженного
меда (Ноакхарий тускарчара фаьмодз санна, цул мерзаг1а яхийла хьо керда-
чаа дезалца…; кер – ястреб) (ПМА, 2012). «Трудится как пчела» (Нокхармоза
мо къахьегаш ва), – говорят ингуши о трудолюбивом человеке.
Мед и другие продукты пчеловодства  – прополис (шаьлмаз), воск (боа-
лоз) использовались в народной медицине ингушей.
В настоящее время пчеловодство в Ингушетии стабильно развивается.
Так, на протяжении трех десятилетий занимается пчеловодством директор
пчеловодческого предприятия «Сунженское» Мовлат Махмудович Костоев.
Крупным пчеловодческим хозяйством в республике является ГУП «Нектар».
Много в республике частников, занимающихся разведением пчел. Каждый
пчеловод имеет свой опыт работы с пчелами, унаследованный от предков и
приобретенный опытом.

ДОБЫЧА СОЛИ
Соль была самым дефицитным продуктом в хозяйстве и быту ингушей.
Она ценилась в меновой торговле, в скотоводстве, в национальной кухне.
К ней относились очень бережно и использовали в хозяйстве рационально.
127
Отношение к соли носило и носит у ингушей сакральный характер. Грехов-
ным считается наступить на упавшую крупинку соли. Пищевую соль хранят
в специальной посуде. Соль высоко ценится и сегодня, несмотря на то, что
она стала доступной.
В Ингушетии было несколько источников по добычи соли: в Датыхском
районе, в Галашкинской даче, на правом берегу р. Асса, в так называемой
Соляной балке – в 40 верстах к востоку от Владикавказа (Мартиросиан, 1996.
С. 300). Поваренная соль из Датыхского источника была выставлена в 1889 г.
на Тифлисской выставке и хозяин источника был награжден малой серебря-
ной медалью. Селение Датых славилось своими запасами соли далеко за пре-
делами Ингушетии; были известны имена опытных местных солеваров. Вы-
сокое качество соленых источников отмечал штаб-лекарь С.И. Зубов (АКАК,
1870. С. 97). П.С. Паллас писал: «В земле ингушей есть очень мощный со-
ляной источник; его вода, как говорят, столь насыщена солью, что два ведра
воды из него дают ведро соли; этот источник небольшим ручейком впадает
в Фортан (р. Фортанга. – З.Д.)» (Паллас, 1996. С. 250). О практической выго-
де для государства от соляного источника, обеспечивающего кистин, галга-
евцев, карабулаков, писал генерал майор И.П. Дельпоцо в рапорте генералу
А.П. Тормасову. В документе говорится об учреждении там воинского поста
и обустройстве солеварни для получения реальной выгоды для казны (Мар-
тиросиан, 1996. С. 299). Постепенно некоторые соляные источники отошли
в казну. Спрос на соль стал возрастать после строительства Владикавказской
железной дороги. В период Гражданской войны 1918–1920 гг. и разрухи за-
пасы соли в стране исчерпались, и местная соль стала источником дохода для
населения. В последующие годы добыча соли в с. Датых продолжала носить
кустарный характер. Нередко соляные источники сдавались в аренду.
Солевары имели свои секреты, которыми они редко делились с други-
ми. Чаще всего передавали свои методы вываривания соли по наследству.
Для добычи соли рядом с солеными озерцами ставили котлы, в которых и
вываривали соль. Иногда до утра заливали соленую воду в котлы. Работа
была изнурительной, долгой. После выкипания воды на дне оставалась соль.
Чтобы соль получалась белоснежной, добавляли кровь забитого животного,
куски сала или курдюка. Если кто-то из села резал скотину, тут же сообщали
солеварам, чтобы те могли собрать кровь животного. После принятия ислама
добавление крови перестали практиковать. Получившуюся кашеобразную
соль раскладывали на солнце и сушили. На соляных промыслах работали как
мужчины, так и женщины. От изнурительного труда многие болели. Были
распространены кожные заболевания из-за постоянного контакта с солью.
Торговцы солью из Датыха везли соль в мешках, навьюченных на лоша-
дей, в Галашки, затем по дороге Герчоч выходили к с. Ахки-юрт, оттуда в с.
Галгай-юрт. Поваренная соль из Датыха очень высоко ценилась в горах и на
равнине, ее продавали на рынках Владикавказа и Грозного, а иногда возили
на арбе по селам и продавали (ПМА, 2009). Отметим, что соль использовали
и для скота.
Занимавшиеся соляным промыслом люди считались зажиточными. Про-
дажа соли была достаточно прибыльной, поэтому они не занимались хлебо-
пашеством и жили за счет доходов от соляных промыслов. В связи с депор-
тацией ингушского народа (1944–1957) производство соли пришло в упадок.
128
 В настоящее время соляной промысел непопулярен в Ингушетии. Глава
администрации с. Датых (1996–1997 гг.) Б.А. Хайров, зная, что вдоль берега
р. Фортанги еще есть неиспользованные источники соли, попытался разрабо-
тать одну из заброшенных скважин, и в течение сезона здесь добывали соль.
Тем не менее добычу соли в республике сочли нерентабельным.

ТРАДИЦИОННЫЕ РЕМЕСЛА
Занятия ремеслами составляли значительную часть хозяйственной дея-
тельности в Ингушетии. Владевший каким-то ремеслом, мастеровой (пхьар),
пользовался в народе особым уважением: в основе этого слова – «архаизм»
пхьа (тетива лука, стрела)… К слову пхьар по значению примыкает понятие
умелец (говзо или говзанча)» (Зязиков, 2011. С. 59). Во все времена неиз-
менным оставалось желание украсить свой быт. Искусно украшались празд-
ничные и ритуальные предметы, особым образом отмечались значительные
события в жизни семьи: рождение, свадьба, похороны, сев, косьба, жатва.
Праздники сопровождались обрядами и большими народными гуляньями,
в которых наряду с музыкой, песнями, танцами немалая роль отводилась
предметам бытового назначения, художественным изделиям. Каждый мастер
вкладывал в свое изделие любовь и талант. Имена наиболее искусных ма-
стеров сохранялись в народной памяти. Мастерство передавалось от отца к
сыну, от матери к дочери, от деда к внуку, буквально «из рук в руки». Было
развито изготовление изделий из шерсти, кожи, дерева, глины, камня, метал-
ла – железа, меди и серебра.

Обработка дерева

Согласно Н. Гриценко (Гриценко, 1961. С. 62), деревообработка имела у

ингушей развитый характер, что объяснялось богатой сырьевой базой. Тем не
менее к лесу относились бережно и рубили его в строго определенное время.
Так, было запрещено рубить деревья в новолуние (Гаситашвили, 1967. С. 88).
В неприкосновенных лесах (соцаялатта хьу), считавшихся священными, де-
ревья не рубили совсем. Запрещалось рубить на дрова дуб (надж), граб (пха),
сосну (корсам), кизил (эсти), березу (дакх), бук (поп), тис ягодный (база).
Ингуши почитали такие деревья, как груша (кхора), орех (бIар), гордовина
(турс). Палку из гордовины (турс гIадж) старались иметь в домк как оберег.
Посохи жрецов делали из гордовины. В настоящее время в руках старейшин
можно увидеть палки из этого дерева, их привязывают к детской колыбельке.
На многообразие изделий из дерева обратил внимание Л.П. Семенов.
В святилище Маго-Ерды им были обнаружены «деревянный четырехуголь-
ный жреческий шест, покрытый резным геометрическим орнаментом; дере-
вянные кубки в виде круглых бокалов на ножке» и другие предметы (Семе-
нов, 1963. С. 14).
Из дуба строили мосты, делали мебель и деревянные части оружия.
В строительстве использовали бук. Из упругих пород деревьев делали луки,
из граба  – стрелы (тIаьск), из полевого клена (къоахк)  – приклады ружей,
ножны, рукояти кинжалов (Агиева, 2011а. С. 195).
129
 Из дерева изготовляли газырницы (бустама бот) для черкески, щиты.
Вот описание щита, обнаруженного Л.П. Семеновым в горной Ингушетии:
«… деревянный круглый щит, обтянутый кожей и покрытый красочным узо-
ром, снаружи к щиту прикреплены 4 небольшие железные петли и остатки
тонких узких ремешков, прикрепленных к ним или к самому щиту: диаметр
щитка 0,53 метра; по краям щит обтянут тонкой кожаной полоской» (Семе-
нов, 1960. С. 48).
Деревянными были мельницы (хвайра), деревообрабатывающие станки
(цIоахьар), которые приводились в движение течением быстрых горных рек
(существовали станки, приводившиеся в движение с помощью ног); а так
же средства передвижения, сельскохозяйственные орудия и разная утварь:
арба (ворд), сани (соалоз), фургоны (гIудалкх), деревянный плуг (нух), грабли
(йолхьинг), вилы (шода), сундуки (тIоргац), корыта разных размеров (чара),
ткацкие станки (дахьар). Бороны (макха) делали из бука, акации и ясеня (поп,
къарцхал, къахььэсти), тяжелые грабли (кIомсар) – из акации.
Из дерева изготовляли мебель – стулья (гIанд), люльки (ага), невысокие
круглые столики на трех ножках (шу) и др. Предпочтение отдавали круглым
столам. Особым искусством исполнения отличались столы и кресла, которые
предназначались для гостиной, кресла для стариков. Кресла выдалбливали из
цельного ствола и богато украшали орнаментом.
Широко бытовало плетение. Плетеными были некоторые типы жилища,
обмазанные глиной, террасы-пристройки к дому (ийче), навес (отар), летний
навес для скота (гIота), курятник (котам бу; горинг), сапетка (доа), горизон-
тальные и вертикальные плетеные изгороди (зIар), предметы хозяйственного
назначения: корзины с ручками (доккатускараш) для хозяйственных нужд,
конусообразные корзины для ловли рыбы (чкъаьрий лувца доа). До сих пор в
ингушских селах еще можно увидеть плетеные заборы, сапетки и корзины.
Из тонких прутьев кустарников, ивы делали сапетки (тускар) для пчел.
Бывали мастера, которые плели их из тонких ореховых веток, обмазывали
глиной и продавали. В изготовлении сапеток могли быть задействованы все
члены семьи, в том числе престарелые и малолетние. Лоза и иные материалы
заготавливались обычно возле селения и доставлялись детьми-подростками
или стариками на осликах, так как этот труд не считался особо тяжелым.
В основном плетением сапеток занимались дети, старики и женщины.
В домашних промыслах использовали стебли осоки (шарш) и тростника
(эрз) для плетения циновок (аьргаша). Их стелили под матрасы, ими застила-
ли полы (ПМА, 2011).
Кора сосны и кавказской березы служили долгое время для горцев све-
тильниками. Для изготовления посуды использовали древесину лиственных
пород, обычно груши (кхора), липы (хIерх), карагача (муш), ясеня (къахььэ-
сти), орешника (бIаринг), акации (къарцхал). Мастера считали дуб, высох-
ший на корню, одним из лучших материалов (ПхьегIаш е дика я ураягIаш
йокъаенна надж). Это говорит о бережном отношении народа к природе, о
рациональном использовании природных ресурсов (Мерешков, 2007. С. 11).
Деревянные изделия могли быть долблеными, резаными, точеными. Из
дерева делали бочки (пед), деревянные кадушки для хранения сыра (нахчий
пед), ящики для хранения зерна (кIе), маслобойки (кульг), кадки для дойки
(тIаккха), ведра (ведар) и другие емкости. Е.И. Крупнов пишет о том, что в
130
ингушских склепах «встречаются в значительном числе различные деревян-
ные сосуды: чашки, миски, кружки, кубки. Все они сделаны из мягких пород
дерева, преимущественно из липы, но уже на примитивном токарном станке.
На них сохранились явные следы вращения сосудов в процессе изготовления»
(Крупнов, 2008. С. 118). Деревянная посуда, изготовленная на токарном стан-
ке, наиболее характерна для XVI – начала XIX в. (Чахкиев, 1998. С. 66). По
рассказам информаторов, жители горного селения Барах – Исмаил, Ибрагим
и Адл имели свой токарный станок в начале ХХ в. на горной р. Дунгул (при-
ток р. Ассы). На этом станке они делали колеса, которые покрывали желез-
ными шинами, а также обычные сковородки (Iаькха), сковородки с средними
бортиками (йоалгIо), сковородки с низким бортиком (заьзгь) широкие чаши
(оаркхув), чашки (кадаш), чары (чами), кружки (куришкаш), бочки (кизгаш)
для хранения сухих продуктов и др. (ПМА, 2011).
В домашних условиях изготовляли большие тарелки (шуа), лопаточки
(пескаш), черпаки различной формы (кодальгаш), липовые кадушки (бустар-
гаш), ложки (айгаш), вилки (маараш). По рассказам информантов, каждый
мастер обладал своими секретами. Так Губашк Дзарахов из с. Фалхан созда-
вал различную посуду из дерева, отшлифовывал ее до блеска стеклом, затем
варил в топленом масле и сушил (ПМА, 2007). Ритуальные чаши (галих) с
резным узором, с ручками в виде турьей головы с закрученными рогами пе-
редавались в семье из поколения в поколение. Чаши культового назначения
обычно вырезали из граба (пха), ореха (бIар).
У ингушей была развита художественная рельефная резьба по дереву. В
ходе археологических экспедиций в горной Ингушетии найдено немало де-
ревянных предметов, в том числе и гробы, богато орнаментированные резны-
ми рисунками. Геометрическими фигурами и солярными знаками украшали
деревянные люльки, гладильные устройства, сундуки, музыкальные инстру-
менты, шкатулки, деревянные газыри. Об орнаменте в виде клеток пишет Х.
Акиев: его «наносили на емкости, где хранилось зерно и другие богатства,
на крышки гробов, могильные плиты, центральный столб в сакле, сундуки,
спинки кроватей, на изображение богини плодородия» (Акиев, 1989. С. 28).
Обработкой дерева занимались во всех селениях. Особым искусством
отличались Измайловы, Хамхоевы из с. Исмайл-юрт, Льяновы из Верхнего
Джейраха (Чахкиев, 2009. С. 6, 12) и др. В с. Верхний Пялинг сохранились
оригинальные в конструктивном исполнении дверные и оконные проемы
(Чахкиев, 2009. С. 37).
Современные мастера в основном изготовляют мебель, востребованным
является изготовление окон, дверей и других предметов. До настоящего
времени из местных пород деревьев в домашних условиях изготавливаются
колыбели (ага), детские кроватки (берий менгеш), маленькие стульчики (гу-
даргаш) и др. Сегодня в Ингушетии мастера занимаются и художественной
резьбой по дереву. Изготовлением художественных изделий из дерева изве-
стен молодой художник из с. Яндырка Аюп Цуроев. Созданные им предметы
домашнего интерьера: стол, выдолбленные кресла, скамейки, причудливые
композиции из различных пород деревьев, вазы  – настоящие произведения
искусства. Мастер резьбы по дереву и художник-живописец совершенствует
свое творчество, создавая все новые произведения из разных видов деревь-
ев. Накир Озиев после окончания Московского университета искусств стал
131
талантливым резчиком по дереву. Ему удалось создать удивительные карти-
ны: «Выживание», «Мцыри», «Пиршество», «Одинокая башня», «Таргим»,
«Илли» и др., которые знакомят с этическим и эстетическим содержанием на-
циональной культуры ингушей. Виртуозом резьбы по дереву считают Заслу-
женного деятеля искусств Республики Ингушетия, члена Союза художников
РФ Юсупа Хамчиева. После окончания Богородской профессионально-техни-
ческой школы художественной резьбы по дереву он поступил в Тбилисскую
Академию художеств по специальности «дерево-металл». В произведениях
Ю. Хамчиева присутствует простота, глубокая приверженность традициям
национальной культуры. Его работы «Дорога домой», «Олень», «Башни»,
«Горный пейзаж», «Горный тур», «Народные музыканты», «Ингушетия» и
многие другие композиции снискали ему славу. Несмотря на то, что потреб-
ность в самодельных вещах в настоящее время не велика, в республике есть
мастера, специализирующиеся на изготовлении мебели и утвари с нацио-
нальным колоритом, которые передают опыт и знания своим ученикам.

Гончарство

Археологические материалы свидетельствуют о древности бытовании у

ингушей гончарного производства. Предметы керамики, найденные археоло-
гами, были изготовлены на гончарном круге и покрыты линейным и волнистым
орнаментом (Крупнов, 2008. С. 101). Некоторые сосуды имели зооморфные
ручки, покрытые поливой. Поливные сосуды пользовались широким спро-
сом у местного населения и использовались в быту до начала XX в. Изделия
чаще всего покрывались глазурью, имели геометрический или растительный
орнамент. Некоторые сосуды украшены прочерченным на поверхности вере-
вочным, зигзагообразным орнаментом. Широко распространенным знаком,
символизирующим солнце, огонь, силу, могущество и плодородие, была
свастика. Она встречалается на керамических изделиях Лугового могильника
VI в. до н.э. и в склепах Ассинского ущелья Ингушетии (Акиева, 2009. С.
5–9). Керамическая продукция, украшенная нарезными, вдавленными или
рисованными узорами, в некоторых случаях декорированная лепниной, име-
ла широкое бытование. Гончарный круг (гом) представлял собой несложное
устройство, и горцы охотно делали их для производственной деятельности.
Развитию гончарного дела способствовало наличие в крае хорошей гли-
ны (лоабат). На северной окраине с. Таргим, юго-восточнее пос. Хамхи, на
северо-западной окраине с. Муси-юрт, на крутых склонах горы Цорей-лом,
на горном склоне восточной окраины пос. Нелх население горных сел вплоть
до середины ХIХ в. добывало качественную охристую глину, которая приме-
нялась в керамическом производстве. В с. Нелх была обнаружена гончарная
печь (Чахкиев, 2009. С. 10, 24, 46, 89). Центром гончарного производства
на равнинной части Ингушетии было с. Пседах, где находилось шесть гон-
чарных заведений. Местные гончары владели технологией обжига, который
производился в специальных керамических обжигательных горнах или печах
(кирк).
Глиняную посуду охотно покупали на рынке. Она была практичной, удоб-
ной, легкой в изготовлении. Из глины делали посуду разных размеров и форм –
132
кувшины с широким горлом (кхабилг) для хранения и заквашивания молока,
кувшины с узким горлом (сурилг) для хранения топленого масла, кувшины с
крышкой (ийшиг), широкие в диаметре чаши (хIанги), чашки (кад), тарелки
(оаркхув), широкие кружки с ручкой (чами), сосуды вместимостью до 3-4 ве-
дер (гибаш), пятилитровые сосуды для воды (кур) и др. Следует отметить, что
в 1990-е годы было реконструировано производство керамической посуды с
традиционным орнаментом. Основателем предприятия народных художест-
венных промыслов ООО «Керамика», созданного в Малгобекском районе,
стал Сафарбек Белхороев. Он развивает древнее искусство в новых условиях
и на основе нового оборудования. Сувенирная продукция – глиняные кувши-
ны, башни, танцующие пары в национальных костюмах, свадебный фаэтон,
джигиты, горец в бурке и многие другие – пользуются большим спросом. На
этом предприятии работают в основном молодые мастера.
Глиняные кувшины с одной и двумя ручками, украшенные веревочным,
зигзагообразным орнаментом, различные керамические предметы кухонной
утвари являются сегодня экспонатами этнографических залов музеев Ингу-
шетии

Обработка металла

Обработка металла у ингушей имеет очень давние традиции. Богатая ме-

таллом сырьевая база Центрального Кавказа была известна еще со II тыс. до
н.э. Это такие металлы, как медь (цIаст), олово (гIаьле), бронза (геза), сви-
нец (даш), железо (Iаьшк), золото (дашув), серебро (датув). Добыча медных
руд велась разными способами (История Ингушетии, 2012. С. 64). «Местные
мастера владели такими техническими приемами обработки металлов, как
литье, ковка, чеканка, тиснение, инкрустация, волочение» (Анчабадзе, 2001.
С. 26).
Горцы достигли высоких результатов «в металлургии и обработке ме-
талла  – в создании бронзовых вещей. Эти предметы, являясь естественно,
не единственным примечательным творением своей эпохи, тем не менее,
затмили собой все остальное, созданное носителями Кобанской культуры и
известное в науке», – пишет Я.В. Доманский (1984. С. 31). Из бронзы делали
самые разнообразные изделия, в том числе украшения. В святилище Верх-
него Джейраха была обнаружена оригинальная бронзовая литая статуэтка
оленя (Чахкиев, 2003. С. 13). Олень сделан из литой бронзы, имеет удли-
ненный корпус, запрокинутые ветвистые рога, повернутые в ту же сторону
уши, петлю на брюхе, предназначавшуюся для подвешивания колокольчика.
Л.П. Семенов отнес эту статуэтку к типу кавказских изделий кобанской куль-
туры, датируемой железным веком (Семенов, 1963. С. 14). Олени и другие
животные, воплощенные в бронзе, давались мастерами в единой манере, объ-
единяющей их в особую группу произведений кавказского звериного стиля.
Часто бронзовые изделия были орнаментированы геометрическими фигура-
ми (Доманский, 1984. С. 51–52). В склепах периода позднего средневековья
археологи обнаружили бронзовые четырехгранные булавки с заостренным
концом и выделенным ушком (Мужухоев, 1976. С. 87), бронзовые наперст-
ки – в склепах селений Эрзи, Пялинг, в круглоплановых мавзолеях у селений
133
Тарш и Гоуст (Семенов, 2002. С. 62; Даутова, 1989; Гадиева, Гадиев, 2002.
С. 62; Чахкиев, 1998а).
Кузнечное ремесло имело огромное значение в хозяйстве. В народе
к кузнецу (пхьар) относились с большим почтением. Мастер по золоту (до-
шо-пхьар), мастер по серебру (дото-пхьар), мастер по железу (аьшка-пхьар),
мастер по меди (цIаст-пхьар) также были весьма уважаемы в народе (Зязи-
ков, 2011. С. 59). Кузница (пхьоале), как правило, возводилась на краю по-
селения. В ней имелись меха для раздувания углей (лайси), наковальня (на-
жарг), молот-кувалда (варбаст), щипцы (моарзагIа) и другие инструменты
(Зязиков, 2011. С. 59). Внутреннее убранство мастерской в с. Салги подробно
описал изучавший промыслы народов Кавказа О.В. Маркграф: «Крыша зем-
ляная. Размер помещения – около 20 кв. аршин, высота в 1 сажень. В центре
мастерской, на земляном полу незначительное углубление, часть которого
покрыта доской (на ней, опустив ноги в яму, сидит кузнец во время работы
на наковальне), вставленной в кусок бревна, лежащего на полу, и имеющей
длину пять вершков; часть того же бревна выдолблена для воды. Мастерская
имеет два меха, изготовленные самим владельцем. К двум параллельно и вер-
тикально вбитым в землю шестам примыкает плоский камень, нижняя часть
которого представляет собой полукруг. На камень кладется древесной уголь.
Позади камня на земле лежат два меха, причем острые концы их обращены
к месту, где находится уголь» (Маркграф, 1882. С. 12, 145). Эта мастерская
была передана кузнецу дедом, и она, по традиции, переходила сыну, внуку
и т.д. В с. Духаргишт представители фамилии Куштовых славились качест-
венными кузнечными изделиями. Одна из местных жилых башен была даже
специально приспособлена под кузницу (Чахкиев, 2003. С. 20).
Из металла делали орудия труда, изделия сельскохозяйственного назна-
чения и многое другое. К примеру, основу бороны (маккха) делали из дерева,
а зубья – из металла. При раскопках древних городищ и поселений были най-
дены железные наконечники для сохи, цепи для молотьбы зерна. Из металла
делали серп (марс), косу (мангал), молоток (гон), топор (диг), щипцы (моар-
загI), пилу (херх), стамеску (ост) и другие изделия. В могильнике с. Оздик
в горной Ингушетии было собрано 42 экземпляра различных ножниц (кIод),
размерами от 14,6 до 32 см (Мужухоев, 1977. С. 84). Из различных металлов
изготовляли котлы (яй), большие половники (кода), металлические плиты
для выпечки хлеба (Iаькъа), сковородки с ручками (йоагIув), сковородки с
низкими бортиками (заьзг) и др. Над очагом свисал зубчатый железный прут
(ялинг), на котором над дымом вялилось мясо.
Металл применялся и в конском снаряжении. Металлическими были дуго-
образные части конского седла (нувр), стремена (лийташ), удила (гоаламаш),
подковы (ланаш), подковочные гвозди (лана хьастамаш), оси для фургонов
(ворда соанаш), ободья колес (чарха гомаш) и др. Показателен пример Албо-
гачиева Татре Дотмарзовича, 1830 г.р., который некоторое время возглавлял
Конвой Александра I и был главным берейтором царского конного двора при
Александре I и Николае II. Начало его карьеры было положено подарком
для Александра I  – искусно изготовленной конской упряжью с элементами
серебра, яшмы и агата. Мастерство было оценено настолько высоко, что
дальнейшая жизнь Татре из Ангушта прошла в Санкт-Петербурге, он служил
в императорском окружении.
134
 Широкое применение имела в быту медь. Из нее делали домашнюю
утварь: котлы, кувшины, казаны, широкие блюда, посуду, кружки. Обилие
медной посуды в доме было признаком зажиточности. Некоторые изделия
производились из медного листа, например, большие медные клепаные кот-
лы (лаккхарг). Редкостью были литые изделия. Кувшины из меди получались
ровными, гладкими, с тонкими, но крепкими стенками.
Из меди и серебра ювелиры делали высокохудожественные изделия (жен-
ские пояса, нагрудники, украшения, мужские пояса). В ингушских склепах
встречаются мужские пояса с инкрустированными серебряными бляшками
(меташ), «серебряные пряжки от поясного набора, украшенные ромбовид-
ным чеканным орнаментом… бронзовые и серебряные проволочные серьги…
золотые и серебряные серьги из прочного стержня с незамкнутым кольцом»
(Крупнов, 2008. С. 104). Все эти изделия отличались изысканностью. Соче-
танием чеканки, гравировки и филиграни мастера достигали большой деко-
ративности, многоцветности металла и мерцания. Предмет, из меди, бронзы
и серебра широко использовались в общественных и семейных обрядах, в
застолье, в одежде, в вооружении, в конском уборе. Украшения из меди и
серебра, подвески с полукруглыми лопастями, серьги в виде дисков и колечек
являлись дополнением женского костюма. Височные подвески, несмотря на
свою массивность, отличались виртуозностью изготовления и легкой орна-
ментальной насечкой. Уже в Средневековье их производство было освоено
ингушскими мастерами (Крупнов, 2008).
Известными центрами ювелирного дела были селения Цеча-Ахк, Цори,
Евлой, Верхний Алкун, Эгикал, Эрзи, Мецхал. О ювелирном искусстве ин-
гушей Г.А. Вертепов писал: «Их оригинальная ручная работа гарантирует им
исключительное качество вне всякой конкуренции на рынке; прочность огне-
вой позолоты, кавказская «чернь» и своеобразная узорчатая резьба выделяют
их из общей массы однородных изделий» (Вертепов, 1897. С. 25).
Современные ювелиры продолжают традиции предков. Они проявляют
свой талант в изготовлении разнообразных женских украшений и развивают-
ся в русле общеевропейских художественных стилей, сохраняя при этом на-
циональные особенности. Так, Бекхан Дахкильгов ярко проявил свой талант
как в обработке металла, так и в ювелирном искусстве. Мастер изготовил
мужские и женские пояса (»Горянка», «Свадебный» и др.) с национальными
орнаментами, подвески «Солярный знак», комплекты «Лорелея», «Сольвейг»
и многие другие, используя старинные методы украшения металла: грави-
ровку, чернь, чеканку, филигрань, тиснение, насечку. Коллекция ювелирных
работ Магомеда Мурзабекова растет из года в год. Профессиональную под-
готовку он получил в ювелирной мастерской завода «Валют-Транзит Золото»
в г. Караганде. Его работы: золотое кольцо с топазом, перстень «Борджиа»,
кольца «Слеза океана» и «Кровавый закат», браслет «Жемчужина», комплект
«Звездочка» и «Звездная россыпь», серьги «Снежинка» выставляются на
многих международных художественных выставках.

Обработка камня
Ингуши издавна были искусными мастерами по обработке камня (кхейра).
Свидетельством тому служат многочисленные башни, замки, склепы, храмы
на территории Ингушетии. Мастеров по камню называли тIоговзанче, (букв.:
135
«знающий хитрости камня»). Талант и умение строить каменные сооружения
давали им особый статус в обществе. «ТIоговзанче, лореи, аьшка пхьареи –
пхьена вужац», – говорят ингуши, что означает, что строитель башен, лекарь
и кузнец не подпадали даже под кровную месть, поскольку они считались
особо значимыми для общества людьми (мехк нах) (Мерешков, 2007). Их
имена сохранились в народной памяти. Это Дуго Ахриев из Фуртоуга, Дяци
Льянов и Хазби Цуров из Джейраха, Барханоевы из Бархане, Янд из Эрзи,
Ханой Хинг из Хани, Бятр Гадаборшев, Тэт-Батык из Таргима, Албаковы из
Тумги и др.
Камень для строительства и изготовления различных предметов выбирали
качественный. Известные места добычи камня располагались северо-запад-
нее с. Нижний Пялинг, Ангеты и др. В с. Гериты жили знатоки строительного
и поделочного камня (Чахкиев, 2009. С. 42, 49). На северной стороне с. Фур-
тоуг было место под названием «Гора, где добывают камень» (ТIо боха лоам).
Горцы добывали «камень для молотильных (болб) и трамбовочных (карчолг)
катков, для изготовления каменных ступ (мохк, морк), корыт (гуй, ной, кIам)»
(Сулейманов, 1978. С. 9; Чахкиев, 1987. С. 159; 1989. С. 58–59).
Камень высоко ценился и широко использовался в быту ингушей. Ка-
менный жернов для горской мельницы приравнивался по стоимости корове,
арочный камень над входом в жилую или боевую башню – быку, венечный
камень с локоть, завершающий крышу боевой башни,  – коню (Сулейманов,
1978. С. 9). Четырехугольный каменный столб (ерда бIоагIа) устанавливали
в центре постройки, он служил опорой для основных толстых балок меж-
этажных перекрытий (История Ингушетии, 2011. С. 143). Камень использо-
вался в башнях для устройства открытого очага (кхуврч): «на месте костри-
ща на пол стелили каменную плиту, обкладывали с боков камнями, которые
препятствовали углям и золе разлетаться по помещению» (Кобычев, 1982.
С. 128). Археологи находят на местах древних поселений жернова и зерно-
терки. Крупные каменные ступки для изготовления пороха были обнаружены
в селениях Харпи, Кашиети, Хастмак и др.
Для обработки камня мастера применяли металлические тесла и резцы.
Резной карниз, фасадная скульптура храма Тхаба-Ерды говорят о высоком
уровне ингушского зодчества. «Наиболее развито здесь изобразительное и
скульптурное искусство, представленное барельефами и орнаментирован-
ными плитами храма Тхаба-Ерды, фресками с изображением охоты на стене
одного из склепов» горной Ингушетии», – пишет Л. Семенов (1963).
В архитектурном искусстве ингушей внимание ученых привлекают рез-
ные орнаменты на башнях и дугообразных перекрытиях, символы и петро-
глифы, которые ждут еще своих исследователей. К примеру, практически все
наземные склепы с. Цизды (город мертвых), относящиеся к ХIII–XVI вв.,
богато декорированы ромбическими, квадратными и прочими выкладками
камней. Работа по камню отличается изяществом, красотой и отточенностью
деталей. Они выделяются среди аналогичных сооружений не только края, но
и всего Центрального Кавказа (Чахкиев, 2009. С. 47–48). В с. Нижний Пя-
линг есть очень интересная работа по камню: «на наружной стороне стены
замка, между боевой башней и входом, выше арки входа, вделано каменное
изваяние мужской головы с ясным очертанием лица и его отдельных частей.
Форма лица изваяния удлиненная, нос, глаза и брови выпуклы, рот обозначен
136
углублением в виде короткой черты. Линия бровей сливается с краями овала
лица. Над переносьем – дугообразная впадина. Поверхность изваяния покры-
та слоем желтой облицовки. Это очень редкое для местных башенных по-
строек скульптурное изображение отличается изяществом и совершенством»
(Чахкиев, 2009. С. 40).
Из камня изготовляли надмогильные памятники (чурты), на которых ис-
кусно высекались различные орнаменты и узоры, элементы мужских и жен-
ских украшений, в том числе нагрудные серебряные украшения. Памятники
эти являются образцами декоративно-прикладного искусства ингушей. С
принятием ислама появилась формы орнаментальной эпиграфики.
Традиции обработки камня живы и в наши дни. В каждом населенном
пункте Ингушетии можно увидеть дома и заборы, построенные из горного
камня мастерами каменного зодчества. Художественная резьба по камню
украшает фасады общественных зданий. Башня высотой в 100 м строится
в столице республики, в г. Магас. Народный художник РФ Мурад Полон-
коев построил башню в своем дворе в с. Ачалуки, он же автор памятника-
мемориала «Девять башен» в с. Насыр-Корт. Возвышается башня во дворе
общественного деятеля Идриса Абадиева в г. Назрани. «Наши предки были
строителями башен, символов ингушской доблести и чести»,  – говорит М.
Полонкоев.

Обработка кожи, рога и кости

Обработанные шкуры и кожу широко использовали в хозяйстве. Овчина

(тоабаь кхакх), козья кожа домашней выделки (каьрдиг) использовались в
быту в качестве накидок для кресел, молитвенных ковриков. Интерьер ком-
наты украшали медвежьи шкуры (чен цIока). Кроме того, из барсучьих шкур
(борцакха цIока) изготовляли футляры для ружей (Бларамберг, 1999). Из кожи
делали мужские ремни (тIехкараш), к ним подвешивались кожаные кисеты с
кресалом и трутом, делали сбрую (нувра гIирс), кнуты (шод), мешки (лаьжг),
веревки (оасаш), обувь (маьчеш); из козьих шкур делали сумки для еды (ка-
чилг), сумки (тормиг), переметные сумы для лошадей (талсаш), седельные
подушки из лучшей кожи (нувргIайба), узду (дирст), ремни для седла (ну-
врбокх), путы (баргал), подпруги (бохк), подтяжки для сбруи (бахтар) и др.
В народной медицине свежей, только снятой с животного шкурой укутывали
больного, с надеждой на то, что она «вытянет болезнь».
Кожу использовали и при изготовлении предметов вооружения, ею укра-
шали рукоятки ножей, из нее делали ножны для кинжала, налучья и колчаны
для хранения луков и стрел, обтягивали ею щиты и др. С. Броневкий описы-
вал в числе военного снаряжения ингушей деревянные щиты, обтянутые ко-
жей и скрепленные с наружной стороны железными обручами (Броневский,
1823. С. 161).
Кожу применяли при изготовлении женской одежды: корсетов, которые
плотно обтягивали стан девушки от ключиц до пояса, рогообразных голов-
ных уборов (курхарс). Из шкур и кожи животных шили мужские шапки (эл-
тар кий), тулупы (кетар), легкие башмаки без задников (маьхьсеш), ногови-
цы (пезгаш), мужскую и женскую кожаную обувь (нахьара маьчаш), чувяки
137
 Мужчины за работой на деревянной
кожемялке
Джейрахский раон, с. Фуртог. 1925 г.
Государственная архивная служба
Республики Ингушетия

с ноговицами из мягкой кожи (пез-

гаш), шерсяные валенки, обтяну-
тые кожей (бIоржамаш), обувь на
ремнях в форме босоножек (кал-
баш), тапочки (кIархаш), тапочки
без задников (пошмакхаш), сапо-
ги из войлока (окхаш) (История
Ингушетии, 2011. С. 272), мяг-
кую обувь из сыромятной кожи
(хулчеш), которую прошивали по
бокам конопляными веревками
(мовхараш) и др. В качестве мате-
риала для обуви высоко ценилась
кожа буйвола, серны и косули.
Обувь умели шить мужчины, но
чаще ее шили женщины (Маргк-
граф, 1882). Обувь из сыромят-
ной кожи со сплетенной из рем-
ней подошвой носили пастухи,
охотники, косари, так как она не скользила и была удобной на горных склонах.
Со временем появились сафьяновые сапожки (тIаьрсиг), кожаные сапоги
с высокими голенищами (иккаш) и другие виды обуви.
Обработка шкур крупного рогатого скота (нихь), буйволов (гамыж цIока),
овец (кхакха), коз (газа цIока) представляла собой сложный процесс, который
выполняли мужчины. Была разработана технология обработки шкуры барана
(кхакха тоабар), очищение шкуры от волосяного покрова (дербат дар) (Сул-
тыгова, 2007а. С. 64). Овечью шкуру посыпали с внутренней стороны солью
и сворачивали, а через несколько часов растягивали на распорках (геми). На
следующий день лопатой или ножом соскребали остатки мяса и сала с внут-
ренней стороны, мыли в холодной воде (она легче отмывала кровь), затем
отмывали добела в горячей воде с использованием моющих средств, и после
этого выполняли дубление (сулув). Для дубления шкуру держали в кислотном
растворе (в прошлом его получали из природных материалов и куриного по-
мета), а на следующий день обильно полоскали и сушили. Размягчали шкуру
с помощью кожемялки (кхема) (ПМА, 2012).
Кожевенный промысел удовлетворял местные потребности. Мастера по
обработке кожи жили в разных селах Ингушетии. Были среди них и широко
известные. К примеру, высоко ценились в крае разнообразные кожевенные
изделия мастеров Эси и Эта Султыговых из с. Нижние Гериты: высококаче-
ственные пояса, кисти, конская сбруя, обувь, оружие и воинское снаряжение
(колчаны, налучья, щиты) (Чахкиев, 2009. С. 25). Кожевенный промысел
в последние годы пришел в упадок. Вместе с тем нельзя не отметить и
138
новые модные направления, появившиеся в Ингушетии – кожаные изделия из
рыбьей кожи. Фирма «Шади» специализируется на обработке рыбьей кожи и
производстве изделий из нее. Они очень разные – от мелких аксессуаров до
одежды и обуви. Работает фирма по полному циклу производства, от начала
до конца все делает сама. Используется кожа четырех видов рыб: сазан, сем-
га, осетр и пинагор. Важно отметить, что технологию обработки кожи пина-
гора и осетра первыми в мире разработали в этой фирме. Товар реализуется
в Москве и идет на экспорт в Европу; жители Ингушетии могут купить ее на
заводе.
В Горной Ингушетии жили мастера по обработке рога (муIаш) и кости
(тIехкаш). Рога и кости использовались в быту и хозяйственной деятельно-
сти. Со времени создания лучного орудия применяются костяные наконеч-
ники стрел; рукоятки ножей и кинжалов делали из рога буйвола, из рога и
кости – орудия труда, предметы рукоделия: иглы (маьхи), предметы кухонной
утвари; из бычьего рога – сосуды для напитков (Ковалевский, 1902), которы-
ми пользовались в торжественных застольях. Независимо от размеров эти
сосуды имели одно название – му1-кхьаба (Султыгова, 2007а). Из рога дела-
ли также небольшие емкости для хранения лекарственных мазей, предметы
туалета и украшений, стилизованные под турьи рога ручки деревянных со-
судов и ритуальной чаши; козьи рога использовались в качестве наконечни-
ков для деревянных вил. Рога серны (мосар) использовали в доме в качестве
вешалки. Оленьи и турьи рога служили украшениями стен жилых помеще-
ний. Из кости изготовляли музыкальные инструменты, газыри (бустамаш),
украшенные орнаментированными серебряными верхушками-колпачками,

В. Юдашкин в цехе по обработке рыбьей кожи

ООО «Шади». Республика Ингушетия, г. Назрань
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия. 2011 г.

139
альчики (гIолгаш) для игры, трубочки (сип) для колыбели, пуговицы (чопил-
гаш) и многие другие изделия. Посох с наконечником (гебагIа), изготовлен-
ным из рога крупного рогатого скота, был надежным спутником охотника в
лесу (Султыгова, 2007а).
В могильниках археологи находят изделия из кости, украшенные резьбой,
обычно это женские изделия и украшения. Мастера из селений Верхний Пя-
линг, Джейрах (Чахкиев, 2009. С. 37), Фуртоуг славились своими изделиями
по обработке кости и рога. Один из первых профессиональных художников
Ингушетии Хаджи-Бекир Ахриев был талантливым резчиком по кости. Он
много работал в области мелкой пластики, создавал талантливые миниатю-
ры из слоновой кости и кабаньего клыка: броши, серьги, медальоны, бля-
хи, сюжеты с национальными орнаментами. Некоторые его произведения
хранились в фондах Чечено-Ингушского краеведческого музея. Искусством
резьбы по кости владеет сегодня народный художник РФ и скульптор Мурад
Полонкоев.

Обработка шерсти, ткачество, шелководство

Развитию промыслов по обработке шерсти способствовало развитое ов-
цеводство. Из шерсти выделывали войлоки (бIегIинг), ковры, ковровые из-
делия, платки, носки, обувь, бурки и др. Так, И. Бларамберг отмечал, что в
шерстяных чехлах горцы хранят длинные ружья (Бларамберг, 1999). Горская
курдючная порода овец давала сравнительно много шерсти. Стрижку овец
проводили раз в году, сезон стрижки длился полтора-два месяца: с конца ав-
густа до начала сентября. Ценилась шерсть курдючных овец, состриженная
осенью, особенно первого настрига от молодой овцы. От взрослых овец луч-
шей считалась шерсть с шеи, где она была чище и длиннее. Шерсть сорти-
ровали по качеству, цвету, длине волокон, тщательно стирали в речной воде.
После сушки ее раздергивали руками (тха цхьалхадаккха) и переносили в
теплое место, так как, прогреваясь, она становилась мягче. Затем расчесы-
вали, используя деревянную чесалку шириной 10 см (ехк). Эта работа часто
доставалась снохам и детям; нередко также в этом случае собирали сельчан
на коллективный труд (белхий).
Наиболее тонкую шерсть оставляли для лучшего, тонкого сукна. Второй
сорт шел на обыкновенное сукно. Для валяния войлока (ферта) выбирали гру-
бую шерсть высокого качества. Из войлока делали паласы (истинги), войлоки
с врезными аппликациями (хетта ферт), бурки (тIакхолла ферта), простые
войлочные накидки (кхоллар), шляпы (мангал кий) и другие изделия.
Войлоки в хозяйстве горца представляли большую ценность: их стели-
ли в люльку и на кровать, использовали как матрасы и одеяла, войлочными
коврами застилали полы и употребляли в качестве молитвенных ковриков.
В каждом селении были мастерицы по изготовлению войлочных паласов.
Их двор бывал заполнен многочисленными войлоками, которые изготовляли
сами, красили. Процесс обработки шерсти при изготовлении различных из-
делий из войлока был одинаковым. В его основе лежал принцип схватывания
шерсти с помощью клеящихся веществ, которые в ней содержались. Для это-
го на хлопчатобумажный материал соответствующего размера накладывали
тонкими слоями шерсть, опрыскивая ее горячей водой с мыльным раствором.
140
Женщины за расчесыванием
шерсти
Джейрахский район, с. Фуртог.
1920-е годы
Личный архив И.Г. Алмазова

Девушка с чесалкой для шерсти

Джейрахский район, с. Таргим.
Начало XX в.
Государственная архивная служба
Республики Ингушетия

141
 Истинг – войлочный ковер
Джейрахский район, с. Армхи. Конец XX в.
Личный архив Д. Местоева

Затем начинался процесс валяния. Женщины, сидя на коленях, раскатывали

войлок, скручивая в трубу. От тяжелой работы у мастериц нередко бывали
ободранными руки от кистей до локтя. Развернув полотно, войлок оставляли
на солнце для того, чтобы он высох и не имел запаха. После этого снова
валяли (катали) войлок, убрав подстилку. Готовый войлок вытягивали и при-
ступали к изготовлению изделия. Войлоки для ковров и бурок были разной
толщины. Предназначенные для ковров войлоки красили в синий, зеленый,
красный, оранжевый и желтый цвета. Порой использовали натуральные цве-
та шерсти – белый, серый, коричневый, черный.
Для создания войлока с врезными орнаментами, один и тот же орнамент
мастерицы вырезали из войлоков разных цветов и сшивали с войлоками дру-
гих цветов. Контур каждой отдельной части рисунка выделяли белым шер-
стяным кантом. Войлочные узорные изделия были сплошь покрыты соляр-
ными и геометрическими знаками. Мотивами для коврового узора служили
оленьи рога, символические изображения солнца, полумесяца, растительный
орнамент (Семенов, 1963. С. 120). По краю ковра делали бордюр из криво-
линейных форм. Обычно композиция ингушского ковра была симметрич-
ной, что не совсем характерно для традиций горской эстетики. «Ингушские
ковры… интересны своими оригинальными и своеобразными рисунками и
той наивной простотой, которая проглядывает во всей композиции», – писал
И. Щеблыкин (1928. С. 297).
Некоторые мастерицы славились своим искусством по всей Ингуше-
нии. К наиболее талантливым обращались с заказами сельчане и торговцы.
В с. Ангушт жила известная ковровщица Мурзабекова. Эсет Шутурова из
142
Казбан Гагиева за прялкой
Назрановский район, с. Барсуки
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2001 г.

с. Камбилеевское вывезла с собой

в годы депортации (1944–1957)
лекала с ингушскими орнамен-
тами и со временем стала ис-
пользовать их при изготовлении
шерстяных одеял (ПМА, 2007).
Ингушские мастерицы делали не
только войлочные, но и ворсовые
ковры. Специальные станки для
ковроткачества зафиксировали в
своих письменных и фотомате-
риалах исследователи кустар-
ных промыслов ингушей. В 1920–
1930-е годы были созданы ма-
стерские по изготовлению ков-
ров в сел. Базоркино и Камбиле-
евское.
Войлочные бурки изготовля-
ли чаще всего из черной шерсти,
реже – из белой. Бурку на Кавказе
ценили все. По словам кавказове-
да М. Агларова, бурка сопровождала горца всю жизнь. Она защищала хозяина
от холода и сабельных ударов в бою, от дождя и ружейных пуль, буркой раз-
нимали мужчин, обнаживших оружие, буркой накрывали погибшего в бою.
Бурка всегда была в числе значимых подарков для дорогих гостей. Центрами
по изготовлению бурок в Ингушетии были сел. Базоркино и Яндиево.
Умениями обрабатывать шерсть и изготавливать из них различные изде-
лия должны были обладать все семьи. Чаще всего так и было. «Где бы вы ни
встретили горскую женщину  – беседует ли она с соседками, разговаривает
ли с мужчинами, идет ли из селения в селение за пять-шесть верст, везде –
в сакле и на улице, у нее неизбежно в руках шерсть и веретено, которое, без-
остановочно крутясь, сучит нитку»,  – писали исследователи (Вертепов, 1903.
С. 188). Из шерсти вязали различные изделия: носки (пазаташ), варежки
(кулгахйоллорргаш), чулки (лакха пазаташ), шапки (кийнаш). Из козьей шер-
сти вязали теплые пуховые платки (газа петара цхарал). Лечебными счита-
лись изделия, связанные из козьей шерсти и шерсти черного барана (аьржа
тха). Редкой и желанной для вязки была шерсть серого цвета. Приемы обра-
ботки шерсти и изготовления продукции из шерсти были схожими у многих
народов Кавказа, и в то же время изделия отличались орнаментацией и цве-
товой гаммой.
Современные мастерицы все чаще обращаются к старинным орнаментам,
восстанавливая и совершенствуя растительные мотивы по редким образцам
ковров старых мастеров. Мастером войлочного искусства можно назвать
сегодня Райхант Ахильгову, которая создает войлочные ковры (истинги) по
143
старинным образцам. Делая врезные аппликации, она использует ингушские
орнаменты, затем обводкой из тесьмы выделяет контуры рисунков. Овла-
дела искусством по обработке шерсти и изготовлению войлочной продук-
ции Мадина Мартазанова. В числе лучших ее произведений можно назвать
«Орнаментальный коврик рода Хамхоевых», ковровые гобелены «Возрожде-
ние», «Ноктюрн» и др. Зейнап Илиева создает оригинальные ковры с орнамен-
тами из геометрических фигур и растительных узоров, используя комплексно
технику работы с войлоком и кожей. На всю страну прославилась искусством
ковроделия Заслуженный деятель искусств РИ Роза Тангиева. Она овладела в
совершенстве искусством создания ворсовых ковров и создает целые сюже-
ты из жизни народа. В ее коллекции сегодня более 100 произведений: ковры
разных размеров с изображениями пейзажей, башенной архитектуры, мо-
литвенные коврики с исламской символикой. Сотканные ею ковры «Башня»,
«Платок примирения», «Мир Кавказу» и многие другие покоряют зрителей
многочисленных выставок в республике, стране и за рубежом.
Прядением, ткачеством, вязанием, валянием войлока, изготовлением бу-
рок занимались, чуть ли не в каждой семье. «О том, что изготовление шер-
стяных тканей было в то время самым распространенным домашним делом
женской половины большой семьи, каждого рода, можно судить по многочис-
ленным находкам глиняных пряслиц» (Крупнов, 1960. С. 329). Ткачество яв-
лялось одним из основных видов женского труда. Женщины «изготавливают
тонкую шерстяную материю, которая используется в шитье одежды для них
самих, …мужей и детей», – писал Ю. Клапрот (2008. С. 272). «Жены у них
портные, ткачи, швеи, тесемщицы», – отмечал С. Броневский (1823. С. 52).
Для ткачества использовался станок (дахьар), состоящий из «кресла, ва-
лика и гребня, двух направил и челнока. Все указанные части неразрывно свя-
заны друг с другом. В начале кресла под руками ткачихи расположен валик,
вращающийся горизонтально вокруг своей оси; он предназначен для перво-
начального прикрепления ниток основы и для наматывания уже сотканного
сукна. Гребень удерживает параллельность ниток, причем одно направленно
двигает одну половину ниток основы, а другое – другую. Челнок ходит попе-
рек между ними с пряжею утка» (Маркграф, 1882. С. 206). Техника ткачества
имела идентичной характер у многих народов Кавказа. Мастерицы работали
так быстро, что исследователям трудно было понять неуловимые движения
рук и технику работы (Пиралов, 1913. С. 58).
Особого искусства требовало изготовление мягкой шерстяной ткани (ис-
хали). Производство сукна было развито во всех ингушских селениях. Жен-
щины делали из шерсти домотканое сукно (маша). Сукно могло быть цвета
шерсти, но его могли и окрашивать. Для изготовления красок использовались
листья мелкого ореха, дикой лесной яблони, кора дуба, ольхи, грецкого ореха,
шелуха луковицы и т.п., из которых получали черный, желтый, коричневый и
другие цвета. В более поздний период краски покупали на рынках. Во время
прядения могли просто смешивать черную и белую шерсть. Крашеную ткань
для сушки вывешивали на веревку, при этом к концам материи подвешивали
какой-либо груз, чтобы равномерно растянуть ткань (ПМА, 2009).
Из сукна шили одежду для членов семьи: бешметы (гIовтал), башлыки
(палчакхаш), платья (кочамаш); женские головные уборы: шаль с бахромой
(чачакхаш йола йовлакх), большие платки (машингаш), которые накидывали
144
 Женщина за ткацким станком
Джейрахский раон, с. Фуртог. Начало XX в.
Государственная архивная служба Республики Ингушетия

на голову так, чтобы один конец платка свисал спереди, другой сзади. Тот
кусок сукна, который предназначался для изготовления башлыка, ингушские
мастерицы из с. Бамут стирали в сыворотке (Шавлаева, 2009. С. 91). Из сукна
шили повседневные мужские и женские черкески (чокхи), праздничные из
привозных тканей. Девушки предпочитали исповедывать для платья светлые
ткани, старшие женщины  – сукно бордового цвета. Каждая деталь черкес-
ки имела свое смысловое значение. Рукава  – падуги праздничной черкески
покрывали кисти рук девушки, предохраняя от случайного прикосновения
чужого мужчины. Мужская черкеска тоже имела падуги, которые во время
танца тоже прикрывали руки. Нередко изделия шили из привозных тканей,
которые купцы рулонами (тупаш) привозили из Турции, Китая, других ре-
гионов. Черкески, башлыки и другие изделия ингушских мастериц имели
спрос на Кавказе. О.В. Маркграф отмечал, что терские казаки покупали их в
огромном количестве на рынках Северного Кавказа (Маркграф, 1882).
Шелк попал на Кавказ по Великому Шелковскому пути, ответвления
которого проходили и через горы Центрального Кавказа. В средние века он
уже был хорошо знаком ингушским женщинам. Описывая женскую одежду
из могильников с. Эгикал, Е. Крупнов отмечал на некоторых из них верхнюю
одежду из шелка красного, синего, зеленого и оранжевого цветов; на талии
пояс, на котором крепилась сумочка с шелковыми цветными нитками, иглами
и наперстками (Крупнов, 1971. С. 93–94).
145
 Привозным шелком торговали на рынках. Материал этот особо ценился
девушками. Постепенно в хозяйстве было освоено шелкоткачество. В ХIХ–
ХХ вв. ингушские женщины занимались разведением шелкопряда (салазаш)
и производством шелка. По рассказу информатора из с. Барсуки Шафиат
Гагиевой грену шелкопряда «помещали в маленькую коробку и давали им
в качестве корма листья тутовника (гаьнкомар). Шелкопряды очень быстро
росли. Затем их перекладывали и снова кормили листьями. На каком-то этапе
они начинают вырабатывать тонкую шелковую нить» (ПМА, 2010). «Питание
устарелым листом вызывает плохое развитие и небольшой урожай коконов», –
писали в июне 1927 г. в газете «Сердало» о результатах работы населения
по разведению шелкопряда. «Из ниток готовили ткани и шили традиционно
наиболее значимую одежду, шили башлыки (палчакхаш), плетением делали
тесемки (инзаш), вязали ажурные шелковые платки больших размеров (дегаь
даьре йовлакх). Посреди платка делали вышивкой узоры в виде цветов и ин-
гушских орнаментов. Их надевали в праздники, использовали в день свадьбы
в качестве шали-накидки для невесты и т.д. Косынки эти красили и в разные
цвета» (ПМА, 2010).
Ингушские женщины занимались рукоделием, которое считалось изыс-
канным, благородным делом. О древних традициях рукоделия свидетельству-
ют найденные в Ингушетии археологами плетеные изделия и декоративные
украшения. Художественная вышивка шелком, золотыми и серебряными
нитями достигла у ингушей высокого уровня. Богатыми космологическими,
зооморфными и растительными орнаментами украшали разные изделия. Ис-
кусной вышивкой отличалось свадебное платье. Бархатная шапочка невесты
была вышита золотом, а к ее навершию прикрепляли кисточку из золотых
нитей, которая свисала до бровей девушки. «Невеста с шапочкой и кистью»
(КIуж улла кий тулла йоI),  – так говорили о невесте. Вышивкой украшали
подвесные рукава-падуги свадебного костюма (чокхи), фартучки (Iажаргаш).
Сумочку невесты (бохча) украшали вышивкой, кисточкой из золотых нитей
и прикрепляли к серебряному поясу. Секреты и тонкости золотошвейного
искусства переходили по наследству по женской линии от матери к дочери.
В символах и орнаментах ингушской вышивки сохраняется этническая па-
мять. В состав приданого невесты входила щелковая шаль (даьри шафон).
Нарядные шали девушки надевали, в дни праздников. Края квадратной шали
украшались бахромой из шелковых нитей. Рукодельницы вышивали различ-
ные орнаменты на наволочках, на сумочках-кошельках для женских изде-
лий, на носовых платочках, которые девушки готовили для подарков. Богато
орнаментированные изделия создавали особый уют в гостиных и девичьих
комнатах.
Для ингушей было характерно декорирование одежды вышивкой. Подбор
цветов, орнаментов, сочетание оттенков цветов имели нередко и символиче-
ское значение. К примеру, ветвистые узоры, направленные вверх, украшали
платья девушек и молодых женщин, те же узоры, направленные вниз, могли
вышить на платье пожилой женщины.
О богатом эстетическом вкусе ингушских рукодельниц свидетельству-
ет и декоративное ручное плетение тесьмы (жIирг), галуна (инз) и других
изделий. Тесьму плели из трех, пяти, семи и более нитей, она могла быть
плоской и многогранной. Для плетения использовали различные нити: шел-
146
ковую (чилла хьоаса), золоченую (дошо хьоаса), серебряную (дото хьоаса),
крученую (мовхар), грубую шелковую (чеж). Тесьму применяли для отделки
цветного войлочного коврика, бурки, башлыка. Из тесьмы делали пуговицы
и петли для черкески, бешмета и мужских рубашек.
Старинное ремесло вышивки унаследовали современные вышивальщи-
цы. Известна в республике художник Асият Хамхоева. После окончания ху-
дожественно-графического факультета Курского педагогического института
она стала прекрасным живописцем и искусной вышивальщицей. А. Хамхоева
в основном пишет пейзажи, картины живой природы. В ее коллекции – пти-
цы горного края, цветы, сюжеты из жизни, картина «Сумерки», которую она
посвятила своим пятерым братьям, и многое другое. Она вышивает гладью и
крестом, в последние годы – также и бисером. Искусство шитья и вышивания
унаследовала от своей бабушки и матери заслуженный деятель искусств Рес-
публики Ингушетия Зина Инаркиева. Она создает уникальные национальные
костюмы и богато декорирует их национальными орнаментами. Коллекцию
своих костюмов мастерица выставляла в разных залах страны и зарубежья.
Искусством кружевоплетения и вышивки шелковыми нитями прославилась
Пятимат Досхоева. Это искусство она унаследовала от бабушки и матери, и
передает своим дочерям. Мастерски вяжет она национальные платки и делает
на них вышивки, используя старинные приемы и национальные орнаменты,
бытовавшие в различных уголках Ингушетии, деликатно трансформируя
народную традицию, подчиняя их собственным художественным идеям.
Мадина Албогачиева, дизайнер по костюму, после окончания Краснодарской
художественно-промышленной академии стала изучать старинные орнамен-
ты, художественную вышивку, материалы, из которых мастера делали свои
аппликации, а также живопись и графику. Все это она использует в своей
работе для создания моделей одежды с национальным колоритом. Сегодня в
ее коллекции десятки изготовленных костюмов и эскизов для новых моделей.

147
 Глава 4

МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

ПОСЕЛЕНИЯ И ЖИЛИЩЕ

П
оселения ингушей складывались под влиянием социально-экономи-
ческих, политических и природно-географических условий среды
обитания. Важным фактором, влияющим на выбор места для посе-
ления, было наличие водных источников, стратегическое положение местно-
сти, удобное расположение для обороны, наличие поблизости пастбищных,
сенокосных, лесных угодий и земель под пашни.
По форме ингушские поселения подразделяются на два основных вида:
горные и равнинные. Горные селения в силу ряда исторических обстоятельств
и особенностей рельефа отличались скученной застройкой. Такая форма
поселений возникла еще в период позднего Средневековья, междоусобных
распрей и внешних опасностей. Поэтому можно сказать, что чем древнее
селение, тем в более труднодоступном месте оно расположено, тем плотнее
его застройка (Кобычев, 1982. С.  36). П.И. Ковалевский писал, что горные
ингушские аулы располагаются на скалах и горах, в таких труднодоступных
местах, что добраться до них можно только по крутым тропинкам, вырублен-
ным в скале (Ковалевский, 1914. С. 152). Примером тому могут служить сел.
Ольгет, Цизды, замковый комплекс в горной Ингушетии – Вовнушки и т.д.
Поселения в горах были небольшими и находились неподалеку друг
от друга. Для горной Ингушетии характерна ярко выраженная вертикаль-
ная зональность: пашни и поселения расположены в пределах 200–1500 м,
сенокосные угодья и весенне-осенние пастбища  – на высоте 1500–2000 м,
а летние – в границах 2000–3000 м. Значительная часть поселений располо-
жена выше 1000 м. Например, Фуртоуг – 1115 м, Ольгет – 1230 м, Эгикал –
1250 м, Салги – 1600 м, Цори – 1790 м (Робакидзе, 1968. С. 86). Поселения
располагались вдоль горных ущелий (чIож) и представляли в свое время объ-
единения сельско-общинного типа. Общими для нескольких сел были леса,
горные пастбища, некоторые сенокосы, дороги, мосты, сельчане сообща осу-
ществляли строительство и ремонт святилищ и оборону территории. Однако
с распадом общинного единства основной единицей стало село (юрт, эйвла),
а группы сел стали называться шахIар. Каждая группа сел, расположенная по
148
 Селение Эгикал
Джейрахский район
Фото З. Эльдиева 2011 г.

отдельным ущельям, имела свое собственное наименование, в большинстве

случаев образуемое из наименования реки, ущелья или селения и суффикса
атрибутивности хой. Например: Джейрхой, Чулхой, Хамхой и т.д. (Там же.
С. 87–88).
Существовали поселения, имевшие планировку, при которой жилые и под-
собные сооружения возводились по окружности или по периметру квадрата
со входами, обращенными внутрь. В середину такого замкнутого поселения
на ночь загоняли скот. Замкнутый укрепленный тип поселений круговой и
кареобразной планировки существовал у ингушей Тарской долины, а также
у живших на равнине и в лесистых предгорьях восточной части Ингушетии
(в современное время  – западная часть Чечни). Единичные подобные посе-
ления встречались и в горной полосе – в сел. Цизды. Оно располагалось на
оконечности небольшого хребта и представляло собой группу мощных трех
и четырехэтажных жилых башен, поставленных полукругом вплотную одна
к другой (Кобычев, 1982. С. 40).
Наиболее распространенным типом в середине XIX в. было небольшое
однофамильное (моногенное) поселение, состоявшее обычно из 10–15 дво-
ров, все члены которого находились между собой в кровном родстве (Там же.
С. 23). К такому типу относились горные поселения – Барким, Йовли, Лейми,
Хамхи и т.д. Многофамильными (полигенными) были Таргим, Эгикхал, Арзи
149
и др. Они вполне соответствовали патриархально-родовому укладу жизни
ингушей, уровню его производительных сил. Наглядной иллюстрацией ска-
занному служат архивные материалы, в которых имеются сведения о насе-
ленных пунктах горной Ингушетии, где насчитывается от 10 до 50 дворов
(АКАК, 1870. Т. IV. С. 904). «В качестве примера развитого села остановимся
более подробно на описании селения Эрзи. Ко времени завершения формиро-
вания основных элементов этого села в нем было 9 родов (Янды, Евкур, Ма-
мильга, Эсьмарза, Заура, Хаза, Дасхой, Алдыган и Кете), каждый из которых,
представляя наиболее широкое родственное объединение, имел свою, завер-
шенную в строительстве оборонительную башню» (Робакидзе, 1968. С. 113).
О полигенности селений можно судить по наличию боевых башен и склепов.
Как известно, каждый род имел боевую башню и однофамильцы хоронили
умерших в одном склепе. Примеры подобного рода доказывают, что ингуши
давно жили в условиях соседской общины (Калоев, 1989. С. 30).
Значительные изменения горных поселений начали происходить с первой
половины XVII в. Основание новых поселений было тесно связано с процес-
сом возвращения ингушей из горных районов в предгорья и на равнину.
В XIX в. уже большинство ингушского населения находилось не в горной
части Ингушетии, как это было в предыдущий период, а в предгорьях и на
равнине, что свидетельствует об интенсивном характере миграций населения
из горных районов. Ингушские селения были малочисленны и разбросаны,
это осложняло полицейский надзор над местным населением и сбор налогов.
Для безотлагательного решения этой проблемы было решено создать кордон-
ную линию на месте ингушских селений. «В итоге, ингуши из аулов Тарской
долины, верховий Сунжи, Ассиновского ущелья были выселены в район На-
зрани (где сгруппированы в крупные села), а на высвобожденной территории
были основаны станицы Нестеровская, Сунженская, Фельдмаршальская,
Камбилеевская и ряд других» (Карпов, 2012. С. 327).
Для окончательного решения вопроса надзора над ингушами в конце 1850-
х годов военными властями было принято решение об укрупнении населен-
ных пунктов. Каждое село должно было иметь не менее 300 дворов (АКАК,
1904. Т. XII. Д. 978. С. 1116). В результате этого были уничтожены мелкие ху-
тора и созданы крупные населенные пункты: Плиево, Барсуки, Гамурзиево,
Альтиево, Насыр-Корт, Экажево, Сурхахи, Базоркино и др. Некоторые из этих
селений получили названия от личных имен старшин, назначенных военной
администрацией, к примеру, Мартазаново стало Гамурзиево, Атиговский ху-
тор – Альтиево, Бурув-кхъале – Барсуки и т.д. (Кодзоев, 2005. С. 49). Вместе
с тем местное население пыталось сохранить прежний принцип расселения.
Так, даже в больших полигенных селениях родственные семьи в пределах
села нередко селились отдельными кварталами  (курами) (Арсамаков, 2003.
С. 14).
В 1860–1866 гг. в Ингушетии была проведена земельная реформа, в
результате которой было создано 15 больших аулов в равнинных районах.
Данные, приведенные Н.Ф.  Грабовским, относятся к горной части Ингу-
шетии, где, по его расчетам, насчитывалось до 120 аулов, при этом он от-
мечал, что только три или четыре поселения, по числу помещений и живу-
щих в них семейств, имеют право так называться (Грабовский, 1870. С. 16).
150
Селение Нилх
Джейрахский район. Начало XX в.
Личный архив И.Г. Алмазова

Селение Ляжги
Джейрахский район
Фото З.Р. Эльдиева, 2011 г.

151
Из приведенных данных следует, что в 1866 г. в Ингушетии насчитывалось
135 населенных пунктов.
Значительные количественные изменения в поселениях ингушей произо-
шли после переселения в Турцию. Многие поселения были освобождены от
«неблагонадежных» жителей. Обманутые в своих надеждах и разочарован-
ные переселенцы искали возможность вернуться на родину, однако им было
в этом отказано. Лишь незначительная часть сумела нелегально возвратиться
на родную землю, но здесь места их прежнего проживания уже были заня-
ты новыми поселенцами, так что им приходилось заново обустраиваться и
налаживать свой быт. Как сообщал М. Иг-ев, селение Сагопши «состоит из
324 дымов; жители его все карабулаки, из которых около двух третей вы-
ходцы из Турции; это те, которые отправились с генералом Кундуховым в
Турцию и потом возвратились вспять» (Иг-ев, 1885). Согласно материалам
Первой Всероссийской переписи населения 1897 г., в Ингушетии насчитыва-
лось 144 населенных пункта, ингуши жили небольшими аулами в горах и в
крупных селениях на равнине (РГИА. СПб., Ф. 129. Оп. 11. Д. 2390). Из всех
населенных пунктов 102 находилось в горах, 42 – на равнине. Однако следует
отметить, что в горных селениях число жителей варьировало от нескольких
до 50–80 человек на один населенный пункт, тогда как в равнинной части –
4000 жителей. Г. Вертепов писал, что на равнине аулы были гораздо больше,
в среднем на каждый из них приходилось 343,7 двора с населением в 1615,9
душ обоего пола, т.е. средний аул на плоскости по количеству дворов в 35 раз
превышал среднее горное селение. По данным того же автора, на 1892 г., в
горной части Ингушетии имелось 56 населенных пунктов, а на плоскости 45
поселений, население которых составляло 69,1% от общей численности ингу-
шей (Вертепов, 1892. С. 85). При сопоставлении этих данных с материалами
переписи 1897 г. можно сделать вывод, что в течение пяти лет численность
населенных пунктов в горной части уменьшилась на 46 аулов, а в равнинной
увеличилось на 3 поселения. Это свидетельствует о создании на равнинной
части больших полигенных сел, где проживали сотни семей. Отметим, что в
каждом населенном пункте, как в горах, так и на равнине, всегда существо-
вало особое место, где собирались мужчины села (пхега). Здесь они решали
общие вопросы или просто общалась между собой.
В начале XIX в. некоторые хутора, расположенные по Ассиновскому
ущелью, были уничтожены в связи с подозрением в укрывательстве абрека
Зелимхана. Жители этих горных селений целыми семьями были высланы в
Сибирь (РГИА. СПб., Ф. 1276. Оп. 6. Д. 39. Л. 9 об.). Процесс переселения не
всегда носил мирный характер и продлился несколько веков. Это наложило
свой отпечаток на облик поселений. Так, горные поселения существенно от-
личаются от поселений, расположенных в предгорьях и на равнине, не толь-
ко своей компактностью и особенностями архитектуры, но и численностью
жителей. Наиболее распространенными формами поселений в горах были
селения, в которых проживали представители одной фамилии или несколь-
ких родственных. После переселения на равнину горцы также нередко се-
лились отдельными хуторами, населенными только родственниками. Период
переселения жителей одного села на более удобные земли в предгорьях В.П.
Кобычев назвал «сползанием» поселений с горных круч. Населенные пунк-
ты, появлявшиеся в результате такого переселения, новое и старое поселение
152
соответственно именовали Нижний и Верхний Хули, Верхний и Нижний Ал-
кун и т.п. Новые (в том числе «нижние») селения отличались значительно
меньшей плотностью застройки, однако имели по-прежнему неупорядочен-
ную планировку, развернутую в вертикальном направлении (Кобычев, 1982.
С. 39).
К 1918 г. ингуши возвратили себе земли станиц Сунженской, Тарской,
Фельдмаршальской и Аки-юртовской, которые были расположены «в сердце
Ингушетии, разъединяя собой горную и плоскостную Ингушетию», с которых
ингуши были изгнаны царскими войсками, а села были преданы под казачьи
станицы (Бутаев, 1923. С. 30).
Вследствие постоянных переселений безземельных горцев из высоко-
горных районов в предгорья и равнины появились новые поселения, отли-
чавшиеся от горных рядом отличительных признаков: численностью, поли-
генностью, смешанным этноконфессиональным и национальным составом,
правильной планировкой и т.д. Этому способствовала Инструкция и положе-
ния Наркомзема РСФСР о переселении и устройстве поселений 1925 г. Так,
во временных правилах распланирования и застройки селений, разработан-
ных на случай переселения и устройства новых поселений, подробно указы-
валось, какой должна быть ширина улиц в селениях (25 м при двусторонней
и 13 м при односторонней застройке). Для отвода грунтовых и сточных вод и
осадков предлагалось прокладывать кюветы. Улицы надлежало прокладывать
таким образом, чтобы они шли поперек направления господствующих вет-
ров. Протяженность кварталов в селениях определялась в 250 м, а отдельных
усадеб – 30 м по фасаду и 120 м в глубину. На каждые 25 дворов предлагалось
устраивать колодец или водозаборную колонку (ЦГАИР. Ф. 79. Оп. 1. Ед. хр.
5. Л.  167–174). На практике, правда, выполнить все перечисленные требо-
вания удавалось далеко не всегда, особенно в отношении водоснабжения,
ввиду того, что многие равнинные районы были чрезвычайно бедны грунто-
выми водами. Поэтому нередко села, расположенные в районе рек Назрани
и Сунжи, не могли соответствовать требованиям указанной инструкции. Они
располагались вдоль берегов рек и других естественных водных источников,
и визуально казалось, что они слились в один огромный аул, растянувшийся
на несколько километров. По этой причине, а также вследствие постоянных
подселений многие селения на равнине, как новые, так и старые, в советские
годы значительно выросли, достигнув огромных размеров – 600–800 и более
дворов. Так, по р. Ачалуку на протяжении шести верст расположились один
за другим три крупных селения  – Верхние, Средние и Нижние Ачалуки. В
этих селениях воду приходилось возить за несколько километров (Кобычев,
1982. С. 45). Примечательно, что проблема с водоснабжением указанных на-
селенных пунктов и сейчас до конца не решена, несмотря на централизован-
ное водоснабжение.
В настоящее время ведется большая работа по благоустройству населен-
ных пунктов, закончена газификация и электрификация республики. Во всех
больших селах имеются сельский совет, медицинский пункт, школа и другие
объекты социальной инфраструктуры. В некоторых сельских населенных
пунктах есть клубы и спортивные залы. Во многих равнинных и предгорных
селах появились постройки городского типа. Некоторые ингушские села пе-
решли в разряд городов. Так, в 1934 г. постановлением ВЦИК с. Вознесенское
153
 Селение Гази-юрт
Назрановский район
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2012 г.

Памятник защитникам г. Малгобека

Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

154
Вознесенского сельсовета преобразовано в рабочий пос. Малгобек, который
стал первым городом на территории Ингушетии. Пос. Назрань был присвоен
статус города 16 октября 1967 г. Ст. Карабулакская стала городом в 1995 г.,
а самый молодой город на территории республики  – столица Ингушетии г.
Магас. Постепенно идет рост городского населения республики. Во всех
городах возводятся новые жилые дома, здания бытового и культурно-про-
светительского назначения, мечети и храмы, асфальтируются и озеленяются
улицы. Новое строительство в городах и селах ведется в строгом соответ-
ствии с нормами санитарной гигиены и архитектурным генеральным планом
населенных пунктов. За последние 20 лет в Ингушетии построен целый ряд
социально значимых объектов, проложено сотни километров газопроводов,
линий электропередач, дорог с асфальтовым и гравийным покрытием, тро-
туаров, сделано много другого в плане социально-экономического и культур-
но-бытового обслуживания населения республики. Весь комплекс перечис-
ленных мер изменил облик ингушских поселений, тем самым приблизив их к
общепринятым стандартам современных требований.

Усадьба
При строительстве дома большое значение придавалось выбору места.
Прежде чем приступить к закладке нового жилища, ингуши очень вниматель-
но изучали намеченную территорию и только после этого начинали закладку
фундамента. Существовало много способов проверки пригодности почвы, в
которых рациональные методы переплетались с суеверными представления-
ми и предрассудками (Кобычев, 1982. С.  80). Так, считалось, что наиболее
подходящим для строительства дома является то место, которое было об-
любовано скотом или птицами, где были богатые заросли растительности
(Зязиков, 2012. С.  77). Важное место уделялось проверке свойств почвы,
на которой должно было строиться жилье. Для этого в нескольких местах
ставили деревянные или глиняные миски с водой. Если к утру в миске не
хватало воды, почва признавалась неустойчивой. Дом строили только там,
где миска оставалась полной (Гегечкори, 1968. С. 251). По свидетельству Л.П.
Семенова, ингуши при строительстве башни проверяли пригодность почвы
следующим способом: они поливали землю молоком до тех пор, пока оно не
переставало впитываться, а затем рыли котлован под фундамент (Семенов,
1963. С.  72). Обеспечить дому богатую и счастливую жизнь должна была
имитативная магия, к которой прибегали при закладке фундамента. Для этого
под камни (или стойки) закладывалась своего рода строительная жертва, со-
стоявшая из монет, зерен и прочего (Зязиков, 2012. С. 78). После соблюдения
всех указанных предосторожностей застройщик вместе с родственниками и
соседями «освящал» землю, принося в жертву белого барана, прося у бога
благополучия дому (Гегечкори, 1968. С. 251).
К строительству приступали лишь после того, как был заготовлен весь
необходимый материал. По традиции считалось важным завершить строи-
тельство дома в течение одного года. Предпочтительным для строительства
было время от весеннего равноденствия до осеннего. Однако к ХХ в. это
правило перестало быть обязательным (Зязиков, 2012. С.  78). При закладке
нового жилья пристальное внимание уделялось и рациональным методам,
155
 Аул Лялах
Джейрахский район. 1924 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

Дом в ст. Слепцовской

Ингушская автономная область, Сунженский район. 1925 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

156
учитывались возможные горные обвалы и направление ветров, рельеф мест-
ности, характер склонов гор, течение рек, количество питьевой воды, распо-
ложение угодий и многое другое (Гегечкори, 1968. С. 251). При строительстве
жилья учитывались все имеющиеся народные знания.
Ингушский двор в зависимости от местоположения имел различные фор-
мы и размеры. В горных селениях, располагавшихся на крутых склонах или
вершинах гор, дворы были очень малы и к тому же помещались на разных
уровнях, террасами. В некоторых селениях, имевших особенно плотную за-
стройку, во дворах даже негде было разместить хозяйственные постройки, и
жители были вынуждены держать скот круглый год под открытым небом за
пределами селения. Немало было селений с бездворными усадьбами (напри-
мер, с. Вовнушки с башенной застройкой). Еще одной отличительной чертой
большинства усадеб в горах было почти полное отсутствие обособленных
хозяйственных построек, которые обычно составляли единый комплекс с жи-
лым помещением. Причиной тому было, с одной стороны, малоземелье, а с
другой – нехватка строительного леса (Кобычев, 1982. С. 56).
Различались два вида усадьбы: с горизонтальной и вертикальной застрой-
кой. В усадьбах с горизонтальной планировкой хозяйственные постройки
возводились в один ряд или под углом к жилищу на одном с ним уровне; во
втором случае  – занимали в жилище первый этаж, выступая за плоскость
фасада. Плоская крыша хозяйственной постройки использовалась для раз-
ного рода домашних работ. Оба вида усадьбы были распространены по всей
горной полосе, и бытование их зависело от формы планировки и плотности
населения.
В зажиточных семьях на равнине усадьба состояла из нескольких отде-
лений, разделенных оградой, в которых были устроены калитки. Двор (уйте,
ков) был самой чистой и ухоженной частью усадьбы, за ним располагались
подсобные хозяйственные постройки (гIишлонаш), скотный двор (кхий), ого-
род (бешамаш), сад (беш), пасека (нокхарийи) и т.д.
Большое внимание уделялось возведению ограды и оформлению въезда
во двор усадьбы. В горах ограды сооружали, как правило, из камня. Высота
их обычно не превышала 1,5–2 м. Более высокими и тщательно сложенны-
ми были ограды-стены в усадьбах замкового типа, где их возводили из тща-
тельно подобранных, а порой и подтесанных камней с применением в ряде
случаев связующего раствора. Высота таких заградительных стен достигала
2–3 м. Для предохранения от осадков стены-ограды сверху покрывали ши-
ферными плитками. В селениях свободной, разбросанной планировки огра-
ды имели сугубо хозяйственное, утилитарное назначение и едва достигали
1 м в высоту. Чаще всего их делали из деревянных жердей (Кобычев, 1982.
С. 60). В конце XIX – начале XX в. возникли новые виды оград – дощатые,
кирпичные и комбинированные. Встречались хозяйства, обнесенные земля-
ным валом или рвом. Примером тому служит усадьба Татре Албогачиева в
с. Гамурзиево, который в начале XIX в. произвел закладку своей усадьбы и
отгородил ее рвом 1,5 × 2 м., по внешнему периметру которой была высажена
акация, растущая и поныне (Чемурзиев, 2013. С. 61). В 1960-е годы наряду с
дощатыми, плетеными, каменными стали появляться ограды, изготовленные
из бетона и фабричного кирпича. В настоящее время существует множество
разновидностей оград и изгородей: бетонные, кирпичные, металлические,
157
 Деревянные ворота с навесом
Ингушетия. Сунженский район,
с. Мужичи
Фото Ю.Ю. Карпова, 1990 г.
МАЭ РАН № И 2144-75

Кованые ворота
Назрановский район, с. Насыр-Корт
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

158
из шиферных листов, из профнастила и др. Ограды возводят в большинстве
случаев на бетонном фундаменте.
Въезд в усадьбу оформляли высокими воротами, имевшими обычно ароч-
ную форму. В высокогорных селениях Чечни, Ингушетии и Северной Осетии
ворота нередко перекрывали аркой, вытесанной из цельного камня  – моно-
лита, на котором выбивали разного рода петроглифы-обереги. Ворота ино-
гда устраивали из деревянных столбов, перекрытых дугообразно выгнутой
балкой, в чем, по всей видимости, отразилось влияние каменного зодчества,
утраченного позже (Кобычев, 1982. С. 60). В настоящее время преобладают
массивные ворота, изготовленные сельскими мастерами. По желанию за-
казчика выбирается материал, фасон, цвет, размеры и различные элементы
декора. Все это в совокупности придает современному двору нарядный вид,
свидетельствующий не только об уровне экономического состояния, но и о
культурно-эстетических запросах хозяев.

Жилище
Жилища ингушей, как и поселения, складывались на протяжении дли-
тельного периода под влиянием природных, социальных, экономических
факторов. На разных этапах исторического развития происходили различ-
ные изменения в облике жилища, изменялось его функциональное значение,
материал и технология строительства, внутренняя планировка, назначение
помещений, формы перекрытий, виды покрытия, отопительные системы, ин-
терьер и внутреннее убранство и многое другое.
В горах из-за сложности рельефа не строили таких больших домов, как
на равнине. Жилищем служили жилые башни. Л.Л. Штедер в конце XVIII в.
писал: «Они живут в высоких неприступных башнях, возведенных из необра-
ботанных камней» (Städer, 1797. S. 15). Жилые башни имели прямоугольное
основание и три этажа. Размеры башен в основании равнялись 6–15 × 4–9
м. Высота построек колебалась от 8 до 12 м, кровля сооружалась плоская,
земляная. Вход в постройку устраивался через дверь нижнего этажа. Сооб-
щение с последующими этажами осуществлялось при помощи приставной
лестницы (лоаме) через лаз в одном из углов внутренних помещений. Посре-
дине всех построек возвышался каменный столб, который являлся опорой
для межэтажных бревенчатых перекрытий. Целям обороны башни служили
специальные боевые щели стен второго и третьего этажей, а также иногда
камни, уложенные рядами на кровле. Каждый этаж имел четко определен-
ную функцию. Первый служил хлевом, здесь хранились запасы зерна, корма
для скота, орудия труда и средства передвижения. Второй этаж был жилым,
третий предназначался для приема гостей. В центре жилища располагался
священный для каждого горца очаг, над ним на очажной цепи подвешивали
котел для приготовления пищи (Мужухоев, 1977б. С. 56). При строительстве
в основание башни (лард) клали камни-монолиты. Угол (са, миIинг) и стены
(пен) укреплялись большим специальным угловым камнем (саьньг), который
выступал внутрь и служил опорой для перекрытий на этажах (Алироев, 1994.
С. 23). В одних случаях функцию фундамента выполняла каменистая почва,
в других – специально подбираемые твердые и водостойкие материалы. Ча-
сто к башням пристраивали небольшие сакли или турлучные однокомнатные
159
 Жилая башня в с. Гвилети
Душетский уезд, Тифлиской губернии. Почтовая открытка. Начало XX в.
Личный архив И.Г. Алмазова

домики, возводимые обычно без фундамента (Кобычев, 1982. С. 8). Вместе с

тем жители горного с. Гвилети большей частью жили в домах, построенных
из шиферных плит, сложенных на глине. В них было три отделения: одно
длинное – для скота, другое несколько поменьше – для семьи и третье, еще
меньше, – для приема гостей. Анонимный автор подробно описал гостевую
комнату: «В одном углу стоял стол, накрытый чистой холщовой скатертью
с вышитыми по краям красными петушками. На стене, против стола, висело
зеркало в ярко-красной раме с закинутым за него полотенцем тоже с выши-
тыми концами. Вдоль стен стояли скамьи. В другом, противоположном пер-
вому, углу стояла простая деревянная кровать, застланная ситцевым одеялом.
На вымазанной белою глиною стене, на вбитых крючках и гвоздях висели ка-
зачье седло, уздечка, ременный треног, ружье-кремневка и старый потертый
саквояж. Две простых табуретки и расшатанный соломенный стул дополняли
обстановку. Комната освещалась двумя крошечными окошками. В проти-
воположной входу стене был сделан камин, чисто выметенное дно которо-
го освещалось лучом света, падавшего сквозь прямую трубу» (К-нь, 1900.
С. 51).
Строительный материал для стен определялся наличием в данной местно-
сти того или иного сырья: леса, камня, глины, извести, камыша и пр. Вместе с
тем следует отметить, что, несмотря на сырьевую зависимость, границы рас-
пространения тех или иных типов жилища не всегда совпадали с границами
ландшафтных зон, поэтому тип жилья мог варьировать в любой местности.
Исключение составляли башни, которых не было на равнине.
В лесистых предгорьях наибольшее распространение имели турлучные
и деревянные дома. Н.Ф. Грабовский писал: «Жилища построены частью
160
из камня, частью из дерева; по недостатку места к просторной постройке,
сакли лепятся одна на другую амфитеатром и образуют вид ступеней» (Гра-
бовский, 1868. С. 37). Планировка жилья в горной и плоскостной зоне имела
свои особенности. Так, для первой была характерна вертикальная планиров-
ка, обусловленная малоземельем. Занимая под строение минимум земли и
надстраивая 2–3 этажа, сельчане получали необходимых размеров площадь
жилья.
Важной составляющей жилища являлся очаг, располагавшийся в цент-
ре. Он представлял собой небольшое кирпичное или каменное возвышение
с углублением в середине для собирания жара; над очагом висела большая
железная цепь, за которую прицепляли котел. Дым выходил в небольшое от-
верстие в потолке, отчего верхняя часть помещения бывала покрыта черной
блестящей сажей. От этого внутренняя часть дома имела мрачный вид. Ни-
зенькое окошечко с южной стороны слабо освещало помещение. По стенам
тянулись в два-три яруса полки, уставленные самой разнообразной посудой.
В задних уголках, на менее видных местах, плотной массой стояли скромные
закоптелые котелки, чашки, а под ними, на самом полу – кадушки с кислым
молоком, сыром или кожаные мешки с кукурузой. Платье, т.е. лишние полу-
шубки и куски толстого серого сукна, служащие плащами, помещались или
на вешалках или на широких кроватях, служащих спальным местом для детей
(Ахриев, 1872. № 28. С. 3–4).
Кроме общего, семейного жилища состоятельные ингуши имели женские
сакли и кунацкие. «Женские сакли бывают самыми чистыми, в них помеща-
ются лучшие домашние вещи: две-три перины, покрытые полосатой пару-
синой, тюфяки, одеяла, циновки и т.п. Все эти вещи скатываются в форме
цилиндров и располагаются на двух-трех полках, тянущихся по стене; на
самом видном месте помещаются два-три сундука туземной работы, с пе-
строй металлической обивкой. В таком виде семейная сакля сильно походит
на лавку с красным товаром, так как тюфяки, одеяла и тому подобные вещи
покрываются ситцами самых пестрых и ярких цветов. Кунацкие сакли или
гостиная комната хьашан цIа почти не имеют никакой утвари, кроме низень-
ких скамеечек, кровати и висящей на стене – выделанной с шерстью – бычьей
кожи; последняя служит подстилкой под колени для молящегося хозяина или
гостя. Помещения для домашнего скота в аулах, находящихся на плоскости,
располагаются на задних местах двора, а в горных аулах рядом с жилой сак-
лей; во многих горных саклях вход в овечьи хлевы и сакли – общий» (Ахриев,
1872. № 30. С. 3–4).
Комбинированные строительные материалы позволяли делать жилище
более удобным, практичным, а само строительство более экономичным.
Г.  Гегечкори отмечал: «Передняя и левая боковая деревянные стены обма-
заны глиной и выбелены известью, остальные две каменные стены  – сухой
кладки» (Гегечкори, 1968. С. 252).
Основным типом жилья на равнине в течение всего XIX в. был турлучный
дом, основу которого составлял плетень, обмазанный глиной с добавлением
мелко рубленной соломы. Для строительства колья вбивались по углам и пе-
риметру площади, намеченной под жилище, на равном расстоянии один от
другого, точно так, в той же технике, как и при возведении плетеной изгороди.
Что примечательно, «при закладке дома первый кол вбивался в юго-западном
161
углу (в направлении Мекки, как говорили в старину), и дальнейшее движение
совершали слева направо (по часовой стрелке)» (Кобычев, 1982. С. 80). Затем
колья оплетали лозой в горизонтальном направлении, ведя плетение слева
направо и закрепляя его через каждую пядь (25–30 см) более толстым прутом.
Таким же утолщенным прутом и завершали все плетение, возводя переднюю
и заднюю стены до высоты 2–2,5 м (Мамбетов, 1971. С. 157). Турлучный дом
мог быть и овальным, но чаще всего имел прямоугольную форму.
Для обмазки плетня готовился специальный замес. На ровной площадке,
укрепив борта досками или камнями, насыпали глину и заливали ее водой на
ночь для раскисания, утром глину посыпали соломой, затем заводили в глину
лошадей и водили их по кругу, постепенно добавляя солому. Таким образом
глина перемешивалась с соломой, и когда эта масса становилась однородной,
ею обмазывали будущий дом с обеих сторон. После высыхания первого слоя
глины на доме бывали трещины и заметные шероховатости, которые скрыва-
лись еще одним слоем глиняной смеси. Технология приготовления этой смеси
такая же, как и в предыдущем случае, но вместо соломы добавляли конский
навоз. Приготовленным глиняным раствором повторно обмазывали жилище.
После полного высыхания дом белили. Крыша была двускатная, крытая соло-
мой. Потолка не было. Пол был земляной. Дом состоял из нескольких комнат.
По мере разрастания семьи к дому пристраивали новые комнаты для каждого
женатого члена неразделенной большой семьи. В результате образовывался
длинный дом (дяха цIа), состоявший часто не менее чем из 3–5 комнат с от-
дельными выходами на террасу (ийче) (Чемурзиев, 2013. С. 47).
Были и деревянные бревенчатые жилища, а также возведенные в каркас-
но-закладной технике. О бытовании подобных жилищ в бассейне р. Фортан-
ги писал М.А. Иванов (Иванов, 1904. С.  50). «Закладная техника получила
наибольшее распространение во второй половине XIX в. и в предреволюци-
онные годы и была обусловлена сокращением площади строевого леса. При
закладной технике в дело шли и горбыли, и мелколесье, и даже кустарник, из
которого делали плетни, заполняя ими пространство между столбами и база-
ми. В последнем случае, впрочем, говорить о закладной технике можно лишь
в той мере, что она послужила исходной основой для конструкции, которую
правильнее было бы квалифицировать как каркасно-турлучную. Важным
аргументом в пользу того, что закладная техника развивалась в результате
исчезновения строевого леса, служит то обстоятельство, что жилища, вы-
строенные целиком в закладной технике, встречались в прошлом довольно
редко. Намного чаще закладная техника сочеталась со срубом и кладкой из
камня» (Кобычев, 1982. С.  84). Для строительства дома типа цIа заготав-
ливалась древесина. Стены строились в вертикально-закладной технике из
пополам разрубленных бревен. Заостренными концами эти бревна сверху и
снизу упирались в гнезда, специально вырубленные по всей длине попереч-
ных балок. Обструганные топором четырехгранные балки прерывались в тех
местах, где в стену были встроены каменные столбы. В передней стене таких
столбов было два, и их высота, как и высота стен дома, не превышала 2,5 м
(Гегечкори, 1968. С. 252).
В сезон летних работ ингуши пользовались деревянными шалашами:
«на вбитых в землю стойках, с развилками вверху, уложены были поверху
перекладины в таком порядке, что средняя перекладина возвышалась на
162
аршин над крайними. На эти перекладины поперек наложен был накатник
из двухвершковых жердей, привязанный к перекладинам кручеными бере-
зовыми ветвями, на накатник наложен был довольно толстый слой сена, и
таким образом получался навес. Преобразовать же этот навес в шалаш боль-
шой трудности не составляло. Стоило только приставить на ребро к стойкам
заранее заготовленные переносные плетни и привязать их теми же прутьями:
получались стены, пропускавшие воздух и свет. На земле посередине шалаша
лежало несколько каменей для очага, на котором пастухи варили себе пищу»
(К-нь, 1900. С. 51). Существовали временные жилища (жел), выложенные из
камня. Во время выпаса скота на летних пастбищах в Джейрахском районе
и в настоящее время пастухи живут в подобных жилищах. Делали ингуши и
обычные шалаши из деревянных прутьев, покрытых сверху соломой.
С конца XIX в. под влиянием южнорусской домостроительной культу-
ры в Ингушетии стали строить саманные дома. «Жилища ингушей, – писал
Н.Ф. Грабовский, – начинают изменять свою внешность: вместо жалких тур-
лучных лачуг, называемых саклями... можно увидеть рубленные из дерева
или сложенные из саманного кирпича дома с черепичными крышами, окнами
и дверьми на русский манер» (Грабовский, 1868. С.  33). Саманный кирпич
изготовлялся по такой же технологии, как и при строительстве турлучных до-
мов, с той лишь разницей, что приготовленную глиняную смесь укладывали
в специальные формы в виде кирпича, основательно просушивали на солнце
и уже затем строили дом. В таких домах имелся деревянный пол.
На рубеже XIX–XX вв. появляются дома, сложенные из обожженного
кирпича, с черепичными крышами. Таких домов в Ингушетии в рассматри-
ваемый период было немного из-за дороговизны строительных материалов.
Чаще строили дома, комбинируя строительные материалы. Самые дорогие
материалы использовались для фасада, боковые и задние стены строили из
саманного кирпича и камня. Комбинированное жилище было более деше-
вым, но в то же время соответствовало модным тенденциям своего времени
(Чемурзиев, 2013. С. 63).
После революции и Гражданской войны продолжался процесс окончатель-
ного вытеснения строений турлучного типа и замена их саманными; крыши
тоже видоизменились: плоские и пологие двускатные крыши были заменены
на крутые островерхие двух- и четырехскатные кровли, крытые черепицей и
шифером (Кобычев, 1982. С. 90). В последующие годы отмечен постепенный
экономический рост края, но начавшаяся война, а затем и депортация заморо-
зили процесс строительства жилья. Однако знание технологии строительства
и навыки, имевшиеся в этом деле, помогли ингушам выжить в депортации.
Привычные для ингушей турлучные дома оказались очень холодными и
непригодными в той климатической зоне, тогда ингуши стали использовать
дерн  – верхний слой почвы, густо заросший травой, скрепленный корнями
многолетних растений, именно он стал служить строительным материалом.
Из него нарезали одинаковые «кирпичики», которые укладывали на большие
плоские камни, служившие фундаментом, по периметру будущего дома.
Толщина «кирпичиков», которая соответствовала ширине стены, могла быть
от полуметра и более, в зависимости от климатической зоны. В некоторых
строениях делали углубления в почве и клали доски или просто утрамбовы-
вали землю, которая служила полом. Перед укладкой «кирпичей» обязательно
163
 Жилой дом в с. Гамурзиево
Назрановский район
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

Дом И.Т. Албогачиева

Назрановский район, с. Гамурзиево. 1957 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

164
Частный дом И. Абадиева
Назрановский район, с. Насыр-Корт
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

Усадьба И. Абадиева
Назрановский район, с. Насыр-Корт
Фото М.С-Г. Албогачиевой, 2013 г.

165
Комната для зикра
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

Комната для гостей

Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

166
ставили деревянный каркас с проемами для окон и двери. Когда кладку завер-
шали, изнутри стены обмазывали глиной и затем белили. Крышу укрепляли
деревянными балками и снаружи также покрывали дерном. Строительство
таких домов начинали весной, чтобы дом за лето мог просохнуть, так как са-
мым большим недостатком этого типа жилища была его высокая влажность
(Чемурзиев, 2013. С. 50).
После реабилитации и возвращения в Ингушетию ингуши стали по-
степенно возобновлять строительство или реконструировать старое жилье,
которое за годы депортации было совершенно разрушено или нуждалось в
капитальном ремонте. При строительстве нового жилья стали использовать
современные строительные материалы: шифер, обожженный кирпич, желе-
зо. Чаще строили саманные дома крытые шифером. Уникальность ингуш-
ского дома в том, что в зависимости от принадлежности к тому или иному
религиозному братству вирду планировка и сама строительная конструкция
имеют существенные отличия. Так, в братствах кадирийя при строительстве
дома в одной комнате делаются полы с усилением, потому что во время зик-
ра, который устраивается во время похорон, поминок, в месяц Рамадан, при-
глашается несколько десятков мюридов для исполнения религиозных песно-
пений назым и зикра. В основание пола, на твердую основу, укладываются
балки твердых пород дерева на расстоянии от 60 до 80 см, иногда на нижнее
основание балок прибивается резина, срезанная с боковой части покрышек
грузовых автомобилей. Создается своего рода амортизация помещения. Де-
лается это для того, чтобы исключить вероятность травмирования ног мю-
ридов во время зикра. Сами полы делают из досок толщиной 40–50 мм. При
этом используются определенные породы дерева: сосну, ель, лиственницу.
В первой половине ХХ в., по воспоминаниям стариков, таких возможностей
у людей не было, а комнату использовали любую, причем только на нижнем
ярусе дома. Изменения в строительстве начались только с 1960-х годов. Чаще
всего комната для зикра находится в отдельном доме во дворе. К ней может
прилегать еще одна комната, предназначенная для отдыха мюридов. Размеры
ее могут быть от 5 до 6 м в ширину и от 5 до 7 м в длину. В большинстве
случаев, к имеющимся комнатам присоединяют и большой навес, где можно
разместить достаточно много гостей на любой случай (свадьба, похороны,
поминки и т.  п.). Во многих домах до сих пор имеется гостевая комната.
В состоятельных семьях к гостевой прилегает спальня с отдельными ван-
ной и туалетом. Большая часть домов имеет водяное или паровое отопление,
в редких случаях используют обычную печь, которую топят дровами и углем
(Чемурзиев, 2013. С. 61).
В настоящее время при строительстве жилья ингуши используют новые
строительные материалы и ориентируются на новые технологии строитель-
ства. В республике можно найти одно-, двух-, трехэтажные индивидуальные
дома с новой планировкой, с различной формой крыши, с использованием со-
временных кровельных материалов. Появились коттеджные поселки с одно-
типным жильем. Тем не менее в современной Ингушетии домостроительные
технологии традиционно опираются на некоторые этнические особенности
внутренней планировки дома и его строительства.

167
 БАШЕННАЯ АРХИТЕКТУРА
Самоназвание ингушей «гIалгIай», по мнению ряда исследователей,
этимологизируется как строитель, житель башен. Это вполне объяснимо, по-
скольку все поселения горной Ингушетии являются башенными. Когда авто-
ры пишут о башнях, то имеют в виду, как правило, известные средневековые
каменные сооружения, наиболее ранние образцы которых (жилые башни)
принято датировать Х в. н.э. Однако средневековая строительная культура
представляет собой лишь заключительный этап возведения каменных жилищ
горной Ингушетии, когда наступает расцвет башенной культуры.
Жилища из камня бытовали на территории Горной Ингушетии в кобан-
скую эпоху (I тыс. до н.э.) – это так называемые циклопические постройки.
Многие из них были разобраны и использованы последующими поколениями
в качестве строительного материала (Мужухоев, 1982. С. 47–61). Сохрани-
лись лишь отдельные постройки, в частности, у сел. Дошхакле, Карт, Хам-
хи и Эгикал Ассиновской котловины. Л.П. Семенов, впервые обративший
внимание на этот тип построек, отмечал, что подобные сооружения явно
циклопические и приписываются мифическим великанам-дэвам. Несколь-
ко циклопических сооружений из массивных каменных глыб описаны Е.И.
Крупновым и датируются IX–VI вв. до н.э. (Крупнов, 2008). Предлагаемая
ученым дата приходится на эпоху разложения первобытнообщинного строя и
формирования политического объединения древних ингушских племен. Его
центр, судя по древним армянским и грузинским источникам, находился в
Дзурдзукетии. Эти внутренние социально-политические процессы, а также
первые волны нашествия кочевых народов (скифы) вызвали необходимость
возведения домов-крепостей. Они прямоугольные в основании (7 × 7м;
5,5 × 11,5 м), сложены из огромных многотонных блоков, разновременны,
наиболее архаичные из них возведены сухой кладкой без обработки строи-
тельного материала. Раскопки позволили открыть в культурных слоях ран-
нюю керамику, отдельные фрагменты которой датируются концом II тыс. до
н.э. Циклопические постройки Ингушетии имеют сходство со строениями,
известными на территории Ванского царства (Урарту).
Башни подразделяются на жилые, сторожевые и боевые, а также полубое-
вые сооружения. Начало строительства жилых башен принято относить к Х
в. Это период падения Хазарского каганата, укрепления и расцвета Алании.
Наибольшего распространения они получили в Ингушетии, чьи границы
того времени простирались на территории современной западной Чечни и
восточную часть современной Северной Осетии. Существенное влияние на
формирование типов поселений и жилищ оказывали как географическая сре-
да, так и политическая обстановка в крае, изменения в экономике и социаль-
ной организации общества. Население наряду с плоскостными селениями и
столицей на плоскости (например – Магас) имело укрепленные резиденции в
горах. Необходимость в этом определялась военными и геостратегическими
соображениями.
Жилые башни имеют три этажа и, как правило, прямоугольное основа-
ние. Размеры башен в основании равнялись 6–15 × 4–9 м. Высота построек
колеблется от 8 до 12 м, кровля плоская, земляная. Вход в постройку через
дверь нижнего этажа. Сообщение с последующими этажами осуществлялось
168
при помощи приставной лестницы через лаз в одном из углов внутренних
помещений. Посредине всех построек возвышался каменный столб, который
являлся опорой для межэтажных бревенчатых перекрытий. Целям обороны
башни служили специальные боевые щели стен второго и третьего этажей, а
также иногда камни, уложенные рядами на кровле. Каждый этаж имел четко
определенную функцию. Первый служил хлевом, здесь хранились запасы
зерна, корм для скота, орудия труда и средства передвижения. Второй этаж
был жилым, третий предназначался для приема гостей. В центре жилища
располагался священный для каждого горца очаг, над ним на очажной цепи
подвешивали котел для приготовления пищи.
В XII–XIII вв. важнейшей функцией жилой постройки становится обо-
ронительная. Появляются полубоевые башни, а точнее, жилые приспосаб-
ливаются для ведения боевых действий. Множество таких башен стоит в
Ассинской котловине, Джейрахском ущелье, Дарьяльском и др., Башенные
комплексы, во фрагментарном виде сохранились на бывшей территории
расселения ингушей в горных районах современной Чечни и Осетии. Полу-
боевые башни в плане почти квадратные (размеры: 4,5–5 × 5–5,5 м), четы-
рехэтажные, высота их достигает 12–16 м. Нет опорных столбов из камня.
Характерная особенность этих башен – наличие верхних боевых бойниц (по
краям стен), прикрытых каменными навесными балкончиками – машикулями.
Снизу последние открыты для ведения боевых действий. Благодаря такому
оригинальному устройству защитники, совершенно скрытые от противника,
могли наносить ему существенный урон. Расположение большинства имею-
щихся в башнях световых и наблюдательных окон, дверей-лазов всегда идет
по одной линии с «машикулями», что позволяет брать их под наблюдение и
при необходимости защищать. Связь с жилыми постройками наблюдается в
плоском бревенчатом перекрытии стен, устройстве нижних дверных проемов
на уровне первого этажа и др.
Особенно величественны боевые башни. Среди ученых нет единства в
вопросе об их датировке. Проведенные исследования позволяют определить
начало строительства этих сооружений рубежом XIII–XIV вв., когда после
монголо-татарского нашествия и завоевания равнинного края центр полити-
ческой жизни края переместился в горы. Создается система оборонительных
сооружений, состоящих из башенных комплексов, которая связывала всю
горную Ингушетию.
Происходит специализация башенных построек. Башенные комплексы
формируются из собственно боевых и расположенных под их прикрытием
жилых башен.
Боевые башни по форме перекрытия подразделяются на два типа пира-
мидально-ступенчато-четырехскатные, «классические», и плоскокровельные.
Боевые пирамидальные башни являют собой пример умения мастеров-строи-
телей дать постройке не только достаточно надежный для обороны архитек-
турный вид, но и придать ей по-настоящему зрелищную красоту. Высокую
оценку этим архитектурным сооружениям дал крупнейший ученый-кавка-
зовед, лауреат Ленинской премии, проф. Е.И. Крупнов: «Ингушские боевые
башни «воув» являются в подлинном смысле вершиной архитектурного
и строительного мастерства древнего населения края, они поражают про-
стотой формы, монументальностью и строгим изяществом. Боевые башни
169
 Х.Б. Ахриев. Аул Нюй Цоринского общества
Акварель
1930 г.
Фото Х.М. Акиевой, 2001 г.

Ингушетии  – высокие образцы техники и строительного искусства того

времени», «ингушские башни для своего времени были подлинным чудом
человеческого гения, как для нашего столетия новые шаги человека в небо»
(Крупнов, 2008. С. 88).
Боевые пирамидальные башни в основании квадратные (размеры  –
от 4 × 4 м до 7 × 7м). Их высота колеблется между 20 и 30 м, при этом не-
редко угол сужения стен достигает 11°. Пирамидальное перекрытие башен
образуется уступами высотой в 18–20 см, покрытыми тонкими шиферными
плитками 15–20 см. Обычное число таких ступеней 13. Небольшая квад-
ратная площадка, замыкающая верх пирамиды, венчается, как правило,
170
Замковый комплекс Вовнушки
Джейрахский район. 1910 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

Современный вид замкового

комплекса Вовнушки
Джейрахский район
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

171
 Деревянная лестница у боевой башни
с. Меллер
Джейрахский район. XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 1980

поставленным вертикально конусо-

образным камнем. Распространенное
число этажей боевых башен пять. Од-
нако встречаются и постройки в шесть
этажей (такова пирамидальная башня
средневекового поселения Пуй горной
Ассиновской котловины). Каждый из
этажей оборонительных сооружений
имел четко разграниченные функции.
Высказывая свою точку зрения об их
назначении, архитектор И.П. Щеблы-
кин пишет, что «первый этаж предна-
значался для пленников, второй  – для
защитников и стражи, третий и чет-
вертый  – для защитников и семьи, а
пятый  – для наблюдателей и семьи»
(Щеблыкин, 1928. С. 277). Самое верх-
нее помещение служило также целям
обороны. Первый этаж пирамидальных
башен глухой, в полу устроены глубо-
кие каменные колодцы. Сообщение
со вторым и последующими этажами
внутри башни идет через лазы, остав-
ленные в межэтажных перекрытиях.
Сами перекрытия двух форм. Второй и
пятый этажи всегда заканчиваются каменными сводами, причем первый из
них, как правило, укреплен крестообразно выступающими камнями (гурта-
ми). Все другие этажи разделены деревянными перекрытиями. Второй этаж
пирамидальной башни, как и три верхних, снабжен боевыми нишами, свето-
выми окнами, а также единственной во всей постройке наружной дверью –
лазом. Венцом оборонительного сооружения по оригинальности устройства
основных боевых точек при сравнении со всеми другими, несомненно, явля-
ется пятый этаж. Кроме того, он был главным обзорным пунктом. В средней
части каждой из стен пятого этажа устроены сквозные стрельчатые ниши
(высота 1,8–2,0 м, ширина у основания 0,6–0,8 м). Они наполовину закрыты
каменными навесными балкончиками («машикули»). Верхняя часть ниши
оставалась свободной для наблюдения (Мужухоев, 1995. С. 30–31).
В горной Ингушетии наиболее распространены классические башни. Как
правило, этот тип входит в состав крупных и малых средневековых поселе-
ний, расположенных в низменных точках, близ рек и ручьев, на некрутых
склонах гор и на пологих, уплощенных вершинах – словом, в местах легко-
доступных, подход к которым не был естественно укреплен. Понятно, что
для данных местностей должен был выработаться особый тип крепостных
172
 Башенный комплекс
Джейрахский район, с. Эрзи.
XVI–XVIII вв.
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

Боевая башня
Разрез, планы 2-го и 5-го этажей,
детали
Рис. И.П. Щеблыкина, 1929 г.
Каменная летопись…, 1994. С. 17

построек, вполне надежных и устойчивых в смысле обороны. Боевая баш-

ня с пирамидальным венчанием как раз и представляет собой подобный
тип, где учитывается вероятность подхода противника вплотную к стенам.
Во-первых, вход оборонительного сооружения сравнительно высоко поднят
над землей – в данном типе башен он всегда только один, на уровне второго
173
 Свод боевой башни с гуртами.
Вид изнутри
Джейрахский район, с. Эгикал. XVII в.
Каменная летопись…, 1994. С. 84

этажа. Это, естественно, затруд-

няет проникновение вовнутрь.
Для сравнения укажем, что в бое-
вых плоскокровельных башнях,
расположенных, как правило, в
местах труднодоступных, один
из дверных проемов устраивался
в основании стен для удобства
обитателей жилищ. Во-вторых,
вторая камера имела как непре-
менную конструктивную деталь
каменное сводчатое перекрытие,
в то время как все другие этажи
образованы балочными с деревянными настилами горизонтальными перего-
родками. Свода из камня нет в труднодоступных башнях с плоской кровлей.
Думается, что это не случайно. Свод из камней был необходим для укрепления
обороны верхних этажей пирамидальной башни. Если противник, скажем,
проникал внутрь постройки через дверной лаз второго этажа, то защитники
ее могли продолжать сопротивление только при наличии свода из камня. При
достаточном запасе боеприпасов и питания оборона могла быть продолже-
на. Если же перекрытие было деревянным, нападающим достаточно было
развести большой костер, чтобы сжечь ближайшее перекрытие и заполнить
все помещение дымом, в котором задохнулись бы находящиеся на верхних
этажах люди. Основным оборонительным узлом пирамидальной башни явля-
ется, как отмечалось, последний пятый этаж. Его боевая мощь заключалась
в четырехсторонних бойницах, наполовину закрытых машикулями. Благо-
даря подобному устройству осажденные могли успешно контролировать
все подступы, стенные отверстия (окна, лазы) и основания башни, находясь
в относительной безопасности от огня противника за каменными навесными
балкончиками.
В одном из боковых ущелий р. Ассы, на узком с крутыми склонами уча-
стке отрога горы Цей-Лоам, расположено средневековое башенное посе-
ление Оздик. Оно образовано из боевой пирамидальной, двух полубоевых
и нескольких жилых башен. По окраинам поселения разбит склеповый нек-
рополь (Мужухоев, 1977б. С. 32–38).
Центральным звеном поселения является боевая башня с пристройками –
полубоевой и жилой башнями. Устанавливается, что именно с нее начина-
лась застройка склона. Вместе с поселением рос и склеповый могильник,
наземные гробницы которого дали интересный погребальный инвентарь. По
стратиграфии выявленных вещей и их аналогиям время функционирования
некрополя, включающего в себя и башнеобразные гробницы, может быть
определено XIV–XVIII вв. Сама датировка склепового могильника дает нам
основание определить начало существования Оздикского поселения XIV в.
174
 Башнеобразный склеп
с пирамидально-ступенчатой
кровлей
Джейрахский район, с. Эгикал.
XV–XVII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 154

Округлый мавзолей
и столпообразное святилище
Джейрахский район, с. Вовнушки
(Бирг). XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 153

К этому же времени относится и возведение его первого и главного звена –

боевой пирамидальной башни.
Распространение боевых пирамидальных башен повлекло за собой
строительство нового, не известного ранее типа погребальных построек  –
башнеобразных склепов, которым по времени предшествуют надземные
175
 Святилище Делите
Джейрахский район, с. Карт. XV–XVII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 116

усыпальницы с вытянуто-пря-
моугольным основанием и дву-
скатным верхом. Это положение
признается всеми исследовате-
лями ингушских средневековых
архитектурных памятников. Баш-
необразные склепы представля-
ют собой как бы классическую
башню в миниатюре: часто
квадратное и близкое к квадрату
основание, легкое сужение стен,
прямоугольные или с округлым
верхом лазы, ступенчато-пира-
мидальная кровля в четыре ската с замковым камнем конической формы.
В одном случае впервые в горной Ингушетии близ средневекового с. Эгикал
была открыта трехъярусная пирамидальная надземная гробница с каменным
сводчатым перекрытием нижней погребальной камеры (подобно перекрытию
второго этажа классической башни). Пирамидальные башни и склепы имеют
много общих архитектурных форм. Вполне естественна постановка вопроса о
некотором промежутке времени, необходимом для появления и начала функ-
ционирования наряду с надземными двускатными склепами пирамидальных
усыпальниц, строящихся в подражание четырехскатным боевым ингушским
башням. Последние должны были бы, бесспорно, получить повсеместное
распространение, прежде чем этот архитектурный вид был положен в основу
для сооружения новых и широко распространенных в горной зоне Ингушетии
башнеобразных склепов. В этой связи укажем, что нижняя хронологическая
рамка пирамидальных гробниц
Оздикского некрополя по погре-
бальному инвентарю была опре-
делена XIV в. (Мужухоев, 1995.
С. 33).
Появление ингушских пира-
мидальных башен может быть
отнесено к первой половине
XIV в. На сопредельной террито-
рии Кавказа, в частности в горной
Грузии, появление боевых башен
исследователи не относят ко вре-
мени позже XV в. Предлагаемая

Склеповый комплекс на Шоанском

некрополе (Мохде)
Джейрахский район. XIII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 146

176
датировка классических пирамидальных башен основана не только на изуче-
нии Оздикского поселения и могильника, стационарно также были исследо-
ваны Кошкинский могильник (полуподземные и надземные пирамидальные
склепы) и отдельные башнеобразные усыпальницы близ поселений Таргим
и Вовнушки. Все они по погребальному инвентарю датируются тем же XIV
в. (нижняя дата). При решении вопроса о первоначальном очаге зарождения
пирамидальных башен важно определить ареал их территориального распро-
странения. Как неоднократно отмечалось рядом исследователей Северного
Кавказа, в Ингушетии были известные фамилии и мастера, славившиеся
строительством башен не только у себя в крае, но и за его пределами. Так, в
Джейраховском и Ассиновском ущельях хорошо были известны такие масте-
ра, как Янда (Семенов, 1963. С. 71), Дуго Ахриев и Хазби Цуров, фамилия
Барханоевых из с. Бархин и др. (Кокиев, 1933. С. 221). Существовало немало
преданий об ингушах-мастерах, приглашавшихся для постройки башен к
соседним народам. Л.П. Семенов называет Янды – тайп, побывавший с этой
целью в Северной Осетии (Семенов, 1963. С. 71). К примеру, известная сего-
дня как «башня Мамсуровых» в с. Даргавс, даже по осетинским преданиям,
была построена ингушами (Семенов, 1963. С. 28). И.П. Щеблыкин приводит
рассказы старожилов селений Фуртоуг, Даргавс и Кобан (Северная Осетия –
Алания) на этот счет (Щеблыкин, 1928. С. 281).
Г.А. Кокиев, занимавшийся изучением средневековых памятников Серной
Осетии, также полагал, что имеющиеся упоминания в осетинских преданиях
об ингушах как строителях некоторых местных башен не являются случай-
ными и что только «с течением времени осетины… и сами могли научить-
ся у ингушей этому искусству» (Кокиев, 1933). Аналогичной точки зрения
придерживается ученый и в отношении надземных склепов горной Осетии,
которые, по его мнению, могли возводится «по их (осетин) заказу ингушами
соседних ущелий, славившимися в древности как отличные мастера по по-
стройке каменных сооружений» (Кокиев, 1928). Все приведенные свидетель-
ства о строительстве ингушами средневековых архитектурных сооружений в
горных районах Осетии интересны тем, что нет данных обратного порядка –
о возведении в Ингушетии, непосредственно граничащей с Осетией, башен,
склепов и других каменных строений приглашенными извне мастерами.
К ингушским боевым башням с пирамидальным покрытием близки по своим
архитектурно-конструктивным деталям некоторые хевсурские и тушинские
постройки горной Грузии, что позволяет говорить о влиянии на них ингуш-
ского архитектурного стиля. Это положение подкрепляется и рассказами
самого местного населения, считающего, что строительное искусство было
занесено к ним ингушами.
Для более точного установления очага зарождения классических боевых
башен Кавказа привели данные об их локальной плотности, территориаль-
ном распространении с наблюдающимися видоизменениями в архитектур-
ных деталях. Всеми исследователями ингушских боевых башен отмечалось
их близкое сходство, но, все же, оставаясь в пределах одного типа, ингушские
башни, находившиеся на востоке (современная Чечня) приобретали свои от-
личительные черты. Так, они в большинстве своем ниже, а более значительная
площадь основания ведет к смягчению уклона стен, в результате чего башни
теряют свою «стройность». Важно отметить и следующее обстоятельство.
177
По мере движения на восток от Западной Чечни, непосредственно соприка-
сающейся с Ингушетией, все перечисленные отличительные признаки башен
выступают все явственнее, и уже собственно горные районы края, гранича-
щие с Дагестаном, не имеют ни боевых башен с пирамидальным перекрыти-
ем, ни каких-либо надземных склеповых построек. Нет данного типа боевых
и погребальных сооружений и дальше на восток – в горном Дагестане. Здесь
многочисленные средневековые каменные постройки жилого и оборонитель-
ного характера самобытны, характеризуются оригинальным архитектурным
стилем. Ингушские боевые пирамидальные башни отмечены и в горных
местностях Грузии, но только в единичных экземплярах. В основном они
расположены на склонах Главного Кавказского хребта. Таким образом, есть
основания констатировать, что горная Ингушетия может рассматриваться
как центр зарождения и строительства оригинальных пирамидальных башен,
являющихся высшим достижением каменного зодчества северокавказских
народов.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ МАСТЕРА-СТРОИТЕЛИ
Горная Ингушетия на фоне других областей и районов Северного Кавказа
значительно выделяется насыщенностью различными памятниками истории
и культуры. Здесь, на сравнительно небольшой территории, очень густо со-
средоточены в большинстве своем довольно хорошо сохранившиеся уникаль-
ные памятники старины, особенно каменного зодчества, часто не имеющие
аналогов как по значимости, так по количественному и качественному раз-
нообразию во всем мире. Прежде всего, это весьма обильные, разнотипные
и разновременные (начиная с эпохи бронзы и до первой половины XIX в.)
крупные каменные фортификационные строения, древние селища, громад-
ные мегалитические (циклопические) жилища, прочные 2–4-этажные жилые
дома-крепости, стройные 3–5-ярусные полубоевые и изящные 4–6-этажные
боевые башни (нередко достигающие 30-метровой высоты), мощные замко-
вые комплексы, труднодоступные скальные убежища, приземистые сакли и
придорожные «гостиницы», протяженные заградительные и оборонительные
стены, оригинальные по конструкции подземные, полуподземные и наземные
склепы, сложные мавзолеи, обширные каменноящичные и пещерные некро-
поли, пышно декорированные намогильные стелы – чурты, живописные хра-
мы, святилища и культовые места, одинокие памятные стелы, благоустроен-
ные торгово-транспортные, военные магистрали (в том числе пролегающие
здесь вымощенные участки Великого Шелкового пути – «Дороги ингушей»)
и родники, различные хозяйственные и иные сооружения, а также многие
другие достопримечательности. Все они наглядно свидетельствуют о богат-
стве и многогранности материальной и духовной культуры местного населе-
ния. В частности, не случайно этот край в Средневековье называли «страной
башен», и талантливые потомственные ингушские зодчие заслуженно сла-
вились на всем Центральном Кавказе своим непревзойденным мастерством.
Дошедшие до нас отрывочные исторические письменные источники особо
подчеркивают, что ингуши хорошо «умеют строить из камня на извести и из
них воздвигают дома, башни и укрепления» (Вахушти, 1904. С. 152). Память
178
Мавзолей зодчего Янда (родоначальника
Яндиевых)
Джейрахский район, с. Эрзи. XVIII в.
Каменная летопись…, 1994. С. 170

народа  – фольклор  – сохранила

имена и фамилии только наибо-
лее искусных местных средне-
вековых мастеров-строителей  –
Дуго Ахриев, Дяци Льянов и
Хазби Цуров из с. Фуртоуг, Янд и
Эсмурза Яндиевы из Эрзи, Итар
из Ольгеты, Тэк-Батыг Эльдиев
из Таргима, Берд Евлоев из Ста-
рого Евлоя, Ханой Хинг из Хяни,
Арсмак из Ляляха, Албаковы
из Тумгоя и др. Н.Ф. Яковлев
писал: «Теперешняя Ингушетия
почти не знает ремесленников и
мастеровых ингушей, но в старое
время в горах имелись целые
роды, занимавшиеся, например, постройкой башен из камня. Таковы фами-
лия Баркинхоевых, жители селения Бархин в горной Ингушетии, которые из
поколения в поколение были мастерами-каменщиками, или «искусниками
камня»; как выражаются ингуши, тоны гоудзыж. Их руками строились ши-
рокие 2–3-этажные «галы», т.е. башни-дома, в которых и сейчас еще живут
кое-где в горах, или высокие десятисаженные, 4–5-ярусные стройные боевые
башни (воу), которые служили надежным убежищем всему роду при напа-
дениях враждебных фамилий, наконец, маленькие «солнечные могильники-
склепы»  – малх-каш, в которых ингуши хоронили предков, и многочислен-
ные храмы (цуу, элгац и др.). Из всех этих сооружений особой тщательности
и искусства требовала постройка боевых башен» (Яковлев, 1925а. С. 88).
В частности, только в горной Ингушетии с каменщиками последней фамилии
предания связывают сооружение 16 боевых башен, среди которых можно от-
метить великолепные постройки с пирамидальным венчанием и искусно вы-
ложенными на стенах, путем выборки камней, большими крестами – «Голго-
фами» в сел. Таргим, Средний Оздик, Верхний Лейми, Пялинг, Ний, Меллер,
Ляжги (Чахкиев, 1987в. С. 97–100 и сл.; 2009. С. 37, 40 и сл.).
Строительным мастерством выделялся Ерда Дударов, воздвигнувший,
например, храм-святилище Зодцах-Ерда и целый замок близ с. Хули. Башен-
ные фортификационные постройки Дударовых отличались высокими обо-
ронительными качествами (например, Ляжги, Харпе и т.д.). По материалам
Л.П. Семенова и И.П. Щеблыкина, некоторые жилые башни в ингушском
поселке Фуртоуг были возведены зодчими из Лейлага, Хяни и Хули (Семе-
нов, 1963. С. 71 и сл.). В Джейрахо-Мецхальском районе Ингушетии «искус-
никами камня» были Янд  – родоначальник ингушской фамилии Яндиевых
и представители фамилии Котиевых, специализировавшиеся на создании
преимущественно боевых башен особой прочности и долговечности. Фольк-
179
лорные материалы подчеркивают, что Янд в основном возводил высотные
боевые постройки с пирамидальным венчанием, а Котиевы – плоскокровель-
ные. О высоком строительном искусстве Янда при кладке боевой башни в
с. Джейрах и самом процессе строительства сложена даже содержательная
героико-историческая песня «Илли» (Илли, 1979. С. 226–233). Работал Янд
обычно вместе со своим старшим сыном Эсмурзой Яндиевым, которому
передавал секреты строительного ремесла. Интересно, что самому Янду в
многобашенном с. Эрзи, где он проживал со своей большой семьей в жилой
башне и построил «по заказу общества красивое общесельское святилище
Эрдзели», соседями-первопоселенцами было запрещено возведение боевой
постройки, так как он только недавно переселился сюда на определенных ка-
бальных условиях из горной Ассинской котловины. Это удалось осуществить
уже после смерти именитого отца, примерно в конце XVIII в., разбогатевше-
му на поприще строительного дела Эсмурзе Яндиеву, который воздвиг здесь
(несмотря на чинимые препятствия) одну из высочайших красивших боевых
башен (Чахкиев, 1987в. С. 99–100; 2003. С. 52–54).
Интересное фамильное предание о выдающихся потомственных масте-
рах каменного оборонительного зодчества из горного с. Хяни, специализиро-
вавшихся на строительстве прежде всего модифицированных боевых строе-
ний громадной высоты, было сообщено нам в 1977 г. местным старожилом
А.А. Ханиевым: «Здесь в прошлом жили мои прямые предки – Ханиевы, за-
нимавшиеся строительством боевых и жилых башен. Других видов строений
они не делали. Последнюю высокую 4-этажную жилую башню в Хяни они
сложили ровно 203 года тому назад. Среди фамилии Ханиевых было много
умелых мастеров-башенников, но особенно прославились своим искусством
отец и его старший сын, которых приглашали для выгодной работы соседние
народы. Они работали вместе и складывали боевые башни 2-х сортов: “проч-
ные” – из очень крупных камней, но без крыши (т.е. без ступенчато-пирами-
дального завершения) и “красивые” – из камней меньших размеров, но лучше
обработанных, с красивой крышей и специальным завершающим “благосло-
венным” камнем на ней. На возведение “красивой” башни уходило больше
сил и времени, требовалось большего мастерства и умения. Однако за ее по-
стройку и платили больше. Повзрослев и переняв основные сложные навыки
и секреты строительного ремесла у отца, сын постепенно стал преуспевать в
этом деле и захотел уже самостоятельно возводить башни. Узнав об этом, его
отец, после недолгих раздумий, поставил перед ним одно условие: “Если ты
в состязании со мной быстрее построишь более красивую и прочную боевую
башню, то я согласен!”. И отец начал класть боевую башню в самом Хяни, а
сына тем временем пригласили для этого в Ляжги. Избранные по обоюдному
согласию судьи из почетных старцев и местного жреца пристально следили
за состязанием и должны были определить победителя. В результате сын на 2
дня раньше закончил строительство своей боевой башни. Но узнав, что отец
немного отстал в работе, он приостановил установку последнего, завершаю-
щего крышу специального белоснежного конусовидного камня постройки.
Из-за уважения к отцу сын прождал 2 дня, не слезая с башни, и установил
верхний камень крыши лишь на миг раньше. От радости он даже станцевал
здесь же. Однако в итоге долгих споров судьи объявили победителем не сына,
а его отца, так как сложенная им боевая башня отличалась своим силуэтом и
180
прочностью, особой завершенностью конструкции и изяществом всех своих
деталей, в особенности пирамидального венчания. Эта башня была первой,
не похожей на прежде существовавшие во всей Ингушетии постройки, хотя и
боевая башня сына отличалась удивительной красотой исполнения и прочно-
стью. Но, все же, сам отец не согласился с решением судей и позволил сыну
вести в дальнейшем самостоятельную работу, в ходе которой он также приоб-
рел большое мастерство, известность и богатство». И до настоящего времени
величественно высятся над сел. Хяни и Ляжги две 6-этажные боевые башни
30-метровой высоты, построенные отцом и сыном, мастерски сумевшими
воплотить в них свои гениальные замыслы и фантазии. Конечно, располагая
богатым опытом и практическими навыками, отец был искуснее сына и ви-
дел уже новые модифицированные конструкции башен, более совершенные,
прочные и изящные. Однако заботясь о будущем молодого сына, он уступает
ему дорогу. Вполне возможно, что все это «громкое» состязание преднаме-
ренно, специально было устроено уже состарившимся отцом для создания
сыну своеобразной «рекламы» и еще большей популярности, для получения
в дальнейшем наиболее выгодных заказов. К тому же отец знал успехи сына
в строительном деле, на обучение которого он затратил многие годы, заранее
был уверен, что сын не подведет. Здесь же наглядно виден наследственный
характер профессии зодчего.Ингушские зодчие, обладая всеми необходи-
мыми навыками и секретами своего ремесла, унаследованных от прежних
поколений, при возведении разнообразных построек непосредственно вы-
полняли основные функции и осуществляли руководство всем процессом
строительства.
Обычно работали отец и его старший сын, который проходил обучение и
перенимал опыт ремесла. Остальные же члены семьи зодчего занимались дру-
гими видами хозяйственной деятельности. Иногда строительным ремеслом
была занята вся мужская часть той или иной семьи и даже фамилии. Секреты
и навыки строительного дела мастер всегда держал в тайне и передавал толь-
ко своему наследнику. Активное участие в возведении постройки принимали
и все члены семьи заказчика, а также его ближайшие родственники (причем и
со стороны хозяйки) и друзья, помогаякто чем может: строительным материа-
лом, рабочим скотом, пищей, деньгами, что «должно было свидетельствовать
о родовой сплоченности и мощи». Высоко ценилась помощь, выраженная
принесением в дар больших угловых камней для основания башни (каждый
из которых часто приравнивался к стоимости одного быка) и извести. Так,
во время возведения одной из башен в горной Ингушетии приятель хозяина
привез в подарок большого жирного барана, по поводу чего последний заме-
тил: «Лучше бы ты подарил мне угловой камень!». А в небольшом замковом
с. Белхан и сейчас местные жители показывают большой арочный камень
дверного проема жилой башни, некогда принесенный женихом в составе ка-
лыма за невесту. По обычаю, при строительстве башни массивные и дорогие
угловые камни должны были приносить племянники хозяина, а арочные мо-
нолитные камни дверных и оконных проемов дарили зятья. Если же они по
разным причинам не в состоянии были этого сделать, то взамен каждый из
них давал одного хорошо откормленного барана или даже быка. В с. Лялах,
например, некоторые жилые и боевые башни, а также оборонительные стены
сложены из огромных (особенно в основании) камней-монолитов, привезен-
181
ных состоятельными родственниками из Ассинскогоущелья, вследствие чего
эти постройки, по многочисленным преданиям, обладали солидной прочно-
стью и были неприступны при осаде. Следует добавить, что обычно каждая
женщина, идущая за водой, должна была захватить по дороге камень и при-
нести к строящейся башне.
Известь также ценилась, часто ее преподносили в качестве подарка.
Нередко при рождении девочки отец с близкими родственниками рыл яму,
которую заполнял известью и для прочности вместо воды заливал ее кислым
молоком. Затем яму засыпали. Когда же девочка вырастала и, став невестой,
должна была покинуть родную башню, то в качестве приданого отец давал ей
и известь, чтобы та башенная постройка, которую воздвигнут молодые, была
такой же крепкой, как родительская.
В местном обществе на протяжении многих веков строителям отводили
особо значимую роль. Так, убийство его считалось тягчайшим преступле-
нием против всего общества. Хозяин-заказчик нес полную ответственность
за жизнь и здоровье зодчего, всячески его обхаживал, и это вполне понятно,
ведь не имевшие башню или склеп в прошлом считались неполноценны-
ми членами общества. О таких людях с усмешкой и презрением говорили:
«У них нет ни башни, ни склепа!». О наличии последних обязательно справ-
лялись при сватовстве. Но особенно важным было, что именно от зодчих и их
мастерства во многом зависела жизнь, свобода и безопасность всего народа,
так как воздвигаемые ими прочные крепости надежно защищали своих вла-
дельцев и край в целом от частых нападений захватчиков.
Возведение боевой башни, требовавшее колоссальных средств и сил,
было жестко регламентировано (по-видимому, уже в XVI в.) по времени:
строительство должно было быть полностью завершено в течение одного
года (365 дней и ни дня больше!). В противном случае башня так и остава-
лась недостроенной, она пустовала, как это произошло в горных сел. Лялах,
Тарш, Морч, Эрзи. Раньше же сроки возведения боевой башни у ингушей
не были ограничены. Так, основатели с. Ляжги из фамилии Хутиевых в
течение 6 лет строили здесь свою боевую башню с плоской крышей. Одна-
ко для других фамилий, представители которых позже подселились сюда
(например, Курскиевы), срок строительства был уже строго ограничен од-
ним годом.
В новых условиях не всякому это было под силу, и не каждый мастер-
строитель мог уложиться в этот срок. К тому же, учитывая престижность
наличия боевой башни, распространение огнестрельного оружия, предста-
вители новой нарождающейся богатой прослойки общества уже заказывали
зодчим более прочные боевые постройки, отличавшиеся своей значительной
высотой, внешней красотой и изяществом, новизной пропорцийпо сравнению
со строениями старой знати. Эти же требования были в силе и при строитель-
стве жилых и полубоевых башен, погребальных и культовых строений. Поиск
ингушскими зодчими новых форм и конструкций каменных сооружений при-
вел в итоге к появлению ранее неизвестных, изящных и модифицированных
построек, как, например, боевые башни в горных сел. Цори, Эгикал, Хяни,
Лялах, резко выделяющихся среди других строений подобного рода. Нередко
фасадные части жилых и боевых башен на всю длину специально красочно
расписывались различными орнаментами красной охристой краской, как это
182
можно наблюдать в башенных селениях Харпе, Эгикал и Таргим (Чахкиев,
1987в. С. 103–105).
Строители были отлично знакомы со свойствами камня и иных материа-
лов, искусно использовали эти знания. В частности, основание постройки
обязательно должно было располагаться на обнаженном скальном грунте,
что способствовало ее устойчивости и сейсмостойкости. В основание башни
необходимо было класть наиболее крупные каменные блоки, чтобы осаж-
дающие не могли ее разрушить. Стены должны были быть гладкими, чтобы
не дать врагу зацепиться за них железной кошкой. Известковый раствор не
должен был отделяться от лопаты, когда ее перевернут, а камни следовало
класть так, чтобы выступы одного ложились в углубление другого и т.д. Для
обработки камня применялись прочные стальные тесла и резцы, молоты и
молотки и иной ремесленный инструментарий. Строительный материал (в
том числе каменные блоки) поднимали посредством приспособления, напо-
минающего ворот. Мастера старались сделать постройку не только прочной и
долговечной, но и красивой (для этого на стенах выкладывали разнообразные
орнаменты и фигуры, использовали цветную штукатурку и т.д.).
Согласно преданиям, строитель на протяжении семи лет нес полную
ответственность за качество своей работы. Если же за это время постройка
давала трещину, рушились или в ней выявлялся какой-либо дефект, то он под-
вергался публичному позору и был обязан возвратить заказчику полученную
за строительство плату. В дальнейшем с ним опасались заключать вообще ка-
кие-нибудь договора. Примечательно, что только наиболее искусные зодчие
имели почетное право оставлять оттиск своей руки или пальцев на стенах
завершенных боевых (как, например, в сел. Ний, Эгикал, Средний Оздик и
др.), полубоевых и жилых башен (сел. Старый Евлой, Пуй, Вовнушки, Хули),
на склеповых усыпальницах (сел. Пуй, Хамхи, Верхний Оздик, Эрзи, Ляж-
ги). Интересно, что по обычному праву ингушей и соседних народов хозяин-
заказчик нес полную ответственность за жизнь и здоровье строителя, неред-
ко выполняя даже прихоти и капризы зодчего. Так как строительство было
не только искусством, но и тяжелым физическим трудом, заказчик должен
был хорошо кормить зодчего. Бытовало поверье, что чем лучше заботишься
о строителях, тем прочнее и красивее он сложит в установленный срок зака-
занную постройку Если же зодчий погибал в результате несчастного случая,
работая голодным, полную ответственность за это, как за преднамеренное
убийство, нес хозяин постройки. В горах широко известно такое предание:
вырвавшийся из рук рычаг лебедки столкнул строителя с верхнего этажа
башни; летя под откос; тот закричал: «Фетта, фетта», что означает – «нато-
щак»; строитель кричал это, чтобы обеспечить свою семью платой за кровь,
но хозяин башни успевает в ответ громко перечислить все, что съел накану-
не строитель (столько-то хлеба, масла, сыра, мяса…), чем избавляет себя от
неположенной платы. Но даже если смерть строителя наступала не по вине
хозяина, но на хозяйской работе, выкуп за смерть мог быть только уменьшен,
но не аннулирован полностью (Дахкильгов, 1976. С. 62).
Строитель был человеком мирной, но опасной профессии, так как «от-
ходничество» лишало его кровнородственной защиты. Нередко опытного
именитого мастера пытались похитить, задержать силой и щедрыми дарами
переманить к себе на постоянное жительство представители знати ингуш-
183
ских, а также соседних горных обществ. Так, для похищения известного
ингушского каменщика Дуго Ахриева из его родного с. Фуртоуг соседние
хевсуры снарядили целый воинский отряд, а представители осетинского при-
вилегированного сословия (баделяты) обещали ему значительный участок
земли, огромное стадо быков и овец, если бы Дуго Ахриев дал согласие пе-
реселиться со своей семьей в Северную Осетию и продолжить здесь строи-
тельство красивых и прочных каменных строений. Местные долгожители
сообщают также интересную историю о талантливом зодчем из ингушской
фамилии Котиевых, характеризующую условия, в которых работали масте-
ра. «Когда строитель закончил возведение боевой башни в поселке Мецхал,
его пригласили на работу к соседним народам. Но опасаясь, что его могут
там задержать, он (уходя из своего поселка) условился, что, если пришлет
за машиной для поднятия камней, это будет условным знаком, что с ним не
все благополучно, и что присланных людей надо задержать как заложников.
Предложение оправдалось, его задержали на территории современной Чеч-
ни. Когда присланные им люди явились в Мецхал за машиной, жена масте-
ра привела их к лазу в нижний этаж башни, сказав, что машина спрятана
там; те спустились в подземелье, а женщина закрыла над ними отверстие. В
конечном итоге мастер был отпущен без выкупа, в обмен на задержанных»
(Щеблыкин, 1928. С. 287).
Довольно часто, преуспев в своем ремесле, опытные мастера приобретали
богатство и знатность, породниться с ними считалось большой честью (даже
если они происходили из «худородных» фамилий или же были чужеземца-
ми). Ведь за возведение в течение года только одной боевой башни строитель
получал 50–80 коров или до 800 овец и еще подарок – лошадь или быка. За
строительство жилой башни ему платили 10–25 коров. Иногда за сооружение
башенных и склеповых построек расплачивались землей, оружием, пленни-
ками, металлом, одеждой и прочими изделиями. Обычно мастер возвращался
в родной поселокторжественно, обязательно верхом на лошади, гоня перед
собой большое стадо скота, некоторую часть которго онраздавал «почетным»
людям, уплачивал прошлые долги и жертвовал родному святилищу по слу-
чаю благополучного возвращения после успешно завершенной работы.
В позднем Средневековье в среде местных зодчих наметилась более уз-
кая специализация: появление ряда профессиональных групп мастеров по
возведению конкретного вида построек (боевого, жилого, хозяйственного,
погребального и культового характера) и менее квалифицированных ремес-
ленников по добыче и обработке камня (камнерезчики, каменотесы). Только
самые искусные строители, достигшие наивысшего мастерства в своем деле,
были универсалами и умели воздвигать несколько видов каменных строений.
Обычно это были потомственные зодчие по возведению наиболее сложных
боевых башен с пирамидальным венчанием замковых комплексов. Именно
этим, наиболее талантливым и знаменитым строителям общество поручало
возведение своей культовой святыни – храма или святилища. Причем за это
не полагалась плата, и в большинстве случаев там не разрешалось оставлять
на стене оттиск своей руки. Но эта работа приносила ему еще большую по-
пулярность, покровительство в будущем у жреца и рода данной святыни.
В возведении культовой постройки принимало активное участие все взрос-
лое мужское население рода: по обычаю каждая семья обязана былапринести
184
большой камень и еду или же пригнать тучного барана. Мастер не имел права
сам добывать камень, даже для ремонта собственных хозяйственных соору-
жений, а был обязан для этой цели нанимать людей со стороны. В противном
случае общество лишало его возможности в течение двух сезонов работать
самостоятельно. Добыча камня осуществлялась специальной группой кам-
недобытчиков повсеместно в горах Ингушетии (в частности, в штольнях-
карьерах на склонах гор Мат-Лам, Цей-Лам, Цори-Лам и др.). Карьеры, рас-
положенные около поселений, принадлежали сельским общинам, которые и
решали вопросы о конкретных размерах добычи камня, его продаже, найме
камнедобытчиков (как местных, так и со стороны). Добыча камня велась
группой из 5–9 человек. При знакомстве мастера с камнеразработчиком ого-
варивались условия заготовок, причем первая заготовка не оплачивалась и
была пробной. Если привезенный каменный блок не браковался зодчим, то
группа считалась приступившей к работе (Хасиев, 1983. С. 24).
Из полученного камня камнерезчики, например, изготовляли надмогиль-
ные памятники – чурты. Многие из последних изготовлены весьма тщательно
и являются образцами высокоразвитого местного декоративно-прикладного
искусства.
Таким образом, в ингушском средневековом обществе сложилась и весьма
продуктивно функционировала многочисленная высококвалифицированная,
потомственная и привилегированная категория мастеров-зодчих (со своими
уставными требованиями), специализировавшихся на возведении оборони-
тельных и погребальных культовых построек.

СИСТЕМЫ ВОДОСНАБЖЕНИЯ
Многочисленные башенные комплексы Ингушетии, часто находящие-
ся на значительной высоте и отличающиеся друг от друга планировкой,
обнаруживают характерную общность  – возможно близкое расположение
к источникам воды. Вопрос снабжения водой башен всегда остро стоял
перед заказчиками и строителями. Несомненно, вначале решался вопрос о
способе водоснабжения будущей постройки, а затем уже приступали к ее
строительству.
Многие башни воздвигнуты на высоких скальных крутых берегах горных
рек. Во время осады воду обычно доставали ночью, бесшумно опуская в реку
на длинной веревке кожаный мешок, но чаще тюк чистой овечьей шерсти.
Шерсть впитывала в себя много воды, а в башне ее отжимали (Умаров, 1969.
С. 162; АИФ, 2010б. С. 229). Легче и проще вопрос водоснабжения решался,
когда на пригодной для строительства башен площадке находился источник.
Тогда первопоселенцы старались построить башню (обычно жилую) таким
образом, чтобы выбивающийся из расщелин скал родник находился внутри
постройки. Затем в нижней части постройки, в черте родника, сооружался
овальный каменный отстойник-водохранилище, откуда вода по узкому тон-
нелю из камня или глины выходила под стенами башни в поселок. Такой
источник был, например, в горном ингушском с. Лежги, в нижних частях
жилых башен некогда мощных замков фамилии Хутиевых и Курскиевых.
В эпических сказаниях о легендарном ингушском герое – воине Пхагал-Бяри
185
особо подчеркивается характерная особенность его башни – наличие внутри
нее родника (Далгат, 1972. С. 323). Обладая в изобилии запасами воды, вла-
дельцы этих, главным образом, замковых комплексов в многобашенных по-
селках приобретали большие преимущества в условиях межродовой вражды
и набегов внешних врагов. Во время осады их защитники имели возмож-
ность постоянно лить на головы штурмующих кипящую воду. Поэтому осада
башенных комплексов с внутренними источниками воды была, при наличии
достаточного гарнизона, весьма сложным делом (Виноградов, Чахкиев, 1984.
С. 98–110). Жители башенных сооружений, в которых были источники, забот-
ливо за ними ухаживали, возводя различные каменные постройки (селения
Эрзи, Хули, Пялинг и др.) (Чахкиев, 2003. С. 34–35). В средневековье была
распространена и другая система водоснабжения – водопровод от источника
на соседней более высокой горе. Вода шла по специально проложенным в
толще земли (нередко в скальной породе) каменным желобкам или глиняным
трубам. И ныне остатки водопроводов из керамических труб можно видеть
в черте развалин башен в горных селениях Хамхи, Старый Эгикал, Някист,
Цори, Гул и других. Враг всеми средствами старался найти и перерезать ли-
нию водопровода, после чего осажденные были практически обречены. На-
пример, в с. Гул осаждавшие башни сумели захватить их защитников толь-
ко перекрыв воду, поступавшую к ним по подземным каменным желобам.
Известные сегодня образцы средневековых керамических труб из горной
Ингушетии весьма искусно изготовлены местными мастерами на гончарном
круге, имеют хороший обжиг, красного, серого или черного цвета. Когда же
невозможно было воспользоваться ни одним из перечисленных способов
водоснабжения, или внезапно высыхал источник, то ингуши припасали воду
в больших глиняных или медных сосудах, устанавливавшихся в нижней,
прохладной части башни. Иногда использовались и специальные водохрани-
лища. Так, на территории замка Дударовых близ с. Харпе сохранилась заце-
ментированная конусовидная яма для сбора воды глубиной 1,7 м (Щеблыкин,
1928. С. 288). Чаще так поступали в тех случаях, когда башенные постройки
воздвигались на вершинах обособленных гор, как например, это можно ви-
деть в с. Маготе.

СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ТАМГИ
Ингушские средневековые тамги (тамагIа) еще сравнительно очень
слабо изучены. Собранные в последние годы источники (археолого-этно-
графические, письменные, фольклорные, изобразительные) уже позволяют
сделать о них некоторые выводы. Во-первых, в средневековье тамги име-
лись только у местных ингушских родов, которые обязательно должны были
располагать собственным башенным замковым комплексом, культовой по-
стройкой (храмом, святилищем, священной рощей), погребальной склепо-
вой усыпальницей и горной вершиной. Как правило, они также имели значи-
тельное число хорошо вооруженных и обученных воинов, в любой момент
готовых встать на защиту не только своего конкретного рода, но и всего
общества. И каждый подобный ингушский род располагал общей отличи-
тельной тамгой, являясь своеобразной «визитной карточкой» знати общест-
186
Тамги ингушских родов и фамилий,
изображенные на стенах башенных
строений
XVI–XVIII вв.
Древности горной Ингушетии, 2003, рис. 5

ва (как, например, в сел. Харпе,

Эрзи, Эгикал, Хамхи, Таргим,
Барах, Евлой, Пялинг, Ний и др.)
(Чахкиев, 2003. С. 27, 51 и сл.;
2008. С. 19–40, 57 и сл.). Правда,
у наиболее крупных ингушских
разветвившихся родов(в частно-
сти, Евлой, Оздой, Хамхой), по-
степенно образовавших ряд но-
вых башенных поселений, уже
появляются по нескольку тамг
по фамильному признаку (Чах-
киев, 2000. С. 147–149). Во-вто-
рых, тамги обычно аккуратно
выбивались линейной техникой
на фасадных стенах башенных
комплексов. У старейшин или вождей родов имелись еще и перстни-пе-
чатки с изображением тамг. Последними часто скреплялись документы
при заключении различных договоров и соглашений (с Россией, Грузией и
др.). Например, в 1810 г. при «приведении к присяге на вечное подданство»
России «лучшие и почетнейшие люди шести фамилий ингушского вольно-
го и никому неподвластного народа… приложили перстные свои печати»
на итоговом договоре-соглашении (АКАК, 1872. С. 899–901). Интересно,
что в крупнейшем общенациональном храме Тхаба-Ерды долгое время
находился под присмотром потомственных священнослужителей из рода
Евлой большой медный котел с выбитыми изображениями тамг  – «отли-
чительных знаков благородных ингушских родов», который использовался
во время всенародных праздников и торжеств (Чахкиев, 2000. С. 147; 2009.
С. 15; Головинский, 1878. С. 247). Недавно стали известны и ритуальные
чаши (из серебра и дерева) с изображением тамг, принадлежавшие неко-
гда жителям сел. Таргим и Евлой. В-третьих, обладатели тамг постоянно
должны были подтверждать свое право иметь их. И это на практике осуще-
ствлялось, как правило, не только силой оружия, но и высокими морально-
нравственными качествами, благими деяниями и поступками их для всех
членов общества, «Страны ингушей» в целом. Только в этом случае с ними
считались, они решали судьбоносные вопросы жизни народа. В-четвертых,
согласно бытовавшему в это время у ингушей обычному праву, «за нане-
сение ущерба, оскорбления или подделку» тамги на виновного обществом
«налагался штраф в размере 1/3 крови». Несомненно, специальное целе-
направленное выявление и комплексное изучение средневековых тамг по-
зволит осветить многие важные вопросы истории и культуры ингушского
народа.
187
 ПУТИ СООБЩЕНИЯ
И СРЕДСТВА ПЕРЕДВИЖЕНИЯ
Основными путями сообщения в горах Ингушетии были дороги, шедшие
по дну ущелий горных рек, и горные тропы. Для переправы через реки (там,
где это было необходимо) наводились мосты с каменной основой и насти-
лом из бревен и жердей. Над глубокими ущельями наводились подвесные
мосты из канатов, жердей и веток. Мосты были непрочными. Весной, во вре-
мя таяния снега, их часто сносило потоками горных рек. Благоустройство и
содержание дорог и мостов в исправном состоянии добровольно брали на
себя жители того ущелья (общества), через которое проходили дороги и где
находились мосты. Они же, в случае разрушения моста и перекрытия дороги
из-за камнепада или из-за снежного обвала, очищали дороги, ремонтировали
или заново наводили мосты.
В древности и Средневековье по территории Ингушетии проходили тор-
говые пути. На территории Ингушетии участки трассы средневековых тор-
говых путей можно определить по концентрации на этих участках: в горной
зоне – башенных поселений, придорожных «гостевых домиков» в предгорно-
равнинной зоне  – укрепленных городищ. После того, как в послегуннский
период перестал функционировать степной путь по Северному Прикаспию
до устья Дона, торговля с Европой в основном шла через Черноморское по-
бережье Северо-Западного Кавказ. С VI в. большое значение приобретают
кавказские перевальные трассы Великого Шелкового пути. В основном до
причерноморских греческих колоний караваны шли по перевалам Северо-
Западного Кавказа. Караваны к Черноморскому побережью шли также от
Дербента по предгорно-равнинной зоне Северного Кавказа. По территории
современной Ингушетии основная трасса торгового пути шла по долине р.
Сунжи. На равнине дорога раздваивалась. Одна ветвь шла через Ачалукский
проход в Сунженском хребте и через Терский хребет в Маджары (совр. Бу-
денновск). Вторая ветвь – до р. Камбилеевки, по ее течению и далее по Те-
реку на северо-запад (к Эльхотовским воротам – инг. АргIи наIар – «Ворота
(Сунженского) хребта»).
На всем протяжении караванных путей возникали укрепленные городи-
ща – крепости, которые контролировали участки Великого Шелкового пути.
На равнине и в предгорной части Ингушетии на сравнительно небольшой
по площади территории их зафиксировано более 40. Стены городищ были
укреплены башнями, аналогичными тем, что были известны в горах Ингу-
шетии. Большая группа городищ-крепостей расположена вдоль рек Сунжа,
Назранка, Камбилеевка, Ачалуки. Возникновение этих укрепленных поселе-
ний было связано в основном с необходимостью контролировать территории,
через которые проходили караванные пути. Местное население само участво-
вало в торговле, а также получало прибыль от охраны торговых путей. В этот
период по перевальным путям Центрального и Северо-Восточного Кавказа,
судя по подъемному материалу из могильников с прилегающей территории,
в основном велась торговля северокавказского населения с Закавказьем.
Торговые пути по территории Ингушетии от Дарьяльского ущелья шли по
нескольким направлениям: по Тереку (через Эльхотовские ворота); через
Армхинское и далее через Чулхойское ущелья в Ассинское ущелье, и далее
188
Горная дорога
Джейрахский район
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

Мост через р. Армхи

Джейрахский район
Фото З.Р. Эльдиева, 2011 г.

189
одна ветвь шла на восток – в Цори и далее, другая – через Ассинское ущелье
на равнину и т.д.
В XIII в., когда Предкавказье было захвачено монголами, равнинные ка-
раванные пути перестают функционировать. Города на равнине были уничто-
жены. Торговые пути полностью перемещается в горы. В районе Дербента
караваны уходили в горы и выходили на равнину только у Черного моря. На
территории Ингушетии горная ветвь пути шла по ущелью р. Гулойхи, вдоль
расположения башенных поселений Гули (ГIул), Цори, Пялинг, Ний, Йовли,
Вовнушки и т.д. Одна из ветвей сворачивала на Барах и оттуда выходила к
Таргиму. В Таргимской котловине располагался большой базар, упоминаемый
в ингушском фольклоре. На запад от Таргима дорога шла мимо Эгикала по
ущелью р. Чулхи. Здесь дорога раздваивалась – одна шла через Тумгойское
ущелье, другая  – через Хули, и далее обе выходили в ущелье реки Армхи.
Оттуда через Армхинское ущелье путь продолжался на запад. Одна дорога
шла на Джейрах, вторая через перевал Гирте выходила в район Ангушта (вер-
ховья р. Камбилеевки). Часть пути проходила немного севернее – по ущелью
р. Фортанги, через ущелье Эги-чож (в этом районе исследователями отмече-
ны мощные башенные поселения замкового типа), и далее в район селений
Даттых-Галашки, затем в район Ангушта и далее на запад.
На всех участках Великого Шелкового пути, которые находились в Горной
Ингушетии, возникали мощные каменные башни и поселения замкового типа.
В XIII в. развитие башенного строительства из-за нашествия монголо-татар
стало более интенсивным (Дударов, Кодзоев, 2011. С. 38–47). В древности
на главных путях выставлялись заставы, которые охраняли дороги и взимали
плату за проезд. Одну из таких застав успел зафиксировать в начале XIX в.
исследователь горной Ингушетии Моритц фон Энгельгард (Путешествие в
Крым…, 1815).
Со второй половины XVI в. и особенно в XVII в. Московское государство
направляло на Северный Кавказ и в Грузию посольства для сбора сведений
о народах Кавказа, в том числе и разведки путей сообщения (Полиевктов,
1932). Маршруты посольств проходили в том числе и по территории Ингу-
шетии. Путь посольств, как правило, пролегал от устья р. Сунжи до р. Кам-
билеевки. Перейдя здесь Терек, далее следовали к Дарьяльскому проходу или
сворачивали налево, в долину р. Армхи, двигались к Архотскому перевалу.
В Грузию посольства попадали, преодолев Крестовый или Архотский пере-
валы, по долинам Арагви или Алазани. Местным жителям были известны и
другие пути в Грузию: через Шанское, Кистинское и другие ущелья. В июне
1637 г. из Москвы в Грузию было отправлено посольство Ф. Волконского и
дьяка А. Хватова. Это посольство, по причине осложнения отношений гру-
зинского царя Теймураза с арагвинским эриставом, контролировавшим часть
Дарьяльского ущелья, выше Ларса свернуло в ущелье р. Кистинка (Охкарой-
хи), где было встречено ингушским владельцем Хавсой и сопровождено да-
лее до границы с Грузией (Волкова, 1974. С. 146–148).
В 1783 г., после того, как был заключен с Грузией договор о вхождении
в состав Российской империи, встал вопрос о безопасном сообщении между
ними. Было решено проложить дорогу от Моздока до Дарьяльского ущелья,
через которое имелся наиболее удобный проход в Закавказье – Военно-Гру-
зинская дорога, часть которой проходила по территории Ингушетии. Дорога
190
шла по ущелью Терека через селения Ларс и Гвилети, пересекала Крестовый
перевал и опускалась в долину Арагви. Одновременно строилась дорога, по-
лучившая у местных горцев название ГIалгIай никъ («Ингушская дорога») –
начальная часть Военно-Грузинской дороги. От с. Заурово до «Замка Тамары»
дорога пролегала по правому берегу Терека. Далее она шла по левому берегу
р. Армхи, выходила в Таргимскую котловину и далее в Грузию.
В строительстве этих дорог русским властям помогали местные жители,
сами нуждавшиеся в хороших дорогах для поездок в Грузию и Моздок. Но-
вые дороги способствовали развитию торговли горцев. В конце XVIII–XIX
в. ингуши торговали в основном на рынках Владикавказа, Моздока, Кизляра,
Тифлиса. Продавали лес, камень, предметы ремесленного производства (бур-
ки, сукна разных цветов, ручные ковры и орнаментированные кошмы, пред-
меты кузнечного производства, гончарные изделия, сельскохозяйственный
инвентарь, предметы домашнего обихода, изделия из кожи и т.д.), продукты
земледелия и скотоводства, соль и т.д.
Основным средством передвижения с древнейших времен была лошадь,
которая, судя по инвентарю, добытому в могильнике у с. Мужичи в Ассинском
ущелье, была одомашнена еще в III тыс. до н.э. Древние аборигены Кавказа
активно использовали лошадь не только как основное транспортное средство,
но и во всех сферах повседневной жизни, в том числе – и в ратных делах. О
факте доместикации лошади на Кавказе еще в глубокой древности красно-
речиво свидетельствуют материалы раскопок Экажевского поселения, отно-
симые исследователями к III–II тыс. до н.э. (Лопан, Маслов, 1999. С. 70–71).
Дороги в горной Ингушетии были очень плохими и неухоженнными, пи-
сал М.А. Иванов (Иванов, 1904). В зимнее время года жители горных районов
Ингушетии, вынужденные передвигаться по узким горным тропам, чтобы не
допустить падения в пропасть, брали с собой палку с острым наконечником,
а к обуви привязывали специальные железные подковы (Мартиросиан, 1928.
С. 134).
Для перевозки грузов использовались мул (вирбIарз), осел (вир) и вол
(уст, мн. ч.  – шерч). Для каждого вида вьючного животного использовали
специальные седла: вьючное седло для ослов и мулов кодж, водж – вьючное
седло для лошадей, вьючное седло хIодж. Для гужевого транспорта широко
использовали и переметные сумы талсаж. «Особняком стоит лошадь, кото-
рая не считалась рабочим скотом, хотя ее и использовали, чтобы вывезти сено
с горных склонов или дрова из леса. Лошадь в основном предназначалась для
передвижения на дальние расстояния, для скачек, свадеб, походов, праздни-
ков, поездок в гости или на ярмарку. Коня дарили в качестве самого дорогого
подарка. Кража коня воспрималась как нанесение тяжелейшего оскорбления.
«Другом человека» у ингушей была лошадь, а не собака. Следует отметить,
что ингуши конину в пищу не употребляли (Гагиев, 2007. С. 3).
Грузы перевозили на двухколесной горской арбе (ворда; от инг. вар – «то,
что едет» и классного показателя д, со значением «суть, есть»), четырехко-
лесной телеге гIудалкх, санях соалоз, волокуше лаьза и вьючных животных.
Сани делали из березы (дакх, Iарждакх) и липы (хьех), волокушу – из дуба
(надж) и чинары (поп). Сани использовали в горах не только зимой, но и
летом для перевозки грузов. Арба была известна преимущественно в гор-
ной зоне, телега – на плоскости. Особого искусства требовало изготовление
191
 Волы тянут сани
Горная Ингушетия, 1920-е годы
Личный архив Н.Д. Кодзоева

Двухместная бидарка
ЧИАССР. Пригородный район, с. Яндиево. 1937 г.
Личный архив И.Г. Алмазова

192
арбы; ее верх делали из досок или ивового плетня. Для изготовления средств
передвижения использовали дерево и металл. Колесную ось делали из кара-
гача (муш) или другого крепкого дерева. На трущуюся часть оси (вордасоа)
приделывали железные накладки, ободья колес (чархагом) и другие изделия
делали из металла. В хозяйственной жизни ингушей во все времена большую
роль играло кузнечное дело. До начала ХХ в. во многих селах горной и рав-
нинной Ингушетии имелись кузни (пхьоале). Необходимые для производства
арбы, телеги и других транспортных средств детали из железа производились
местными кузнецами (аьшкапхьар). По рассказам информантов, жители гор-
ных сел имели самодельные токарные станки на горных реках в начале ХХ в.,
на которых, помимо бытовых изделий, мастера изготавливали разные колеса
для транспорта, которые покрывали железными листами. Перечисленные
транспортные средства использовались ингушами в горной зоне до начала
1940-х годов.
К концу XIX в. в равнинных селах в состоятельных семьях появляются
заимствованные у русских новые средства передвижения – тачанки, брички.
Вначале это были единичные экземпляры, но в 1920–1930 гг. они, особенно
брички, распространились почти во всех селах на равнине.
В 1875 г. была проложена железная дорога от Ростова до Владикавказа.
К 1894 г. была закончена прокладка железной дороги от Беслана до Грозного,
которая прошла через Назрань. 1 мая 1893 г. завершилось сооружение же-
лезнодорожного вокзала в Назрани. Открытие движения по железной дороге
привело к быстрому росту производительных сил и торговли в крае, разви-
тию капиталистических отношений. В возникшем при вокзале поселке, по
данным «Терского календаря», уже в 1900 г. функционировали 33 торгово-
промышленных заведения, принадлежавшие назрановским купцам (ТК, 1900.
С. 128–129). Быстрыми темпами стала развиваться торговля зерном (кукуру-
зой). К началу ХХ в. появились купцы, которые выезжали по железной доро-
ге для проведения торговых операций не только в города Северного Кавказа
и Закавказья, но и в более отдаленные города России  – Москву, Петербург,
Нижний Новгород, Воронеж и др. (Колосов, 1968. С. 29).
«Что касается шоссейных дорог, то таковых на территории Ингушетии
нет», писал в 1926 г. М.Л. Тусиков, кроме старого большого тракта, так назы-
ваемой Моздокской дороги, проходящей от Владикавказа до Моздока через
часть горного округа, через всю часть Горского, через весь Назрановский и
большую часть Ачалуковского округа (Тусиков, 1926. С. 44).
После установления советской власти в Ингушетии  – в 1920–1930-
е годы  – были построены грунтовые дороги, связавшие между собой все
населенные пункты равнинной и предгорной Ингушетии, которые, в свою
очередь, были связаны автомобильными дорогами хорошего для своего
времени качества с административным центром Ингушетии  – с Влади-
кавказом-Орджоникидзе. В это же время в Ингушетии появился автомо-
бильный транспорт. Важным событием стало проведение по территории
Ингушетии автомагистрали Москва–Баку, которая протянулась с запада на
восток через всю Ингушетию.
В 1970–1980-х годах было асфальтировано большинство автомобильных
дорог Ингушетии. После восстановления ингушской государственности
в составе РФ в 1992 г. в республике были введены в эксплуатацию новые
193
 Аэропорт Магас
Сунженский район
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

автодороги: стратегически важная для республики автодорога Алкун–Тар-

гим, связавшая через каньон Ассинского ущелья предгорную Ингушетию с
горной; были построены новые дороги в разных районах Ингушетии, в том
числе  – и в горном Джейрахском; отремонтированы и покрыты асфальтом
старые дороги. С введением в 1994 г. в эксплуатацию аэропорта «Ингуше-
тия» (позже переименованного в «Магас») в Ингушетии появился новый вид
транспорта – авиационный.

ДОМАШНИЙ ОЧАГ
Очаг (кхуврч) согласно ингушским народным представлениям, кро-
ме древнего культа огня, символизировал собой семейное единение, культ
предков. Он являлся непременной принадлежностью жилого помещения, в
нем постоянно, зимой и летом, днем и ночью горел огонь, над ним висел
котел на священной цепи. Слово кхуврч (очаг) от слов кхера (камень) и ухь
(внутри), – пишет А. Сулейманов (1978. С. 166). Очаг представлял собой не-
большое кирпичное или каменное возвышение с углублением в середине для
собирания жара. «Все формы очага, встречающиеся в традиционном жили-
ще, можно свести к трем основным типам: первый – срединный очаг без ды-
мовика; второй – срединный очаг с дымовиком; третий – пристенный камин»
(Сулименко, 2000). Располагался очаг ближе к центральной части помещения
с отверстием наверху для выхода дыма. Строго по центру очаги не делали,
так как ветер из раскрытой двери мог сдувать огонь (Кобычев, 1982. С. 141).
Очаг также мог находиться в углу или ближе к одной из стен.
В древности у ингушей были передвижные очаги из глины. «В поселени-
ях Ингушетии открыты и характерные для куро-араксской культуры глиня-
ные передвижные очаги оригинальной конструкции: круглые, диаметром от
25 до 50 см и высотой до 20 см – они имели с внутренней стороны несколько
выступов треугольной формы для поддержания сосуда, в котором варилась
194
пища». Составной частью таких очагов были очажные подставки: цилиндри-
ческие, подковообразные, в виде прямоугольных кирпичей с рогообразными
выступами и иных форм, в том числе на четырех ножках, изображающих,
видимо, быка (Марковин, Мунчаев, 2003. С. 44). Одна из них была найдена в
Экажевском поселении (Лопан, Маслов, 1999. С. 77–86).
В башнях очаги строили из камня прямо на полу, в виде небольшой вы-
емки. «На месте кострища на пол стелили каменную плиту, обкладывали с
боков камнями, которые препятствовали углям и золе разлетаться по помеще-
нию. В крыше над очагом устраивали вытяжное отверстие» (Кобычев, 1982.
С. 128). Во время ветреной погоды дым черными клубами собирался под
потолком, а потом расползался по углам сакли. Особенно сильно страдала
семья от едкого дыма в холодные зимы. От постоянного дыма верхняя часть
сакли почти до половины высоты покрывалась черной блестящей сажей
(Ахриев, 2000. С. 80–81). Позже в вытяжное отверстие стали вставлять спле-
тенный из прутьев и обмазанный внутри и снаружи дымарь (Кобычев, 1982.
С. 128). Огонь в жилище поддерживался круглые сутки. Это было связано
и с рядом суеверий (Там же). Были «секреты» сохранения огня. «Каждый
вечер хозяйка сгребала железной лопаткой жар на очаге в кучу и, прикрыв
сверху золой, приговаривала: «Дай бог, чтобы огонь сохранился», или «Дай
бог, чтобы огонь век был целый». Долгожитель из с. Ляжги Суси Патиев в
1960-е годы вспоминал о том, как его мать (в конце XIX в.) перед сном сгре-
бала угли в очаге и рисовала крест поверх него и молила о сохранении огня
до утра (ПМА, 2009). Иногда поддерживали огонь, используя ствол дерева
(Муцольгов, 2011. С. 35).
Очаг был многофункциональным. Он использовался и для отопления, и
для приготовления пищи. Над очагом висела большая железная цепь (зIы),
за которую цепляли котел с варевом. Котел то поднимали, то опускали вниз,
в зависимости от того, какой нужен был огонь  – слабый или сильный. Над
очагом имелся ялинг  – длинный железный прут, на котором были зубчики,
крючки. На них – над дымом, вялилось мясо. Такое мясо хорошо хранилось и
долго сохраняло свои вкусовые качества. Одновременно в углях очага пекли
лепешки из кукурузной муки (сискал). После того, как сискал поджаривался,
с него сдували пепел и употребляли в пищу (ПМА, 2009, 2010).
О почитании в древности огня говорят сохранившиеся памятники духов-
ной и материальной культуры. В нартском эпосе герои при встрече привет-
ствовали друг друга словами: «Пусть огонь ваш не угаснет» (Кобычев, 1982.
С. 130). Верхнеджейраховское святилище, известное под названием «Мари-
ам» («Майрам»), по сведениям А.А. Сулейманова, И.А. Дахкильгова, Д.Ю.
Чахкиева в прошлом именовалось «Сампай-ЦIу («Сампай-Чуг», «Сямпай-
Цуги») и было посвящено верховному богу огня и домашнего очага. У стен
святилища совершались языческие ритуалы и обильное жертвоприношение
(Чахкиев, 2003. С. 13).«Важным в жизни ингушского общества было пред-
ставление об огромной охранительной силе огня» (Акиева, 2009. С. 24).
С очагом в центре дома ассоциировалась концентрация архаичности,
святости и патриархальности. У семейного очага решали важные вопросы
и исполняли семейные ритуалы. Почитание огня подтверждает созвучие по-
нятий огонь (цIи), имя (цIи), дом (цIа); жрец (цIе, цIу), чистый человек (цIан
саг) (Ошаев, 1930. С. 56–60). «Вместе с поклонением огню стало развиваться
195
возвеличивание света, солнца (небесного огня)… С огнем, с домашним оча-
гом было связано немало различных культов. От божественного огня  – цIе
потянулась вереница других священных слов: цIена (чистый), цIай (священ-
ный, праздник), цIув (святилище), цIай – саг (жрец)…» (Дахкильгов, 1991. C.
16). С очагом и огнем была связана молния. Согласно народным представ-
лениям, на землю гром и молнию посылал бог Села, которого ингуши назы-
вали «золотой силой». «Днем Селы» считалась среда (Далгат, 1972. С. 55).
В этот день нельзя было приступать к важным делам, замужним женщинам
не рекомендовали навещать родителей, мужчинам выезжать в дорогу. Суще-
ствовала народная примета, что если начнется дождь в среду, он будет лить
неделю (Ужахов, 1979. С. 42). С огнем связан и миф о том, что к горе Казбек
(Бешлоам) был прикован нарт Куркъо, доставивший людям на землю огонь
верховного бога Селы. Этот сюжет получил отражение в поэме С. Чахкиева
«Чаша слез» (БIаьргихи биззакад).
О значимости культа огня и очага у ингушей говорит и то обстоятельство,
что считалось большой трагедией, бедой, если гас огонь в очаге. С этим свя-
заны и некоторые проклятия, как например: «Чтоб огонь отца потух» (ЦIи
йовхьадаь), что подразумевает: «Чтоб перевелась ваша семья». (ПМА, 2010).
Иметь башню, а значит быть хозяином очага, слыть человеком слова и чести,
следовательно, иметь свой статус в обществе  – было необходимо. У очага
с зажженным огнем не положено было ругаться, его нельзя было тушить,
сыпать туда мусор и т.д. Очаг и огонь в нем выступали как ценности, на кото-
рых держалось благополучие семьи, считались самым священным местом в
доме (Танкиев, 1997б. С. 238). Культ домашнего очага тесно связан с культом
предков. Поскольку в традиционных культурах дом являет собой образ Все-
ленной (Вейнберг, 1968. С. 61), считалось, что «солнечный мир» (маьлхаду-
не) и «подземный мир» (Iел дуне) соединяются через опорный столб и очаг,
которые находятся в центре жилища. Соответственно контакт людей живу-
щих и умерших осуществляется также через очаг. На праздниках на очаг в
виде жертвы клали кусочки галушек, сала и т.п. Считалось, что если погаснет
огонь, то духи покинут дом и унесут с собою покой и благодать. «Согласно
мифологическим представлениям,  – пишет А.Х. Танкиев,  – души умерших
(синош) получали свою постоянную долю пищи через огонь в очаге. Чтобы
пища могла дойти до мертвых, хозяйка дома, прежде чем семья приступала к
трапезе, клала определенную символическую долю пищи в огонь очага, про-
износя благопожелания мертвым дома и, в свою очередь, прося у них благо-
склонности, помощи и покровительства. Представлялось, что в зависимости
от отношения к себе мертвые родственники могут хорошо или плохо влиять
на живых. Здесь также принцип уважения почитаемого имел свой критерий
нравственной чистоты человека. Человек, не соблюдавший данный обряд ре-
гулярно, как положено, подвергался моральному осуждению» (Танкиев, 2007.
С. 331).
Человек жил с ощущением своей ответственности перед памятью «близ-
ких и родных, перед их душами, которые живут у никогда не угасающего очага
предков» (Харсиева, 2010). Ингуши берегли надочажные цепи, считая, что они
олицетворяют «обилие, радость, покой, чадородие и вообще благословение на
данный дом» (Мугуев, 1931. С. 131). До недавнего времени считалось грехом
выбрасывать очажную цепь,даже при полной ее непригодности, хищение же
196
очажных предметов, в том числе и цепи, расценивалось как злостное преступ-
ление и строго каралось (Шиллинг, 1931). Очажные цепи хранились у многих
ингушей еще и после переселения с гор на равнину. Даже сегодня некоторые
семьи хранят их как реликвии. «Не только сам очаг, но и очажная цепь, огонь,
котел, даже зола и сажа на потолке считались священными», – писал Е. Круп-
нов (1971. С. 178). Обожествление очажной цепи И.А. Дахкильгов также свя-
зывает с культом солнца; солнечный луч ингуши называют солнечной цепью
(маьлха зIы). Слово, которое человек давал, взявшись за очажную цепь, явля-
лось клятвенным. Просьбу человека, просящего о чем-либо,следовало удовле-
творить, если он держался рукой за цепь, и, особенно, перед ужином. Убегаю-
щий от преследования преступник считался находящимся под защитой, если
он держался за цепь или обвил ее вокруг себя. Прикосновение к надочажной
цепи делало невозможной месть кровнику.
Культ предков и культ очага сливались воедино в склепах, которые ингу-
ши строили недалеко от селений. Об этом свидетельствует старинный обряд
прощания невесты с родительским домом, существовавший в начале XX в. Ее
подводили прощаться к цепи, висящей над огнем (Маргошвили, 1990. С. 131).
Трижды обводили невесту вокруг очага с покрытой головой, а подруги в это
время пели песни с пожеланиями, чтобы молодая жена была «плодовита,
как зола священного очага», чтобы она была «прилипчива» к мужу и семье,
как сажа (ПМА, 2011). «При выводе невесты из родного дома ее три раза
обводили по левую сторону очага, таким образом как бы разрывая связь с
родительским домом». Прикосновением к надочажной цепи знаменовало и
вхождение невесты в дом же-
ниха. «При вводе в дом мужа
три раза обводили по правую
сторону и она, прикасаясь к
новому очагу, становилась
членом (хозяйкой) новой се-
мьи» (Агиева, 2011б). Долгое
время даже после того, как не
стало в доме очагов, этот обы-
чай еще сохранялся.
К концу ХIХ в.произошло
преобразование очага в камин
товгIа, который чаще всего
делали слева от входа в дом.
В ХХ в. товгIа были заменены
на каменные, кирпичные или
железные печки. Эти печки
быстро нагревали помещение,
на них удобно было готовить
пищу (Зязиков, 2011. С. 60).

Камин в доме Албогачиевых

Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой. 2012 г.
МАЭ РАН № 2214-71

197
 Культ домашнего очага имел и имеет у ингушей общественное и нрав-
ственное значение. «Домашний очаг, сосредоточивая вокруг себя членов
семьи, имеет организующее значение; культ его освящает власть главы се-
мьи», – писал Б. Далгат (2004. С. 102). В.П. Кобычев отмечал, что очаг факти-
чески отождествлялся с жилищем (1982. С. 130). Чем больше котлов (очагов)
или семей было в фамилии, тем она считалась сильнее и почетнее (Далгат,
2008. С. 88). Выражение – в такой-то фамилии столько-то котлов – соответ-
ствовало указанию на силу и почетность этой фамилии (Берже, 1859. С. 134).
А понятие семьи, двора заменялось понятием «котел». Такое значение, при-
писываемое котлам, объясняется той исключительно высокой ролью, кото-
рая принадлежала в жизни ингушей семейному очагу, связанному с культом
предков (Далгат, 2008. С. 88). У ингушей практиковался обряд раздела очага
(кхуврчбекъар). Он происходил по мере разрастания рода и его разделения.
Следует отметить, что культ очага и огня был настолько сильным, что и по
сегодняшний день, хотя и в несколько трансформированном виде, сохранился
ряд связанных с ним ритуалов (Ошаев, 1930. С. 56–60). Несмотря на то, что
сам очаг давно заменен на более современные технологические устройства,
понятие «очаг» сохранилось как символ единения семьи. Сегодня культ до-
машнего очага подразумевает сохранение семейных традиций и родственных
связей, единство и память о предках.

НАЦИОНАЛЬНАЯ КУХНЯ И ЗАСТОЛЬНЫЙ

ЭТИКЕТ
Традиционная пища любого этноса формируется на протяжении всей его
истории и является существенным элементом его духовной и материальной
культуры. Большое значение при этом имеют физико-географическая и эко-
логическая среда, флора и фауна его исторической территории. Пища народа
отличается значительной консервативностью и редко поддается прямому за-
имствованию. Блюда у ингушей питательные, калорийные, готовятся быстро
из самых доступных продуктов. Секреты приготовления пищи бережно пере-
давались из поколения в поколения.
Мясо и мясные блюда занимали и занимают у ингушей ведущее место
в обычной, праздничной и торжественной трапезах. Какие бы изысканные
блюда ни подавались к столу, мясо является основным продуктом. Мясные
блюда (дулхацара даар) ингуши готовили из говядины (бежан дулх), теля-
тины (Iасилга дулх), мяса буйвола (гамажа дулх), баранины (устагIан дулх),
козлятины (газа дулх), индюшатины (москала дулх), курятины (котама дулх),
гусятины (гIажа дулх), реже из конины (говра дулх). Из дичи употребляли в
пищу турье мясо (хьагIа), мясо косули (лийг), серны (мосар), барсука (бор-
цакх); из дикой птицы  – мясо улара кавказского (довха), тетерева (сарсал),
и др. Потребляли в пищу рыбу (чкъаьра). В горных реках водилась форель
(цIенчкъаьра), которую вылавливали самодельными сетчатыми корзинками-
ловушками, сплетенными из ивовых веток.
Говядина по своим целебным свойствам значилась второй после барани-
ны, хотя потреблялась она не меньше. Говядину ели и в вареном, и сушеном
виде. Чаще впрок заготавливали говядину, реже  – баранину. Потребление в
198
пищу конины у ингушей было ограничено. Отношение к этому животному
было особенное, в народе говорили: «Зарезавшего в доме лошадь или сру-
бившего грушевое дерево ждут большие несчастья». Коня резали только в
крайних случаях.
Ингуши никогда не употребляли в пищу мясо больных животных. Су-
ществовали правила, в соответствии с которыми знали и знают, какой скот
резать можно, какого возраста, упитанности и т.д. С принятием ислама в ри-
туале забоя, при разделке туши появился ряд приемов, характерных для на-
родов, исповедующих ислам. Животное режут, повернув его по направлению
к востоку, в сторону Каабы, перед этим читают молитву. Дают стечь крови
в ямку, вырытую в земле, и начинают в соответствии с правилами срезать
шкуру, разделывать тушу. Издревле сохраняется у ингушей традиция варки
мяса на массовых мероприятиях в больших котлах (вошал ей).
По древней традиции даже при наличии в доме любого количества мяса в
честь почетного гостя должны были резать барана, индюка или курицу. Мясо
для гостей нарезают большими кусками. Вместе с другими блюдами к столу
подают голову барана без нижней челюсти, грудинку, курдюк (корта, накха,
дими). Это – почетные части мяса (сийлен доакъош) (ПМА, 2010). С мясом
подавали бульон. Со временем стали готовить на бульоне соус из картофель-
ного пюре с прожаренным луком и специями (коартола бирха). Картофель
стал входить в пищу ингушей со второй половины ХIХ в.
Жидкими блюдами в виде различных супов ингуши не угощают гостей,
потому они редко попадали в перечень блюд, описанных путешественниками.
Однако супы в рационе питания были. Их делали на основе мясных бульонов
с добавлением различных круп. Жидкое блюдо «суп и рагу из курицы» было
упомянуто в начале ХХ в. в ингушском с. Гвилети (К-нь. 1900. С. 55).
Были развиты способы хранения, засолки и сушки мяса. Осенью (при-
мерно с середины октября до середины ноября) начинали делать заготовку
нужного количества мяса впрок (лахьа). В это время скотина становилась
исправной, спадала жара, температура воздуха позволяла качественно вялить
мясо. Мясо вялили как для использования в пищу, так и для сокращения
численности скота на зимовку. Сушили и вялили говядину, баранину и козье
мясо. Использовали разные методы сушки. Подержав мясо предварительно
в рассоле, могли сушить его на свежем воздухе, на сквозняке, могли коп-
тить, подвесив за крючки у дымаря. Ингуши коптили мясо над открытым
очагом или на специальной плетенке, под которой разводили огонь, добав-
ляя к дровам зеленую крапиву, которая способствовала более длительному
хранению мяса (Агиева, 2011а. С. 359). Мясо вырезали длинными полосками
шириной 4–8 см, и чем тоньше они были, тем лучше пропитывались солью
и хранились. Сушеное мясо (докъадаь дулха) крупного рогатого скота счита-
лось более ценным. Его заворачивали в ткань и хранили в кладовой, иногда
в течение нескольких лет (Султыгова, 2007а). Курдюк ингуши солили, коп-
тили, сушили, потребляли в пищу свежим. Нередко хозяйки варили соленый
курдюк, предварительно отмыв соль в холодной воде, затем в этом бульоне
варили галушки дими-хIалтIам и подавали к столу с бульоном.
Во время забоя животных заготавливали впрок сало (мухь) и масло
(даьтта) животного происхождения. Сало добавляли в лепешки и в другие
блюда, изготовляемые из кукурузной муки. Чтобы заготовить масло, говяжий
199
 Национальное блюдо дулх-хьалтIам
Ингушетия, г. Назрань
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

жир резали на мелкие куски, вытапливали и получали «масло из мяса» (дулха

даьтта), вытапливали бараний курдючный жир и получали курдючное мас-
ло (дими даьтта). Масло использовали для приготовления различных блюд.
Козий жир (газа даьтт), гусиное масло (гIажа даьтта) использовали в на-
родной медицине. Масло из нутряного жира (чури-даьтта) заготавливали
для изготовления лечебных мазей.
Самым распространенным блюдом ингушской кухни было «мясо с га-
лушками» дулх-хIалтIам, «острый соус из луковиц черемши» (кIома бирха) и
«мясной бульон» (дил). «В горе ли, в радости ли, в семье самой почитаемой
или бедной еда была одна  – нарезанное крупными кусками мясо с бульо-
ном, чесночная подлива и небольшие галушки из пшеничной или кукурузной
муки» (Маргошвили, 1990. С. 162). «Лучшими национальными блюдами для
гостя считается у ингушей отварное мясо с кукурузными галушками, чес-
ночным соусом и бульоном, а также сушеное мясо с галушками и чесночной
приправой», – пишет В. Русин (Русин, 2008. С. 12–13).
Ингуши готовят хинкали (хи  – вода, гали  – мешок). Кто-то считает, что
название блюдо получило буквально. Для приготовления хингал тесто гото-
вится на пресной воде, для начинки  – фарш из мелко нарезанного жирного
мяса и специй с добавлением воды. Жидкую начинку кладут на середину вы-
резанного круга, раскатанного из теста, и скрепляется сжатием за кончики,
по форме напоминающем маленький мешочек гале. Хингал варят в кипящей
воде и подают к столу со сметаной. Жаренный или печенный хингал форми-
руется в виде плоского пирожка.
Самым распространенным общекавказским мясным блюдом является
шашлык (инг. детта дулх – букв.: «печеное мясо»).
Ингуши жарят куски мяса, нарезанные пластинками (къарза дулха), в соб-
ственном жиру. В старину шашлык считался исконно охотничьим блюдом.
200
 Застолье
Ингушетия, г. Назрань
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

Любимым блюдом у ингушей являются жареные «печень и легкие» (дийх-

пехк). По сложившейся традиции, это блюдо предназначается для тех, кто
свежевал и разделывал тушу животного (Султыгова, 2007а).
«Хорошим угощением для гостя считается мясо птицы, особенно индей-
ки, с кукурузными галушками и чесночной приправой» (Русин, 2008). Лаком-
ством является мясо годовалого барана, сваренное в молоке (шурийла кхехка-
баь Iахар) и курятина, сваренная в молоке (шурийла кхехкъаь котам) (ПМА,
2009). Деликатесом было блюдо из кусочков мяса, сложенных в очищенный
желудок только что зарезанной овцы и сваренных в собственном соку. Для
этого рыли яму, разжигали в ней дрова и после их прогорания на угли опус-
кали желудок с мясом, обернутый в баранью шкуру (шерстью наверх), и за-
сыпали золой и землей на два часа. Из желудка наверх выводилась трубочка,
через которую выходил пар (Агиева, 2011б. С. 358). Было распространено
приготовление всевозможных колбас, в том числе из внутренностей (мааш),
любимым образом был рубец, предварительно завернутый в очищенные киш-
ки барана (бIар) и т.д., подают бIар к столу с чесночным соусом и галушками.
Важными компонентами многих блюд являются острые приправы, лук, чес-
нок, перец, чабрец.
Из куриных яиц также готовят различные блюда. Жареными на топле-
ном масле яйцами (даьтта фуаш) угощают гостей  – близких родственни-
ков, соседей; почетных гостей до приготовления баранины, на скорую руку.
Исследователи среди блюд, которыми встречали гостей, называют баранину,
курицу, мед и яичницу (Семенов, 1895. С. 174). Сегодня яйца варят, жарят,
201
добавляют в различные блюда. В качестве повседневной еды готовят яични-
цу. Однако в годы депортации в Казахстане были прецеденты использования
в пищу перепелиных яиц (ПМА, 2010). Сейчас перепелиные яйца являются
деликатесом, труднодоступным блюдом.
У ингушей было развито пчеловодство и некоторые лакомства делали на
основе продуктов пчеловодства: мед (модз), мед в сотах (улхмодз); готовили
также напиток из меда (мерзмалар). Любимым блюдом были лесные орехи,
сваренные в меду (медзал кхехкадаь хьун бIараш).
Молоко и молочные продукты занимают важное место в пище ингушей.
Общее название молочных продуктов – маша. Согласно народным представ-
лениям, в молочных продуктах содержится много необходимых организму
веществ. Употреблялись молочные продукты в течение всего года. Молоко
коров, овец и коз, пасущихся на высокогорных пастбищах, всегда считалось
более питательным. Молочные продукты: молоко (шур), заквашенное молоко
(йаьта шур), сливки, сметана (тIоа), масло (даьтта), творог (кIолда), соус
из топленого масла и тертого творога (кIодар), сыр (нахч), сыворотка (морз),
пахта после сбивания масла (шаар) и др. – были ежедневными блюдами. Мо-
локо обычно пили парным. Заквашенное молоко, пахта, оставшаяся после
сбивания масла, считались целебными напитками. В зимних условиях хоро-
шим подспорьем в еде служил кисломолочный соус миста бирха, который
заготавливали впрок из пахты, оставшейся после сбивания сыра. Способов
приготовления соуса было много. Из пахты, оставшейся после сбивания мас-
ла, его готовили следующим образом: варили пахту 5–10 минут и оставляли
на ночь. Затем убирали верхний слой пахты, а в оставшуюся массу, загустев-
шую за ночь, добавляли немного соли, сметану, тертый творог; вместо смета-
ны могли долить кипяченное молоко (ПМА, 2013). Потребление его считали
обязательным в рационе в качестве лечебного питания.
Творог ели свежим, использовали в качестве начинки для тонких пирогов
чIаьпильгаш, тертый творог добавляли в топленое масло (кIодар) и другие
блюда. Из творога со сметаной готовили соус (тIоа-бирха). Из сметаны сби-
вали сливочное масло (налха). Было несколько способов маслоделания: 1) ко-
жаный бурдюк из козьей шкуры (качилг) раскачивали до получения масла;
2) раскачивали глиняный горшок удлиненной формы с заостренным дном и
(кура); 3) раскачивали буковую маслобойку удлиненной формы; 4) взбивали
сметану в буковой маслобойке высотой до 1 м (къульг) мутовкой. В процес-
се взбалтывания сметаны (тIоа лувсар) образовывались куски масла (налха
пицкхаш). Всю эту массу перекладывали в сосуд с холодной водой, собира-
ли масло в один большой ком и помещали в дуршлаг, чтобы вода стекла.
Топленое масло (маша даьтта) готовили впрок. Для этого топили натураль-
ное сливочное масло и в глиняных емкостях хранили в темном помещении.
Сыворотка (морз), оставшаяся после приготовления творога, использовалась
для питья, замешивания теста, изготовления напитка (масхам), мытья посуды
и волос. Из осадка с добавлением муки и соли, получался локк.
Был известен способ приготовления кефирных грибков. В настоящее вре-
мя секрет их приготовления утерян, сохранился лишь самый примитивный
способ: пресный высушенный сыр заливают цельным молоком, выдержива-
ют в этом растворе около недели, пока сыр не выделит кефирный грибок.
202
 Нарезка сыра и хлеба на празднике
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2010 г.

Этим упрощенным способом приготовления кефира пользуются почти все

народы Северного Кавказа (Султыгова, 2007а).
Из коровьего и овечьего молока готовили сыр (нахча; жа нахча – сыр из
овечьего молока). Сыр у ингушей имеет особую популярность. «Горцы могут
утолить голод просяным хлебом и сыром», – писал Л. Штедер (Städer, 1796)
Сыр в составе ингушских блюд отмечал И. Бларамберг (Бларамберг, 1999).
«Сыр и молоко составляют пищу богатых и состоятельных людей», – свиде-
тельствовал Ч. Ахриев (Ахриев, 2000). «И, даже в составе ограниченной пищи,
старались иметь кусочек сыра с ячменной или кукурузной лепешкой», – за-
мечал П.И. Ковалевский (Ковалевский, 1914. С. 154). Для изготовления сыра
используют сычуг – часть желудка телят, ягнят или взрослых животных, тща-
тельно промытую, просоленную и провяленную (шоарш). За день до при-
готовления сыра сычуг заливают кипяченой сывороткой (мордз). Готовится
сыр таким способом: процеженное молоко (литта шура) слегка подогрева-
ют, заквашивают сычужной массой и оставляют в теплом месте на 1–2 часа,
после чего оно начинает сворачиваться. Затем хозяйка разбивает на кусочки
свернувшуюся массу, выкладывает ее в дуршлаг (кIолдйоахарг), форму кото-
рого и принимает готовый сыр. Через пару часов сыр посыпают солью (ПМА,
2012).Сегодня сычуг могут заменять специальным раствором, который при-
обретается в аптеках. Раньше сыр готовили в большом количестве и хранили
в рассоле в деревянных бочках. Сыворотку из-под сыра с добавлением соли
использовали в качестве рассола (чухьи) (Султыгова, 2007а).
Мучные изделия: пища, напитки. Предки ингушей выращивали пшеницу
кIа, ячмень мухк, просо борц, кукурузу хьажкIа, овес кем, рожь Iаьржа-кIа,
разновидность ржи сос и, соответственно, употребляли муку и крупы из этих
203
 Къодар, сискал – национальные блюда
Назрановский район, с. Кантышево
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2011 г.

зерновых культур. В основном мучные блюда готовились из кукурузной муки.

Престижным и довольно редким был хлеб, приготовленный из пшеничной
муки. В качестве хлеба употребляли лепешки из кукурузной муки (сискал).
Лепешки готовили из всех видов зерна: из ячменя, ржи, проса. Л.Л. Штедер
писал, что ингуши не имеют разнообразия в пище, а голод утоляют неболь-
шим количеством просяного хлеба и сыра, и изредка мясом (Städer, 1796).
Пищей горных ингушей были лепешки из кукурузной или просяной муки и
жидкий овсяной кисель,  – отмечал Ч. Ахриев (Ахриев, 2000). Просяные ле-
пешки (берц сискал) вышли из употребления раньше других, поскольку куку-
рузный сискал был более предпочтительным – питательнее, быстрее готовил-
ся и дольше сохранялся. Раньше лепешки пекли на углях (толл). Ю. Клапрот
писал, что ингуши «пекут каждый раз, когда хотят есть, маленькие пироги
из пшенной, ячменной и пшеничной муки. Тесто формуют, положив на круг-
лый камень, и когда оно наполовину испечено, ставится в горячие угли, пока
оно полностью не станет готовым. Оно плохо выпечено и крепкое, только
желудки ингушей могут его легко переварить при умеренном потреблении»
(Клапрот, 2005. С. 49). С появлением печей стали выпекать лепешки на пли-
те или в сковородах. Ломали лепешки руками. Кукурузный сискал хорошо
подходил к молочным блюдам, которых было много в ингушской кухне. Его
часто ели с «заквашенным молоком» (йата шур, сискал). О том, что ячменная
или кукурузная лепешка присутствует в повседневной пище ингушей, писал
П. Ковалевский (1914. С. 154). В числе обрядовых мучных яств, которые ин-
гуши готовили ко дню празднования Мятцели, были круглые и треугольные
лепешки божолгаш.
До 1930-х годов в горах выращивали масличный лен. Из муки жареных
льняных семян горцы готовили оладьи (Русин, 2008), которые тоже вышли из
употребления. Из муки, замешанной на сыворотке, ингуши пекут лепешки
204
(ольгаш), жарят в масле кусочки теста в виде разных геометрических фигур
(локъамаш). Почетным блюдом ингушей являются тонкие пироги (чIаьпиль-
гаш) из пшеничной муки с начинкой из творога, картофеля, зелени. Пиро-
ги пекут на сковороде, затем сбмазывая их обильно сливочным маслом. По
своей значимости и престижности пироги, наравне с мясным угощением,
занимают важное место в питании ингушей. На стол подают по 3 или 7 штук.
В прошлом в качестве гостинцев принято было нести 7 пирогов. Существу-
ют разные виды пирогов: толстые пироги (сом чIапильгаш), на дрожжах из
хмеля (хIо), тонкие пироги из теста, замешанного на сыворотке и жареные в
масле (кхарза чIапильгаш). Многие национальные мучные изделия жарились
на топленом масле, в котором раньше не испытывали недостатка. Сегодня
жарят на подсолнечном масле.
Престижными блюдами ингушской кухни являются сладости: халва из
пшеничной или кукурузной муки (хьовла), сладкие пирожки с начинкой из
тыквы (йяьбакх чуела мерза хингалаш), хворост (зовкаш), хворост мягкий
(гаьда зовкаш), сладкие пироги (мерза маькха) из теста, замешанного на мо-
локе с добавлением хмеля и др. Приготовление ингушской халвы требовало
мастерства и немалого физического труда. Для этого в казан в раскаленное
топленое масло добавляли понемногу муки до образования густой смеси и
долго растирали до получения золотистого цвета. Затем снимали с огня и,
быстро помешивая деревянной лопаткой, добавляли сахарный песок или
сахарную пудру. В горячем виде из полученного теста формировали оваль-
ные кусочки халвы, размером с ладонь (мажаргаш). Затем могли добавить
изюм, грецкий орех. Хворост готовили из пшеничной муки. Сладкое тесто
раскатывали тонким слоем, вырезали кусочки в виде листка ивы, и, сделав
надрез посередине, протягивали через него один конец. Затем его опускали
в раскаленное масло на 10–20 секунд. Хворост золотистого цвета вынимали
шумовкой и посыпали сахарной пудрой.
Особое место в кухне ингушей занимало толокно (цу) – мука из прожа-
ренных кукурузных и ячменных зерен. Толокно ели с простоквашей, моло-
ком, водой. «В тяжелые годы продовольственного голода, в годы депортации
толокно спасло жизнь многих ингушей», – вспоминали информанты (ПМА,
2013). Готовили также сладкую мучную смесь, вареную в топленом масле с
добавлением сахара (даьттагIа). Смесь не доводили до густоты и ели лож-
кой. Из толокна готовили шарики – цу-мажаргаш. Для этого молоко и топ-
леное масло с сахаром доводили до кипения и, добавляя толокно, растирали
до готовности. Получалась смесь темного цвета. Ее деревянной лопаточкой
собирали в сгустки, затем лепили овальной формы лепешки мажаргаш. Ма-
жаргаш были питательны, их часто брали с собой в дорогу.
Различные крупы (из кукурузы, пшеницы, ржи, проса, овса) использовали
в приготовлении супов. На молоке готовили каши (худар): из сечки кукурузы,
пшеничной, овсяной, кукурузной муки (жувра худар). Престижным блюдом
считался сладкий рис (мерза дуг).
Широкое распространение имели супы из лапши гарзаш, которую гото-
вили из пшеничной муки на воде. Более предпочтительной считалась лапша,
приготовленная с использованием яиц. Часто вместо лапши варили кусочки
теста (бедаш) шириной в палец (Агиева, 2011б. С. 361) Иногда для изготовле-
ния бедаш брызгали водой в муку, затем встряхивали муку и получали шаро-
205
видные мелкие кусочки теста, которые, варили в кипящей подсоленной воде
или в бульоне.
Из зерновых изготовляли различные напитки. До принятия ислама ингу-
ши варили пиво (ний), делали алкогольные напитки – вино (чхьагIар) и брагу
(них). Ний варили из ячменя. Квас (масхам) готовили следующим образом: в
кипящую воду сыпали немного кукурузной муки и варили, помешивая. До-
ведя до состояния жидкой каши, добавляли сахар, затем изюм, и снимали с
огня. В теплую кашицу добавляли немного дрожжей и хорошо размешивали.
На следующий день квас был готов. Подавали его к столу в охлажденном
виде. В квас можно было доливать холодную кипяченую воду. Были разные
рецепты приготовления масхам. Так, его делали из отрубей (чич), из сыво-
ротки (морз). Получался напиток, кисловатый на вкус и хорошо утоляющий
жажду (ПМА, 2010).
О том, что ингуши готовили спиртные напитки, писали Ю. Клапрот
(Клапрот, 2005. С. 49), В.Ф. Миллер (Миллер, 1888. С. 3). Об одном из пи-
воваров сообщал М. Ковалевский: «Старшина Тепш славился в окрестностях
как хороший пивовар, он распорядился принести огромный медный кувшин
пива. Действительно, оно оказалось густое и приятного вкуса. Уже после вто-
рого бычачьего рога я почувствовал легкое опьянение» (Ковалевский, 1902).
В настоящее время алкогольные напитки у ингушей не приветствуются.
На территории Ингушетии растут фруктовые деревья и ягоды: яблоня
(Iаж), абрикос (гIамгIа), орех (бIар), фундук (хьунбIар), кизил (эсти), калина
(тоачув), ежевика (мангал комар), крыжовник (кIудилг), смородина (кхаза-
раш), черника (елла), шиповник (хьандарг) и т.д., которые широко использо-
вались в пище. Из дикорастущих плодов – алычи (хьуна хача), мушмулы (хьа-
миск), черной сливы (аьржа хьача) готовили сухофрукты, которые считали
очень полезными. Роль овощей в пище была незначительна, за исключением
картофеля (коартол), чеснока (саьмарсаькх), лука (хох), перца (сибаз). Было
развито выращивание тыквы (ябакх), фасоли (кхеш), гороха гергакхе), позже
появились арбузы (харбаз).
И. Бларамберг отмечал, что ингуши неприхотливы в еде; летом питаются
кореньями, травами, ростками деревьев, молоком и сыром; зимой – копченым
мясом и кашами из ржи, проса, ячменя (Бларамберг, 1999. С. 214). Значи-
тельное место занимали в питании горцев дикорастущие травы (баьцадаар)
с мясистыми стеблями, корнеплоды: черемша (хьонк), свербига (кIалхьа),
крапива (нитташ), корень лопуха (IаIа), купырь лесной (чIимаш), щавель
(мистдарг) и др. Травы ели в сыром и вареном виде, в составе салатов; кра-
пиву, перетерев с солью (Марковин, 1969. С. 31). Листья и стебли молодой
крапивы мелко нарезали и использовали для салатов, в качестве начинки для
хинкали. Из черемши готовили самые разнообразные блюда: отваривают в
молоке, жарят на масле или сметане. Из зеленых листьев делают начинку
для пирогов, из луковиц – приправу к мясу, рыбе, овощам. В свежих листьях
черемши и особенно в ее луковицах (хьонка маьчи) содержится значительное
количество витамина С. Из листьев черемши готовят вкусные супы, ее консер-
вируют. «В недавнем прошлом весной стол у ингушей изобиловал блюдами
из разной зелени. С конца зимы это были блюда из побегов черемши, потом
шла крапива; притом в некоторых блюдах черемша и крапива совмещались, к
примеру, в крапивных галушках хьалтIам. Потом шли листья черемши, в мае
206
опять готовились блюда из отварных (обычно на молоке) или жареных (на
масле, сметане) сладковатых и слабогорьких цветочных стрелков черемши.
В мае наступал черед блюд из щирицы кот, поспевала свербига кIалхьаш и
бутень кавказский саь чIим, – говорят информанты (ПМА, 2011).
Из ягод готовили напитки. В качестве чая использовали листья и ягоды
земляничной травы (баьца комараш), шиповника (хьандргаш), чабреца (кон-
дар), дущицы (умар боц), листья березцы (дакх) и др. Для приготовления
напитков использовали родниковую воду: в ней замачивали дикую грушу
(хIун кхор) и пили эту воду в качестве профилактики кишечных заболеваний.
Распространена была практика заготовки на зиму дикой груши и яблок в боч-
ках – каликад, варенья из ягод и т.д.
Застольный этикет. Приглашение к столу у ингушей звучит аналогич-
но общеизвестным выражениям «Отведайте хлеб-соль» (Тух-сискал кхета),
«Приглашаем на чай» (Чудовла, чей маргда вай). В основном, ингуши ели
утром и вечером. На завтрак (маарт) обычно ели сискал с молоком (шура-
сискал) или с сывороткой (морз-сискал). Для тех, кто должен был выполнять
физическую работу, готовили хлеб из ячменной муки и пахту, оставшуюся
после сбивания масла (балаш-шаар). Обед (моак) чаще всего состоял из раз-
нообразных молочно-кислых напитков, которые брали с собой, если находи-
лись вне дома. Ужин (пхер) принимали после заката солнца более сытный:
мясо с галушками (дулх-хIалтIам) или сискал с соусом из топленого масла и
тертого творога (сискал-кIодар).
Ингуши в любой ситуации были очень умеренны в пище. «Надо вста-
вать из-за стола немного голодным» (шу тIара кIезига меца волаш хьалгIата
веза),  – говорит народная мудрость. Этикет приема пищи (шун эздел) был
особо значимым. Гостей встречали богатым угощением, было принято всегда
иметь в запасе продукты, предназначенные для встречи гостей (хьаьша-да
воагIий даар). Проявлением этикетного символизма является рассаживание
сотрапезников за столом в соответствии с возрастом и почтенностью гостя.
Особенно почетными гостями являются представители других народов,
фамилий, родственники невестки и замужней дочери. Прежде чем сесть за
стол, все уступают друг другу более почетные места. Близкие родственники
садятся ближе к дверям. В любом застолье, от рядового до праздничного,
обязательно наличие тамады. Тамадой у ингушей избирается старший, но
с обязательным знанием ингушских застольных традиций и, желательно,
традиций тех лиц (представители других национальностей), которые могли
оказаться за столом. Открывает трапезу тамада.
Существует определенная последовательность подачи различных блюд,
способ подачи различных блюд, этикет приема пищи. В каждой семье име-
лись большие плоские деревянные чаши, с чашечкой для острого соуса в цен-
тре. Вокруг чашки с чесночным соусом клали галушки и куски мяса. Пода-
вали блюдо на треножном столике. О том, как угощали гостей в 1920-е годы,
пишет Н.Ф. Яковлев: «Вносят маленький круглый низкий трехногий столик с
разложенным угощением на нем шу и торжественно ставят перед вами. Оче-
видно, вам предстоит на практике ознакомиться с особенностями ингушской
кухни. Хозяин извиняется и просит закусить, пока не поспеет более солидное
и почетное, с точки зрения ингуша, кушанье  – баранина». Вскоре заносят
«угощение: в середине блюдо с вареной бараниной, тут же в миске жидкая,
207
 Женский стол на свадьбе
Ингушетия, г. Назрань
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2010 г.

сильно посоленная подливка из бараньего бульона с луком или чесноком. На

втором блюде  – вареные, совершенно пресные на вкус клецки хьалтIамаш
из кукурузного теста... Гостеприимный хозяин стоит поодаль и приглашает
откушать» (Яковлев, 1925а). Сегодня, когда гости садятся за большие столы,
в первую очередь принято заносить хлеб-соль, затем мясо и другие блюда.
Традиционные круглые чаши в современном застолье уже не используются.
Более почетные, престижные куски мяса (голова барана, грудинка и курдюк)
предлагают гостям. Их подача на стол освящена особым ореолом торжест-
венности. Во время трапезы принято есть сдержанно, немного.
В былые времена мужские застолья завершались героическими песнями.
Сегодня, если гости-мужчины приглашены на маулид (религиозный празд-
ник), они, как правило, после принятия пищи, исполняют религиозные пес-
нопения. На стол при этом ставят воду и соль. Женская ингушская трапеза
имеет свои особенности. Столы накрываются столь же обильные, как и для
мужчин.
Застольный этикет предполагает внимание к сотрапезникам. Поддержи-
вая беседу за столом, не полагается увлекаться длинными рассказами. Сле-
дует отметить, что составной частью застольного этикета ингушей является
благоговейно-уважительное отношение к пище. Это благодарственные сло-
ва-молитвы, возносимые к Всевышнему в начале и после приема пищи, обя-
зательное произношение религиозных формул при прикосновении к пище.
208
Отношение к хлебу, воде и соли было всегда благоговейным. Хлеб со стола
положено брать рукой, не отщипывать; прежде чем выпить воду (или другой
напиток), каждый предлагает выпить сидящим рядом; перед началом еды
принято пригубить соль. Конец застолья венчают слова тамады.

ОДЕЖДА И УКРАШЕНИЯ
Костюм – это своего рода «зеркало», в котором отражаются во всех деталях
традиционное мировоззрение народа, этикетные нормы, религиозные пред-
писания, эстетические идеалы. Костюм всегда в той или иной степени связан
с этапами социально-экономического, культурного, даже политического и об-
щего идейно-мировоззренческого развития народа. Особое географическое
положение Ингушетии обусловливало значительный приток новшеств. Путе-
шественники, торговцы, военные, чиновники, приезжие ремесленники – все
они могли оставить какой-то след на земле ингушей. Привезенные ими вещи,
их наряды могли привносить те или иные новации в костюм. Таким образом,
эволюция ингушского костюма дает весьма интересный пример социокуль-
турной динамики, взаимодействия старого и нового, сложного взаимовлия-
ния «народного духа» и тенденций мировой моды.
В XVIII–XIX вв. повседневная одежда ингушей в основном изготавлива-
лась на основе местной сырьевой базы (шерсть, кожа, лен). Так, Е.И. Круп-
нов пишет, что многочисленные находки глиняных пряслиц свидетельствуют
о том, что «из шерстяной ткани шились различные (в том числе нарядные)
одежды, скреплявшиеся бронзовыми булавками, фибулами и застежками,
из шерсти шились женские головные уборы, вязались чулки, даже широкие

Детская верхняя одежда из склепов с. Пялинг и Цори

Горная Ингушетия. XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 176

209
пояса и пуговицы, и наконец, делались всякие хозяйственные сумы и сумки»
(Крупнов, 1960. С. 329). Праздничную одежду шили из привозных материа-
лов (сафьян, шелк, парча, бархат и др.), которые были дороги и далеко не
всем доступны. Л.Л. Штедер отмечал, что к ингушам приходят купцы-армяне
с различными товарами, однако «иностранные купцы их не посещают, пото-
му что они бедны и у них нечего взять» (Staеder, 1796. P. 18,44). По данным
Д.А. Милютина (1832 г7), местные жители покупали в Кизляре грубые бу-
мажные ткани НИОР РГБ. Ф. 169. Карт. 8. Ед. хр. 7. Л. 29.
Одежду в основном шили женщины. Девочек, даже в состоятельных семь-
ях, старались обучить шитью, вышиванию с раннего детства. Неслучайно в
конце XIX – начале XX в. именно швейные машинки считались одним из са-
мых роскошных и желанных подарков для ингушской женщины, независимо
от ее социального положения.

Мужская одежда
Традиционный мужской костюм ингушей имел много общих черт с ко-
стюмом других народов Северного Кавказа, что объясняется тесными и дли-
тельными взаимными связями народов Кавказского региона и сходными усло-
виями жизни. Л.П. Семенов, проводивший археологические исследования в
горной Ингушетии, писал: «Старинное мужское одеяние состоит из холщовой
рубахи, холщовых штанов со вздержкой (иногда с кожаными штрипками),
цветного шелкового халата, спускающегося ниже колен, с длинными рукава-
ми (часто длиннее кистей рук) второго, более короткого, цветного, стеганого
халата с укороченными рукавами, опоясанного белым холщовым кушаком
или узким ремнем с медным или железным набором. На голову надевалась
чаще всего цветная стеганая шапка (иногда с кисточкой), реже  – меховая с
цветным верхом. Обувь составляли сафьяновые чувяки (чаще красные, реже
черные), иногда – башмаки или сапоги, подбитые железными скобками» (Се-
менов, 1963. С. 51).
В XIX  – начале XX в. мужская верхняя одежда состояла из рубашки
(коч), штанов (хачи), бешмета (гIовтал), черкески (чокхи), папахи (кхакхан
кий), бурки (ферта), башлыка (палчакх). Д.А. Милютин (1830-е годы) отме-
чал, что одежда мужчин состоит из черкески с газырями, широких шаровар,
шапки, ноговиц и чувяков (НИОР РГБ. Ф. 169. Карт. 8. Ед. хр. 7. Л. 25 об.–
26) Некоторые дополнительные сведения имеются в работе Н.Ф. Грабовско-
го: «Одежда ингуша не представляет роскоши: мужчина обыкновенно носит
ситцевую рубаху и бешмет, нанковые (хлопчатобумажные. – М.А., З.М.) шта-
ны, черкеску из грубого самодельного сукна, кожаные или суконные ногови-
цы и чувяки и овчинную папаху» (Грабовский, 1876. С. 38). В «Словаре» Ф.
Брокгауза и Э. Эфрона отмечалось, что мужская одежда состоит из суконной
черкески черной, серой или коричневой, ситцевого бешмета, суконных ша-
ровар, суживающихся к низу;обувь – чувяки из сыромятной кожи, а в горной
местности преимущественно башмаки на толстой подошве, на голову надева-
ли шапку из бараньей шкуры (Брокгауз, 1894. С. 60).
Специфическую форму имел ингушский мужской головной убор  – вы-
сокая, несколько расширяющаяся кверху папаха, поверх нее в ненастную
210
Ингуш в традиционном костюме
Начало XX в.
Личный архив М.М. Картоева

Ингуш в традиционном праздничном

костюме
Почтовая открытка. Кавказские типы. 1911 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

211
погоду накидывали башлык. У ингушей башлык имел впереди небольшой
козырек, выкроенный под прямым углом.
Важным элементом одежды была бурка, которую носили зимой и летом
(Клапрот, 2005. С. 55). Она изготавливалась из овечьей шерсти, по форме
напоминала усеченный конус и защищала от любой непогоды. Легкая и теп-
лая, бука служила и подстилкой, и одеялом одновременно, была удобна при
верховой езде (Маркграф, 1882. С. 20–21).
Письменные источники сохранили информацию о некоторых особенно-
стях профессиональной одежды у ингушей. Например, один из авторов так
описал одежду охотника (чархъе): «Он надел чувяки с сафьяновыми ногови-
цами, поршни из сыромятной кожи, с плетеными ременными подошвами; в
газыри насыпал порох, который затыкался круглою свинцовою пулею, обер-
нутой в засаленную тряпочку; к поясу привесил старый кинжал и кисет из
бычьего пузыря, наполненный махоркою; за плечи закинул мохнатую кожа-
ную котомку с провизией, состоявшей из овечьего сыра и шести кукурузных
лепешек; за пояс заткнул веревку со связкою стальных кошек и коротенькую
трубку». Далее приводится описание одежды пастуха (бежIу): «Он одет в
рубашку, штаны и камзол из грубой шерсти домашнего производства, по-
верх камзола одета бурка из еще более грубой шерсти, крепившаяся спереди
с помощью самодельной деревянной спицы. На голову одевалась шапка из
овчины, а на ноги надевались сыромятные кожаные сапоги, набитые травою»
(К-нь, 1900. С. 32, 94). В материалах Комиссии по изучению Нагорной по-
лосы Терской области за 1909 г. имеется сообщение, что «косари косят или
босиком, или же в чувяках с подошвами из ременного переплета…» (Нагор-
ная полоса, 1909). Вероятно, речь здесь идет об обуви из сыромятной кожи с
подошвой, сплетенной из ремней, которую носили пастухи и охотники, так
как она не скользила на горных склонах.
Мужской костюм, особенно у состоятельных людей, долгое время имел
некоторые функциональные компоненты, которые могли служить и украше-
ниями – пояс (тIехкар), газыри (бустамаш), часы (сахъат) и т.д. Е.Н. Студе-
нецкая выделяет два типа мужских поясов: кожаные с металлическим набо-
ром; из ткани или войлока (Студенецкая, 1989. С. 94). Во второй половине
XIX  – начале XX в. более всего были распространены пояса в виде узкого
кожаного ремня. На одном конце пояс имел пряжку, в которую продергивался
другой конец пояса, снабженный металлическим наконечником. Пояс туго
затягивался на талии, а длинный кончик продевали в подвижную обоймочку.
Такие пояса носили повседневно, они были доступны любому горцу. Празд-
ничные пояса украшали многочисленными, часто серебряными бляшками и
подвесками разной формы. Носили пояс на черкеске, на бешмете, а иногда и
на шубе. О длительности бытования этого элемента одежды свидетельствуют
и археологические материалы: «Каждый покойник опоясан одним, а иногда
и двумя кожаными поясами с железными или бронзовыми пряжками; тонкие
пояса украшались серебряными и бронзовыми наконечниками и бляшками.
На поясах обычно висят кисеты из кожи с огнивом, кресалом и трутом. Среди
обычных кресал находились и крупные, в виде уплощенных фибул» (Круп-
нов, 1971. С. 94).
Неподпоясанному мужчине неприлично было выйти на улицу, показаться
старику или человеку по статусу выше него. Не носили пояса очень глубокие
212
 Б. Мамилов – 140-летний
житель аула Эрзи в овчинной
шубе кхакха-кетар
Горная Ингушетия. 1921 г.
Личный архив М.М. Картоева

Мужской пояс (маIача наьха

тIехкар)
Кожа, серебро
г. Назрань. Конец XIX в.
Фото С.А. Мерешкова, 2009 г.

старики и мальчики. Мужчина мог ходить распоясанным только во время

траура (Гарсаев, Шаипова, 2009. С. 34). Функциональное назначение пояса
было достаточно широким: «К поясу подвешивали различные предметы, не-
обходимые мужчине в дороге, на охоте. Это были: сальница или жирница –
прямоугольная металлическая коробочка с салом для смазывания оружия;
отвертка сложной формы для разбора огнестрельного оружия, служившая
иногда и кресалом; брусок для точки кинжала или ножа; пульница; кожаный
походный стакан; мешочек, в котором лежали кремень, трут, кресало и др.
Пастух мог повесить на пояс мешочек с разной мелочью для лечения скота.
213
Одним словом, пояс заменял карманы. Но, самое главное  – на поясе висе-
ло оружие: кинжал (или нож в деревянных полуножнах), пистолет и иногда
шашка» (Студенецкая, 1989. С. 94–95). В традиционном обществе ношение
черкески без пояса и кинжала было недопустимым. Отметим распространен-
ность традиционного пояса с серебряным набором, который, помимо пряж-
ки, наконечника и обоймочки, украшался накладными фигурными бляшками,
гравировкой и позолотой. Богато украшенный пояс был престижной частью
мужского гардероба, мог свидетельствовать о социальном и имущественном
положении владельца. Широкие матерчатые пояса носили старики, муллы,
хаджи, а также мужчины в период траура. Ими могли подпоясать бешмет, но
не черкеску. Сложенную в несколько раз материю (холст, шелк) скручивали
жгутом, оборачивали дважды вокруг талии и спускали спереди двумя конца-
ми. Войлочные пояса шириной 4–6 см повязывали во время косьбы (Гарсаев,
Шаипова, 2009. С. 37).
Отличие черкески от сходных по покрою кафтанов и т.п. видов одежды
составляют карманчики для газырей, которые с конца XVIII в. стали наши-
вать на черкеску по обеим сторонам груди. В эти карманы вставлялись га-
зыри (по 7–9 штук). Изначально они выполняли не столько декоративную,
сколько практическую функцию. В узких длинных карманчиках хранились
заряды для кремневых ружей и пистолетов, помещавшиеся в специальных
емкостях, патронах, имеющих декоративные крышки, украшенные серебря-
ным чеканным или литым навершием, часто с чернью (Тариева, 1995в. С. 76).
Охватывая практически всю грудь, газыри выполняли и защитную функцию,
прикрывая тело от рубящих ударов холодным оружием.
В позднесредневековых погребениях Ингушетии обнаружены мужские
кольца из бронзы, однако данные относительно существования подобных
украшений в более поздний период очень скудны.
Со второй половины XIX в. роскошным дополнением мужского костюма
стали карманные часы. Их покупали на рынках ближайших городов. Часы
выполняли не только практическую функцию, но и использовались как доро-
гой престижный аксессуар. По мере расширения их производства и удешев-
ления главным образом серебряные часы стали использоваться как вид по-
дарка. Именно карманные часы (как старинные, так и современной работы),
а не наручные (на браслете) и сегодня имеют широкое бытование у мужчин
старшего поколения.

Женская одежда
Археологические находки позволяют судить о средневековом костюме
ингушских женщин. Так, судя по материалам могильников с. Эгикал, женщи-
ны носили длинные платья-рубахи с неглубоким разрезом на груди: нижнее
платье  – с длинными рукавами из грубого белого холста, верхнее (в неко-
торых случаях)  – с короткими рукавами из шелковой материи, окрашенной
в красный, синий, зеленый и оранжевые цвета. Талию опоясывал кушак из
шелка или холста, к которому привязывались железные ножницы и сумочки
(напр., из шелковой иранской ткани XIV–XV вв.) с шелковыми цветными
нитками, иглами и наперстками, деревянным гребнем. Штаны были сшиты из
214
холста или тонкой шерстяной материи; обувью служили чувяки или сапожки
на мягкой подошве из цветного сафьяна (Крупнов, 1971. С. 94).
Традиционный женский головной убор кур-харс, встречается в захороне-
ниях с XVI в. Упоминания о нем есть и в донесениях русских послов XVII
в., проходивших в Грузию через земли ингушей: «А ходят мужики по-чер-
каски, а жонки носят на головах что роги вверх в поларшина» (Полиевктов,
1937. С. 251). Впервые этот головной убор обнаружил в наземных склепах
Л.П. Семенов в 1925–1932 гг. Он дал его описание и установил название  –
кур-харс. Сведения о нем содержатся и в работе Е.И. Крупнова, который
отмечает, что «подобные женские головные уборы не известны в соседних
районах и, очевидно, носились в недавнем прошлом только ингушскими
женщинами» (Крупнов, 1971. С. 102). В ходе археологических исследований
1970–1980-х годов в ряде некрополей в верховьях р. Ассы, в долине р. Армхи
и ее притоков, в горном с. Цори была собрана уникальная коллекция кур-хар-
сов (около 40 образцов). Ее изучали В.Б. Виноградов, Б.Б.-А. Абдулвахабова
и Д.Ю. Чахкиев. Кур-харсы чаще имели кожаную, реже войлочную основу,
покрытую сукном. Встречались также экземпляры на войлочной основе,
отделанные богатыми тканями (шелком, атласом, парчой). В нижней части
убора прикреплялся кусок ткани, который, по-видимому, прикрывал затылок;
снизу и с боков  – широкие ленты с золотым шитьем. Серебряная бляха на
лобной части кур-харса (видимо, она символизировала солнце) была гладкой,
реже имела фигурную форму. По предположению авторитетных исследова-
телей (В.Б. Виноградов и др.), первоначально термин кур-харс, отражающий
вайнахо-аланские исторические контакты, мог означать «гребень (рог) Солн-
ца». Наличие среди кур-харсов как экземпляров очень богато оформленных
(дорогие привозные ткани, серебряные бляхи, золотое и серебряное шитье,
дорогие украшения – осколки перламутра, янтарные бусы, веточки кораллов,
раковины и пр.), так и бедных, крытых сукном, почти «без излишеств», види-
мо, отражает социальную стратификацию позднесредневекового ингушского
общества.
Исследователи осторожны в поисках аналогий этого убора и не склонны
прямо сближать его ни с головными уборами, обнаруженными в погребени-
ях II–I тыс. до н.э. (Харачоевский могильник в Чечне, Нестеровский в Ин-
гушетии), ни с «рогатыми» головными уборами женщин соседних районов
Дагестана, ни с фригийским колпаком античной эпохи (Виноградов, Абдул-
вахабова, Чахкиев, 1985. С. 107–109). По их мнению, можно только условно,
с большими оговорками ставить вопрос о возможном сходстве и связи кур-
харсов и южнорусских кичек. Впрочем, нельзя полностью исключать возмож-
ность славянского влияния на формирование типа женского головного убора
у предков ингушей, имевших взаимные контакты с Древней Русью еще до
эпохи Золотой Орды. «Славянский след» некоторые исследователи усматри-
вают и в форме позднесредневековых многолопастных височных подвесок,
типологически близкой радимичским семилучевым и особенно вятичским
семилопастным височным кольцам (Даутова, 1979. С. 159). Вместе с тем
ингушские подвески отличаются от височных колец вятичей оформлением
граней серпообразной пластины. Если у первых верхняя часть имеет компо-
зицию древа жизни и птиц, то у вторых верх украшен декоративным геомет-
рическим узором. Нижняя грань кавказских подвесок окаймлена, как правило,
215
 Женские украшения (серьги, бусы и височная подвеска)
Бронза, серебро, полудрагоценные камни; чеканка, теснение, зернение
Джейрахский район. XIV–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 173

восьмью кругообразными выступами, славянские же имеют семь лопастей

(Мужухоев, 1972. С. 271). Е.И. Крупнов считал, что эти подвески (височные
кольца) наряду с кур-харсом были своеобразным этническим маркером на-
селения горной Ингушетии. Но он, как известно, в исторической интерпре-
тации ингушских височных колец поддерживал позицию А.В. Арциховского
и В.И. Сизова об их арабском происхождении. По его мнению, прототипы
этих височных колец могли быть заимствованы в южных областях Кавказа
и связаны с арабской культурой, но уже в Средневековье их производство,
по-видимому, было освоено ингушскими мастерами. Излюбленные орнамен-
тальные узоры джейраховцев, кистин, галгаевцев обязательно воспроизво-
дились мастерами-ювелирами на височных кольцах (Крупнов, 1971. С. 102,
133). Очевидно, что перед нами интересный комплекс вопросов, связанных
не только с эволюцией костюма, но и с взаимодействием и взаимовлиянием
культур кавказского и прилежащих регионов.
Исследователи и путешественники не фиксировали бытование кур-харса
на территории Ингушетии уже во второй четверти XIX в. Возможно, ска-
залась тенденция развития отдельных элементов костюма (особенно слож-
ных женских головных уборов) народов Северного Кавказа, отмеченная еще
Е.М. Шиллингом. Эта – движение в сторону упрощения и приведения осно-
вы, покроя к более удобной форме. Так, в труднодоступных высокогорных
районах соседнего Дагестана старинные головные уборы в XIX в. еще со-
хранялись. Однако позже «у ботлихцев исчезли неудобные набитые шерстью
лобные подушки чухты, у арчинцев – тяжелые навески, закрывающие левую
сторону лица, у багулалов и тиндалов – тяжелые височные кольца, у гидат-
216
 Бронзовые височные подвески
Склеп в с. Хамхи. XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 173

линцев  – височные бляхи и т.д.»

(Никольская, Шиллинг, 1953. С. 26).
Древние сложные формы костюма
(головные уборы и др.) принадлежа-
ли другой эпохе, которая постепенно
уходила в прошлое вместе со своим
социокультурным содержанием.
В XVIII  – первой половине
XIX в. основу повседневного жен-
ского костюма составляли платье-
рубаха (коч) и штаны (хачи). Покрой
платья-рубахи был свободным, туни-
кообразным; рукава (пхьеш) – длин-
ные и широкие, иногда закрывали
кисть руки. Платья шили из холста
или бумажных тканей, а также из
шелка, преимущественно темных
цветов – синего, коричневого, темно-красного и черного. Ворот имел верти-
кальный разрез, застегивался на пуговицу (чопилг), часто серебряную. Пла-
тье-рубаху носили обычно без пояса, иногда подвязывая полоской кожи или
шнурком. Женские штаны шили из холста или более нарядных тканей, часто
красного цвета. По сведениям Ю. Клапрота у ингушских женщин «платье в
области плеч и груди на ширину почти в пять пальцев расшито различным
цветным шелком, шерстяной тканью или нитками. Они носят еще верхнюю
юбку, доходящую до икр ног, которая держится благодаря поясу. Под платье
надевают длинные штаны, благодаря которым различают статус женщин,
так как замужние носят штаны красного цвета, вдовы и старые женщины –
голубого, а девушки  – белые; все они в том месте, где касаются лодыжек,
великолепно пестро прошиты и обшиты черной каймой. Зимой все женщины
ходят в сапогах, а летом – босиком» (Клапрот, 2005. С. 55).
Женщины носили и бешмет (гIовтал). Для холодного времени года их
шили из плотных шерстяных тканей, утепляя шерстью или ватой, которые
простегивали, создавая симметричные узоры или орнаменты. «Верхняя часть
его была сшита по фигуре, со скошенными бортами, открытой грудью, без
воротника, с застежкой на поясе. Нижняя часть отрезная по талии, спереди
лежала гладко, а на спине пришивалась в сборку. Рукава длиной до кисти (из-
редка и короче), с небольшим разрезом книзу, обшивались галуном. Бешметы
шили и короче рубахи или вровень с ней» (Чахкиев, Абдулвахабова, 1992.
С. 9).
Овчинные полушубки были традиционной женской зимней одеждой. Од-
нако девушки, согласно обычаю, полушубков не надевали, заменяя их теплыми
платками (Калоев, 1960. С. 383). Ю. Клапрот с явной симпатией к ингушкам
отмечает, что они «маленькие, сильные и довольно хорошенькие. Молодень-
кие девушки в расцвете лет имеют веселый нрав, они предупредительны,
217
резвы. Волосы у них подстрижены таким образом, что закрывают половину
лба, остальную часть волос они заплетают в косы, которые ниспадают на
спину и на плечи. Чтобы волосы блестели, они тщательно за ними ухажива-
ют. Прическа замужних женщин иная: они делят волосы на две части-хвосты,
и каждый хвост обвивается лентой или полоской шелковой, шерстяной или
хлопковой ткани, затем эти хвосты толщиной в палец накручивают на голову,
закрепляя краями лент. Также женщины носят серьги – длинные, массивные,
выполненные из меди, латуни или стекла» (Клапрот, 2005. С. 55).
В XIX в. в качестве повседневных головных уборов ингушские женщины
использовали платки (йовлакх) и шали (кортали). Предпочтительным цветом
девичьей шали или платка был белый. Для замужних обязательным элемен-
том головного убора была чухта (чIаба), поверх которой повязывали платок
или шаль. Цвет чухты обычно был черным, старались, чтобы ее цвет гармо-
нировал с общей цветовой гаммой костюма. Те ее части, которые были видны
из-под платка, часто украшали вышивкой (ПМА, 2007).
Традиционный праздничный женский костюм ингушки (йодача-йоагIача
дувхар)  – сложный и изящный наряд. Поверх нательной рубахи надевали
платье с воротником-стойкой, красочно украшенной вышивкой, тесьмой,
кружевом, с узкими длинными рукавами без пуговиц или с пуговицами, дохо-
дящее до щиколоток. Шилось платье в зависимости от возможностей семьи
из шелка, сатина, ситца светлых тонов. Поверх платья надевали нагрудник
(дато)  – ювелирное украшение из симметрично расположенных пласти-
нок на серебряной или оловянной основе, различной формы, украшенных
камнями или цветным стеклом, гравировкой или накладной филигранью.
Это украшение имело 12–13 симметрично расположенных пластинчатых
застежек, располагавшихся от шеи до талии. Застежки или их имитации
(со второй половины XIX в.) делали различной длины, сообразно с формой
выреза платья, под которое надевали нагрудник. Спереди платье украшали
поясными подвесками (Iержилгаш) из той же ткани, что и нагрудник, укра-
шенными вышивкой. Поверх надевали распашное платье (чокхи) из шелка,
парчи, репса, бархата. Спереди оно застегивалось на талии на два-три крюч-
ка. Ложные рукава распашного платья, узкие до локтей, имели продолжение
в виде длинных лопастей. Ворот, передние полочки, подол и ложные рукава
обшивали кружевом, тесьмой или мехом, украшали вышивкой. На верхнее
платье надевали пояс (тIехкар), который, как правило, составлял комплект
с нагрудником. Праздничный костюм использовали и в качестве свадебного
наряда.
В конце XIX в. невеста надевала на руки перчатки по локоть, сшитые из
светлой ткани или связанные из шелковых ниток, а в руки брала сумочку из
той же ткани, на которой крепился нагрудник. Свадебный наряд молодая сно-
ха дарила незамужней старшей золовке (Тариева, 1995в. С. 302). Головным
убором невесты служила шапочка (кий) в форме усеченного конуса с пло-
ским дном, обтянутая красным бархатом. Околыш и донышко украшались
золотым шитьем гладью, а изредка вприкреп. «Орнамент изящных вышивок
золотом и серебром по бархату и цветных войлочных ковров, мастерски вы-
делываемых ингушскими женщинами, – писал Л.П. Семенов, – элементы ин-
гушской тамги часто восходят к мотивам вышивок на изделиях из надземных
склепов, к старинной художественной резьбе по дереву…, а также к узорам
218
Ингушка в традиционном национальном
костюме
Фото Д.А. Никитина, 1881 г.
МАЭ РАН № 121–103

древних бронзовых изделий»

(Семенов, 1963. С. 147). Издрев-
ле считалось, что в день свадьбы
невесту могут сглазить, поэтому
сверху ее накрывали большим
белым покрывалом из плотной
ткани. После ввода в дом покры-
вало с нее снимали. В ингушской
традиции под эту непрозрачную
ткань надевали тонкую вуаль,
которая прикрывала лицо ново-
брачной, и только гости имели
право поднимать вуаль и смот-
реть на невесту.
Вторая половина XIX в.
была отмечена более мощным
притоком новаций, затронувших
бытование костюма и его общий
вид. Из Центральной России на
Кавказ стали поступать промышленные товары, среди них разнообразные
ткани – холст, бязь, ситцы, сукна, полотно. Из Ирана поставлялись предметы
роскоши, в частности дорогие ткани (бархат, шелк, атлас), сафьян для пошива
парадной обуви, а также драгоценные камни. В «Записках Терского общества
любителей казачьей старины» сообщалось, что огромное влияние на уровень
развития горцев «имеют постоянные сношения с плоскостью и городами,
в которых они сбывают местные товары и продукты и где приобретают пред-
меты более высокой культуры» (Записки, 1910). Большое влияние на внеш-
ний облик мужчин и женщин оказал г. Владикавказ, откуда проникали новые
формы одежды, украшения, что приводило к заметному изменению костюма
горских народов. О таком влиянии сообщал корреспондент газеты «Терские
ведомости» в статье, посвященной празднику в Базоркино: «Традиционный
костюм туземной девушки начинает, по-видимому, делать некоторые уступ-
ки цивилизации: легкие национальные чувяки в праздничном наряде почти
уже вытеснены европейскими ботинками; на руках у некоторых девушек мы
заметили лайковые перчатки, а кокетливая прическа одной из них, с искус-
ственно завитыми локонами над самыми бровями, обнаруживала знакомство
с щипцами и папильотками» (Очевидец, 1897).
В конце XIX – начале XX в. часть элиты ингушского общества по своему
социальному положению и правовому статусу оказалась близка к российскому
дворянству. Государственная служба предполагала проживание за пределами
Ингушетии, зачастую в крупных городах. Восприятие этой частью ингушей
моды и обычаев ношения городской одежды было вполне понятным явле-
нием. На фотографиях этого периода мы можем видеть ингушских женщин
219
 Ингушка в традиционном праздничном
костюме, без шапочки, в головном платке
фабричной работы
1910-е годы
Личный архив Х.С. Цечоевой-Албогачиевой

в платьях, соответствующих тогдаш-

ним модным тенденциям, туго затяну-
тых в корсет, в шляпах с вуалью и пр.
Украшения (прежде всего жен-
ские) на Кавказе выполняли множе-
ство функций. Они были не только
украшением, т.е. дополнением костю-
ма, но одновременно служили симво-
лами достатка, своеобразными обе-
регами. Комплекс украшений играл
заметную роль практически на всех
этапах свадебного цикла. Украшения
ингушских женщин совершили дли-
тельную историческую эволюцию.
По археологическим материалам, из-
вестны следующие женские украше-
ния: серебряные, золотые и медные
серьги и височные подвески; золотые,
серебряные и медные кольца, бляхи
для головных уборов (кур-харсов),
пуговицы-бубенчики, фигурные под-
вески, бронзовые нашивки, кольца и
перстни с глазками из цветного стекла. Из шейных украшений часто встре-
чаются разнообразные бусы – из стекла, цветной пасты, сердолика, янтаря.
В XIX – начале XX в. в костюме ингушек сохранялись как нашивные, так и
отдельно надеваемые украшения. В известной мере украшением можно счи-
тать и круглые серебряные пуговки, пришивавшиеся на платье. Из нашивных
прежде всего следует указать на нагрудные застежки, пришивавшиеся на
платье, а позднее на нагрудник. В этот период они были уже лишь имитацией
застежек и служили украшением.
Серебряные пояса бытовали у всех народов Северного Кавказа. Однако
по справедливому замечанию Е.Н. Студенецкой, «они весьма трудны для
этнографического изучения и менее всего могут считаться показателем на-
ционального своеобразия» (Студенецкая, 1989. С. 183). Изготавливались
пояса мастерами-ювелирами (часто кубачинцами, лакцами, армянами) и мог-
ли быть проданы человеку любой национальности.
Специфических, национальных форм колец исследователями пока не
выявлено. В начале ХХ в. бытовали уже почти исключительно кольца евро-
пейских форм, купленные в магазинах (Студенецкая, 1989. С. 206).Состоя-
тельные семьи старались приобретать ювелирные украшения фабричного
производства (из Центральной России или Европы), следуя тенденциям моды
и желая произвести впечатление на окружающих именно в силу необычной,
220
Ингушка в свадебном костюме
Середина XX в.
Личный архив М.М. Картоева

а точнее  – нетрадиционной фор-

мы этих украшений. Из явно ев-
ропейских шейных украшений у
богатых женщин-ингушек можно
было встретить медальоны на це-
почке. Роль медальонов играли и
дамские часы, которые в это вре-
мя носили на шее. Крышка часов
была обычно орнаментирована.
Костюм всегда был подвер-
жен изменениям, но в XX в.
такие изменения стали происхо-
дить значительно быстрее. Они
практически всегда начинались
со смены материала и лишь затем
касались покроя и декора платья.
Со второй половины XIX в. жен-
ские платья стали шить из лег-
ких, дешевых, доступных широ-
ким массам фабричных материй.
Поэтому тот костюм, который был описан исследователями в начале XX в.,
уже претерпел некоторые изменения вследствие расширения рынка фабрич-
ных тканей и элементов отделки. В 1920-е годы в Ингушетии традиционный
костюм все более и более «сдавал позиции», причем изменения затронули
в большей степени женский костюм. Н.Ф. Яковлев писал о том, что в этот
период в ингушских равнинных селениях часто можно было встретить жен-
щин в одежде «напоминающей так называемую “городскую одежду” нашей
деревни (т.е. в Центральной России. – М.А., З.М.) с шалью или платочком на
голове и открытым лицом» (Яковлев, 1925а. С. 10). Г.К. Мартиросиан также
отмечал, что ингушский женский костюм, с развитием экономических свя-
зей с Владикавказом, ничем уже не отличается от костюма городских жен-
щин – бедных или же со средним достатком. «Женщин, одетых в кофточки
и платья городского типа из ситца и других недорогих мануфактурных мате-
риалов, экспедиция встречала и в ближайших к Владикавказу селениях, и в
самых отдаленных от него аулах (Цори, Гули)» (Мартиросиан, 1928. С. 61).
При этом обычай повязывать голову белым бязевым или ситцевым платком
сохранялся.
Мужчины в этом смысле были более консервативны. Они, как и раньше,
носили бешмет, черкеску из темного сукна с «кабардинкой» (низкой, оторо-
ченной каракулем суконной шапочкой) или папахой, штаны, черные кожаные
«чувяки» и кожаные ноговицы. По замечанию Н.Ф. Яковлева, костюм ингуша
был по-прежнему скромен и отличался отсутствием украшений. Только на
ременном поясе висел кинжал в простых черных ножнах, а иногда и «мау-
зер» (Яковлев, 1925а. С. 10). Вместе с тем можно было встретить и мужчин
221
 М.Х. Озиев (1903–1978) в комиссарской
кожаной тужурке тIоарска тужурк
и кожаной фуражке тIоарска фурашк
Первая половина XX в.
Личный архив З.Х. Султыговой

«в верхних рубашках из ситца и в

брюках из материалов, купленных в
городе» (Мартиросиан, 1928. С. 61).
В 1920–1930-е годы бешмет (особенно
у молодежи) стала вытеснять «кавказ-
ская рубаха». В покрое таких рубах
сочетались черты бешмета (высокий
стоячий воротник, разрез посередине в
верхней части груди, застегивающийся
на мелкие пуговки и петельки из шнур-
ка) и рубахи. Ее носили с брюками-
галифе. Этот комплект был удобен для
всадника и хорошо сочетался с сапога-
ми и ноговицами, поэтому на Кавказе
он быстро приобрел широкую популярность (Студенецкая, 1989. С. 233). До
сих пор в Ингушетии некоторые представители старшего поколения сохраня-
ют приверженность именно этому типу костюма.
Великая Отечественная война и депортация радикально повлияли на раз-
витие костюма. Многие вещи (семейные реликвии, ювелирные украшения,
старинное холодное и огнестрельное оружие и пр.), бережно передававшиеся
из поколения в поколение, были утрачены. Вместе с тем на новых местах
обитания ингуши познакомились с модными тогда силуэтами. Так, по расска-
зам информантов, большое впечатление на ингушек в Казахстане произвела
элегантная одежда немецких женщин (также из числа ссыльных). От них
ингушки восприняли своего рода «моду» на строгий костюм: блузка, юбка
прямого покроя и жакет (ПМА, 2008).
На эволюцию костюма оказали влияние и иные, весьма мощные факто-
ры. Локальные (этнические) особенности костюма, конечно, сохранялись,
но проявлялись они главным образом в деталях в разнообразии женских
головных уборов, в особенностях цветовой гаммы и украшений костюма и
пр. (Махмудова, 2013. С. 156–157). Так, ингуши вместо папах стали носить
шляпы «городского» фасона летом и норковые шапки в холодное время года.
Папаха и в советское время, и сегодня остается востребованным элементом
мужского костюма. В последние десятилетия ношение папахи приобрело не-
сколько иное значение – стало для мужчин своеобразным символом «зрело-
сти»,умудренности жизненным опытом. В современном ингушском обществе
носить ее могут позволить себе только мужчины, перешагнувшие условный
«средний возраст».
В советское время в женском костюме среди необходимых, «базо-
вых» вещей «прижились» и новые элементы гардероба. Они не нарушали
общей архитектоники костюма и стали его неотъемлемой частью. Более
того, использование этих новых предметов стало даже восприниматься как
222
С.Э. Гадаборшев в одежде д
ля пожилых мужчин боакх няха
бацIкъаш
Назрановский район, с. Гамурзиево.
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2012 г.

необходимость. Известно, что и

в Ингушетии и в других районах
Северного Кавказа вплоть до
недавнего времени считалось не-
приличным для женщин среднего
и старшего возраста появляться
«на людях» без тонких капроно-
вых чулок даже в жаркую погоду.
Любопытно, что сегодня, говоря
об этой традиции, ингушки при-
водят в качестве аналогии воз-
никший на Западе так называе-
мый «офисный стиль» одежды, в
соответствии с которым чулки яв-
ляются обязательным элементом
женского костюма (ПМА, 2012).
В эту группу стоит включить
также дамские сумки и наручные
часы, получившие широкое рас-
пространение уже не как мода,
а скорее необходимость  – в 1960–1970-е годы. Сюда же следует добавить
такие существенные предметы, как элегантное нижнее белье, французские
духи, декоративная косметика, красивые туфли на высоких каблуках, которые
на Северном Кавказе начали носить (главным образом молодые женщины)
только в 1960-е годы.
Ингушский костюм в той или иной степени развивался в русле того про-
цесса, который можно назвать социокультурным замещением основных эле-
ментов традиционного костюма новыми, современными. Наиболее ярко этот
процесс проявился на Кавказе (в том числе и в Ингушетии) в повсеместном
переходе от ношения традиционных серебряных украшений женского костю-
ма к золотым изделиям с драгоценными камнями.
Традиция носить золотые украшения с драгоценными камнями, сложи-
лась именно в XX в., а точнее, в 1970–1980-е годы. Постепенное замещение
традиционных серебряных украшений золотыми в свадебном дарообмене
воспринималось обществом как вполне естественный процесс. При этом
свадебным подарком могли быть все же не любые золотые ювелирные укра-
шения, а преимущественно те из них, которые ценились на Кавказе и были
частью региональной моды. В качестве примера укажем на гарнитур «малин-
ка». Форма «малинка» (собранная из одинаковых по размеру драгоценных
камней, а также серьги и кольца с акцентом на более крупный центральный
камень с обводкой из более мелких) не является оригинальным произве-
дением советских ювелиров. В 1980–1990-е годы этот набор пользовался
223
 Ингушка в праздничной одежде
с нагрудником дото и поясом тIехкар
Казахская ССР, Кустанайская область,
г. Джетыгара. Фото 1957 г.
Личный архив Х.М. Мартазановой

в Ингушетии исключительной
популярностью в качестве сва-
дебного подарка невесте (Мах-
мудова, 2011. С. 109).
Мужчины в последнее время,
как правило, золотых украшений
не носят, хотя в последней трети
XX в. это наблюдалось повсюду,
не исключая и Ингушетию. Бо-
лее того, в начале 1990-х годов
регион затронула тенденция но-
сить массивные золотые часы,
перстни, цепочки и пр. Однако
она довольно быстро прошла.
В этом важнейшую роль сыграл
другой тренд, набирающий силу
в республике – становление «му-
сульманской моды». Согласно
предписаниям ислама мужчинам
не рекомендуется носить золото
и шелк (Кардави, 2004. С. 85).
Поэтому ингуши часто отдают
предпочтение хорошим, дорогим часам, но со стальным или титановым кор-
пусом, некоторые носят серебряные перстни (на правой руке).
Сегодня в Кавказском регионе, особенно в среде мусульманского насе-
ления, наблюдаются попытки своеобразного «возрождения традиций». Так,
Муфтиятом Республики Ингушетия и старейшинами в 2005 г. были разра-
ботаны правила проведения свадеб, в которых отмечено пожелание видеть
невест в «национальном свадебном наряде» или в платье по покрою, близко-
му к нему (АМРИ, 2005). Следует отметить, что в Ингушетии и в советское
время подобные свадебные наряды бытовали достаточно широко. Сегодня
существуют салоны, специализирующиеся на пошиве именно старинных
свадебных костюмов, но с учетом современных тенденций моды. Правда,
даже платья в целом «европейского» вида и покроя все же должны быть из-
готовлены с учетом национальных особенностей. Для ингушской невесты
неприемлемы открытые наряды, с глубоким декольте, без рукавов, с глубо-
кими разрезами юбок и пр. Свадебные салоны в Ингушетии предлагают и
мужские традиционные костюмы (черкески), однако они не столь востре-
бованы. Чаще всего (даже если на невесте платье традиционного покроя)
жених одет в классический костюм темного цвета и белую рубашку. Галстук,
как правило, не надевают, считая, что он придает излишне официальный тон
общему облику и не соответствует атмосфере праздника (ПМА, 2008).
224
 В советское время ношение одежды, подчеркивающей религиозную
принадлежность, конечно, не поощрялось. Из-за преследования со стороны
местных властей одежда для мюридов (последователей религиозных братств)
была более характерна для старшего поколения и почти совершенно отсут-
ствовала у молодежи. Кардинальные перемены начались с 1990-х годов. Все
чаще одежду мюрида можно было увидеть на молодых людях. Открытие
медресе и начало преподавания основ ислама в школе на факультативных
занятиях (2002 г.) привело к массовому изменению облика одежды местного
населения. В Ингушетии появились магазины, специализирующиеся на про-
даже «мусульманской одежды».
«Костюм мюрида» (мурдий бацкъаш) представляет собой современную
модификацию кавказской рубахи в сочетании с брюками классического по-
кроя. Рубаха носится навыпуск и имеет длину, достаточную для того, чтобы
в мечети человек чувствовал себя комфортно (т.е. чтобы во время молитвы не
обнажалась поясница). Рубаха с воротником-стойкой может быть распашной
или иметь глубокий разрез на груди, застегивающийся на пуговицы. Длин-
ные рукава, как правило, имеют широкие манжеты. Эти костюмы продаются
в магазинах, но чаще шьются на заказ, в их оформлении используется фурни-
тура ручной работы, что определяет их достаточно высокую стоимость. Та-
кие костюмы могут быть сшиты из легких (льняных или хлопчатобумажных)
или из более плотных тканей, например, вельвета. Поверх такого костюма в
прохладную погоду надевают, как правило, жилетку. Зимой уместно надеть
теплую куртку либо пальто. В настоящее время «костюм мюрида» однозначно
воспринимается как близкая к традиционной форма одежды и одновременно
как одежда «мусульманская». Его надевают, когда собираются в мечеть, а так-
же в качестве праздничной одежды. Кроме того, сегодня указанный костюм в
сочетании с традиционной папахой или шапочкой, напоминающей по форме
тюбетейку (беттиг) – одежда имамов Ингушетии.
Если до конца 1990-х годов среди ингушей не было женщин, носивших
хиджабы, то теперь их можно часто увидеть на улицах сел и городов Ингу-
шетии. Однако, как показывают наблюдения и беседы с молодыми женщина-
ми, считающими себя глубоко верующими, их отношение к хиджабу вовсе
не однозначное. Нередко приходилось слышать высказывания о том, что
отнюдь «не хиджаб делает девушку истинной мусульманкой», что девушки,
носящие хиджаб, всего лишь хотят демонстративно подчеркнуть свою якобы
«особую» приверженность исламу (ПМА, 2012). В этом контексте хочется
отметить, что значительная часть ингушских женщин разделяет мнение
Г.Р. Балтановой  – «для многих женщин головной убор в любой его форме
является доказательством и демонстрацией их религиозности, для других, не
менее убежденных мусульманок, одежда и внешний вид не имеют никакого
значения, религия является их частным делом, состоянием души и не должна
никаким образом выставляться на показ» (Балтанова, 2005. С. 268).
На протяжении последних двух столетий социальные и политические пере-
мены в жизни ингушского общества, сложные и драматические повороты исто-
рии не привели к утрате народной традиции в костюме; его оформлении, имею-
щем вековые корни, в том или ином виде присутствует в жизни современного
ингушского общества. Она и в ХХI в. не только сохраняется, но и динамично
модифицируется сообразно запросам населения и внешним влияниям.
225
 ОРУЖИЕ
На протяжении многих веков предкам ингушей приходилось защищаться
от посягательств многочисленных врагов. Поэтому военное дело находилось
на достаточно высоком уровне развития, опиралось на богатейший опыт и
продолжало традиции прошлых столетий, а также постоянно творчески впи-
тывало нововведения и изобретения. Оно соответствовало степени социаль-
но-экономического развития ингушского общества, среде обитания, насущ-
ным потребностям и духу эпохи. Воинам были известны и весьма искусно
использовались все основные компоненты наступательного и защитного ору-
жия, отдельные виды которого постоянно совершенствовались. Богатые зна-
ния горцев в области вооружения и искусства его применения в бою питались
как собственными многовековыми традициями, так и внимательным учетом
опыта соседей. Отставание в военном деле и в оснащении воинов передовым
оружием и снаряжением могло привести к потере независимости.
Наступательное вооружение ингушей состояло из метательного, колюще-
го, рубяще-режущего, ударного и огнестрельного оружия. К образцам мета-
тельного оружия относятся луки (Iадаш, пхаIадаш и др.) и стрелы (пхенаш,
тIаьскаш). Были известны луки простые, сложные и сложносоставные. Про-
стые луки, изготовленные полностью из дерева, уже в средневековый период
становятся детским или учебным видом оружия. Сложные луки имели осно-
ву из единого куска древесины, дополненной другими материалами (рогом,
костью, сухожилиями, кожей, берестой и т.д.). Эти луки широко употребля-
лись до XIV в. Основа сложносоставных луков представляла собой несколь-
ко прочно склеенных деревянных частей и также дополнялась отмеченными
выше материалами. С подобными луками, повсеместно бытовавшими с XIII
до начала XIX в., ингушские воины впервые познакомились в период монго-
ло-татарского нашествия на Северный Кавказ (т.е. они были сюда занесены
ордами Батыя). Сложные и сложносоставные луки отличались небольшими
размерами (их было удобно использовать в горной и лесистой местности как
пешим, так и конным воинам), тщательной отделкой, а порой красочной ор-
наментацией на берестяной или кожаной поверхности, значительной мощно-
стью. Стрелы состояли из наконечника, древка и оперения. Длина стрел коле-
балась от 60 до 90 см в зависимости от функционального назначения (борьба
против защищенного доспехом противника, конницы и т.д.). Наконечники
стрел, изготовляемые из различных материалов (кость, бронза, железо и пр.),
отличались формой (ромбовидные, листовидные, пирамидальные и т.п.), раз-
нообразием сечения пера (плоские, граненые, лопастные и т.д.) и способами
насадки на древко (втульчатые, черешковые). Древки обычно делались из
плотной прямослойной древесины (граб, клен и др.) или из легких и прочных
побегов деревьев с мягкой сердцевиной. Материалом для оперения служили
перья хищных птиц (орла, коршуна, грифа и пр.).
Для хранения луков и стрел использовали разнообразные берестяные и ко-
жаные налучья и колчаны на деревянной основе, нередко богато орнаментиро-
ванные и украшенные костяными накладками. В колчане обычно находилось
25–30 стрел, окончания которых (вблизи оперения) часто разукрашивались
в зависимости от типов наконечников. Стрелы в колчанах чаще располага-
лись наконечниками вниз (Мамаев и др., 1983. С. 44–80). Луки обычно были
226
очень тугими, и воины применяли специальные предохранительные кольца
из кости, камня и железа, а также кожаные напалечники-наперстки, с помо-
щью которых, наряду с традиционными приемами, активно велась стрельба
«монгольским» и «средиземноморским» способами. В позднем Средневеко-
вье у ингушей появляются самострелы (Iадсаькхаш), использовавшиеся в
основном при обороне башенных построек и заградительных рубежей. Они
отличались как мощностью, так и точностью стрельбы.
В сложном искусстве стрельбы из луков и арбалетов, обучение которому
начиналось с детских лет, ингуши достигли в прошлом высокого мастер-
ства. Нередко для более действенного поражения противника специально
непрочно прикрепляли наконечник к древку, чтобы при попадании его труд-
но было вытащить, или же применяли отравленные ядом стрелы. В изго-
товлении луков и арбалетов особого мастерства достигли потомственные
оружейники, обычно работавшие на заказ, из сел. Хамхи, Эгикал, Хяни
(например, Алпи Ханиев), Нелх, Гаппи, Салги, Эрзи (Великая и др., 1990;
Чахкиев, 2003. С. 78 и сл.).
У воинов (особенно малоимущих) с глубокой древности были популяр-
ны (в связи с эффективностью и простотой конструкции) три основных типа
ручного камнеметательного пращевого оружия: собственно простая праща
(жIормак), состоящая из кармашка с двумя длинными веревками, и ее усо-
вершенствованные образцы – шурдолг (когда одна из веревок заменялась пал-
кой) и тIа-Iад (лук для камня). В снаряжение пращника входили каменные
ядрышки тIо, которые помещались в специальных кожаных сумках или хра-
нились в большом количестве в нишах, на крышах башен и заградительных
стен (Ошаев, 1978. С. 48). При умелом использовании эти пращи были до-
вольно грозным для своего времени оружием: на расстоянии до 300 м прямое
попадание камня могло оглушить и временно вывести из строя даже хорошо
защищенного противника. Первые два типа пращей наиболее успешно при-
менялись (в основном пехотинцами) в открытом бою, а «луки для камня»
(являвшиеся сочетанием лука и пращи) были очень эффективны при обо-
роне башенных построек и иных заградительных рубежей. По сообщению
М.В. Горелика, в средневековье мамлюкские воины Египта также эффектив-
но использовали в бою аналогичные по конструкции«луки для камня».
Разнообразные копья (гоьмукъаш), пики и дротики (гаманаш) с разнотип-
ными наконечниками ингушские воины умело использовали как для пораже-
ния легковооруженного неприятеля и его конницы, так и в противоборстве с
врагом, хорошо защищенным оборонительным вооружением. В последнем
случае наиболее важную роль играли узкие железные шиловидные пики,
служившие преимущественно специализированным кавалерийским оружи-
ем. Преобладание же в начале позднего Средневековья у ингушей граненых
наконечников с узким массивным пером было связано с острой необходи-
мостью эффективного противоборства с защищенным металлическими до-
спехами противником, в особенности в период внешней угрозы со стороны
монголо-татарских орд XIII–XV вв. Видимо, поэтому столь разнообразны в
типологическом отношении граненые наконечники этого времени.
Широкое бытование у ингушских воинов Средневековья отмеченных
образцов древкового колющего оружия подтверждается также письменны-
ми, фольклорно-этнографическими и лингвистическими источниками. Так,
227
 Предметы вооружения и нательные
кресты
из святилища на горе Цей-Лам
1–6 – наконечники копий и пик,
7–10 – нательные кресты
Чахкиев, 2003. С. 9

русские послы, направлявшиеся

в 1638 г. в Грузию через тер-
риторию Ингушетии, видели
«у горских и туских людей… ко-
пья» (Полиевктов, 1937. С. 254).
С. Броневский подчеркивал,
что даже в конце XVII  – начале
XIX в. ингуши ходили с корот-
ким «остроконечным железным
дротиком, который может при
случае служить оборонительным
оружием, но более употребля-
ется для меткого стреляния из
ружья вместо сошки (выделено
нами. – Д.Ч.)» (Броневский, 1823.
С. 16). Короткие дротики, с уз-
ким граненым острием наконеч-
ников и сучковатыми древками,
можно видеть также в левой руке
у двух ингушских воинов конца
XVIII в. (вместе с ружьями в за-
плечных чехлах) на рисунках западноевропейских путешественников Я. По-
тоцкого и Х. Гейслера (Волкова, 1971. С. 102 и сл.). Таким образом, наряду
с прямым функциональным назначением дротики использовались порой и
при стрельбе из ручного огнестрельного оружия: их втыкали наконечником в
землю и клали тяжелый ствол ружья на необходимый по высоте сучок древка.
В таких случаях дротики применялись в основном не для метания (хотя не
исключалась и такая возможность), а для стрельбы и рукопашных столкно-
вений. Л.П. Семенову удалось установить существование у средневековых
ингушей интересной традиции оставления обломка копья в могиле павшего
в бою воина-героя. «Здесь обломок копья символизирует гибель молодого
воина, сраженного в битве; вместе с тем он означает безысходное горе отца,
скорбящего о смерти сына», – полагает он (Семенов, 1960. С. 48–51). Анало-
гичная традиция бытовала в это время и у тушин соседней горной Грузии.
Для увеличения дальности метания копий и дротиков, силы и меткости
их ударов ингуши успешно использовали копьеметалку в виде плоского дере-
вянного бруска с упором для древка копья или дротика и рукояткой, имевшей
специальные углубления для пальцев. Подобные копьеметалки были извест-
ны с древности, а на охоте их порой использовали до начала ХХ в. Отмечен-
ные образцы колющего оружия иногда фиксируются среди петроглифических
изображений на местных позднесредневековых постройках (например, среди
228
Кинжал шалт
Латунь, сталь, кость
Конец XIX в.
Фото С.А.Мерешкова, 2009 г.

фресок эгикальского башнеоб-

разного склепа), упоминаются
в героическом эпосе ингушей.
У пожилых ингушей, как и у
горцев Чечни и Грузии, еще
сравнительно недавно, но в качестве повседневного обиходного предмета
(и, в случае нужды, оружия) служили «липовые посохи с железными нако-
нечниками», искусство применения которых демонстрировалось ими во вре-
мя различных торжеств (Чахкиев, 1987б. С. 76).
Важным видом наступательного оружия в рукопашных схватках было ру-
бяще-режущее вооружение – прямые двулезвийные мечи (турраш, довташ),
однолезвийные палаши (гIамаш), изогнутые сабли и гибкие шашки (турраш).
Мечи, палаши и сабли, отличавшиеся качеством и изяществом отделки, про-
должают активно бытовать в комплексе вооружения горцев до конца XVIII в.
Но с XVII в. появляются высококачественные образцы (нередко импортного
производства – из Египта, Сирии, Турции, Ирана, Германии и т.д.) стальных
шашек («волчок», «гурда», «калдам», «гусар», «трансильванский узел», «да-
масская», «чеченская», «ингушская» и др.), которые и господствуют позднее.
Появление и довольно быстрое, широкое распространение шашек явилось
следствием их поражающих
свойств, а также постоянного
совершенствования ручного ог-
нестрельного оружия. Обладая
рубяще-режущим и колющим
действием, шашки были удобны
как для пеших, так и конных вои-
нов. Отличались они солидной
прочностью, гибкостью и остро-
той клинков, а также значительно
меньшим общим весом в сравне-
нии с другими видами клинково-
го оружия. Потому неслучайно
на рисунках западноевропейских
исследователей Х. Гейслера и
Я. Потоцкого у ингушских вои-
нов конца XVIII в. уже изображе-
ны небольшие шашки в ножнах
(Волкова, 1971. С. 102 и сл.).
Ингуши сравнительно быстро

Сабли и щит
XVI–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 176

229
овладели весьма сложным процессом изготовления разнотипных шашек (в
сел. Дошхакхе, Биср, Шуан, Салги, Хамышки и др.): для их изготовления
местными оружейниками часто использовались прочные западноевропейские
и восточные клики, которые ввозились на Северный Кавказ большей частью
через Черноморские порты. Особой популярностью у местных воинов поль-
зовались шашки-«волчки» немецких мастеров Золингена, клейма которых
кавказские ремесленники нередко копировали.
Одним из элементов воинского снаряжения были однолезвийные боевые
ножи (доккха урсаш – «большие ножи») и двулезвийные кинжалы (шаьлташ),
отличавшиеся большим разнообразием как по форме, так и по размерам, и
предназначенные для нанесения колющих и рубяще-режущих ударов. Их
носили постоянно, в повседневной жизни они были важным, а часто и обя-
зательным элементом традиционного костюма. Образцы широко известных
«кавказских» кинжалов с прямыми клинками появляются у ингушей в начале
XVIII в. как новая форма развития отдельных видов местных боевых ножей
и получают наибольшее распространение в XIX  – начале ХХ в., достигая
подчас весьма значительных размеров (особенно специальные «боевые» эк-
земпляры). Представители знати приобретали и дорогие восточные (турец-
кие, иранские, индийские и др.) стальные кинжалы с изогнутыми клинками
и причудливыми (порой с изображением мифических животных) перекресть-
ями. Многие из этих кинжалов имели богатый декор и были изготовлены из
«дамасской», «египетской» стали, черного булата (Чахкиев, 1990. С. 36–55).
Процесс производства шашек и кинжалов состоял из нескольких опера-
ций: изготовление клинка, ножен из дерева, рукояти из рога или кости и т.д.
Качественный клинок делался долго (порой до 10 лет), обязательно калился
на буковом угле. Закалку клинка производили планомерно по частям при
помощи самых разнообразных средств: воды, различных жиров, соли и пр.
Бытовали многие разновидности местных клинков. До нас дошли также не-
которые имена наиболее искусных ингушских мастеров клинкового оружия
XVIII – середины XIX в. – Дудук Амхадов из Дошхакле, Зокк и Гатт Шанхое-
вы из Шуана, Темарх Патиев из Хамышки (Чахкиев, 2003. С. 45, 57, 59).
В качестве ударного оружия были известны различные типы массивных
деревянных палиц (нередко с металлической оковкой, шипами и т.п.), камен-
ные и металлические булавы (чхоьнкарш), кистени, а позднее, через монголо-
татар, и железные шестоперы. Бытование многих их разновидностей (округ-
лой и четырехгранной формы, 15-шипных и т.д.) было прежде всего связано
с необходимостью борьбы с противником, имевшим защитное вооружение
(Нарожный, Чахкиев, 2003. С. 126–153). Они применялись и в качестве ме-
тательного оружия. Здесь любопытно также сообщение западноевропейского
исследователя второй половины XVIII в. Я.Г. Рейнегса об оружии местных
воинов: «Не вооруженные никогда они не выходят, даже за ворота дома свое-
го, но, по крайней мере, имеют в руках толстую палку длиною в два аршина,
у которой к верхнему концу приделан железный шар с высунувшимися же-
лезными спицами. Сие смертоносное оружие называют они топпус» (Цит.
по: Гаджиев, 1986. С. 30).
Распространение ручного (ружья, пистолеты) огнестрельного оружия
(фитильного, а затем кремневого) в Ингушетии происходит не позднее конца
XV  – начала XVI в. Его появление оказало влияние на местные башенные
230
постройки (примерно с середины XVI в. в их стенах стали устраивать спе-
циальные узкие бойницы, приспособленные для стрельбы из такого оружия).
Ружья и пистолеты обычно поступали с берегов Черного моря, из Крыма,
Турции, Кабарды, Дагестана и Грузии, поэтому их называли «крымскими»,
«турецкими», «дагестанскими», «грузинскими». Местными оружейниками
копировались наиболее совершенные восточные образцы огнестрельного
оружия.
Использовались также ружья (топ) и пистолеты (тапча) различных си-
стем собственного производства (например, в селениях Кашети, Эрзи, Салги,
Карт, Шуан и др.). Письменные источники с начала XVII в. отмечали наличие
у ингушей «огненного боя», «пищалей», «фузей», «ружей». Однако в связи с
их несовершенством, значительной дороговизной, а также поскольку они ус-
тупали по ряду важных качеств (скорострельность, налаженное производство
и т.д.) лучшим образцам лучного (наряду с другими видами метательного) и
защитного вооружения, ручное огнестрельное оружие до начала XIX в. не
смогло вытеснить из обращения усовершенствованные экземпляры послед-
них. Даже во времена Кавказской войны казачьи пули порой не могли по-
разить защищенных кольчугами ингушских воинов. Известен случай, когда,
только использовав «заряд с иглами», одному из опытных казаков с трудом
удалось пробить кольчатый доспех противника. Лишь после распростране-
ния более совершенных образцов ручного огнестрельного оружия ситуация
коренным образом изменилась. Кроме специальных дротиков с сучковатыми
древками для упора при стрельбе из огнестрельного оружия воинами, упо-
треблялись специальные подсошники, «искусно оправленные и состоящие из
двух тонких и упругих прутиков» (Чахкиев, 1987б. С. 75).
Заранее отмеренные дозы пороха (молхаш) и свинцовые пули (пхош)
хранили в деревянных или костяных трубочках-газырях (бустамаш),

Камень для растирки ингредиентов для изготовления пороха

Джейрахский район, с. Салги. XVI–XVII вв.
Фото Д.Ю. Чахкиева, 1980 г.

231
 Вооружение ингушского воина
Джейрахский район, с. Верхний Оздик.
XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 67

которые вкладывали в на-

шитые на груди черкески
кармашки. Для этой же цели
использовали специальные
патронташи (гIапаш), поро-
ховницы (гIураш), натруски
(лергмуIаш), мешочки-кисе-
ты и прочие изделия. Было
хорошо налажено изготовле-
ние пороха (путем добычи в
натуральном виде селитры и
серы близ сел. Таргим, Хули,
Ляжги, Фуртоуг и др., выще-
лачивания подстилки в заго-
нах для скота, специальной
обработки крапивы, конопли и
т.д.), добыча свинца для пуль
(Гул, Пуй, Кост, Биср и др.) и
различных принадлежностей
к огнестрельному оружию (га-
зыри, пороховницы и пр.). Во многих селениях проживали именитые ма-
стера, специализировавшиеся на изготовлении высококачественного пороха
и занимавшиеся его продажей (в частности, в сел. Фуртоуг, Кашиети, Харпе,
Фалхан, Ляжги, Хули и др.).
Некоторые наступательные образцы оружия применялись также для
хозяйственных нужд (охота и пр.), ритуальных и магических мероприятий:
их жертвовали в храмы и святилища, ими клялись, с их помощью совершали
обряды побратимства, использовали при гадании и т.д.
На протяжении многих веков ингушским воинам в качестве оборони-
тельного вооружения, надежно предохранявшего от ударов наступательного
оружия, служили защитный доспех, боевые наголовья, щиты, налокотники и
боевые перчатки. Тело воинов защищал вначале кожаный, а затем более эф-
фективный металлический кольчатый доспех: кольчуги и кольчатые панцири,
имевшие вид рубашки, с прямыми рукавами, квадратным разрезным воротом
(нередко с воротником) и разрезами на подоле (болатан / барзкъаш).
Имея в принципе одинаковый покрой и одинарное кольчатое плетение,
кольчуги и панцири существенно различались конструктивными деталями, в
первую очередь – системой изготовления металлических колец, способом их
крепления, поперечным сечением проволоки, формой колец (у первых – круг-
лая, у вторых – овальная) и их размерами (кольца панцирей немного мельче).
Разница наблюдалась также в числе колец (в кольчуге их не менее 20 тыс.,
в панцире – до 60 тыс. и более) и в общем весе (панцири обычно были легче
кольчуг). Кольчуга была более дорогим доспехом, нежели кольчатый панцирь.
232
В доспехе кольца имели своеобразное распределение: наиболее массивные
располагались обычно на груди, плечах и спине, менее массивные – на подо-
ле, рукавах и воротнике. Это преследовало определенные цели: сделать его
более легким и удобным, наиболее прочным в особо уязвимых местах, не
прикрытых другими видами защитного вооружения.
Кольчатые панцири, появившиеся в результате эволюции и усовершен-
ствования кольчуг, в противовес быстрому развитию образцов наступа-
тельного оружия, не позднее XV в. получили большое распространение и
популярность у ингушских воинов. Не вытеснив полностью кольчуги, они
сосуществовали с ними до начала XIX в. Порой воин использовал одновре-
менно надетые друг на друга оба вида кольчатого доспеха, имевшие в целом
не столь большой вес, одинаково удобные как конным, так и пешим. Под
доспехом у воина, для удобства его ношения и создания владельцу допол-
нительных защитных качеств, была еще специально плотно простеганная
(на вате или шерсти) одежда. Кольчуги и кольчатые панцири надежно предо-
храняли своих владельцев даже в период распространения на Кавказе ручного
огнестрельного (фитильного и кремневого) оружия: свинцовые шаровидные
пули очень редко в состоянии были пробить кольчатое плетение, да и то лишь
с близкого расстояния. Свидетельство начала XIX в. западноевропейского
ученого Г.-Ю. Клапрота наглядно характеризует прочность местных доспе-
хов. Он сообщает: «Их кольчуги большей частью очень ценны; среди них есть
очень хорошо сделанные. Чтобы их испробовать, их кладут на теленка и стре-
ляют из пистолета. Как правило, пули не пробивают их, лишь теленок после
этого слегка пошатывается. Под кольчугой они носят на войне еще одежду на
вате, от которой пули отска-
кивают еще лучше» (Чахкиев,
1988. С. 79). Для удобства но-
шения воины нередко раньше
покрывали, вернее, обшивали
изнутри и снаружи эти доспе-
хи разноцветной (часто очень
дорогой) тканью. Для закреп-
ления доспеха на теле воина
он обтягивался поясом и рем-
нями. Металлические доспе-
хи в прошлом сравнительно
высоко ценились (за кольчугу,
в зависимости от ее качества,
давали от 10 до 200 быков), и
владели ими в основном знат-
ные и состоятельные воины
(Чахкиев, 1988. С. 67–84).

Шлемы и налокотники
из полуподземных склепов
Джейрахский район, с. Верхний Оздик.
XIV в.
Каменная летопись…, 1994. С. 80

233
 Ингушские оружейники также славились своим мастерством в изготовле-
нии кольчатых доспехов, качество и прочность которых порой проверялись
непосредственно на мастере (например, потомственные умельцы Эбанхоевы
из селений Эбан, Мярше, Нелхоев из Нелха и др.). Интересно заметить, что в
весьма сложном процессе производства кольчатых доспехов часто принима-
ли участие и ингушские девушки, слава о высокосортных изделиях которых
получила реальное отражение в ряде грузинских исторических и фольклор-
ных сюжетов. Особенно в этом ремесле преуспели мастерицы из с. Таргим,
изделия которых всегда были «прочные, легкие и эластичные» (Чахкиев,
2009. С. 19).
В качестве боевых наголовий горцы использовали металлические кова-
ные шлемы (таьжнаш), кольчатые мисюрки (мисара кийнаш, шера кийнаш)
и специальные стеганые шапки (кийнаш). Вплоть до XVII в. бытовали шле-
мы конической и сфероконической форм, склепанные нередко из нескольких
частей, располагающие кольчатой сеткой-бармицей (для защиты шеи, плеч,
ушей и частично лица). Иногда эти шлемы имели округлое (часто с коль-
цом) или шпилевидное навершие, выступы-козырьки, а порой и специальные
вырезы для глаз. Распространенность данных шлемов объясняется их про-
стотой, прочностью и надежностью в боевой обстановке: плавно вытянутая
форма и выступающее навершие препятствовали нанесению отвесного, пря-
мого удара рубяще-режущим (мечи, палаши, сабли и пр.) и ударным оружием
(булавы, шестоперы и т.п.), которое обычно соскальзывало с поверхности
подобного металлического убора. Из-за значительной дороговизны обладала
подобными шлемами только состоятельная прослойка ингушских воинов.
Мисюрка состояла из металлической тульи и длинной кольчатой сетки-
бармицы: благодаря подобной конструкции она успешно защищала голову,
лицо, шею и плечи воина. Судя по названию, мисюрка пришла на Северный
Кавказ с Востока (от араб. Миср – Египет) и благодаря своей сравнительно
простой форме, достаточной надежности, относительной дешевизне, а также
удобству и практичности (в особенности в горной и лесистой местности)
получила широкое распространение в XVII – начале XIX в., постепенно вы-
тесняя из обращения кованые металлические шлемы. В боевой обстановке
мисюрки иногда надевали и под шлемы, когда последние начали утрачивать
бармицы. Изнутри шлемы и мисюрки подбивались мягкой и плотной, про-
стеганной (на шерсти или вате) матерчатой подкладкой, что помогало лучше
рассеивать силу ударов, приходившихся на боевой убор. Для этой же цели
часто дополнительно использовали специальные матерчатые подшлемники.
Чтобы боевой убор прочно располагался на голове, к краям его крепились
бечевки, завязывающиеся под подбородком. Нередко нижние края сетки-бар-
мицы в передней части дополнительно соединялись посредством специаль-
ной цепочки или крючка.
Наряду с перечисленными металлическими наголовьями у ингушей с
древности бытовали также различные боевые стеганые головные уборы
(чаще шапки) из цветной ткани или кожи. Обычно они были округлой формы,
двухслойные, плотно простеганные на шерсти, войлоке или вате. Часто ниж-
ние края данных боевых уборов обшивались разноцветными нитями или ма-
терчатыми (а порой и кожаными) полосками-ободками. В Средневековье сте-
ганые шапки в значительной степени копировали основные конструктивные
234
особенности распространенных в Северокавказском регионе металлических
кованых шлемов. Хотя в целом стеганые боевые уборы не являлись столь
надежной защитой головы, как металлические наголовья, все же в опреде-
ленной степени они ослабляли силу ударов меча, сабли, палицы и прочих
видов наступательного оружия. Важно было и то, что они с успехом могли
использоваться рядовыми воинами, так как были проще и дешевле металли-
ческих шлемов. К тому же эти уборы можно было носить ежедневно, защи-
щая таким образом голову от внезапных непредвиденных ударов (Сабли Рая,
1992. С. 17–18). У ингушских воинов на рисунках конца XVIII в. Х. Гейслера
и Я. Потоцкого также присутствуют подобные уборы.
Одним из древнейших видов защитного вооружения были разнообразные
щиты (турсаш, кхалкханаш и др.). Известные их образцы отличались сравни-
тельно небольшими размерами, круглой формой и были удобны для всякого
рода защитных манипуляций как для пеших, так и для конных воинов. Наи-
более массовыми и древними были плоские щиты (сплетенные из прутьев и
деревянные, обтянутые кожей), а также слабовыпуклые образцы из дерева,
покрытые кожей, с металлическими кругами-обручами, умбоном (предназна-
чался для парирования прямых ударов, защиты кисти держащей руки и уси-
ления центра щита). Кроме того, воины использовали и щиты иных типов:
плоские кожаные, на металлическом каркасе, с металлическими фигурными
бляхами и выпуклые металлические, цельнокованые. Образцы последних
типов применялись преимущественно против оружия ближнего боя (мечи,
палаши, сабли, шашки и т.д.), когда в тесных рукопашных схватках, требо-
вавших быстроты движений, они непосредственно подставлялись под удары.
Отражение рубяще-режущих ударов в прошлом производилось главным об-
разом щитами, и данные экземпляры были в целом неплохо приспособлены
для этой цели. Вероятно, они могли противостоять даже несовершенным об-
разцам фитильного и кремневого ручного огнестрельного оружия.
В походе щит обычно носили на длинном кожаном ремне через плечо.
В таком же положении он оставался и во время вынужденного спешного
отступления. Обнаруженные на территории Ингушетии щиты отличаются
тщательной отделкой (в ряде случаев  – и красочной орнаментацией худо-
жественно-магического характера), что, несомненно, свидетельствует о той
немаловажной роли, которую им отводили, а также высоком мастерстве их
изготовителей. Наиболее популярные цвета местных щитов  – коричневый,
черный и красный. Русские источники XVI–XVII вв. знают ингушей под на-
званием «калкан», что может быть поставлено в связь с турецким «калкан» –
«щит». В краеведческой литературе также высказана версия, что этнические
самоназвание ингушей (гIалгIай) означает «щитоносцы».
Об использовании ингушами щитов до конца XVIII в. указывают как ри-
сунки упомянутых ученых Х. Гейслера и Я. Потоцкого, так и свидетельства
других исследователей (С. Броневский, П.С. Паллас, М. Энгельгардт, И. Бла-
рамберг и др.). Так, И. Бларамберг подчеркивает: «До XIX века ингуши со-
хранили народную традицию изготовления щитов. Щиты делают из дерева,
обтягивают кожей, скрепляют железными обручами и украшают тонкими
металлическими пластинами овальной формы» (Ингушетия и ингуши, 1999.
С. 123). Я. Рейнеггс дополняет, что к оружию ингушей «можно еще причесть
небольшой овальный щит, который сделан из крепкой и толстой кожи, сна-
235
ружи вделаны в него три железные широкие кольца, прикрепленные желез-
ными гвоздями с большими шляпками, а внутри пришиты к нему два ремня,
чтобы его способны держать и подушка» (Цит. по: Гаджиев, 1986. С. 30).
М. Энгельгардт подчеркивает: «Ингуши пользуются также щитом, представ-
ляющим собой овал, доходящий по длине до половины ноги, выполненный
из двойной кожи или дерева и снабженный кольцами и шляпками от гвоздей»
(Ингушетия и ингуши, 1999. С. 109). Щиты в прошлом высоко ценились: еще
во второй половине XVIII в. в зависимости от конкретного типа и качества за
них давали от «молодой овцы» до «двух молодых, но жирных бычков».
Для защиты рук в боевой обстановке (преимущественно у знатных вои-
нов) служили железные или стальные налокотники и специальные кольчатые
перчатки, знакомство с которыми связано с монголо-татарским нашествием
на Северный Кавказ в XIII в. Налокотники состояли из двух или трех вы-
гнутых пластин (одна из них была сравнительно большой), скрепленных
между собой колечками или штырями, и застегивались с помощью пряжки с
ремешками. Снизу налокотники подбивались мягкой стеганой подкладкой из
цветной ткани для более удобного ношения, крепления и рассеивания силы
приходившихся на них ударов. В боевой ситуации ингушские воины нередко
с помощью налокотников успешно парировали удары клинкового оружия. По
преданиям, порой воин специально затачивал выступающий конец большой
пластины налокотника, чтобы в рукопашных схватках им можно было нано-
сить и колющие удары.
У ингушей были распространены боевые кольчатые перчатки двух ти-
пов. К первому относится боевая перчатка, изготовленная из одинарного
или двойного слоя кольчатой сетки, подбитая тканью и облегавшая руку.
Для удобства держания оружия она оставляла свободными фаланги пальцев,
а ладонь не была покрыта металлической сеткой. Иногда с помощью крае-
вых мелких колец перчатка крепилась непосредственно к налокотнику, но
чаще она дополнительно закреплялась на руке посредством ремешка. Левая
же рука воина могла обходиться и без боевой перчатки, так как ее обычно
прикрывал щит, но нередко и она была защищена кольчатой перчаткой. Ко
второму типу относится боевая перчатка, полностью сплетенная из мелких
колец и покрывавшая всю кисть руки, включая ладонь и фаланги пальцев.
Она обычно предохраняла только левую руку, а ее наличие на правой не впол-
не способствовало удобству обхвата и держания оружия. Поэтому подобные
перчатки не были столь широко распространены у горцев, как экземпляры
первого типа. Во второй половине XVIII в. налокотники оценивались «в од-
ного быка», а кольчатые боевые перчатки «в одного барана» (Чахкиев и др.,
1986. С. 74–78).
Нередко воины в боевой обстановке надевали специальные штаны, из-
готовленные из предварительно обработанной эластичной кожи, которые
неплохо защищали от наступательного оружия.
В целом, благодаря своим надежным предохранительным качествам за-
щитное вооружение продолжало успешно выполнять свои основные функции
до начала XIX в. Ингуши очень бережно и заботливо относились к оружию,
передавали по наследству, сохраняли и приумножали навыки, секреты и тра-
диции производства и непосредственного его использования. Качественное
236
 Ингуши
Начало XX в.
Личный архив И.Г. Алмазоваs

оружие всегда очень высоко ценилось, играло роль важного торгового экви-
валента.
Имеющиеся материалы с очевидностью подчеркивают существование
многих сходных черт как в вооружении, так и в военном искусстве ингушей
и их соседей (прежде всего горцев Грузии): развитие военного дела у них
происходило в процессе взаимного влияния и обогащения, с внимательным
учетом происходивших в этой области изменений и достижений.

237
 ГЛАВА 5

СЕМЬЯ И СЕМЕЙНЫЙ БЫТ

система семейных отношений

И
стория ингушского народа – яркий пример того, что изменения систе-
мы семейных отношений отнюдь не означает полной утраты народ-
ных традиций. Ингушская семья пережила не только резкую смену
системы семейных отношений (в начале советского периода), возврат к ис-
торической традиции (в условиях депортации), в критический период, когда
речь шла о физическом выживании народа, но и вторую волну изменений
в нынешний период уже российской истории.
В XIX – начале XX в. глава семьи (цIен-да) был единственным распоря-
дителем семейного состояния. После его смерти главенство переходило к его
старшему сыну, считавшемуся основным кормильцем семьи. Главенствую-
щее положение за ним сохранялось и тогда, когда вырастали его собствен-
ные сыновья. Старший (хозяин дома) распоряжался всем имуществом семьи,
осуществлял куплю-продажу части имущества, а также вел хозяйственные
дела. Доходы всех членов большой семьи находились также в его распоря-
жении. «Старший мужчина  – глава семьи  – был не только распорядителем
хозяйственной деятельности, но и хозяином почти всего имущества семьи...
Собственность домочадцев составляли только их личные вещи, преимуще-
ственно одежда, а у женщин только приданое» (Смирнова, 1968. С. 186).
Механизм принятия решения был коллегиален. Обычно цIен-да советовался
с матерью, женой, братьями и со старшими сыновьями, но последнее слово
оставалось за ним.
Обязанности между членами большой семьи были строго распределены.
ЦIен-да и его старший сын в основном осуществляли общее руководство и
управление, средние и младшие члены семьи мужского пола занимались по-
севом, охотой или уходом за скотом, рубкой дров и т.п. Снохи совместно вели
домашнее хозяйство. При этом существовала сложная иерархия подчинения.
«Младший брат повиновался старшему, сестра – брату, младшая невестка –
старшей. С особенным почтением все относились к старшему из братьев, яв-
лявшемуся ближайшим помощником и возможным преемником главы семьи»
(Смирнова, 1968. С. 188). О значении такого рода иерархических отношений
238
 Семья Дахкильговых
Казахская ССР. 1950-е годы
Личный архив М.М. Картоева

Бабушка и внучка
ЧИАССР, г. Грозный. 1977 г.
Личный архив Х.М. Мартазановой

239
 Ингушская молодежь
СОАССР, г Орджоникидзе. 1960-е годы
Личный архив Х.М. Мартазанова

свидетельствуют многие пословицы и поговорки. Так, одним из самых обид-

ных проклятий считалось пожелание иметь семью, где старший не пользует-
ся правом старшего, а младший не признает себя младшим, т.е. не считается
со старшим.
Жена хозяина дома (цIен-нана) считалась основной распорядительни-
цей в «женской сфере» дома. Она ведала кухней, кладовыми, участвовала в
семейных советах, распоряжалась на свадьбах, похоронах, празднествах. Ей
подчинялись снохи, с ней считались и мужчины.
После смерти цIен-да власть и руководство в большой семье переходили
к его старшему сыну. Соответственно изменялись роль и функции его жены.
Молодой цIен-да, как правило, прислушивался к голосу старшей хозяйки,
которая некоторое время после смерти мужа продолжала оставаться в доме
старшей. Эта роль постепенно переходила к жене ее старшего сына. Членами
таких больших, сложных семей нередко были: овдовевшая сестра или дочь
цIен-да с детьми, племянники или племянницы, незамужние сестры. Все
члены семьи оказывали цIен-да всевозможные знаки уважения. В его при-
сутствии никто не садился, даже взрослые сыновья могли сесть лишь после
его неоднократного предложения и то, если в доме не было посторонних лиц.
ЦIен-нана, напротив, могла сидеть при муже как в отсутствии, так и в присут-
ствии посторонних. Это право она получала с возрастом, когда ее дети ста-
новились взрослыми и обзаводились собственными семьями. Принятию того
или иного решения предшествовал так называемый совет семьи, на который
цIен-да приглашал старших сыновей. Присутствовать на совете могла и цIен-
нана. Управление семьей опиралось на принцип солидарности.
Большая семья представляла собой хорошо слаженный механизм. Жизнь
ее была строго организована и регламентирована. Отношения между ее члена-
ми основывались на трех признаках: возраст, пол и положение в семье. Стар-
240
шие по возрасту мужчины и дети цIен-да были более независимы. Младшие
по возрасту женщины и «пришлые» члены семьи – невестки – находились в
подчинении у первых. Отношения же между братьями и сестрами строились
по принципу старшинства. Отношения между невестками зависели от воз-
раста их мужей: жены младших братьев почитали жену старшего брата, если
даже она была моложе их.
Если старший брат был намного старше остальных своих братьев и се-
стер, то последние его чтили как отца и оказывали ему все знаки внимания и
уважения. В присутствии посторонних молодые члены семьи должны были
стоять у двери и почтительно слушать беседу старших, оказывая при этом им
всяческие услуги (подавать воду, накрывать стол, приносить таз и кувшин
для омовения и др.). Если же во время беседы старшего сына с гостем появ-
лялся отец, то место у двери занимал уже старший сын, ранее принимавший
гостя, а младшие оттеснялись дальше, ближе к порогу.
Обед подавали прежде всего цIен-да, затем – цIен-нана, далее – осталь-
ным мужчинам, затем  – детям, золовкам. В последнюю очередь ели снохи.
Впрочем, по воле цIен-да «за первый стол» (хьалхара шу) могли сесть он и
его жена, или они с женой и сыновьями, и даже старшие дочери. Обычно
пристойным считалось все то, что делалось с позволения главы семьи.
В женской половине семьи тоже было свое разделение труда. Младшие
снохи выполняли всю «работу по дому  – убирали в доме, мели двор, уха-
живали за скотиной, носили воду, шили, стирали, пололи огород. Золовки
занимались более легким трудом: учились шить, готовили себе приданое,
убирали в гостиной, подавали на стол особо чтимым гостям (бехкеча хъаь-
шашта). Хороший тон требо-
вал, чтобы девушка одаривала
гостя сделанным ею носовым
платочком. Мужчины пахали,
косили, рубили дрова, младшие
возили воду, в зимнее время они
были относительно свободны.
В отличие от большой семьи, для
которой характерно половозраст-
ное разделение обязанностей, в
малых семьях, если дети еще не
выросли, все виды работ ложи-
лись на плечи супругов. Позже
сыновья начинали помогать отцу,
а дочери – матери.
Выделение женатого сына в
самостоятельную хозяйственную
единицу происходило обычно
через полгода или год после
свадьбы, что сопровождалось не

Ингушки
Назрановский раон, с. Сурхахи. 1970-е годы
Личный архив З.Х. Султыговой

241
 Ингуши
СОАССР, г. Орджоникидзе. 1970 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

только изменением структуры большой семьи, но и трансформацией функций

ее членов. Менялось прежде всего положение супругов и их детей, взаимоот-
ношения членов семьи и распределение обязанностей. Молодой хозяин при-
обретал право единоличного решения семейных вопросов. Одновременно он
выполнял самые трудоемкие работы (заготовка дров и сена, строительство и
ремонт дома и хозяйственных построек, полевые работы и т.д. Трудился он
более заинтересованно и самоотверженно, чем в большой семье.
Заметно изменялось положение женщины в малой семье. Круг ее обязан-
ностей также увеличивался: кухня, воспитание малолетних детей, уход за
скотом, доставка воды, уборка помещений, двора, обмазка и побелка дома, по-
мощь мужу в полевых работах и др. Если в семье жила свекровь, то она брала
на себя часть домашних обязанностей, помогала в уходе за детьми. Отличаясь
большим трудолюбием, ингушки до глубокой старости не отстранялись от до-
242
машнего труда: готовили пищу, штопали чулки, ткали сукно, шили суконную
обувь, ухаживали за малыми детьми и тем самым высвобождали невестку для
более трудных и ответственных дел. Психологически женщина в малой семье
чувствовала себя более самостоятельной и свободной.
Таким образом, в конце XIX – начале XX в. у ингушей в равнинной части
основным типом семьи была малая двухпоколенная семья (дезал). В ней пре-
обладали еще такие черты большесемейной общины, как приоритет мужчи-
ны, являвшегося главой семьи и распорядителем имущества. Особое покро-
вительство мужского пола объяснялось тем, что мужчины были кормильцами
семьи, продолжателями рода, защитниками страны. При этом существовала
сложная иерархия подчинения. Младший брат повиновался старшему, сест-
ра  – брату, младшая невестка  – старшей. Так, одним из методов народного
воспитания является личный пример: выдержка старшего в любой ситуации.
Отец, брат (старший) должны были быть примером для детей – вырасти как
отец, брат, или известный человек в семье, округе, стань дика къонах– хоро-
шим мужчиной, дика сесаг – хорошей женщиной, дика йоI – хорошей девуш-
кой – эту цель ставили перед каждым.
В семейном кругу дети при родителях могли сесть и беседовать с ними,
но при этом каждый должен был знать свое место. Это не касалось лишь
самых младших: детям до 3–5 лет все было дозволено. В итоге традиционная
система отношений сводилась к следующему: в структуре семейных ролей
мужчинам отводились роли, связанные с материальным обеспечением семьи
(финансы, продукты), с внешними связями семьи, а также с распределением
внутрисемейных ресурсов. В соответствии с этим в иерархии мужчины зани-
мали главенствующее место, а внутри каждой гендерной категории иерархия
строилась по возрастному признаку. В точках пересечения гендера и соци-
альной роли, приоритет отдавался старшинству по социальной роли. Из вы-
шесказанного также можно сделать вывод, традиционная система семейных
отношений модифицировалась по мере изменения типа семьи от расширен-
ной, многопоколенной к двухпоколенной (родители и их дети). В этом смыс-
ле модернизация семьи – это изменение ее размера и сопутствующая этому
урбанизация среды проживания семей, в частности, сокращения физического
пространства жизнедеятельности семьи до размеров стандартной городской
квартиры и существенное изменение набора социальных ролей женщины в
обществе. Все это отразилось на характеристиках системы семейных отно-
шений современной ингушской семьи.

ТЕРМИНЫ РОДСТВА И СЕМЕЙНО-БРАЧНЫЕ

ОТНОШЕНИЯ
На сегодняшний день одним из самых дискуссионных в традиционной со-
циальной организации ингушей является понятие тайп. Что же представляет
собой тайп? Н.Ф. Яковлев, М.А. Мамакаев и другие считают тайп родовой
организацией. Б.И. Арсамаков полагает, что «исторические корни традици-
онных ингушских родовых имен  – тайпов  – связаны с топонимией Горной
Ингушетии, точнее, с ойконимией, т.е. с названиями аулов, и не отражают
кровнородственных связей». Автор отмечает, что в условиях Горной Ингу-
243
шетии, когда население буквально задыхалось от малоземелья, каждый член
общества был строго привязан к тому земельному наделу, которым владел его
аул или сельская община. Вся жизнь ингуша была жестко регламентирована
в пределах этого надела, который в конечном счете состоял из родного аула
и его окрестностей. Таким образом, каждый ингуш был привязан к конкрет-
ному месту жительства, и по истечении определенного времени географиче-
ские наименования с суффиксом -хой-, генерированным, по нашему мнению,
от глагола ха (осесть) и суффикса принадлежности -ой (Баркенхой, Леймой,
Шоанхой и т.д.), стали восприниматься как тайповые имена, которые посте-
пенно обрастали мифами и легендами и прочно закреплялись в повседневной
жизни новых поколений (Арсамаков, 2003. С. 14).
В традиционном ингушском обществе родство определяется по отцов-
ской, мужской линии, по которой наследуются родовая принадлежность  –
тайп, фамилия – тайпан цIи. Каждый тайп выводит себя от определенного
предка, имя которого известно всем членам рода до 8–10-го поколения и
дальше. Члены одного рода считаются «братьями» – вежарий и «сестрами» –
йижарий. В результате увеличения численности членов одного рода тайп
начинает постепенно дробиться, образуя новые ветви – вяры. Например, в ре-
зультате дробления тайпа Барханой образовались новые фамилии: Акиевы,
Альтемировы, Алхазырговы, Барханоевы, Ганижевы, Гасаевы, Долтмурзие-
вы, Дзязиковы и т.д. (Арсамаков, 2003. С. 14). Образовавшаяся ветвь дает на-
чало новой фамилии – тайпан цIи. Наиболее наглядно это можно проиллюст-
рировать на примере горного с. Таргим, где проживали представители разных
тайпов, которые назывались по имени главы семьи с добавлением термина
родства (ТР) ваьр (дословно «породивший») или наькъан – дорога, ведущие
свое начало. Например: Чопа-наькъан, Горбак-наькъан, Ганыж-наькъан и др.
Таким образом, ТР наькъан относится ко всем семьям, имеющим единого
общего фамильного предка: Арсамак-наькъан  – потомки Арсамака, Чахки-
наькъан – потомки Чахки и т.д. (Арсамаков, 2003. С. 14).
Фамилию меняют обычно сами родственники еще при жизни того, «чье
имя дает начало фамильному прозвищу; они делают это для отличия себя
от других однофамильцев» (Далгат, 1929. С. 308). К изменению фамилии в
некоторых случаях прибегают и семьи, находящиеся в кровной вражде, дабы
ввести кровника в заблуждение (Харадзе, 1968. С. 192).
Необходимо отметить, что среди ингушей встречаются одинаковые фами-
лии у представителей разных тайпов, поскольку при делении фамилии новая
ветвь происходит от имени эпонима (Итонишвили, 1968. С. 221). Например,
фамилия Албаков встречается у разных тайпов  – Дзуматовых, Барахоевых,
Хамхоевых, Тумгоевых (Мальсагов, 2004. С. 10, 13, 29). Вместе с тем это не
вызывает путаницы, так как все ингуши знают, к какому роду они относятся,
и легко могут идентифицировать свою принадлежность к тому или иному
тайпу.
Род – тайп и фамилия – тайпан цIи являлись и являются действенными
структурными звеньями ингушского общества. Все, кто находится вне тай-
па – чужие, они не являются родственниками для тех лиц, которые входят в
состав тайпа. «Между двумя тайпами нет ничего общего, связующего, кроме
разве общности языка, соседских отношений и племенной связи» (Далгат,
1934. С. 26). Однако внутри тайпа, в котором насчитывается 500–600 чело-
244
век, степень родства у всех различная. Все однофамильцы имеют близких
родственников  – кхоачара гаргара нах, родственников одной крови  – цхьа
цІий дола гаргара нах и дальних родственников – хийра гаргара нах. Близкие
родственники связаны между собой семейным родством. К числу последних
относятся родные и двоюродные дедушки  – дади и бабушки  – нани, роди-
тели – да-нана, дети – бераш, родные дяди – воти, тети по отцу – дяци, по
матери  – няци, родные братья  – вежарий, сестры  – йижарий, двоюродные
братья по отцу – дя веший къунгаш, внуки от сына – виIий воI, от дочери – йий
йоI. Особо следует отметить, что в ингушской системе родства существует
термин, обозначающий детей и внуков сестер независимо от пола: соответ-
ственно шучий и мохчий. Этот термин обозначает потомство родных и колла-
теральных сестер, один из которых – шучий – обозначает первое поколение
родных и коллатеральных сестер, т.е. детей, а второй – мохчий – следующее
их поколение, т.е. внуков родных и коллатеральных сестер (Джавахадзе,
1968. С. 229).
Родственники одной крови – цхьа цІий дола гаргара нах, отец – да, мать –
нана, отсюда и термин да-нана – родители, где вначале ставится «отец» – да,
потому что он глава семьи, затем «мать» – нана. После родителей братья  –
вежарий и сестры  – йижарий  – самые близкие родственники, причем брат
ближе, нежели сестра. Далее дети – бер, не только собственные, но и вообще
(мн.ч. бераш); ребенок женского пола – се бер, йииг, ребенок мужского пола –
борша бер или къаьнк. В ингушской система родства единокровные братья
и сестры считаются ближе единоутробных. Такие термины, как отец  – да,
мать – нана, брат – воша, сестра – йиша, сын – воI, дочь – йоI, дают ингушу
возможность выразить понятия: внук – виIй воI (дословно ‘сын сына’), внуч-
ка – йиIй йоI (‘дочь дочери’), дед – дада (‘отец отца’) и т.д.
В ингушском языке для обозначения понятия «отец» используются тер-
мины да, дада, воти, дади. Лексемы эти являются синонимичными в выраже-
нии понятия кровного родства «отец». Для обозначения родства со стороны
отца имеется термин даьхой, который относится к каждому родственнику из
отцовского рода. Кроме того, в ингушском языке термином, указывающим
на родство по отцовской линии, является слово даъй – ‘отцы’, что означает
отцовскую родню, предков, т.е. родство по восходящей линии. Слово да в
значении ‘отец’ в ингушском языке легко вступает в парные словосочетания:
даи-нанеи  – ‘отец с матерью’ (родители); даи-воІи  – ‘отец с сыном’; даи-
йоІи – ‘отец с дочерью’, даьйи-бераши – ‘отцы и дети’. С корневым словом да
связан целый ряд производных: даъда – ‘дедушка’, устда – ‘тесть’, маьрда –
‘свекор’ (Оздоева, 2007. С. 27).
Для обозначения родства со стороны матери имеется термин ноанаьхой,
который относится к каждому родственнику по материнской линии. Родство
по материнской линии еще обозначается термином наьна че (дословно ‘из
одного живота’). Материнский род, как и отцовский, имеет важное значение
для ингушей. При выборе невесты всегда спрашивают, кто ее мать, бабушка.
Существует даже поговорка: «Хьана щура йиай» (‘Чье молоко ела’).
Дядя и по отцу и по матери может обозначаться одним термином воти.
Но чаще всего употребляют этот термин с именем собственным. Например:
воти Иса, воти Умар, воти Алихан. В тех случаях, когда необходимо указать
245
степень родства по отцу, говорят даь воша (брат отца), по матери  – наьна
воша (брат матери).
Форма обращения к тете по отцу – даьци, по матери – наьци. Обращение
может быть и с добавлением собственного имени  – наьци Мадина, Марем
и т.д. А когда возникает необходимость, указывают степень родства по мате-
ри – наьна йиш (сестра матери), по отцу – даь йиш (сестра отца). В разговор-
ной речи употребление подобных сочетаний обусловлено желанием говоря-
щего подчеркнуть, о каком родственнике идет речь, т.е. о родстве по линии
отца или по линии матери.
Дальними родственниками  – хийра гаргара нах  – ингуши считают всех
родственников дальше трех поколений как по отцу, так и по матери.
В ингушской лексике имеются и термины прерванного и приобретенного
родства: даь сесаг – ‘мачеха’, маьр йоІ – ‘падчерица’, маьр воІ – ‘пасынок’,
бо  – ‘сирота’, бІиж  – ‘незаконнорожденный’, жеро  – ‘вдова’. Кроме того,
есть понятие «сводный брат», «сводная сестра», т.е. приходящийся кому-ли-
бо братом или сестрой по отчиму или мачехе. Но нет специальных терминов,
обозначающих эти понятия, поэтому называют степень родства: сводный брат
по отцу – даъна ваь воша, сводная сестра по отцу – даьна яъ йиша, сводный
брат по матери – нанас ваь воша, сводная сестра по матери – нанас яъ йиша.

БРАК И ФОРМЫ ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Вопросам заключения брака и создания семьи ингуши, как и все дру-
гие народы, придавали большое значение. Строго соблюдалась экзогамия  –
запрет навступление в брак кровных родственников, в том числе дальних
и даже тех, степень родства которых невозможно было установить (как по
материнской, так и по отцовской линии). Обязательным было соблюдение
возрастной очередности при заключении брака со стороны братьев и сестер.
Часто неустроенность старшей дочери или сына была помехой своевремен-
ному вступлению в брак их младших сестер или братьев.
Ранние браки были редкостью. «Девочки по адату должны выходить за-
муж не ранее 18-ти лет; это делается для того, чтобы девушка выучилась
самостоятельно вести хозяйство» (Далгат, 1929. С. 328). Обычно юноши и
девушки вступали в брак в 20 лет, но было немало случаев, когда из-за низко-
го материального достатка семьи браки заключались и в 30–40 лет.
Основной формой заключения брака было сватовство. Она предполагала
длительный период подготовки к помолвке, далее наступал более или ме-
неепродолжительный период до свадьбы, во время которого стороны под-
держивали между собой тесные родственные связи. Специфической разно-
видностью этой формы заключения брака был порядок, согласно которому
невесту увозили в дом жениха в день (или в ночь) сватовства вместе со сва-
тами. Эта форма брака имела название «сватовство и свадьба одновременно»
(еxap-йигарцаIдолаш). В основе этого, как правило, лежали соображения
материального порядка, поскольку значительно сокращались расходы обеих
сторон. Особенно выигрывали жених и его семья, освобождавшиеся от не-
обходимости одаривать родных невесты, наносить визиты в ее семью (найц-
чувахар) и др. Свадьбу в этом случае играли лишь в доме жениха, что значи-
тельно сокращало и расходы родителей невесты. В доме невесты устраивали
246
 Невеста с родственниками
жениха
Казахская ССР, г. Фрунзе. 1954 г.
Личный архив Х.С. Оздоевой

Ингушские поэтессы сестры

Ф К. и З.К. Мальсаговы
Ингушская АО, г. Владикавказ.
1920-е годы
Государственная архивная служба
Республики Ингушетия

лишь проводы. Родственницы, соседки, подруги приносили невесте подарки,

а мужчины давали ей в подарок деньги. Последние использовались по усмот-
рению родителей, а подарки отправляли с невестой в дом жениха, где она
одаривала ими родных мужа.
247
 Редким исключением являлась еще одна форма заключения брака – уво-
дом. Эта форма брака считалась предосудительной и не приветствовалась,
так как считалось, что достойный мужчина не должен применять недостой-
ные методы ни в одной из сфер жизни. Эта форма имела следующие разно-
видности: а) договоренность молодых и добровольный побег, когда родители
не соглашались на этот брак. Жених вместе с другом приезжал в условленное
место, забирал невесту и приводил в дом к кому-либо из своих друзей или
родственников; б) насильственный увод, без согласия девушки и ее родите-
лей. К этому молодой человек прибегал, если был оскорблен отказом со сто-
роны девушки или ее родителей, а также если не имел средств для выплаты
калыма. В этом случае материальные расходы производились только при за-
ключении перемирия. Очень часто к этой форме заключения брака прибегала
и богатая молодежь, особенно если богатство оставляло девушку равнодуш-
ной или если она отдавала предпочтение другому.
Брак в форме так называемого фиктивного похищения, распространенный
среди некоторых народов Северного Кавказа, у ингушей не практиковался.
Когда родители решали, что пора женить сына, они обращались с прось-
бой к ближайшим родственникам подыскать невесту. При выборе невесты
учитывалось ее происхождение и личные качества (трудолюбие, кротость,
уживчивость, обходительность, знание этикета). Через посредника родители
передавали сыну пожелание, чтобы он присматривался к девушкам, бывал с
друзьями в гостях, на празднествах. Увидеться, а тем более поближе позна-
комиться молодым людям было очень трудно. Молодой человек высматривал
девушек у родников, колодцев, в гостях у родственников, во время торжеств,
где девушки появлялись с родителями. А в более ранние времена семьи, в
которых была взрослая девушка, с утра открывали настежь ворота, что явля-
лось знаком наличия в этом доме девушки на выданье. Молодой человек или
один из его родственников по просьбе родителей юноши появлялись побли-
зости этого дома. Такая встреча позволяла оценить ее внешность. О семье, ее
происхождении (из какого рода, фамилии), ее личных качествах узнавали у
родственников и их соседей.
Большое внимание уделялось репутации молодого человека и девушки.
Хорошая репутация часто была единственным основанием на удачный брак.
Личностные качества в определенной мере узнавались с помощью шуточного
сватовства зоахалол, где молодой человек мог сделать предложение девушке,
а девушка  – принять это предложение, но это их ни к чему не обязывало.
Искусство шить и ткать, вышивать и т.п. много значило в репутации девушки,
«хорошую девушку» (Дика йoI) старались «не упускать». После выбора не-
весты начинался первый этап свадебных обрядов – сватовство. До официаль-
ного сватовства к родителям невесты посылали доверенного человека, чтобы
узнать мнение родителей и самой девушки о молодом человеке. В качестве
доверенного человека мог выступить общий родственник, сосед, знакомый.
Если ему удавалось достичь предварительного согласия, к родителям девуш-
ки посылали двух-трех почтенных и уважаемых сватов. Цель их первого ви-
зита – «объявить о сватовстве» (зоахалол дIахьоаде). Сваты начинали восхва-
лять жениха, его семью. Если жених обладал явными недостатками (некрасив,
стар), сваты старались их как-то оговорить, оправдать или скрасить. Къонах
ча мо ийрча а хила, веза, борз мо мойра а хила веза) – «Мужчина должен быть
248
Девушка с кувшином къудал
Горная Ингушетия. Первая
половина XX в.
Государственная архивная служба
Республики Ингушетия

Девушки, идущие за водой

Горная Ингушетия. Первая половина
XX в.
Государственная архивная служба
Республики Ингушетия

249
некрасив, как медведь, но храбр, как волк», – говорили они, например, если
жених не блистал внешними данными.
Если отец считал, что предлагаемая партия для его дочери неподходящая,
он выдвигал какой-нибудь благовидный предлог для отказа (дочь еще слиш-
ком молода, или семья без нее пока не может обойтись, или сначала сына
надо женить и др.). Но хорошие сваты должны были проявить настойчивость
и попытаться склонить на свою сторону родственников и друзей родителей
девушки. Известны случаи, когда сватовство длилось годами. Семья молодо-
го человека и он сам (если сватовство осуществлялось с его согласия) с вол-
нением ожидали возвращения сватов. Отказ воспринимался как оскорбление
достоинства жениха и его семьи. Обычно родители девушки давали согласие
лишь после неоднократных визитов сватов и их уговоров, если даже и были
согласны принять сватовство.
Пообещав сватам осоветоваться (дагадовла), подумать, родители справ-
лялись через посредника о мнении дочери. Эта миссия возлагалась на млад-
шую дочь или на невестку и имела во многом символический характер.
«Я согласна с решением отца и готова выполнить его волю»,  – такой ответ
дочери был наиболее типичен для периода патриархальных порядков. К тому
же несогласие дочери обычно не влияло на решение родителей. В некоторых
семьях родители, считавшие, что предложение выгодно для семьи и рода,
согласия дочери даже не спрашивали.
Если сватовство принималось, отец или дядя девушки сообщали сватам
о том, чтобы они приходили за окончательным ответом в указанное время.
Сваты приходили с деньгами на подарки для матери или другой почтенной
женщины семьи (захал), угощением для девушек, гостинцами для детей и
приводили барана (устагI). Новые родственные узы скреплялись кровопус-
канием (цIй дахийта), т.е. обязательно резали барана. Затем следовал пер-
вый визит жениха в дом невесты. Его отмечали торжественно: снова резали
барана и собирали близких, родных, соседей. Вместе с бараном привозили
мешок муки, чай, масло, кур, рис, кондитерские изделия и др. В зависимости
от обеспеченности жениxа, этот список мог увеличиться или уменьшиться,
но, чтобы не прослыть бедными или жадными, родители жениха отдавали го-
дами накопленные сбережения и даже входили в долги. Для экономии визит
жениха в дом невесты обычно приурочивали к вечеру сватовства. Как только
достигалось окончательное соглашение и отец невесты давал слово (дош),
т.е. обещание на брак, сваты просили разрешить жениху (найц чувайта)
прийти в тот же вечер с друзьями. После положительного ответа юноша или
подросток, приходивший вместе со сватами для оказания им необходимых
услуг, отправлялся в дом жениха, сообщал об удачном сватовстве и пригла-
шал зятя. Общественность села одобрительно относилась к совмещению
сватовства и визита жениха в дом невесты, усматривая в этом знак чуткого
отношения отца невесты к новым родственникам, стремление не обременять
их. Но родители невесты могли и не согласиться на совмещение этих двух
событий. Если сватовство происходило неожиданно и родственники не были
оповещены и приглашены на церемонию, отец невесты мог отказаться при-
нять зятя в тот же вечер. Не пригласить юношей и девушек, родственников
и соседей на визит зятя (найц чувогIаш) значило вызвать их недовольство и
большую обиду, так как день первого прихода зятя – большой праздник для
250
всех. Вместе с женихом в дом его будущего тестя приходило несколько его
друзей. Невеста к этому дню готовила носовые платочки, искусно отделан-
ные мережкой. Получение такого подарка от невесты имело большой сим-
волический смысл: так невеста выражала свое уважение и расположение к
одариваемому. Друзья жениха и сам жених располагались в разных комнатах.
К друзьям жениха приходили молодые люди со стороны невесты. Последние
приветствовали первых и участвовали в общей трапезе и веселье.
Затем к гостям для знакомства приводили девушек; в их честь устраи-
вались танцы. В конце вечера, когда друзья жениха оставались одни, одна
из девушек приводила к ним невесту. Последняя одаривала друзей жениха
носовыми платочками, а те давали невесте деньги. Жених весь вечер нахо-
дился с сестрами невесты (уст-йижарашца). Девушки шутили, смеялись,
а жених всячески угождал им. Одна из ближайших родственниц невесты
была доверенным лицом жениха. Иногда в комнату, где находился жених,
приходили дети, и он давал им деньги на гостинцы. В конце вечера одна из
сестер или снох невесты приводила ее на свидание к жениху (по его прось-
бе), и на короткое время их оставляли одних. В целом же жених больше вре-
мени проводил с сестрами и подругами невесты, а невеста  – с друзьями и
братьями жениха. Перед уходом гостей сестра невесты, а если ее не было, то
ближайшая родственница дарила зятю носовой платок, а невеста, в свою оче-
редь, дарила платки друзьям жениха. На этом заканчивался обряд сватовства
и первого визита жениха в дом невесты. Жених и его братья раз в неделю
или в две недели навещали невесту. Жених приносил подарки и гостинцы, а
хозяева готовили всевозможные яства. На ночь жених в доме невесты нико-
гда не оставался. В большинстве случаев родственники жениха приносили
невесте в качестве подарков шелковые и шерстяные ткани, шелковые и пу-
ховые платки, золотые кольца, серьги, часы, обувь и др. Мать жениха или
заменяющая ее старшая женщина семьи после сватовства снаряжала одну из
женщин (старшую замужнюю дочь или сноху) к матери невесты с подарками
(захала совгIат ийца).Обычно это были одно-два золотых кольца, несколько
отрезов дорогих тканей. Мать невесты так же одаривала свою сватью, хотя
и скромнее.
В прошлом у ингушей нередки были драматические, а подчас и трагиче-
ские истории, вызванные самовольным выходом девушки замуж. От такой
дочери родители отрекались, а ее избраннику и его родне объявляли кровную
месть. Перемирие между сторонами наступало в том случае, если девушка
объявляла, что ее похитили с ее согласия. Но и в этом случае родители девуш-
ки смирялись только после того, как получалиплату за примирение (тоам),
который был выше калыма. Тоамкак компенсация за нанесенное оскорбление
платился и в случае возвращения девушки ее родителям, но он был меньше
размером. Если переговоры между родственниками похищенной девушки и
похитителя завершались примирением, назначался день свадьбы, которую
проводили только в доме жениха, и была она значительно скромнее обыч-
ной, при участии лишь самых близких родственников. Дочери разрешалось
навещать родителей лишь спустя многовремени, и то после долгих уговоров
и просьб родственников мужа и сердобольных женщин из родительского
дома. Выход замуж без согласия родителей считался большим позором. Та-
ким поступком дочь бросала тень на всю семью.
251
 Ингушка в свадебном наряде
Казахская ССР. 1950 г.
Личный архив М.М.Картоева

Ингушка в свадебном наряде

Казахская ССР, г. Джетыгара. 1950 г.
Личный архив М.М. Картоева

252
 В единичных случаях было известно «люлечное» или «молочное» обруче-
ние, хотя «обручение в детстве и похищение считалось явлением ненормаль-
ным» (Пожидаев, 1926. С. 105–106). В этом случае родители договаривались
о будущем браке своих малолетних, в иногда  – даже не родившихся детей.
При заключении такого договора резали барана и объявляли о том, что, когда
их дети вырастут, их поженят. С этого времени дети считались уже женихом
и невестой, а между семьями поддерживались родственные отношения. По
достижении совершеннолетия детей родители жениха приносили подарки
невесте, начиналась подготовка к свадьбе. Известны случаи, когда при таком
«молочном сговоре» сторона жениха не соблюдала никаких обязанностей до
совершеннолетия девушки, но заявляла о своих правах, когда та вырастала.
В этом случае родители девушки могли отказаться от своих обязательств и
порвать все связи с семьей юноши.
Заключению брака между молодыми препятствовали религиозные и на-
циональные ограничения. Ингушке ни при каких условиях не дозволялось
выйти замуж за иноверца и иноплеменника. Адаты не поощряли любой
смешанной брак, а браки с иноверцами строго запрещались как для мужчин,
так и для женщин. На мужчин этот запрет распространялся не столь строго.
Наиболее распространенными среди национально-смешанных браков были
союзы ингушей с осетинками и кабардинками из княжеских фамилий. В та-
ких семьях в абсолютном большинстве случаев придерживались ингушского
языка, быта и образа жизни.
Все формы заключения брака (за исключением браков с немусульман-
ками) предусматривали выплату калыма. Понятие «калым» (урду) означало
плату-возмещение, страховой капитал для девушки, выходящей замуж. «У
мусульманских народов он под влиянием шариата разделился на две части;
собственно калым, платимый родителям невесты, и кебин (кебин-хакк, урдо
и т.д.), передаваемый будущей жене в качестве обеспечения на случаи вдов-
ства или развода по вине мужа» (Смирнова, 1968. С. 191).
Приданое, как и калым, имело сложный состав и включало не только лич-
ные вещи невесты, но и подарки родственников невесты, предметы движимо-
го имущества, выделенные ей родителями. Приданое обычно формировалось
за счет калыма. Приданое «образуют сундуки, одеяла, матрацы, войлоки, по-
душки, посуда (медная с кувшином для воды), черкеска, шуба, башлык (для
подарков), одежда и прочее; вообще все принадлежности горского хозяйства»
(Далгат, 1929. С. 342). Обычно засватанная девушка готовила приданое в
течение полутора  – трех лет. Как только жених полностью вносил калым,
родители невесты определяли день свадьбы. За это время невеста должна
была приготовить деверю башлык, изготовленный из домотканой пуховой
ткани, отцу жениха – постель и постельные принадлежности, а его родствен-
никам, близким и почтенным – подарки. К свадьбе невесте заранее готовили
свадебный наряд, одежду, постель (два–три матраца из шерсти, несколько
подушек, постельное белье), занавески на окна, домашнюю утварь (кувшин,
кумган, медные тазы), ковер, несколько десятков носовых платков, детскую
одежду на подарки детям близких и почетных родственников жениха. Не-
весту снабжали разменными деньгами (по одному рублю) для одаривания в
дни свадьбы детей в доме жениха. В подготовке к свадьбе участвовали снохи,
сестры,подружки невесты. Особенно тщательно готовили для нее свадебный
253
наряд, платье чокхи, которое после свадьбы невеста дарила незамужней сест-
ре мужа или сохраняла как память о свадьбе.
Приглашенные на свадьбу приносили невесте подарки: ткань на платье,
посуду, предметы туалета, подушки, деньги в зависимости от своих родствен-
ных обязательств и родственной иерархии. Родственники жениха доставляли
к нему в дом все необходимое для свадьбы: скот (мелкий и крупный, в зави-
симости их от степени родства и возможности), птицу, сахар, масло, муку,
деньги. Скот должны были доставить и зятья (мужья родных и двоюродных
сестер и дочерей), захалаш  – родственники жены, а также братья хозяина,
если они жили самостоятельно. Всем родственникам, пришедшим с круп-
ными дарами, делали ответные подарки от имени невесты: отрезы на пла-
тья, духи, платья, чулки и пр. Приданое размещали для обозрения в комнате,
предназначенной невесте. Раскладывали постель, ковры, раскрывали сунду-
ки и чемоданы с одеждой. Предметом специального обсуждения становились
подарки, привезенные невестой свекру и свекрови, деверям и золовкам.
Одной из особенностей, коренным образом отличающей ингушей от ос-
тальных народов, является строго соблюдаемый обычай, по которому зять
в течение жизни не имеет права видеться и общаться с тещей. Этот обычай
распространяется и на отношения зятя и тестя.

СВАДЬБА И СВАДЕБНЫЕ ОБРЯДЫ

Свадьба в жизни ингушей – большое и радостное событие, место развле-
чения, молодежное и смотрин, выбора невест и женихов; праздник не только
для семьи и родственников, но и для молодежи, которая заблаговременно го-
товилась к этому событию: девушки вышивали носовые платки, шили празд-
ничные наряды, молодые люди готовили коней, начищали лучшее оружие,
и т.д. Если сватовство обычно осуществлялось в зимнее время или ранней
весной, то свадьбу чаще всего устраивали осенью, после полевых работ.
Время свадьбы назначалось родственниками жениха, при этом учитывалась
готовность к свадьбе и родственников невесты. Когда все необходимое для
свадьбы было готово, родители жениха отправляли к родителям невесты
стариков для окончательного согласования времени свадьбы. Окончательное
решение принималось в зависимости от готовности приданого или приезда
на торжество родичей невесты.
К свадьбе обе стороны готовились самостоятельно, так как праздновали
одновременно у жениха и у невесты. В доме жениха свадьбу играли три дня,
в доме невесты  – один. У ингушей невесту везут сразу в дом жениха. Сва-
дебные же торжества начинаются до ее торжественного прибытия. Накануне
свадьбы сторона жениха в дом невесты отправляла хьоалчах (символическая
помощь для родителей невесты): одного-двух баранов, мешок муки, чай, са-
хар, масло и др. Отец невесты или близкий родственник по отцовской линии
великодушно мог отказаться принять «хьоалчах», кроме баранов. На свадь-
бу в дом невесты приглашали близких и дальних родственников со стороны
обоих родителей, а также приятелей и друзей мужчин семьи. С этой целью
по аулам посылали специальных гонцов на лошадях. Девушки, снохи, сыно-
вья близких родственников за несколько дней до свадьбы приезжали в дом
254
жениха для оказания помощи по ее организации. Особый почет на свадьбе в
доме жениха и в доме невесты оказывался не только близким родственникам,
но и родственникам со стороны снох, зятьев, а также старикам. Их раньше
других обслуживали, сажали за лучший, буквально «первый стол» – хьалхар-
чашувтIа. Мужчины и женщины всегда находились в разных помещениях.
Кроме того, в разных помещениях находились молодые и пожилые мужчи-
ны, а также женщины. Иными словами, соблюдались и подчеркивались по-
ловозрастные различия. В комнаты с лучшим убранством размещали самых
почетных мужчин – родственников снох и зятьев – захалаш, родственников
по материнской линии отца и матери, а также и других бехке нах (особо почи-
таемых родственников и гостей). Им подавали лучшие блюда, уделяли особое
внимание. На свадьбе у жениха собиралось от 200 до 500 и более человек, в
зависимости от численности фамилии, разветвленности родственных связей.
Состав участников при этом постоянно менялся  – одни приходили, другие
уходили.
Заблаговременно определялся состав свадебного поезда – замеж, участ-
ники которого должны были поехать за невестой, а затем принять активное
участие во всех свадебных обрядах. В его состав входила молодежь из семей
захалаш (свояченицы сына, брата, золовки и девери дочерей и сестер), пле-
мянницы и племянники матери, соседская молодежь, а также двоюродные
братья и сестры жениха). Родные сестры жениха оставались дома. Они встре-
чали и угощали многочисленных гостей, оказывали им внимание. Утром в
зависимости от расстояния до дома невесты – в 10–11–12 часов первого дня
свадьбы из дома жениха отправлялась свадебная процессия за невестой. Чис-
ло участников свадебного поезда в среднем составляло 15–30 и более чело-
век. Однако к свадебному поезду присоединялась молодежь, имеющая своих
коней, а также специальная подвода с детьми.
В доме невесты собравшиеся здесь гости ждали появления замеш. Со-
стоятельные родители приглашали в дом участников свадебного поезда и
угощали их. Приезжие юноши и девушки со свадебного поезда знакомились
с молодыми гостями в доме невесты. Тут устраивались танцы, смотрины.
Девушки-гостьи становились в ряд во главе со старшей по возрасту и бо-
лее находчивой тамадой. Хозяйские дочери, занятые обслуживанием гостей,
в этом веселье участия не принимали. Напротив девушек, на почтительном
расстоянии становились гости  – молодые люди, возглавляемые тамадой.
Впереди на почетном месте стояли девушки и усаживались юноши дальних
родственников – захалаш, соседская молодежь и их друзья, бехке нах – почет-
ные родственники. После приветствий своих захалаш и представлений друг
другу хозяева начинали веселить гостей, организуя зоахалол – символическое
сватовство и танцы. Для зоахалол молодежь собирали отдельно. Там были
«девушки из свадебного поезда»  – заме мехкарий и молодые люди  – гости
с невестиной стороны. И наоборот – молодые люди из замеж и девушки со
стороны невесты. Напротив становились девушки в нарядных национальных
платьях – чокхи. Затем для гостей устраивали танцы, что, правда, не привет-
ствовалось для родственников со стороны невесты.
После окончания зоахалол и танцев совершали обряд прикалывания игол-
ки к подолу юбки невесты. О готовности невесты к выводу сообщали старше-
му свадебного кортежа. Последний отдавал распоряжение вывести невесту
255
из дома. Как правило, близкому родственнику или другу жениха из благо-
получной семьи давалось почетное поручение вывести невесту из девичьей
комнаты, в обязательном порядке не прикасаясь обнаженной частями руки
(для этого применялся или платок, или перчатки), взять ее за правую руку
своей правой рукой и располагаясь от невесты по правую сторону, проводить
и усадить ее в свадебную карету или на арбу. Юноша, которому было поруче-
но совершить обряд вывода невесты, отправлялся в сопровождении двух-трех
родственников жениха в ее комнату. Так же одной из почетных родственниц
или подруг невесты, тоже из благополучной семьи, поручали маха болла  –
приколоть иглу с белой ниткой к подолу чокхи – свадебного платья невесты
перед ее выходом из отцовского дома, а также положить завернутый в белый
платочек серебряный рубль («белый рубль») или разменный червонец – кIахч
за пазуху, что символизировало пожелание невесте быть счастливой и хо-
рошей хозяйкой. Этот платок с иголкой, червонец и ленту, привязанную к
косе, женщина хранила всю жизнь как дорогую реликвию и талисман. По-
ручение маха болла для девушки было почетным и приятным делом. Так же
погружались вещи невесты (поартол) которые состояли не только из одежды,
подарков новым родственникам, но и необходимые в обиходе утварь и при-
способления. При погрузке прикасаться к ним имели право только молодые
люди из полных семей (где живы отец, мать и все домочадцы).
В некоторых селах существовала забавная затея не впускать гостей и не
выпускать невесту без выкупа. Дверь помещения, где находилась невеста,
охранялась молодыми женщинами, которые требовали выкупа. Обе стороны
вступали в шуточные пререкания. Сторона жениха требовала отпустить с
ними невесту, так как она уже тха саг – «наш человек». Невестина сторона
настаивала на том, что она еще в доме отца и принадлежит им. У окружаю-
щих эти пререкания вызывали смех и веселье. Кончалось это тем, что или
женщины уступали или молодые люди давали выкуп. Однако требование
выкупа многие не одобряли. Этот обычай широко не распространен.
В старину девушки, приехавшие за невестой, и родственницы невесты
пели свадебные шуточные песни. Они становились в два ряда друг против
друга и обменивались шуточными песнями, имеющими целью высмеять про-
тивную сторону и воспеть достоинства своей. После этих шуточных состяза-
ний женщины прощаются с невестой. Молодые люди начинают стрелять из
огнестрельного оружия, прощаются, и затем свадебный кортеж отправлялся
в путь.
На протяжении всего пути невесте запрещалось оглядываться назад, «что-
бы не вернулась отвергнутой в отчий дом». Свадебный поезд включал в свой
состав подводы, арбы, линейки, верховых лошадей  – в зависимости от со-
стоятельности семьи. На одной линейке, подводе с невестой ехали девушки,
особо почитаемые, а впереди сидел молодой человек, выведший невесту из
дома ее родителей. По дороге процессия останавливалась, организовывались
танцы и другие увеселения. В более ранние времена сельчане останавливали
свадебный поезд и требовали выкупа за невесту, а подростки, с шуточными
угрозами «закидать тухлыми яйцами в случае отказа». Генетически этот обы-
чай символизировал борьбу двух родов в связи с заменой матрилокального
патрилокальным поселением. В конце XIX в. этот обряд утратил первона-
чальный смысл и воспринимался как действия шуточного характера.
256
 Когда свадебный поезд подъезжал к дому жениха, дети, ожидавшие его,
извещали об этом семью жениха. Все гости выходили навстречу свадебному
кортежу. Молодой человек, сопровождавший невесту и ехавший с ней на од-
ной подводе, помогал ей сойти и, держа своей правой рукой ее правую руку,
торжественно вводил ее в нускалцIа – в «комнату невесты». С этого момента
молодой человек становился доверенным лицом и другом молодой семьи.
Когда невеста переступала порог дома, одна из женщин семьи жениха стели-
ла под ноги невесте коврик и клала веник, которые невеста должна была под-
нять и отложить в сторону, а другая – осыпала невесту конфетами, печеньем,
разменной монетой и др. Этим обрядом символически выражалось пожела-
ние невесте «сладкой», обеспеченной жизни. Затем в чайной ложечке невесте
подносили мед и масло, предварительно дав это свекрови. Символически
этот обряд означал пожелание: «Будь мягка, как масло, и сладка, как мед»,
то есть безропотной и ласковой в новой семье. В ХХ в. этот обряд означал
и пожелание экономической обеспеченности. Во время ввода невесты в дом
у некоторой части ингушей мать жениха с щипцами садилась на маленький
стульчик перед печкой. Этим действием подчеркивалось, что с приходом в
дом молодой женщины старая хозяйка не хочет терять своей былой власти.
Руководство она оставляет за собой, а молодой женщине предоставляются
функции помощницы. Затем невесте в руки давали мальчика-младенца. Она
ему давала деньги. Этот обряд выражал пожелание невесте иметь сыновей.
После этих церемоний невесту ставили в уголок. Невеста стояла под вуа-
левым или шелковым покрывалом. Осмотрев невесту, гости выходили из
комнаты. Девушки, окружающие невесту, усаживали ее до появления нового
посетителя. Каждого нового посетителя невеста должна была встречать стоя.
На второй и третий день посетителей становилось значительно меньше.
В день свадьбы в комнату к невесте приходил мулла с Кораном в руках
для свершения религиозного обряда регистрации брака по шариату. В при-
сутствии свидетелей у невесты спрашивали ее согласие стать женой молодо-
го хозяина дома.
Все дни свадьбы жених на людях не показывался. Он находился в доме
друзей или родственников, неподалеку от своего дома. Его окружали дру-
зья, и родственники которые не давали ему скучать. Хозяева дома готовили
для него и его друзей праздничные угощения, им приносили сюда угощения
со свадебного стола. Со стороны жениха и его родственников требовалось
особо почтительное и обходительное отношение к родственникам невесты.
«Все время до свадьбы и после нее жених и другие его родственники стара-
ются оказывать всяческие услуги и внимание фамилии невесты» (Яковлев,
1925а. С. 51). Генетически это объясняется стремлением умилостивить род
невесты в период, когда матрилокальное поселение молодых заменялось пат-
рилокальным. «Свадьба в доме невесты была скромной и выглядела скорей
как проводы девушки. Гости начинали расходиться после отъезда невесты,
и к концу дня оставались лишь самые близкие родственники и приезжие из
других сел. Особенно в религиозных семьях под предлогом, что умер чей-то
родственник или сосед, что кто-то болен и т.п. танцы не организовывались, и
свадьба проходила без особого веселья.
Как свидетельствуют народные предания, зафиксированные А. Тутаевым в
1880-е годы, ингушские свадебные обряды до утверждения ислама проходили
257
значительно веселей и сопровождались массовыми гуляньями. Не требовались
большие расходы и на проведение свадьбы (НКО НБ РИ. К. 6. В. 2. Л. 103).
Заключительной частью свадебного обряда являлся первый выход не-
весты за водой в сопровождении девушек, молодых женщин и детей через
две недели после свадьбы. К этому дню готовились заблаговременно и
очень тщательно. Приглашались близкие родственники и соседи, готовились
праздничные блюда, играла гармонь. Невеста в окружении женщин, девушек
и детей с кувшином в руках отправлялась к колодцу или роднику, которые
обычно находились далеко от дома. Братья жениха возвещали начало этой
процессии выстрелами. По приходу к роднику невеста наполняла кувшины
всем женщинам и девушкам, находившимся у родника и протыкала сырое
яйцо иголкой, которое потом кидалось в родник. Сюда приходило большое
число молодых людей в поисках невест. Н.Ф. Яковлев описывает этот обряд
следующим образом: «Недели через две она отправляется в первый раз по
воду. Ее сопровождают женщины  – родственницы и ребятишки. Когда она
зачерпнет воды, в источник бросают новую иглу и яйцо – «для матери воды
и природы», а женщины в это время приговаривают: «Пошли нам счастливой
жизни» и др. пожелания. Вернувшись домой, по-праздничному отужинав,
молодая становится рядовым членом своей новой семьи» (Яковлев, 1925а.
С. 56–57).
Через несколько месяцев после свадьбы родители невесты снаряжали
молодежь навестить замужнюю дочь. Молодые родичи несли в дом йоI-йи-
ша  – «дочери тайпа» (букв. «дочь-сестра») различные яства и подарки для
стариков. Там их встречали с почетом, устраивали для них веселье, органи-
зовывали угощение. В этом празднестве участвовали родственники и друзья
жениха. Через день-два пришедших провожали с подарками домой.
Первое возвращение новобрачной в родительский дом происходило не
раньше года, чаще после рождения первого ребенка. Новобрачная должна
была привезти подарки как родителям, так и дядям, тетям, братьям, сестрам,
их детям, а также гостинцы (куры, пироги, халву, лепешки, конфеты чай).
Приезжала она в сопровождении женщин и детей из дома мужа. У родителей
новобрачная гостила месяц и больше. Родители готовили ответные подар-
ки для захалаш и для дочери. Обычно отец или дядя дари ли ей корову или
буйвола. Этот обряд назывался бежантIехьа-дувза  – «привязать скотину к
подводе». «Весь свадебный цикл был пронизан развитой религиозно-маги-
ческой обрядностью, которая должна была обеспечить благополучие новой
семьи» (Смирнова, 1983. С. 193). Помимо религиозно-магического смысла
охарактеризованные выше обряды имели целью проявить взаимопомощь,
коллективизм, которые сохраняются и в настоящее время.

ОБЫЧАИ ИЗБЕГАНИЯ
И ТАБУИРОВАНИЯ ИМЕН
В своем первоначальном виде обычаи избегания у ингушей относились
в равной мере к обоим полам, но с течением времени, по мере укрепления
патриархальных отношений, большая часть, в виде этикетных норм перешла
к женской части населения.
258
 Невестки с родственниками
Терская область, г. Владикавказ. Первая половина XX в.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

К примеру, со дня помолвки молодые люди у ингушей сталкивались с це-

лой системой запретов в семейно-родственных отношениях. Засватанная де-
вушка избегала всех мужчин и взрослых женщин из рода жениха, исключение
составляли несовершеннолетние дети. Если невеста случайно оказывалась на
торжествах или похоронах у общих с женихом родственников, ее уводили в
какое-нибудь укромное место, чтобы не стеснять ее присутствием родствен-
ников. Последние, напротив, искали встречи с невестой брата, деверя и т.д. и
оказывали ей знаки внимания. Во избежание прослыть нескромной, невоспи-
танной, невеста должна была особенно избегать встреч с женихом. Свидание
жениха и невесты устраивали его друзья, подруги невесты, их молодые род-
ственники. Избегания продолжаются не только до свадьбы, но и во время нее.
Именно поэтому в свадебном поезде у ингушей никогда не бывает виновника
торжеств  – жениха. В дни свадьбы он прячется у родственников или сосе-
дей, где веселится в обществе исключительно своих друзей. Вечерами при
удобном случае, когда приглашенные расходились, молодые родственницы
жениха устраивали ему короткую встречу с невестой. Все остальное время, в
течение трех дней с момента свадьбы включительно, жених и невеста, как мы
увидим при характеристике свадьбы, избегали друг друга.
На свадьбе невеста обычно мало говорила, а при пожилых и старших
молчала. С таким же молчаливым почтением относилась и к мужчинам – род-
ственникам, друзьям жениха. Как только прибывал свадебный поезд, невесту
приводил за руку один из ближайших родственников (не член семьи) – юноша
и заводили ее в одну из предназначенных для нее комнат. Если гостей бывало
259
много и в доме тесно, ее помещали в комнату, где находились женщины. Уча-
стники свадьбы направлялись в эту комнату, чтобы увидеть невесту и оценить
ее внешний облик. Через некоторое время после женщин к ней направлялись
молодые люди: братья жениха, друзья, чтобы познакомиться, поговорить с
невестой. Но невеста упорно молчала, на все шутки отвечала лишь улыбкой,
что означает знак уважения к братьям, друзьям мужа. Молодежь всячески
пыталась добиться от нее хотя бы одного слова, что означало «развязывание
языка». Молодежь обычно шутит: «Может быть, наша невеста немая, а может
быть  – глухая». Просят ее угостить их водой и предложить им выпить ее,
иначе они отказываются пить. В конце концов невеста вынужденно говорит:
«Пейте воду» (хий мала), и удовлетворенные друзья, братья отпивают глоток
воды и, благодарные, одаривают невесту деньгами. Невеста отказывается, а
молодые люди кладут их ей в сумку. С этих пор они становятся «друзьями»,
их взаимоотношения упрощаются.
Запреты и избегания не прекращались у ингушей, и после окончания сва-
дебных обрядов. Первые месяцы после женитьбы муж старался приходить в
комнату молодой жены тайком, незамеченным. После появления детей жена с
детьми располагалась в хозяйской половине дома, а муж в отдельной комнате
или в кунацкой. Эти обычаи упростились в более поздние времена. Старших
детей изолировали в отдельные комнаты, а супругов – в отдельной.
Одним из распространенных и стойких запретов был запрет для мужа
и жены называть друг друга по имени. Муж и жена в разговоре с другими
людьми избегали даже употребления слов «мой муж», «моя жена». Они
обычно использовали прием косвенных описаний и характеристик, таких
как цIен-нана (мать семьи, хозяйка), берий нана (мать детей), сесаг (жен-
щина, жена), цIагIараяр (та, которая в доме) или къонах (мужчина), новкъ-
ост (товарищ), берий да (отец детей), саг (человек). Табу соблюдалось как
при посторонних, так и в присутствии взрослых детей. Жена в присутствии
посторонних при муже не садилась. При его появлении она должна была
встать и уступить ему место, а в пути – идти позади него. В старшем воз-
расте она шла с левой стороны от него. В присутствии старших или чужих
она не садилась и за один стол с мужем. Н.Ф. Яковлев отмечает, что в при-
сутствии почтенных, старых людей супруги избегали даже говорить друг
с другом (Яковлев, 1925а. С. 52). Когда один из супругов болел или даже
умирал, другой должен был сохранять сдержанность. Жена, в частности,
не должна была плакать или как-то по-иному открыто проявлять свое горе
даже на похоронах. Она уходила туда, где нет людей, и только там, наедине
с собой, оплакивала свое горе. Муж на похоронах супруги держался в сто-
роне от всех присутствующих. Из уважения к его горю его освобождали от
всех забот по организации похорон. Церемонией похорон руководил свекор
умершей или один из братьев мужа.
Широкое распространение у ингушей имело избегание между снохой
и родственниками мужа. Наиболее продолжительным было избегание ею
свекра и почтенных стариков рода. Сноха соблюдала табу имен всех старших
мужчин и женщин, близких родственников мужа. Свекра снохи обычно назы-
вали отцом (да), дедом (дада, дади); свекровь – нани, нана (бабушка, мать).
В их присутствии сноха не садилась, была немногословна. Продолжитель-
ность избегания молодой снохой свекра или свекрови в рассматриваемое
260
Ингуши
Казахская ССР, Кустанайская область,
г. Джетыгара. 1959 г.
Личный архив Х.М. Мартазановой

нами время уже во многом зависе-

ла от поведения самих стариков.
Иной свекор уже через некоторое
время после свадьбы заходил в
комнату, где находилась невестка,
и просил оказать ему ту или иную
услугу: подать воды, налить чай.
Эта просьба была предлогом,
чтобы заговорить со снохой и
прекратить избегание и молча-
ние. Невестка после некоторого
сопротивления подавала голос и
начинала односложно отвечать
на вопросы свекра, заставлять
старика долго себя упрашивать
неудобно. Но и в дальнейшем она
оставалась с ним немногословной
и старалась не докучать ему.
Обычай почтительного мол-
чания невестки со свекром со-
блюдался в отдельных семьях
годами или даже всю жизнь.
Анализ обычаев запретов и избе-
ганий у осетин, дагестанцев, чеченцев, кабардинцев и других народов Север-
ного Кавказа, Закавказья и Средней Азии позволяет сделать вывод о большом
их сходстве с ингушскими. О туркменах-йомудах Н.А. Кисляков, например,
пишет: «По здешним обычаям сноха никогда не называет своего свекра по
имени и не только не обращается к нему с вопросом, но даже отвечает через
посторонних или старшего, имеющего право разговаривать с ним свободно»
(Кисляков, 1969. С. 172). Подобные описания можно встретить и при харак-
теристике других названных выше народов.
Блюсти молчание со свекровью было труднее, чем со свекром. Женщины
совместно участвовали в домашнем хозяйстве, сноха выполняла все распо-
ряжения свекрови, выслушивала ее советы. Свекровь вскоре после свадьбы,
а то и в дни свадьбы заставляла невестку моттбаста («развязать язык»).
Если это происходило не в дни свадьбы, то свекровь организовывала в про-
цессе этого обряда праздничное угощение. Резали барана или птицу, при-
глашали близких родственников и соседей. Свекровь при этом дарила снохе
подарок, который, правда, не был обязательным. Обряд происходил следую-
щим образом. К столу приглашалась сноха. Свекровь и гости выражали ей
добрые пожелания. На этом торжестве свекровь преподносила подарок и тут
же просила ответного слова. Тем самым невестка якобы «развязывала язык»
(моттбоастар). После этого невестку сажали за стол вместе с молодыми
261
женщинами, а старшие размещались за отдельным столом. Невестка обслу-
живала обычно оба стола.
Тем не менее называть имя свекрови, свекра и их родителей (живых и
мертвых) сноха не могла даже за глаза. При упоминании имен родителей
мужа, его дедушки и бабушки, а так же всех его известных предков, пусть
даже давно умерших, благовоспитанная, по старым представлениям, женщи-
на выражала свое почтение легким привставанием. Однако при соблюдении
данного обычая высоко ценился такт, умеренность, искренность. Представ-
ляясь в незнакомом обществе, женщина, извинившись, могла назвать имя
мужа или его родных. Женщина, которая не умела пользоваться этим правом
и называла их изобретенными именами – эвфемизмами, вызывала смех, на-
смешки. Так, невестка Оалхазара (оалхазар – птица) Аушева из села Экажево
представлялась при знакомстве: «Сигала гIоллалелачуннус я со»  – «Я сноха
летающей по небу птицы» (Исламов, 1972. С. 114). Однако ингуши, уважая
обычаи других народов, были снисходительны к невесткам неингушкам, ко-
торые не знали запрета имен и не соблюдали его. С мягким юмором расска-
зывают об одной русской женщине, которая обращалась к свекру по имени
и отчеству «Берс Гушиевич» (у ингушей в повседневной жизни не принято
обращение по имени-отчеству). Тем не менее, несмотря на строгий этикет,
ингуши высоко ценят непосредственность, открытость и приветливое пове-
дение невестки.
Так называемые эвфемистические имена, как известно, по характеру свое-
го образования могут быть самыми различными. Они могут основываться на
внешнем признаке или особенностях характера человека: зIамига саг (мо-
лодой человек) или кIаьнк (мальчик), куравар (гордый), хозавар (красивый),
йоI (девушка), йиIиг (девочка), дошув (золото) и др. Часто использовали не-
полные, ласкательные формы имен: Хьусен – Хьуси, Дошлакъа – Даши, Му-
харбек – Мухьи, Юсуп – Юси, Малика – Мали, ПаьтIимат – ПятIи и др. Рас-
пространенной формой эвфемистических имен были имена с субституцией
начальных звуков: МурцIал – ХурцIал, Муса – Хуса, Дошлакъа – Кхошлакъа.
Имена могли основываться на указании отношения к лицу, имя которого для
невестки не было запретным: Хьаваймар  – «супруг Хавы», Маржананана  –
«мать Маржан», Хьавай да  – «отец Хавы»; на указание рода занятий, про-
фессии, национальности: студент, капитан, хьехархо  – «учитель»; названий
места жительства: вотзгалеравар  – назрановский, гIалийтIараяр  – город-
ская. Распространены были также имена родственников мужа, основанные
на родственных отношениях – наьна-йиша (сестра матери), наьна-воша (брат
матери), шуча (двоюродный брат или сестра по материнской линии), воша
(брат) и др. Искусство образования имен для родственников мужа обнаружи-
вает сходство у женщин народов Средней Азии (таджиков, узбеков, казахов)
(Кисляков, 1969. С. 182) и Кавказа.
Мужчины, зятья также сталкивались со всякого рода запретами. В частно-
сти, они должны были избегать стариков со стороны невесты. При вынужден-
ной встрече с ними, а также при общении с более молодыми родственниками
жены они должны были быть немногословными и почтительными. Готовность
быть им полезными, прийти на помощь в случае малейшей нужды считалась
важнейшим качеством хорошего зятя. Даже по прошествии большого време-
ни зять не мог видеться с тещей и старыми тетками жены. Нарушение этого
262
обычая, правда, считалось вызовом общественному мнению. Его соблюдали в
зависимости от семейных традиций и в прежние времена и в настоящее время.
Тем не менее, в среде, где так высоко ценилось самообладание, умение владеть
своими чувствами (дог дIахайташ яц), проявление такого интереса не одоб-
рялось. Зять оставался сдержанным и почтительным со старшими братьями и
сестрами жены очень долго, а то и всегда: не садился в их присутствии, даже
если они предлагали ему это сделать, был немногословен и всегда предупре-
дителен. В дальнейшем, если зять сумел себя хорошо зарекомендовать, отно-
шение к нему становилось более снисходительным: он уже не юнец, показал
себя, хватит с него (Косвен, 1961. С. 87–88). В присутствии родных, как своих,
так и жениных, мужчина должен был быть очень сдержанным и с собственны-
ми детьми. Он не брал их на руки, не ласкал, не утешал плачущих, не помогал
нуждающимся в помощи. По отношению к ним он всегда был требователен и
внешне категоричен. Присутствующие понимали истинные чувства отца и его
самообладание и поэтому негласно одобряли его. Отец, выражавший на людях
свою любовь к ребенку, беря его на руки, сажая на колени, проявлял, по мне-
нию ингушей, слабость, неумение владеть своими чувствами. Дед, в отличие
от отца, мог позволять себе такую слабость: он ласкал, целовал детей, брал их
на руки, сажал на колени, давал гостинцы.

ОБРЯДНОСТЬ ДЕТСКОГО ЦИКЛА

Благополучие семьи во многом определялось наличием большого числа
детей мужского пола. В семье, где уже были мальчики, рождение девочек
было событием радостным. Об этом свидетельствуют, например, такие жен-
ские имена, как «Дашув» – «Золото», «Кхокх» – «Голубка». Когда в семье дети
умирали или их рождалось мало, им давали имена: мальчикам – Ваха, девоч-
кам – Яха, что означало «Живи». При рождении большого количества детей
женского пола этимология женских имен менялась: «Цаэш»  – «Не нужна»,
«Тоийта»– «Хватит, достаточно», «Сацийта»  – «Остановись», «Прекрати».
Рождение мальчика всегда встречали с радостью. Дети 7–10 лет, узнав о
появлении ребенка, бежали, обгоняя друг друга, чтобы первыми сообщить
эту весть ближайшим родственникам и соседям. Маленьких «гонцов» возна-
граждали (деньгами, подарками, угощением и т. п.) – в зависимости от того,
насколько значимым было для них сообщение о рождении продолжателя рода.
Затем приходили родственники, соседи с поздравлениями и угощениями
(куры, пироги, чIаьпилгаш и т.п.), с пожеланиями: «Да будь он (новорожден-
ный) семи братьям брат, вашей защитой и опорой» и т.п. Семья готовила обед
для гостей, а в некоторых семьях проводили религиозный обряд  – мовлат.
Состоятельные семьи организовывали скачки с призами для победителей, в
которых принимали участие все желающие не только из села, но и со всей
округи.
Большое значение придавали выбору имени, старались подобрать имя
человека известного в селе или во всей Ингушетии. Считалось, что в этом
случае новорожденный станет таким же прославленным или храбрым, ува-
жаемым в народе за добродетели, как и человек, имя которого ему дали.
С распространением ислама стали нарекать детей именами Хасан, Хусейн,
263
 Бабушка с внуками
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2008 г.

Мухамед, Сайд, Фатима, Хава и др. Н.Ф. Грабовский писал: «У ингушей нет
раз и навсегда установленных имен для наречения новорожденных. Чаще
всего в этих случаях даются магометанские имена, но иногда ингуш любит
назвать своего ребенка каким-нибудь предметом, как например: Берд (Скала),
Оалхазар (птица), и т.д. Затем ингуши охотно дают имена в честь каких-ни-
будь уважаемых людей, не исключая русских...» (Грабовский,1876. С. 64).
Детям с раннего возраста прививали уважение к родителям. «Дети, как
мужского пола, так и женского пола, несмотря на возраст их находятся в пол-
ной зависимости от своих родителей, как от отца, так равно и от матери. Они
должны во всех отношениях им повиноваться со смирением и глубочайшим
почтением, принимать всякое от них приказание, безропотно исполнять их и
без сопротивления терпеть всякое наказание от своих родителей» (Леонто-
вич, 1882. С. 112).
В вопросе воспитания детей, приоритетным инструментом являлся при-
мер поведения родителей. Ребенка мужского пола не допускалось бить по
лицу и давать ему уничижительные клички, начиная уже с 5–6 лет с ним
разговаривали как с взрослым, «сюсюкание» и потакание капризам резко
осуждалось. От мальчика требовали терпеливо выносить боль и лишения;
вмешиваться в разговор окружающих взрослых считалось признаком не-
воспитанности. С раннего детства мальчика, родители брали его с собой на
264
Д.С. Гудантова. Дети на косьбе
Акварель
2013 г.
Личный архив С.А. Мерешкова

Д.С. Гудантова. Уроки вязания

Акварель
2013 г.
Личный архив С.А. Мерешкова

265
различные мероприятия, проходившие у родственников, так как ему нужно
было усвоить уроки общения с родными и узнать круг ближайших людей.
Старший сын в семье выступал практически в роли «заместителя» отца для
своих братьев и сестер, при этом даже минимальная разница в возрасте детей
ни играла значения. Даже в современности, младшие братья и сестры весьма
уважительно относятся к старшему брату, не допуская проявления какого
либо недостойного поведения.
Девочки воспитывались в атмосфере послушания и скромности; мать
приучала их к ведению домашнего хозяйства, поведению в обществе, це-
левым индикатором являлось понятие «сув» (благородная женщина). Через
простые понятия внушался этикет поведения женщины: не топать ногами,
не смеяться громко и хлопая ладонями, не повышать голос, вести беседу ла-
конично и т.п. Начиная с возраста в 7–8 лет мать учила девочек искусству
врачевания, оказания первой помощи, вышивке, ткачеству, кулинарии. Танец
ингушской женщины серьезно отличается от танцев соседних народов, здесь
недопустимы резкие движения, поднятие рук выше линии талии, недопусти-
мо шарканье ногами, взгляд должен быть опущен, но при этом скромность
должна сочетаться с достоинством, и культура танца была еще одним элемен-
том воспитания девочек.
В детской среде взрослыми поощрялись игры, развивающие логику,
находчивость и физические данные. Среди девочек были распространены
игры, ориентированные на ведение домашнего хозяйства и уход за детьми.
Для ингушских детей характерен быстрое приобщение к взрослой жизни,
и общество поддерживает этот процесс уважительным и одновременно
снисходительным отношением. Важнейший элемент воспитания  – личный
пример взрослых, к примеру, отраженный в поговорке «ЗIамгIа волчун гара
цхьа дакъа здел догIача, вокхагI волун гара ворх дакъа здел доагI»  – “Там
где младший проявит одну часть благородства/воспитания/этикета старший
проявляет семь частей благородства/воспитания/этикета».
Строгость отца по отношению к мальчикам и ласка по отношению к де-
вочкам компенсировалась обратным отношением матери: по отношению к
мальчику  – ласка и привязанность, и строгое отношение к девочке. Макси-
мум свободы и потакания капризам дети получали в основном от дедушек и
бабушек, они же служили надежной защитой от гнева родителей.
Очень редко использующимся элементом системы воспитания было
аталычество. Семьи, имевшие необходимые связи, могли отдать своих
детей в грузинские, аджарские семьи. Отдавали главным образом мальчи-
ков 7–14 лет. Широкого распространения аталычество в Ингушетии не
получило в силу неглубокой социальной дифференциации народа. Видимо,
аталычество проникло в Ингушетию лишь во второй половине XIX в. и
было заимствовано у соседних кавказских народов. «Аталычество или обы-
чай отдавать ребенка своего на воспитание в чужой род, вдали от Родины,
столь часто практиковавшееся у ...черкесского племени, кабардинцев, по-
граничных с ними осетин и кумыков, также совершенно чуждо настоящим
горным обитателям» (Далгат, 1925. С. 52). Аталыки учили ингушских
детей грамоте, и какому-нибудь мастерству. Практиковалась также отдача
одного из детей на воспитание или на постоянное жительство ближайшему
родственнику, бездетному брату, дяде, сестре. Тем самым родители оказы-
266
 Дедушка и внук во время намаза
Ингушетия, г. Назрань
Фото М.С. Евлоева, 2012 г.

вали помощь родственнику, не имеющему потомства. Передача на воспита-

ние ребенка никакими специальными обрядами не сопровождалась. Новая
семья, куда переходил ребенок, готовила праздничное угощение, в котором
родители ребенка могли принять участие.
Совершеннолетие для юноши наступало в 15–16 лет, когда ему по силам
уже было выполнять трудоемкие работы. С этого возраста он мог носить ору-
жие и, по адату, вступать в брак. Совершеннолетие знаменовалось также тем,
что юноша приезжал к дяде по материнской линии с подарком, который в
свою очередь дарил племяннику коня. Это позволяло юноше считаться взрос-
лым (Смирнова, 1968. С. 196).

ПОХОРОННО-ПОМИНАЛЬНАЯ ОБРЯДНОСТЬ
Ритуальные практики похоронно-поминальной обрядности ингушей
долгое время хранили в себе следы языческого и христианского периодов.
Со временем одни обряды изменялись или исчезали полностью, на их ме-
сте возникали другие. Это было связанно с социальными и экономическими
условиями развития общества и с переходом ингушского народа к другим,
более поздним религиям, которые также нашли свое отражение в ингушских
обрядовых практиках. Современные погребальные и поминальные обряды в
значительной мере отличаются от прежних, свойственных народу в предыду-
щие эпохи. Однако некоторые домонотеистические представления, которые
267
не противоречат положениям мусульманской религии о душе и смерти, суще-
ствуют в несколько ином варианте (Гостиева, Сергеева, 1996. С. 194). Они
тесно переплетены с нормами мусульманской религии.

Представление о смерти
Погребальный обряд наряду с другими обрядами жизненного цикла отно-
сится к переходным ритуалам: в его рамках происходит переход человека из
одного состояния (жизни) в другое (смерти). Ингуши, как и все мусульмане,
верят в загробную жизнь (ахирте), считая, что жизнь человека – лишь крат-
кий миг, от которого зависит вечное будущее. Поэтому очень важно строго
соблюдать все ритуалы, связанные с похоронно-поминальной обрядностью,
которая во многом определяется принадлежностью человека к тому или ино-
му религиозному братству.

Предсмертные обряды
Считается, что человек должен быть готов к смерти в любой момент, поэто-
му каждый член семьи должен иметь духовное завещание (васкет), в котором
он прописывает все что должны сделать в день его похорон и на поминки. Все
пожилые люди, как правило, имеют заготовленный саван (мерчи) и духовное
завещание. Если человек безнадежно болен или очень стар, то его никогда не
оставляют одного, так как он может умереть, не услышав молитвы, которую
читают для облегчения участи умирающего во время предсмертной агонии
(иасин). В случае смерти ребенка, не достигшего восьмилетнего возраста,
оповещают только ближайших родственников и ограничиваются маулидом,
не делая пышных похорон. На похороны ингуши приходят без приглашения.

Прощание с усопшим
Когда человек умирает, ему закрывают глаза, подвязывают подбородок
белой марлей и оставляют до тех пор, пока не будет подготовлено все не-
обходимое для омовения. Эту процедуру производит специально обученный
человек того же пола, что и умерший. Омывание делается бесплатно, однако
приглашенному на омовение даются деньги, сумма которых нигде и никем не
оговаривается, все зависит от финансовых возможностей семьи. При жела-
нии близкие родственники (независимо от их пола) могут совершать данную
процедуру сами, если они изъявили на то желание. Совершавший обмывание
покойника как можно быстрее должен и сам искупаться. После обмывания в
рот, уши и нос покойного закладывается белая медицинская вата, тем самым
предохраняя труп от насекомых, чтобы на более длительное время сохранить
тело от порчи.
Саван шьет человек, имеющий навыки в шитье, по предварительно сня-
тым с покойного меркам. Для савана подходит любая белая ткань: ситец, ба-
тист, бязь и т.п. Длина ткани для савана покойного определяется из расчета на
три оборота всего тела покойника и пять оборотов для покойницы. Под саван
нужно сшить нижнее белье. Для этого ткань складывают по росту покойного
на две части. Делают вырез горловины, в виде кимоно шьются рукава и пря-
мые штаны, независимо от пола, на остающиеся открытыми кисти надевают
268
 Разделка мяса на похоронах
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2006 г.

рукавицы, на ноги – бахилы. Все шьется из одной ткани. На женщину допол-

нительно надевают зеленую шелковую накидку, поверх которой и надевается
саван. Голову покойницы можно покрыть зеленым платком и надушить тело
духами, последнее допускается и для мужчин. Тело покойного, облаченного в
саван, перевязывают в трех местах: у колен, щиколоток и над головой. Неко-
торые покупают готовый саван с вышитыми айятами на груди и на головном
уборе. Их можно купить в магазинах «Исламский мир», некоторые привозят
их из Мекки после совершения хаджа.
В период траура запрещается заключать брачные союзы и проводить
любые увеселительные мероприятия; в некоторых семьях не включают те-
левизор и музыку в течение 40 и более дней. Близкие родственники покой-
ного в знак скорби некоторое время не бреются, а женщины не пользуются
макияжем, носят платок как минимум в течение 40 дней и надевают темную
одежду.
Каждый пришедший на похороны должен быть в головном уборе, жен-
щины надевают платок или шарф, закрывая волосы, а мужчины  – шляпы,
тюбетейки или шапки, в зависимости от времени года. На похороны род-
ственники приезжают вместе, мужчины заходят во двор первыми, а женщины
после них. Оплакивают покойного женщины, сильно кричать и причитать
нежелательно.
269
 Духовный центр мусульман Республики Ингушетия распространил в
мечетях решение, принятое 5 декабря 2005 г. на встрече имамов с муфтием
республики И. Хамхоевым, где отмечено, что «в первый день на похоронах
могут присутствовать только близкие родственницы: мать, бабушки, дочери,
внучки, сестры, двоюродные сестры, племянницы, снохи, их сестры, тети,
теща, жены двоюродных братьев». Остальные родственницы, знакомые,
приятельницы, сослуживцы и прочие могут приходить на похороны толь-
ко со второго дня. Такое решение призвано облегчить и без того тяжелый
день прощания с покойным. Близкие родственницы покойной или покойного
должны встречать всех, рассаживать с учетом возраста и степени родства,
приехавших из отдаленных мест надо покормить.
Соболезнования принимает один из старших в роду или близкий род-
ственник умершего. В течение трех первых дней с самого утра и до вечера
во дворе сидят почетные старейшины и рядом с ними, чуть поодаль – хозяин
дома. Это делается потому, что многие приходящие на похороны могут не
знать главу постигшей несчастье семьи. Мужчины, входя во двор, подходят
к сидящим, чтобы прочитать молитву и выразить соболезнование. Читает
молитву по выбору присутствующих старший или почитаемый человек из
числа присутствующих или вновь пришедших. Он должен вслух прочитать
молитву (дуа), а присутствующие должны поднять руки на уровень груди и
произнести «Амин». Наибольшие траты на похороны и поминки, как правило,
выпадают на долю зятя семьи. Он должен привезти на похороны жертвенное
животное или оплатить его покупку. Желающим оказать содействие в прове-
дении поминок разрешается самостоятельно выбрать какой-нибудь день и,
заранее оповестив семью покойного, привезти все необходимые продукты и
тем самым оказать посильную помощь.

Похороны
Хоронить покойника принято как можно быстрее, стараются уложиться в
течение нескольких часов, как только заканчивается подготовительная часть.
Но в ряде случаев, когда близкие родственники отсутствуют, похороны от-
кладывают на один день, но не более. Если покойника не предали земле в
первый день, то рядом с усопшим все время остаются его близкие и читают
молитвы. В комнате, где лежал покойник, следует читать молитвы и не гасить
свет в течение семи дней.
Главная роль по соблюдению похоронной обрядности возлагается на
мюридов. Первым делом ставят в известность главу мюридов (тхьамада)
данного населенного пункта. Он, в свою очередь, ставит в известность свое-
го заместителя (турка), который оповещает мюридов о смерти человека и
назначает время и место сбора.
Перед похоронами спрашивают, есть ли у покойного духовное завещание
(васкет), и если имеется, то знакомятся с его содержанием. Если кто-нибудь
из близких или родных изъявляет желание взять на себя все расходы, связан-
ные с похоронами, и выполнить все пункты завещания, то он совершает это
от всей души, безвозмездно (Албогачиева, 2009в. С. 68).
Погребению предшествуют мероприятия, связанные с поминовением
усопшего. Проводы покойного в последний путь, совершение над ним по-
270
гребальной молитвы и пребывание на похоронах до конца его захоронения –
эти деяния являются важными суннами (Ислам, 1991. С. 188). В Ингушетии
проводы покойного сопровождаются рядом действий, предшествующих по-
хоронам. Они имеют прямую связь с принадлежностью покойного к опре-
деленному братству. В каждом братстве существует своя особая специфика
подготовки тела покойного к погребению.
Так, у представителей накшбандийа во дворе дома, где умер человек, в
течение 3 дней не едят и не готовят пищу, поэтому обязанности по приготов-
лению поминальной пищи возлагаются на соседей. Представители тариката
накшбандииа, Овдимурдаш не режут жертвенное животное, как это делают
кунтахаджинцы и баталхаджинцы. Совершать обряд жертвоприношения
имеет право только человек, строго соблюдавший отправление намазов (ла-
маз дохадя воцаш). Во время забоя жертвенной скотины (коровы, быка) тело
животного располагают перпендикулярно к Каабе. При этом следует сказать,
в честь какого человека приносится в жертву это животное, обязательно
произнести имя его матери, а затем самого покойного. Мясо животного из
расчета 3–5 кг на семью раздается всем без исключения соседям, без учета
деления на братства. Широко практикуется раздача мяса и продуктов питания
беженцам и малоимущим.
Представители всех братств, за исключением накшбандийа, перед похо-
ронами выпекают 70 лепешек с сыром (чIапильг), обильно смазывают их топ-
леным маслом и раздают всем соседям по 2 штуки на семью. Приготовляется
халва из пшеничной или кукурузной муки и топленого масла с добавлением
сахарного песка и также раздается всем соседям по одному куску. По жела-
нию семьи эта милостыня раздается в течение первых семи дней. В братстве
накшбандийа разрешается раздавать милостыню в виде готовых продуктов
питания, не требующих специального приготовления (сахар, соль, чай, мука
и др.).
Когда завершаются подготовительные мероприятия, покойника укла-
дывают на ковер, подложив под голову подушку и накрыв тело одеялом из
зеленого атласа или другой ткани, и, открыв лицо в последний раз, выно-
сят на улицу. Каждый желающий может подойти и попрощаться, вспом-
нить покойного добрыми словами и пожелать ему прощения всех грехов
и рая на том свете. Перед выносом покойного со двора один из старших
мужчин обращается к присутствующим: «Прочтите за покойного молит-
вы и простите ему все обиды и маленькие долги. Если долги большие,
возьмите у родных и близких, дабы облегчить его участь в ином мире»
(ПМА, 2011).
Затем мюриды читают молитвы, покойника заворачивают в ковер, кладут
на носилки, и под громкий зикр (у кадырииа) и тихо (у накшбандийа) траур-
ная процессия отправляется на кладбище. Женщины не имеют права идти за
похоронной процессией и присутствовать на кладбище во время захороне-
ния. Если кладбище находится близко от села, то тело покойного на носилках
несут на плечах близкие родственники и друзья. Они сменяют друг друга по
очереди, прямо на ходу, так как носилки не разрешается опускать на землю
до самой могилы.
Могилу роют бесплатно физически крепкие молодые люди, независимо
от степени их родства с покойным. Кунтахаджинцы приносят на кладбище
271
 Ингушское кладбище в с. Базоркино
Северная Осетия-Алания, Пригородный район, с. Чермен
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2002 г.
МАЭ РАН № 2214-15

Вид на кладбище
На переднем плане дом для хранения погребального инвентаря
Назрановский район, с. Гази-Юрит
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2002 г.
МАЭ РАН № 2214-9

272
еду и кормят их, среди накшбандийа такой практики нет. Могила имеет
прямоугольную форму, ее длина обычно равна 2 м, но может быть увели-
чена или уменьшена в зависимости от роста покойника, ширина  – 70 см.
Глубина отмеряется семью штыками лопаты для мужчин и девятью для
женщин. Если могила вырыта и по каким-то причинам осталась неисполь-
зованной, то в ней нельзя хоронить, ее засыпают снова (Албогачиева, 2009в.
С. 70–71).
Кладбище имеется в каждом большом селе, оно бывает поделено на ро-
довые участки, покойников из этого рода хоронят только там, независимо от
того, где он жил и к какому братству принадлежал. У ингушей, как и у мно-
гих других народов, принято погребать покойника только на земле предков,
поэтому, если смерть настигла человека за пределами Ингушетии, его тело
перевозят на родину.
После осетино-ингушского конфликта 1992 г. между Назранью и Канты-
шевом появилось мемориальное кладбище жертв конфликта. Но со временем
на этом кладбище стали хоронить беженцев из Северной Осетии, родовые
кладбища которых находятся на территории РСО-А (поскольку перевозка
тела покойного через блокпосты очень сложна), а также погибших за преде-
лами Ингушетии, убитых во время несения воинской службы или погибших
насильственной смертью.
На кладбище тело покойного перекладывают на брезент и опускают в мо-
гилу, куда предварительно спускаются два близких родственника. В могиле
имеется подбой, куда помещают тело, развязав узлы на саване и повернув
тело лицом к Каабе. В отдельных братствах имеются различия погребаль-
ных процедур. Так, накшбандийа и баталхаджинцы делают подбой с левой
стороны: якобы так был захоронен пророк Мухаммад. Кунтахаджинцы дела-
ют подбой с правой стороны, тем самым выражая уважение к пророку, ибо
подбой получается как бы сзади подбоя в могиле Мухаммада (ПМА. АМАЭ.
Ф. К-I. Оп. 2. Д. 1769. Л. 1–2). Оба варианта считаются допустимыми, не
противоречащими шариату, так как тело покойного в любом случае обращено
к Мекке. Затем подбой закрывают досками и для их закрепления заставляют
саманными кирпичами и засыпают землей.
Над могилой в изголовье устанавливается памятник (чурт), предпочти-
тельно в тот же день. Обычно он бывает прямоугольной формы с овальным
верхом, с изображением звезды и полумесяца, с фамилией, именем, отчеством
и годами жизни покойного. Памятники делаются из различных материалов,
от бетонных до мраморных, без изображения покойного.
После завершения этих процедур кунтахаджинцы совершают три круга
быстрого зикра вокруг могилы покойного. Кунта-Хаджи говорил, что если
сделать это, то ангелы будут просить Аллаха милости и снисхождения к усоп-
шему. Последняя процедура, которую следует совершить,  – полить водой
из кувшина контуры могилы. После этого необходимо еще какое-то время
оставаться у могилы и читать молитвы, прося у Великого Аллаха о спасении
души покойного.
Похоронная процессия по дороге домой с кладбища и уже после воз-
вращение в дом покойного исполняет различные религиозные песнопения
(назмы).
273
 Поминки
Среди кунтахаджинцев принято в течение первых трех вечеров совершать
в доме покойного зикр, который может начинаться в 9 часов и продолжаться
до утренней зари. В народе считается, что если зикр продолжается долго и
слаженно, это хороший признак: покойника, в память о котором он совершен,
ждет милость Аллаха и рай. Обряд совершения зикра имеет отличия в разных
братствах. «Баталхаджинцы исполняют зикр громко, покачиваясь на месте и
хлопая в ладоши, но при этом они не движутся по кругу, подобно кунтахад-
жинцам, и не подпрыгивают так интенсивно, как баматгирихаджинцы» (Акаев,
1994. С. 94). В отличае от кунтахаджинцев, баталхаджинцы не делают много-
часового зикра. Члены братства Баматгири-хаджи во время исполнения зикра
мотают головой вперед и назад (Акаев, 1994. С. 91–92), при этом подпрыги-
вают на месте попеременно с одной ноги на другую. Кроме накшбандийа все
остальные братства собирают мюридов на 7-ю и 40-ю ночь, когда совершается
громкий зикр и читаются молитвы за душу покойного. После окончания зикра
мюридов угощают едой. Через некоторое время после смерти человека его
вещи раздают родственникам или бедным людям (икхат де).
У ингушей сохраняются определенные представления о загробной жиз-
ни и культе предков. Независимо от того, к какому тарикату они относятся,

Дерево с поминальными лоскутками

Чеченская республика. Веденский район, с. Хажи-Эвла
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2012 г.

274
каждый четверг до заката солнца все семьи дают «милостыню» трем-пяти
своим ближайшим соседям. Культ предков проявляется и в бытующим в на-
стоящее время обычае не произносить ложную клятву. Ингуши в особых слу-
чаях клянутся могилой покойного отца (Са да вахачу кашатор). Этот обычай
имеет широкое распространение.
По истечении 38 дней на 39-ю ночь устраивают поминки. Поминки могут
проходить в виде поминальной трапезы с чтением молитв и с совершением
зикра или в форме раздачи продуктов и мяса жертвенного животного. В зави-
симости от финансовых возможностей устроителя поминок они могут сопро-
вождаться одновременной трапезой, зикром и раздачей набора продуктов. Все
зависит от возможностей и желания семьи, но чаще всего это пачка сахара,
чая, фиников, домашней халвы. Четко установленных сроков для проведения
поминок не существует, хотя большинство людей предпочитают делать это
на годовщину смерти или в дни мусульманского праздника Ураза-байрам.
Принято, что только женщины приносят на поминки приготовленные
дома пироги и торты, покупают готовую еду или приносят деньги. Все при-
несенные продукты ставят на стол, для угощения гостей. Желательно, чтобы
на поминках каждый пришедший что-нибудь поел (Пчелинцева, Соловьева,
2005. С. 202). В поминальные дни могут принести в жертву корову или быка,
готовят национальные блюда. Вечером (в зависимости от братства) соби-
раются мюриды и совершают громкий зикр, заканчивающийся угощением.
Такого рода поминки по желанию делают по истечении одного года, но это
необязательно, так как они очень разорительны, как писал еще Ч. Ахриев
(Ахриев, 1870б. С. 32). В последнее время есть случаи проведения похорон и
поминок без элементов традиционного ислама, только с соблюдением норм
шариата.

275
 ГЛАВА 6

ОБЩЕСТВЕННЫЙ БЫТ

ОБЫЧАЙ ВЗАИМОПОМОЩИ

О
бычай взаимопомощи белхий (белхий – коллективная помощь) имел
и имеет широкое бытование в ингушском обществе. Это совместный
неоплачиваемый труд, имеющий добровольный характер (Исаев, 2010.
С. 47). На различных этапах существования ингушского общества значение
обычая взаимопомощи то возрастало, то убывало, но сам обычай не исчезал
никогда. К нему обращались при строительстве дома, при сельскохозяйствен-
ных работах, при других занятиях, когда необходима была помощь соседей,
односельчан, друзей. Помощь требовалась и на свадьбах, праздниках, похоро-
нах, поминках. Каждая семья знала, что при необходимости она получит без-
возмездную помощь. Сложные природно-климатические условия, преобла-
дание ручного труда способствовали сохранению белхий. Трудоемкими были
работы по установлению балок и опор, закладка фундамента, строительство
башен и т.д. Нанимать для этого большое количество рабочих было довольно
затратно, да и трудно было найти эту рабочую силу, так как ингуш к ингушу
никогда на работу не нанимался. Другое дело – использовать коллективный
труд родственников, соседей (Зязиков, 2012. С. 79).
Обычай взаимопомощи являлся мощным фактором формирования нрав-
ственного поведения людей. Участие в общественном и коллективном тру-
де раскрывало качества людей, их желание или нежелание быть полезным
другому. Местное сообщество высоко ценило трудолюбие. Характеристика,
данная молодому человеку старейшинами, закреплялась в народе, и он слыл
трудолюбивым, ответственным и умным. Трудовая взаимопомощь была и
значительным культурным явлением, важным звеном общественного быта
социума. Вся совместная трудовая деятельность производилась на добро-
вольной основе и безвозмездно, устраивалось лишь общее угощение. Опла-
чивался только труд наемных рабочих.
Существовал особый ритуал проведения коллективных работ. Например,
приходя во двор, где устраивались белхий, говорили: «Пусть ваш труд будет
счастливым и благодатным – ираз долаж беркате хилба шун болх». Расхо-
дились участники коллективных работ после взаимных благопожеланий.
276
Хозяева благодарили всех, при этом отмечая большой личный вклад в проде-
ланную работу каждого: говорили, что именно благодаря участию конкрет-
ного человека удалось сделать такой объем работы, который семья смогла бы
сделать за полгода или год и т.п. Помощники в свою очередь, уходя, желали
счастливой жизни хозяевам (ираз долаж беркате вахар хилда шоан): «Чтобы
в вашем доме не иссякал мир, согласие и достаток – им беркат ма эшал да
укъ цагI».
Если родственник или сосед мог принять участие в белхий, но не делал
этого, он тем самым ставил себя вне коллектива, а этого сельский житель
позволить себе не мог; не зря в народе говорили: «Погас очаг у того, кто
поссорился с селом –юртаца ийгIачачун кIур лекъаб» (Зязиков, 2012. С. 78).
Белхий были многообразны как по форме их организации, так и по видам
выполняемых работ. Существовал обязательный вид взаимопомощи, на кото-
рый по решению схода должны были явиться все члены общины. Чаще всего
к такому виду помощи прибегали при решении общественных нужд, напри-
мер, при строительстве мостов, ремонте дорог, заготовке дров для школ и
мечетей или изготовлении саманного кирпича для кладбища (им укрепляется
могила покойника) и т.д. В назначенный день собиралась вся община, целыми
семьями – с женами и детьми. Ингуши считают, что для человека важно не
только умение работать, но и умение жить в мире и согласии. Поэтому детей
обучали коллективному труду с раннего детства. О ленивых говорили: упаси
нас от тех, кто на работу ленив, а кашу есть прыток – балха-мекъа, худар даI
кадай волчох вай лорадолда. В каждом обществе были юноши и девушки,
являвшиеся образцом для подражания, своим трудом и тактом заслужившие
уважение в обществе. Их ставили в пример: «Кто любит труд, того любят
все», – говорят ингуши (болх безар наха веза).
Существовала поочередная взаимопомощь, когда пригласивший помогать
обязан был прийти в свою очередь на помощь к каждому у него работавшему
и таким образом, отработать по очереди на подобных же видах работ. Ме-
тодом жеребьевки или по взаимному согласию устанавливался график, по
которому очередь переходила от одного к другому. Чаще всего такая взаи-
мопомощь была необходима сельским жителям во время пахоты и уборки и
т.д. В этот период особое внимание уделялось семье, потерявшей кормильца
(Кудусова-Долакова, 2005. С. 78). Родственники и односельчане оказывали
посильную помощь в первую очередь именно таким семьям и лишь после
этого помогали другим нуждающимся.
Существовала и индивидуальная взаимопомощь по личной просьбе че-
ловека, нуждающегося в коллективной помощи. Каждая семья готовилась к
белхий заранее, так как нужно было приготовить угощение для работающих
людей и подумать о формах увеселения гостей (Маргошвили, 1990. С. 110).
Во время белхий хозяин должен был быть любезен и приветлив с помощника-
ми, не следовало делать им замечания, принуждать, указывать, как и сколько
кто-либо должен работать. Таков этикет поведения, которого должен был
придерживаться хозяин, чтобы не обидеть человека, пришедшего помочь.
Взаимопомощь условно можно поделить на трудовую и материальную.
К трудовой относится прежде всего помощь в сезон сельскохозяйственных
работ. В весенне-летний период объединялись для пахоты, посева, прополки,
осенью – для сбора урожая, скирдования, обмолота, веяния и т.д.
277
 Коллективная работа на строительстве дома
Сунженский район, с. Мужичи. 1950-е годы
Личный архив М.М. Картоева

В коллективной взаимопомощи чаще всего участвовали все члены обще-

ства без половозрастного деления, однако некоторые виды работ требовали
участия определенной группы. Исследователи отмечают: «На белхи сходился
широкий круг родственников и соседей, которые заготавливали необходимый
материал. В последующие белхи выкладывали стены, сооружали крышу, об-
мазывали дом снаружи и изнутри. В работах принимала участие молодежь.
Везде слышались разговоры, шутки, смех. Для приглашенных готовили уго-
щение» (Великая, Даутова, Хасиев, 1992. С. 63). Одна из девушек обычно
играла на гармони. Заканчивались белхий общим ужином и танцами с шуточ-
ным сватовством. Поэтому сельская молодежь, не избалованная праздным
досугом, шла на такие работы с охотой.
На прополку оасар де, например, обычно приглашали женщин, которых
извещали заранее о предстоящей работе, чтобы они могли подготовиться и
высвободить этот день от своих домашних дел. Чаще всего подобный график
в семье составляла старшая женщина. Собравшись в условленном месте, шли
помогать нуждающимся. Выходя на сельскохозяйственные работы, все участ-
ницы брали с собой какую-нибудь еду, чтобы затем в поле сообща пообедать.
Девушки и молодые женщины собирались также и на коллективные работы
во время ремонта помещения или строительства дома. Чаще такой вид взаи-
мопомощи устраивали в теплое время года. Женская работа заключалась в
обмазке стен и побелке, девочки подносили глину и выполняли подсобные
работы.
278
 Осенью, после уборки урожая, устраивали белхий для расчесывания шер-
сти, на это мероприятие приглашались чаще всего молодые девушки; парни
приходили без приглашения, так как после завершения работы всех участни-
ков белхий щедро угощали и развлекали. Приняв участие в белхий, после тя-
желого трудового дня молодежь весело проводила время на открытом возду-
хе. Вопросы-загадки в виде головоломок, игра на гармошке, зажигательные
танцы у костра снимали усталость. Следует отметить, что на белхий молодые
люди знакомились и общались, так как других способов для знакомства было
очень мало. Многие с нетерпением ждали очередных белхий, так как это
давало возможность еще раз встретиться с понравившимся человеком или
завести новое знакомство. Если работа продолжалась до глубокой ночи, то
туда приходили близкие родственницы девушек или их братья.
Женскими занятиями были валяние войлока, сукна, ощипывание гусей,
шитье и т.д. Женщины по очереди собирались друг у друга, чтобы обработать
шерсть и изготовить войлок. Постиранную и высушенную шерсть обрабаты-
вали долгими зимними ночами. Так, на изготовление бурки женщина должна
была бы потратить 10–12 полных рабочих дней, что лишало ее возможности
заниматься другими делами, поэтому белхий имели широкое распространение.
Кроме того, участие в белхий отчасти отвлекало женщину от повседневности
(Хасбулатова, 1983. С. 53). Оказывалась взаимопомощь и при подготовке
приданого. Отсутствие промышленных товаров и их дороговизна вынуждали
женщин готовить приданое по возможности самим или с помощью других
женщин. Так, совместно изготовляли шерстяное одеяло (тхан юрагI), пухо-
вые подушки (бедар гIайбаж), шили, вышивали и украшали одежду и т.д.
Мужскими видами труда считались закладка фундамента, кровля крыши,
обмолот и веяние зерна, пахота, покос, заготовка дров и т.д. Взаимопомощь
распространялась и на стрижку овец (устагI ларга), это был сложный про-
цесс, особенно когда в хозяйстве было много овец. Естественно, он требовал
привлечения дополнительной рабочей силы – эту функцию выполняли род-
ственники, друзья, соседи.
Широко практиковалось у ингушей также объединение двух или трех
хозяйств для совместной обработки поля в весенне-осенний сезон (Геладзе,
1987. С. 41). Объединение возникало в результате недостатка в отдельном
хозяйстве рабочего скота (супряга), изредка – инвентаря, а в некоторых семь-
ях – рабочей силы. Даже в настоящее время жители горных местностей и
некоторых других районов Ингушетии прибегают к такому виду помощи,
предварительно договорившись с обладателями лошади и инвентаря, так как
обработка земли тракторами в труднодоступных местах невозможна. Такие
объединения более характерны между родственниками и близкими друзьями
и соседями.
Другой формой взаимопомощи была материальная. Ее оказывали при
несчастных случаях (пожарах, неурожаях, кровной мести и т.д.), а также она
распространялась на семейно-бытовые обряды (свадьба, похороны). Помощь
родственников и соседей, очень сильно поддерживала семью как материаль-
но, так и морально.
Считается, что именно повсеместное использование обычая белхий по-
зволило народу, возвратившемуся из депортации в середине 1950-х годов
быстро восстановить утраченные жилища и поставить на ноги хозяйство.
279
 Обычай взаимопомощи играл и играет важную роль в жизни народа; он
живет в быту ингушского народа и сегодня, объединяя в различных жизнен-
ных ситуациях: от совместной работы по строительству дома до свадебной
и похоронной церемонии. Как и прежде, он оказывает положительную роль
не только как материальное или трудовое подспорье в хозяйстве, но и дает
возможность для сближения людей и уверенность во взаимопомощи и взаи-
мовыручке.

ГОСТЕПРИИМСТВО, КУНАЧЕСТВО
И ПОБРАТИМСТВО
Обычай гостеприимства у ингушского народа, каки у всех народов Север-
ного Кавказа, получил широкое распространение. «Гостеприимстворазвито у
ингушей повсюду и не в меньшей степени, чем у соседних горских народов –
осетин, чеченцев, дагестанцев и др.» (Далгат, 1929. С. 312). Этот обычай
своими корнями ухолит в далекое прошлое, в период господства родового
строя. Гостеприимство и куначество были вызваны жизненной необходи-
мостью развития социально-экономических связей между территориально
разобщенными народами и фамилиями. Значение этих контактов трудно пе-
реоценить для развития торговли, а в военных условиях и для целей зашиты
и обороны.
Путник  – гость, кроме того он был почти единственным глашатаем,
информатором о всех происшествиях и новостях края и за его пределами.
В дом, где останавливался гость, приходили мужчины всего аула не только
отдать ему дань уважения, но и получить информацию о внешнем мире. На
протяжении всей истории ингушей гостеприимство превратилось в одну из
замечательных традиций народа. «Верность долгу гостеприимства,  – писал
Н, Яковлев, – еще сохранялась у ингушей от тех древних времен, когда этот
обычай был единственным средством упрочения и развития торговли и сно-
шений между отдельными племенами» (Яковлев, 1925а. С. 25). «Опасные
тяжелые горные дороги, отсутствие общественных и частных учреждений и
предприятий в виде гостиниц или хотя бы постоялых дворов породили мол-
чаливый, какбы негласный договор, сущность которого – обязательная, вни-
мательная заботливость домохозяина о возможном удобстве и безопасности
гостя, раз таковой зашел к нему» (Пожидаев, 1926. С. 104).
В XIX в. горское гостеприимство приобретало и широкий политический
смысл. «Гонимые царской администрацией, угнетенные люди разных на-
циональностей находили приют и гостеприимство в гораху сочувствующих
им горцев. По понятиям горцев, гость – лицо священное для них», – писал
Н.Ф. Грабовский (Грабовский, 1876. С. 16). Обязанности гостеприимства рас-
пространялись на любого мирно вошедшего во двор дома или вступившего
на землю, принадлежащую хозяину (Саидов, 1964. С. 139). О гостеприимстве
географ Н.К. Зейдлиц писал: «Приезжего в аул русского все почтенные жи-
тели встречают пожатием руки, уезжающего нередко провожает почтенная
хозяйка, желая ему счастливой дороги» (Зейдлиц, 1873. С. 4).
В народе и сейчас часто любят употреблять поговорку о том, чтовслед за
гостем в дом хозяина приходит добро. Самую лучшую пищу, самую лучшую
280
постель в доме всегда предоставляли гостю. Состоятельные семьи в прошлом,
строили для гостей в укромном месте двора специальную кунацкую хьаь-
ша-цIа, состоящую па одной или двух комнат н коридора. В этом доме или
комнатах размещали лучшую утварь, посуду, постельные принадлежности,
мебель. В кунацкой должно было быть обязательно спальное ложе мотт.
Как правило, у состоятельных людей уже во второй половине XIX в. были
кровати маьнги, у бедных эту функцию выполняли нары дахчах баья менги.
В углу были сложены несколько комплектов постельного белья, накрытые
домотканным шерстяным паласом истинг. Нары застилались коврами или
паласами. На стенах кунацкой висели кинжал, огнестрельное оружие, кнут,
бурка хозяина.Гостей всегда усаживалина нары, хозяин и односельчане раз-
мешались на стульях. В одной из комнат, если кунацкая состояла из несколь-
ких помещений, держали запасы продуктов, предназначенные для гостей. В
отсутствие гостя в кунацкой отдыхал хозяин. Сюда же со своими друзьями
приходили и старшие сыновья. Гостем считался любой, приезжий, заблуд-
ший. Его встречали радушно, если е он пришел глубокой ночью.
Законы гостеприимства распространялись и на иноплеменника. Гостем
считался и тот, кто оказывался в селе проездом. Человека, неприветливо
встретившего гостя, осуждали, он терял уважение и престиж у народа. Со-
гласно полевым материалам, в давние времена в одно из сел приехали два
торговца штучными промышленными товарами для обмена на сельскохозяй-
ственные продукты. Мужчины из одной ингушской семьи перебили торгов-
цев и отняли у них неновой товар. На следующий день молва об этом случае
облетела не только село, но и всю Ингушетию. Дом этой семьи был разрушен
сельчанами, члены семьи преданы проклятию и изгнаныиз страны. Прокля-
тие было объявлено и всем тем ингушам, которые, проходя мимо, не бросали
бы камня в то место, где стоял дом грабителей и не посылали бы проклятия
в их адрес. На том месте, говорит предание, и сейчас стоят курганы камней,
напоминая собою о наказании за нарушение закона гостеприимства. Такой же
обычай бил распространен и у чеченского народа, «Подобную кучу, обычно
воздвигнутую возле дороги, чеченцы называют кIарлагI… Преступлением, за
которое могли воздвигнуть карлаг, считалось убийство гостя или прощенного
кровника, надругательство надтрупом убитого противника, прелюбодеяние,
убийство женщины из мести, воровство и др.» (Саидов, 1964. С. 122).
Обычаи гостеприимства у ингушей способствовали развитию интерна-
циональных чувств, дружеских отношений с представителями других наро-
дов, особенно с соседними, а позже и с русским (0черки истории ЧИАССР,
1967. С. 312). Б. Далгат пишет: «...сеют редьку, лук или что другое – ингуш
говорит: “Это пригодится для гостя”. И так во всем» (Далгат, 1929. С. 312).
Строгое соблюдение обычая гостеприимства требовалось от всех ингушей,
как состоятельных, так и бедных. «Несмотря на самую жалкую обстановку
жилища, нищету и бедность, встречаемые почти на каждом шагу, горцы отли-
чаются чрезвычайно радушным гостеприимством» (Грабовский, 1876. С. 15).
Н.Ф. Яковлев записал ингушскую народную песню о мальчике Гази, которая
в художественной форме раскрывает традиционное гостеприимство. Содер-
жание ее таково. За сына Олдана – мальчика Гази – еще при жизни отца была
засватана кабардинская княжна. Однажды к нему одновременно пришли с
тремя важными известиями: о том, что вечером его посетят кунаки (друзья)
281
его покойного отца из Кабарды, о том, что в это же время убийца его отца
будет переходить мост и, наконец, о том, что его невесту этой ночью отдадут
замуж за другого. Гази растерялся, не зная, что важнее решить раньше всего.
На помощь ему пришла мать. Она сказала: «Пусть уходит твой враг: настанет
час, и покарает его твоя пуля, и княжна не уйдет от тебя, если суждено тебе
жениться на ней. Но кунаков надо принять так, как принимал их всегда твой
отец. Это – самое важное и неотложное дело». Гази последовал совету матери
и с почетом принялгостей, И только уложив гостей спать, Гази выполнил и
остальные свои обязанности: рассчитался с убийцей, успел прийти на по-
мощь невесте. А утром с помощью гостей уладил миром все дола (Яковлева,
1925. С. 15–16). О том, что ингуши высоко чтили гостеприимство, говорит
и такое предание парода, Если в гости приходили уважаемые люди Ингуше-
тии или особо почитаемые родственники семьи (родственники со стороны
зятя,снохи, старые родственники со стороны деда, бабушки, отца и матери)не
зная, что данную семью постигло горе, их принимали так, как будто ничего
не произошло. Если в доме покойник, его прятали в дальнюю комнатуилиего
ложе задвигали под кровать, а гостей встречали с улыбкой, дабы не омрачить
их настроение. Лишь проводив их с почестями,хозяева продолжали похорон-
ную процессию, панихиду.
Эти предания подчеркивают то значение, которое в народе придают обы-
чаю гостеприимства, а такте подчеркивается роль женщины как хранитель-
ницы народных обычаев и традиций. Приветствовать кунака приходили все
члены семьи, родственники, а также соседи. С гостями беседовали старшие
члены семьи, молодежь (мужская) молча стояла у входа и была готова ока-
зать все необходимые услуги: подать огонь, чтобы гость мог закурить, воду,
чтобы он мог помыть руки, помочь ему снять сапоги, принести и унести
(шу) – угощение и т.д.
Как только гость входил во двор, хозяйка шла к очагу готовить для него
угощение. Чтобы не смущать гостей и создать им обстановку для отдыха
и покоя, хозяева уходили и оставляли с ними только одного родственника
или оставляли одних. Для того, чтобы развлечь почетных гостей, устраи-
вали танцы, для чего приглашали молодых родственников и соседей. Когда
гости ложились спать, женщины-хозяйки (обычно снохи) чистили им одеж-
ду» стирали и штопали носки, мыли обувь. После трех дней пребывания у
кунака гость или гостья делали попытку принять участие в хозяйских делах.
Им обычно разрешали выполнять наиболее легкие, приятные виды работ.
Женщинам, например, разрешали шить, вышивать, готовить сладкие блюда.
Все члены семьи – от мала до велика – во время пребывания оказывали ему
всяческое внимание. Такой прием вызывал у гостя дружеские чувства. Под-
держивать н развивать далее дружеские отношения считалось долгом каждо-
го уважающего человека.
Наряду с гостеприимством у ингушей были распространены и такие со-
циальные институты, как куначество и побратимство.
Обычай названного родства  – куначество доттагIал оформлялся спе-
циальным ритуалом, который сводился к тому, что двое мужчин на основе
крепкой дружбы клялись друг другу в вечной верности, взаимоподдержке,
взаимопомощи. Н.П. Гриценко приводит факты распространения куначе-
ства между ингушами, чеченцами и русскими казаками еще в древнейшие
282
времена. «Русские крепостные крестьяне, казаки, солдаты находили приют
и гостеприимство у ингушей и чеченцев» (Гриценко, 1974). Ингушский уче-
ный, профессор Д.Д. Мальсагов на языковом материале показал дружествен-
ные связи древних вайнахов и восточных славян, установив, в частности, ин-
гушское происхождение имени Овлура, спасшего новгород-северского князя
Игоря Святославича из половецкого пленения в II85 г., что убедительно под-
тверждает бытование традиционных институтов куначества и побратимства
еще в древности» (Мальсагов, 1959. С. 76).
Известно было и побратимство вошал. Так, в «Сборнике сведений о кав-
казских горцах» в разделе «Присяжные друзья  – кунаки» описана одна из
форм обрядов установления побратимства кавказцев Вот как автор описыва-
ет этот обряд: «Сделаться присяжными друзьями – значит сделаться брать-
ями. Обряд совершения братства самый простой: обыкновенно, два новые
друга пьют пополам стакан водки или молока и в этот стакан должна быть
брошена серебряная или золотая монета. Бросается эта монета в стакан того,
кто заискивает дружбу, а достается она тому, у которого заискивают. Но если
делаются друзьями те, которые прежде были врагами за убийство брата и
вообщеродственника, то в таком случае обряд совершения братства изменя-
ется. Все родственники кровника и он сам отправляютсяна могилу убитого
им; трое суток простояв на могиле, как бы прося прощения у убитого, они
отправляются к его родственникам. Затем несколько человек из родствен-
ников кровника и он сосут грудь матери убитого им. Тогда они делаются
братьями родственников убитого» а сам кровник – сыном матери убитого им»
(Народные сказания кавказских горцев, 1870. С. 15). Эти обычаи распростра-
нялись не только на соплеменников, но представителей других националь-
ностей. В основе социальных институтов куначества и побратимства лежали
социально-экономические н культурные связи между народами в условиях
патриархально-феодальных отношений и полунатурального хозяйства. Они
занимали видное место в общественном биту кавказских народов. Семьи ку-
наков постоянно общались между собой и были наиболее чтимыми гостями
друг у друга. Они принимали самое деятельное участие в делах друг друга:
в случае кровной мести, женитьбы, замужества членов одной из семей и др.,
они разделяли все тяготы и радости. Еще Ф.И. Леонтович отмечал, что ку-
начество почитается наравне с родством (Леонтович, I882. С. 101). Нередко
куначество закреплялось установлением брачных связей между членами их
семей. «Куначество способствовало упрочению и развитию культурно-исто-
рических взаимоотношений между пародами Кавказа. Большая роль этого
обычая заключается в развитии добрососедских взаимоотношений нахов и
грузин (Итонишвили, 1971. С. 16).
Задолго до конца XIX в. установление искусственного родства у ингушей
выполняло сравнительно значимые социальные функции. Так, при обнаруже-
нии кражи виновник с возмещением украденного и с повинной головой шел
к пострадавшему вместе со стариками из семьи или рода. В процессе при-
мирения стороны договаривались считать друг друга родственниками. Как
правило, такого типа родственные связи не бывали прочными. Побратимству
способствовало и существование кровной мести, являясь некоторым регуля-
тором общественных взаимоотношении и сдерживающим началом.
283
 Но с конца XIX  – начала XX в. в связи с развитием товарно-денежных
отношений куначество потеряло свой первоначальный социально-экономи-
ческий смысл.
Установление побратимства происходило по разным поводам. Так, брата-
лись друзья, желающие стать еще более близкими, братались односельчане,
желающие заключить дружеский союз (доттагIал, вошал) (букв. дружбу,
братство). Побратимство устанавливалось тремя путями: клятвой в присут-
ствии друзей и старших; кровосмещением, для чего побратимы делали на
руках надрезы и смешивали капли крови; питьем молока из одной чаши, в ко-
торую как символ чистоты и верности клали золотое кольцо. Символический
этой последней формы обряда – чтобы дружба навеки «не ржавела». После
свершения одного из этих символических действий названные братья обме-
нивались личными вещами: шашками, башлыками, бурками и др., что также
символизировало братство. О совершении обряда побратимства сообщалось
семьям и близким родственникам обеих сторон. В честь этого большого со-
бытия у одного из названных братьев устраивали обед, куда приглашались
друзья побратимов и члены их семей. С этого момента обе стороны принима-
ли на себя традиционные обязанности истинных родственников. Названные
братья ближе всяких родственников, даже ближе чем единоутробные братья.
В случае убийства одного из них другой обязан мстить за его кровь как за
родного брата (Яковлев, 1925а. С. 48).
Среди женщин рассматриваемые социальные институты широкого разви-
тия не получили. В отдельных случаях две подруги объявляли себя сестрами,
обменивались личными вещами, кольцами и клялись сохранить верность на
всю жизнь. Как правило, после того, как девушки выходили замуж.такое род-
ство прерывалось, так как заботы, многочисленные хозяйственные обязанно-
сти, зависимость от мужа мешали им поддерживать отношения. «Посестрие
бывает только до замужества. Для этого девушки меняются платьями» (Дал-
гат, I929. С. 312). Старики помнят случаи, когда и женщины преклонного
возраста продолжали поддерживать отношения названных сестер, бывая друг
у друга по случаю торжеств.
Таким образом, дореволюционная семья ингушей, равно как и ее отдель-
ные члены, была включена в широкую систему не только родственных связей,
но и связей, возникших на основе побратимства и куначества. В настоящее
время институт побратимства и куначества изжит из жизни общества. Обы-
чай гостеприимства еще не утратил своей функции и продолжает играть важ-
ную роль в общественной жизни ингушского народа, выполняя свои основ-
ные функции (оказание приема нуждающимся в ночлеге, как форма общения
между людьми, как форма общения с другими народами и т.д.).

КРОВНАЯ МЕСТЬ
Обычай кровной мести являлся механизмом реагирования на нарушение
социальных установлений, исполнял роль государственного института, ре-
гулировавшего взаимоотношения между членами общества, предотвращал
преступления и наказывал преступников. Он в известной степени сохранял
общественный порядок, социальную справедливость и равенство, предот-
284
вращая распространение в обществе произвола и анархии в отсутствии или
слабости государственных органов.
Общинное сознание оберегало интересы своей группы, мобилизуя его
членов на защиту одного из них и требуя победы своих, до полного истребле-
ния врагов или признания ими своего поражения и подчинения их победив-
шим (Дмитриев, 2003. С. 113). Смысл кровной мести не в самом физическом
уничтожении противника, а в том, чтобы заставить ценить и уважать и свою
и чужую жизнь (Verdier, I980. P. 14–16). У ингушей обычай кровной мести
(чир, пха, дов) сохраняется отчасти и в современном обществе. Убийство,
даже совершенное по неосторожности, непременно порождало другое, так
как родственники убитого мстили за его смерть. Эта месть за смерть и на-
зывается кровной местью или кровной враждой, а люди, которые враждуют
друг с другом из-за убийства, называются кровниками или состоящими в
кровной вражде (довхой).
Кровную месть способна вызвать не любая обида, а только та, которая, по
народным обычаям, карается исключительно кровомщением. У ингушей, по-
мимо убийства, кровной местью преследовались и другие действия – насилие
в отношении женщины или гостя, оскорбление личности, похищение девуш-
ки без ее согласия с целью вступления в брак. Ингуши «считают оскорбление
словом самым чувствительным из оскорблений и мстят за это вплоть до смер-
ти того, кто произнес оскорбление. Они из-за пустяка могут вспылить в раз-
говоре, но легко успокаиваются. Их пыл проявляется открыто, без малейшего
притворства. Презрение к жизни рассматривается как доблесть, а малейшее
проявление страха – как величайший позор. Они предпочитают смерть пле-
ну. Их мужество и доблесть разделяют также их женщины…» (Бларамберг,
1992. С. 342). Слово у ингушей считается очень опасным оружием. «Пуля
разит одного, а язык девятерых», – говорят в народе.
Кровная месть имеет свои правила, и с годами они изменялись, дополня-
лись или кардинально реформировались. Так, еще в I880-х годах в Ингуше-
тии за злостное убийство старейшины объявляли публичное проклятие как
известному, так и анонимному преступнику.
Современные ингуши  – мусульмане-сунниты, но в их быту еще сохра-
няются адатные нормы. Важно иметь в виду, что сближение шариата с ада-
том было обусловлено особенностью горского менталитета, так как здесь
хранителями адата являются старейшины, а хранителями шариата – кадий и
знатоки мусульманского закона в лице имамов мечетей и др. Между адатами
ингушей и шариатом есть общие позиции в отношении мести, но вместе с
тем есть и принципиальные отличия.
Основным принципом адата было применение принципа ответственности
по отношению не к личности, а к тому коллективу, к которому он принадлежит
(Дмитриев, 2003. С. III). Месть являлась особой формой самозащиты: чтобы
не нарушить существовавшего равновесия между родами, не стать слабее
рода обидчика, род обиженного должен был или причинить враждебному
роду равноценную обиду, или убить равноценного члена рода. Мстителей не
интересовало, преднамеренно ли было совершено убийство или случайно,
убит ли состоятельный горец или бедняк (Жупикова, 2007. С. 127). В отличие
от адатного права, мусульманское признает только личную ответственность
за любой вид преступления.
285
 Субъект мести
По ингушскому адату кровную месть осуществлял кто-либо из членов
семьи, рода, к которому принадлежал убитый, или племянники, как по муж-
ской, так и по женской линии. Но при необходимости мстить мог любой член
рода (Далгат, 2008. С. 108). По шариату обязательство на месть распростра-
няется только на сыновей, однако если покойный был бездетен – то на родных
братьев убитого или племянников (Кардави, 2004. С. 305). Если трагедия про-
изошла между близкими родственниками, то коллективная ответственность
меньше: представитель жертвы по крови не может казнить своего близкого
родственника по мужской линии, виновного в убийстве другого родственника
по мужской линии (отец, сын, брат).

Объект мести
Кровная месть – принцип, согласно которому человек, совершивший убий-
ство, либо кто-то из членов его семьи, рода, племени обязательно должен быть
лишен жизни в порядке возмездия, а не правосудия. По адату ингушей род-
ственники убитого могли выбрать из рода убийцы любого человека, если не
удавалось установить личность самого убийцы. В случае группового убийства
по ингушскому адату кровную месть могут объявить всем участникам. Однако
это адатное правило дополняется в настоящее время шариатскими законами,
согласно которым «кровником» может считаться лишь тот, кто является непо-
средственным исполнителем убийства, а соучастники, которые могли активно
содействовать преступлению, не становятся объектами мести.

Очистительная присяга
Если кого-то подозревают в убийстве, он обязан принести очистительную
присягу (дув баа). Присяга для ингушей имела и имеет огромное значение.
Во всех спорных вопросах, чтобы доказать свою невиновность, ингуши гото-
вы были предстать перед народным судом или, если нужно, шариатским, где
подсудимый может дать очистительную присягу – клятву на Коране.
По шариату клятва принимается только от обвиняемого, а по местному ада-
ту во время принесения присяги могут присутствовать и свидетели, которые
должны подтвердить эту клятву, при этом от них принесение клятвы не требу-
ется. Присяга считалась доказательством невиновности, если вместе с подозре-
ваемым в преступных действиях лицом присягу давали уважаемые в обществе
люди из рода подозреваемого  – «соприсяжники» (Ахриев, 1871 г. С. 21). По
поводу существования у народов Кавказа таких практик Ф.И. Леонтович сооб-
щал, что одна из самых главных и употребительнейших юридических функций
в туземном судопроизводстве – присяга (Леонтович, I883. С. 161).

Попытки к примирению
Если преступление раскрыто и известен виновник, его родные и близкие
предпринимают всяческие попытки к примирению с пострадавшей сторо-
ной, и так продолжается до тех пор, пока не будет получен положительный
результат. Впрочем есть категория людей, которые никогда не простят кровь,
286
хотя и не будут мстить; их цель – чтобы объект мести жил в вечном страхе.
Это тоже своего рода возмездие, так как до официального примирения он
будет являться кровником.
Следует отметить, что в число парламентеров не могут входить родствен-
ники по отцовской линии, на которых распространяется кровная месть. Это
могут быть или родственники по матери, или любые уважаемые люди. Они
должны узнать, каковы намерения относительно мести и кому дозволено
присутствовать на похоронах.
На следующий день рано утром родственники убийцы приезжают на по-
хороны с огромной делегацией и с жертвенным животным, которое нужно
убить перед похоронами. Похоронная плата не освобождает убийцу от кров-
ной мести. Это демонстрация уважения, сострадания и чувства вины перед
родом погибшего. Некоторые кровники категорически отказываются от похо-
ронной платы и демонстрируют свое желание мести.
Чаще всего в первые минуты после вести о гибели близкого человека род-
ственники не совсем адекватно реагируют на информацию о том, как произо-
шла трагедия: является ли она актом насилия, проявлением злой воли, слу-
чайным стечением обстоятельств или это превышение необходимой обороны.
В расчет принимается только сам факт убийства, а не обстоятельства, привед-
шие к трагической гибели человека. Аргументы и доводы, приводимые винов-
никами трагедии, не кажутся убедительными, поэтому их визит чаще всего
бывает безуспешным. Если перемирие достигается, прощенные всю жизнь от-
носятся к простившим с особым почтением, проявляя деликатность, чуткость
и внимание. Один информант рассказал, что его брат, переходя дорогу, попал
под машину и погиб, и отец простил кровь сына. После этого родители моло-
дого человека, который был за рулем, до конца жизни родителей погибшего
ездили к ним на праздники и на все значительные события в семье, в то время
как сам виновник трагедии не приезжал никогда (Албогачиева, 2012. С. 172).

Материальное возмещение за убитого

При согласии пострадавшей стороны от крови можно было откупиться.
В конце XIX в. для примирения враждующих сторон нужно было внести 310 руб.,
лошадь с полной сбруей и не менее трех голов рогатого скота, после чего в при-
сутствии свидетелей родственники убитого давали клятву на Коране прекратить
кровную месть как против самого убийцы, так и против его родственников.
В случае нарушения клятвенного обязательства кем-либо из членов семьи уби-
того похоронная плата возвращалась обратно (Похищение невесты, 1891. С. 5I).
С точки зрения мусульманского права, прощение крови убитого – самое
богоугодное деяние. Родственники убитого могут отказаться от возмездия,
получив вместо него выкуп, или простить без всякого возмещения (Албога-
чиева, 20IIв. С. 67). Самое лучшее для родственников убитого, согласно ша-
риату, – прощение без всякого возмещения.

Этикет поведения кровников

Если же перемирия не произошло, родственники убийцы соблюдают осо-
бый этикет поведения. Они не посещают свадьбы и похороны, на которых
могут присутствовать родные убитого, женщины носят темную одежду. Они
287
избегают не только умышленной, но и случайной встречи. Ближайшие род-
ственники убийцы вынуждены уволиться с работы и учебы, не появляться в
общественных местах, вести затворническую жизнь вплоть до примирения.
Это очень сильно сказывается на семейном бюджете. В этих семьях вынуж-
дены работать женщины, а мужчины должны отсиживаться дома или поки-
нуть республику и уехать, чтобы их не выследили кровники, там устроиться
на работу и присылать деньги семье, в то время как близкие родственники
постоянно отправляют к кровникам миротворцев с просьбой примириться.
Так продолжается до примирения или трагической развязки конфликта.
Мститель также должен соблюсти предписанные адатом для такого слу-
чая нормы поведения. Так, нельзя совершать возмездие, когда человек спит,
беззащитен  – безоружен, раздет, купается, находится в беспамятстве и др.
В народе всегда порицалось вероломное убийство из-за угла, со спины, из
засады, без предупреждения. «Нарушение правил кровомщения всячески
осуждалось в ингушском быту. И наравне с этим всячески превозносилось
прощение крови за случайное убийство. Так, в народе до сих пор превозносят
поступок прославленного абрека Суламбека Гороворжева (Гандалоева), про-
стившего невольного убийцу своего брата» (Зязиков, 2004. С. 169).
Бывали случаи, когда кровника прощали за смелость и достоинство. По
ингушским обычаям, «кровомститель» должен был не скрывать своих наме-
рений и объявить врагу, что это месть за убийство «такого-то» человека. В
народе существует легенда, будто, узнав, что кровник выехал из селения, его
мститель отправился вслед за ним. Они ехали около часа, кровник ждал, что
убийца его брата оглянется и он сможет его убить, но он ехал спокойно, не
прибавляя хода. И когда они приблизились к очередному населенному пункту,
кровомститель обогнал своего кровника и сказал: «Почему ты не постарался
укрыться и не прибавил ходу, хотя знал, что я преследую тебя? Ты горд и бес-
страшен? Ты не боишься возмездия?» Он ответил: «Я знаю, что ты достойный
человек и не станешь стрелять в спину». За его смелость и самообладание
ему была «прощена кровь» брата (Албогачиева, 2012. С. 174). Чрезвычайно
интересны свидетельства информантов, что во время остановки поезда по
пути в Казахстан, куда депортировали в 1944 г. ингушей, ряд людей ходили
на полустанках по вагонам и искали своих кровников со словами: «Я хочу
простить кровь, подскажите, где такой-то. Если я его не увижу, передайте
ему, что я прощаю его» (Там же. С. 175).
Тюремное заключение и естественная смерть кровника не прекращают
кровную месть. О долге крови ингуши говорят: не спеши, но и не забывай. В
тех случаях, когда умирает кровомститель, долг мести переходит к его сыну
или брату. Случалось, кровь кровника находили через поколения и вину пред-
ка искупал даже правнук. В любом случае не допускалось убийство женщин
и детей.

Кровная месть не имеет срока давности

Н.Ф. Грабовский писал, что в народные суды поступали дела о кровной
мести, при разборе которых выяснялось, что вражда в них длится в течение
100–150 лет и в каждой из враждовавших сторон число убитых доходило до
20 душ (Грабовский, I868. С. 202). Поэтому считается, что лучше решить все
288
вопросы, связанные с кровной местью, как можно быстрее, чтобы потом-
кам жилось спокойно. Это одинаково относится как к объекту мести, так и
к субъекту. Когда кровник умирает естественной смертью, не дождавшись
ни мести, ни прощения, под удар попадают его ближайшие родственники –
отец, брат, сын, внук, а если таковых нет, то другие родственники-мужчины,
преимущественно племянники покойного.

Переселение в другое место как форма ослабления мести

За жестокое преднамеренное убийство общество может подвергнуть
родных убийцы остракизму. В некоторых случаях старейшины рода предла-
гают семье виновника трагедии и его близким уехать из места постоянного
жительства с целью обеспечить их безопасность. Изгнание становится суро-
вым наказанием для семьи, вынужденной покинуть налаженный жизненный
уклад и искать новое место жительства, где придется все начинать с нуля.
Иногда стороны предпочитают просто разорвать отношения, пока виновник
происшествия находится в заключении. Все это время родственники и члены
примирительной комиссии будут делать все возможное для урегулирования
конфликта, и если после окончания срока заключения перемирие не будет до-
стигнуто, то они не смогут вернуться домой. В тех случаях, когда кровникам
не удается примириться, семья виновного на время или навсегда переселяет-
ся в другое место.

Роль женщины в кровной мести

За убийство, совершенное женой, по адату должен был отвечать муж,
женщина у ингушей в делах кровной мести неприкосновенна и наказанию не
подлежит. Но женщина часто играла и играет активную роль в межродовых
столкновениях – в одних случаях водворяя мир, в других – разжигая месть.
Ингушская пословица гласит: «Из-за одной женщины гибнет девять мужчин».
Как известно, полномочия на защиту интересов женщин семьи принадлежат
мужчинам, связанным с ними узами кровного родства. Честь, достоинство
и репутация семьи всегда были и остаются незыблемыми для ингуша. По-
этому любое посягательство на нее влечет ответный удар, соизмеримый с
нанесенным им противником. Однако есть и примеры, когда сестра мстит за
погибшего брата, жена – за мужа, дочь – за отца. Так, Н.Ф. Яковлев в начале
XX в. писал: «После убийства вышел однажды убийца с двумя двоюродными
братьями во двор своего дома. С дороги увидели их младший брат убитого
З.Г. и его родная сестра, старая дева 50 лет. Они оба открыли стрельбу из вин-
товок по двору врагов» (Яковлев, 1925а. С. 124). Этот случай – исключение из
правил, но в народной памяти такие примеры есть.

Процедура примирения
Примирение в разные исторические периоды имело свои особенности. Так,
в XIX в. «убийца, желающий примириться с родственниками убиенного для из-
бежания мщения, приходит к беголу (глава сельского правления. – М.А.), просит
его о примирении, доколе же собрание не решит его дело, находится безотлучно
в доме бегола, коего жилище мстителям неприступно. То же самое, ежели убий-
289
 А.Х. Даурбекова. Примирение кровников
Акварель
2005 г. Копия работы Г.-М. Даурбекова
Личный архив М.М. Картоева

Примирение кровников
Назрановский район, с. Сурхахи. 1957 г.
Архив Ингушского Государственного музея краеведения

290
ца был в побеге за пределами отечества, прибежит в дом к беголу, может в оном
быть от всех поисков безопасен до народного решения» (Бутков, 200I. С. 13).
Избежать кровной мести можно было еще одним способом: «Любой
убийца, забежав в чужой дом, мог схватиться за очажную цепь. После этого
он становился родственником хозяина дома, и хозяин должен был разделить
с ним участь убийцы. Такая семья принимала на себя бремя кровной мести, и
с тех пор уже обе семьи преследовали кровники» (Леонтович, I883. С. 157).
Эти средства примирения кровников были весьма редки, так как ингуши
воспринимали их как унижающие честь и достоинство мужчины. Они были
более характерны для язычества и отражали адатные нормы.
С принятием ислама формы примирения претерпели изменения. Сейчас
примирение происходит в окрестностях соборной мечети, но в молитвенном
доме и во дворе мечети допускается только молебен, а прощение крови долж-
но происходить за его пределами. Процедуру примирения назначают после
дневной пятничной молитвы, так как в это время там собирается огромное
количество прихожан. По ингушским обычаям, женщина не посещает мечеть,
следовательно, нет и традиционного деления на женскую и мужскую полови-
ну. Женщины не присутствуют там ни в качестве свидетелей, ни в качестве
участниц этой церемонии. На примирении кровников присутствуют только
мужчины. Глава рода объявляет, что с этого момента к убийце претензий нет,
он прощает кровника и обнимает его, клятвенно заверяя, что если когда-либо
и где-либо кто-то из родственников убитого нарушит сегодняшнюю дого-
воренность, то род убитого за этого нарушителя ответственности не несет.
Нарушение этой нормы случается крайне редко. От таких людей общество
отрекается – став клятвоотступниками, они становятся изгоями.
После объявления о прощении по знаку посредников появляется группа
мужчин во главе со старейшинами рода и членами примирительной комис-
сии. Они направляются в сторону пострадавшего рода медленно, с опущен-
ными головами, молча. Мужчины становятся в шеренгу, кровники подходят к
каждому из них, пожимают руку, обнимают и говорят: «Я прощаю тебя ради
Аллаха (аз пхабитар хIона Даьладухь)», затем они обнимают друг друга, бла-
годарят и расходятся с миром (Албогачиева, 2012. С. 184). Следует отметить,
что в примирении кровников участие непосредственного виновника не обя-
зательно. Поэтому в большинстве случаев на процедуре примирения самого
обвиняемого не бывает. Примирение приносит облегчение многим участни-
кам конфликта, так как одним не надо больше скрываться, а другим  – бес-
конечно искать убийцу. По шариату это самое богоугодное деяние, поэтому
самую трудоемкую и ответственную часть работы берет на себя духовенство.
Существование примирительной комиссии в Республике Ингушетия свиде-
тельствует о потребности общества в примирении и согласии.

ТРАДИЦИОННЫЙ ЭТИКЕТ
В ингушской этике, и в частности в этикете, разработан строгий свод об-
щих моральных принципов и правил поведения. Моральными являются такие
правила, которые гарантируют соблюдение норм морали, нравственности,
норм эздел. И наоборот, поступки, поведение, действия, не соответствующие
291
или нарушающие эти нормы, признаются аморальными. При этом ингушское
моральное сознание исходит из того, что оправдание нарушения моральных
правил в малом ведет к оправданию в большом, вплоть до оправдания пре-
ступления и преступного поведения и не делает ни для кого исключения если
он достиг совершеннолетия (14–15 лет).
Согласно народным воззрениям, сий (честь)  – то, что постоянно необ-
ходимо оберегать. Интересной иллюстрацией в этом случае является народ-
ную притча «Утерянную честь не вернуть»: «Когда-то дружили Вода, Ветер,
Огонь и Честь. Они всегда были вместе, но как-то им необходимо было на
время разойтись, чтобы каждый мог заняться своими делами. При расстава-
нии стали они рассуждать, как им найти потом друг друга. Вода сказала, что
ее можно найти там, где растет камыш. Ветер сказал, что он всегда находится
там, где трепещут листья. Огонь отметил, что его можно найти по идуще-
му вверх дыму. Лишь одна Честь стояла молча. Поинтересовались, почему
она не называет своих признаков. Она сказала: «Вы можете и расходиться, и
вновь сходиться, а мне это не позволено. Тот, кто однажды расстался со мною,
расстался навсегда и более со мною не встретится» (Зязиков, 2000. С. 184).
Все ранее упомянутые черты характера и поведения человека в равной мере
относятся как к мужчине, так и к женщине.
В ингушском этикете сохранились глубокие смыслы и значения правил
поведения, которые утеряны в национальных этикетах многих современных
народов. Язык жестов, поступков, поведения в этикете содержит соответ-
ствующие идеи, понятия, суждения, оценки, не высказываемые словами, а
передаваемые только жестом, поступком. Чтобы правильно понимать и тол-
ковать язык жестов и поведения, необходимо знать, хотя бы в общих чертах,
его смыслы и значения.
Содержание ингушского этического поля таково, что знаки и жесты ува-
жения, оказываемые младшими по отношению к старшим, женщинами по
отношению к мужчинам, есть знаки не их принижения или самоприниже-
ния, что может показаться малоосведомленным или лицам со стороны, а есть
форма выражения самоуважения и утверждения собственного достоинства.
Но если строго следовать все еще бытующим нормам классического канона,
то непринятие приветствия или демонстрация враждебного отношения не
считается оскорблением для приветствующего, а является самооскорблением
себя лицом, демонстрирующим это враждебное отношение.
Здесь заложена гуманная идея: никто, кроме самого человека, не может
его оскорбить и унизить, если он сам не нарушает, а свято соблюдает нормы
этикета ко всем, даже к своему врагу. Согласно этому канону, нецензурная
брань, матные слова, угроза и т.п. в адрес другого лица есть демонстрация
не силы, а слабости и самоунижения, так как при этом нормы этикета грубо
нарушаются самим этим человеком в предельной степени. Это предельная
степень нарушения основного правила ингушского этикета.
Уважение себя не может быть без уважения других, уважение других не
может быть без уважения себя. Человек должен проявить сабар (выдержка
терпение, терпеливая стойкость) – терпение и не нарушать нормы этикета
по отношению к подобному лицу. В чрезвычайных ситуациях сабар ценился
и ценится у ингушей превыше всего. Эта этикетная норма занимала значи-
тельное место в ингушских сводах правил. Он предостерегал от поступков,
292
совершаемых необдуманно и в спешке. Ее значимость в народном сознании,
по наблюдениям Ч. Ахриева, была обусловлена тем, что ингуш по типу тем-
перамента является сангвиником. Именно в этой связи такая черта характера
и поведения ингуш как сабар весьма необходима для него, так как призвана
уберечь ингуша от принятия скоропалительных, недостаточно обдуманных
решений, принимаемых иногда в пылу горячности, сиюминутного настрое-
ния. Закономерно по этой причине является немалое количество притч и
пословиц, сложенных народом и посвященных понятию сабар, например:
«Сдержанность  – от Бога, а поспешность  – от шайтана», «Сдержанность  –
ум, а поспешность  – глупость», «Торопливая река (не имеющая сабар) до
моря не дотекла» (Зязиков, 2012. С. 76). Главной идеей этого этикета была
разумность поведения и поступков. Разум (хаькъал) возводился в ранг выс-
шего авторитета, имеющего решающее значение. Благородным и достойным
поведением считалось только разумное поведение, такое, о котором потом не
приходилось сожалеть.

Жестовые формулы взаимных приветствий

Подача руки. По ингушскому этикету для взаимного приветствия руку
подают (пожимают правую руку друг друга) мужчины равному себе по воз-
расту. Старший может подать руку и тому, кто моложе его по возрасту, но не
наоборот. Вне зависимости от возраста руку не подают и не принимают от
тех, кто пользуется статусом особого почитания – бехке. Вместо этого здоро-
вающиеся слегка обнимают друг друга.
Не принято пожимать руки близким родственникам. Обе стороны обме-
ниваются словесными приветствиями, что объясняется изначальной ролью
рукопожатия как символа дружелюбия и доверия (Словарь символов и зна-
ков, 2004. С. 367).
Особую чуткость ингуш проявляет к слову как таковому. Так, например,
известный ингушский ученый И. Дахкильгов небезосновательно утверждает,
что «в ингушском языке «дош» – слово многозначно. Это и «дош» – слово в
прямом его значении; и «дош да» – слово есть – стоящее, крепкое, надежное,
правдивое слово; и «дош деннад» – дал слово (в том же значении, что и в рус-
ском языке); «дош аьннад» – слово сказал (дал указание, решил, пообещал);
и «дош доацар да» – слово бессмысленное, ерунда, ничего не значащее и т.д.
О силе, меткости, значимости слова имеется много пословиц и поговорок.
В древности слово одушевлялось, являлось субъектом. После произнесения
оно якобы обретало самостоятельную жизнь и имело изначально заложенное
содержание. Люди считали, что слово может творить добро (отсюда благо-
пожелания), а может творить и зло (отсюда проклятия)» (АИФ, 2003. Т. 2.
С. 294).
Красноречиво о роли слова и речи свидетельствуют пословицы: «Ружье
и кинжал убивают одного, а плохое слово – десятерых», «Вовремя сказанное
слово – по делу выстрелившее ружье», «Непроизнесенное слово в твоей вла-
сти, а произнес – и ты уже раб его», «Не ступи ногою, не посмотрев вперед;
не молви слова, не оглянувшись» (т.е. не подумав о последствиях), «Когда
попросили самое сладкое, принесли язык; когда же попросили самое горькое,
опять же язык принесли», «Рана от ножа (кинжала) заживает, но рана от язы-
293
ка не заживает никогда», «Ласковое слово из норы змею выманило, красивое
слово гору Казбек растопило». Этот перечень можно было бы продолжить,
но вполне очевидно, что народ видел в языке и «целительный бальзам», и
«смертельный яд».
Отказ от рукопожатия свидетельствовал либо о крайней степени осужде-
ния, либо демонстрировал враждебность к тому, что подал руку, что воспри-
нималось вплоть до последнего времени как оскорбление. Взаимный показ
или пожатие руки было одновременно и актом взаимного приветствия, и
актом заключения мира. Не случайно стороны, между которыми возникает
вражда, и поныне не подают руки друг другу. Актом прекращения вражды
является взаимное пожатие руки, на котором настаивают примиряющие. Эта
ритуальная норма или обычай, действующий и сегодня, называется кулге би-
гар (букв.: привести к руке). Об этом свидетельствует и то обстоятельство,
что женщины не подают руки ни мужчине, ни друг другу.
Непожатие протянутой руки вплоть до последнего времени являлось де-
монстрацией крайнего осуждения и враждебности и воспринималось как ос-
корбление. Последнее – яркое свидетельство того, что ритуал пожатия руки
вошел в этикет из древнего народного воинского кодекса ингушей. Впрочем,
вероятно, таково происхождение данного ритуала и у других народов, у кото-
рых рука играла важную роль в этикете общения, широко распространенном
у европейских народов и вошедшем в протокол международной дипломатии.
Важно и то, кто и когда подает руку, здоровается. В повседневном обще-
нии первым здоровается и подает руку для взаимного рукопожатия равным
себе по возрасту всегда тот, кто приходит. Общение и начинается с того, что
пришедший здоровается с присутствующими и пожимает им руки.
Иной порядок  – в похоронном обряде тязет, где руки играют весьма
значительную роль. Каждый вновь прибывший мужчина молча подходит к
старикам и пожилым лицам, сидящим отдельной группой, – основным уча-
стникам обряда тязет и здоровается с ними. Старики поднимают руки ла-
донями вверх, прижимают их друг к другу и произносят молча заупокойную
молитву – дуа. Все присутствующие, включая вновь прибывшего, женщин и
детей, делают то же самое. Окончив молитву, каждый слегка касается ладо-
нями своего лица. Только после этого вновь прибывший подходит к группе
стариков и пожимает им всем руки, а затем он подходит к другим близким
родственникам покойного и пожимает руки им. Это обязательное ритуальное
рукопожатие, сопровождаемое выражением соболезнования. В этом ритуале
обрядового рукопожатия не участвуют женщины и дети мужского пола, не
достигшие совершеннолетия. Мужчина, выражая соболезнование женщине,
не пожимает ее руку, а слегка обнимает ее одной рукой, обычно правой. То же
самое делает женщина по отношению как к мужчине, так и к женщине.
Вставание. При появлении старших людей младшие встают и могут
сесть только после настойчивых уговоров садиться. То же правило действу-
ет при появлении гостя или незнакомого человека, несмотря на его возраст.
Но это правило не распространяется на членов семьи. При появлении несе-
мейных родственников  – гаргар нах и неродственников  – хийра нах встают
все присутствующие и после обмена приветствиями старшие по возрасту, в
том числе и вновь прибывшие, садятся строго по рангу. Кому и куда следует
садиться, по этикету заранее известно, но кто-то из присутствующих может
294
уступить свое почетное место вновь прибывшим, тем самым демонстрируя
знак уважения к ним. В свою очередь, прибывшие благодарят за оказанное
уважение и уговаривают предлагающих самим садиться на эти почетные
места. Таким образом, происходит взаимное предложение друг другу между
присутствующими и вновь прибывшими занять более почетные места. Это
предусмотрено ингушским этикетом. Особенно долгим, нудным и даже бес-
смысленным оно может показаться представителю неингушской, иноэтниче-
ской среды, не знакомому с проявлениями тонкого и сложного ингушского
обхождения, одним из которых и является взаимное уговаривание садиться
на более почетные места.
Отсутствие предложения, с точки зрения ингушского понимания, было
бы проявлением бестактности, вульгарности. Всему тому, что имеется в виду
под русским понятием «такт», ингушский этикет придает исключительно
важное, принципиальное значение. Для него это не является ненужной или
излишней формальностью, какой ее нередко считают даже те чеченцы, ко-
торые более других знакомы с ценностями ингушского этикета и находятся
под его благотворным влиянием. С точки зрения ингушского, национально
своеобразного понимания и толкования этого явления, чем больше уговоров
и тому подобных знаков уважения, чем больше такта, тем более тонким, кра-
сивым и дипломатичным является взаимное обхождение, тем выше степень
взаимной вежливости.
Критерий возраста – основной и при вставании, но он не распространя-
ется, кроме указанных выше ситуаций, и на тех, кто в данном положении об-
ладает статусом бехке, кому необходимо оказывать особые знаки уважения,
несмотря на возраст.
При прощании с уходящим все встают и после прощания садятся, за ис-
ключением хозяина и хозяйки дома, которые провожают уходящего до порога
дома или двора, в зависимости от степени возраста или бехке в отношении к
ним. Кстати, встречали гостей по тому же правилу: тех, к кому необходимо
было проявить особые знаки уважения, – за воротами двора, остальных же –
у порога дома.
При появлении женщин и совершеннолетних девушек – неблизких род-
ственниц и неродственниц все мужчины вставали и настойчиво предлагали
им сесть, оказывая тем самым знаки уважения, но женщины, особенно де-
вушки, в присутствии мужчин не садились. Они присоединялись к женщинам
дома. В женской среде действуют те же правила этикета, что и в мужской.
Формы передвижения. При движении в ряд двух лиц старший занимает
правое место, младший – левое. При движении трех лиц происходит сущест-
венная перестановка: самый старший по возрасту или бехке занимает среднее
место, второй – правое от него, третий – левое. Если прибегнуть к цифровому
обозначению и самого старшего обозначить цифрой I, а остальных по убы-
вающей степени – все меньшему возрасту по отношению к старшему.
Правило соблюдалась как при пешем, так и при конном движении. Смысл
такой расстановки- в оказании наибольших знаков внимания, уважения и за-
боты о старшем и старших. При движении двух лиц старший занимал более
удобное для движения и защиты от возможной опасности правое место, оче-
видно, для того, чтобы правая рука старшего была бы свободной для маневра
в случаях необходимости в отличие от правой руки младшего, в задачу кото-
295
рого входило защищать старшего с левой стороны. При движении трех и бо-
лее лиц старший находился в середине группы под защитой младших с обеих
сторон и мог руководить их действиями в случае необходимости. В движении
младший и младшие предоставляли более удобную часть дороги старшим,
обходя лужи и колдобины, предоставляя все удобства передвижения старшим
и особенно старшему в группе лицу.
Во всем этом нетрудно заметить следы отражения древнеингушского во-
инского этикета, когда любой совершеннолетний и дееспособный мужчина
в случае опасности становился воином. При движении в позиции один за
другим, особенно по горной тропе, старший шел впереди, за исключением
случаев, когда младший показывал дорогу старшему.
Если двигались мужчина и женщина, мужчина шел впереди и без по-
клажи, женщина – позади и с поклажей. Делалось это с целью, чтобы руки
мужчины были свободны и, идя впереди, он мог в случае необходимости за-
щитить женщину от опасности.
При движении женщин соблюдались те же правила, что и при движении
мужчин. Наиболее удобное и почетное место предоставлялось старшей из
женщин. Если приближался совершеннолетний мужчина, женщина не пере-
ходила ему дорогу, а ждала, пока он пройдет.
Бытовали у ингушей и особые правила передвижения в тех или иных
случаях для определенных категорий лиц. К ним относятся правила передви-
жения зятя. Зять, приблизившись к селу, где живут родственники и родители
его жены, непременно спешивался с коня и шел пешком до дома родителей
жены, держа своего коня за повод, оказывая тем самым им знаки уважения и
почитания. Из села он также уходил пешком и садился на своего коня только
на краю села. Данное правило относилось к каноническому своду правил
передвижения.
Те же правила, что и при пешем и конном движении, в определенной мере
действуют и при передвижении сегодня на автомашинах. Старший по возра-
сту садится справа, рядом с шофером. На задних сиденьях салона пассажиры
располагаются также по возрасту. Старшие в салоне автобуса занимают, как
правило, первые места сразу за кабиной водителя. Младший уступает место
старшему, особенно если старший или старшая преклонного возраста. Это
правило этикета приходит в противоречие с действующим порядком, когда
пассажиры занимают места в автобусе, указанные в приобретенных ими би-
летах. В таких случаях считается хорошим тоном со стороны старших веж-
ливо отказаться, предварительно поблагодарив, от предложенного младшим
своего места.
Ношение головного убора. Ношение головного убора мужчинами и жен-
щинами входило в нормы этикета с момента достижения совершеннолетия.
Разумеется, у мужчин был свой головной убор – кий (шапка), у женщин свой –
йовлакх, кий (платок, шапка).
Женщине одеваться в мужскую одежду и носить мужскую шапку, и на-
оборот, считалось верхом неприличия и не допускалось в обществе. Женщи-
ны по этикету носили на голове не только платок, но и шапки – кур-харсы,
появление которых восходит еще к античному периоду древней истории и
культуры ингушского народа.
296
Ингуши
СОАССР, г. Орджоникидзе. 1970 г.
Личный архив М.Я. Берсанова

Ношение головного убора,

у мужчин шапки, было обя-
зательной этикетной нормой
одежды с достижением совер-
шеннолетия. Даже при отсут-
ствии самого хозяина наличие
его шапки в селе, опекаемом
данным человеком, считалось
равноценным его присутствию.
Никто не смел нанести вред,
совершить кражу и т.п., если в
опекаемом ингушом селе нахо-
дилась его шапка.
В этническом плане дан-
ная этикетная норма, очевид-
но, восходит к культу головы,
а отсюда и к культу шапки, ко-
торые имели общее и общече-
ловеческое бытование у наро-
дов. Необязательной нормой
она уже считается и в совре-
менном ингушском этикете.
Эта норма у ингушей
устойчиво сохранилась в тра-
урном обряде похорон  – тя-
зет. Все приходят на тязет,
мужчины и женщины, только в головном уборе. И до конца обряда голов-
ной убор никто не снимает. Следует подчеркнуть, что ношение головного
убора было формой проявления, утверждения достоинства человека. Такова
была некогда и этикетная норма ношения бород и усов у ингушей. Любой
уважающий себя совершеннолетний мужчина имел бороду и усы, которые
считались признаком и украшением лица достойного мужчины. Ношение
головного убора, бород и усов у ингушей постепенно трансформировалось
в необязательную норму этикета, в дело личного выбора и желания чело-
века. Эта эволюция, видимо, началась еще до принятия ингушами ислама.
Но канон исламского этикета, как учат ингушские проповедники исламских
ценностей, требует соблюдения данной нормы: якобы этим отличается «ис-
тинный» мусульманин от других. Но «истинность» мусульманина должна
проявляться в чем-то другом, более существенном и важном, чем в попытках
сохранить и навязать обществу как обязательную норму давно устаревшие
внешние атрибуты: ношение головного убора, бород и усов.
Этот обычай, некогда соблюдавшийся повсеместно как общепринятая
норма этикета, давно ушел в небытие – как в мусульманских, так и в других
странах. Прошлое, в том числе и прошлое этикета, невозвратимо.
297
 Обращения. Примерно одинакового возраста люди обоих полов обраща-
ются друг к другу по имени. Младший по возрасту обращался к старшему,
пользуясь словесными формулами воти, дади, но не по имени. В ингушском
этикете – гIалгIай гIулакх – отсутствовала форма «вы», которая бытует в рус-
ском языке и в русском этикете. Во всех случаях говорили хъо – ты. Старший
обращался к младшему по своему усмотрению: или по имени, или пользо-
вался словами кIаънк  – мальчик, йиIиг  – девочка вне зависимости от воз-
раста младшего. За последнее время под влиянием русского этикета позиция
«младший к старшему» в сфере интеллигенции, которая в большинстве имеет
дело с русским языком и русским миропониманием по роду своих занятий,
существенно изменилась: младший обращается к старшему по имени и от-
честву, особенно когда общается со старшим на русском языке. Но позиция
«старший к младшему» в формах живого, непосредственного, повседневного
общения осталась неизменной, хотя в официальных и письменных обраще-
ниях применяется «вы». Кстати, и в русском этикете старший, как правило,
не обращается к младшему по имени и отчеству, а только по имени. Но в рам-
ках служебной субординации ингуши все чаще обращаются друг к другу по
имени и отчеству вне зависимости от возраста общающихся. Те же правила,
как указывалось выше, действуют и в письменных обращениях, если это не
частные письма.
Старшие по отношению друг к другу (примерно одинакового возраста) и
к младшим прибегали и прибегают к обращениям: новкъост (товарищ, букв.:
спутник), дот-тагI (друг) и т.п. Определенное место в этикете занимают та-
буированные формулы обращений, когда обычаем накладывался запрет на
произношение имени: цIи кхабар – держание имени. Например, муж не про-
износил имени жены, тестя, тещи в присутствии посторонних, а жена – имя
мужа, отца и матери мужа, всех его братьев и сестер, а также двоюродных
и троюродных его братьев, сестер. Вместо имени употреблялось другое об-
ращение, заменяющее имя. Например, йиIиг (девочка), кIаънк (мальчик), ер
(цIенда) – этот (хозяин дома, говоря о муже) и т.п.
Приветствия. Формы приветствий основаны на тех же принципах, что и
формы обращений, рассмотренные выше. В ингушском этикете бытуют два
вида форм приветствий: словесные и жестами. Рассмотрим сначала словесные
приветствия. Они соответствуют отдельному этикету приветствий, который
имеет свое название: моаршал хаттар (букв.: расспросить о благополучии,
о здоровье). Моаршал хаттар является сводом словесных приветствий. Они
бывают как сжатые, лаконичные, так и развернутые.
Младшие всегда первыми приветствуют старших, выражая пожелание им
доброго утра, дня, вечера – «Iуйре дика хъайла хъа!», «Ди дика хъилда хъа!»,
«Сайре дика хъайла хъа!» в зависимости от времени суток. Старшие обычно
говорят в ответ: «Дукха вахалва!» («Живи долго!»), «Далла везалва!» («Пусть
тебя любит Дяла!»). У младших свои формулы приветствий старших. У стар-
ших свои формулы приветствий младших. Не допускается, чтобы младший
приветствовал старшего словами «Дукха вахалва!» («Живи долго!»), а стар-
ший младшего – «Iийрдика хиайла хъа!» («Доброе утро!»).
Люди примерно одинакового возраста прибегают обычно к таким фор-
мулам взаимных приветствий: «Марша воагIалва (йоагIийла)!»  – «При-
298
ходи мирным, свободным (свободной)!». И ответное: «Маршаца вахалва
(яхийла)!» – «Живи свободным (свободной)!».
«Ассалам Iалейкум!» Как известно, это приветствие в переводе с арабского
языка буквально означает пожелание мира. И ответное: «ВаIалейкум салам!»
Такое приветствие распространилось среди ингушей с принятием ислама, и
им пользуются исключительно мужчины, достигшие совершеннолетия. Но
женщины, как в отношении друг к другу, так и в отношении к мужчине, равно
как и мужчина в отношении к женщине, у ингушей не прибегают к такому
приветствию, в отличие от некоторых других народов, у которых этой фор-
мулой взаимного приветствия пользуются и женщины, наравне с мужчинами.
У ингушей считается бестактным, если к этой формуле прибегает младший,
приветствуя старшего. Исключение составляет участие в обряде похорон  –
тязет, где каждый приходящий на похороны совершеннолетний мужчина
обязан начать с этого приветствия – «Ассалам Iалейкум!» Но женщины и на
похоронах не прибегают к такому приветствию и не принимают активного
участия в самом обряде похорон. Если возраст примерно одинаков, прихо-
дящий первый приветствует присутствующих. Но младший первым привет-
ствует старшего, вне зависимости от того, является старший приходящим или
присутствующим. Если возрастная дистанция заметна, а группа приходящих
или присутствующих смешанная, старшего приветствует самый старший из
младших данной группы от ее лица, а не все младшие хором или один за дру-
гим. Если же группа старших смешанная, то он (или она, если это женщина и
женщины) приветствует самого старшего из группы старших, а не всех стар-
ших одного за другим. Все это является сжатой, краткой формой словесных
приветствий моаршал хаттар, которыми пользуются в обычной, повседнев-
ной жизни. Что касается развернутых формул приветствий моаршал хаттар,
то они состоят из следующих постоянных элементов. Приветствие и ответное
приветствие. Приветствующий обращается к приветствуемому с краткими
традиционными вопросами о благополучии и здоровье его, членов его семьи,
родственников и т.д. и о том, что нового. Приветствуемый отвечает всегда
утвердительно, независимо от реального состояния дел, а наличие особых
новостей отрицает. Затем приветствуемый обращается с такими же тради-
ционными вопросами к приветствующему и получает тот же традиционный
ответ. Это и есть развернутые формулы приветствий моаршал хаттар. К ним
обычно прибегают в случаях, когда приветствие происходит в торжественной
обстановке или при исполнении и участии в обрядах и обычаях. Например,
обряд сватовства, свадьбы, обычай гостеприимства и т.п.; при визитах и офи-
циальных встречах на торжествах по тому или иному случаю; при случайных
встречах, если приветствующие друг друга сравнительно долго не виделись,
и в других подобных случаях. Указанными формулами моаршал хаттар
пользуются все, кроме членов семьи в отношении друг к другу.
Прощание происходит по тем же правилам, что и встреча. Уходящий
встает, желает всем счастливо оставаться. Все присутствующие встают, же-
лают уходящему счастливого пути. Хозяева или хозяйка провожают уходя-
щего до порога, во двор или за ворота, в зависимости от его возраста или
степени знаков внимания, которые, по обычаю, следует оказать данному лицу
в соответствии с его родственным и иным статусом. Мужчины одинакового
возраста пожимают друг другу руки или совмещают пожатие руки с легким
299
объятием друг друга за плечи. Женщины ограничиваются при прощании лег-
ким объятием, но руку не подают ни друг другу, ни мужчине. Эти жестовые
формулы при прощании сопровождаются словесными формулами прощания,
которые также являются постоянными, традиционными. Например, уходя-
щий произносит: «Iадика хьийла шун!»  – «Благополучно оставайтесь!» На
что следует ответная формула: «Дикача наъкъатIа хьийла!»  – «Счастливой
(хорошей) дороги!» или «Марша гIолва!» – «Пусть уход твой будет мирным
(свободным)!»
Формула прощания ингушского этикета «Iадика хъайла!» содержит в
себе окаменелый элемент, свидетельствующий об очень древнем его проис-
хождении». Действительно, при внимательном рассмотрении понятия Iади-
ка выясняется, что оно состоит из двух слов: Iа и дика. Дика – это «хорошо».
Но смысл самого слова Iа неясен, он носит исторически затемненный, ока-
менелый характер, хотя по общему смыслу ясно, что пожелание хорошего
адресовано тем или тому, кто остается. Все становится на свои места, если
допустить такую дешифровку: Iа – Iел. Iел (эл) – это стоянка. Известно, что
Iел – это мир мертвых, в буквальном смысле стоянка (вечная) мертвых, а бог
мира мертвых носит имя Iелда (Элда). Значит, должны были быть и стоянки
живых. Отсюда, возможно, что Iа  – это сокращенное обозначение некогда
бытовавшего понятия Iел в значении поселения, стойбища, села, стоянки
(в том числе, возможно, и древнейшей первобытной стоянки). Все это
дает достаточные основания для такого восстановления первоначального,
древнейшего смысла этой формулы прощания ингушского этикета: «Iади-
ка хайла!» некогда означало «Iел дика хайла!» – «Пусть эл (стоянка) будет
хорошей!»
Особенно презираемы ингушами понятия, объединяемые термином
тийшаболх, которые возможно перевести как «подлость», «предательство»
в разных формах их проявления, а в буквальном переводе значат как «обман
доверия». Несмотря на доброжелательность, открытость, откровенность и
отходчивость ингуша, он может предстать и враждебным, если будет за-
тронута честь его народа, семьи, рода и его самого; если будет каким-либо
образом обмануто его доверие; если будет очевидна неискренность во взаи-
моотношениях и т.д. Иными словами характеру и поведению ингуша свой-
ственны те же качества, которые присущи людям других национальностей,
но при этом, естественно, имеются разного рода специфические, часто едва
уловимые национальные особенности. Кроме того, отношение ингушей к
соблюдению правил народного этикета столь велико, что его нарушение
ставит человека как бы вне закона. Ингушский этикет регламентирует
всю сознательную жизнь каждого ингуша. Часто в ингушском обществе
можно услышать вопрос: «Эзделаца хургдий из?» («А соответствует ли это
этикету?»).
Таким образом, центральное положение ингушского этического ком-
плекса определяется кодированием этических положений на уровне кол-
лективного бессознательного, но при этом среди ингушей трудно найти
человека, не признающего «гlалгlай эздел» высшей культурной ценностью,
т. к. ингушский народный этикет  – часть истории народа, постоянно дей-
ствующий механизм преобразования прошедшего и настоящего в будущее
(Зязиков, 2000. С. I68).
300
 НАРОДНАЯ ЭСТЕТИКА
Эстетические учения формировались и развивались у народов в течении
многих веков. Эстетическая модель мира в ингушском национальном созна-
нии определяется и объясняется нормами меры (боарам). У каждой вещи и
мира в целом есть своя мера. Пока эта мера существует в вещи, существует
и сама вещь. С ее нарушением разрушается и вещь как целостное явление.
Указанная норма присутствует в терминах и понятиях, в которых содержатся
эстетические знания, накопленные народом в течение тысячелетий.
Красота (хозал)  – одно из универсальных эстетических понятий языка
и культуры, разграничивающее все предметы и явления по тому признаку,
обладают ли они или нет этим свойством. Красивым ингуши называют все то
и всех тех, кто обладает свойством, качеством хозал. Например, хоза йоI (кра-
сивая девушка), хоза гIулакх (красивый этикет), хоза фаьлг (красивая сказка),
хоза уйла (красивая мысль, идея), хоза гIала (красивая башня), хоза барцкъа
(красивая одежда), хоза дуне (красивый мир), хоза саг (красивый человек),
хоза Iалам (красивая природа), хоза дош (красивое слово, речь, наставление)
и др.
Хозал мыслится прежде всего как свойство, признаки вещей и явлений,
вызывающих чувства эстетического наслаждения. Красота очень высоко
ценилась и ценится в народе. Памятники духовной и материальной культу-
рысвидетельствуют о том, что ингуши испокон веков осознанно и целена-
правленно вносили элементы красоты в свой повседневный быт, что им с не-
запамятных времен было известнои широко применяемо на практике то, что
обычно называют «законами красоты». Еще со времен глубокой древности
предки ингушей с глубоким знанием законов красоты создавали посуду, укра-
шения, культовые предметы и другие изделия, изяществом и совершенством
которых может восхищаться и современный мир. Эта эстетическая деятель-
ность по освоению, осмыслению, формированию и производству красивого
в его многообразных проявлениях способствовала достижению качественно
нового уровня в интеллектуальной, духовной и материальной жизни предков
ингушей. Возможно, и само понятие хозал возникло в период расцвета ин-
гушской культуры и искусства.
Ингушской эстетике известны те «тонкие» уровни и особенности, града-
ции красоты и красивого, которые в философской литературе обычно обоб-
щаются в эстетическом термине «изящество», «изящное» (тIухьянна хозал).
Изящное толкуется как разновидность красоты, проявляющаяся главным
образом во внешнем облике предметов и явлений действительности и харак-
теризующаяся особой завершенностью, соразмерностью, легкостью форм,
ловкостью, грациозностью движений, а в применении к продуктам человече-
ского труда, к произведениям искусства – тонкостью исполнения.
ТIехъянна хозал – это такой вид и ступень красоты и красивого, который
поднимается выше обычной меры и обычной нормы. В ингушской эстетике
это не разновидность красоты, а скорее особая норма, ступень ее проявления,
которой характеризуются особая завершенность, соразмерность, легкость
форм, ловкость, грациозность движений, а в применении к продуктам чело-
веческого труда, к произведениям искусства  – тонкость исполнения. Кроме
этих общих свойств, указанных выше, термин тIехъянна хозал содержит чер-
301
ты ингушского национального понимания и толкования изящества и изящ-
ного. На первый план здесь выступает соразмерность объектов, предметов
и явлений действительности. Чтобы вещь была изящной, она должна быть
соразмерной не только в плане физических величин и пропорций, но и по
отношению к ингушским канонам красоты и красивого. Изящными считают-
ся такие вещи, которые в наилучшей степени соответствуют каноническим
нормам физических величин, пропорций и красоты. Яркий пример этого  –
ингушские башни, многие из которых, кроме других эстетических свойств,
насыщены и элементами изящного. Их формы настолько совершенны и со-
размерны, что неизменно вызывают чувства восхищения и удивления. Со-
гласно народному пониманию и толкованию, изящество –труднодостижимая
и легкоразрушимая, ранимая высшая ступень красоты и красивого, которая
должна оберегаться всеми.
Ийрчал (некрасивость)  – эстетически негативное понятие, противопо-
ложное хозал. Следует подчеркнуть, что природа, содержание всего того, что
можно отнести к этому понятию, в эстетической литературе изучены крайне
мало по сравнению с бесчисленными трудами по проблемам красоты, краси-
вого, прекрасного. В народном же восприятии ийрчал осмысляется и анализи-
руется столь же широко и глубоко, как и хозал. И это неслучайно. Народный
опыт учит, что осмысление, знание законов и свойств ийрчал не менее важ-
но, чем знание красоты. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что без
глубокого осмысления не только эстетически позитивного, но и эстетически
негативного в своей жизни и истории, ни один народ не может обеспечить
себе достойное и благополучное бытие. В таких случаях оно может оказаться
благополучным, но не достойным, или достойным, но не благополучным.
В ингушской эстетике веками формировались и существовали всячески
оберегаемые интеллектуальной элитой народа особые, сверхзначимые кано-
нические нормы культуры, которые должны были свято соблюдаться всеми
без исключения. К последним относятся понятия стыд (эхь) и честь (сий).
Овсарал (сила созидания)  – особое понятие ингушской эстетики, вы-
ражающее духовную и физическую силу созидания. Неслучайно это слово
переводится на русский язык как «изобилие, производительность». Чтобы
достичь изобилия, производительности труда, конечно, необходимо такое
свойство, как овсарал. Но не это значение слова здесь главное. Главное – это
именно состояние высокого подъема духовной и физической силы созида-
ния.
ДикагIдар (лучшее)  – это слово, выделяющее и определяющее то, что
относится к лучшему. В эстетическом сознании существует тонкая градация
определения и выделения лучшего из хорошего. Дика  – это хорошо, дика-
дар – хорошее, дикагIдар – лучшее из всего хорошего. Правда, существует и
крайняя градация хорошего, определяемая словом эггара: эггарадикагIдар –
это наилучшее из всего хорошего. Лучшее – это все то, что имеет свойства
красивости или полезности, или и то и другое. Все вещи определяются и
оцениваются с точки зрения лучшего и худшего.
Фу – это семя, порода живых существ. Каково семя, порода того или ино-
го живого существа, таково и само это существо. Оно не может быть иным,
чем его семя: кошка  – всегда кошка, волк  – всегда волк. Любое существо
развивается в соответствии со своей породой, в которой запрограммировано
302
будущее еще не родившегося существа, то, каким оно будет – хорошим или
плохим, красивым или некрасивым.
В ингушском языке есть понятия дика фу (хорошие, благородные люди)
и мо фу (плохие, никчемные люди). Поэтому сохранение и всяческое обе-
регание хорошей, чистой «породы» (дика, цIана фу) было на протяжении
веков постоянной и целенаправленной заботой боарам, всего народа. Всеми
мерами старались уберечь «породу» от «порчи» плохой кровью (мо цIий),
плохим материнским молоком (мо шура). Родители юношей, подбираяне-
вест, старались породниться с представителями дика фу. Этой же цели слу-
жил запрет на межнациональные браки, которые поэтому могли быть только
редким исключением из правил и всеми осуждались. Убеждение в том, что
женитьба на представительнице иной национальности «портит кровь» и дает
плохое потомство, было всеобщим, а девушка, вышедшая замуж за предста-
вителя иной национальности, считалась потерянной для родственников и
народа – яйна саг (пропащий человек), потому что дети, родившиеся от нее,
уже не могли стать ингушами. Старинная поговорка гласит: «ВоIа фу лаха,
йоIа цу лаха»: «Сыну ищи благородное семя (т.е. фу), дочери ищи прокорм
(т.е. цу)».
Ингушский народ создал философское учение о «породе» вообще и че-
ловеческой в особенности, в котором эстетические, онтологические и гно-
сеологические элементы занимают ведущее место. Это философское учение
о человеке: от каких предков, родителей он должен появиться на свет и ка-
ким стать, чтобы быть полноценным, настоящим человеком. По логике этого
учения, для этого он должен быть прежде всего настоящим ингушом – бок-
къонца вола гIалгIа. Следовательно, чтобы быть человеком, каждый должен
быть полноценным представителем своего народа. Эстетически позитивное
и негативное, красивое и безобразное, внешний облик и внутренний мир, все
эстетическое, согласно учению о мере – боарам, заложено в породе челове-
ка. В зависимости от этого человек становится красивым, прекрасным или
безобразным, возвышенным, благородным или низменным, способным на
великие дела или на коварство и подлость. Поэтомувсем и всячески необхо-
димо беречь чистоту, красоту своей породы (фу), чтобы не выросло плохое,
безобразное потомство.
Ший дар (свое) – термин, разграничивающий свое от чужого, не своего.
Каждый человек и народ должен иметь свое (ший дар) и не зариться на чу-
жое. Все, что относится к ший дар (дом, родственники, земля, дети – все, чем
владеет человек, чем он дорожит как своим) должно высоко цениться, обере-
гаться от посягательств со стороны. Человек должен любить свое, гордиться
своим. Чувство своего, родного – самое заветное естественное свойство че-
ловека. Человек никогда не перестанет больше всего ценить свой дом, свой
язык, свой народ и свою родину.
Наьхадар (чужое) – термин, разграничивающий все чужое от своего (ший-
дар). Чтобы ценить и беречь свое, человек должен уважать чужое, считаться
с тем, что ему не принадлежит, но и не давать чужим посягать на свое. Чужое
не должно восприниматься как нечто эстетически негативное, враждебное,
если для этого нет достаточных оснований. Буквальный перевод слова наь-
хадар – то, что принадлежит неродственникам (от наьха нах – чужие люди,
неродственники).
303
 Зуламе дар (преступное)– эстетический термин, определяющий все пре-
ступное: не только противозаконные действия, совершаемые в обществе и
государстве, но и нарушения нравственных норм поведения и жизни, не ре-
гулируемые действующими законами. К зуламе дар относятся не только пре-
ступные деяния, но и преступные мысли, намерения, желания; это категория,
которая содержит как элементы эстетического, так и этического. В эстетиче-
ском плане это одна из форм проявления и бытия безобразного.
ГIозал (радость) – особое, приподнятое состояние радости, переживаемое
человеком. Причинами возникновения таких радостных переживаний могут
быть любые объекты и явления как реальной окружающей действительно-
сти, так и идеальной. Для выражения и осмысления эстетического чувства
радости бытуют и другие термины (напр., дика хетар, хоза хетар), которые
выражают то, чем вызвано радостное состояние. В термине дика хетар – это
дика(л) (добро, доброта, хорошее), т.е. это состояние, ощущение, представ-
ление радости, связанное с чем-то добрым, хорошим. Хоза хетар  – это со-
стояние, ощущение, представление радости, связанное с чем-то красивым,
определенным словом хоза(л) (красота, красивое).
В отличие от подобных терминов понятие гIозал  – это «всем радостям
радость», высшая радость несравнимого ни с чем эстетического наслажде-
ния, удовольствия и удовлетворения самых заветных благородных целей и
желаний. При их достижении человеком или народом наступает состояние
гIозал как всеобщего подъема национального духа и самосознания. ГIозал –
термин, обозначающий предельную форму эстетического чувства радости,
переживаемого человеком. Понятие гозал определяет наивысшее радостное
состояние человека. Когда возникает необходимость сказать, что человеку
очень хорошо, что у него очень радостно на душе, ингуши определяют та-
кое состояние человека понятием гозал. Распространенное благопожелание
(ловца) «ГIоза вахалва (е яхийла) хьо» означает: «Живи в благополучии, без
горя и страданий, в постоянном радостном состоянии». ГIозал, по народным
представлениям, в жизни человека возникает нечасто. Оно возникает тогда,
когда ничто не беспокоит людей, когда они живут в благополучии, в мире и
согласии.
Фарал (благодать) – архаическое понятие о благодатном. Состояние фарал
осмыслялось как состояние благоденствия, плодородия, благополучия, согла-
сия и счастья. В древности это понятие связывалось с тотемами – носителями
благодати (напр., Благодатная Птичка  – Фаьра хаьзилг). Причины бедствий
виделись в потере покровительства тотема. Представлялось, что с уходом то-
тема местность теряла плодородие, благодать. В понятии фарал отразились
также представления о благодатных свойствах, качествах человека, земли
(«жирная земля»), трав, злаков и других объектов, о наиболее совершенных
взаимоотношениях между человеком и природой. Система представлений о
фарал сыграла значительную роль в процессе формирования сюжетов мифов,
фольклора, изобразительного и других видов народного искусства.
Бала – чувство горя; это понятие насыщено элементами трагического,
отражая предельную меру душевных переживаний, страданий человека.
Оно осмыслено и ярко изображено в фольклоре (в плачах и других жанрах),
как безмерное по масштабам, величественное и возвышенное страдание
человека.
304
 Дагазал  – эстетическое чувство отвратительного, возникающее, когда
то, что не нравится, обретает предельную степень отрицания. По народным
представлениям, все чувства содержатся в сердце человека. В зависимости
от того, какой объект действительности приносит «сердцу» радость или
страдание, определяются и соответствующие эстетические чувства, их мера,
природа, содержание, позитивный или негативный характер, оценки. Дагазал
и есть все то, что «сердце не принимает», что должно находиться «за преде-
лами сердца». Чувство дагазал отражает эстетически негативное отношение
к отрицательным героям фольклора, к соответствующим объектам действи-
тельности. Например, материальные объекты, наносящие вред человеку, по-
ведение, поступки людей, не соответствующие эстетическим нормам, безоб-
разные внешний облик и содержание предметов, объектов.
Унзар дар (ужасное) – понятие, характеризующее объекты и явления, вы-
зывающие чувство ужаса. В ряду эстетически негативных чувств унза рдар
–наиболее яркое, эмоционально насыщенное понятие, выражающее целую
гамму чувств отвращения и безотчетного страха. Ужасное может быть вызва-
но грозящей непосредственно самому человеку смертельной опасностью или
таковой же, грозящей другому лицу, положительному герою произведения,
в целом людям. Если такой опасности нет, ужасным может представиться
сам объект, наделенный соответствующими свойствами, чертами, качества-
ми, устрашающим и отвратительным обликом, поведением, образом жизни.
Во всех случаях унзар дар выражает предельную степень ужаса или страха.
Это понятие в народных представлениях связано с образами различных чу-
довищ, олицетворяющих стихийные силы природы (черные хожи, драконы,
ешапы, великаны полифемического типа, гарбаши и т.п.). К унзар дар близко
народное понятие кхераме дар, хотя последнему присущи свои особенности,
определяющие его место в системе негативных эстетических представлений,
в том числе и в фольклоре.

305
 ГЛАВА 7

РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

Ранние религиозные верования

Г
лавным богом ингушского языческом пантеона является Дяла (Даьла) –
создатель всего сущего, управитель мира, создатель, других «божеств»
(точнее, «полубожеств»). Образ бога Дялы в ингушском фольклоре не
определен, остальные же божества антропоморфны.
Путешественники и ученые XVIII  – начала XIX в. писали о Дяла как
о единственном боге, которому поклонялись ингуши. И. Гюльденштедт
(1745–1781) свидетельствовал, что ингуши «верят только в одного бога, кото-
рого они называют Даила, и не знают никаких идолов или побочных богов или
святых» (Гильденштедт, 2002. С. 240). Я.Я. Штелин (1709–1785) отмечал:
«Ингуши никакой веры не имеют, но веруют в единого бога и создателя всей
твари» (Штелин, 1772). Л. фон Штедер, в 1781 г. побывавший в Ингушетии,
писал, что ингуши «почитают одного Бога, создателя и кормильца, прино-
сят Ему в жертву животных и другие мелочи» (Штедер, 1996. С. 197–198).
Многие божества имели своих священных птиц. Священной птицей Дялы
считался сокол.
В сказаниях и мифах детьми Дялы называются Елта, Тушоли, Эштр,
Киранди (Воскресенье), Мятцели, Хало (Хал-Ерд), Амага-Ерд, Тамаж-Ерд,
Саниба-Ерд (АИФ, 2003. Т. 1. С. 116–119, 137 и др.). Имя Елты происходит
от слова елат//ялат – «хлебное зерно». В мифах Елта выступает как покрови-
тель охотников. Судя по имени, он, возможно, ранее был покровителем зем-
ледельцев, и лишь позже, когда ингуши во второй половине XVI в., покинули
плодородные равнинные земли стал покровителем охотников.
Тушоли – одно из самых почитаемых божеств – считалась покровительни-
цей матерей, деторождения, божеством плодородия. С ней был связан фалли-
ческий культ. Ее священной птицей был удод (тушоли-котам). Как сообщает
Б. Далгат, Тушоли почиталась всем народом без исключения, но особенно
женщинами. Ее имя фигурировало и в клятвах, и во всех молитвах, даже
если они возносились у святилищ других божеств Женщины, посещая места
поклонения богине и принося ей жертвенные дары, молили о даровании им
потомства и всяческих благ: «Божья дочь Тушоли, дай нам благодать свою.
306
 Фаллический камень (къобылкхера)
Джейрахский район, с. Ког. XVI–XVII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 104

Мы, почитая твой день, являемся к тебе,

дай нам благополучие, чтобы мы могли по-
стоянно приходить к тебе» (Далгат, 1893.
С. 100–101). Главное святилище (элгац)
Тушоли находилось в с. Ког, где имелся
деревянный идол богини с металлической
маской на лице. В народном календаре был
месяц Тушоли (Тушоли-бутт), когда при-
летала священная птица удод  – вестник
Тушоли, олицетворявшая приход весны, и
когда устраивали ежегодное празднество в
честь Тушоли. Эти празднества проходили
и во второй половине XIX в., когда ингуши
уже были мусульманами. Этнограф и крае-
вед А. Тутаев, присутствовавший на одном
из последних праздников Тушоли, записал:
«В 1881 году я случайно попал на празд-
нование Тушоли цIей в селение Барсуки…
Старики рассказывали молодежи, что кто справляет праздник Тушоли цIей,
у тех семьи целый год будут здоровы, не будет ни холеры, ни оспы. Кто хо-
чет жениться, тот получит успех и благополучие… После продолжительных
танцев цIув (жрец. – Н.К.), как и прежде, читал дуIа (молитву. – Н.К.): “Уро-
ди нам хлеб, размножай скот, дай благополучия семьям, спаси нас от чумы,
холеры и оспы, спаси от града и от утопа”. Когда цIув читал эту молитву, все

Маска богини Тушоли

Джейрахский район, с. Ког. XVI–XVII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 103

307
 Вилахское каменное изваяние богини Тушоли
Аккинское ущелье. XVII–XVIII вв.
Каменная летопись…, 1994. С. 117

люди повторяли: “Амин, Очи дяла!”.

Вообще Тушоли цIей называют жен-
ским праздником, и к этому празд-
нику девушки ждут себе женихов»
(Тутаев, 1999. С. 234–235).
Сын Дялы Киранди (Воскресе-
нье), по представлениям ингушей,
господствовал над временем (Ахри-
ев, 1875. С. 140). Могущественным
божеством считался Эштр  – хозяин
потустороннего мира. По функции
его именовали Эл-Да (Iел-Да – Хозя-
ин потустороннего мира). Загробный
мир ингуши представляли себе по
аналогии с миром живых. Его осве-
щала Луна, подобно тому, как солн-
це освещало и согревало мир живых
(Далгат, 2004. С. 161). Матерью
Луны считалась Кхинча  – покрови-
тельница мертвых (Танкиев, 1997б.
С. 39). Имя одного из древнейших
богов ингушского пантеона Рало сохранилось лишь в песнях вызывания дож-
дя («ХIай! Ралоа, Ралоа! ДогIа делхийталахь, Даьла! Кхаш хьувкъийталахьа,
Села!» – «Эй, Рало, Рало! Дяла, пошли нам дождя! Села, пусть плодоносят
наши поля!..») (АИФ, 2003. Т. 1. С. 204).
Архаичные божества Алла и Белла считались могущественней божества
грома и молнии Селы. Они, по поверьям, жили в пещерах и, перекликаясь,
предсказывали судьбы людей, будущее. Их именами клялись в особо важных
случаях (МС, 1991. С. 31). До сих пор ингуши при просьбах произносят слова
«алла-билла», уже не помня значения этих слов. Имена ингушских божеств
Алла и Белла соответствуют именам шумеро-аккадских божеств Ала и Бел
(Дахкильгов, 2002. С. 9–15).
Имя бога Тха (в форме Тга) приведено в сказании «Семь сыновей вьюги.
Ингушское предание», записанном и опубликованном в начале ХХ в. (Светлов,
1910. С. 198–214; АИФ, 2003. Т. 1. С. 93–107). Тха известен также в адыгской
мифологии, где он представлен верховным божеством. Самый крупный храм
на территории Ингушетии Тхаба-Ерды имеет в своем названии имя бога Тха.
В сказании «Семь сыновей вьюги» о Тха имеются следующие сведения: он  –
антропоморфный бог, сотворивший нартов, живет на вершине горы Бешлоам
(Казбек), «в хижине из тростника, спит на толстых мягких облаках, ест досыта
барашков и греется у солнца», когда Тха хохотал – сотрясались горы, а когда он
вздыхал от огорчения, «то вздох его доходил до земли в виде ужасного холодно-
го ветра», а когда Тха плакал, «то слезы его падали на землю целыми потоками
дождя», а когда он начинал сориться со своей женой Фурки (функциональное
308
 Святилище
Джейрахский район, окрестности
с. Баркин. XVI в.
Каменная летопись…, 1994. С. 113

Чашечный камень для

испытания юношей на зрелость
из храма-святилища Мецхали
Горная Ингушетия. XVI в.
Личный архив Д.Ю. Чахкиева

имя – Дарза-Нана – Мать вьюги), «тогда поднималась буря, ветер со страшными

порывами проносился над землею, вода в реке бурлила и выступала из берегов,
снег валил хлопьями и обвал за обвалом сыпался на несчастные головы нартов»
(АИФ, 2003. Т. 1. С. 94–95). Но Тха не всесилен. Он «побаивается» созданных
им же самим великанов («Великий Тга ранее создал необыкновенных одногла-
зых великанов и поселил их между собою и людьми. Тга, очевидно, по ошибке
создал их слишком сильными и слегка побаивался их» – (АИФ, 2003. Т. 1. С. 99),
его можно обмануть (украсть у него барашков и тростник, как это сделал нарт
Курюко//Куркъа), у него есть чувства голода (поэтому он ест барашков) и холода
(он греется у солнца), он может придти в отчаяние и плакать.
309
 Последний жрец Элмарз Хаутиев
(157 лет) с правнуком-поводырем
1920-е годы
Личный архив И.Г. Алмазова

На горе Бешлоам, кроме Тха

и Фурки, живших на вершине,
немного ниже жила Мехка-
Нана (Мать страны)  – покро-
вительница Страны ингушей.
«Раньше жители Гвилети ее
высоко чтили и обязательно ей
молились, прежде чем взойти
на гору Бешлоам. Эта богиня
помогала путникам и тем, кто
ходил в горы. Мехка-Нана зна-
ет, где на горе спрятаны кла-
ды. Осенью она по низу горы
протягивает невидимую нами
веревку, и кто ее перейдет, тот
неминуемо замерзнет» (АИФ,
2003. Т. 1. С. 71).
Одним из древнейших
божеств было солнце – Малх,
почитавшееся как источник
света и тепла. Б.К. Далгат
отмечал, что ингуши высоко
чтут солнце, которое называ-
ют Дяла-Малх (Бог-Солнце). «Составляют мифы о нем и просят благодати.
Они считают его добрым божеством. Оно играет большую роль почти во всех
празднествах в честь других богов; все молельни обращены у них к солнцу,
на восток, все молящиеся смотрят также на восток; с высоты горы Будур-лом
они с благоговением наблюдают ночью, как вдали восходит божественное
Солнце, величиною в целый город» (Далгат, 2004. С. 161). У Малха (Солнца)
были мать – Мялха Нана (Мать Солнца) и дочь – Мялха Аза (Аза, дочь Малха),
считавшаяся божеством рассвета. В нартском эпосе Мялха Аза – искусница и
красавица. Она вышла замуж за нарта Хамчи Патарза, освободившего Солн-
це из чрева проглотившего его сармака (дракона) (АИФ, 2006. Т. 2. С. 136).
Могущественным божеством считался громовержец Села, обитавший на
горе Цейлом (Священная гора). У него в подчинении находились богини Ми-
ха-Нана (Мать ветров) и Хин-Нана (Мать воды). В сказании о Селе говорит-
ся: «Могучий Села обитает на горе Цейлом. Если эта гора не закрыта тучами,
значит Села отдыхает и не будет непогоды и дождей. У Селы был огромный
меч, которым он рубил цолаш (злых духов. – Н.К.), которые подкрадывались
к горе Цейлом, чтобы навредить ему. Проснувшись, он в гневе кричит и ру-
бит их своим мечом. Поэтому в грозу гремит гром и сверкает молния. По воле
Селы Миха-Нана гоняет ветры, а Хин-Нана льет дождь. Если Селе понра-
вится какой-нибудь человек, он поражает его молнией. Клали таких людей в
310
особые склепы. Когда долго не бывало дождей, люди выносили… кости этих
людей из склепа, и Села посылал дождь, чтобы омыть кости этого покойника.
Его дочь, которую зовут Села Сата, была большой искусницей. Она могла за
одну ночь соткать ткань и сшить одежду на шестьдесят человек. Говорят, она
дала женщинам нитки, иголку, наперсток и ножницы. Села же, говорят, дал
людям саблю, кинжал и ружье. Если у Цейлома кто-нибудь видел летающего
орла, он возносил ему молитву, так как считалось, что Села иногда летает
по небу в облике орла» (АИФ, 2003. Т. 1. С. 121). Орел считался священной
птицей Селы, иволга (селасат) – священной птицей Села Саты.
Как бы ни был могуч Села, нарт Сеска Солса в единоборстве с ним каж-
дый раз побеждал его (Ахриев, 1875. С. 38; Танкиев, 1997. С. 227). Сеска
Солса побеждал Селу, потому что был рожден от божества и являлся полубо-
жеством (Кодзоев, 2010. С. 91–93). В Горной Ингушетии в ущелье р. Чулхи
вблизи с. Маготе на горе Зогал-Дук имеется святилище, посвященное Сеска
Солсе, возле него в дни летнего и зимнего солнцестояния ингуши совершали
моления солнцу. Б.К. Далгат отмечал, что Сеска Солсе поклонялись как бо-
жеству, ему возносили молитвы (Далгат, 1893б. С. 127) и что Сеска Солса «у
ингушей считается святым» (Далгат, 1901. С. 40). И.А. Дахкильгов отмечал,
что Сеска Солса являлся не только предводителем нартов, но и божеством,
«которому поклонялись» (Дахкильгов, 2006. С. 12).
Приемная мать Сеска Солсы – Села Сата – героиня нартского эпоса, рож-
денная от божества Селы земной женщиной, также являлась полубожеством,
покровительницей искусства и невест. Из подземного мира, куда ее возил
на своей бронзовой колеснице Боткий Ширтка, Села Сата принесла нартам
семена пшеницы, ячменя, проса, кукурузы, она же первая начала варить кашу
(АИФ, 2006. Т. 4. С. 126). С Села Сатой связывают происхождение Млечного
пути (Ча токхадаь никъ – дорога, по которой протащили солому) и трех звезд
из созвездия Малого Пса, называемыех ингушами Сатий Божольг или Кхоког.
Млечный путь – это след от соломы для брачного ложа, которую протащила
по небу Села Сата, когда вышла замуж за бога неба Хало (ХIало). «Уходя из
дома за соломой, она приготовила из теста треугольный хлеб и положила его
в горячую золу с угольками. Пока она возвратилась, два угла хлеба сгорели,
а один уцелел. На небе теперь видны три звезды, образующие треугольник:
одна – светлая, а две темные» (Далгат, 2004. С. 171). В нартском сказании
«Спор между Села Сатой и Мялха Азой» рассказывается, как Села Сата стала
супругой бога Хало, который «владел небом»: Села Сата победила в споре с
Мялха Азой, сшив за ночь одежду для шестидесяти трех нартов – дружинни-
ков Хало (Ингушские сказки, 2002. С. 255–256).
Все божества, кроме Дяла, имеют антропоморфный вид, они действуют,
как люди, часто живут среди людей, вступают с ними различные отношения.
Таков и Хало – божество неба.
Братьями Хало считались Мятцели, Амага-Ерд, Тамаж-Ерд, Саниба-
Ерд. Старший из братьев – Мят-цели жил на горе Мятлоам (Столовая гора).
Его называли Золотым Мятцели. В ингушском сказании говориться: «Среди
братьев-ердов старшим был Мятцели. Он первым ушел из семьи и поселился
на вершине горы Мятлоам. Другие братья расселились по тем местам, где
сейчас находятся их святилища. Лишь один из братьев  – Саниба-Ерд, как
младший, остался на месте. К этим братьям подселились другие ерды. Так,
311
 Х.Б. Ахриев (1895–1937).
Святилище Маги-Ерды
Акварель
1928 г.
Личный архив Х.М. Акиевой

к Мятцели подселились и пород-

нились с ним ерды Мятар-Дяла и
Сусон-Ерд. Последнему раньше
женщины молились отдельно»
(АИФ, 2003. Т. 1. С. 137). Мятар-
Дяла считался божеством горы
Мятлоам, Сусон-Ерд, или Сусон-
Дяла – покровителем женщин.
Тамаж-Ерд предстает перед
людьми в виде горного козла или
мужчины Ч.Э. Ахриев писал:
«Ингуши изображают Тамаж-
Ерда святым существом, имею-
щим маленький рост и сидящим
на маленьком коне, величиной с
козленка. Если же он рассердит-
ся на кого-нибудь, то рост его
увеличивается в пятнадцать раз,
а лошадь, на которой он сидит,
делается выше башни» (Ахриев,
2000. С. 65). О Тамаж-Ерде со-
общается, что он является млад-
шим братом других божеств  –
Мятцели и Амгама-Ерда (Амага-Ерд.  – Н.К.): «Народное предание гласит,
что эти три святые были родные братья» (Ахриев, 2000. С. 59). Тамаж//тамаш
в ингушском языке означает «чудесный, волшебный». Имя божества Тамаж-
Ерд можно перевести как «Волшебный ерд (святой)». Божество Тамаж-Ерд
имеет параллели в религиозных верованиях древних народов Передней Азии
(Tsaroieva, 2005. Р. 423).
Судя по тому, что на месте остался Саниба-Ерд, можно считать, что ис-
ходным местом, где жили эти божества, был аул Саниба в Даргавсском уще-
лье (Ахриев, 1871д. С. 6), в настоящем время входящее в состав Северной
Осетии, которое «по ингушским преданиям, считается родиной ингушских
нартов и самих ингушей» (Семенов, 1963. С. 27).
В сказании о Саниба-Ерде рассказывается следующее: «Про Саниба-Ерда
я слышал, что раз в год, и иногда и два раза, от святилища Саниба-Ерда ночью
поднималось прямо вверх на небо сияние. Цей-саг (жрец) знал дни, когда
обычно это происходило. В это время он и его подручные ночами наблюдали
за святилищем. Когда сияние возникало, то с утра начиналось празднество,
и в течение трех дней в святилище жгли свечи и костры» (АИФ, 2003. Т. 1.
С. 137).
Злыми божествами считались У-Нана (Мать болезней) и ГIор-Нана (Мать
мерзлоты). Почиталось множество других божеств: Ган-Ерд  – покровитель
312
деторождения; Болам-Дяла  – покровитель путников; Гурмат-Цу  – божество
рая; Дика-Сели– покровитель всего хорошего; Дзодцох-Ерд (функции неиз-
вестны); Ерд (имел вид мужчины, обитал в пещерах, молились ему в начале
месяца покоса); Мяцхали  – покровитель покоса; Мелер-Ерд– покровитель
плодородия и напитков, сделанных из хлеба; Маго (в храме Маго-Ерд мо-
лились солнцу); Мизр (функции неизвестны); Молдаз-Ерд  – покровитель
воинов, божество войны; Саска (Саскъа) – божество плодородия; Херха-Ерд
(функции неизвестны); Хагар-Ерд (ХьагIар-Ерд)  – божество пещер; Ан-Да
(Iан-Да) – Хозяин (божество) зимы и др. (Ахриев, 1871l. С. 1–16). Сохрани-
лись имена божеств женского рода, функции которых в некоторых случаях
неизвестны: Тоти – божество луны, Хани – Мать времени, Хогали – божество
дождя, Чача – божество воды, Кукали – божество плодородия (ее священная
птица – кукушка – кукал), Гушмали, Нукали, Зимили, Зизили и др.
Были известны покровители отдельных обществ, населенных пунктов и
родов. В ингушской мифологии известны также духи: тарам  – дух-покро-
витель (считалось, что каждое живое существо имеет своего тарама), цала
(цIала)  – злой дух, убур  – злой дух (убуры, вселяясь в людей и животных,
доставляли им большие страдания), воачаби  – покровитель туров, алмас  –
лесной дух в образе женщины и др.

ХРИСТИАНСТВО
Точные сведения о первом этапе знакомства предков современных ингу-
шей с христианством отсутствуют. Можно предположить, что это произошло
в XI–XII вв. и было связано с политической активностью в Кавказском ре-
гионе Византии. В XIII–XIV вв. на смену византийцам пришли генуэзцы, за-
нимавшиеся торговой деятельностью в Крыму и на Северном Кавказе. Об их
возможном влиянии на процесс христианизации ингушей Б.К. Далгат писал:
«весьма вероятно, что генуэзцы и венецианцы, часто посещавшие Кавказ в
XIV и XV столетиях с торговыми целями, также распространяли христиан-
ство» (Далгат, 2004. С. 44).
С конца XII  в. активную миссионерскую деятельность среди ингушей
проводила Грузия, которая подчинила своему владычеству ряд горских
племен (Тусиков, 1926. С. 18–19). К горцам различных территорий Кавказа
посылались священники, строились храмы. С этой деятельностью связано
появление в Ассиновской котловине горной Ингушетии храмов – Тхаба-Ер-
ды, Алби-Ерды и Таргимского (Муталиев, 1977. С. 113–121). В последующие
века влияние Грузии то ослабевало, то усиливалось, но никогда не прекраща-
лось. Значительных результатов достигли грузинские миссионеры в 1751 г.,
склонив к крещению до двух тысяч «кистинцев» (ингушей) (АИИ РАН. Ф. 36.
Оп. 1. Д. 442. Л. 8 об.). В этом контексте примечательно сообщение У. Лау-
даева об обнаруженной им рукописной книге на арабском языке в которой
описывались события на Кавказе, и об ингушах в частности говорилось, что
они «104 года находились в крестопоклонстве до принятия ими мусульман-
ской веры» (Лаудаев, 1872. С. 27).
Вторая половина XVIII в. была отмечена активным вмешательством в
эти процессы России. В 1764 г. Екатерина Великая предложила ингушам и
313
Развалины храма Альби-Ерды
Джейрахский район
Фото А.С. Дозариева, 2009 г.

Храм Тхаба-Ерды
Джейрахский район
Фото М.С.-Г. Албогачиевой 2010 г.

314
осетинам принять крещение и переселиться к возводимой русской армией
Моздокской линии. В том же году для новообращенных в Моздоке была уч-
реждена Духовная осетинская школа, где обучались и ингушские дети. Для
успешного обращения горцев в христианство необходимы были священники
из местной среды (Хицунов, 1846).
Миссионерская деятельность в Ингушетии осуществляли не только пра-
вославные священники. В 1765 г. проповеднической деятельностью среди
ингушей по повелению Папы Римского занимались католические священни-
ки (АИИ РАН. Ф. 36. Оп. 1. Д. 442. Л. 12). «Явились на Осетинское подво-
рье к игумену Григорию с кистинским (ингушским  – М.А.) старшиною два
католических патера и один переводчик, что они имеют от папы позволение
проповедовать Слово Божие», – писал П.Г. Бутков (Бутков, 1869. С. 440).
В 1780 г. к проповеднической деятельности в Ингушетии были привлече-
ны члены Осетинской духовной комиссии, которые достаточно хорошо знали
своих соседей и могли с большим успехом выполнять эту миссию. Комиссия
состояла из грузин, имевших давние союзнические отношения с ингушами,
а Осетинской она называлась по той причине, что основной целью ставилось
крещение язычников–осетин. Однако число лиц, принявших христианскую
веру от Осетинской комиссии в «Киштинском уезде», составило всего 820
человек (Русско-осетинские отношения, 1976. С. 391–392).
Россия была заинтересована в укреплении южных рубежей и прилагала
для этого все силы. Для распространения христианской религии были при-
влечены не только русские, грузинские и осетинские проповедники, но и
шотландские миссионеры. Так, с разрешения Александра I в начале XIX в.
между Железноводском и Пятигорском, у подножия г. Бештау, между реками
Кума и Подкумок была основана шотландская колония Каррас (ныне – пос.
Иноземцево), миссия Эдинбургского миссионерского общества. Им был вы-
делен участок наиболее пригодной для этой цели земли, площадью в 6000
десятин, их освободили от всех личных и земельных налогов и платежей на
30 лет. Колонисты также освобождались от военной и гражданской службы.
Любому свободному горцу было разрешено принять христианское вероис-
поведание и стать членом колонии. Кроме того, миссия добилась согласия
правительства выкупать у горцев невольников, и по истечении нескольких
лет, сделав их христианами, давать им вольную. Что примечательно, Россия
никогда ранее не даровала таких привилегий и льгот иностранным колони-
стам. Их деятельность распространялась на осетин, кабардинцев, татар, ку-
бачинцев, черкесов, башкир, ингушей (Мусукаев, 2000. С. 8–9).
Внимание миссионеров Эдинбургского миссионерского общества Г. Блая
и Г.  Галловая привлекли ингуши, проживавшие в крепости рядом с Назра-
нью. Знания по медицине, полученные в Шотландии, позволили Г. Блаю вой-
ти в доверие к ингушам, они смотрели на него «как на друга и отца, так что
ему возможно стало между ними ходить с полною безопасностью, даже и
без охранительной стражи, чего дотоле ни с кем из Европейцев не бывало»
(РГИА. СПб. Ф. 797. Оп. 2. Д. 8809. Л. 8.). Изучив язык, Г. Блай перевел на
ингушский Молитву Господню и напечатал ее в Астрахани. Он намеревал-
ся переложить Священное писание на ингушский язык, чтобы облегчить
его восприятие для «новокрещенных», не понимавших язык миссионеров.
Устный перевод непонятных им слов не достигал цели, и они могли лишь
315
научить горцев некоторым христианским обрядам. Для этой цели он разра-
ботал первую ингушскую азбуку на основе латиницы (Краснокутская, 2000.
С. 114).
Г. Блай намеревался построить училище с пансионом для приходящих из
соседних селений детей, намереваясь содержать его за счет миссии. Но не-
ожиданно он был отозван из Назрани управляющим военной и гражданской
частью на Кавказе генералом А.П. Ермоловым, который настороженно и с
недоверием относился к шотландским миссионерам, считая их поборниками
политических интересов британской короны. Несмотря на неоднократные
просьбы Шотландского миссионерского общества, Г. Блаю не дозволили
возобновить проповедническую деятельность в Ингушетии. Результаты, до-
стигнутые им в деле просвещения ингушей в лоне христианской религии,
были незначительны по своим масштабам, но могли бы быть поучительны
для всех последующих миссионеров, которые средствами материальными,
насильственными, репрессивными стремились достичь желаемой цели.
В этом контексте примечателен рапорт (1838 г.) Владикавказского комен-
данта полковника Широкого, в котором отмечается, что распространение
христианской веры как в горной, так и в плоскостной части Ингушетии «на-
ходится на низшей ступени и в самом почти младенчестве», слабая подго-
товка грузинских миссионеров и незнание ингушами грузинского языка, на
котором велась проповедническая деятельность, приводили к самым незна-
чительным результатам (РГВИА. Ф. 13454. Оп. 6. Д. 2I8. Л. 19–20). Но это
была не единственная причина неэффективности работы миссионеров. Как
отмечал статс-секретарь М.П. Позен, обращение в христианство происходи-
ло больше на бумаге, чем на деле, так как «обращаемые, как и обращающие,
руководствуются в своих действиях не душевным убеждением и ожиданием
благ нетленных, а помыслами мирскими и видами скорейшего достижения
благ земных» (РГИА. СПб., Ф. 1268. Оп. 1. Д. 292. Л. 3).
Подарки, деньги и пособие хлебом, выдававшиеся новообращенным,
привлекали многих принять Святое Крещение, но большей частью людей
самого бедного и низкого сословия, побуждаемых к тому «корыстью». «Не-
которые из них, дабы воспользоваться означенными пособиями, простерли
святотатство до того, что крестились по нескольку раз» (РГВИА. Ф. 1. Oп. 1.
Д. 13628. Л. 1–5 об.). Вновь обращенным давалась ткань на рубаху, а также
крест, образок и новое христианское имя (Русско-осетинские отношения,
1976. С. 208). Как отмечает Х. Мугуев, знатным людям выдавали 20 руб. се-
ребром и серебряный нательный крест, а бедным  – только 50 коп. Многие
крестились по 10–15 раз и снова возвращались к своим языческим богам и
кумирам (Мугуев, 1931. С. 10). Министр А.И. Чернышев отмечал, что мис-
сионеры поведением своим не умели внушить того уважения, какого должно
требовать от звания проповедника слова Божия, и если между ингушами не-
которая часть обратилась в христианство, то успех этого предприятия нельзя
приписать убеждению проповедников, а более обстоятельствам (РГВИА.
Ф. 1.Oп. 1. Д. 13628. Л. 1–5 об.).
Христианство так и не закрепилось в ингушской среде, но свидетельства
его бытования находят и ныне. Так, выявлен среди погребального инвентаря
металлический нательный крест, подобная находка сделана и при раскопках
склеповой гробницы Таргимского храма. Представляет интерес нагрудный
316
 Каменный крест
Джейрахский район, с. Ний
Каменная летопись…, 1994. С. 117

крест-энколпион первой половины XIII в. с рельефным изображением распя-

того Христа, открытый при расчистке каменной поминальной камеры, распо-
ложенной на территории обширного некрополя Мохде. Здесь же был найден
и большой железный крест, наподобие тех, которые неоднократно отмечены
при изучении языческих святилищ (Мужухоев, 1981. С. 25). О христианском
влиянии говорят сохранившиеся на храме Тхаба-Ерды надписи на древне-
грузинском языке и псалтырь, написанный от руки на пергаменте (Вертепов,
1903. С. 22). Подобная же рукопись была найдена в начале ХХ в. в святилище
Маго-Ерды в горной Ингушетии (Гамбашидзе, 1975. С. 115–116).
Некоторые ученые (Г.А. Вертепов, Е.И. Крупнов и др.) отмечают, что ове-
ществленные пережитки христианства в виде изображений крестов на очагах,
очажных цепях, утвари и хлебах, крестовая орнаментика на боевых башнях
и склепах, использование восковых свечей при молениях, наконец, массовые
моления под открытым небом, номенклатура некоторых культовых явлений
и соответствующий словарный материал свидетельствуют о христианском
периоде (Крупнов, 1971. С. 128–129). Но эти утверждения вызывают много-
численные дискуссии как в пользу христианского влияния, так и языческого
периода (Мужухоев, 1977б. С. 295–301).
В начале XIX в. на территории Ингушетии можно было встретить как
язычника, так христианина и мусульманина. Вероятно, это явление можно
объяснить тем, что едва только несколько поколений людей могло ознако-
миться с новой религией, начать проникаться ее духовными основами, как
новые войны загоняли те или иные группы людей в глухие ущелья, где их
потомки, отрезанные от внешнего мира, теряли воспринятое их отцами или
дедами вероучение, сохраняя лишь некоторые внешние его черты. Это при-
водило возвращало народ к его древним верованиям, но уже с включением
новых элементов (Грабовский, 1870. С. 27–28).
Прежние верования ингушей тесно переплелись с нормами христианской
религии. Из нового вероучения оказалось заимствовано то, что было близ-
ко традиционным верованиям. Так, богиня плодородия Тушоли стала име-
новаться «богородицей» или «девой Марией» (Великая, Виноградов, 1983.
С. 86). Ингуши стали отмечать день святого пророка Ильи. Образ Ильи-про-
317
рока наложился на грозный, могущественный облик языческого славянского
бога Перуна-громовержца. Л.С. Клейн сообщал, что Пирун в ингушских ска-
заниях именуется Пиръа, по рассказам, он создал медные своды небес. «Он
заставлял женщин подниматься на самодельные своды небес и оттуда лить
воду. Пиръон утверждал, что на небе и земле только он один – бог, и застав-
лял всех работать на себя» (Клейн, 1985. С. 117). На самом деле термином
«Пиръа» ингуши и тогда, и сейчас обозначают фараона, властителя Египта,
который нашел отражение и в библейских легендах. Возможно, такого рода
трансформация произошла в связи с тем, что миссионеры в своей проповед-
ческой деятельности стремились найти схожие образы богов. Бог-громовер-
жец оказывался в представлениях ингушей их господином и помощником,
так как от него зависело плодородие нив и садов. Ильин день был своеобраз-
ным рубежом в полевых работах: до этого дня косили сено, после – начинали
жать жито. Схожую функцию выполнял Села – бог грома и молнии (Далгат,
2004. С. 109). К нему ингуши обращались с мольбой: «Небо часто заставь
греметь. Тучным опустись на землю. Заставь солнце целительно смотреть,
пролей дождь маслом, возрасти посеянное, размножь летом питаемое. Не дай
нам грубой пищи. Осенью не дай быть быстрому ветру. Моли Бога за нас»
(Шиллинг, 1931. С. 35).
В культовую практику ингушей вошли и новые имена: Хава (Ева), Ха-
рон, Адам, Нухь (Ной) и др., а также появились термины, заимствованные из
грузинского языка под влиянием христианства: мозгIар (священник), марха
(пост), жаьргь (крест) и др. (Великая, Виноградов, 1983. С. 86).
Можно сказать, что хри-
стианство существовало у ин-
гушей не как догматическое
учение, а только как новый об-
ряд; оно действовало, видимо,
только на воображение народа
внешней стороной богослуже-
ния, не касаясь нравственной
стороны его жизни. Поэтому
христианская вера не смогла
укорениться в местной среде,
да и те обряды, которые были
приняы от христиан, стали
забываться (Казиев, Карпеев,
2003. С. 329).
Ингуши на протяжении
ряда веков испытывали хри-
стианское влияние со стороны
русских, грузинских, итальян-

Внутреннее убранство
православного храма
Сунженский район,
ст. Орджоникидзевская
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

318
ских, шотландских миссионеров; активная пропаганда ислама шла со сто-
роны Чечни, Дагестана и Кабарды. Зная национальный менталитет, можно
догадаться, почему ингуши противились принятию той или иной религии,
навязанной силою.

ИСЛАМ
Ингуши  – мусульмане-сунниты, в догматике придерживаются школы
имама Абу-Альхасана Аль-Ашари, а в праве  – школы имама Аш-Шафи-ий.
В основном принадлежат двум тарикатам  – накшбанди и кадирийя, в свою
очередь подразделяющимся на братства-вирды (его члены дают обет придер-
живаться пути, предложенного шейхом), различающиеся особенностями со-
вершения обряда зикр (радение) и некоторыми ритуалами, разработанными
их устазами (основателями религиозного направления) (Албогачиева, 2007.
C. 75).
Фактически одновременно с попытками укоренения среди ингушей хри-
стианской веры происходило и проникновение к ним ислама. Знакомство
ингушей с данной религией произошло достаточно давно. Его начало можно
связывать с пребыванием монголо-татар в плоскостных районах современной
Ингушетии, на равнине между Тереком и Сунженским хребтом. Грузинские
источники сообщают, что до нашествия Тамерлана на Северный Кавказ в
1395 г. ингуши были христианами, но, покорив их страну, завоеватель обра-
тил их в ислам и назначил мулл (Джанашвили, 1897. C. 51). О своеобразном
влиянии ислама на культуру ингушского народа свидетельствует уникальный
памятник зодчества Борга-Каш, сохранившийся в с. Плиево. Часть ингушей,
переселившаяся на равнину в XVII в., приняла ислам. Известно, что жители
с. Ангушт являлись мусульманами-суннитами (Шавхелишвили, 1963. C. 82).
Ингуши не принимали активного участия в событиях Кавказской войны.
«Среди ингушских мусульман отсутствовала идеология насилия и вообще
представления, что Россия могла быть врагом мусульманских народов. Это
выражается в том, что, несмотря на интенсивную войну в Чечне в 1830-х
годах, ингуши не поддались попыткам Кази Муллы и Шамиля привлечь их к
борьбе против русских и отражали вторжение Шамиля в 1840 г. “Созданные
Шамилем наибства “Ингуш”, “Галгай” и “Галат” остались для ингушей пери-
ферийными и существовали недолго. Таким образом ингуши приняли ислам,
но не обратились против России» (Деттмерин, 2011. C. 47).
В тот период среди ингушей велась активная пропаганда двух мировых
религий – ислама и христианства. Тогда же проповедническую деятельность
стал осуществлять Кунта-хаджи Кишиев, сумевший обратить в ислам ту часть
ингушей, которая пребывала в состоянии неопределенности. Новое учение
отличалось от известного в Ингушетии тариката накшбандийа практикой ис-
полнения громкого зикра. Число последователей Кунта-хаджи быстро росло,
что вызвало тревогу местных властей. Кунта-хаджи был сослан в Калугу. Это
привело к разочарованию в существующем политическом строе среди верую-
щих. Этими настроениями воспользовались власти и под предлогом палом-
ничества верующих в Мекку постарались переселить в Турцию как можно
больше мусульман (Дзагуров, 1925. C. 64).
319
 Зийарат отца и брата Кунта-хаджи
Чеченская Республика, Гудермесский район, с. Иласхан-Юрт
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2012 г.

В этот критический период истории на политической арене Чечни появил-

ся шейх Дени Арсанов. Получив право на распространение накшбандийского
тариката тариката накшбанди, он до самой гибели в 1917 г. вел активную
пропаганду его идей в Чечне, Ингушетии и Осетии.
Позиции ислама неуклонно укреплялись, во многих населенных пунктах
Ингушетии строились мечети и мусульманские школы. По данным Первой
Всеобщей переписи населения Российской империи 1891 г., в Ингушетии в то
время насчитывалось 55 действующих мечетей; большинство их располага-
лось в равнинных районах. Самое большое число мечетей было в ингушском
с. Базоркино (ныне с. Чермен Пригородного района), где имелось 9 кварталь-
ных и одна соборная мечеть, а также одна школа, где обучали детей основам
ислама (РГИА. СПб., Ф. 1290, Оп. 11. Д. 2390). Однако уже в начале XX в.
духовные лидеры народа подверглись репрессиям; все шейхи кадырийского
тариката были в 1911 г. отправлены в ссылку.
В период революции ингуши приняли сторону советской власти. Выбор
определила пропаганда большевиков о совместимости коммунизма и шариа-
та. В боевых действиях против армии Деникина активное участие принимали
авторитетные муллы, в частности Тарко-Хаджи Гарданов, Иссакх Мулла Ча-
панов, Тоуси Шадиев, Кази Гантемиров, Айдемар Долаков и др.
Однако с упрочением позиций советской власти началась борьба с рели-
гией и религиозными деятелями. Мечети закрывались, в их помещениях ор-
ганизовывались светские школы, склады, видные богословы были высланы.
Вместе с тем в Ингушетии еще оставались знатоки ислама, которые готовили
320
Шейх Дени Арсанов
Первая половина XX в.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

учащихся в медресе. В част-

ности, медресе в Гамурзиево,
где работал Ильяс Мулла Ози-
ев, известный арабист, кадий
Назрановского округа и глава
шариатского суда Горской Рес-
публики, считалось кузницей
высококвалифицированных
арабистов. В 1929 г. в Ингу-
шетии функционировали 32
школы, где обучалось основам
ислама около 1500 учеников,
и такое же число медресе с
825 учениками (Мугуев, 193I.
C. 93). Преподавание в этих
учебных заведениях велось
местными муллами и хаджами,
хотя власть активно боролась
с их влиянием на население и
с ними самими, подвергая их
репрессиям. Несмотря на все
сложности рассматриваемого периода на территории Чечено-Ингушской АССР
имелись мечети во многих населенных пунктах до депортации в 1944 г.
После восстановления Чечено-Ингушской республики партийные и со-
ветские органы развернули масштабную антирелигиозную кампанию. Дея-
тельность суфийских братств перестала носить легальный характер, муллы
обучали детей и подростков тайно в собственных домах. Запрещалось испол-
нение любых мусульманских обрядов. Как отмечалось в 1960-е годы, «те-
перь нет ни одной действующей мечети на территории Чечено-Ингушской
АССР» (Шамилев, 1963. C. 26). Местное население было недовольно таким
положением дела. Яркой иллюстрацией этого является Секретная докладная
записка для членов ЦК КПСС о религиозной обстановке в ЧИАССР. «Про-
блема отсутствия зарегистрированных мусульманских мечетей в ЧИАССР,
при наличии двух православных церквей, молитвенного дома баптистов, в
наши дни переросла рамки чисто религиозной проблемы. Она обсуждается
не только верующими, но и широкими кругами интеллигенции, молодежи
и нередко воспринимается ими как ущемление национальных прав, как со-
хранившееся недоверие к ним; на этом играют и определенные зарубежные
круги» (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 62. Д. 38). Необоснованный отказ в регистрации
религиозных объединений и легализации ислама обострял отношения меж-
ду верующими и должностными лицами. Местное население воспринимало
отказ как ущемление конституционных прав. Это вызывало протест и акти-
визировало деятельности верующих. Достаточно отметить, что на 1 января
1970 г. в Чечено-Ингушетии было учтено свыше 150 незарегистрированных
321
 Ингушское духовенство
1960-е годы
Личный архив М.М. Картоева

объединений, имеющих постоянные молитвенные помещения, служителей

культа, выборные органы, но вопрос о регистрации хотя бы одного из них не
ставился местными органами власти (ЦХСД. Ф. 5. Оп. 62. Д. 38).
Несмотря на такую сложную обстановку, до 1980 г. на территории Ингу-
шетии не существовало «официального» ислама, не было ни одной легально
действующей мечети. К примеру, мечеть с. Сурхахи, где проводили пятнич-
ную молитву члены кадириийского ордена, с начала 1960 по 1983 г. распо-
лагалась в частном доме Джабраила Албогачиева. За это он не раз получал
тюремные сроки. В рамках общей либерализации, начавшейся в Советском
Союзе во второй половине 1980-х годов, в стране изменилось отношение к
религии, результатом чего стало и открытие в 1983 г. мечети в с. Сурхахи. Ее
имамом был избран Башир-Хаджи Магомедович Аушев, получивший высшее
духовное образование в Ташкентском Исламском институте им. Имама Аль-
Бухари. Он также стал вторым ингушом, совершившим в послевоенное время
паломничество в Мекку, после Суламбека Котиева из Казахстана. С началом
перестройки появилась возможность открыто выражать религиозные чувства
и соблюдать нормы ислама. После образования Республики Ингушетия про-
изошли еще более значительные изменения в религиозной жизни. 5 апреля
1993 г. на съезде мусульман республики был образован духовный центр,
высший религиозный орган мусульман Республики Ингушетия  – Муфтият
Ингушетии, который возглавил Магомед Албогачиев.
Муфтий является главой мусульман и осуществляет руководство Советом
алимов и Муфтиятом. Муфтий избирается Советом алимов и имамами насе-
ленных пунктов Ингушетии сроком на пять лет. Муфтият образован в резуль-
322
тате объединения мусульманских общин и организаций Ингушетии, имеет
устав, утвержденный на упомянутом съезде. Он руководит, координирует и
контролирует деятельность всех мусульманских учреждений, независимо от
того, кто является их учредителем, и оказывает содействие органам государ-
ственной власти при рассмотрении вопросов, затрагивающих деятельность
мусульманских религиозных организаций Ингушетии. Муфтият поддержива-
ет хорошие отношения с настоятелями православных храмов Ингушетии.
Органами управления Муфтията Республики Ингушетия являются: Совет
алимов, муфтий и аппарат Муфтията, кадий и члены кадията. Высший орган
Совета алимов – съезд мусульман республики, который, по уставу Муфтията,
созывается не реже одного раза в пять лет. Делегатами по своему положению
являются муфтий, члены Совета алимов, члены кадията и сотрудники Муф-
тията. Остальные делегаты избираются за 30 дней до созыва съезда на собра-
ниях мусульман при городских и сельских мечетях, где они информируются
о вопросах, которые выносятся на рассмотрение съезда (Устав Муфтията,
2004. C. 5).
Муфтият Ингушетии уделяет большое внимание вопросам религиозного
образования молодежи. Это направление курирует председатель комитета
по науке и образованию Муфтията. Разработаны учебники с переводом и
транслитерацией арабских текстов на кириллический шрифт. Во всех школах

Муфтий Ингушетии И. Хамхоев

Фото М.С.-Г. Албогачиевой. 2002 г.
МАЭ РАН. № 2214-48

323
 Мюриды Кунта-хаджи
Сунженский район, ст. Нестеровская. 2012 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

республики в 5–11 классах ведется преподавание основ мусульманской ре-

лигии; это решение было принято на съезде мусульман Ингушетии. Препо-
давателями являются выпускники Исламского института Ингушетии. Для
получения сертификата на право преподавания каждый должен сдать экзамен
представителям Муфтията, ежегодно проходит переаттестация преподавате-
лей. Программа указанного школьного курса включает основополагающие
элементы ислама, их историю. Преподавание основ ислама Муфтият рассмат-
ривает в качестве одного из важнейших направлений борьбы с экстремизмом
и воспитания в школьниках добрых духовных и нравственных начал. В семи
управлениях Министерства образования работают по одному специалисту от
Муфтията (Албогачиева, 2007. C. 68).
Мусульманское образование в республике можно получить в местных
медресе, высшее  – в Исламском институте в ст. Орджоникидзевская и Ин-
гушском Исламском институте им. Х.А. Барзиева в г.  Малгобеке. Наряду с
этим существует и частное преподавание основ ислама и чтения Корана на
дому у различных мулл. Духовное управление мусульман Республики Ингу-
шетия имеет свой печатный орган – ежемесячную газету «Светлый путь», на
страницах которой печатаются новости из жизни духовенства республики,
различные хадисы, расписание намаза, составленное советом алимов респуб-
лики. При Муфтияте создана радиостанция «Ангушт», которая ведет кругло-
суточное вещание. Ежегодно духовный центр организует поездки в Мекку
324
(хадж), обязательные для каждого мусульманина, который в состоянии их
совершить. Малоимущим в этом нередко помогают бизнесмены и меценаты.
В каждом населенном пункте есть примирительные комиссии во главе с
тамадой, турком, имамами мечетей и авторитетными членами ингушского
общества, которые, не доводя дела до суда, сами решают некоторые спорные
и сложные вопросы. Если спорный вопрос все же не решается силами обще-
ства, его передают на рассмотрение в гражданский или шариатский суд. В
ведении Муфтията находится шариатский суд, сформированный в республи-
ке в мае 1999 г.; его возглавляет духовный судья мусульман кадий (къаьда)
Абдурохман-хаджи Мартазанов. Кадий является главным консультантом по
шариатским вопросам на территории Ингушетии и избирается советом али-
мов сроком на пять лет. Суд разбирает дела, связанные с семейно-брачны-
ми отношениями и наследственными спорами, дела о кровной мести, «дела
частного обвинения» (клевета, оскорбление и т.п.). Тогда как решений граж-
данских судов, как правило, приходится ждать очень долго, в шариатском
суде решения выносятся сразу же, без бумаг и обжалований. Современный
шариатский суд не имеет исполнительного органа. Его можно рассматривать
как орган досудебного расследования, в котором главную роль играет прин-
цип добровольности (Албаков, 2004. C. 82–83). Вопросы, решение которых
не входит в компетенцию кадията, не принимаются им к рассмотрению.

Основные тарикаты и вирды

Для современных ингушей принадлежность к тому или иному братству
(вирду) – важнейший элемент не только религиозной, но и гражданской иден-
тичности. При этом вирдовая структура не совпадает с тейповой (родовой)
структурой общества. Члены одного тейпа и даже одной семьи по собствен-
ному выбору могут быть последователями того или другого тариката и опре-
деленного вирда.
Основателями функционирующих в Ингушетии братств являются су-
фийские шейхи. Основным суфийским духовным упражнением является
зикр  – повторение имени Бога или некоторых фраз из Корана. Кадирийцы
практикуют громкий зикр – джахр, который исполняется в форме движения
по кругу в такт ритмичной музыке и сопровождается особыми восклицания-
ми. Накшбандийцы исполняют тихий зикр  – хафи. Сторонники громкого и
тихого радения ссылаются на Коран, где сказано: «…не произноси громко
своей молитвы, но и не шепчи ее, а следуй по пути между этим» (сура 17, аят
1I0). На этом основании представители обоих тарикатов убеждены, что обе
формы зикра не противоречат Священному Писанию.
Самый многочисленный по числу последователей в Ингушетии  – тари-
кат Кадирийя. Его основателем на Кавказе является Кунта-хаджи Кишиев
(1800–1867), житель с. Илисхан-Юрт. В возрасте 18–19 лет он вместе с отцом
совершил хадж в Мекку (Мальсагов, 1999. C. 40). Проповеди Кунта-хаджи о
мире, братстве, поддержке обездоленных, сирот соответствовали общему на-
строению, душевному состоянию народа. В период Кавказской войны глав-
ными были идеи, направленные на прекращение кровопролития и переход
к мирному укладу жизни. Шейх говорил: «Мне завещаны Аллахом только
четки, я не буду брать в руки ни кинжал, ни ружье». Идеология зикризма
325
Зийарат Хеди – матери Кунта-хаджи Кишиева
Чеченская Республика. Веденский район, с. Хажи-Эвла
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2012 г.

Исполнительницы женского зикра

Сунженский район, ст. Нестеровская
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

326
противоречила идеологии газавата, требующего продолжения борьбы с про-
тивником до победного конца, поэтому Шамиль преследовал Кунта-хаджи за
его антигазаватские идеи, запрещая вести проповедническую деятельность
(Вертепов, 1914. C. 41).
Однако число последователей нового учения постоянно увеличивалось.
Впервые женщины получили возможность принимать участие в религиоз-
ной деятельности, выражавшейся в публичном чтении аятов, различных
молитв и в совершении зикра. По всей Ингушетии и Чечне появилась
разветвленная подпольная религиозно-политическая организация (Авксен-
тьев, 1984. C. 130). Обеспокоенные набиравшей силу религиозной орга-
низацией царские власти начали преследовать «зикристов» и арестовали
Кунта-хаджи. Шейх был сослан «без срока» в Новгородскую губернию,
в с. Устюжно.
После ареста Кунта-хаджи в Ингушетии возникли новые братства (вир-
ды). Их возглавили его последователи – Бамат-Гирей-хаджи Митаев, Батал-
хаджи Белхороев, Хусейн-хаджи Гарданов. Каждое братство признает исклю-
чительность своего шейха, хотя с почтением относится к шейхам остальных
братств.
Бамат-Гирей-хаджи Митаев (1838? – 1911) родился в с. Автуры, полу-
чил хорошее духовное образование и с детских лет был окружен вниманием
и заботой Кунта-хаджи Кишиева. После пленения Кунта-хаджи Бамат-Гирей
продолжил дело своего учителя, вовлекая в вирд Кунта-хаджи все новых
последователей. Со временем
он стал во главе большой груп-
пы мюридов, которые видели в
нем своего духовного учителя,
но сам он всегда считал своим
наставником Кунта-хаджи.
«Примерно в 1875 г. Бамат-
Гирей отправляется в Мекку
для совершения хаджа. После
возвращения его религиозная
деятельность усиливается.
Он много времени уделяет
изучению Корана, Сунны, су-
фийской литературы. В целях
духовного и нравственного
очищения, приближения к
Богу он совершает суфийский
обряд халват (уединение).
В 1911 г. Бамат-Гирея вы-
слали в Калужскую губернию
сроком на пять лет (Русское

Шейх Батал-хаджи Белхороев (1824–

1914)
Конец XX в.
Личный архив Я.К. Белхороева

327
 Курейш Белхороев – сын шейха Батал-
хаджи Белхороева
Первая половина XX в.
Личный архив Я.К. Белхороева

слово, 1912. 17 апр.). Через год с

помощью своих мюридов Бамат-
Гирей-хаджи совершил побег. Це-
лью возвращения было желание
попрощаться со своими близкими
и мюридами, оставшимися без
духовного наставника, и передать
руководство мюридами своему
сыну Али Митаеву. Выполнив
задуманное, он возвратился в ме-
ста своего заключения. Через два
года, 13 сентября 1914 г., Бамат-
Гирей-хаджи Митаев скончался в
Калуге. Тело шейха было предано
земле в его родовом с. Автуры
(где и находится его зийарат (Ха-
сан-Гапур, 2004. C. 56).
Батал-хаджи Белхороев (1824–19I4) родился в местечке Сомйох Ингуш-
ского округа Терской области (Албогачиев, 2010. C. 39). В раннем детстве он
лишился родителей. Мальчик был отдан на воспитание родственникам мате-
ри, жившим в Чечне, где он провел девять лет. Там произошло его знакомство
с Кунта-хаджи Кишиевым, он стал его духовным наставником и учителем
(Матиев, 2006. C. 8).
Не имея духовного наставника в Ингушетии, ингуши часто посещали
жившего в Чечне Кунта-хаджи. В очередной раз, когда ингуши приехали
к Кунта-хаджи, он показал на стоящего в стороне человека и спросил у
них: «Вы знаете этого человека?» «Нет, а кто это?» – спросили они. «Во-
истину это устаз, шейх из Сурхахов Батал, отныне вы можете обращаться
к нему за советом и принимать тобаI», – было сказано им в ответ (Там же.
C. 10).
Для своих учеников Батал-хаджи стал не только духовным наставников,
но и образцом бесстрашия и трудолюбия. Он участвовал в строительстве
соборной мечети в Сурхахах и сам на подводах привозил из Владикавказа
кирпичи для минарета. Мюриды беспрекословно исполняли требования
своего устаза. Батал-хаджинцы отличались строгой дисциплиной и воин-
ственностью. Последователи Батал-хаджи Белхороева совершают зикр бо-
лее медленно, чем кунтахаджинцы, переминаясь с ноги на ногу, зикр менее
продолжительный, женщины в нем не участвуют.
В 1911 г. Белхороев вместе с представителями духовенства был арестован
и сослан в г. Козельск Калужской губернии, где скончался в 1914 г. После его
смерти по ходатайству Павла Алексеевича Гайдукова у Николая II было по-
лучено разрешение на перевозку спецвагоном тела святого устаза на родину.
Он был похоронен 25 октября 1914 г. в Сурхахах. В похоронной процессии
328
 Шейх Хусейн-хаджи Гарданов
(1864–1914)
Первая половина XX в.
Личный архив Л. Гарданова

Зийарат Хусейн-хаджи
Гарданова
Назрановский район, с. Плиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2011 г.

участвовали жители не только Ингушетии, но и всех уголков Северного Кав-

каза (Матиев, 2006. C. 40).
Зийарат Батал-хаджи является местом особого почитания для его мюри-
дов. В настоящее время на Сурхахинском кладбище рядом с зийаратом по-
строена мечеть имени Батал-хаджи Белхороева.
Хусейн-хаджи Гарданов (1864–19I4) – основатель нового религиозного
братства (вирд) кадирийа в Ингушетии. Родился в с. Цечахке, с раннего дет-
329
ства начал изучать Коран. Стремясь глубже понять духовные основы ислама,
он много читал и проводил время в общении с наиболее влиятельными пред-
ставителями мусульманского духовенства и выдающимися авлиями – Батал-
хаджи Белхороевым, Багаудином Арсановым и др. Благодаря хорошим позна-
ниям, благочестивому образу жизни и многочисленным связям он приобрел
известность среди широких кругов населения.
Хусейн-хаджи придавал особое значение личной праведности, нравствен-
ной чистоте, страху перед Богом и строгому следованию канонам ислама.
В возрасте 36 лет он испытал духовное перерождение и принял обет затворни-
чества, которому подверг себя на долгие тринадцать с половиной лет жизни.
Получив откровение, Хусейн-хаджи собрал вокруг себя единомышленников.
Он сумел снискать себе уважение за искренность и бескомпромиссность во
всем, что касалось выполнения религиозного долга и праведного образа жиз-
ни мусульманина. Он был образцом скромности, умеренности и трудолюбия.
Вирд шейха Хусейн-хаджи Гарданова локален, его численность составляет
более 500 человек, поэтому о существовании этого суфийского братства зна-
ют немногие. География распространения такова: с. Плиево, Нижний и Верх-
ний Ачалуки и частично Барсуки. В других районах встречаются единичные
семьи. Зийарат Хусейн-хаджи находится в с. Плиево.
Вторым по числу последователей в Ингушетии является тарикат накшбан-
дийа, широко распространенный в мусульманском мире. Первое знакомство
горцев Кавказа, в том числе ингушей, с исламом было в форме именно этого
тариката. В настоящее время значительная часть приверженцев накшбандий-
ского тариката являются адептами чеченского шейха Дени Арсанова (1851–
1917) – уроженца с. Зебир-юрт. С раннего детства он приобрел славу прори-
цателя, к его словам прислушивались, с ними считались, а когда Дени достиг
юношеского возраста, народ признал в нем шейха. Шейх Дени Арсанов и
Докку-шейх (Абдул-Азиз Шаптукаев) получили право на распространение
тариката накшбандийа.
Дени Арсанов был очень авторитетным, сильным, мужественным челове-
ком, отличался гостеприимством и щедростью, двери его дома всегда были от-
крыты для бедных, он раздавал милостыню. Рассказывают, что он сам строил
мосты и дороги. В поисках доброго совета, защиты и примирения кровников
со всех уголков к нему стекался народ. Обращались к нему в аналогичных
случаях и казаки. Есть свидетельства, что Дени Арсанов распространял свое
учение даже в Осетии, где по сей день можно встретить его последователей.
В 1877 г. он участвовал в восстании Алибека-хаджи Зандакского. В декабре
1917 г. Д. Арсанов с миротворческой целью встречался с казаками, но в ре-
зультате провокации произошел стычка, в ходе которой Дени и 30 его мюри-
дов погибли, но тела их были преданы земле лишь два месяца спустя, так как
казаки не выдавали трупы.
Мавзолей Дени Арсанова находится на кладбище в Урус-Мартане. После
гибели шейха духовенство, влиятельные и почетные старики Чечни и Ингу-
шетии объявили, что место отца должен занять его сын Бахьаутдин Арсанов.
Бахьаутдин был красным партизаном, многие его мюриды являлись сторон-
никами советской власти, активно участвуя в борьбе против белогвардейцев.
В период Великой Отечественной войны Б. Арсанов уже был влиятельным
шейхом. Он проводил патриотическую работу среди своих последователей,
330
 Зийарат Тешалу Ужахова
Назрановский район, с. Барсуки
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2012 г.

призывая их на вооруженную защиту отечества. За заслуги перед советской

властью шейх Бахьаутдин имел правительственные награды, но в 1944 г.
был выслан со своим народом в Казахстан, где поддерживал морально своих
последователей. После реабилитации вернулся на родину, где умер в начале
1960-х годов и похоронен рядом с отцом. Зийаерат Дени и могила Бахьаут-
дина  – места паломничества последователей Дени Арсанова. Наибольшее
число последователей учения Дени Арсанова в Ингушетии, незначительное
число проживает в Пригородном районе Осетии.
Шейх Иссакх-мулла Осмиевич Чапанов (1854–1944)  – уроженец с.
Верхние Ачалуки Ингушского округа Терской области, выдающий просве-
титель, проповедник накшбандийского тариката среди ингушей. Духовное
образование получил вместе с Усманом-хаджи из с. Леха Неври. Иссакх-мул-
ла Чапанов в 22 года получил статус муллы. По его инициативе в Верхних
Ачалуках было создано медресе, где лучшие муталимы со всей Ингушетии
познавали основы ислама. Программа обучения в медресе была составлена
им с акцентом и на светские предметы, так как он считал, что человек должен
быть развит всесторонне. Он хорошо знал и ценил восточную поэзию, при-
зывал ингушей не только к самообразованию, но и всестороннему обучению
(Барахоев, 20I0. С. 2).
Шейх Иссакх-мулла Чапанов был миротворцем, не терпел тех, кто при-
зывал к межнациональным конфликтам, ценил доблесть и благородство. На
съезде Ингушского народа его избрали одним из трех руководителей Ингу-
шетии в составе Горской Республики. Ответственный за шариатскую часть
331
в Правительстве Ингушетии, он сыграл важную роль в недопущении серь-
езных межнациональных конфликтов в крае. Вместе со всеми ингушами он
был выслан в Казахстан, где через два месяца, в начале июня 1944 г., скон-
чался в Павлодарской области Казахстана и похоронен на кладбище недалеко
от с. Равнополье, Лазовского района, где в настоящее время находится его
зийарат.
Соратник и друг Дени-шейха Арсанова, наставник и учитель таких извест-
ных людей в Ингушетии, как Кази-мулла Гантемиров, Товси-мулла Шадиев,
Бийсолт-мулла Мальсагов, Бийсолт-мулла Аушев, Орци-мулла Могушков,
Осман-мулла Келигов и многих других духовных просветителей ингушского
народа, шейх Иссакх-мулла сыграл выдающуюся роль в жизни ингушского
народа.

332
 ГЛАВА 8

ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО

КАЛЕНДАРНЫЕ И РЕЛИГИОЗНЫЕ
ПРАЗДНИКИ

К
ак неоднократно отмечалось исследователями, первоначальные
формы праздников восходят к глубокой древности (Липперт, 1904.
С. 313–314; Косвен, 1953. С. 161; Снегирев, 2011. С. 12). Исследование
календарных праздников невозможно провести вне их связи с хозяйственной
практикой, поскольку в основе календаря «лежит труд человека, и сам он
может быть понят как созданный на ранних этапах земледелия свод указаний
для практической деятельности человека, свод, построенный на основании
длительного опыта» (Чичеров, 1957. С. 16).
Известно, что предки ингушей умели определять время зимнего и летнего
солнцестояния, весеннего и осеннего равноденствия. Исследователи отмеча-
ют, что первоначально отсчет дней велся по пятидневкам, что соответствовало
числу пальцев на руке. Впоследствии на смену пятидневной неделе пришла
семидневная, однако до настоящего времени в народе сохранился ряд назва-
ний дней пятидневной недели: второго – вторник (шинара), считалось, что в
этот день нельзя запрягать двухгодовалого бычка; третьего – среда (кхаьра),
в этот день не разрешалось давать что-либо взаймы, особенно это касалось
огня, так как свое название этот день недели получил в честь громовержца
Сели; четвертого – четверг (ера), на этот день приходились празднования в
честь Огоя (Мудрые наставления …, 2000; Зязиков, 2011. С. 228).
Названия остальных дней недели: понедельник – оршоатт – у ингушей
считался «день ветров»; учитывая то значение, которое в мифологии ингу-
шей имел ветер, проводить какие-либо полевые работы в этот день не реко-
мендовалось; пятница – пIаьраска (груз. параскеви); особое значение данный
день недели приобрел после принятия ингушами ислама, поскольку в этот
день «все совершеннолетние здоровые мусульмане должны принимать уча-
стие в полуденной молитве и слушать проповеди» (Гогиберидзе, 2009. С. 58);
суббота  – шоатта, или «день волков»: по преданию, человек заключил с
волком уговор о содержании овец для себя и для волка, но условия договора
человек не выполнил, поэтому бог на жалобу волка ответил, что все, добытое
им зубами, будет принадлежать волку, с тех пор волк таскает у человека овец,
333
 З.А. Эсмурзиев. Ловзар
Холст, масло
2003 г.
Фото М.С.-Г. Албогачиевой. 2013 г.

на жалобу человека по этому поводу бог посоветовал почитать субботу, тогда

волк не будет таскать овец, отсюда и пошло такое название субботы (Далгат,
1893б. С. 129; Мадаева, 1992); воскресенье – кIиранди или «недельный день»
или «божий день» (Далгат, 1893. С. 84; Шиллинг, 1931. С.  37; Мужухоев,
198I. С. 23–41).
Исследователями отмечается, что в древности у ингушей существовали
15-дневные недели (Зязиков, 20II. С. 228; Мадаева, 1980а). Всего же в кален-
дарном году насчитывалось двадцать четыре 15-дневных недель, что в итоге
давало 360 дней, поэтому в конце года добавляли одну пятидневку, получив-
шую название «бодж» (Зязиков, 2011. С. 228).
По солнечному календарю, год у ингушей составлял 365 дней и, в отличие
от некоторых других народов Северного Кавказа, например, осетин, долгое
время использовавших лунный календарь, год начинался со дня «рождения»
Солнца (Чибиров, 2008. С. 281). В горных районах Ингушетии до настоящего
времени на башнях и склепах сохранились выбитые на камнях штриховые
изображения, состоящие из 24 черточек, которые вместе с добавлением пяти
дней (бодж) обозначали год.
334
 Жрецы имели особые смотровые места, вокруг которых по возвышениям
находились метки в виде стел и камней, по которым достаточно точно опре-
делялся путь солнца, а также устанавливались дни зимнего и летнего солн-
цестояния (Зязиков, 2011. С. 228). Начало летнего солнцестояния определя-
лось также при помощи как естественных, так и искусственных ориентиров,
в частности, достижение солнцем высшей точки над горизонтом в полдень.
По солнцу и по прилету птиц ингуши определяли период весеннего равно-
денствия, а вместе с тем и начало проведения сельскохозяйственных работ
(Мадаева, 1981). Наступление осени сопровождалось целым рядом призна-
ков: например, по отлету тех или иных птиц определяли начало заготовки
сена, жатвы и т.д. При этом в осенних приметах внимание акцентировалось
на состоянии погоды, от которой во многом зависело успешное завершение
цикла сельскохозяйственных работ (Мадаева, 1983. С. 29).
Календарный год состоял из 12 месяцев. Сохранились две записи ин-
гушских названий месяцев, выполненные Б. Далгатом и А. Тутаевым. Так,
Б. Далгат полагал, что название месяца совпадает с названием праздника,
приуроченного к тому или иному сельскохозяйственному занятию, но при
этом, как заметила З.А. Мадаева, не учитывал, что ингуши, начинали отсчет
месяца с 22-го числа, т.е. от времени солнцестояний (Мадаева, 1980б).
Календарный год начинался с 22 декабря. Первый месяц Б. Далгат опи-
сывает как «Наджиганцхой» – самый холодный месяц. А. Тутаев упоминает
другое название – Агой бутт. Однако он связывал название месяца с именем
легендарных птиц Агой, которые, согласно народному поверью, в древности
якобы прилетела в Ингушетию в четверг, а улетела через семь дней, тоже в
четверг. Летели эти птицы осенью, в начале ноября, вслед за отлетом журав-
лей (НКО НБ РИ. К. 6. Д. 2. Л. 77–78).
Февраль (22 января  – 22 февраля), по Б. Далгату,  – это «Мархи-бутт»,
месяц поста; А. Тутаев называет его «Аьккхий махкий бутт» или месяц по-
ста акинцев (Там же. Л. 96), это был короткий пост, который потом сменялся
более длинным – гIалгIай мархий бутт (ингушский пост), который больше
соответствовал по времени христианскому посту. В настоящее время наиме-
нование «Мархи-бутт» закреплено за месяцем Рамадан. Марту соответствует
Бекрик-бутт (22 февраля – 22 марта), кукушкин месяц – в это время приле-
тает кукушка. М.М. Зязикова отмечает, что ингуши никогда не играли свадеб
в «месяц кукушки», так как «кукушка не выводит свое потомство и не имеет
своей семьи», а следовательно, брак, заключенный в «месяц кукушки», рас-
падется, и «девушку-невесту постигнет судьба одинокой кукушки» (Зязиков,
2011. С. 150). Апрель – Тушоли-бутт (22 марта – 22 апреля), по Далгату, или
гIалгIай мархий бутт (месяц поста ингушей), по А. Тутаеву. Название месяц
получил в честь богини плодородия Тушоли (Захаров, 1934; Шиллинг, 1934).
Празднества в честь Тушоли совпадали по времени с прилетом удода (тушо-
ли-котам), которого нельзя было убивать. Для земледельцев прилет удода
служил своеобразным сигналом для начала весенних полевых работ, а ско-
товоды впервые выгоняли стада на пастбища (Цароева, 2002; Крупнов, 1971.
С. 30). Май  – Села-бутт (22 апреля  – 22 мая), месяц бога грома и молнии.
Месяцем Села-бутт А. Тутаев называет август, несмотря на свое уточнение
времени проведения праздника, посвященного богу Села,  – после первого
весеннего дождя и радуги (НКО НБ РИ. К. 6. В. 2. Л. 103). Июнь (22 мая  –
335
22 июня) Б. Далгат описывает как Мангал-бутт (месяц покосов), июль (22
июня – 22 июля) – Маьтцели-бутт по празднеству в честь божества Мятце-
ли – покровителя земледелия, плодородия, обилия и благополучия. Название
августа (22 июля  – 22 августа)  – Маьткали-бутт  – по мнению Б. Далгата
также происходит в честь божества (Далгат, 1893. С. 85). Тау-бутт соответ-
ствует сентябрю (22 августа – 22 сентября), это «месяц отавы». Ардари-бутт,
или «месяц молотьбы», приходится на октябрь (22 сентября– 22 октября). Но-
ябрь (22 октября – 22 ноября) – Орхи-бутт, – баранов пускают к овцам. У А.
Тутаева этот месяц назван Ори-бутт, но соотносится он с октябрем. Декабрь
у Б. Далгата назван Огой-бутт (22 ноября – 22 декабря) – это время, когда
откармливают и режут скот. Названия месяцев даны либо по характерным
для того или иного времени года сельскохозяйственным работам, либо по
названиям праздников, посвященных различным языческим божествам.
Ингушское название месяца бутт напрямую восходит к названию Луны
(бутт), что осталось с тех времен, когда использовался лунный календарь.
Однако в хозяйственной практике он не нашел применения, так как не сов-
падал с циклом сельскохозяйственных работ. Вторая попытка внедрения лун-
ного календаря относится ко времени исламизации. Однако попытки его при-
менения оказались безуспешными, т.к., поскольку земледельцы не могли им
руководствоваться в своей хозяйственной деятельности. Лунным календарем
руководствуются священнослужители при определении времени проведения
религиозных праздников (Зязиков, 2011. С. 233). Исследователи отмечают,
что у ингушей существовали и иные названия месяцев, носящие описатель-
ный характер, например, месяц начала весны (баьсти йолаю бутт), месяц
середины весны (бIаьстан юкъера бутт), месяц конца весны (бIаьстан
тIехьара бутт).
Помимо деления на месяцы, существовало деление календарного года на
периоды, более точно определявшие те или иные природные явления, жиз-
ненные наблюдения, влиявшие на хозяйственную деятельность. Например,
период, соответствовавший концу января – начала февраля, назывался чилла.
Подобное название связано со снежной порошей, наблюдавшейся в этот пе-
риод времени.
Небольшой период конеца февраля назывался берза 1азал, что можно
перевести как «волчьи муки». Действительно, в это время волки голодны и
опасны. В начале марта происходило прибавление на рогах быков годовых
колец, а потому это время было названо истара муI яаьттIа ха. Период пе-
ред пахотой – цIера хаьшк (или кIаьрг) лаьттах кхийтта ха – время, «когда
в землю ударила огненная головешка бога Села», т.е. земля достаточно про-
грелась и начинает парить. По народным представлениям, зима в это время
убегает в горы.
Кроме того, в народной памяти сохранились названия следующих перио-
дов: хьонк боала ха – время прорастания черемши, нитташ боала ха – время
появления молодой крапивы, зиза тоха ха  – время цветения, мангала ха  –
время покоса, кIимарса ха  – время жатвы, тов ха  – время июльского зноя,
хьажкIашта кIудж боала ха – время, когда на кукурузных стеблях появля-
ются початки и метелки, жа лорга ха  – время стрижки овец, бIараш хула
ха – время созревания орехов и т.д. Деление на такие периоды определялось
хозяйственной деятельностью, но для точного определения времени какого-
336
либо периода приходилось обращаться к календарю, как к наиболее точному
определению времени.
Год в народном календаре начинался месяцем наджиганцхой, который
соответствовал концу декабря, а новогодние празднества, приходившееся на
это время, отмечались торжественно.
Так, ингуши полагали, что на Новый год духи умерших являются живым,
поэтому в качестве оберега использовали в это время ветки шиповника, ко-
торый считался символом здоровья, изобилия, успеха. Хорошим предзнаме-
нованием на будущий год считалось, если огонь в очаге горел ярко и не гас.
Данный обычай, достаточно подробно описанный и прокомментированный в
научной этнографической литературе, восходит к магии «очищения огнем»
(Ахриев, 1875; Мадаева, 1980 б).
В прошлом празднование Нового года сопровождалось интересной обря-
довой игрой фар, в которой принимали участие молодые люди, собиравшие-
ся в определенном месте и ходившие по дворам. На перекинутой через плечи
палке несли белое полотно, которое называлось фар, а сам обряд называл-
ся фар йогIа («наступление благодати»). Наибольший интерес новогодний
праздник представлял для детей, подростков и молодежи. Ряженым жухак-
кар – молодым людям и подросткам, одетым в вывернутую наизнанку шубу,
в войлочных масках с рогами и бородой, или с лицом, вымазанным сажей,
приходившим с поздравлениями к односельчанам – давали что-либо из про-
дуктов, как правило, это были яйца, являвшиеся символом жизни. Подойдя к
очередному дому, группа, мерно постукивая посохами, пела песню благодати
«Фар» (Зязиков, 2011. С. 231; Котиева, 2012).
Особое значение и ранее, и в настоящее время придавалось обилию блюд
на новогоднем столе, от которого и зависит достаток дома. Прежде всего
необходимо было приготовить текъам, т.е. жертвоприношения, которые
следовало нести к святилищу, например, поджаренную на масле муку (даът-
тагI), а также четыре обрядовых лепешки, одна из которых имела треуголь-
ную форму, а остальные  – круглую. Однако самым главным и почитаемым
из всех новогодних угощений был большой ритуальный хлеб в виде диска
с лучеобразными линиями, идущими от центра. Размер ритуального хлеба
зависел от количества членов семьи. Готовясь к празднику, пекли обрядовые
хлеба, пироги с различными начинками, лепешки, изготавливали различные
напитки. Формы пирогов зависели от того, кому они предназначались. Так,
для старшего члена семьи пекли четырехугольный пирог; жрецу и гостям
преподносились круглые пироги. Многочисленные новогодние пироги, по
народным представлениям, должны были обеспечить благополучие семьи в
наступающем году, которое зависело от многочисленных божеств, которым
они и предназначались. Божества же должны были способствовать благопо-
лучию хозяйства, удачной пахоте, росту хлебов, сохранению и умножению
домашнего скота.
Семейная трапеза и веселье затягивались допоздна, поскольку считалось,
что от того, как пройдет новогодняя ночь, зависит хорошее будущее семьи.
Вера в магию «первого дня» Нового года определяла поведение ингушей,
которые в эти дни старались не брать в долг и ничего не оставлять вне дома,
надевать новую и дорогую одежду. Пробуждение было достаточно ранним и
сопровождалось пожеланиями друг другу всего самого доброго. Считалось
337
большой удачей первым найти треугольную обрядовую лепешку (боджильг),
спрятанную накануне, и съесть ее, пожелав перед этим благополучия дому,
умножения скота, сохранения огня в очаге и обилия воды.
Во время новогоднего празднества обязательно делались пожертвования
бедным, больным, сиротам. Важным элементом новогоднего празднества
были скачки, устраиваемые на третий день Нового года, но только в том слу-
чае, если он приходился на понедельник, что служило добрым предзнамено-
ванием. Наездники, занявшие три первых места, получали призы: верховую
лошадь, седло, уздечку, плетку или что-нибудь из одежды (костюм из домо-
тканого сукна, хлопчатобумажный костюм, каракулевая шуба, черкеска, са-
поги). Если скачки устраивались в честь женщины, то в качестве призов были
корова, телушка, теленок (НКО НБ РИ. К. 6. Д. 2. Л. 103–117). Обязательным
элементом праздника была молитва жреца «цIай сага» (человек праздника)
(АИФ, 2003. Т. 1. С. 185)

Весенние праздники
Весна была очень важным временем года в жизни сельского жителя, так
как на этот период приходились вспашка поля, посев, первый выгон скота –
все то, от чего зависело благополучие общины в течение года. Ингуши тща-
тельно наблюдали за явлениями природы с тем и прибегали к магическим
действиям., чтобы сделать свой труд более успешным.
Первым весенним календарным праздником, знаменующим начало про-
ведения сельскохозяйственных работ, был Праздник весны  – Тушоли цIай,
который приходился на день весеннего равноденствия (22 марта) и весьма
почитался у ингушей. Подготовка к нему начиналась заблаговременно: бели-
ли внутренние и наружные стены дома, убирали комнаты, наводили порядок
во дворе, бронзовую и медную посуду натирали до блеска и выставляли на
солнце, считая, что красный цвет меди призывает солнце; готовили различ-
ную еду. Считалось обязательным приобрести что-либо новое из одежды,
особенно для детей. В день праздника люди рано вставали и выходили во
двор, чтобы встретить восход солнца. Вечером у костров, символизировав-
ших солнце, проходили развлечения: устраивали танцы, проводили состяза-
ния в острословии.
На четвертый день праздника, как правило, в течение двух дней. отмеча-
ли Праздник выхода плуга. Приготовления к нему начинались еще зимой, а
накануне этого дня каждая семья устраивала угощение, приглашая близких
родственников и соседей. Перед началом основной пахоты и сева каждая се-
мья дарила в три дома различные продукты растительного происхождения.
Перед отправлением в поле жена выборного пахаря приглашала случайного
прохожего в дом и кормила его, так как с обильным угощением связывались
виды на будущий урожай. Сытыми должны были быть в этот день и пахарь,
и волы, в противном случае, как считалось, «урожай будет голодный». Также
она должна была встретить процессию, идущую в поле, с полными ведрами
воды. Всех участников обряда старались обрызгать водой, высказывая поже-
лания хорошей погоды и обильного урожая.
Выбранный для ритуала пахарь должен был удовлетворять следующим
требованиям: быть беркате саг (несущим изобилие), быть хаьнала къа хьега
338
саг(честным тружеником). Далеко не всякий соглашался проводить первую
борозду, не желая в случае плохого урожая становиться в глазах сельчан
виновником этого. Большое внимание уделялось подготовке волов, шею и
рога которых обильно смазывали маслом, остригали шерсть вокруг рогов, от
сглаза вбивали медные затычки в рога, на рога и хвост навешивали красные
ленточки. По завершению необходимых приготовлений, участники процес-
сии отправлялись в поле, где первую вспаханную борозду засевал старший,
часто наиболее почитаемый житель селения, одетый в вывернутую наизнанку
шубу, чтобы весенние всходы были так же густы, как покров овчинного тулу-
па. Жрец произносил при этом молитвы о даровании богатого урожая. После
всего этого в доме выборного пахаря начиналась общественная трапеза, про-
дукты для которой заранее приносила каждая семья, некоторые пригоняли
овец. По завершении трапезы, уже с укоренением ислама, совершали маулид.
На второй день праздника устраивали скачки и состязания (Дзарахова, 2011.
С. 125).
Обряды, связанные с первой бороздой и началом сева, имевшие в про-
шлом широкое распространение, постепенно теряли свое первоначальное
значение, прежде всего в плоскостных и предгорных районах, несколько
дольше сохраняясь только в горных и высокогорных районах.
С земледельческим культом связан весенний праздник, посвященный бо-
гине плодородия и деторождения Тушоли, почитание которой было широко
распространено у ингушей.Он проходил в последнее воскресенье (тушоли-
киринде) одноименного месяца (тушоли-бутт). С данным праздником свя-
зывался выгон скота на летние пастбища. Культ богини Тушоли подробно
описан в этнографической литературе (Захаров, 1934; Шиллинг, 1934).
Считалось, что в апреле богиня посылала людям своего глашатая – удода
(тушоли-котам) – с известием о наступлении весны и благословением земле-
дельцев на пахотные работы. Женщины также ждали с нетерпением прилета
этой священной птицы, открывавшей праздник, посвященный Богине-Матери.
В начале полевых работ, в период символического зарождения новой жизни,
ингуши просили Богиню-Мать дать им хороший урожай и приплод скота, а
также укрепить и увеличить их семьи. Белый бычок-трехлетка, выращенный
специально в честь богини Тушоли, был живым воплощением священного
фаямческого камня «къобылкхера», религиозным символом плодородия. Рога
жертвенного бычка, ведомого к храму Тушоли, украшали полосой белого по-
лотна, символа чистоты и святости, которая назывлась ныч, как и священный
флаг языческого жреца.
Ритуал праздника начинался с импровизированной молитвы жреца, адре-
сованной богине от имени всех паломников (Виноградов, Межидов, Успаев,
1981. С. 39). После этого начинали резать жертвенных животных (баранов,
коз), варили мясо или делали шашлыки, пили пиво, посвященное богам, и
араку, посвященную душам умерших, устраивали увеселения и игры (ловзар),
которые завершались скачками. Религиозное празднество отличалось изоби-
лием блюд из мяса, напитков и пирогов  – круглых (чIаьпильгаш), символи-
зирующих солнце, и треугольных (боджиль), символизирующих священного
козла – эмблему года. Часть всех пожертвований (текъам) предназначалась
жрецу и его помощникам (Крупнов, 1971. С. 185). Во время праздника, про-
должавшегося обычно трое суток, жрец отправлял в высокогорное святили-
339
ще (например, в Алмага-Ерда) целомудренных парня и девушку, избранных
народом, и после их возвращения по их снам делал предсказания об урожае,
погоде и т.д. (Шамилев, 1963. С. 14).
В 1890-е годы в связи с распространением ислама на территории Ингуше-
тии культ Тушоли был официально запрещен мусульманским духовенством.
Однако даже в 1970-е годы Тушоли все еще сохранялась в памяти пожилых
ингушей (Дахкильгов, 1991. С. 179).
Особым почитанием у ингушей пользовался бог грома и молнии Села,
чей праздник приходился на одну из сред мая (Бекарга-бутт), когда на небе
появлялась первая радуга. В доисламский период существовал также культ
молнии. В связи с этим убитого молнией человека клали в склеп со всеми
почестями, а впоследствии его праху поклонялись. Если же наступала дли-
тельная засуха, то его останки выносили из наземного склепа, чтобы Села
мог омыть дождевой водой своего «любимца». Убитый молнией считался
святым, поскольку был взят на небо самим громовержцем Селой. В доме
же погибшего устраивались торжественная трапеза, танцы (Зязиков, 2004.
С. 138–139). Во время праздника в честь бога Села паломники отправлялись
к его святилищу, где после принесения в жертву козла или козы начинали
молиться вслед за жрецом о ниспослании дождя, так как засуха на корню
могла погубить будущий урожай.
У горцев до конца XX в. сохранился обряд вызывания дождя, в котором
участвовали дети, певшие: «Муста гударг, Муста гударг! ДогIа дайта Даь-
ла. КIа, борц хьувкъийта, кура хьажкIаш йебийта» (Пришли нам дождь, о
Боже, пошли нам обильный урожай!).
В основу праздников и обрядов весеннего цикла, в которых отчетливо
прослеживаются древние религиозные верования, были положены реальные
условия хозяйственной деятельности земледельца.

Летне-осенние праздники
Летне-осенний период был очень ответственным в жизни сельского жи-
теля, поэтому праздники и обряды, приуроченные к этому периоду, были
направлены на сохранение посевов сельскохозяйственных культур, на обес-
печение их вызревания и успешной уборки урожая, а также на сохранение
и умножение скота. Осенью подводился итог всем сельскохозяйственным
работам данного года, от которых зависело благополучие людей.
Примерно до начала XX в. ингуши праздновали день летнего солнцестоя-
ния (22 июня). В частности, в памяти народа сохранился праздник общеин-
гушского божества Галь-Ерды – покровителя скотоводов, который отмечали
дважды в год: зимой (в период зимнего солнцестояния) и во время сенокоса.
«О, великий боже Даьла! Да будет на нас милость твоя! Чтобы наш народ
сделался великим, чтобы наш скот стал многочисленным!.. не лиши нас род-
ственных связей, не сделай нас немощными и бедными, избавь от града, мол-
нии, ветра, не губи напрасно нашего труда!» – произносил жрец в молитвах
(Крупнов, 1971. С. 183–196). В жертву приносили коз и коров; их забивали
после произнесения соответствующей молитвы. Обязательно приносили и
треугольные обрядовые хлеба, в середине и по углам которых делались изоб-
ражения определенным деревянным штампом. Значимость Галь-Ерды была
340
столь велика, что его именем клялись (Виноградов, Межидов, Успаев, 198I.
С. 47).
Праздник Мятцели, устраиваемый в честь трех покровителей Ингуше-
тии – Мятцели, Мятер-Дяла и женского божества Сусон-Дяла (культ отправ-
лялся только женщинами при храме третьего божества), приходился на конец
июня  – начало июля, обязательно на воскресенье, и традиционно праздно-
вался на горе Мятлоам (Столовой горе). Ритуал празднества подробно описан
в этнографической литературе; особую ценность представляют описание Б.
Далгата, который сам был участником праздничного действа в 1891 г. (Дал-
гат, 2005. С. 102–105). Еще ранее описание этих праздников мы встречаем у
А. Базоркина (1875). Паломники заблаговременно готовились к празднику, к
кануну которого необходимо было приготовить подношение – джару – из двух
десятков треугольных и круглых лепешек и нескольких чашек заправленной
маслом каши. Совершив с молитвой восхождение на гору Мятлоам и прине-
ся в жертву овец, предназначавшихся для Мятцели, паломники по указанию
жреца вносили свою джару в часовню Мятцели, где после совершения обря-
довых действий треть оставляли. Третью часть джару в часовне Мятар-Дяла
забирал жрец, отправлявший обряд. Женщины оставляли треть подношений
в последнем храме Сусон-Дяла, после чего церемониальная часть праздника
считалась оконченной. Паломничество заканчивалось обильной трапезой и
всеобщим весельем, сопровождаемым танцами (Базоркин, 1996. С. 139–149;
Ахриев, 1873; Мадаева, 1983. С. 33–35; Зязиков, 2004. С. 146–148). Несмотря
на принятие ислама, совершение языческого обряда, отправляемого в честь
божества Мятцели, в горных районах сохранялось вплоть до первой полови-
ны XX в. (Зязиков, 2004. С. 160).
Непосредственное отношение к культу солнца имели также божества
Ткъамыж-Ерды и Амгали-Ерды, согласно ингушским преданиям, являвшие-
ся братьями Мятцели. Праздник в честь Ткъамыж-Ерды отмечался жителями
с. Гули спустя две недели после празднества в честь Мятцели. Праздник в
честь Амгали-Ерды устраивали жители с. Эрзи на следующий день после
праздника в честь Ткъамыж-Ерды (Ахриев, 2000. С. 63–66; Далгат, 1893.
С. 102). Особенностью празднования было совершение жертвоприношения
на восходе солнца.
Начало сенокоса и жатвы приходилось на Мангал-бутт (Месяц покоса).
Перед началом проведения этих сельскохозяйственных работ ингуши при-
носили в жертву овец, причем они никогда не начинали указанных работ в
понедельник (Мадаева, 1980а. С. 84). После жертвоприношения устраива-
лись семейные моления и трапезы с участием ближайших родственников и
соседей.
Ч.Э. Ахриевым было установлено, что в горных селениях имелись свои
местные божества, которым приносили в жертву баранов, готовили особые
кушанья, поедаемые в определенной последовательности и сопровождаемые
молитвой-просьбой (Ахриев, 2000; С. 36–37).
Следующий богатый на праздники период приходился на осень, когда
отмечали Праздник уборки урожая (КIи-марса ха) по случаю окончания по-
левых работ, после уборки хлеба. В этот день было принято устраивать се-
мейный ужин в память умерших родственников. По свидетельству Г.Ф. Чур-
сина, «на стол подаются лучшие блюда, а также брага, пиво, арака – все это,
341
по верованию ингушей, передается умершим. Хозяин дома читает при этом
следующую молитву: “Дай Бог, чтобы благочестивые умершие также хоро-
шо окончили свою работу, как окончили свою мы, живые; дай Бог, чтобы и
урожай у них был хороший. От того, что мы передаем, пусть будет им такая
польза, какая только желательна им”» (Чурсин, 2010. С. 117).
Затем в течение суток продолжалось празднество с песнями и танцами.
Проводилась также игра под названием «урожайная», однако ее описания не
сохранились (Шамилев, 1963. С. 18).
Немаловажное значение в жизни ингушей-скотоводов занимали обряды,
связанные со стрижкой овец. Перед началом осенней стрижки приносили в
жертву овец, готовили обрядовые печенья текъамаш, устраивали совместно
с соседями общую трапезу, сопровождавшуюся пением и плясками. Часть
первой состриженной шерсти раздавали сиротам, часть сохраняли до сле-
дующей стрижки.
С принятием ислама в жизни ингушей появились новые праздники, среди
которых наиболее отмечаемыми являются Ид аль-фитр или Праздник разго-
вения (Мархаж) и Праздник жертвоприношения ГIурба.
Мархаж – это подведение итогов месяца мусульманского поста, когда для
каждого мусульманина предоставлялась возможность усовершенствовать
себя посредством соблюдения поста, большего стремления к благочестию,
оказания благотворительной помощи нуждающимся. Он приходился на конец
месяца поста Рамадан, девятого месяца мусульманского лунного календаря.
Праздник длится 3 дня, и эти дни объявлены в Республике Ингушетия нера-
бочими. К празднику начинают готовиться заблаговременно. Люди делают
ремонт в квартирах, белят дома, красят заборы и ворота, все моют и чистят. В
эти дни жители республики наводят порядок не только в собственных дворах,
но и на улицах селений и городов. Женщины к началу праздника, кроме того,
должны украсить дом, заготовить продукты (как на небольшую свадьбу) и
наготовить множество разнообразных блюд, поскольку в Мархаж любой че-
ловек может прийти в дом, где его примут, накормят и напоят. С этой целью
в каждой семье стоит все три праздничных дня обильно накрытый стол. Ве-
чером, накануне праздника, все члены семьи совершают полное омовение,
надевают самую красивую одежду из имеющейся в наличии, при этом хотя
бы одна вещь должна быть новой. После захода солнца и совершения намаза
начинается празднование окончания месяца уразы (мархаш дастар). Жела-
тельно до восхода солнца раздать милостыню (марха сахъ даккха) сиротам и
малоимущим (Албогачиева, 2007. С. 78).
Начало праздника, как правило, бывает ознаменовано выстрелами из
охотничьих ружей и выстрелами различных пиротехнических изделий. По-
сле торжественного богослужения в первый день праздника мужчины посе-
щают кладбища, могилы близких родственников, где читают аяты и молит-
вы, а также убирают могилы, наводят порядок на кладбище. Затем мужчины
навещают самых старых и почтенных людей, поздравляют их с праздником
и дарят деньги. В первые два дня мужчины обходят многочисленных род-
ственников и знакомых с поздравлениями, в ответ их одаривают платками.
Молодым людям принято дарить носовые платки. Кроме того, избранным
гостям девушки вплоть до 1990-х годов дарили праздничные флаги (кусок
ткани размером 70 × 100 см) преимущественного зеленого цвета с изображе-
342
 Девочки на празднике Мархаж
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой. 2013 г.

нием звезды и поумесяца, с вышитыми или написанными бронзовой краской

добрыми пожеланиями. Эти флаги укреплялись на машине или на гриве коня
без древка (Албогачиева, 2007. С. 77). У потенциальных женихов появляется
возможность присмотреть невест.
На третий день праздника очередь переходит к женщинам. Дети в течение
всего праздника бегают от дома к дому, возвещая о празднике и произнося
традиционное поздравление: «Марх къоабал хилда шун, хьига хало маьлех
йазйол, дехка а, даста а, хаI-ди маьрш догIал...» (Да будет благословенен
Ваш пост, да пусть страдания и тяготы этого месяца обернутся для Вас ми-
лостью Аллаха, пусть и в будущем время поста и разговенья будут благосло-
венны), после чего их одаривают сладостями, фруктами, грецкими орехами,
носовыми платками.
Через 70 дней после праздника Мархаж, в 10-й день месяца Зуль-хиджжа
в память жертвоприношения пророка Ибрахима мусульмане отмечают празд-
ник жертвоприношения ГIурба, знаменующий окончание хаджа. Праздновать
день жертвоприношения начинают с раннего утра. С рассветом мусульмане
идут в мечеть к утренней молитве, обязательно совершив перед этим полное
ритуальное омовение (гусль) и надев чистую опрятную праздничную одежду.
Идя к мечети, повторяют слова такбира, возвеличивая Аллаха. Кроме того,
стараются изменить маршрут пути к месту общей молитвы, подобно тому,
как Пророк Мухаммед обыкновенно изменял пути в день Ид аль-Адха. Так-
же в этот день принято (но не обязательно) совершать жертвоприношение,
время которого наступает после того, как солнце поднимется 10 зул-хиджжа
343
 Маулид
Назрановский район, с. Гамурзиево
Фото М.С.-Г. Албогачиевой. 2011 г.

(первый день жертвоприношения) на высоту среднего копья на расстоянии

вытянутой руки, затем наступает время коллективной молитвы  – «Iийда» и
проповеди. После молитвы до захода солнца 13 зул-хиджжа начинается жерт-
воприношение животных. Жертвенному животному (барану, корове или верб-
люду) должно быть не менее полугода, оно должна быть здорово и не иметь
никаких недостатков. Перед тем, как принести животное в жертву, необходи-
мо произнести намерение (нийят): «Я закалываю его в жертвоприношение».
Можно также передать полномочия тому, кто будет закалывать. Из того, что
принесено в жертву, можно оставить себе 1/3 часть или даже половину туши,
но достойнее всего оставить себе только ломтик, чтобы быть участником
берката  – благоденствия. Обычно шкуры жертвенных животных также от-
даются в мечеть. Мясо варят и съедают за общей трапезой, на которой может
присутствовать любой мусульманин, во главе стола обычно бывает имам.
В настоящее время широко отмечается мусульманами многих стран, в
том числе ингушами, Маулид, или праздник рождения Пророка Мухаммеда.
В течение этого месяца стараются чаще обращаться к Корану, читать молит-
вы, слушать проповеди, раздавать милостыню (сагIа), делать пожертвования,
собирать гостей для исполнения религиозных песнопений и чтения маулида.
Ритуал проведения Маулида достаточно подробно исследован (Албога-
чиева, 2009. С. 341–345), поэтому остановимся на тех моментах, которые по-
зволяют понять природу праздника. Маулиды, отмечающие важные события
частной и общественной жизни мусульман, считаются эффективным сред-
ством для прерывания череды несчастий, преследующих отдельно взятую
семью, а также неурожаев, засухи и т.д. (Хизриева, 2006. С. 51). На традици-
онные маулиды приглашаются не только родственники, соседи и знакомые,
но и просто прохожие, которых угощают. Эти люди, не будучи участниками
маулида, являются слушателями (Албогачиева, 2009а. С. 343).
344
 ФОЛЬКЛОР
В ингушском фольклоре представлены такие жанры, как предания
(къаьнача ханах дола дувцараш), нартские сказания (наьртах лаьца дола
дувцараш), сказки (фаьлгаш), трудовые (къахьегама), героико-эпические
(турпала), обрядовые песни (саг йоагIача, йодача доаха иллеш), причитания
(белхамаш), анекдоты о Цагене (кIонолгаш ЦагенагI лаьца), меткие послови-
цы и поговорки (кицаш), загадки (ховли-довзали).

НАРТСКИЙ ЭПОС
Вершиной развития народного словесного искусства признается эпос. У
каждого народа он имеет свою историю, морфологию и поэтику. Кавказовед
П.К. Услар, отмечая ареал бытования нартского эпоса, писал, что он распро-
странен по Северному Кавказу, однако в Дагестане этот эпос затухает, и нарты
здесь превращаются уже в обычных сказочных великанов, иногда добрых, но
чаще злых (Услар, 1868. С. 29). У некоторых народов нартский эпос изучен
довольно основательно, у других – еще недостаточно, что порождает научные
споры о том: где зародились основы кавказской Нартиады; у кого из народов,
его носителей, он наиболее архаичен. Возникают вопросы о генезисе разных
мотивов, заимствованиях, типологических схождениях и пр. Вопрос о пер-
воистоках этого эпоса продолжает оставаться открытым. Возможно, он во
многом прояснится, когда будут детально изучены все национальные версии,
а уже затем появятся основательные обобщающие научные исследования по
проблематике всей Нартиады в целом.
Действия ингушских нартов большей частью локализуются в ущелье
Саниба, где в древности находился целый ряд ингушских селений (совр. тер-
ритория РСО-А). Осетинский исследователь М. Туганов писал: «Предание
говорит, что до прихода осетин в указанных ущельях (Санибское, Даргавс-
ское, Кобанское) жили ингуши» (Туганов, 1977. С. 54). В. Тменов отмечал,
что Двалети – часть древней горной Ингушетии, осваивалась осетинами весь
золотоордынский период, а затем жители Двалети были ассимилированы
осетинами; что по осетинским преданиям некогда коренным населением Та-
гаурии и Куртата были ингуши (Тменов, 1979. С. 119–125).
Новые записи текстов и развитие общекавказской и местной фолькло-
ристики требуют более углубленного изучения проблематики как всей кав-
казской Нартиады, так и конкретно ингушского нартского эпоса. Почему в
данном случае выделяется именно ингушский эпос? Необходимо отметить,
что с 1934 г. идея нивелировки как чеченского, так и ингушского народов
заданно требовала от исследователей рассматривать культуру (в частности,
фольклор) этих народов как нечто единое и целое. Несомненно, в культурах
имеется много общих черт как и немало черт, сближающих их с культурой
других кавказских народов. Но у каждого народа есть своя история, есть свое
национальное лицо, свои специфические культурные традиции. Если посмот-
реть на все это с позиций нартского эпоса, то разночтения между ингушским
эпосом и чеченскими сказками и быличками довольно существенны, что
345
позволяет говорить о несостоятельности объединения двух национальных
версий фольклора.
Ингушский эпос с подачи Д.Д. Мальсагова начиная с 1950-х годов нередко
ошибочно называли «нарт-орстхойским». Термин «нарт-орстхойцы» неверен.
Ведь нарт – это эпический герой, а орстхо (вернее – арштхо) – этническое
название; эти понятия совершенно разные, тем не менее по инерции фольк-
лористы продолжали его употреблять. От этой ошибки предостерегал Ч. Ах-
риев, который в работе «Несколько слов о героях в ингушских сказаниях»
писал: «Во всех ингушских сказках и песнях героями являются нярты и ор-
хустойцы (а не орстхойцы! И.Д.) с противоположными характерами. Первых
изображают как людей в высшей степени добрых и нравственных, а потому
не удивительно, что слово «нярт» сделалось между ингушами нарицатель-
ным именем. Ингуш, желая выразить посильнее похвалу кому-либо, говорит
так: Няртмо сана ва из, т.е. “Он молодец, как нярт, он добр как нярт”. В
памяти народа нярты являются рыцарями, защитниками слабых, вот почему
они и ведут беспрерывную борьбу с орхустойцами, являющимися в народных
сказаниях как люди злые, коварные, завистливые» (Ахриев, 1872. С. 3). Так
же неверно проведение параллелей между «орхустойцы» и «орстхойцы» (а
точнее – арштхойцы), которые являются частью ингушского этноса. И в дан-
ном случае, следуя Ч. Ахриеву, эпос следует именовать «нартским».
Запись ингушских нартских сказаний восходит к началу 70-х годов XIX
в., когда впервые их опубликовал Ч. Ахриев (Ахриев, 1870а, 1871а, 1875). К
1890-м годам эту работу в Ингушетии продолжил даргинец Б. Далгат (Дал-
гат, 1893б, 1901). В советское время работа по записи ингушских нартских
сказаний была в довоенный (до 1941 г.) период продолжена X. Осмиевым и
Х.-Б. Муталиевым (Ингушский фольклор, 1940), Д. Мальсаговым (Мальса-
гов, 1957), Л. Семеновым (Семенов, 1930), Е.И. Крупновым (Крупнов, 1966,
1969), Л. Ахриевым, А.-В. Аушевым. В 1960–1970-х годах к этой работе
подключились А. Мальсагов, А. Танкиев, И.А. Дахкильгов и др. Представ-
ленные тексты ингушских нартских сказаний дают о них наиболее цельное
представление.
Е.И. Крупнов, научная деятельность которого начиналась в Ингушетии,
на основе неопровержимых фактов развенчивает идею о привнесении к на-
родам Кавказа основного ядра нартского эпоса степными народами, ведшими
кочевой образ жизни. Приведем выводы самого Е.И. Крупнова из его ста-
тьи «О времени формирования основного ядра нартского эпоса у народов
Кавказа»: «И сейчас я вновь со всей категоричностью хотел бы подчеркнуть
свой главный тезис о том, что героический нартский эпос  – это результат
самобытного (а не заимствованного) творчества сугубо местных кавказских
племен, носителей родственных языков, развившихся на основе древнего и
единого кавказского субстрата. Поэтому не случайно нартский эпос возник
и развивался в таких районах Северного и Западного Кавказа, на территории
которых на рубеже бронзового и железного веков бытовали морфологически
близкие между собой так называемые археологические культуры: кобанская,
прикубанская и колхидская. Они развились и развивались также на базе бо-
лее древних родственных культур эпохи бронзы. Ныне же на этой террито-
рии проживают чеченцы, ингуши, кабардинцы, черкесы, адыгейцы, абазины
и абхазы, т.е. народы, принадлежащие к особой, так называемой кавказской
346
языковой семье... Здесь я сознательно не упоминаю ираноязычных осетин,
проживающих на северном склоне Центрального Кавказа, и тюркоязычных
балкарцев и карачаевцев, также представляющих один и тот же единый так
называемый кавкасионский антропологический тип. И наличие у них, в осо-
бенности у осетин, развитых циклов нартского эпоса для меня служит одним
из доказательств их сугубо местного, а не пришлого происхождения. Только
на протяжении столетий они сменили свой язык: одни племена, как осети-
ны  – на иранский, другие  – балкарцы и карачаевцы  – на тюркский языки»
(Сказания о нартах, 1969).
В средние века общность нартского эпоса кавказских народов, несомнен-
но, поддерживалась и развивалась в условиях их совместного проживания в
полиэтничной Алании, а затем и при золотоордынцах, к которым кавказские
народы сумели довольно быстро адаптироваться. Единство национальных
версий кавказской Нартиады наиболее ярко представлено в образах двух ее
главных героев: СескаСолса (который в дальнейшем нашел отражение в та-
ких мифологизированных героях других народов, как Сосруко и Сослан) и
Села Сата (Сатаней – Сатана). Оба этих образа, в несколько измененной фор-
ме сохраняя свои имена, предстают выразителями идеальных человеческих
черт отдаленного и недавнего прошлого. К числу главных героев относится
и Патарза.
Нартский эпос весьма древен. В его праоснове лежит древняя мифология,
по которой герои божественные и герои земные мало чем отличаются друг от
друга. Герой эпоса на равных общается с мифическими героями и существа-
ми, он довольно свободно путешествует из этого солнечного мира в потусто-
ронний мир мертвых. В эпосе много злых и коварных существ, с которыми
герой чаще всего вступает в бой и побеждает их. Все это типично также и
для волшебной героической сказки, некоторыми чертами приближающейся
к эпосу.
Такие значительные творения, как эпос, при своем возникновении, конеч-
но же, вбирали в себя ранее накопленный мировоззренческий и художествен-
ный опыт. Немалую роль тут сыграла мифология. Одна из ее примечательных
черт – активные контакты эпических героев с праязыческим божественным
пантеоном. В ингушском нартском эпосе его герои как со своими близкими
друзьями и помощниками общаются с такими древнейшими богинями (Вели-
кими Матерями), как Хи-нана (Мать воды), Мехка-нана (Мать страны, земли)
и др. Среди древнейших ингушских богов наиболее воинственным предстает
бог грома и молнии Села, потому-то он свободно действует в эпических сказа-
ниях и вступает во всевозможные контакты с нартскими героями. Эпически-
ми и вместе с тем полубожественными предстают и некоторые главные герои
эпоса, например, Сеска Солса и Села Сата, в образах которых отразились со-
лярные и космогонические черты. Одной из исстари почитаемых ингушами
местностей является Нясаре  – большой возвышающийся мыс, образуемый
двумя рекам – Сунжей и Назранкой. Находки каменного века свидетельству-
ют, что эта местность исстари была облюбована человеком. В средние века
там стояли сторожевые посты, а в начале XIX в. была воздвигнута царская
крепость. И совершенно не случайно, что один из мужественных и добро-
порядочных нартов, поселившийся в районе современной Назрани, зовется
Нясаром (по его имени и идет название основанного им селения Наьсаре),
347
 Д.О. Оздоев. Солнце в ущелье реки Асса
Холст, масло
2007 г.
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

а с самим мысом и названными реками связаны Хи-нана, Мехка-нана. Эти

две могущественные божественные Матери являются хранительницами это-
го урочища, и они делают все, чтобы нарт Нясар не покинул эту местность.
В сказании совпадают интересы Великих Матерей и нарта Нясара. Через этих
героев доносится народная патриотическая идея: «Умри, но с родной земли
не сходи!»
Второй после космогонического мир, довольно часто встречающийся в
ингушском эпосе – это мир хтонический, представляемый в образе снижен-
ной копии с мира живых, называемого «солнечным миром» (маьлха дуне).
Подземный мир называется Эл (Iел). Слово это весьма близко германскому
hеl, тоже обозначающим ему потусторонний мир мертвых. Ингушские нарты
относительно свободно посещают этот подземный мир. Споры, неразреши-
мые в солнечном мире, нарты решают в Эле. Оттуда же герои черпают муд-
рость, недостающую в мире солнечном. Из Эла Села Сата «добыла» (украла)
семена злаков, инструменты для рукоделия, рецепт приготовления хмельного
напитка. После посещения Эла нарт Хамчий Патараз убедил людей делать
пожертвования в угоду умершим. Из Эла нарт Селий Пиръа и Боткий Ширт-
ка добывают водяную мельницу. С образом Хамчи Патараза связано поверье
о «солнце мертвых» – утренних и вечерних зорях. Хамчи Патараз, подобно
Сеска Солсе, предстает и солярным героем. Так, он освобождает солнце от
злого дракона-сармака. И он же является героем хтоническим: не раз посе-
щает подземный мир. Видимо, древними мыслилась связь этих двух миров
через Солнце, которое ежедневно проходит через эти два мира.
348
 Сеска Солса, Села Сата и Патараз являются теми героями, которые позво-
ляют говорить о генетическом единстве нартских сказаний разных кавказских
народов. Сеска Солса – персонаж многосторонний и во многом загадочный.
Он и предводитель нартской дружины, и божество. В отличие от нартского
эпоса других народов, в ингушском эпосе это герой положительный, хотя за
ним иногда и числятся не совсем достойные поступки. Не будучи нартом,
Боткий Ширтка вместе с тем активный персонаж эпоса. Но всегда подчер-
кивается, что его мир – Эл. Одно из его преимуществ – свободный переход
из одного мира в другой. Боткий Ширтка – персонаж мифический хотя бы в
силу того, что земные обычаи для него как бы не существуют: ему не знакомо
чувство злобы, мести; он покровительствует нартам, даже если они враждеб-
ны по отношению к нему.
Исследуя мифические основы абхазо-адыгского, осетинского, балкаро-
карачаевского эпосов и сопоставляя их с эпосом ингушским, приходишь к
выводу, что мифологические основы ингушского нартского эпоса наиболее
древние. В мифологических основах национальных версий кавказской Нар-
тиады нет единства, хотя единство мифологических корней должно было бы
быть более осязаемым. Конечно же можно сказать, что за многие века разоб-
щенности народов их мифология могла значительно обособляться, иногда до
неузнаваемости. Дискутируя о первоначальном ядре нартского эпоса наро-
дов Кавказа, ученые не всегда обращают внимание на прамифологическую
основу местного эпоса. Именно она и может пролить более яркий свет на
праосновы нартского эпоса. Эпос не воспринимался как сказочный вымысел.
В сознании народа нарты были реальными героями, которых в Ингушетии
нередко причисляли к общенародным или родовым предкам.
Наиболее древние из сюжетов нартского эпоса  – сказания о рождении
героев. Весьма архаичен мотив чудесного рождения героев Сеска Солса и
Хамчи Патараза из камня. Последующая закалка героев в огне прямо указы-
вает на период появления металла. Уже в детстве герой начинает проявлять
необыкновенные богатырские способности. Ряд сказаний повествует и о
женитьбе нарта. Часто его женою становится наделенная чудесными свой-
ствами героиня. Большая часть сказаний, конечно же, посвящена подвигам
нартов. Они борются с многочисленными врагами: драконами, великанами-
вампалами, или же, наоборот, с карликами (Бийдолг-бяре, Пхагал-бяре, На-
кий лоха Боштольг); врагами их выступают и ужасный лесной вепрь, и злая
ведьма-гам. Есть сказания и о «грабительских» набегах нартов, но грабителя-
ми они являются лишь с точки зрения нашего современника, ведь в далеком
прошлом приобрести добычу силою оружия считалось подвигом. В те да-
лекие времена, как свидетельствует народная память, различали обыкновен-
ное воровство, которое осуждалось, и набег – поход за добычей для раздачи
сиротам и беднякам, которая в таких случаях называлась кIай фос – «белая
добыча», т.е. приобретенная в честном и открытом поединке.
Нартов сближает с обыкновенными людьми то, что и у них случаются
межличностные столкновения, которые, впрочем, чаще всего мирно разре-
шаются. Нарты выступают и основателями поселений, и воинами, стоящими
на страже общенародных границ. Народ не любит, когда кто-то превозно-
сит себя, кичится своей силой, и потому-то в эпосе есть сказания, в которых
утверждается мысль: не надо быть кичливым, потому что на сильного всегда
349
найдется более сильный. Немало сказаний, в которых действуют богатыр-
ские кони, разные чудесные звери и птицы. Встречаются и мотивы оборотни-
чества. О том, что эпос восходит ко временам материнского рода, наглядно
свидетельствует предельно уважительное отношение к женщине. Следует
отметить древнейший из образов  – образ вещей Жер-бабы, хранительницы
благодати и мирной жизни. Особенно примечательны наделенные необычны-
ми свойствами мифические женщины – Села Сата и Мялха Аза.
Эпос вобрал в себя и стадиально предшествовавшую ему мифологию и
социальные черты, свойственные матрилокальному обществу. Длительное
бытование эпоса было обусловлено и весьма затяжной на Кавказе эпохой
«военной демократии». К периоду его разложения (в позднем Средневековье)
в нартский эпос адыгов и осетин стали проникать и некоторые феодальные
черты. У ингушей же они не получили развития. В ингушском нартском эпо-
се можно выделить такие основные циклы: Сеска Солсы; Села Саты и Мял-
ха Азы; Хамчи Патараза; Наьсара; Боткий Ширтки. На стадии деформации
предстают отдельные сказания о Бятаре, Кинда Шоа, Оршамар (его сын Арш)
и др.
Если в богатырской сказке герой трафаретно задан, удачлив, а действие
развивается в рамках устоявшихся сюжетно-тематических комплексов, то
эпический герой бывает во многом индивидуализированным. Например, пе-
речисленные нартские герои своими чертами характера и поведения, только
с ними связанными сюжетами во многом разнятся между собой. Общее для
нартских героев – их беззаветный героизм и этичное поведение. Нартов так-
же объединяет их благородный характер, хотя представления о благородстве
подвержены историческим изменениям. Еще одна типичная черта – гордость.
Апогея она достигает, когда повествуется о самоубийстве нартов. Такой по-
ступок в быту подвергается всяческому осуждению. Но случай с нартами
особенный: они очутились у черты неминуемой и позорной гибели. Гордые
нарты не хотят, чтобы после смерти о них говорили как о жалких людях, не
сумевших сохранить себя и умерших от голода. Не хотят они, чтобы люди
насмехались над их обезображенными голодом, опухшими телами. Они хо-
тят, чтобы после их смерти люди с восхищением говорили о них: «Нарты,
пившие расплавленный металл!» (ЦIийдаь чаIа мийнанаьрташ!). Кстати, в
описаниях гибели нартов у кавказских народов нет единства. В ингушском
эпосе они гибнут, выпив расплавленную медь.
Вряд ли будет правильным утверждать, что в эпосе образ жизни нартов –
это исключительно цепь походов и пиров. Ведь чтобы нарты могли вести
такой образ жизни, кто-то должен был создавать материальные блага! И тут
на фоне нартского эпоса мы видим, например, скотовода Горжая, прилежного
и богобоязненного труженика, посредством жертв сроднившегося с богами.
Таким образом, выступление нартов против Горжая  – выступление против
самого Бога. Правда, нарты грабят Горжая, непременно вызвав его на откры-
тый бой. Но мало того, что нарты начисто ограбили его, они после этого не
оставили Горжая в покое и насмехались над ним, посадив его на коня лицом к
хвосту и пустив в поле. Само же бытование подобных сказаний было возмож-
но лишь в той среде, где всячески восхваляемыми были воинские доблести,
даже если они и проявлялись в богоборческих мотивах.
350
 На фоне нартских подвигов видны и такие представители мирных про-
фессий, как три брата из сказания «Как победили черного вампала Неге»:
охотник, скотовод и ремесленник. В сказании они не совершают походов,
завоеваний и других героических поступков. И все же, не в пример законам
эпоса, они намного сильнее и могущественнее нартов. Но их сила направле-
на не на воинские дела, а на производительный труд. В данном случае есть
скрытое сопоставление людей труда и людей войны, которое не всегда оказы-
вается в пользу последних. Среди ремесел на первое место выведено кузнеч-
ное дело, что вполне понятно, исходя из того, что нартский эпос оформлялся
в наступивший век железа и являлся прежде всего апологией войны, а значит,
и оружия. Под стать ему и «булатнотелые» Сеска Солса и Хамчи Патараз. Ге-
рои, закованные в броню с головы до ног, осознавались как имеющие сталь-
ное (булатное) тело.
Хотя нарты воспринимались как общенародные предки, и имелись случаи
возведения к ним того или иного рода (явная дань родовой идеализации), они
не предстают каким-то отдельным родом, тем более народом. Нарты – это ти-
пичная военная дружина, в основе их единства – военный союз и братство по
оружию. Эпос предстает доклассовым (или внеклассовым). В нем несколько
более идеализирован Сеска Солса, но лишь потому, что он предводитель дру-
жины, а не представитель аристократической верхушки. Даже силы небесные
не властны над нартами. Гордость, независимость и предельное свободолю-
бие нартов, сопряженные с беззаветным героизмом и презрением к смерти,
а также и проявления рыцарства в бою и быту,  – все это порождает к ним
симпатию.
В период так называемой военной демократии, типичными представи-
телями которой и являлись нарты, они идеализировались. С развитием же
общества идеалы «военной демократии» (а с нею и ее носители – нарты) на-
чинали не вписываться в появившиеся рамки новых общественных отноше-
ний. Некогда поэтизированный герой-добытчик и герой-защитник нарт стал
со временем ассоциироваться с насильником и даже обычным грабителем.
Старый тип героя начинал изживать себя, и нартам ничего не оставалось,
как сойти с эпической арены. Все это обусловило появление мотивов гибели
нартов. Однако эпическая традиция оказалась настолько сильной, что даже
смерть нартов была поэтически героизирована. Многие исследователи отме-
чали: специфические условия проживания кавказских горцев (относительная
изолированность от внешнего мира, натуральный и устойчивый хозяйствен-
ный уклад жизни, а отсюда – стагнация общественных отношений) способст-
вовали длительному сохранению в их среде реалий давно прошедших времен,
в их числе и нартского эпоса. Но как только горцы Кавказа стали осваивать
сопредельные территории, входить в более тесные экономические и культур-
ные взаимоотношения с другими народами, вместе с уходящим прошлым стал
уходить и нартский эпос. Его место стали занимать новые эпические формы
(героические предания, героико-эпические песни и др.), более соответствую-
щие новым историческим условиям. Д. Мальсагов, записавший в 1930-е годы
ряд нартских сказаний, полагал что «с XVIII–XIX веков нартские сказания у
ингушей стали забываться… с тех пор народ не пел этих сказаний, а расска-
зывал» (Мальсагов, 1963). Ч. Ахриев подчеркивал, что ингушские сказания
раньше и рассказывались, и пелись. А о распространенности нартских сказа-
351
ний он же в примечании к сказанию об Урузмане, Орзми, Солсе и Патаразе,
сыне Хамчи, писал: «Все эти лица – одни из главнейших героев в сказаниях»
(Ахриев, 1875). К сожалению, о двух упомянутых тут «главнейших героях»
(Урузман и Орзми) он не приводит ни одного текста, хотя они, по его же
собственному заявлению, ему были известны. Следовательно нартский эпос
сохранялся и бытовал в значительно большем объеме, чем на момент опуб-
ликации.
В исследованиях ингушского нартского эпоса неправильно употреблен
термин «местные герои», которым обозначались разные родовые богаты-
ри, которые функционируют в некоторых нартских сказаниях и вступают в
разного рода отношения с нартами (дружат, спорят, роднятся). Некоторые
родовые богатыри поименованы: Аьшк, Кинда Шоа и др. Чаще называется
родовая принадлежность героя: Колой-кант (молодец из рода Калоевых),
Барахой-кант (молодец из рода Барахоевых), Баркинхой-кант (молодец из
рода Баркинхоевых). Случается, что в имени героя значится местность его
проживания  – Охкарой-кант (молодец из местности Охкаре). Характерно,
что эти имена воспринимаются как имена собственные. В причислении ро-
довых героев к нартам можно видеть стремление возвеличить тот или иной
род через его сопоставление с прославленными нартами, и прежде всего с
Сеска Солсой. Естественно, что родовые богатыри идеализируются. Часто
они оказываются выше нартов. Родовые богатыри появились в эпосе уже в
период его разложения.
Ч. Ахриев также отмечал, что ингушские нарты являются и героями
песен. По крайней мере, один из фрагментов некогда песенного нартского
эпоса исполнялся еще сравнительно недавно. К примеру, прекрасно звучит
в исполнении знаменитого народного певца Идриса Цицкиева песня-жалоба
связанного врагами Колой-канта (Куолой-кIанта йиш – Песня Колой-канта).
Мелодия этой песни была популяризирована чеченским песенником Умаром
Димаевым под названием «Песня чабана». У ингушей имеется прекрасная
песенная традиция, где многоголосое хоровое исполнение сочетается с
сольным. Распространявшийся ислам значительно преуспел в насаждении
религиозных песнопений вместо традиционной песенной культуры. Все же
традиция исполнения нартских сказаний сохраняется, и фольклористы про-
должают записывать их новые версии.

НАРОДНЫЕ ПЕСНИ

Лирические песни ингуши любят и с удовольствием исполняют. В этих

песнях много ценного материала не только для фольклористов, но и для лин-
гвистов, историков, психологов, искусствоведов. Песни были частью системы
воспитания молодого поколения, поэтому в них воспевается идеальный, с точки
зрения народа, герой – мужественный, трудолюбивый, благородный, нравствен-
но чистый. Шутки и юмор – характерные особенности ингушских лирических
песен, которые помогали людям жить, преодолевать трудности, вселяли в них
оптимизм. Главным достоинством лирических песен можно считать красоту
и сочность их языка, то, как естественно в них отразились природа родного
края, жизнь горянок, их мечты и чаяния, боль и страдания, радости и печали.
352
Х.-А.А.-С. Имагожев. Сарматка
Холст, масло
1995 г.
Фото Х.М. Акиевой, 2002 г.

Героико-эпические пес-
ни – илли – «вершинный» жанр
ингушского фольклора. Он
зародился, бытовал и разви-
вался в XV–XIX вв. Подобные
периоды принято называть
героическим веком или эпи-
ческой эпохой. Как известно,
героический эпос появляется
там и тогда, где и когда он бы-
вает «нужен» эпической среде.
Конечно, жанр илли возник не
на пустом месте, а «на плечах»
предыдущих жанров ингуш-
ского фольклора, в первую
очередь  – нартского эпоса и
героических песен.
В XIII–XIV вв. на равнине
и в предгорьях Северного Кав-
каза в ингушском фольклоре
вырабатывается образ героя,
защищающего бедный люд от
разбойничьих шаек иноземных князей. В илли такой герой не только вос-
певается, но и всячески идеализируется, наделяется высокими моральными
качествами (Дахкильгов, 1978. С. 97–98).
Главный персонаж героико-эпических песен ингушей  – обездоленный
герой или же, наоборот – известный предводитель набеговой дружины. Об-
раз предводителя может быть как положительным, так и отрицательным.
Обездоленный же герой во всех без исключения песнях показан не просто
положительным, но идеальным героем. Основными признаками обездолен-
ности эпического героя являются его одиночество, бедность, юный возраст.
В рассматриваемый период развития ингушского общества, как отмечают
многие исследователи, в нем зрело осознание того, что родовые пережитки,
межклановая борьба разобщают, ослабляют общество перед лицом внешней
опасности. В этих условиях идеализация общенационального героя, не при-
надлежащего к конкретному роду, была «требованием» всего народа. Имен-
но поэтому в илли всячески подчеркивается социальное одиночество героя.
Много общего с образом обездоленного героя имеют образы известных
предводителей набеговых дружин (баьччи), которых иногда называют просто
«знаменитыми мужчинами» (цIи хеза къонахий).
Если «свой» мир и его защитники всячески идеализируются, то предста-
вители «чужого» мира являются их противоположностью. Эпический герой
предстает нравственно чистым, благородным, смелым, эпический же враг
353
коварен, труслив, пренебрегает нравственными нормами, предается чрево-
угодию и пьянству. Если эпического героя отличает социальное одиночество,
то эпический враг очень богат, имеет много сторонников или подчиненных.
Он показан алчным, стремящимся к наживе любой ценой, а эпический ге-
рой, независимо от того, беден он или богат, всегда изображается щедрым и
бескорыстным. Часто и предводитель набеговых дружин является алчным,
трусливым, слишком гордым и заносчивым.
Значительное место в героико-эпических песнях уделено женским обра-
зам. Мать, верная жена, невеста, любимая и сестра героя часто выступают
активными эпическими фигурами. В этих образах отражены идеалы эти-
ческих и эстетических представлений ингушского народа. В илли особенно
идеализируется мать, которая воплощает понятия дома, рода, семьи, наделе-
на мудростью, предупреждает сына об ожидаемых опасностях, судит его за
неправильные поступки.
Успех героя в бою во многом зависел и от его главных и самых надежных
«товарищей» – коня и оружия. В песнях им уделено внимания больше, чем
описанию самого боя. Описание боя является кратким и стереотипным, ме-
нее всего соответствует действительности, в то время как подготовка к бою
коня, оружия и доспехов описывается детально, подробно и красочно. Герой
разговаривает с конем как с другом, советуется с ним, поверяет ему свою
судьбу, наделяет его превосходными эпитетами, холит и лелеет его, лишь раз
в год позволяет себе ударить коня плетью. В бою конь не только способствует
совершению подвигов эпическим героем, но и сам становится участником
боя.
При наличии ряда общекавказских черт сюжетные темы ингушского пе-
сенного эпоса имеют и специфические, местные, национальные особенности.
В песнях об отбитых вражеских набегах герой защищает «свой мир» от напа-
дений иноземных феодалов. Враг нападает на село, где живет герой, с целью
ограбить его, отобрать у него жену (или любимую), сделать его своим рабом
или узденем и т.д. В песнях о кровной мести герой мстит врагу за убийство
родных (обычно – отца), пленение или оскорбление их.
Если эпический герой всю привезенную после набега на владения фео-
далов добычу раздает обездоленным, если эта добыча взята в открытом и
честном бою, то она считается «белой», т.е. чистой, благородной добычей
(кIай фос). В песнях идеализируются герои, отправляющиеся в поход за «бе-
лой» добычей, и всячески высмеиваются предводители набеговых дружин,
присваивающие себе добычу, «предназначенную» сиротам, вдовам, бедня-
кам. В песнях о «добывании» или возвращении уведенной невесты или жены
героя подразумевается, что девушка, на поиски которой отправляется герой,
«предназначена» ему. Обычно герой «добывает» невесту в «чужом», враж-
дебном мире, что является символом победы «своего» мира. В большинстве
эпических песен не указывается ни место, ни, тем более, время действия.
Слушателям просто дают понять, что действие происходит либо в «своем»,
либо в «чужом» мире. Если «свой» мир в песнях всячески идеализируется, то
мир «чужой» рисуется как средоточие зла, откуда постоянно исходит угроза
миру эпического героя.
Илли исполнялись мужчинами под аккомпанемент струнных инструмен-
тов (дахчан-пандар, чIондарг). Эпических певцов уже в первой половине
354
ХХ в. было так мало, что к ним относились как к чему-то экзотическому.
Вот что писала газета «Грозненский рабочий» в 1938 г.: «Назрань. Здесь про-
живает Эсмурза Куриев, которому скоро исполнится 100 лет. Старик бодр,
хорошо сохранил слух и память. В памяти Эсмурзы Куриева сохранилось
много событий… Эсмурза Куриев любит музыку. В часы отдыха он играет на
горской «чондарг». Самодельная скрипка в руках столетнего скрипача поет
о счастливой и радостной жизни ингушского народа» (Скрипач из Назрани,
1938).
Ингушский писатель А.-Г. Гойгов описывает случай, происшедший при-
близительно в 1907 г. в с. Гамурзиево: «Люди говорили, что Гермихан играет
на самодельной скрипке “чIондрар” и неплохо поет… – Сыграй и спой нам,
Гермихан, о днях минувших,  – попросил Сулумбек.  – Мы с тобой еще не
раз умчимся за терские степи. Гермихан молча сидел, опустив седую голову
на грудь, будто ничего не слыша. Наконец он поднялся, достал смычок из
конского волоса и стал его чистить полой своей черкески. Не торопясь, на-
лаживал он свой «чIондар». Играл Гермихан хорошо, но пел своим низким
вибрирующим голосом еще лучше. О бурном Тереке, о сыпучих песках но-
гайских степей, о табунах диких коз, о погоне за ними, о единоборстве с пол-
ковником и о гибели друга он пел. Пела и плакала старая скрипка и плакал,
роняя обильные слезы, старый наездник – абрек» (Гойгов, 198I. С. 79).
В Ингушетии до середины XIX в. малоземелье, бедность большинства
населения, ограниченность сельского быта с его натуральными формами хо-
зяйствования, строгая традиционность бытовых отношений, постоянная во-
енно-политическая напряженность создавали предпосылки для длительного
сохранения эпической среды. Эпические герои являлись образцом поведения.
Многие илли начинаются и заканчиваются призывом к молодежи быть таки-
ми же смелыми, благородными, щедрыми, неутомимыми, как их герои. Одна
из характерных особенностей эпической среды – массовая популярность эпи-
ческих песен. Можно утверждать, что с XVI по начало XIX в. все ингушское
общество составляло эпическую среду.
Эпическая эпоха является порождением, главным образом, культа героиз-
ма и военной доблести, эпическая традиция поддерживается устойчивостью
и преемственностью традиций бытовых, культурных, социально-психологи-
ческих. Эти факторы могли иметь значение для сохранения эпической среды
лишь постольку, поскольку с ними связывался героический характер жизни,
выражавшийся в активнейшем и самом непосредственном участии всего
народа в борьбе против иноземных феодалов, захватчиков, представителей
«чужого» мира (Путилов, 1982. С. 9).
По ряду причин во второй половине ХIХ в. началось угасание жанра илли,
накопленные богатые традиции и поэтические средства стали трансформиро-
ваться в другие жанры фольклора. В ХIХ в. все активнее заявляют о себе ис-
торические песни, а некоторая часть героико-эпических песен преобразуется
в народные баллады и предания. В конце ХIХ – начале ХХ в. среди ингушей
все чаще создаются песни об абреках, разбойниках, народных мстителях, в
финале которых песенный герой обычно погибает, более популярными ста-
новятся песни с трагическим финалом, навеянные пессимизмом и безысход-
ностью.
355
 Часть сюжетов, мотивов и поэтических формул песенного эпоса илли
перешла в жанр шуточного сватовства зоахалол. Известно, что появление
пародийных мотивов  – один из признаков завершения творческого этапа в
жизни героического эпоса. Значительная часть героико-эпических песен
трансформировалась в сказки, сказания и предания. В настоящее время про-
цесс затухания героико-эпической традиции можно считать завершенным.
Илли не имеют уже былого активного бытования в устной среде, но их про-
должают записывать и публиковать, к ним привлечено внимание читателей
и исследователей. Огромна воспитательная роль героико-эпических песен.
Хотя сегодня эти песни ушли в пассивный фонд фольклора, их публикация,
исполнение на сцене, по радио или по телевидению, конечно же, оказывают
воспитательное и эстетическое воздействие. Большое влияние продолжают
оказывать илли на развитие и, прежде всего, на особенности художественного
языка ингушской литературы. В 2002 г. издан свод героико-эпических песен
на ингушском языке. Некоторые из них включены в школьные программы.
Значительное место не только в культуре, но и в жизни современных
ингушей занимают песнопения назмаш. Это поэтизированные, фольклори-
зированные рассказы о жизни, деяниях, подвижнической деятельности му-
сульманских проповедников, святых, духовных наставников, сподвижников
пророка, праведных халифов и т.д. Сегодня назмы – самый популярный жанр
ингушского фольклора. Они исполняются повсеместно не только пожилыми,
но и молодыми людьми. Назмы – удачный симбиоз исламских и ингушских
фольклорных традиций. Они только обрабатывают свой сюжет, пользуясь
выработанным мусульманской духовной поэзией запасом образов, традици-
онных выражений и типических положений. В этом жанре «затрагивается
самая разнообразная тематика: история возникновения и развития ислама,
религиозные установления, жизнь и подвижничество мусульманских деяте-
лей» (Точиев, 2000а. С. 14).
История появления жанра назма в Ингушетии связана и с судьбой жанра
илли. Во второй половине ХIХ в. в результате изменения общественно-полити-
ческой ситуации в Ингушетии, развития капиталистических отношений, кара-
тельных экспедиций царских войск, насильственных переселений, наложения
непомерных штрафов и других акций произошел слом общественного созна-
ния, изменились уклад жизни, психология, менталитет, система ценностей зна-
чительной части народа. Усилились позиции ислама в Ингушетии, что можно
рассматривать как одну из форм протеста населения. Особенно популярными
стали идеи исламского проповедника и подвижника Кунта-хаджи Кишиева.
Эти и другие факторы стали причиной того, что во второй половине ХIХ в.
значительная часть традиций и поэтических средств ингушского песенного
эпоса илли стала «обслуживать» песни религиозного содержания назм. Эти
песни, исполняемые обычно солистом в сопровождении хора, по форме испол-
нения, по своей роли и значимости для народа «заменили» героический эпос.
Для песенных форм устного народного творчества ингушей характерна
многожанровость, что является свидетельством наличия древних песенных
традиций. В песенном эпосе эти традиции были развиты, переработаны и
доведены до вершин совершенства. То же самое произошло и с жанром назм.
Духовные песни «унаследовали» все особенности и функции героического
эпоса, но, конечно, уже в качественно новых условиях. Некоторые части илли
356
повторяются в песне два и более раз. Это места, которые сказитель считает
наиболее значимыми, которые помогают эпическому певцу лучше запомнить
текст песни. Этот прием с успехом и большим мастерством используется и
исполнителями духовных песен.
Общечеловеческие моральные ценности  – добро, справедливость, чут-
кость, трудолюбие, мужество, стойкость, отзывчивость, патриотизм и уваже-
ние к другим народам, развитые в героико-эпических песнях и утверждаемые
ими, на сегодняшний день лишь в какой-то мере подверглись изменениям,
но по своей сути они остаются значимыми и злободневными. Во всем этом
заключена огромная воспитательная роль героико-эпических песен. Сегодня
эту роль в значительной степени взяли на себя духовные песни – назм. В них
пропагандируются исламские и общечеловеческие идеалы богобоязненно-
сти, добра, мира, человеколюбия, милосердия.
Ингушский народ и в ХХI в. по-прежнему любит свои песни, их испол-
няют по телевидению и радио, на концертах и в кругу друзей. Поют их и
взрослые, и дети. Поэты-песенники часто используют в своем творчестве
богатство народных песен, их поэтические приемы и средства.

СПЕЦИФИКА И ТИПОЛОГИЯ СКАЗКИ

Cказки о животных
В ингушском фольклоре следы пережитков анимистического мировоззре-
ния, тотемизма (веры в животное – покровителя рода, т.е. тотема) особенно
хорошо сохранились в сказках и поверьях о медведе и волке. Медведь пред-
стает вещим существом, которому все подвластно. Отголоски этих верова-
ний мы находим в сказках «Чана ваь Чайтонг» (Чайтонг  – сын медведя),
«ЙиIах хиннача» (Девушка, превратившаяся в медведицу), «Бунчакхи» и др.
Действующими лицами сказок народ показывает таких зверей и животных,
которые наиболее часто встречаются в Ингушетии. Из диких животных в
сказках постоянно присутствуют волк (борз – как символ бесстрашия и му-
жества), лиса (цогал – символ хитрости и находчивости), медведь (ча – сим-
вол неуклюжей силы), дикий кабан (акхахьакха), олень (сай), заяц (пхьагал).
Из домашних животных  – бык (уст), лошадь (говр), осел (вир), теленок
(1асилг), баран (ка), коза (газа), собака (жIали), из диких птиц  – коршун
(кер), орел (аьрзи), дикий голубь (акха кхокха), галка (къайг), из домашних
птиц  – петух (боргIал), курица (котам), индюк (москал), утка (боабашк) и
др. Каждое животное или птица в сказке играет определенную роль соответ-
ственно своей натуре и приписываемым ему особенностям характера. Иногда
в сказках встречаются и образы чужеземных зверей: слон (пила), обезьяна
(маймал), верблюд (инкал), лев (лом), крокодил (воатакар).

Волшебные сказки
Волшебная сказка с характерным для нее сложным сюжетом требует для
своего возникновения более сложных, чем это было в сказках о животных,
общественных отношений. В ней отражены следы древних религиозных
представлений, отзвуки архаичных форм общественной, родовой и семейной
357
жизни. Она появилась в глубокой древности, когда возникали лишь первые
представления о человеке и мире, сложившиеся на основе мировоззрения до-
классового общества, и сохранила до наших дней черты давно исчезнувших
представлений и форм социальной жизни.
В волшебной сказке основная роль отводится человеку, весь сюжет сказки
развивается вокруг него. Видное место занимают и мифологические образы.
Рядом с центральным героем выступают великаны  – нарты. Попутно отме-
тим, что они не являются героями нартского эпоса ингушей. В сказке име-
ются драконы, чудовище (Черный Хожа), соответствующее русскому Кощею
Бессмертному, добрые старухи, помогающие герою (Жер-баба), злые суще-
ства (ешап, гIам, гIарбаш, вампал), воинственные девы. Часто встречаются
и животные: это и звери – помощники героя, и оборотни, в образах которых
отражаются следы тотемизма. Наконец, в волшебной сказке встречаются и
покойники, помогающие героям или наносящие им вред, что отражает культ
предков. В наиболее древних сюжетах волшебных сказок часто фигурируют
образы различных духов или хозяев-покровителей, от которых зависит удача
или поражение героя. В сказках такого типа мифические образы занимают
главное место, герой же пассивен и почти целиком находится во власти духа;
если и проявляет активность, то весьма незначительную.
Чтобы обстоятельнее раскрыть образы, тематику, идеи, заложенные в
сказках, этот тип следует рассматривать по социально-тематическим циклам:
сказки о великанах-нартах, о младшем брате, невинногонимых женах, падче-
рицах и пасынках, о побратимах, о бедном одиноком юноше-богатыре.
Особая группа составляют сказок о великанах-нартах представлена та-
кими произведениями, как «Три брата и нарт», «Чан лерг» (Медвежье ухо),
«Шин доттагIчун фаьлг» (Сказка двух друзей), «Чарахьинарти» (Охотник
и нарт) и др.

Сказки о младшем брате

Как и многие сказки мирового фольклора эти сказки представляют идеа-
лизацию младшего социально обездоленного брата, что более распростране-
но в волшебных сказках. Сюда можно отнести следующие сказки: «Байнал
Бусани», «Iовдилг» (Дурачок), «Дошо гIаьнаш» (Золотые листья), «Iуна гIа»
(Сон пастуха) и др. Основные герои этих сказок – младший сын в семье, си-
рота, падчерица и другие обездоленные люди. В моральном отношении они
безукоризненно чисты. Идеализация этих персонажей связана прежде всего с
тем, что в результате распада родового строя именно они оказываются обез-
доленными, а также потому, что, оставаясь в семье родителей, они станови-
лись хранителями и приверженцами семейно-родовых культов и традиций.
Эти герои всегда находятся в центре развития сюжета, их действия двигают
рассказ, приводят к достижению цели. Именно им помогают чудесные силы,
они олицетворяют доброе начало.

Сказки о друзьях-побратимах
Беспомощность перед грозными явлениями природы, жизнь, полная опас-
ностей, требовали от горцев абсолютной спаянности и взаимопомощи. Любое
начинание: охота на диких зверей, освоение земель под пашню, женитьба или
358
случайные враждебные столкновения, которые у горцев происходили очень
часто  – все перипетии трудовой и общественной жизни убеждали горцев в
том, что им необходимо иметь верного товарища, а еще лучше – побратима.
В верном товарище особенно нуждается одинокий человек без рода-племени
в условиях, когда фамильно-родственные связи играли огромную роль. Из-
вестные своей силой и многочисленностью фамилии, естественно, не нужда-
лись в побратимстве. Каждый родич по законам родовой этики обязан был в
любом случае защищать человека из своего рода. Но на сторону одинокого,
оставшегося по каким-либо причинам без родных, встать было некому.
У ингушей существует множество оригинальных сравнений, отражающих
положение одинокого: «ткъовронаш йоацаш биса хи» (ствол без ветвей), «го-
нахьара бертий яйна йиса гIийла борз» или «ординга хкъаьста гIийла борз»
(голодный волк, оставшийся без стаи), «тоатолгашлекъадисахилг» (речка без
притоков), «михо эгаеш яьгIа цхьалхацха цхьа» ( одинокое дерево, качаемое
ветром ), «ткъам бийна аьрзи» (орел с поломанным крылом), «хьалха-тIехьа
вала саг воацаш гIийла бо» (не имеющий поддержки бедный сирота), «бухь
бийна попа хи» (дуб без верхушки) и др.
Создано множество песен и легенд об одиноком герое: «Сын старой
бабы»,, «Умар, сын Али» и др. Одинокий, без отца, без братьев – беззащитен.
Многие готовы посмеяться над ним, стараются нанести ему вред, унизить.
Верность братскому долгу, любовь к побратиму, готовность к самопожертво-
ванию, героизм в поступках, благородство в обхождении – вот те основные
черты, которыми должен обладать побратим. Они и послужили темой многих
ингушских сказок («Мовсар и Мохмад», «Черкес Иса и чеченец Иса», «Сказ-
ка о двух друзьях»). В них обычно герой отправляется ради своего побрати-
ма в далекое опасное путешествие. Он завоевывает для побратима невесту,
вступает в единоборство со страшными существами, подвергается другим
опасностям. Ради друга он идет на все, даже на смерть.
Сказки о товарищах-побратимах отражают стремление народов к дружбе
с соседними народами, в них народ выражает свой идеал через героя мужест-
венного, благородного, жертвенно относящегося к братскому долгу, чуждого
национальной ограниченности.
В ингушском сказочном эпосе во многих вариантах бытуют сказки и
об одиноком юноше-богатыре, совершающем различные подвиги. В более
ранних вариантах он достигает цели при помощи чудесных сил, в поздней-
ших – добивается благополучия для себя и других своим трудом и умением.
Во многих вариантах такой герой занимает низкое социальное положение. К
нему относятся с презрением, но он неожиданно совершает героические по-
двиги или получает поддержку волшебных сил и достигает цели. Эту группу
представляют такие сказки, как «Жерочун воI – чарахь» (Сын вдовы – охот-
ник), «Князь Тепсарко и вдовий сын Жосарко» «Наьрта воI» (Сын нарта),
«Къаьнача бабий воI» (Сын старой матери) и др.
Во всех перечисленных выше сказках на первый план выдвигается образ
героя-труженика. Так отражается в сказке мечта народа о силе и возможностях
простого человека, мечта о социальной справедливости. Сверхъестественные
силы, которые в сказке вмешиваются в человеческие судьбы, призваны вос-
становить попранную справедливость, но многое зависит и от доблести, ума,
смекалки самого героя.
359
 Сказки из цикла о невинногонимых женах, падчерицах, пасынках и
других обездоленных людях близки сказкам о младшем брате. В в сюжетах
данного цикла есть и соперничество детей, враждебное отношение старших
жен к детям младших (Елеонская, 1906; Елеонская, 1908; Андреев, 1931).
Примером подобного типа является сказка «Мишта котдаьлар бакъдар»
(Как победила правда). Падчерица – существо обездоленное, поэтому она и
идеализируется народом. Ей помогают чудесные силы, она наделяется всеми
положительными чертами. Мачехе, наоборот, присущи качества злой ведьмы.
Чтобы извести падчерицу, она ищет совета и помощи обычно у колдуньи,
ведьмы. Падчерица же ищет помощи у родной матери, которая помогает ей
и после смерти, иногда превратившись в тотемное животное. Часто мачеха
догадывается об этом и упорно добивается смерти этого животного.
Нередко мачеха старается извести пасынка или падчерицу, но не может
определить  – кто им помогает. Злая колдунья сообщает, что если не убить
такого-то жеребенка, такую-то козу или такую-то корову, с ненавистной си-
ротой ничего не удастся сделать. Мачеха притворяется больной и уверяет
мужа, что вылечится, если съест печень и сердце чудесного животного. Он
идет на это, но останки убитого животного обычно превращаются в другой
предмет, а иногда животное сообщает герою о намерениях мачехи и отца, и
они убегают, как об этом повествуется в сказке «Аьлан воI» (Сын князя). В
сказке «Как победила правда» умерщвленная падчерица не пропадает бес-
следно. На ее могиле вырастает дерево, князь из его ветки делает дудочку, а
после того как ее сожгли, зола дудочки превращается в цветок, а последний –
опять в девушку. На этом примере прослеживаются представления древнего
человека о смерти.
По древним представлениям, кровь как нечто, заключающее в себе жизнь,
может вернуть к жизни умершего. В сказке «Фаьлг ца бийцачунна хиннар»
(Наказание тому, кто не расскажет сказку) сестра, нарушив табу, окаменела.
Брат проливает кровь сына на этом камне и оживляет сестру. Характер многих
волшебных действий в сказках совпадает с известными в этнографии типа-
ми народной первобытной магии: заклятье мачехи превращает материнское
молоко в желудке падчерицы в колючки. К магии прибегают и падчерица, и
мачеха, но как бы ни ухищрялась мачеха, всегда побеждает падчерица.
Сказки о пасынке возникают на той же социальной почве, что и сказки о
падчерицах. К этой группе относятся сказки «ТIуро», «Маьр кIаьнк» (Пасы-
нок), «ЗIамагI вола найц» (Младший зять), «Аьлан воI» (Сын князя), «Даь-
сесаги, цун маьра кхо воIи» (Мачеха и ее три пасынка) и др.
Социально-бытовые и новеллистические сказки ингушей иногда близки к
волшебным. Часто в них реалистические элементы повествования перемеши-
ваются с чудесными и подаются в виде приключения. Они отличаются также
острой сатирической направленностью. Если волшебная сказка увлекает в
чудесный мир воображения, то в бытовых сказках на передний план выдвига-
ются обыденные социальные явления. Их герои – это бедняк, умная девушка,
ловкий вор, богач, купец и др. Они находятся в хорошо знакомой обстановке
горного селения. Бедняк не борется с драконами, ведьмами, а ведет борьбу
с реально существующими врагами  – богачом, купцом, князем, некоторы-
ми представителями духовенства. Бытовая сказка – один из популярнейших
жанров устного народного творчества. На фоне вполне реалистической об-
360
становки сказки рисовались реальные взаимоотношения между людьми и
критиковался существовавший порядок: сказки против богачей (нечестно
награбленного богатства), сказки и анекдоты о ловких ворах, о глупцах, о
строптивых женах, сказки, обличающие некоторых нечестных служителей
культа, сказки-загадки, о дураках и шутах, о хозяине и работнике.

Притчи и анекдоты
Притчи и анекдоты, обличающие некоторых нечестныхслужителей
культа, представляют такие сюжеты, как «Молла хьакха лочкъаяр» (Как мул-
ла украл свинью), «Молла чIоагIал» (Слово муллы), «Молла вордо яь бакъ-
илг» (Ожеребившаяся телега муллы), «Воккхача саго молла мишта Iехаваьв»
(Как старик обманул муллу) и др. Чаще всего сюжет реализуется через образ
анекдотического Цагена. В основе сюжетов лежит стихийно-материалисти-
ческое мировоззрение народа, которое органически связано с окружающей
действительностью. Подобные сказки имеют большое воспитательное зна-
чение. Здесь, как и во всех других жанрах сказок, действует основной ска-
зочный закон: в борьбе между богачами и бедняками победу одерживают
последние, хотя в реальной жизни наблюдается и противоположное. Таковы
сказки «Тоаркхой Шовхали Зейта Шахмарзеи» (Тарко-Шавхал и Зейта Шах-
марза), «Жер-наьна кIаьнк» (Вдовий сын), «Мискача сага воIи аьлан йоIи»
(Сын бедняка и дочь князя), «ВIаьхий саг» (Богатый человек), «Хьаькъал дола
кхелахо» (Мудрый судья) и другие.
К сказкам против богачей близко примыкают народные притчи и анек-
доты о Цагене  – знаменитом острослове и балагуре. Этот герой всегда
расправляется со своими врагами, во всех ситуациях одерживает над ними
победу. Рассматривая данную разновидность социально-бытовой сказки,
особенно отмечаем силу сатирического разоблачения всего того, что меша-
ет развитию общества. Это осмеяние недостатков человека, его слабостей и
пагубных пристрастий. Образам купцов сказка противопоставляет народного
героя. Это или сын вдовы, или бедняк, попавший в безвыходное положение
и вынужденный наниматься на работу к богачу. Его так и называют в сказке:
миска саг (бедный человек), балхаоттаваьр (нанятый), арара саг (чужой).
Это или раб, приведенный из чужой страны в результате набегов, или бедняк
из соседнего или своего племени, который шел наниматься к богачам на раз-
личные тяжелые работы.
У ингушей всегда было сильно развито чувство собственного достоин-
ства, уважения к старшему, умение постоять за себя и других, презрение к
богатству. Свидетельство этому  – многочисленные сказки типа «Оапаш»
(Обман), «Хьаькъал дола воккха саги къиза аьлеи» (Умный старик и жестокий
князь), «Вор и князь» и др. Эти и другие бытовые сказки ингушей своеоб-
разно отражают отношения классового общества. Основная идея бытовых
сказок сводится к борьбе против социального зла, к обличению жадности,
лживости, ханжества, тунеядства. Эти притчи носят ярко выраженный сати-
рический характер.
В бытовой сатирической сказке, на первый взгляд, также фигурируют
волшебные элементы, которые характерны для эпоса и волшебной сказки. Но
в сатирической сказке эти «диковинки» имеют совершенно другую функцию.
361
Герой применяет их, чтобы одурачивать глупых богачей, которых ослепляет
жадность, и те готовы поверить в волшебство цагеновской шапки или кнута.
Сказка подчеркивает, что здесь речь идет не о таких сказочных чудесах, как в
волшебной сказке: это только прием, с помощью которого бедняк-герой раз-
делывается со своими реально существующими врагами.
К типу социально-бытовых и новеллистических можно отнести и сказки,
анекдоты о ловких ворах, глупцах, о строптивых женах. Сказок такого типа
у ингушей очень много. Антагонистические противоречия общества в соци-
ально-бытовых сказках выражены наиболее ярко. Почти все их сюжеты про-
низывает сатира; они, как правило, показаны глупыми, жадными, неприспо-
собленными к жизни. Победу всегда одерживает бедняк. В какой бы сложной
и безвыходной ситуации он ни оказался, благодаря своей смекалке и уму, с
помощью добрых сил он выходит победителем.
В семейно-бытовых сказках высмеиваются недостатки бытового плана.
Это в большинстве случаев истории о семейной жизни, о взаимоотношени-
ях людей, чаще всего мужа и жены, свекрови и невестки. Это также сказки
о строптивых женах и их укрощении, об умных ответах, о ловких ворах, о
человеческом достоинстве, о споре и борьбе человека с нечистой силой и др.
К ним можно отнести сказки «Дас хержа нус» (Невеста, выбранная отцом),
«Сесаго “ваь” дика къонах» (Как жена помогла мужу стать настоящим муж-
чиной), «Кхалсага хьалхашка куралаш е езий?» (Следует ли гордиться перед
женщиной?) и др. Их характеризует занимательность необычных приключе-
ний, сжатость изложения, темп наращивания действия. Все это роднит такого
типа сказки с литературной новеллой.
Новеллистические сказки более поздние по времени возникновения, чем
волшебные. Сказки этого типа имеют свои национальные корни. К наибо-
лее распространенным сказкам данного типа относятся многочисленные и
разнообразные сказки о добывании невесты. Например, в сказке «О Хасане
и Ахмеде» герои едут за невестой в далекий город и завоевывают ее смекал-
кой и ловкостью. Аналогична и сказка «Паччахьа йоIи жерочун воIи» (Дочь
царя и сын вдовы). В повествованиях силен элемент о порядочных и верных
женах, которые могут найти выход из казалось бы безвыходной ситуации.
Идеалом хорошей жены в патриархальном обществе считалась скромная,
хозяйственная, послушная, беспрекословно выполняющая волю мужа жен-
щина. Женитьба у горцев всегда являлась очень серьезным делом, в кото-
ром не ставился вопрос о любви и чувствах. При выборе невесты обращали
внимание на род (благородство рода), но больше всего  – на ее хозяйствен-
ные способности. В женихе ценились: знатность рода, самостоятельность,
хорошее оружие, одежда и т.д. В старину говорили: «Дикача сесагал дикагIа
хIама дац» (Нет ничего лучше хорошей жены), «Дика сесаг яр котваьннав»
(Победил тот, у кого хорошая жена), «Къонахчох къонахваьр сесаг я, къонах-
чун къонахал дохадаьр а сесаг я» (Мужество мужчины поддерживает жена,
но превращает его в тряпку тоже она). Поэтому жену искали долго, основа-
тельно и осторожно – «Дийнахь баг сегийлах саг» (Жену для себя ищи днем с
зажженной лучиной).
В новеллистических сказках должное место занимает и тема судьбы, где
преобладает мысль «от судьбы не уйдешь».Таковы сказки «Дакъаца кхоллам»
(Судьба с мертвецом), «ИбрахIим» (Ибрагим), «Сказка о пророке Соломоне»,
362
«Воккхача сага йоI» (Дочь старика), «Безам лочкъалац» (Любовь не спря-
чешь) и др. С огромной любовью изображены образы мудрых и целомудрен-
ных дев, невест, умных мальчиков, стариков в таких сказках, как «Даи воIи»
(Отец и сын), «Маькара нускал» (Хитрая невеста), «Маьр кIаьнк» (Пасынок),
«Лоамара аьлеи арара аьлеи» (Горский князь и равнинный князь) и др. Суро-
вая судьба горцев, тяжелый жизненный уклад, вековые адаты требовали ума
и находчивости. Эти черты и идеализирует сказка, в которой осуществляются
все сокровенные мечты горцев.
Особое место в сказочном эпосе занимают сказки о пройдохах, ворах, об-
манщиках. Воровство у ингушей всегда считалось очень низким и позорным
делом. Ворам народ давал унижающие человеческое достоинство прозвища:
котам-паччахь (куриный король), наьха карта йовхош цIенъерг (человек, ко-
торый обирает чужие дворы) и т.д. Вор накладывал позор на весь род, и позор
этот передавался из поколения в поколение. Сына когда-то опозорившегося
человека так и называли: это сын того-то, который украл тогда-то то-то. Про
воров сочиняли едкие анекдоты.
Имеется также цикл сказок-загадок, сказок-быличек о проделках шайта-
на (дьявола, черта), который, несмотря на свою хитрость, не может переспо-
рить горца. Особое место занимают небылицы (оапаш  – обман, вранье), в
которых алогизм возводится в высшую степень невероятного, невозможного.
Небылицы – занимательные рассказы о мнимых, небывалых приключениях
героев, излагаемые как настоящая выдумка. Эти сказки часто служат сред-
ством борьбы главного героя со своими социальными противниками. Боль-
шое распространение получила и сказка-загадка. Она представляет собой
одну из развитых ветвей многообразного социально-бытового прозаического
эпоса. В основе подобных сказок  – демократические идеалы масс, антаго-
низм классового общества.
Сказка играла огромную роль в жизни ингушского народа. Сказочник
рассказывал о жизни, о горе и радости своего народа, о пережитых муках,
тяжелом и непосильном труде, о ненависти к своим угнетателям, о борьбе
с чужеземными врагами. Сказки в прошлом и в настоящее время бытовали
и бытуют не в какой-то отдельно взятой среде, а охватывают все слои об-
щества и выполняют различные функции  – эстетическую, дидактическую,
этическую.

НАРОДНАЯ МЕДИЦИНА
Народная медицина ингушей представляет собой неотъемлемую часть
этнической культуры, область народных знаний, включающих в себя пред-
ставления о болезнях, их возникновении, методы и средства, применяемые
при лечении, а также обряды и ритуалы, им сопутствующие (Свод этногра-
фических понятий и терминов, 1989. С. 71). Основана народная медицина на
многовековом опыте народа. Опыт народной медицины горцев был предме-
том исследования кавказоведов и врачей ХVIII–ХIХ вв. (Пирогов, 1952; Шве-
дов, 1856; Дубровин, 1871; Рачвелишвили, 1964 и др.). Сегодня, когда научная
медицина значительно продвинулась в своем развитии, методы народной
медицины все еще продолжают вызывать к себе пристальное внимание.
363
 На протяжении длительного исторического времени лечебные средства
сосредотачивались в руках знахарей. Многие из них, оберегая свое ремесло,
хранили их в тайне и передавали лишь своим потомкам. Основной путь пе-
редачи опыта и знаний в области врачевания у ингушей был устно-зритель-
ный.
Наличие большого числа медицинских терминов и врачевателей узких
специализаций говорит о высоком уровне развития народной медицины у
ингушей. В ингушской лексике много терминов, используемых в народной
медицине: больной (унхо), лекарство (молх), мазь для вытягивания гноя и
снятия отечности (маркхал), рана (чов), язва (даIа), исцеление (дарба), лече-
ние (дарба де), врач (лор), врачебная практика (лорал де) (Ингушско-русский
словарь, 20I1) и т.д. Были известны повитухи (бер нанильг), кровопускатели
(пхатохар), зубные врачи (церги лор), травники (баьца дарбаш деж саг) и др.
Нередко лекари носили белые башлыки, подчеркивая тем самым свои мир-
ные функции (Традиционная одежда чеченцев и ингушей, 1992). О развитии
ингушской народной медицины можно судить по разным жанрам устного
народного творчества, народным заговорам, пословицам и поговоркам.
Наряду с лекарями функцию охраны здоровья людей выполняли и куз-
нецы, изготовлявшие из металлов хирургические принадлежности, различ-
ные амулеты, талисманы. Последние носили на теле для предотвращения
болезней и несчастных случаев. С принятием ислама к числу лекарей стали
относить и религиозных деятелей, помогающих излечивать душевные, сер-
дечные и телесные недуги иррациональным способом  – амулетами, аятами
из Корана.
Народная медицина была представлена двумя направлениями: бытовой,
когда каждая семья владела элементарными знаниями в лечении, и профес-
сиональной, представленной лекарями, владеющими особыми секретами.
Почти в каждом селении имелись лекари, знавшие приемы излечения внут-
ренних болезней, переломов, кожных, нервно-психологических заболеваний
и др. Лекари знали целебные свойства препаратов растительного и животного
происхождения и активно использовали их в своей практике.
В народной медицине применялось хирургическое лечение. Лекари уме-
ли делать сложные операции, лечить огнестрельные ранения, проводить тре-
панацию черепа. Перед началом операции дезинфицировали хирургические
инструменты с использованием огня и соли.
Особых успехов достигли ингуши в лечении различного рода травм
(ушибы, переломы, вывихи и растяжения) и ранений от огнестрельного и
холодного оружия. Ингушские лекари проводили такие сложные операции,
как трепанация черепа, ампутация и др. Н.И. Пирогов во время пребывания
на Кавказе посещал ингушских лекарей с целью выяснения, каким образом
проводились сложные оперативные вмешательства без применения извест-
ных медицине того времени анестезирующих средств.
При операции на черепе голову перетягивали жгутом, что сильно умень-
шало кровопотерю, вскрытие проводилось по черепным швам. Для этого
применялись специальные инструменты, которые чаще всего лекари изготав-
ливали сами, в зависимости от направления лечения. Известен был также
инструмент, специально предназначенный для соскабливания пораженных
участков – гам, операция называлась гам хьокхар (скоблить гамом). Затяги-
364
вание раны контролировали до выздоровления. Известно, что такого рода
операции проводил Бунхо Точиев из с. Мецхал. Он принимал и лечил тех
пациентов, от которых отказывались врачи; в частности один из последних
его пациентов, которому проводилась трепанация черепа  – Котиев Исмаил,
из того же селения, который прожил после операции еще 35 лет; известно о
проведении операции по ампутации ноги жителю с. Гули и т.д.
Лекари умели вправлять вывихи, лечить переломы, накладывать шины
(зиппар) на переломы для фиксации. Зиппар делали из дерева и обшивали
домотканым сукном, обмазанной тестом и яичным желтком, при нанесении
которых овчина становилась твердой. Корсет (йилбаза мIараж) для фиксации
позвоночника делали из деревянных палочек или из медных пластин (ПМА,
2010).

Диагностика
Название болезни не сообщали пациенту, чтобы его не расстраивать. На
протяжении долгого времени неизлечимые болезни именовали «болезнью,
которую нельзя называть» (цIи ца екъ лазар). Этим термином пользуются и
сейчас, когда речь идет об онкологических болезнях.
Лекари диагностировали болезни, причина которых была понятна: обмо-
рожение, переохлаждение, тепловой и солнечный удар, всевозможные трав-
мы, ранения, переутомление и т.д. О формах заболеваний говорили: «полу-
чил переохлаждение» (шелал кхийта йе), началось воспаление (хьувкхаваьв),
туберкулез (кхайкор) и др. Болезнь определяли по определенным симптомам:
спазм, обострение остеохондроза, воспаление мышц (а оттар), боль в пояс-
нице (юкъ лаз ялар), тошнота (дог керчадер), рвота (1эттор), опухоль (де-
стам), хрипота (йиш халар), схватывание мышц, судорога (пхянаш узадер)
и др. Симптомы могли наблюдаться в различных сочетаниях, и для точного
диагностирования необходим был опыт. Нередко для выявления заболевания
прибегали к магическим способам. Распространенными были болезни, полу-
ченные от тяжелых физических нагрузок: радикулит (юкъа а отар), опуще-
ние живота (чи меттагIа ялар) и др.
Были инфекционные болезни, которые определялись, но не поддавались
лечению народными средствами (например, как корь, оспа). Очень опасны-
ми считались желтуха (1ажагIа лазар), тиф (дIайха лазара). Понимая свое
бессилие перед эпидемическими болезнями, горцы чутко следили за слухами
о появлении той или иной болезни и старались изолировать больного. До
конца ХVIII в. бывали случаи, когда, осознавая безысходность, больные бра-
ли с собой немного еды и сами уходили в солнечные могильники (маьлхара
кашмаш), где оставались до наступления смертного часа или полного выздо-
ровления.
Особое внимание уделяли лекари диагностированию кожных заболе-
ваний: чесотка (гирз), фурункулы (цIолокаш), болячки (кIомаргаш). Умели
диагностировать детские болезни: сглаз, испуг, недержание мочи, грыжа,
простуда, водянка и др. Когда не удавалось установить причину болезни,
считали, что она связана с влиянием злых духов. Бесплодие женщин знахари
лечили массажем, а также с помощью определенных методов и лекарств ра-
стительного и животного происхождения. Значительную помощь в излечении
365
бесплодия, по народным представлениям, могла оказать богиня плодородия
Тушоли. Важная миссия отводилась и Матери здоровья Дарба-нана, которая
отвечала за здоровье людей, покровительствовала знахарям, лекарям и по-
витухам. Она оберегала от злых сил рожениц и новорожденных. Дарба-нана
была также защитницей от заразных болезней. Считалось, что она знает все
медицинские травы и подсказывает их людям (Цароева, 2010. С. 60).
Лекари были почитаемы и неприкосновенны (Мерешков, 2007). Более
опытных и авторитетных из них называли «лекарь, знающий многие сек-
реты целительства» (дукха хьам хов дарбанхо). Имена лекарей становились
широко известными далеко за пределами села и края. Известными в наро-
де были Бурсак и Бунхо Бузуртановы из с. Алкун, Берд Евлоев из с. Йовли,
Бунхо Точиев из с. Мецхал, Берд Дзейтов из с. Цори, Элберд Сапралиев из
с. Экажево, братья Евкуровы из с. Эрзи, Долтако Куркиев (царский офицер,
участник Русско-турецкой войны 1877–1878 гг.) и его сын Мамати Куркиев
из с. Базоркино, Тотарч Мерешков (1834–1926) из с. Ангушт и др. (Долгиева,
2006. С. 56). Нередко народной медициной занимались и занимаются женщи-
ны пожилого возраста.
Согласно мусульманским канонам, болезнь  – один из видов испытаний
Всевышнего Аллаха, поэтому лекари исламского периода не называли себя
целителями, а говорили, что являются лишь причиной, ведущей к исцелению
по воле Аллаха. Встречая больного и назначая ему лечение, лекари говорят:
«Пусть Всевышний поможет исцелить недуг» (Дала моаршал лолда хьона),
при выздоровлении – «Хвала Аллаху» (Дала хоастам ба).
По народным представлениям, возникновению многих болезней спо-
собствуют различные духовные и физические причины. От состояния души
и сердца человека зависит его здоровье, а нарушение общепринятых норм
и правил поведения может привести к душевным недугам или физическим
болезням. В традиционных нормах, обычаях и обрядах, в запретах и при-
метах лежит многовековой опыт предотвращения болезней и сохранения
здоровья.
С раннего возраста детям прививали санитарно-гигиенические навыки:
умываться по утрам, мыть руки перед едой, не переедать, стричь ногти, тело
содержать в чистоте и др. Пользовались особым сортом горского мыла – кха,
состоявшего из равных частей животного жира, древесной золы и желтой
глины. Все эти компоненты варили до полной готовности мыла около двух
часов (Мерешков, 2007). С принятием ислама санитарно-гигиенические
правила стали частью моральных норм ислама. Опрятный человек вызывает
одобрение общества. Тучных людей пренебрежительно называют «толстый
человек» (такха саг). Целью профилактики является укрепление организ-
ма, его сопротивляемости, т.е. повышение иммунитета. Не имея знаний об
иммунной системе, народ все же понимал, что организм нужно укреплять
здоровым питанием и физическими упражнениями.
Народные лекари умели делать «измерение головы» (корта буст), «вы-
тягивание головы» (корта оза), массаж головы (корта тоIбе). Были извест-
ны и методы иглоукалывания. К примеру, был такой способ лечения, когда
тоненькой иголкой со спины лекарь вытаскивал едва заметное глазу нервное
окончание (хинжа баккхар). И сегодня редкие специалисты владеют этим
методом (ПМА, 2010).

366
 Лечебное питание
Первой профилактической мерой, способствующей здоровью человека,
считалось кормление ребенка материнским молоком. Лечебное питание
играло важную роль и в дальнейшем. Значительную роль в профилакти-
ке многих заболеваний имели знания о свойствах растений, потребление
в пищу определенных трав, начиная с ранней весны (от появления ранней
черемши) до поздней осени. Это способствовало как предупреждению
многих инфекционных болезней, так и укреплению иммунитета и здоро-
вья человека. Считалось, что в весенний период, когда организм истощен и
особенно подвержен авитаминозу, полезно употребление фруктов и опреде-
ленных трав. В народе считают, что черемша является хорошим средством
профилактики многих болезней. Черемшу потребляли как в жареном, так и
в вареном виде, использовали черемшу в качестве начинки для вареников.
Согласно поверьям, в обязательном порядке черемшу следует есть три раза в
год. Растолченные луковицы черемши с простоквашей считались целебным
и профилактическим блюдом от разных болезней. Ранней весной собирали
и ели стебли сурепки (кIалхьаш), что защищало организм от микробов и
паразитов. Эти горькие стебли ели с солью, сняв тонкую верхнюю кожицу.
Общеукрепляющими считали ягоды кизила. Дикую грушу собирали и заго-
тавливали на зиму в деревянных бочках, заливая их родниковой водой. В
профилактических целях использовали в пищу крапиву. Весной молодую
крапиву резали, перетирали с солью и ели со сметаной или свежим творо-
гом. Использовали ее и в качестве начинки для тонких пирогов (чIаьпиль-
гаш). Собирали, сушили и пили в качестве чая листья и ягоды боярышника
(гIириньг), душицу (1умарбуц), зверобой (1арждарбуц), шиповник (хьан-
дарьг), чабрец (кондар), чернику (елла) и др. Пользовался популярностью
напиток из меда (мерзмалар). Целебные свойства калины были известны
издревле, она была незаменимым продуктом лечебного питания. В доме
всегда можно было увидеть пучок калины, подвешенный на стене. Калину
ели и прямо с дерева, даже зимой.
Основные продукты питания ингушей  – мясомолочные. Баранина, как
считается, способствует укреплению организма. Обязательным в рационе
питания был костно-мясной бульон, содержащий важный для организма
кальций. Пили чаще всего говяжий, бараний и куриный бульоны. Масло из
буйволиного молока рекомендовали класть на голову женщинам во время
беременности, считая его хорошим питанием для мозга и зрения. Из кис-
ломолочных продуктов целебными свойствами наделяются сметана, масло,
творог, буйволиное молоко, парное коровье и козье молоко, сыворотка (шар),
образующаяся после сбивания масла. Шар очищает кишечник и предупреж-
дает болезни желудка.
Повсеместно были известны лечебные свойства трав, молока, мяса и жира
диких животных, которые применялись в профилактических и лечебных це-
лях. Входили в рацион питания ингушей кукурузная мука и овсяная крупа.
В качестве хлеба готовили лепешки из кукурузной муки (сискал). Ингуши
нередко говорят, что пока в питании активно использовали черемшу и сискал,
люди редко болели.
367
 В народной медицине сочетались рациональные и иррациональные спо-
собы лечения. Первые опирались на лекарственные средства растительного
и животного происхождения, вторые (заговоры, снятие сглаза, порчи) – осно-
вывались на силе магического воздействия.

Лечебные средства
Травы (листья, стебли, коренья и семена) в свежем виде и в виде порошка,
делали из них настои и отвары. Сбором лечебных трав занимались весной,
в период цветения, а также летом и осенью в зависимости от того, когда
растение набирало целебную силу. Лекарственные растения обычно высу-
шивали и хранили в специальных мешочках. При простудных заболеваниях
использовали настой шиповника и мяты; проводили ингаляции над паром
вареной картошки; болячки и ссадины на ногах лечили, прикладывая к ране
лист подорожника; использовали семена тыквы для изгнания глистов; отвар
крапивы считали хорошим средством лечения суставов и простудных забо-
леваний; для лечения ревматизма хлестали крапивой больные участки тела
и т.д. В народе считали, что крапива разжижает кровь, чистит ее. Облепиха
издавна у потреблялась как лекарство от многих болезней. Плодами грецко-
го ореха лечили болезни головы, при низком давлении использовали смесь
семян грецких орехов с медом. В пропорции один к одному масло грецкого
ореха и масло из буйволиного молока клали на голову как средство головной
боли. Соком из стеблей чистотела мазали бородавки и т.д.
Многочисленны были средства лечения животного происхождения.
При воспалении легких некоторые лекари предлагали съесть больному в те-
чение нескольких дней мясо годовалого козленка. В качестве усиления воз-
действия этого лечения больного закутывали в козью шкуру. При сильных
воспалительных процессах ребенка сажали в брюшину свежезарезанного
бычка и верили, что если ребенок там заснет, то излечится от недуга. При
простудных заболеваниях, воспалении легких давали пить теплое молоко с
козьим жиром (газа даьт). При легочных заболеваниях использовали пчели-
ный мед, делали растирание барсучьим и медвежьим жиром эффективным
считалось горячее молоко с добавлением этих же жиров. Топленый нутряной
жир был важным компонентом лечебных мазей.
О целебных свойствах курдюка (дими) было известно издавна. Его на-
личие в доме считали признаком изобилия. В старину говорили: «Из твоего
тела уходит столько болезней, сколько кусков курдюка ты съел». Курдюк,
применяемый для лечения, нельзя было солить. В свежем виде из курдюка
изымали сердцевину и полученной полукруглой формой покрывали голову
на 3 дня для снятия головной боли. Использовали для этих же целей тонкий
слой курдюка. Курдючный жир растапливали, смешивали с медом и натира-
ли тело при простудах. Для лечения от туберкулеза накладывали большие
куски курдюка на голое тело до талии; за несколько дней из курдюка весь
жир всасывался в организм. Отправляясь в дорогу, мужчины в газырях брали
с собой куски свежего курдюка. После его применения раны затягивались и
быстро заживали. При ранении в голову в рану закладывали кусочек курдюка
в качестве дезинфекции и лечения. Считается, что курдюк восстанавливает
зрение, питает мозг человека.
368
 Курдюк (дими) и мед (модз) считаются святыми продуктами. «Курдючное
масло и мед очень полезны», «Ешь курдюк с медом – и не будет болезней», –
говорили в старину. В лечебной практике широко употребляются продукты
пчеловодства. Мед ели, натирали им грудь и спину в случае переохлаждения,
закапывали подогретый мед при болезнях уха и др. В лечебной практике ин-
гушей до сего времени используется множество продуктов пчеловодства.
Черной шерстью барана лечили ушибы, легочные болезни. Для этого
состригали шерсть так, чтобы не разошелся слой шерсти; этот слой, как по-
лотно, накладывали на грудную клетку больного на голое тело и оставляли
на неделю. При вывихах слегка подпаливали кончики черной состриженной
овечьей шерсти и накладывали на больное место, предварительно натерев
больной участок тела курдючным жиром.
Для лечения ожогов Для этого применялась мазь из яйца, растительного
масла и пищевой соды, а также вываренное овечье молоко и т.д.
В лечебной практике важное значение имела гидротерапия. Горные реки
считались исцеляющими от кашля и коклюша. Для этого рекомендовали с
рассветом находиться у реки, чтобы больной мог вдыхать воздух, исходящий
от воды. «Море и бегущая вода несут исцеление» (Iамм е, додаш хий е дарбан
да), – говорил старейшина И. Мерешков (ПМА, 20I1). В народе считают, что
горная река обладает мощной очищающей энергетикой и потому находиться
рядом с ней полезно. В заговорах знахари, обращаясь к болезни, говорили:
«Пусть унесет тебя быстрая горная река…». В долинах горных рек травники
собирали много целебных растений.
Ингушетия, особенно горная ее часть, богата родниками. Целебные
свойства этих родников (серных, соленых, щелочных, углекислых) известны
издревле, называют «лечащая вода» (дарбан хий) и кхуркхольг, а также хьов-
ра-хьаст. С каждым из родников были связаны поверья и легенды. Только
в Джейрахском ущелье имеется более пяти источников с таким названием
(ПМА 2012). В частности, такое название закрепилось за родником, кото-
рый находится на высокогорном перевале между Ассинским и Джейрахским
ущельями. Вода родника Хьовра-хьаст характеризуется высоким содержани-
ем ионов серебра. Ее использование способствовало заживлению ран, снима-
ло воспаление глаз. Ингуши верят в целебную силу источников, находящих-
ся в местах паломничества мусульман, в силу воды, над которой прочитана
мусульманская молитва. Используют в лечебных целях росу, дождевую и
снежную воду, пар.
В республике имеются знаменитые Ачалукские лечебные минеральные
воды, хлоридно-натриевые воды в районе с. Датых и йодобромные воды на
одной из нефтяных скважин в районе г. Малгобек. Эти минеральные воды
оказывают значительную помощь при лечении болезней желудка, суставов,
кожи, нервных депрессивных состояний, различных женских болезней.
Минеральная вода «Ачалуки» является излюбленным напитком в будни и в
праздники.
В лечебной практике ингушей использовалась также соль. В предгорной
части Ингушетии, в с. Датых имелись солевые источники, соль из которых
пользовалась высоким спросом на Северном Кавказе. Соль носили в кармане
и облизывали при головных болях, головокружении, желудочно-кишечных
заболеваниях, накладывали на голову для снятия боли; при простудных
369
 Дети, купающиеся в теплом минеральном источнике
Малгобекский район, с. Нижние Ачалуки. 1930-е годы
Личный архив И.Г. Алмазова

заболеваниях и насморке соленой водой промывали носовую полость, ею

также дезинфицировали раны. Некоторые способы применения соли ингу-
шей схожи с методами мусульманской медицины. Так, перед началом еды, по
нормам застольного этикета, положено принять немного соли. Как известно
из медицины, после ее принятия в желудке вырабатывается нужная для орга-
низма соляная кислота, без которой невозможно нормальное пищеварение.
Минералы являлись важными компонентами при иррациональных спосо-
бах лечения и профилактики. Камни с естественными отверстиями исполь-
зовали в качестве амулетов. Горцы верили, что сердолик предохраняет от
опасности, и потому, вырезав на нем имя, носили в качестве перстня (Пат-
канов, 1873. С. 32). Этим минералом на Кавказе лечили раны, полученные от
холодного оружия (Чурсин, 1929. С. 26).
Сакральную предохранительную функцию выполняла традиционная
одежда и украшения. Считалось, что богатые серебряные нагрудники, сер-
долик и агат оберегали женщин от воздействия вредоносных сил. Бусы и
украшения из разных камней обладали охранительными свойствами. Часто
в склепах и гробницах горной Ингушетии обнаруживаются «глазные бусы»,
т.е. бусы с темным пятном, что придает им сходство с глазом. Эти бусы, по
поверьям, ограждали от дурного глаза (Чурсин, 1929. С. 26, 29). Горцы ве-
рили, что камень «акик» (разновидность сердолика) предохраняет от козней
врагов, он же способствует легкому разрешению при родах (Патканов, 1873.
С. 34); агат, растолченный и разбавленный в воде, дезинфицирует больные
участки тела и излечивает раны от укуса животных и ядовитых насекомых
(Чурсин, 1929. С. 26); бирюза лечит глазные болезни (Патканов, 1873.
С. 49) и т.д.
370
 Природа одарила ингушей богатым горным ландшафтом. Так, в Солнеч-
ной долине горной Ингушетии в течение года бывает более 140 солнечных
дней (для сравнения в Швейцарии, в Давосе – 97). Целебные свойства чисто-
го горного воздуха активно использовались издревле в лечебной практике.
Так, при легочных заболеваниях больному рекомендовалось чаще бывать на
воздухе, особенно в сосновом бору. С учетом благоприятных условий горной
части Ингушетии, в начале ХХ в. в Джейрахской котловине, на высоте 1200 м
над уровнем моря, был построен лечебно-оздоровительный комплекс «Арм-
хи». В 1999 г. там же построен санаторий «Джейрах», один из самых круп-
ных высокогорных курортов в России. Санаторий находится в окружении
соснового и смешанного лесов. Здесь лечатся заболевания органов дыхания:
хронические бронхиты и пневмонии, бронхиальная астма, а также заболева-
ния центральной и периферической нервной системы, сердечно-сосудистой
системы.
Заболевания, вызванные неясными причинами и не поддающиеся лече-
нию рациональными средствами связывают со сверхъестественными сила-
ми и лечат религиозно-магическими средствами. Это нервные расстройства
(боча лазар), сглаз (бIарг хилар), стресс (хьам балар), наведение порчи (вихка
хилар), болезнь джинна (джинни лазар) и др. Наиболее распространенной
причиной некоторых заболеваний у детей ингуши считают испуг (кхервалар),
который тоже лечат иррациональным способом. К иррациональным следует
отнести магические способы лечения. Металлические изделия, особенно
игла, нередко использовались в магических действиях. Сохраняется поверье
о том, что на то место, где упал человек, немедленно нужно вбить гвоздь
и произнести заговор, с целью предостережения его от других несчастий.
Применение гомеопатической магии («подобное вызывает подобное»), осно-
ванной на возможности перенесения воздействия с одного предмета на дру-
гой, мы наблюдаем при лечении кори. Заболевшего корью ребенка, как и у
других народов, помещали в отдельное помещение, на окнах вешали полотно
красного цвета, считая, что «красная» болезнь перейдет на красный предмет.
Большинство иррациональных методов лечения основаны на действиях ма-
гического характера. Использовались также и элементы гипноза, так как обе
стороны  – и лекарь и больной  – должны были всецело верить в искусство
исцеления приемами заговоров и молитв.
Тяжелым считается недуг, полученный от «черной зависти» (хIагI), сглаза
(бIарг хилар), сглаза большого числа людей (дукхач наьха бIарг). По народным
представлениям, сглаз может довести человека до нервного и физического
истощения, стать причиной многих серьезных болезней (паралич, судороги,
опухоли и др.). Умудренные старцы советуют: «В радости и большой удаче
следует остерегаться внимания и сглаза людей, особенно ущемленных в жиз-
ни». Были знахари, умеющие снимать сглаз и стрессы с помощью заговоров.
В качестве оберега от «дурного глаза» использовали изображение кисти
руки, Этот амулет восходит к глубокой древности и обнаружен в культуре
многих народов (Чурсин, 1929). Возможно, изображение руки с раздвинуты-
ми пальцами на известковой облицовке древних строений (башен, склепов,
святилищ) в селениях Хамхи, Пуй, Эрзи, Бархин и др. (Ужахов, 1979. С. 44)
также являлось своего рода оберегом. Для снятия сглаза распространено
371
окуривание с помощью спичек. Дымом, исходящим от потушенной спички,
окуривают больного и дают ему вдохнуть дым.
Существует вера в охранительную силу железных предметов. По по-
верьям, шайтан убегает от железа и стали. Железную подкову прикрепляют
к воротам со стороны улицы или сверху столба, ее также можно увидеть на
жердях или в преддверии. В случае, если новорожденный ребенок остается
в помещении один, ему в колыбель кладут нож или ножницы. Прежде чем
ввести невестку в новый дом, вносят железную (в прошлом медную) вещь.
Эффективным методом очищения дома от злых духов считалась стрельба из
ружья. Стреляли из ружья в день свадьбы, отпугивая злые силы и охраняя от
сглаза невесту. С целью защиты роженицы от действий злых духов во дворе
мужчина мог выстрелить из ружья. Оберегами служили также растения и
деревья: чеснок, красный перец, ветка ореха и др.
С принятием ислама в лечебной практике ингушей наиболее часто упо-
требляемыми стали молитвы из Корана: «Аль-Фатиха» (1), суры (112,113,114)
и др. Суру «Йасин» считают целебной от многих болезней, ее читают также
для облегчения предсмертной агонии. Болезнь связывали с наказанием за
грехи, за нарушение религиозных норм поведения (запреты, связанные с по-
гребальным, свадебным обрядом, сакральными днями, числами, понятиями).
Причины болезней ингуши нередко связывали с категориями духовного и
нравственного порядка.
Ингуши осуждают нанесение порчи (молхаш ер), колдовство и загово-
ры, обращение к гадалкам. Целый ряд болезней воспринимается как нака-
зание человеку за недобрые поступки или помыслы: невыполнение своего
долга или данного слова, произнесение проклятия (сордамаш). Считается,
что проклятие поровну делится между проклятым и проклинающим, т.е. оно
обладает таинственной силой, способной дойти до виновника и наказать его
по справедливости и частично вернуться к «отправителю». Если же человек
обратит свое проклятие против безвинного человека, то оно вернется к нему
или его потомкам. Особенно, как считается, следует остерегаться проклятия
людей, обделенных счастьем, к которым относят одиноких женщин, не имею-
щих живых родителей, своей семьи, брата и сестер; больных, сирот. Болезни
могут также быть следствием наговоров и сплетен. Если человек становится
объектом сплетен, то его организм становится незащищенным, а человек пе-
реживает упадок сил.
У ингушей, как и у многих народов Кавказа, были распространены пред-
ставления о существовании злых духов  – джиннов. Тяжелым считается не-
дуг, вызванный «ударом джинна», в результате чего у человека начинается
сильный озноб и боль во всем теле. Считается, что «джинн» может вселиться
в человека и поразить его одержимостью или припадком. Согласно поверью,
«джинны» могут подселяться к одиноким женщинам, как бы «сватаясь» к
ним. В народе рекомендуют беречься от болезней во время заката солнца и
в темное время суток. Нежелательным считается сон на закате солнца. По
народным поверьям, в дремучих лесах, недоступных местах, старых развали-
нах, рядом с мусорными свалками обитают злые духи, способные натравить
на человека болезнь. К злым духам относят «ветер черта», внезапно возни-
кающий вихрь (шейтIа мух), способный нанести вред здоровью.
372
 У ингушей существовали различные приговоры-ублажения (лазар-хе-
стор), что означает «ласкать болезнь» с целью ее изгнания. Сам текст заго-
вора сохраняет отголоски древнейших верований, к природным явлениям об-
ращаются как к живым существам. Тексты заговоров были разнообразными.
Впоследствии, с конца ХIХ в., они стали дополняться формулами исламского
вероучения. И сегодня, ублажая золотуху (сари-сурт), лекари произносят
исламские формулы и затем читают заговоры. Обряд дол дилар (измерение
состояния человека), заговоры и молитвы знахари используют, чтобы выле-
чить человека, переживающего упадок сил, ломку в организме, слезливость.
Нередко больной обращается одновременно и к профессиональным медикам,
и к знахарям. Необходимым условием исцеления считается вера больного
в лечение (дог тийша хилача дарб хул). Несомненно, при искренней вере
больного происходит психотерапевтический эффект, который уже сам по
себе может оказывать положительное лечебное воздействие, а при удачном
сочетании с лекарственными средствами – приводить к быстрому излечению
(Бромлей, 1981. С. 223).
Многие стороны традиционной культуры, в том числе и медицинские зна-
ния, были достаточны открытыми для заимствований, и в некоторой степени
позволяют говорить о контактах ингушей с народами Кавказа, а с середины
ХХ в. – в годы депортации – с народами Казахстана и Киргизии. Народная
медицина ингушей имеет многовековую традицию. Истоки ее восходят к глу-
бокой древности. Распространение ислама способствовало слиянию тради-
ционных способов лечения болезней с лечебными методами мусульманского
врачевания, при этом ингуши сумели сохранить значительную часть народ-
ных методов лечения.

ИГРОВОЕ НАЧАЛО В НАРОДНОЙ

КУЛЬТУРЕ
Одной из составляющих культурного и духовного наследия народов
являются игры, несущие в себе огромное смысловое значение. Игры  – не-
отъемлемая часть культуры каждого общества, они сопровождают человека
от рождения до последних дней жизни. Выполняя различные функции – вы-
ступая в качестве развлечения, обучения, состязания, как часть обрядовых
практик – игры содержат большую культурно-историческую информацию и
позволяют проследить особенности общественного быта, хозяйства, религи-
озных верований.
Игровое начало было важным элементом процесса воспитания. Не имея
образовательной системы в ее современном понимании, ингуши выработали
целый комплекс игр, направленных на воспитание гармоничной личности.
Конечно, игры были лишь частью этого важного дела. Наряду с ними на-
род применял и другие воспитательные средства, такие как притчи, поучи-
тельные рассказы, пословицы и поговорки, истории из жизни знаменитых
людей, сказки, в которых добро всегда побеждает зло. В совокупности весь
этот арсенал средств помогал народу воспитывать ребенка с первых дней его
жизни. Ингуши считают, что через трое суток после рождения, ребенок уже
узнает родителей (кхо ди – бийса даьлча шей да-нана довз бера). Воспитание
373
начинается с этих дней, с ребенком разговаривают, поют колыбельные песни,
произносят благопожелания (ловцаш). В народе говорят: девочек не ругайте –
сердцем обиженные будут; мальчиков не бейте  – характером слабые будут.
Важным моментом в воспитании детей является принцип «делай как я».
С раннего детства мальчики увлекаются разнообразными подвижными
играми, а девочки – куклами. Игра в куклы (таниках ловзар) занимала важ-
ное место в жизни девочек. Куклы отличались друг от друга материалами,
формами, размерами и, естественно, своей долговечностью. Кукол делали из
тряпок, ниток, шерсти, вырезали из коры дерева, кожи. Иногда дети сами ма-
стерили игрушки, сначала под руководством старших, затем самостоятельно.
Девочки постарше шили платья для кукол, получая первые навыки шитья и
украшения одежды. Этимология слова «кукла»  (таник) говорит о том, что
первоначально, видимо, их делали из ниток (тай – нитка, ниг – уменьшитель-
ный суффикс). Постепенно материалы, из которых изготовляли эти игрушки,
стали более доступными и широко использовались. Со временем появились
куклы, вырезанные из бумаги и картона. Если ноги и руки, прикрепленные
к телу игрушки с помощью шариковых шарниров, благодаря нитке приводи-
лись в движение, эти куклы могли «танцевать». В старину были распростра-
нены куклы, которые закреплялись на подставке и приводились в движение
гармонистом в такт музыке.
Кроме описанных выше существовали куклы, которые делали из почат-
ков зрелой кукурузы. Для этого необходимо было найти початок с длинными
«волосами», из которых заплетались косы. Большую плоскую пуговицу об-
тягивали куском белой или светлой ткани и рисовали на ней лицо. На голову
надевали платок, куклу пеленали, как младенца. Но этот вид кукол был не-
долговечен, так как через некоторое время волосы у куклы чернели и сама
она портилась (Албогачиева, 2005. С. 132).
Игра в «дочки-матери» обучала девочек уходу за детьми и формировала
навыки общения между взрослыми и детьми. В играх девочек преобладали
мотивы домашних дел и забот, а также поддержания благополучия и порядка.
Национальные игры и забавы давали ребенку уникальный социально-
психологический опыт, который невозможно заменить общением со взрос-
лыми. Игры позволяли ребенку социализироваться в обществе сверстников.
Особенности социального поведения детей ярко проявляются в спонтанно
объединяющихся детских игровых сообществах. В таких группах нет руко-
водителя-взрослого, это неформальное объединение живущих по соседству
детей, в которое входили девочки и мальчики, примерно одного возраста.
Особенностью таких групп являлось то, что они позволяли всесторонне раз-
виваться ребенку, принимая на себя различные роли, иногда независимо от
своей воли, и подчиняться общим правилам, без которых игра невозможна.
Игра «творит порядок, она есть порядок»: в замкнутом пространственно-
временном континууме она создает временное ограниченное совершенство
(Хейзинга, 1992. С. 21).
Дети играли вместе в прятки, в орехи, чижик, городки, соревновались
в беге, прыжках в длину, ходьбе вприпрыжку и т.д. Наиболее распростра-
ненной была игра в камешки (тIаршингах ловзар). Для игры брали круглые
камешки (5 штук) размером с голубиное яйцо. Одновременно могли играть
3–4 человека. Очередность и правила первого сброса определяли с помощью
374
 Дети, играющие в орехи (бIарех ловза бераш)
Назрановский район, с. Альтиево
Фото С. Мерешкова, 2011 г.

считалки. На ровном месте играющий сбрасывал все камешки, затем указа-

тельным и большим пальцем правой руки делал «ворота». Играющий под-
кидывал ближайший от руки камешек, а следующий забрасывал в «ворота».
Игру продолжали, забрасывая по одному камешку, затем по два, потом по
три, и наконец в «ворота» забрасывают сразу четыре камешка, каждый раз
сначала подбрасывая один камешек. Если участник не сумел поймать под-
брошенный камешек или же забросить в ворота другие, то игра переходила к
следующему участнику (Мерешков, 2012. С. 23).
Развлечением детей был сбор орехов в урожайный год. Играть в орехи
могут 2–4 человека. Для игры требуется некоторое количество спелых грец-
ких орехов (20–30 штук на каждого игрока). На ровном месте, по усмотрению
игроков, каждый раскладывал орехи, от одного до нескольких штук, в одну
ровную линию. Располагались они на небольшом расстоянии друг от друга,
чтобы между ними мог поместиться еще один орех. Игрок становился на
расстоянии 7 шагов и бросал свой орех, стараясь выбить из ряда как можно
больше орехов. Все орехи, которые он сбил, принадлежали ему. Если он не
попал ни в один орех, то очередь переходила к следующему (Там же. С. 24).
Дети старшей возрастной группы играли и в интеллектуальные игры.
К числу таких игр относятся шахматы (дахчан гIолгаш). В буквальном пере-
воде это значит «игра в деревянные альчики», но, в отличие от обычных шах-
мат, в этой игре другие правила. Можно было делать ходы только по прямой
линии и углом вправо или влево, по диагонали ходов не существовало. Это
создавало большое разнообразие комбинаций в игре, способствовало разви-
тию смекалки и сообразительности. Играли ингуши в шашки (шашкаж), ко-
торые изготавливали из дерева и в некоторых случаях из обожженной глины.
Можно было делать ходы через одну шашку, по диагонали и по горизонтали.
375
 Игра «чертовы путы»
(йилбаза баргал)
Мерешков, 2012. С. 8

Логику мышления разви-

вали логическими вопросами
и загадками, которых в ингуш-
ском языке зафиксировано бо-
лее сотни (Там же. С.  51–57).
Среди логических игр особ-
няком стоит игра «Чертовы
путы» (йилбаза баргал). В ней
используют 2 дощечки раз-
мером 2 × 0,5 × 12 см с двумя
продолговатыми отверстиями
и полосу сыромятной кожи
размером 45 × 1,5×0,3 см.
Дощечки переплетают кожей
таким образом, чтобы сопер-
ники думали о невозможности
разгадки. Для этого отверстия
в дощечках делают уже, а
кожу берут потолще. Для раз-
вития логики и последовательности мышления широко применялись загадки
ховлеш-довзалеш, а также логические вопросы, притчи с вопросительным
окончанием (Там же. С. 51–61).
Были сезонные игры, соответствующие той или иной погоде. Осенью и
весной многие ингушские дети ходили на ходулях (кожолгаш тIа лелар).
Ходули делали из различных твердых пород дерева, чаще из орешника. Пал-
ка должна была быть длиной от 1,5  м до 1,7  м. На определенной высоте, в
зависимости от роста и возраста ребенка, делалась подставка под ноги, на
которой закреплялся кусок шерсти для удобства при ходьбе. В этой игре по-
беждал тот, кто дольше, дальше и быстрее сможет пройти на ходулях. Кроме
развлекательной функции, эта игра развивала навыки, необходимые жителям
сел в непогоду.
В зимнее время года дети, в основном мальчики, катались на лыжах (ког-
соалазаш). Лыжи делали из различных твердых пород дерева, но, в отличие
от современных лыж, они были снабжены дополнительными приспособле-
ниями в виде дуг, за которые держался лыжник. В основном на этих лыжах
катались с горки, а в тех случаях, когда соревнования проходили на ровной
местности, использовали палки. И в первом и во втором случае выигрывал
тот, кто придет первым к финишу или проедет дальше, в зависимости от
установленных в начале игры условий (Там же. С. 28).
В теплое время года играли в самодельный мяч (бургацах ловзар). Мяч
изготовляли из выделанной козьей шкуры: каждую часть сшивали шелко-
вой нитью, наполняли шерстью низкого качества (тхеш), а затем сшивали.
Играли на ровном месте, с каждой стороны было по 6–8 человек. Поле де-
лилось на две половины, и каждая команда должна была играть как можно
376
 Спортсменка на ходулях
(кожолгаш)
Ингушетия, г. Назрань
Фото С. Мерешкова, 2011 г.

Стрельба из лука (Iадсаькх)

Ингушетия, г. Назрань
Фото С. Мерешкова, 2011 г.

дольше на поле противника, не отдавая мяч игрокам другой команды (Там

же. С. 26).
Игры были своеобразной тренировкой и смотром трудовой и социальной
зрелости подрастающего поколения. Различные подвижные игры способ-
ствовали выработке координации движения, развитию ловкости, быстроты
реакции, воли и настойчивости. Эти качества были необходимы для жителей
горной местности.
377
 Для повышения уровня физического развития детей учили лазать по ска-
лам, применяя специальную обувь с плетеной подошвой  (хулчеш), которую
шили из буйволиной кожи. Устраивали соревнования в толкании камней (кхе-
ра айбар), широко распространенные среди юношей. Этот вид состязаний,
по-видимому, был пережитком древних инициаций, имел широкое распро-
странение еще в сравнительно недалеком прошлом. Его устраивали только
два раза в году: в дни летнего и зимнего солнцестояния. Только в период
празднования желающие могли участвовать в этой игре и посещать святи-
лище (эльгиц). В этом специально отведенном месте проходило испытание
на зрелость или на совершеннолетие мальчиков-подростков. Для этой цели
брался черный камень величиной почти в две ладони, на котором делали пять
ямок. Ямки располагались симметрично пальцам правой руки, причем одна
из них была больше остальных. Сам камень был гладко отполирован и имел
форму круглой плитки. При своем малом объеме камень был очень тяжел.
Испытуемый мальчик вкладывал пальцы в углубления камня и старался его
поднять. Того, чьи пальцы точно соответствовали расположению ямок и за-
полняли их и кто при этом мог поднять камень, принимали в общество взрос-
лых (Горепекин, 1909. С. 3).
Подростков также учили метко стрелять из лука стрелами и камнями (из
специального лука), позже из ружья, пистолета, владеть метательным оружи-
ем – копьем, топором (Мерешков, 2012. С. 47–49). Известно было состязание
по армрестлингу (кулг Iодиллар). Двое участников ставили руки на треногий
столик высотой 40–50 см, садились на корточки, свободную руки клали на
колени. Штырь-ухват в этом состязании отсутствовал. В остальном правила
были такие же, как в современном армрестлинге. Практиковали и рукопаш-
ный бой (латар) и борьбу (кIалкхетарга). В этом соревновании могли участ-
вовать только ровесники одинакового телосложения. Допускалось хватать за
ногу, пояс, делать подсечку (Там же. С. 31).
Издревле ингуши занимались коневодством. Каждый уважающий себя
молодой человек, мужчина старался иметь верхового коня. В народе говори-
ли: добрый молодец, обладающий хорошим скакуном (ды дика, дика к1ант),
подчеркивая тем самым значимость коня в жизни мужчины. Скачки (говр
хахкар) и джигитовка (говр хьовзаяр) занимали важное место в жизни горца.
Ингушам была известна и такая зрелищная игра, как канатоходство  (пил-
хьалвалар), но этим видом спорта занимались только те, кто имел хорошее
чувство баланса, точность ориентации движений, самообладание и чрезвы-
чайную смелость.
Ценным источником для изучения народного мировоззрения являются
обрядовые игры. В наше время сохранились лишь незначительные отголоски
тех игр и развлечений, которые были известны на более ранних исторических
этапах, и изучение рассматриваемых ритуальных развлечений, исчезнувших
из обихода, позволяет расширить границы познания культуры и быта ингуш-
ского народа в отдаленном прошлом. Подтверждением этого является игра в
поминальной камере (каша тIера ловзар) (Каменная летопись страны вайна-
хов, 1994. С. 166). В старину в верхней части некоторых склепов устраива-
лась поминальная камера – приют для душ умерших – помещение, открытое
с одной стороны, где могли поместиться несколько человек. В свободное
время родственники приходили туда и играли в особую игру. Она сводилась
378
к тому, что игравшие бросали на манер костей коротенькие четырехугольные
палочки с насечками, желая попасть в высеченную на полу особую фигуру,
на которой были нанесены линии с делениями. Если палочка попадала на эти
линии, то выигрывал родственник, если же нет  – то покойник. На примере
этой игры прослеживается вера в потустороннюю жизнь у ингушей (Шил-
линг, 1931. С. 16).
Эту же цель преследовали и устроители «постельных» поминок. Счи-
талось, что это облегчит «вставание» с постели покойника в ином мире. За
день до поминок к родственникам покойного каждый, кто желал участвовать
в скачках, должен был явиться на коне. Из них только 4 коней и назначали для
них призы. Участникам нужно было отправиться в дальнее селение, причем
в руках у них должны быть большие ветки, обвешанные яблоками и орехами.
После приезда в назначенное селение всадники одну ветку дарили хозяину
дома, где останавливались на ночлег, а остальные – почетным старикам. На
следующее утро они должны были скакать к месту поминок. Победители по-
лучали призы от родственников покойника: первый прибывший – комплект
мужской одежды, второй – бешмет, третий – башлык и ноговицы, а четвер-
тый – рубашку и штаны. Еще до приезда всадников устраивалось состязание
в стрельбе. Победитель в этой игре получал приз – козленка. Затем начина-
лось традиционное посвящение умершему лошади. Для этого старик брал
в одну руку сосуд с пивом, а в другую – три лепешки и кусок баранины. К
нему подводили лошадь, взявшую первый приз, и он поил ее пивом. Хозяину
лошади он отдавал лепешки и баранину, а затем объявлял, что эта лошадь
посвящается, с согласия владельца, покойнику, который якобы на том свете
сможет ездить на ней, куда ему захочется. Остальных лошадей, участвовав-
ших в скачках, таким же образом посвящали и отдавали предкам покойника,
по выбору родственников. Заканчивались «постельные» поминки часовой
джигитовкой (Ахриев, 1870. С.  28–32). В этом ритуале жизнь и смерть не
просто соприкасаются и пересекаются, но, как ни в какой другой ситуации,
проявляются во всей своей реальности и глубине смыслов (Байбурин, 1993.
С. 109).
Метание посохов (гIажамаш кхусар) практиковали в дни праздников лет-
него и зимнего солнцестояния. Посохи обычно делались высотой немногим
меньше роста среднего человека и непременно из липового дерева. Нижний
конец посоха был острым и оковывался железом. На этих посохах после каж-
дого жертвоприношения делались надрезы. Посох был собственностью рода
и переходил по смерти отца к старшему мужчине в семье. Посохи хранились
обыкновенно под крышей дома. Каждый старший в роду делал свои надрезы
на определенной грани, следовательно, многогранная форма и обилие надре-
зов указывали на продолжительность существования его рода.
Посох бросали подобно копью, т.е. острым концом вперед. Самый стар-
ший из всех или жрец бросал свой посох первым и старался кинуть его как
можно дальше. За ним посохи бросали по очереди все остальные, причем
они старались попасть своими посохами в брошенный первым человеком
и непременно разбить его. Если этого не случалось, тогда посохи бросали
снова, но первым бросок совершал уже следующий по старшинству. Метание
посохов продолжалось дальше по очереди до тех пор, пока чей-либо посох
379
не разбивался. По народным представлениям, это предвещало, что в доме
обладателя посоха случится несчастье.
После метания посохов все старшие в роду отправлялись к святилищу и
ставили в него свои посохи на все три дня празднества. Посохи обновлялись
лишь в том случае, если во время метания старый разбивался, тогда уж на но-
вой палке старший в роду делал свои отметки о жертвоприношениях. Число
надрезов на посохе указывало на то, что этот дом находится уже многие годы
под покровительством древнего божества Ццу, и если посох ломался, то бла-
годать покидает эту семью. По этой причине метание посохов проходило в
большом напряжении, так как от результатов зависело благосостояние семьи
(Горепекин, 1909. С. 3).
В далеком прошлом у храма Тхаба-Ерды собирался «суд страны» (Мехк-
кхел). При храме постоянно жили умудренные жизненным опытом старики,
которых содержал народ. Способ содержания был очень своеобразным. Так,
каждый жених после свадьбы должен был обеспечить содержание стариков
на три дня. Кроме того, около храма Тхаба-Ерды на земле были начертаны
два круга – один в другом. Молодожены должны были в присутствии судей
станцевать в той полосе, что находилась между двумя кругами. Если один
из танцующих задевал хотя бы чуть-чуть линию кругов, внутренний или на-
ружный, то старики восклицали: «Э-э, нарто!» Это обозначало, что кто-то из
танцующих в паре нарушил линию. И жених обязан был через год вновь дать
содержание старикам и станцевать со своей женой в обозначенных кругах.
Такое могло продолжаться ежегодно, до тех пор пока пара не станцует безуп-
речно (Крупнов, 1971. С. 196).
Накануне Нового года  (ноджой) отмечали козлиное воскресенье, что
свидетельствует о существовании в древности культа козла. В этот день стре-
ляли в козла (бодж). Мишенью служили камни с особыми отметками. Побе-
дителям вручались в качестве призов козел, козленок, обычное жертвенное
печенье боджильг и три круглые лепешки.
В настоящее время обрядовые игры исчезли из обихода. И только люди
старшего поколения делают для своих внуков традиционные игрушки и учат
детей играть в почти забытые народные игры.

ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
НАЦИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Вторая половина XIX – начало XX в. – период разносторонней научной

и творческой деятельности ингушских просветителей. Публикации фольк-
лорных материалов, исторических, научно-этнографических очерков, фольк-
лористических, лингвистических исследований и других работ заполнили
страницы крупнейших периодических изданий Владикавказа, Тифлиса, Баку,
Санкт-Петербурга, Москвы, Риги, Парижа. До этого времени Северный Кав-
каз был объектом изучения русских и зарубежных путешественников, вы-
дающихся ученых, военных. Их труды по истории, языкознанию, экономике,
этнографии, исторической географии, правоведению северокавказских наро-
дов составили целую эпоху отечественного кавказоведения. Взгляд нацио-
380
нальных ученых, писателей, взгляд изнутри, уже по определению предпола-
гавший обстоятельное и тщательное освещение всех граней жизни народов
Северного Кавказа, был исторически востребован и необходим.
Ингушское просветительство – неотъемлемая часть северокавказского и
российского просветительства, явление самостоятельное, самобытное и не-
изученное, развивавшееся на арабском и русском языках. Его оформление
на русском языке как целостной культурной системы приходится на 1870-
е годы. В ингушском просветительском движении выделяются две волны
просветителей и, соответственно, два периода в истории его развития. Это
обстоятельство определяет следующую периодизацию ингушского просве-
тительства: 1) 1870-е  – начало 1890-х годов; 2) 1890–1920-е годы. Ингуш-
ские литераторы и просветители первого периода представлены именами
Ч.Э. Ахриева, А.-Г. Долгиева, А. Базоркина, А. Тутаева, М. Джабагиева,
И. Базоркина, В.-Г. Джабагиева, М. Котиева, О. Мурзабекова, X. Арсамако-
ва, Б. Котиева, И. Базоркина, X.-М. Горчханова, Б.А. Котиева, Т. Бекова и
др. В литературоведении советского периода объектами исследования стали
лишь фигуры Ч.Э. Ахриева, А. Базоркина и А.-Г. Долгиева.
Научное наследие первого ингушского просветителя Ч.Э. Ахриева со-
ставляют исследования по фольклору, историко-этнографические и публи-
цистические очерки, записи фольклорных материалов, знакомящие читателя
с древнейшей историей, уникальными памятниками культовой архитектуры
(склепы, храмы, часовни, святилища), языческими воззрениями, обрядами,
устным поэтическим творчеством ингушей.
Продолжателем историко-этнографических традиций Ч.Э. Ахриева вы-
ступил А.Б. Базоркин. Однако он не только последователь идей своего пред-
шественника: он первым нарушил устоявшиеся традиции научно-этнографи-
ческого исследования и развил элементы художественного повествования.
Благодаря таланту, художественному мастерству автора-повествователя мир
духовных ценностей, истории, социально-политической жизни ингушей чи-
татель видит глазами мыслителя-художника.
Традиции Ч.Э. Ахриева и А.Б. Базоркина были развиты в просветитель-
ской деятельности историка и этнографа А. Тутаева, проделавшего большую
работу по освещению и разработке важнейших вопросов истории и культу-
ры Ингушетии. Записи А. Тутаева датируются 1880-ми годами и сделаны во
время научных экспедиций автора по горной и равнинной Ингушетии.Иссле-
дование художественно-этнографических и исторических очерков А. Тутаева
показывает, что круг тем, освещаемых автором, разнообразен: происхожде-
ние галгаевцев, Галгаевского общества, множества ингушских фамилий, ос-
нование селений, церемонии проведения языческих праздников, исполнения
обрядов, ритуалов. Большое внимание автор уделяет памятникам архитекту-
ры: истории появления храмов, святилищ, башен.
Примером и попыткой практического претворения социально-полити-
ческих убеждений в общественной жизни служит жизненная и творческая
биография просветителя, педагога, политического мыслителя, сотрудника
газеты «Терские ведомости» А.-Г. О. Долгиева.
Заслуга просветителей второй волны: М. Джабагиева (1877–1937), И. Ба-
зоркина (1878–1948), В.-Г. Джабагиева (1882–1961), М. Котиева (1886–1973),
381
Т. Бекова (1873–1966) и других, перенявших эстафету у предшественников, в
деле просвещения ингушского народа не менее велика.
Главная особенность публицистики начала XX в.  – преимущественное
внимание к исследованию современности как объекта изображения. У про-
светителей существенно меняется понимание смысла, задач и роли публи-
цистики. Для них характерно активное вмешательство в ход исторических
событий, в реалии жизни современного ингушского общества и их художе-
ственное осмысление. На первый план выходит социально-политическая
публицистика с ее стремлением осмыслить острые проблемы общественно-
экономической жизни не только ингушского, но и в целом российского об-
щества.
Ученый, мыслитель М. Джабагиев, пожалуй, один из немногих, кто про-
должил научные традиции Ч. Ахриева, А. Базоркина, А. Тутаева. М. Джаба-
гиев внес серьезный вклад в создание ингушской письменности, изучение
мифологии, языческого мировоззрения, древних религиозных верований и
культов ингушей. Он впервые систематизировал пантеон языческих божеств
ингушей, дал их классификацию.
На культурном фоне Северного Кавказа особо выделяется фигура ин-
гушского просветителя, выдающегося социального мыслителя, крупного
политического и общественного деятеля, экономиста-аграрника, социолога,
публициста, писателя В.-Г.И.  Джабагиева, чье творчество  – универсальное,
беспримерное по многообразию тем, сюжетов, проблем  – вышло за рамки
Северного Кавказа, получило общероссийский и мировой резонанс. Разно-
сторонняя деятельность, творческое и научное наследие В.-Г. Джабагиева
наиболее полно характеризует социально-политическую, правовую, эконо-
мическую, культурную программу ингушского и северокавказского просве-
тительства.
Наследие ингушских просветителей, богатое, уникальное, многожанро-
вое – национальное культурное достояние ингушей, которое ждет полноцен-
ного научного исследования и освещения. Общественно-политическая, на-
учно-популярная, художественная публицистика просветителей служила тем
источником, той почвой, в недрах которой складывались философско-теоре-
тические основы и предпосылки зарождения художественной литературы.
Тезис советского литературоведения о зарождении ингушской лите-
ратуры, как и многих других национальных литератур Северного Кавказа,
в 1917 г., в свете фактов, накопленных современной литературной наукой,
подлежит пересмотру. Подобная постановка вопроса позволяет говорить о
том, что уже с 1870-х годов шло формирование литературно-художествен-
ной мысли ингушей. Говоря об ингушской литературе, важно прежде всего
выявить ее просветительскую «родословную», воссоздать реальную картину
литературной жизни с дооктябрьского периода вплоть до начала 1930-х го-
дов. Продолжение и развитие просветительских идей мы отмечаем в художе-
ственном творчестве целого ряда ингушских писателей советского периода.
В историю ингушской литературы вошли имена писателей М. Котиева,
С. Мальсагова, Ш. Ахушкова и др., чьи произведения в силу разных причин
не вошли в историю ингушской прозы. Вновь открытые имена позволяют
говорить о существовании отдельной ветви ингушской литературы, которую
мы пока условно назвали «другой прозой». Это проза, свободная от идеологи-
382
ческих установок и идейной заданности. Собранный и систематизированный
исследователями материал свидетельствует о том, что ингушская литерату-
ра – самостоятельная ветвь словесной культуры народов Северного Кавказа,
выражающая национальную идентичность ингушского народа.
Становление современной литературы было связано с переходом на но-
вую письменность. Первое упоминание об Ингушском литературном общест-
ве и предстоящем очередном собрании встречается в газете «Сердало» от 17
сентября 1924 г. (Сердало, 1924. № 11). 1–3 марта 1928 г. состоялась первая
конференция Ингушской ассоциации крестьянских революционных литера-
торов, которая вместе с редакцией газеты «Сердало» опубликовала в марте
1928 г. «Обращение к ингушской молодежи». В нем говорилось о значении
слова, роли литераторов в обработке языка, развитии культуры. Молодежь
призывалась обучаться новой письменности, создавать литературные произ-
ведения и присылать их в редакцию газеты (Сердало, 1928. № 32). В «Сер-
дало» начала выходить литстраничка, обслуживаемая силами союза. К этому
времени ингушские писатели были известны не только в республике, но и да-
леко за ее пределами. Еще в октябре 1918 г. в газете «Народная власть» была
напечатана статья А.-Г. Гойгова «Ингушский народ. Страдания ради свобо-
ды» (Гойгов, 1918б). Первые произведения А.-Г. Гойгова стали предпосылкой
к появлению впоследствии таких произведений, как вышедшие в 1925 г. в Ро-
стове-на-Дону и Краснодаре отдельными книгами сборники его рассказов. В
последующие 1927–1939 г., писатель создал свои основные художественные
произведения, в том числе повести «Серго» и «Пробуждение», которые внес-
ли значительный вклад в развитие литературы (Мальсагов А., 2002а. С. 45).
В 1923 г. вышла в свет пьеса 3. Мальсагова «Похищение девушки». В конце
1920-х годов стали появляться драматические произведения других авторов:
Х.-Б. Муталиева, А. Чахкиева, Р. Ужахова и др.
Поэзия, сравнительно с драматургией, развивалась на первых порах до-
статочно медленно. С 1923 г. начинается творчество поэтов А. Озиева, Т. Бе-
кова, С. Озиева. Несколько позже выходят стихотворения Б. Дахкильгова,
Ф. Мальсаговой, Х.-Б. Муталиева и др. Появляется плеяда молодых поэтов,
творчество которых опиралось на богатые традиции народно-поэтическое
творчество. Наиболее востребованными стали те поэты, творчество которых
отличалось мастерством, органическим соответствием формы и содержания
духу времени.
У истоков возникновения прозы на ингушском языке стоит Т.Д. Беков.
Проза на ингушском языке появилась в 1923 г., в форме очеркового жанра. Ее
развитие несколько запаздывали по сравнению с драмой и поэзией; однако
по широте отражения реальной действительности проза достигла больших
успехов. Ядром ингушской прозы периода становления стали произведения
А.-Г. Гойгова, Т. Бекова, С. Долтмурзиева. Немалое значение имели очерки,
рассказы и новеллы литераторов, не ставших известными прозаиками, таких
как С. Альдиев, 3. Мальсагов, Б. Дахкильгов, Ш. Ахушков, А. Баркинхоев,
И. Ахриев и др. В становлении прозы и дальнейшем ее развитии имеется
заслуга и молодых литераторов (позднее ставших ведущими писателями):
X. Осмиева, И. Зязикова, Х.-Б. Муталиева и др.
Успехи общелитературного дела были неотделимы от просветительской,
фольклорной и научной работы. В предвоенные годы значительно активизи-
383
 Народный поэт, член Союза писателей СССР
Дж.Х. Яндиев (1916–1979)
г. Грозный. 1960-е годы
Личный архив Я.С. Патиева

ровалось создание учебников по грам-

матике и литературе для средней шко-
лы. Фольклорная работа в 1930-е годы
значительно оживилась. Очерковый
жанр в предвоенные годы, хотя и не был
так широко представлен, как в 1920-е
годы, продолжал развиваться успешно.
По-прежнему преобладающими были
очерки исторического характера.
Во второй половине 1930-х годов
жанр рассказа получил дальнейшее раз-
витие. Если в предшествующий период
многие рассказы имели полуфольклор-
ный или «документальнообразный»
характер, с очерковыми интонациями,
то позднее рассказ приобретает уже ярко выраженные эпические черты. В
1937 г. появились во многом примечательные рассказы О. Мальсагова, Х.-Б.
Муталиева и др. Вместе с ними начали заявлять о себе и очерки, посвящен-
ные современной тематике.
В предвоенный период из родов литературы наибольшее развитие по-
лучила поэзия. Вершиной поэтического творчества той поры стала поэзия
Дж. Яндиева, тончайшего лирика, философа, мыслителя, определяющими
качествами души которого были честь, совесть, достоинство и благород-
ство, а основными темами и мотивами поэзии  – Родина, природа, любовь,
родной язык, мать, поэзия. В осмыслении поэтом нравственно-философских
категорий жизни и смерти, добра и зла тема смерти  – самая «вечная» тема
в философской лирике. Через нее «как через один из самых существенных
и постоянных ракурсов воспринимает в своем зрелом творчестве время
Дж. Яндиев» (Яндиева, 1997а. С. 16). В своей поэзии, ставшей классикой еще
при жизни поэта, Дж. Яндиев сумел показать, что «Родина – единственный
якорь, единственное спасение. Это высшая и непобедимая в веках ингушская
духовность» (Там же. С. 21). Он пришел в литературу в 1937 г. и за несколько
лет стал общепризнанным ведущим поэтом, с первых же шагов заявив о себе
как оригинальный и зрелый мастер. На протяжении всего творческого пути
поэт оставался верным малым формам поэзии. Его стихи издавались в «Сер-
дало», литературных сборниках «Красные искры», выходили поэтические
сборники, такие как «Ингушские песни», «Песни», «Наши песни»; в этих
сборниках печатались стихи разных поэтов. Стихи Дж. Яндиева были изданы
и отдельным сборником «Зеркало времени».
В предвоенные годы с первыми стихотворениями выступили Ю. Чахкиев,
К. Чахкиев, А. Ведзижев, А. Хамхоев, поэтический рост которых приходится
уже на 1940–1950-е годы. В 1930-е годы к созданию поэм обратился Х.-Б. Му-
талиев. Пройдя большую школу стихотворчества и поэтического перевода,
384
Х.-Б. Муталиев пробует свои силы в создании поэм. Нельзя не отметить и
роль критики, которая в ингушской литературе тех лет развивалась вместе с
литературой, хотя она и отставала от предмета изучения, особенно на первых
порах.
Перед ингушской литературой ставились определенные задачи: улучше-
ние репертуара для национального театра, развитие переводческого дела и
критики. В центре внимания общественности была работа по улучшению дея-
тельности литературной организации. Внимание в 1930-е годы было уделено
работе, направленной на постепенное сближение ингушского и чеченского
языков, их сведению к единому литературному языку. По этому вопросу пе-
чатались статьи, проводились конференции, вырабатывались предложения,
но в силу изначальной бесперспективности в дальнейшем эта работа не по-
лучила своего развития.
Переводная литература служила удовлетворению растущих потребностей
народа, оказывая большую практическую помощь и в создании национальной
литературы. Писатели и поэты не только в оригинале читали произведения на
русском языке, но и в переводах, а зачастую и сами являлись переводчиками.
Переводческая работа в Ингушетии была так широко поставлена, что объем
переводной литературы на первых порах превышал листаж оригинальной.
Вторая половина ХХ в. – качественно новый этап в развитии ингушской
литературы. Общественно-политические и духовные изменения, произошед-
шие в жизни ингушского народа после депортации и репрессий сталинизма,
оказали существенное влияние и на литературу. Годы депортации для ингуш-
ской литературы стали трагической эпохой. За этот период не было создано
ни одного художественного произведения, так как писатели были лишены
возможности заниматься творчеством. 1950-е годы стали «новой ступенью
в развитии ингушской поэзии» (Мартазанов, 2003. С. 132). В 1957 г. в Ал-
ма-Ате вышел в свет сборник стихотворений Х.-Б. Муталиева, а во Фрунзе
в 1956–1957 гг. – сборник стихов чечено-ингушских авторов «Голоса моло-
дых» и сборники на ингушском языке «Весна» и «Радость сердца», где были
опубликованы стихи, поэмы и рассказы ингушских писателей и фольклорные
произведения.
Конец 1950-х годов  – эпоха возрождения ингушской литературы. Про-
цесс оживления культурной, общественной жизни шел очень интенсивно.
В 1959 г. в Москве, в издательстве «Художественная литература» увидела
свет антология «Поэзия Чечено-Ингушетии», которую составили и подгото-
вили к изданию Х.-Б. Муталиев, М. Мамакаев и Дж. Яндиев. В нее были
включены произведения ингушских поэтов. Значительное место в антологии
заняли произведения фольклора, жемчужины народной сокровищницы, кото-
рые народ создавал на протяжении многих лет, бережно хранил и передавал
из уст в уста.
Осваивая художественный опыт предшествующих десятилетий и своих
коллег-литераторов, ингушские поэты, писатели, драматурги активно вклю-
чаются в решение актуальных проблем, выдвигаемых временем во всех сфе-
рах жизни. Активизировали творческую деятельность Дж. Яндиев, И. Базор-
кин, Б. Зязиков, Х.-Б. Муталиев, С. Озиев, А. Ведзижев, Х. Осмиев, писатели
и поэты старшего поколения, стоявшие у истоков становления ингушской ли-
тературы. В конце 1958 г. в г. Грозном стал издаваться альманах «Утро гор»,
385
 Ингушский писатель И.М. Базоркин (1910–1993)
г. Грозный. 1960-е годы
Личный архив Я.С. Патиева

в котором печатались произведения

молодых талантливых авторов.
Заметный вклад в развитие ингуш-
ской поэзии внес А.Э. Хамхоев, являв-
шийся яркой творческой индивидуаль-
ностью; его стихи посвящены теме люб-
ви, Родине, воспеванию человека труда,
ощущающего себя безгранично счастли-
вым, так как он живет на родной земле.
Художественный талант Х.-Б. Му-
талиева в равной мере проявился в
жанре поэзии и прозы. Первый поэти-
ческий сборник «Иллеш» («Стихи») он
издает в 1956 г., а в период с 1957 по
1964 г. выходит более 10 его сборников
поэзии и прозы на ингушском и рус-
ском языках.
Среди художественных полотен, созданных ингушскими писателями
в 1950–1970-е годы в жанре прозы, следует особо отметить произведения
И.М. Базоркина , А.Х. Бокова С.И. Чахкиева, Х.-Б. Муталиева, Б. Зязикова,
А. Ведзижева, М.-С. Плиева и др. В этих произведениях обращает на себя
внимание стремление писателей к всестороннему художественному анализу
явлений жизни, психологической мотивации поступков героев, к масштаб-
ному осмыслению закономерностей исторического развития. При этом как
в освещении исторической темы, так
и в осмыслении современных проблем
углубляется трактовка ими героиче-
ского и положительного начал в жизни
общества.
Значительным событием в куль-
турной жизни ингушского народа стал
роман «Из тьмы веков» И.М. Базорки-
на, призванный «показать и объяснить
самые главные моменты национальной
истории с точки зрения социальной
борьбы и принципа историзма» (Ян-
диева, 2007б. С. 438). Многоплановое,
многопроблемное художественное ис-
следование жизни ингушей на рубеже
ХIХ–ХХ вв. с их бытом, исторически-
ми реалиями, традициями и обычаями

Ингушский писатель С.И. Чахкиев (1938–2008)

г. Москва. 1960-е годы
Личный архив Я.С. Патиева

386
стало не только «главной книгой писателя» (Джусойты, 1969), «самым глав-
ным делом всей его жизни» (Яндиева, 2007б. С. 427), но и «главной книгой»
всей ингушской литературы, в которой проявился талант писателя соотно-
сить исторический факт и художественный вымысел, иметь широкий эпиче-
ский взгляд на время, историю, личность, исследовать глубинные пласты че-
ловеческого характера. 1950–1960-е годы «стали временем, когда появилась
действительно концептуальная проза, проявлявшая огромный интерес к кон-
цепции человека, мира, истории, что нашло свое отражение и в творчестве И.
Базоркина» (Мартазанова, 2005. С. 9).
«Как и многие национальные писатели, стоящие у истоков зарождения
своих литератур, Базоркин был первопроходцем во многих других жанрах»
(Яндиева, 2007б. С. 426). Проза И.М. Базоркина «характеризуется тематиче-
ским богатством, многообразием жанровых форм, художественным совер-
шенством. Тесно связанная с повседневной жизнью народа, с ее прошлым и
настоящим, с духовными запросами времени, она ставила и решала проблемы
важные, актуальные по своему характеру, глобальные и глубинные по своей
сути и содержанию» (Мартазанова, 2006. С. 10).
1960-е – 1980-е годы в ингушской литературе  – период, характеризую-
щийся высоким уровнем развития поэзии и прозы, которая активно вторга-
ется в многообразные сферы жизни, анализируя, оценивая и художествен-
но воссоздавая их. В литературу пришли молодые талантливые художники
слова Г. Гагиев, А. Хашагульгов, А.-Г. Угурчиев, С. Арчаков, М. Вышегуров,
А. Плиев, Дж. Албаков, И. Торшхоев и многие другие, которые осмысливают
в своем творчестве как конкретно-исторические, так и «вечные», вневремен-
ные темы.
Глубина решения философских проблем, острота нравственных вопро-
сов эпохи определили масштабность творчества Али Хашагульгова, самого
неординарного и загадочного ингушского поэта XX в., который еще в начале
своего творческого пути выступил против тоталитарного режима, духовно
порабощающего личность. Первый поэтический сборник «Яндарера хьаст»
(«Родник в Яндаре») А. Хашагульгова вышел в свет в 1969 г. В дальнейшем
его стихи печатаются на страницах различных периодических изданий Мо-
сквы и Риги. В 1985 г. в грозненском издательстве «Книга» выходит сборник
стихотворений поэта «Лоаме» («Страна гор») В последующие годы достоя-
нием читателей становятся такие сборники стихов и прозы для детей, как
«Хьалхара зиза» («Первый цветок», 1987); «Фу ховли, фу довзали» («Что
знаешь, что узнаешь», 1990); «Дошо дуне» («Золотой мир», 1992).
В 1996 г. в серии «Поэты–узники ГУЛАГА» выходит книга А. Хашагуль-
гова «Автопортрет» на русском языке, а также сборники стихов на ингушском
языке: «Тешам» («Доверие»), «Даьй гIалаш, даьй юрташ» («Отцовы башни,
отцовы села»). Жанровый диапазон творчества А. Хашагульгова богат и раз-
нообразен. Это сюжетные стихи, притчи, сказки, стихотворные рассказы, ми-
ниатюрные зарисовки из жизни людей или самого поэта, небольшие сценки,
посвященные теме жизни и смерти, молодости и старости, чести и совести,
матери и Родины, любви и природы, жалости и сострадания ко всему живому,
любви к детям: «Цена свободы», «Гений», «Молодость и старость», «Мысль»,
«Ночь, «Честь», «Мир», «Художник» «Дума», «Молитва», «Храм Маго», «Не-
верие», «Глаз», «Дверь», «Показалось», «Двое» и др. Особое место занимает в
387
 Ингушский писатель А.Х. Боков (1924–2006)
Казахстан, г. Алма-Ата. 1960-е годы
Личный архив Я.С. Патиева

поэзии А. Хашагульгова лагерная тема,

которая раскрывается в стихотворени-
ях «Письмо матери» («Наьна каьхат»),
«Ответ» («Жоп»), «Письмо, написанное
матери» (Наьнага яздаь каьхат), «Пись-
мо, написанное любимой» («Езачунга
яздаь каьхат»), «Песня, посвященная
Мордовии» («Мордовех дола илли»)
и др. Основные проблемы, являющие-
ся сквозными в поэзии А. Хашагульго-
ва,  – это проблемы личности и среды,
народа и власти, свободы и несвободы,
любви и ненависти, смысла и пред-
назначения человека, поэта и поэзии,
которые осмысливаются поэтом сквозь
призму философского восприятия.
В прозе тех лет мы встретим и
исторический роман, и социально-психологическую повесть, и рассказы, и
очерки. При этом писатели ищут новые способы создания широких реали-
стических и психологических полотен, вносят свой посильный вклад в худо-
жественное осмысление и решение общих задач литератур народов страны:
история народа, роль личности в ней, личность и общество, новый герой в но-
вых исторических условиях, национальная специфика героя и т.д. Но главной
в романной прозе ингушских писателей остается общая концепция человека,
так как преломляет в себе все факторы
(социальные, политические, идеологи-
ческие), непосредственно влияющие
на творческий процесс: на образ героя,
характер конфликта, поэтику.
Весомый вклад в развитие ин-
гушской литературы внес ли А. Боков,
Б.Х. Зязиков и др.
1960–1980-е годы в ингушской
литературе  – это период, характери-
зующийся высоким уровнем развития
поэзии и прозы, которая активно втор-
гается в многообразные сферы жизни,
анализируя, оценивая и художественно
воссоздавая их. В литературу пришли
молодые талантливые художники

Ингушский писатель Б. Зязиков (1908–1965)

1960-е годы
Личный архив Я.С. Патиева

388
слова Г. Гагиев, А. Хашагульгов, А.-Г. Угурчиев, С. Арчаков, М. Вышегуров,
А. Плиев, Дж. Албаков, И. Торшхоев и многие другие, которые осмысливают
в своем творчестве как конкретно-исторические, так и «вечные», вневремен-
ные темы.
1970–1980-е годы стали новой ступенью в развитии ингушской художест-
венной мысли, что связано с усилением гражданской и общественной актив-
ности писателей, углублением нравственно-психологической проблематики
в их творчестве, которое подчинено цели художественного исследования
проблем гражданского долга, совести, чести, моральных основ человеческо-
го поведения в их социальной и национальной обусловленности. В решении
этих задач активно участвует С.И. Чахкиев, М.-С. Плиев, А. Боков и др.
1960–1970-е годы стали периодом плодотворного развития литературной
критики и журналистики. Вышли в свет монографии, проблемно-тематиче-
ские сборники, посвященные различным этапам истории ингушской литера-
туры, становлению и развитию литературных жанров, литературоведческие
статьи, освещающие творческий путь ингушских писателей и поэтов. На
страницах альманаха «Утро гор» и республиканских газет печатаются крити-
ческие статьи А.У. Костоева, О.А. Мальсагова, А.У. Мальсагова, писателя и
литературоведа И.А. Дахкильгова, М.Дж. Яндиевой и др.
В развитии ингушской литературы большая роль принадлежит К. и
Ю. Чахкиевым, И. Кодзоеву, А. Хашагульгову, творившим в разных литера-
турных жанрах. Писателей объединяет стремление к социально-историческо-
му осмыслению судьбы народа, творчество их характеризуется глубинными
связями с фольклором, постановкой и художественным решением нравствен-
но-этических проблем совести, правды, справедливости, гражданского муже-
ства, ответственности человека перед обществом и самим собой. Ключевой в
их творчестве является проблема «человек и история», «человек и природа».
На 1970–1980-е годы приходится творческий взлет И. Торшхоева, А. Плие-
ва, Г. Гагиева, Т. Кодзоева, А.-Г. Угурчиева, М. Вышегурова, М. Ахильгова,
С. Арчакова и др. Основные силы их поэтической энергии направлены на
расширение жанровых возможностей ингушской поэзии. Лирика поэтов
посвящена вечным, вневременным темам: Родине, жизни и смерти, любви,
дружбе, духовному богатству современника, родной земле и природе, ответ-
ственности человека за все живое на земле и т.д. Каждый из них стремится
достичь глубинного постижения характера современника в аспекте его со-
циальных, национальных, исторических связей, выразить свое время, свое
отношение к ней.
Расширение проблематики, углубление социального психологизма, ана-
литическое исследование действительности в контексте сложных связей
человека и общества, человека и природы свойственно прозе И. Дахкиль-
гова, А. Мальсагова, Б. Ганижева, С.-Х. Аушева, С. Шадиева, В. Хамхоева,
Б. Горчханова, Н. Кодзоева, Х. Орцхановой и др.
Тематическое богатство, разнообразие социально-нравственной пробле-
матики, жанровое и стилевое многообразие характерно для ингушской лите-
ратуры постсоветского периода. Основными авторами произведений, изда-
ваемых в этот период, в большинстве своем является тот же круг писателей,
поэтов, который сформировался в 1970–1080-е годы. Продолжают активную
литературную деятельность А. Боков, С. Чахкиев, С. Аушев, Б. Тимурзиев,
389
Б. Ганижев, Б. Костоев и др., творчество которых характеризуется обращен-
ностью к исторической памяти народа, которая «хоть и реализуется в настоя-
щем, но всегда обращена в прошлое и имеет дело с национальными истоками
духовного становления народа, с опытом и традициями его историко-куль-
турного развития» (Гамзатов, 1996. С. 536).
Ингушская литература на рубеже ХХ–ХХI вв. характеризуется жанровым
многообразием, тематическим богатством, разнообразием социально-нрав-
ственной проблематики, глубиной художественного конфликта. Наиболее
активны писатели в создании произведений прозаических жанров (роман,
повесть, рассказ, очерк, эссе). Прозу писателей отличает масштабность худо-
жественного мышления, тяготение к жанрам социально-бытового, психоло-
гического, нравственно-философского, исторического романов.
Б. Горчханов, Б. Тимурзиев, В. Хамхоев, И. Угурчиев, Б. Харсиев, З. Чу-
макова и др. выразили свой талант в «малой» и «средней» прозе – рассказ, но-
велла, эссе, повесть – сюжетную канву которых составляют синтез духовно-
нравственных начал чувства долга, чести, совести, достоинства и верности,
осмысление «вечных» тем Родины, любви, дружбы, природы.
Стремление к глубокому историческому, нравственному и философскому
осмыслению современной действительности, трагических событий прошло-
го, общечеловеческих тем и проблем отличает поэзию Г. Гагиева, С. Арчако-
ва, А.-Г. Угурчиева, Н. Кодзоева. М. Льяновой, Р. Дидиговой, Д. Хамхоева.
В их творчестве нашла широкое осмысление тема памяти, тесно связанная с
одной из ключевых проблем литературы – проблемой трагического. Тему на-
сильственного выселения они, дети репрессированных родителей, постигают
не столько через осознание собственного житейского опыта, сколько через
прапамять и творческую интуицию. В настоящее время в развитие ингушской
художественной мысли значительную лепту внесла плеяда молодых поэтов
и писателей, пишущих как на родном (ингушском), так и на русском язы-
ках (Б. Евлоев, А. Газдиева, Х. Джандигова, З. Албогачиевой, М. Дударова,
Ж. Хамхоева, А. Тимурзиева, А. Эсмурзиев, А. Марзаганов, М. Мартазанов,
М. Сагова, П. Олигова, Л. Тамасханова, А. Хамхоев, И. Угурчиев и многие
другие). Яркой творческой индивидуальностью отличается Р. Цуров  – поэт,
прозаик, переводчик, творчество которого является примером неустанного
поиска новых форм выражения в литературе.
Народный поэт Ингушетии Г. Гагиев вошел в литературу еще в 1960-е
годы как поэт-мыслитель, продолживший гуманистические традиции русской
литературы. Стихи поэта включены в школьные и вузовские программы по
литературе. Кроме того, они переведены на многие языки народов России и
СНГ. Песни, написанные на стихи поэта («Назрановский вальс», «Гучаяла»,
«Сона дезац дошо гувнаш» и др.), стали поистине народными. Лирика поэта
отличается богатством содержания. Нет практически ни одной темы, которая
не была бы осмыслена Г. Гагиевым. Только на рубеже XX–XXI веков поэтом
издано более десяти поэтических сборников на родном и русском языках.
Широкое осмысление в поэзии Г. Гагиева получили и такие темы, как тема
поэта и поэзии, любви  – к жизни, к людям, к возлюбленной, дружбы и т.д.
Можно с уверенностью сказать, что нет ни одного жизненного факта, кото-
рый не стал бы предметом размышлений поэта.
390
 Интересным явлением в современном ингушской литературе стала проза
молодого ингушского писателя Б. Евлоева (романы «По закону гор», «Иде-
альный»). Жанр своих произведений автор определил как «современный ро-
ман». Романы небольшие по объему, но художественная ткань произведений
вместила на редкость богатое содержание, синтезировала в себе многие нрав-
ственно-этические и эстетические искания современной ингушской прозы.
Особое место в ингушской литературе занимает творчество М. Картоева,
который одинаково талантливо пишет как на русском, так и на ингушском
языках. Нет ни одного жанра (литературная сказка, эссе, рассказ, повесть,
роман), в котором не проявился бы художественный дар писателя.
На современном этапе как талантливые писатели-драматурги заявили о
себе Б. Горчханов («Сихденна маьрел» – «Поспешное замужество», «Рузкъа-
на болх»  – «Предначертание судьбы», «Ганз»  – «Клад»), Э. Сусуркиева
(«Морхашта тIехьашкара малх» – «Солнце за тучами»), Э. Теркакиева («Кер-
да нускал»  – «Молодая невеста»), Б. Шадыжев («Ахмед Хучбаров  – народ-
ный мститель»), В. Хамхоев («Iоажал йоаца халкъ»  – «Народ бессмертен»,
«Малав бехке» – «Кто виноват?», «Эздела урок» – «Урок этики») и др., твор-
честву которых присуще тематическое и жанровое многообразие. Наследуя
лучшие традиции русской литературы, опираясь на художественный опыт
ингушских писателей старшего поколения – Х.-Б. Муталиева, А. Ведзижева,
С. Чахкиева, они создают пьесы, в которых ставят и решают злободневные
проблемы времени. Произведения их носят ярко выраженный сатирический
характер, их отличает лаконичность изложения, богатство языка, меткость
характеристик, глубина решения художественного конфликта, умение через
частное показать общее. В художественном осмыслении действительности
ингушская национальная литература на протяжении своего полувекового
развития достигла больших успехов и занимает достойное место в общерос-
сийской и мировой литературе.

ТЕАТРАЛЬНОЕ ИСКУССТВО

Задолго до появления письменности, драматургии и театрального искус-

ства сформировался народный фольклор  – сказки, сказания, легенды, пре-
дания, где просматриваются истоки драматургии и театрального искусства.
Обряды, обычаи, ритуалы говорят о том, что в древности у ингушей и в жиз-
ни, и в фольклоре были развиты элементы театра и драмы, особенно в поэзии
и песнях. Песни ингушей были соревновательного характера: в виде спора
юноши и девушки, свадебные  – между родственницами невесты и девуш-
ками со стороны жениха. В народных песнях ярко представлены элементы
театрализации и драматургического диалога. Многие из них можно охаракте-
ризовать как мини-спектакли. Во многих народных обрядах немало театраль-
ных элементов, которые по сегодняшний день бытуют в народе со своими
подробно разработанными сценариями. В основном они сохранились в сва-
дебных торжествах: смотрины невесты, проводы и встречи невесты, первый
выход невесты за водой, посещение засватанной невесты родственниками
жениха, приглашение в день свадьбы родственников невесты в дом жениха.
Здесь каждый поступок, каждый жест точно рассчитан и несет с собою опыт,
391
накопленный народом веками. Поэтому неслучайно на сцене ингушского те-
атра находит свое место драматургия, связанная с традиционной культурой
народа.
В первые годы советской власти спектакли ставили не столько из-за люб-
ви к театру и к театральному искусству, сколько по необходимости просве-
тить народ, донести до него живое слово нового времени, вовлечь народ в
строительство новой жизни.
В театральной жизни ингушского народа имеются памятные свидетель-
ства желания ингушей включиться в процесс культурного строительства. Та-
мара Тонтовна Укурова-Мальсагова в 1920 г. работала в подотделе культуры
и искусства Терского отдела народного образования, в это время во Влади-
кавказе жил Михаил Булгаков, также работавший в этом отделе. При каждой
встрече Тамара Тонтовна просила его написать пьесу для ингушского само-
деятельного театра. Просьба была удовлетворена, так появились две пьесы
М. Булгакова «Самооборона» и «Сыновья муллы». Пьеса «Самооборона»
ставилась ингушской интеллигенцией на русском языке, в этом спектакле
играли Магомед Ханиев, Абдуррахман Горбаков, Нина Бекбузарова, а также
актеры русского театра.
Г.С. Щедродарова отмечает: по «Памятной книге» Ф.С. Блажиевского из-
вестно, что одновременно с постановкой пьесы М. Булгакова «Самооборона»
6 и 8 июня 1920 г. ингушским самодеятельным театральными кружком стави-
лась пьеса «Пламя», автор которой неизвестен. Эти спектакли шли на сцене
Владикавказского театра, уже тогда названного Горским государственным
театром. Вторая трехактная пьеса М. Булгакова  – «Сыновья муллы»  – рас-
сказывала о судьбе двух братьев-ингушей. Премьера спектакля состоялась
15 мая 1921 г. на сцене Владикавказского театра. Спектакль увидели жители
селений Базоркино, Насыр-Корт, Гамурзиево, Ангушт, Ахки-юрт, Кескем
(Щедродарова, 1960).
Многие пьесы ингушских авторов написаны в 1930-е годы. Это «Зна-
харка» Б.  Дахкильгова, «Око за око» и «Культармейцы» Х.-Б.  Муталиева,
«Мюрид» А. Шадиева и А. Гайсанова, «Перелом» О. и Д. Мальсаговых. Эти
произведения порою наивны по форме, однотипны по содержанию, но сила
их идейного звучания была настолько сильна, что они становились первыми
помощниками тем, кто строил общество, сметая со своей дороги все то кос-
ное, что мешает народу в прогрессивном движении вперед по пути устрой-
ства новой жизни через отказ от старого уклада и в жизни, и в самосознании
людей.
До сентября 1931 г. в Ингушетии не было постоянного драмкружка. Уча-
щаяся молодежь от случая к случаю собиралась, разучивала одну из пьес,
и ставила у себя в школе или аулах. Вся эта работа носила эпизодический
характер. В период подготовки к Олимпиаде искусств народов Северного
Кавказа и Дагестана решено было организовать настоящую труппу. Для руко-
водства был приглашен режиссер городского театра Софронов. На Олимпиа-
де искусств в Ростове-на-Дону спектакль труппы по пьесе «Перелом» был
отмечен переходящим Красным знаменем.
Идрис Базоркин не оставил без внимания ни одну важную тему в жизни
советской страны и Ингушетии. Теме Гражданской войны он посвятил пье-
су «На заре». Автор дал второе название этой пьесе  – «1919», имея в виду
392
разгар Гражданской войны на Северном Кавказе. И. Базоркин работал над
этой пьесой три года. Благодаря активной и скрупулезной работе автору уда-
лось создать очень содержательную и полноценную героическую драму, в
которой широкомасштабно повествуется о героической борьбе ингушского
народа не только в Ингушетии, но и на всем Северном Кавказе. Пьеса имела
16 редакций. Последнюю редакцию И. Базоркин закончил в 1937 г., и в этом
же году читал свою пьесу коллективу Северо-Осетинского драматического
театра. Пьеса была одобрена, принята и включена в репертуар. Перевел пьесу
на осетинский язык поэт и драматург Асахмет Токаев. Премьера спектакля
состоялась в 1938 г. В спектакле были заняты будущие корифеи театрального
искусства В. Тхапсаев, С. Таутиев, М. Цаликов и др. Ставилась эта пьеса и в
Чечено-Ингушском государственном театре. Спектакль имел огромный успех
у зрителя и резонанс в общественной жизни, получил высокую оценку теат-
ральной критики. В  1969 г. эту пьесу поставил народный писатель Чечено-
Ингушетии А. Боков в Назрановском Народном театре. Постановка получила
хороший отзыв у зрителей, на радио и в печати (Базоркин, 2000. С. 67).
Когда в стране развернулась борьба за коллективизацию,И. Базоркин на-
писал пьесу «Тамара» на основе реальных событий, происшедших в Ингуше-
тии. Внимание читателей и зрителей драматург сконцентрировал на образе
неграмотной горянки Тамары, наделенной умом и талантом. Впервые в ин-
гушской драматургии, да и вообще во всей ингушской литературе, появился
такой правдивый образ девушки-горянки. Это произведение в Ингушетии
имело широкий резонанс среди общественности. Еще до постановки в театре
пьеса ходила по рукам и ее читали, обсуждали, находя интересной и содер-
жательной. На сцене Чечено-Ингушского театра пьеса появилась накануне
войны. В 1938 г. И. Базоркин начал работу в Грозном – в Чечено-Ингушском
государственном драматическом театре. Его драма «Тамара» была поставле-
на на сцене театра 10 апреля 1941 г. Роль Тамары исполняла актриса Тамара
Алиева. Спектакль был поставлен главным режиссером Чечено-Ингушского
театра В.Э. Вайнштейном. В начале Великой Отечественной войны, в ее пер-
вые дни, И. Базоркин написал две одноактные пьесы – «В эти дни» и «Капи-
тан Ибрагимов»; позже, в ноябре 1941 г.,  – многоактную драму «Рождение
ненависти».
Особого расцвета ингушская литература и драматургия получили в
1960–1980-е годы. Имел огромнейший успех и завоевал признание не только
у ингушского, но и у всесоюзного читателя роман И. Базоркина «Из тьмы
веков».
Есть в ингушской драматургии пьесы, посвященные Великой Отечествен-
ной войне. Это пьесы С. Чахкиева «Когда гибнут сыновья» (1968), А. Бокова
«Мы вернемся, нани» (нани – инг. мама) (1972) и др., созданные после вос-
становления ЧИАССР, и посвященные юбилейным датам Великой Отечест-
венной войны. Сюжеты пьес однотипны. Сыновья уходят на фронт защищать
Родину. В обоих случаях сыновья гибнут. Остаются на старости лет одино-
кими и беззащитными их матери. Спектакли имели большой успех, пьеса
С. Чахкиева была поставлена также и на чеченском языке в Чечено-Ингуш-
ском государственном театре им. Ханпаши Нурадилова. Пьеса Ахмета Бокова
нашла свое воплощение на сцене Русского драмтеатра им. М.Ю. Лермонтова
на русском языке. Режиссер Е. Красницкий нашел верное эмоциональное и
393
 Выпускник Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства
М.А. Дакиев, народный артист СССР М.А. Эсамбаев
1960-е годы
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

содержательное решение спектакля. Он сумел создать художественно обоб-

щенный и философски звучащий спектакль с глубоким публицистическим
пафосом осуждения войны, с проникновенным сопереживанием боли мате-
ри, потерявшей сыновей, ее одиночества на старости лет.
М. Беков, выпускник Ленинградского государственного института театра,
музыки и кинематографии после возвращения на родину становится главным
режиссером Ингушской труппы. Совместно с кинодраматургом Я. Голяко-
вым он осуществляет инсценировку романа А. Бокова «Сыновья Беки». Сам
А.Х. Боков, к этому времени уже знаменитый писатель, заявил о себе также
как режиссер и актер народного театра, сыграв роль Бачи в спектакле по соб-
ственной пьесе «Бачи и его жены».
Ингушский профессиональный театр родился только в 1978 г., когда из
Ленинграда вернулась ингушская театральная студия, которой руководил
народный артист СССР В. Меркурьев и его супруга И. Мейерхольд. В их
репертуаре были выпускные спектакли «Слуга двух господ» по пьесе Голь-
дони, «Двенадцатая ночь» В. Шекспира, «Коварство и любовь» Ф. Шиллера
и «Соловьиная ночь» В. Ершова.
Первой премьерой, которую подготовили в 1979 г. молодые актеры по
местной драматургии, уже будучи ингушской труппой Чечено-Ингушского
государственного театра, была драма С. Чахкиева и Г. Русакова «Когда гиб-
нут сыновья», режиссер спектакля – народный артист ЧИАССР, лауреат Госу-
дарственной премии РФ Р. Хакишев. Возможность творить под руководством
394
 Выпускники Санкт-Петербургской государственной академии театрального искусства
С.С. Катиев, С.А. Мамилов, М.А. Дакиев
Ленинград. 1960-е годы
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой

такого мастера сцены помогла молодым актерам представить зрителю инте-

ресный спектакль, в котором были заняты: народный артист республики М.
Цицкиев, Р. Боков, А. Кодзоева, М. Тхостов, И. Беков, Л. Эсмурзиева. Вторым
спектаклем, поставленным труппой на профессиональной сцене, была поста-
новка по пьесе известного грузинского драматурга О. Иоселиани «Выстрел
из кремневого ружья», поставил этот спектакль М. Цицкиев. Драматург спе-
циально приезжал в Грозный посмотреть этот спектакль. Ему понравилась
работа молодых актеров, но тем не менее он сделал режиссеру ряд замечаний
по поводу проблем, которые были подняты в пьесе, обозначены в спектакле
и очень важны для драматурга. Затем М. Цицкиев поставил спектакль «Мой
мальчик» по одноименной пьесе С. Чахкиева. Жанр комедии оказался близ-
ким труппе. М. Цицкиеву, поставившему эту пьесу, удалось создать зрелище,
полное сочного народного юмора, однако не лишенное сатирических красок.
Когда Р. Хакишев становится главным режиссером ингушской труппы, он
ставит два спектакля, которые вызвали у любителей театрального искус-
ства заслуженное признание. Это были спектакли «Юбилей», посвященный
125-летию А.П. Чехова (по сценарию Р. Хакишева) и «Ревизор» по комедии
Н.В. Гоголя. Спектакль «Юбилей» был показан в Таганроге на фестивале, по-
священном юбилею А.П. Чехова, где Ингушский театр получил за него дип-
лом первой степени. 27 марта 1983 г. в Москве проходил вечер, посвященный
Международному дню театра. Выступление ингушских актеров с показом
чеховской миниатюры «Предложение» и спектакля «Юбилей», в котором
395
 Артисты Ингушского драматического театра
г. Назрань
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2010 г.

играли Т. Яндиева, Р. Наурбиев и И. Беков, произвело неизгладимое впечат-

ление. Зал аплодировал стоя. Огромный успех у зрителя имели и спектакли
«Ревизор» (Н.В. Гоголь), «Когда арба перевернулась» (О. Иоселиани), «Иду в
путь мой» (А. Проханов). Последние три спектакля ингушская труппа пока-
зала в Москве, когда в 1984 г. Чечено-Ингушский государственный театр им.
Х. Нурадилова был приглашен на гастроли. В 1989 г., когда ингушский народ
отмечал трагическую дату депортации, труппа в полном составе приехала в
г. Назрань и показала литературно-художественную композицию.
Новое дыхание ингушский национальный театр обрел в 1993 г. Уже в
1994 г. в считанные дни, не имея вспомогательной базы, которая была утраче-
на в г. Грозный, Ингушский государственный драматический театр им. И. Ба-
зоркина подготовил спектакль «Народ бессмертен», посвященный 50-летию
депортации народа.
Сегодня театральная труппа ИГДТ признана профессиональным высо-
кохудожественным коллективом. В репертуаре театра спектакли «Ханума»
А.  Цагарели, «Когда гибнут сыновья» С.  Чахкиева, «Ревизор» Н.В. Гоголя,
«Народ бессмертен» В.  Хамхоева, «Трактирщица» К.  Гольдони, «Кровавая
свадьба» Г. Лорки, «Волчий хвост» М. Ахмадова, «Мамашка Кураж и ее дети»
Б. Брехта, «Рузкъанболх» Б. Горчханова и др. Театр был на гастролях во мно-
гих городах страны, его репертуар постоянно пополняется. Наряду с поста-
новками местных режиссеров появляются спектакли, созданные совместно с
немецкими и грузинскими деятелями театра. Руководит Ингушским государ-
ственным драматическим театром заслуженный деятель искусств Республи-
396
ки Ингушетии И. Чахкиев. Сегодня Ингушский Государственный драматиче-
ский театр носит имя Идриса Базоркина (Тагиева, 2008. С. 2–3).
Государственный русский музыкальный драматический театр, созданный
в 1998 г., популярен не только в Ингушетии, но и в театральных кругах Се-
верного Кавказа и России. Он завладел вниманием и признанием не только
местного зрителя, но и зрителей Москвы и других городов России. Театр –
лауреат Дельфийских игр, где был награжден золотой медалью. По инициа-
тиве театра в 2000–2001 гг. была проведена гастрольная «Акция мира» в ряде
театров Москвы, Волковском театре Ярославля. На фестивале российских
театров в г. Магнитогорске театр вошел в каталог лучших театров страны. В
репертуаре театра такие спектакли, как «Женитьба» Н.В. Гоголя, «Эй, кто-
нибудь» У. Сарояна, «Мизантроп» Э. Лабиша, «Сон, или Картинка в цветах»
М. Базоркина, «Закон отцов» И. Базоркина и др.
Важным событием, имевшим положительный резонанс в театральной
среде России, стало проведение в республике в 2004 г. научно-практической
конференции «Новые тенденции в театральном деле». В работе конференции
приняли участие многие представители ведущих театральных вузов России и
театров ЮФО. Театральное братство ЮФО собралось в молодой Республике
Ингушетия, консолидируя театральные коллективы ЮФО через общероссий-
ский театральный форум.
Ныне у театра обширный репертуар, большие планы. Ежегодно в лучшие
театральные вузы страны поступают выпускники школ Ингушетии, чтобы
вернуться на театральные площадки республики. О театральной жизни Ингу-
шетии можно узнать на страницах журнала «Южный театральный вестник».
В республике есть и Театр юного зрителя. В 1968 г. в Чечено-Ингушетии
в республиканском Театре кукол была создана ингушская труппа, где впервые
для самых маленьких зрителей играли спектакли на ингушском языке. В этот
период директором театра был выпускник Ленинградского института театра
музыки и кинематографии Б. Абадиев. В театре были три труппы: русская,
чеченская и ингушская. В репертуаре ингушской труппы были спектакли по
пьесе Б. Абадиева «Приключения Ибрагима», О. Тарковской «По щучьему
велению», Г. Гагиева «Пусть всегда будет солнце», В. Робано «Маленькая
фея». Театр гастролировал по всей республике, и каждый его спектакль был
праздником для детей. В 1994 г. в Ингушетии открылся Театр юного зрителя.
С первого дня в этом театре играли актеры ингушской труппы Чечено-Ингуш-
ского кукольного театра Л. Котиева, Л. Хадзиева, Д. Хаутиева и талантливые
молодые актеры М. Костоева, Р. Куштов и др. Сегодня их репертуар разнооб-
разен – это кукольные спектакли для детей и взрослых «Сестрица Аленушка
и братец Иванушка» И. Токмаковой, «Али-баба и разбойники» В. Маслова,
«Шапка шайтана» А. Гайсултанова, «Последний гусар» по мотивам поэзии
Дж. Яндиева, «Ничего не бойся, Зураб» С. Чахкиева, «Гамлет» В. Шекспира,
«Красивая как солнце» по мотивам ингушских легенд, преданий и сказаний.
Руководит этим замечательным коллективом М. Хадзиев.
Сегодня в репертуаре театров Ингушетии спектакли по пьесам ингушских
авторов и произведения мировой классики. Ежегодно в театры приходят вы-
пускники лучших театральных вузов страны. Театры принимают участие во
многих театральных фестивалях Северного Кавказа и России, а Театр юного
зрителя участвует в международных проектах.
397
 Ассоциацию театров юга России возглавляет внук писателя И. Базорки-
на, художественный руководитель Русского государственного музыкально-
драматического театра М. Базоркин.

ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОЕ ИСКУССТВО

У истоков профессионального изобразительного искусства ингушей стоя-

ли: Хаджи-Бекр Бачиевич Ахриев и Гази-Магомед Албастович Даурбеков.
Оба художника при создании своих полотен использовали разные техники:
карандаш, акварель, масло. При этом Х.-Б.Б. Ахриев акцентировал свое вни-
мание не только на исторических событиях того времени, реальным участни-
ком которых он был, но и делал наброски разрушенных башенных построек,
склепов, археологических предметов. Последнее, бесспорно, представляет
бесценный художественный, исторический и этнографический материал, де-
тально фиксирующий древнейшие ингушские памятники материальной и ду-
ховной культуры. Неслучайно на краевой конференции работников культуры
в 1925 г. было отмечено, что «товарищ Ахриев показал, как развивается те-
матика художественных произведений, начиная от изображения башен, быта
в горах, переходя к отражению все новых актуальных моментов и, наконец,
придя к отражению жизни колхозов» (Торшхоева, 1985).
Работы художника вызвали большой интерес на Олимпиаде искусств
горских народов края, которая состоялась в 1931 г. в Ростове-на-Дону. Ее
основная цель состояла в выявлении национальных талантов и определении
основных путей культурного развития кавказских республик. В выставке
принимали участие художники Северной Осетии, Ингушетии, Чечни, Даге-
стана, Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкесии. Пресса писала: «Во вре-
мя Олимпиады было организованное посещение изовыставки, на которой
преобладающее значение имели картины художника Ахриева. Творчество
Ахриева проделало большой путь от зарисовок башен до острого вскрытия
современных тем» (Тимская, 1931). В экспозиции были представлены рабо-
ты Х.-Б.Б. Ахриева «Совнарком Горской республики в горах в 1919 г.», «Бой
ингушей с деникинцами в 1919 г.», «Бой в селениях Сурхахи и Экажево»,
«Храм Тхаба-Ерды», «Моление на Столовой горе». Тематика этих работ сви-
детельствовала о сюжетном разнообразии творчества художника, охватываю-
щем два направления: историческое и фольклорно-этнографическое. Х.-Б.Б.
Ахриев прекрасно владел также техникой резьбы по камню, кости, дереву.
Однако до настоящего времени сохранились только некоторые его произве-
дения. Некоторые его работы в 1986 г. были переданы семьей Ахриевых в дар
Чечено-Ингушскому музею краеведения – нож для разрезания бумаги и во-
семь перламутровых пуговиц с изображением лица ингушки. К сожалению, в
период военных действий в Чечне все безвозвратно погибло.
Тематическая направленность заложенная Х.-Б.Б. Ахриевым, получила
дальнейшее развитие в творчестве Г.-М.А. Даурбекова. Одним из значимых
произведений начинающего художника стала дипломная работа «Горцы в
засаде», отображающая эпизод истории Гражданской войны на Северном
Кавказе (Тумгоева, 2006. С. 20). Мастер работал в различных жанрах, но наи-
более ярко его талант раскрылся при написании портретов и пейзажей.
398
Первый профессиональный художник
Ингушетии Х.-Б.Б. Ахриев (1895–1937)
Место съемки, дата? Нет сведений
Личный архив М.М. Картоева

Впервые работы Г.-М.А. Даурбе-

кова были представлены на Первой
Олимпиаде искусств горских народов
края. В 1931 г. он поступает работать
в Ингушский музей г. Владикавказа,
где серьезно увлекается этнографией.
Художником была сделана серия эс-
кизов однотонных и цветных войлоч-
ных ковров ручной работы, эскизы
предметов быта, орудий труда, видов
одежды, басонных изделий ингуш-
ских мастериц, зарисовки памятни-
ков материальной культуры: склепов,
святилищ, храмов, башен.
Г.-М.А. Даурбеков проявил себя в
книжной графике, скульптуре и пла-
катной живописи. Им были созданы
иллюстрации к повести Л.Н. Толстого «Хаджи-Мурат», (50 графических
рисунков), в 1954 г. – к роману Д. Дефо «Робинзон Крузо», а также к школь-
ным учебникам, выходившим в Ингушетии до 1944 г. В годы депортации
Г.-М.А. Даурбеков продолжил свою творческую деятельность в Казахстане
в качестве театрального художника, создав декорации к пьесам В. Шекспира
«Ромео и Джульетта», Ф. Шиллера
«Коварство и любовь», М. Горького
«Зыковы», Б. Лавренева «За тех, кто
в море». По возвращении на родину
он работал в краеведческом музее
в Грозном. В апреле 1971 г. принял
участие в выставке художественного
творчества автономных республик
РСФСР в Москве. Единственная
выставка художественных работ
Г.-М.А. Даурбекова состоялась в
залах Чечено-Ингушского респуб-
ликанского краеведческого музея
24 марта 1984 г. В экспозицию во-
шли более 80 работ, выполненных
акварелью, тушью, масляными крас-
ками, рисунки цветным и простым
карандашами. Указом Президента

Художник Г.-М.А. Даурбеков (1904–1976)

Место съемки, дата? Нет сведений
Личный архив Х.М. Акиевойs

399
 Х.А. Акиев (1942–2007). Автопортрет
Холст, масло
1978 г.
Личный архив Х.М. Акиевой

Республики Ингушетия от 18 мая

2005 г. Гази-Магомед Албастович
Даурбеков награжден орденом
«За заслуги» (посмертно).
Таким образом, будучи ре-
альными участниками эпохаль-
ных событий в истории России,
первые профессиональные ин-
гушские художники Х.-Б. Ахри-
ев и Г.-М. Даурбеков пытались
охватить в своем творчестве весь
спектр проблем народной жизни.
Пробуя себя в разной технике,
они работали в реалистической
манере, которая в большей степе-
ни соответствовала революцион-
ному духу и периоду становления
советской власти.
Характерная черта ингушско-
го изобразительного искусства
состоит в том, что параллельно с профессиональной живописью художники-
«наивы» выражали себя на уровне интуиций и ощущений. К числу наиболее
известных следует отнести А. Хашагульгова, Х. Акиева, И. Барханоева, А.
Базоркину. Новое поколение художников, «дети» депортированного народа,
не имевшие базового художественного образования, пришли в искусство раз-
ными путями: А. Хашагульгов – как профессиональный поэт; Х. Акиев – как
историк, И. Барханоев – милиционер, А. Базоркина – медсестра.
Живопись А. Хашагульгова посвящена теме Родины. Работая в жанре
пейзажа, он синтезирует в творчестве поэзию слова с гармонией цветовой
палитры. Образное видение художника, пропущенное через призму мифо-
поэтической эстетики, «оприроднено» настолько, что чувственная сторона
живописи достигает своего апофеоза.
Х.А. Акиев в своем творчестве сумел найти гармоничное сочетание на-
циональных традиций с основными канонами изобразительного искусства.
Реалистическое направление в его творчестве перекликается с элементами
романтизма. Однако, как сам он признавался, главным жанром для него был
портрет. Его произведения отличаются глубоко индивидуальным видением
духовного мира изображаемой личности («Осман», «Чах Ахриев», «Порт-
рет друга И.А. Лернера», «Служба», «Плакальщица», «Портрет Муссы Ас-
хабова»). В 1967 г. на всесоюзной выставке самодеятельных художников
в г. Москве живописное полотно «Письмо сына» получило первое место и
экспонировалось в разных городах Советского Союза. В картинах Х.А. Акие-
ва доминирует историческая достоверность факта и этнографическая напол-
400
ненность, отражающие традиции и обычаи ингушского народа, что позволя-
ет утверждать, что «произведение художника …действительно значимо для
людей, для жизни общества, т.е. когда оно способствует обогащению опыта
человека, класса, общества, развитию его творческих способностей» (Плиев,
1990. С. 103). В целом деятельность Х.А. Акиева «неординарная страница
истории изобразительного искусства ингушского народа» (Евлоева, 2003).
Особняком в ряду художников-наивов стоят картины И.А. Барханоева, ра-
ботавшего в сюрреалистической манере («Сон Рузанны или Старик и море»,
«Канал», «Зима в горах», «Розовые горы», «Арба», «Одинокая сосна» и др.).
Полотна И. Барханоева «говорят» простым языком, он «мастер, творящий
для своего народа, народный художник, искусство которого дорого и понятно
каждому» (Барханоева, 2002. С. 5).
И.А. Барханоеву присвоено звание «Народный художник Республики
Ингушетия». В 1995 г. он открыл свою художественную мастерскую, на базе
которой работает школа живописи для детей-инвалидов. Гуманистическим
идеям не суждено было осуществиться в полном объеме, жизнь художника
безвременно оборвалась 24 июня 2002 г.
Любовью к поэзии дышат картины А. Базоркиной. Работая в жанре пей-
зажа, художница создала целую галерею прекрасных живописных произведе-
ний. «Картины А. Базоркиной – это взгляд на природу изнутри, на звучащую
музыку камней» (Дзарахова, 2005. С. 7).
Отличительная особенность творчества этих художников заключается в
особенном осознании окружающего мира, который ощущается автором как
реальность, в которой он сам существует. Главный импульс наивного творче-
ства – это стремление передать свои идеи о вещи, человеке, мире, отразить
наиболее важные моменты в потоке жизни. Именно этот пласт в живописи
считается наиболее ценной частью весьма разнообразного в своих проявле-
ниях художественного искусства.
В 1960–1970-е годы сформировалось новое поколение художников:
М.М. Полонкоев, Д.О. Оздоев, З.А. Эсмурзиев, И.М. Аушев, Б.Ш. Сагов,
А.Х. Даурбекова, Б.Х. Даурбеков, Х.-А.А-С. Имагожев, М.Я. Мартазанов. До-
минирующим стилевым направлением является реализм, романтизм с инди-
видуальной интерпретацией мастера. Параллельно идет процесс апробации
себя в модернизме, авангардизме, импрессионизме.
Особый вклад в развитие изобразительного искусства Ингушетии внес
художник и скульптор М.М. Полонкоев. Опираясь в своем творчестве на тра-
диции восточной миниатюры, а также аккумулируя опыт народных умельцев,
он конструирует свои произведения в разных жанрах самой широкой тема-
тической направленности: сюжетно-тематические полотна на исторические
и современные темы соседствуют с пейзажами родного края, портретами и
натюрмортами. В целом для работ мастера характерна экспрессивность, мно-
гофигурность, романтика, переходящая порой в фантастичность.
Особенность живописи М.М. Полонкоева состоит в том, что она ужи-
вается с монументальным и декоративно-прикладным искусством, которые
взаимопроникают и взаимодействуют друг с другом. Тонкая техническая
манера наложения красочного слоя, поиск выразительных средств привели
художника к опыту средневековой восточной миниатюры, который творчески
переработан им (Акиев, 1984).
401
Д.О. Оздоев. Реконструкция древнего ингушского штандарта
Назрановский район, г. Карабулак
Фото Б.М. Коригова, 2013 г.

Народный художник Республики Ингушетия Д.О. Оздоев

г. Санкт-Петербург, 2013 г.
Личный архив М.С.-Г. Албогачиевой, 2013 г.

402
 Несколько особняком стоят живописные полотна Д.О. Оздоева. Он много
работает в поисках достоверной передачи сюжета картины, цветовой гаммы,
в произведениях искусства эпохи Ренессанса черпает многие творческие идеи
и вкладывает в свои «подражания» старым мастерам новое, современное со-
держание. В своих произведениях через классику он вышел на национальные
корни, на народный эпос.
Живописные полотна З.А. Эсмурзиева богаты цветовой гаммой, что уси-
ливает внимание к композиции, подталкивая к философским размышлениям,
а это в свою очередь позволяет выявить прелесть обыденного, значительность
повседневного.
Максимальная погруженность в ингушскую этнику характерна для твор-
чества художника Х.-А.А.-С. Имагожева, который акцентирует внимание
на мифологии ингушского народа и обращается к героям нартского эпоса.
В художественном освоении исторической темы Х.-А. Имагожеву свойствен
археолого-этнографический подход, а главной темой его картин является
проникновение в тайны древности, вечная борьба земного и небесного (Тум-
гоева, 2006. С. 27).
Привлекают внимание своеобразием композиционного ракурса и цвето-
вой гаммы полотна И.М. Аушева, который в своем творчестве отражает кано-
ны ингушской профессиональной живописи. Художнику интересен пейзаж,
художественная обработка камня.
Не изменяет классическим традициям искусства в выборе стилевых и
жанровых предпочтений художник Б.Ш. Сагов. Такие полотна, как «Назрань.
Выселение», «Галашки. Выселение», «Совет старейшин» – написаны в реа-
листическом стиле, отражают историю ингушского народа: его традиции,
обычаи и ценностные ориентиры.
Большой интерес представляют произведения М.Я. Мартазанова. Работая
в разных стилевых направлениях (Мой край», «Башни», «Видение», «Казбек»,
«Терек», «Озеро Байкал», «Маки», «Ваза с цветами»), он сумел охватить и
реализовать широкий диапазон стилей и жанров, но при этом сохранил свое
творческое видение, используя присущие только ему технические приемы.
Интересы Р.А. Эльдиева творчески выражены в живописи и скульптуре
малой формы. Мастерски обрабатывая дерево, он делает фигурки, типажи
горцев-ингушей, обращается к животному миру. В живописи Р.А. Эльдиев
предпочитает пейзаж, используя мягкую цветовую палитру. С 1995 г. он
принимает активное участие в выставках республиканского и регионального
характера.
Таким образом, в историческом развитии изобразительное искусство
Ингушетии прошло несколько периодов и охватывает все стилевые жанро-
вые направления. При этом, несмотря на исторические перипетии, по сути
нивелировавшие формировавшиеся культурные пласты, ингушскому народу
удалось сохранить и транслировать этико-эстетические ценности и художест-
венный опыт освоения действительности.
Самобытно представлена ингушская живопись за рубежом. Так, к числу
довольно известных художников следует отнести Д.М. Ахриева и А.Ю. Чах-
киева, которые в настоящее время живут и работают в США. Оба они учились
в Санкт-Петербургской Академии художеств им. И.Е. Репина. Для них харак-
терны пейзажные и портретные работы, написанные в реалистической мане-
403
ре. Художник М.Б. Хамхоев живет и работает в Австрии. Окончив в 1993 г.
художественно-графический факультет Чечено-Ингушского педагогического
института, с 1995 г. принимает активное участие в выставках республикан-
ского и регионального характера. Так, живописное полотно М.Б. Хамхоева на
выставке «Золотая осень Ингушетии» в 1997 г. в Москве привлекла всеобщее
внимание своеобразием красочного слоя и композицией. Стилистическая
особенность ингушских художников, живущих и работающих за рубежом –
познание эстетического и художественного вкуса народа.
Современное творчество в Ингушетии представлено работами художни-
ков М.  Эсмурзиевой, Е. Гайтукиевой, А.М. Полонкоева, З.М. Полонкоева,
И.М. Полонкоева, А.Х. Даурбековой, Б.Х. Даурбековым, М. Акиевой, Т. Код-
зоевой, М. Хамхоевой, З. Илиевой, И. Гадиева и др. Современные художники
не ограничивают свои творческие поиски одним направлением, пробуя силы
в новых стилях и жанрах. Им предстоит переосмыслить достижения масте-
ров прошлого и сформировать свои взгляды на роль и значение избранного
ими пути.
Ингушские художники продолжают традиции реалистической живописи
XIХ–ХХ вв. Импровизация сюжета, поиск индивидуального видения цветовой
гаммы, попытки сочетания современных реалий с традиционной ингушской
культурой лишний раз подтверждают сохранение традиций и поступательное
развитие ингушского изобразительного искусства.

Музыкальное искусство и хореография

Музыкальное искусство
С незапамятных времен ингуши владели искусством создания и исполне-
ния песен. Музыка звучала на праздниках, свадьбах, во время повседневных
застолий, в дороге и за работой. Органическую часть музыкальной культуры
народа составляла обрядовая музыка, связанная с календарными праздника-
ми и важными вехами в жизни человека – свадьбой и похоронами. В народе
любили лирические, трудовые и колыбельные песни.
Мелодии для слушания (ладуха ашараш) исполнялись без текста. Эти
мелодии звучали в минорной тональности, навевая грусть, раздумья, мыс-
ли о нелегкой жизни. Своей искренностью они вызывали ответные эмоции,
повышали жизненный тонус, успокаивали. Танцевальные мелодии (халхара
ашараш) отличались разнообразием. Почти каждое селение имело свою ме-
лодию лезгинки: Джейрахская, Назрановская, Базоркинская и др. Называли
мелодию лезгинки именами видных гармонистов и танцоров: «Танцевальная
мелодия в исполнении Касрат» (Касрат халхар йиша»), «Музыка в испол-
нении Айшет – дочери Уми» (Уми Айшет халхар йиша), «Лезгинка Шамсу-
дина» (Шамсудинна халхара йиша), «Песня, исполненная Идрисом» (Идрис
даьккха илли) и др.
Многообразие жанров песенной культуры демонстрируют колыбельные и
свадебные песни, песни-заговоры лекарей, плачи-причитания (белхамаш) и др.
О развитии музыкального искусства у ингушей говорит многообразие
музыкальных инструментов, известных в прошлом: бубен (жиргIа), волынка
(паьшк), шарманка (тIаьраска), зурна (зурма), барабан (фата), продолгова-
404
 Народные музыкальные инструменты
1–3, 5, 6 – трехструнный музыкальный инструмент дахчан пандар;
4, 5 – ингушская скрипка Iад хьокха пандар
Начало XX в.
Личный архив З.М.-Т. Дзараховой

тый походный барабан (биргIа), щипковый двух- или трехструнный инст-

румент (дахчан пандар, гармошка (каьхат пандар), смычковый инструмент
чондыргь, инструмент «двенадцать сладких струн» (шийта мерз), свирель
(шедалг, йилгIа) флейта (шеда), флейта из патиссона (шаьмали), зурна из
тыквы (ябакх зурма), свисток (шок-локхарг) и др. (ПМА, 2011). Фольклорные
источники говорят о музыкальных инструментах, на которых в древности
играли предки ингушей. К примеру, эпический герой Колой-кант сделал из
бедренной кости козленка зурну и на ней исполнил свою мелодию. Ее до сих
пор знают в народе как «Мелодию Колой-канта» (в 1960-к годы песенник
Умар Димаев включил ее в свой репертуар как «Песнь чабана»). Из тростника
и кости изготавливались инструменты, ставшие прототипами современных
духовых инструментов.
Струнные инструменты создавали мастера, владевшие знаниями народ-
ных мелодий, особенностей природных материалов животного и раститель-
ного происхождения, их акустических свойств. Музыкальные инструменты
применялись для исполнения наигрышей и сопровождения пения и танцев.
Этнографический материал показывает, что смычковые инструменты были
особенно распространенными. Был известен также смычковый инструмент
наподобие виолончели (Iад хьокх пондар) (Цолоева, 1990).
405
 Особой популярностью пользовались народные исполнители (илланчи),
рассказывающие под музыку героические сказания. В народе ценили их игру
на музыкальном инструменте, красивый голос (хоза оаза), высокий голос
(лакх оаза). Аккомпанируя себе, исполнитель импровизировал, пел о жизни,
об исторических событиях, о выдающихся личностях.
В конце ХIХ в. в народе славились имена таких исполнителей как Осман
Барахоев (с. Барах), Хамид Богатырев (с. Эгикал), Джахар Дзарахов (с. Фал-
хан), Заам и Тотарч Мерешковы (с. Ангушт), Эсмурза Куриев (с. Нясаре) и др.
Они могли быть охотниками, земледельцами, ремесленниками и при этом ма-
стерски умели играть на том или ином музыкальном инструменте. Об одном
из охотников пишет В. Виноградов: в с. Эгикал в могильнике рядом с «гробом
лежал деревянный музыкальный струнный инструмент типа дойчик-пандур.
Оказывается, мужчина был еще и музыкантом, исполнителем старинных пе-
сен… На обратной стороне дойчик-пандура сделан резной рисунок линейного
типа, изображающий охоту на оленя» (Виноградов, 1966. С. 72). Сохранились
аудиозаписи ингушских военных маршей, которые исполнял на флейте один
из участников Ингушского полка Дикой Дивизии Тутал Элзбаков.
Под музыку исполнялись песни-эпосы, устраивали танцы. Со временем
смычковые инструменты были вытеснены инструментом с более ярким и
сильным звучанием  – гармоникой. Чаще на ней играли девушки. На празд-
ничных встречах молодежи звучали задорные мелодии и песни.
Народные певцы играли значимую роль в сохранении традиций и обы-
чаев народа. Народные песни прославляли гостеприимство и куначество,
уважение к старшим и почитание женщины, заботу о детях. В песнях можно
было слышать оценки поступков людей. Писали эти мелодии простые люди,
без специального образования.
Большую популярность имели песни-диалоги юноши и девушки (ЙоIои
е зIамигача сагои даьха иллеш), исполнявшиеся во время ловзар (игрища):
«Девушка-княжна и вдовий сын» (Аьлан йоIи е жерочун воIи), «Песня сестры
семерых братьев и вдовьего сына» (ВорхI веший йишийи е, жерочун воIийи
илли), «Песня юноши и девушки во время ловзара» (ЙоIои е зIамигача сагои
ловзарга даьккха илли) и др. Особенностью этого жанра была художественная
эмоциональность. Песни слагали в честь мужественных и лихих юношей.
Девушки в основном пели о любви о тоске по любимому. Воспитанные в
глубокой сдержанности и в рамках традиционного этикета, девушки только в
песнях могли излить свою душу.
Имена девушек, играющих на гармонике, становились известными в селе
и обществе. Их игру помнили даже спустя многие годы. Это Раиса Ужахова,
Ляля и Заида Мальсаговы, Аминат Нальгиева, Касрат Хашиева и многие дру-
гие. Нередко они сами сочиняли также слова и мелодии песен.
В 1994 г. Зара Шадыжева, заслуженный деятель культуры РИ, издала
сборник «Ингушские мелодии», в который вошли собранные его произведе-
ния выше названных авторов.
В ингушской песенной традиции многоголосое хоровое исполнение
сочетается с сольным исполнением. Хоровое исполнение создавало впечат-
ление раскатистого эха в горах и гармонии мира, в котором издревле жили
горцы. Песенная культура как живая струна реагировала на изменения, про-
исходившие в культуре народа в связи с принятием ислама. Некоторая часть
406
народных песен к концу ХIХ в. стала обретать религиозную направленность.
Героические песни с могучими яркими образами стали сменяться «зикрами»
и «назмами» (религиозные песнопения) (Мальсагов Д.Д., 1998. С. 15).
В конце ХIХ – начале ХХ в. ряд исследователей стали проявлять интерес
к музыкальной культуре ингушского народа. Впервые ингушские песни на
ингушском языке были записаны М.Э. Джабагиевым в конце XIX  – начале
XX в. при помощи созданного им ингушского алфавита на основе латинской
графики. Они были опубликованы в различных изданиях, самым значитель-
ным из которых является сборник “Ингушские народные тексты” (Париж,
1935) на ингушском и французском языках (в переводе Ж. Дюмезиля). Ин-
гушские песни записал в начале ХХ в. Ф.И. Горепекин при помощи разрабо-
танного им самим алфавита. В 1932 г. в Орджоникидзе вышел в свет сборник
Д. Измайлова «Ингушские песни».
Долгое время исследователи записывали только тексты ингушских песен,
а мелодии по-прежнему оставались неизученными. Назымаш (религиозные
песнопения) в исполнении Асламбека Солтиева и Белана-муллы Оздоева,
записанные в 1910 г., были обнаружены в архивах г. Москвы краеведом Б. Га-
зиковым. Мелодии и песни ингушей изучали А.П. Митрофанов, Г. Мепурнов,
Н. Речменский, Ч. Колесников и др. Более 25 лет посвятил изучению ингуш-
ской музыки композитор Н.С. Речменский (1965а. С. 11).
Материалы, собранные им, вошли в сборники образцов народного твор-
чества. Двадцать старинных и современных мелодий с сохранением народ-
ной гармонии вошли в сборник произведений под названием «Чеченские и
Ингушские народные мелодии для фортепиано в 2 руки». Шестьдесят шесть
мелодий и танцев, записанных, Н. Речменским, композиторами Е. Колеснико-
вым, А. Халебским и С. Цугаевым вошли в сборник «Чеченские и Ингушские
народные мелодии и песни».
Большую работу по сбору и записи музыкального творчества народов
провела музыкально-этнографическая комиссия, созданная в начале ХХ в.
при Московском государственном университете. Из материалов комиссии для
ингушской песенной культуры интерес представляют записанные Д.И. Ара-
кишвили цова-тушинские песни, в числе которых была похоронная песня
«Дала», опубликованная в 1940 г.
Значительной является роль композитора А.П. Митрофанова в исследо-
вании музыкально-песенного творчества ингушей. В 1932 г. он совершил
экспедицию в горную Ингушетию и записал мелодии и песни в ряде сел. В
ауле Эгикал в исполнении Буни Хидирова, Лом-Али Аушева и Сулеймана
Гарсова  – песни «Вот идет красивый Сулейман», «Колыбельная», «Пасту-
шья», «Свадебная»; в Шоане  – мелодии, сыгранные на чондырге Бердом
Хаутиевым; в с. Салги  – мелодии Белана Эльжаркиева и песню «Девушки»
в исполнении Фатимы Марзиевой. А.П. Митрофанову удалось записать «на-
зым» и «зикры» (религиозные песнопения) в исполнении известных в округе
солистов Ахмеда, Аюба и Мурзабека Евкуровых из с. Ольгети. Им же была
записана песня «Мохк бахьан латар» (Борьба за Родину) в исполнении ин-
гушского художника Г.-М. Даурбекова. Им были обмерены и сфотографи-
рованы все ингушские музыкальные инструменты, изучены их строй и зву-
коряды, было фонографически записано 26 ингушских образцов народного
песнотворчества. В августе 1932 г. в Ингушском Научно-исследовательском
407
институте, на основе собранного материала, Митрофановым был сделан до-
клад на тему «Музыкальное искусство ингушского народа». Самым важным
трудом А.П. Митрофанова является работа «Музыкально-песенное творчест-
во горцев Северного Кавказа» (ГАСК. Ф. 260. Оп. 1. Д. 47), где есть раздел об
ингушском музыкально-песенном творчестве.
Значительный вклад в развитие музыкальной культуры народа внес
Г.Х. Мепурнов. Собранные и обработанные им произведения вышли в свет
под названием «Песни Чечено-Ингушетии» (Мепурнов, 1936). В том же году
под его руководством был создан ансамбль народных инструментов. Т.Х. Ме-
пурнов был композитором и дирижером, собирал народные мелодии, обраба-
тывал их художественно и перекладывал на ноты для фортепиано и оркестра.
Народные мелодии в исполнении созданного им оркестра зазвучали на высо-
ком профессиональном уровне. Сохранилась оркестровая запись ингушской
лезгинки, сделанная в 1939 г.
В 1930–1940-е годы среди ингушей были известные профессиональные
музыканты. Это З. Чабиева – оперная певица, исполнявшая свои произведе-
ния на сценах г. Владикавказа, Х. Мальсагова, виртуозно игравшая на арфе
в Бакинской консерватории в 1930-е годы, и др. Часто исполняемой и из-
вестной в народе была песня «Мы есть, мы мужеству верны» (Вей дице, вей
кьанти дице).
Тексты песен продолжают собирать и исследовать в 1940-е годы Х. Му-
талиев и X. Осмиев (Грозный, 1940), об ингушских песнях писал Л. Семенов
(Изв. ЧИНИИЯЛ, 1959) и другие исследователи.
В депортации в народе берегли песни и мелодии. Сердца людей пере-
полнялись от волнующих мелодий родного народа, которые исполнялись на
встречах, свадьбах и других мероприятиях. Появился целый ряд песен и ме-
лодий, в которых выражалась скорбь и тоска по родине.
После возвращения из депортации начался новый этап развития профес-
сионального музыкального искусства народа. Известными именами в музы-
кальном искусстве того времени были А. Халебский, А. Хамхоев, У. Димаев,
И. Цицкиев, Р. Евлоева, Р. Паскаев, А. Димаев и др. Народные мелодии и
песни известных композиторов и музыкантов вошли в книгу «Чеченские и
ингушские народные мелодии и песни» (Речменский, 1962), в монографию
«Народная музыка Чечено-Ингушетии» (Народная музыка, 1976).
Мастером игры на различных музыкальных инструментах был И. Циц-
киев. отличалось Он играл на скрипке, балалайке, домбре, флейте, рояле.
В репертуаре его были песни: «Песня о луне», «Лоли», «Мелодия Кодзоева»,
«Бисархой», «Песня чондыргь», «Ингушская лезгинка», «Назрановская лез-
гинка», «Танец Муртаз-Али», «Айша», «Танец села Базоркино» и др.
Он был солистом при хоровом исполнении религиозных песнопений.
В Казахстане он ездил по городам и селам и, исполняя ингушские мелодии,
вдохновлял соотечественников, поддерживал их веру в возвращение домой.
Выпускница Ленинградской и Московской консерваторий М. Яндиева
долгие годы являлась руководителем государственного симфонического ор-
кестра и ректором Музыкальной Академии Парагвая. Более 10 лет она жила
в Южной Америки, где успешно совмещала концертную деятельность с пре-
подаванием в университете. Сегодня она воспитывает юных музыкантов в
Ингушетии.
408
Народная артистка Российской федерации
Р. Евлоева
г. Назрань
Фото З.М.-Т. Дзараховой, 2008 г.

М.Х. Хашагульгова, окон-
чившая Грозненское Республи-
канское музыкальное училище,
провела огромную работу по
сбору музыкального фольклора
ингушей, записала более 300
ингушских мелодий и песен
лирических и эпических, танце-
вальных и хоровых, веселых и
унылых. В их числе мелодия и
песня Ш.Д. Дахкильговой, напи-
санные ею в товарном вагоне, в
дни трагической депортации на-
рода в 1944 г.
Жемчужиной музыкального
богатства народа называют Р.
Евлоеву. Она с успехом пишет
романсы, танцевальные мелодии,
лирические песни, виртуозно
играет на гармони, обучает тан-
цам юношей и девушек. В начале
1980-х годов Р. Евлоева открыла в Музыкальной школе класс национальной
гармоники, создала ансамбль гармонисток «Сата», который и не раз стано-
вился лауреатом различных конкурсов.
Ф.М. Шадыжева  – заслуженный учитель РФ, заслуженный деятель ис-
кусств РИ, член Союза композиторов РФ, лауреат многих международных
конкурсов и фестивалей. Она воспитала не одно поколение музыкантов
Ингушетии. В числе ее произведений особое место занимают «Ингушские
детские песни» (Берашта лаьрх1а) (фортепиано), сборники «Старинные ин-
гушские мелодии» (Къаьнара г1алг1ай ашараш), сборник песен на русском
языке “Ингушка я” и др.
З. Базоркин, окончив Институт им. Гнесиных и Московскую консерва-
торию им. П. Чайковского, работал в Мариинском театре оперы и балета, с
1976 г. – в Самарской Академии искусств, неоднократно представлял оперную
культуру России в театрах Вены, в Старозагорском оперном театре Болгарии,
во многих городах Германии, в том числе в Берлинском оперном театре, в
Штутгарте. Сейчас, Народный артист РИ З.И. Базоркин является ведущим
актером Самарского театра оперы и балета.
Значимый в клад в песенное искусство ингушей внесли выпускники Тби-
лисской консерватории  – М. Ужахов и З. Кодзоева. М.  Ужахов работал со-
листом филармонии, был музыкальным руководителем ансамбля «Илли», он
является исполнителем первого гимна Ингушетии, который зазвучал в 1993 г.
в Республике Ингушетия. З. Кодзоева стала известной оперной певицей.
409
 Народный певец М.У. Ужахов
г. Грозный. 1984 г.
Личный архив М. С.-Г. Албогачиевой

Нельзя не отметить и творче-

скую деятельность выпускника
Института искусств во Владиво-
стоке А. Оздоева. Весомый вклад
в песенное искусство народа
внес композитор, поэт и певец
Т. Дзейтов творческий путь ко-
торого начался со школьного во-
кального ансамбля "Эдельвейс".
С начала 1993 г. по 2004 г. он  –
композитор и солист культурного
центра «Лоам» при постоянном
представительстве Республики
Ингушетия при Президенте Рос-
сийской Федерации. С 2005 г.
Т. Дзейтов стал директором и
художественным руководителем
государственного учреждения
«Культурно-технический центр»,
создал популярную в респуб-
лике вокально-инструментальную группу «Город Солнца». В своей работе
Т.М.-Г. Дзейтов активно использует и творчески перерабатывает ингуш-
ский национальный музыкальный и песенный фольклор, стихи ингушских
поэтов.
Л.Б. Шишха́нова с 1972 г. является солисткой-органисткой Ярославской
филармонии с 2001 г. – преподавателем кафедры органа и клавесина Москов-
ской консерватории. Г. Клименко, окончив Орджоникидзевское музыкальное
училище и Астраханскую государственную консерваторию, воспитала не
одно поколение музыкантов Ингушетии. Астраханскую консерваторию по
классу фортепиано окончила пианистка А.Т. Мальсагова. Гордостью Ингу-
шетии является талантливая юная арфистка А.А. Колоева, студентка Санкт-
Петербурской консерватории им. Римского-Корсакова по классу арфы (педа-
гог А. Макарова), лауреат многих международных конкурсов.
В музыкальную культуру народа значительный вклад вносит Государ-
ственная филармония им. А. Хамхоева, созданная в 1993 г. Главным дириже-
ром оркестра является народный артист РИ О. Имагожев. В филармонии соз-
даны такие коллективы, как «Оркестр народных инструментов», женская и
мужская вокальные группы, Ансамбль народного танца «Эрзи», религиозно-
духовная группа «Назым», «Казачий хор», имеются отдельные исполнители.
Своей главной задачей со дня своего создания Государственная филармония
видела сохранение культуры ингушей, понесшей колоссальный урон в драма-
тические периоды жизни народа.
Неоднократно дипломами и наградами республиканских и международ-
ных форумов был отмечен коллектив «Казачьего хора» ст. Нестеровской, чьи
410
Первая ингушка-арфистка А.А. Колоева
г. Санкт-Петербург
Фото Р.А. Джалил-Ходжа, 2013 г.

самобытные и колоритные пес-

ни не оставляют равнодушным
никого. «Казачий хор» имеет
важное значение для сохранения
музыкальной культуры славян-
ских народов, проживающих на
территории Ингушетии. Многие
годы этот коллектив является
постоянным участником респуб-
ликанских мероприятий и народ-
ных гуляний, знакомит публику с
казачьим фольклором. Художест-
венным руководителем хора яв-
ляется заслуженная артистка РИ
З. Аушева.
Большой интерес у зрителей
вызывает исполнительское ма-
стерство религиозно-духовной
группы «Назым». Песни старей-
шин всегда с восторгом принима-
ют зрители. Этот творческий кол-
лектив стал своего рода визитной
карточкой культурной жизни республики. Группа, возглавляемая Заслужен-
ным работником культуры РИ Х. Ожиговым, участвует практически во всех
значительных культурных мероприятиях республики, выезжает на фестива-
ли и другие культурные мероприятия в регионы России, страны ближнего и
дальнего зарубежья.
Важное место в сфере культуры и искусства Республики Ингушетия за-
нимают образовательные учреждения: Государственный колледж искусств,
“Студия искусств” РИ, ГУ «Культурно-технический центр», ГУ «Студия эст-
рады». “Студия искусств” организована и возглавляется З.М. Долаковой, вы-
пускницей Ростовской консерватории им. Рахманинова по классу фортепиано,
заслуженным работником культуры и заслуженным деятелем культуры РИ.
В Студии искусств функционируют отделения: «Фортепиано. Композиция»,
«Гитара», «Музыкальный театр», «Хореография». География выступлений
“студийцев” охватывает Италию, Финляндию, Австрию, Францию, Турцию
и др. страны. За сравнительно короткий период Студия искусств добилась
значительных успехов в развитии юных дарований.
ГУ «Студия эстрады», созданная в 2004 г., занимается развитием эст-
радного жанра и поддержкой вокально-исполнительского искусства. Еже-
годно Студия проводит Республиканский фестиваль-конкурс вокалистов
«Молодые голоса Ингушетии» с целью выявления одаренной творческой
молодежи республики. Директором Студии эстрады является А.Х.  Зу-
рабов.
411
 ГУ «Культурно-технический центр» создано в октябре 2005г. На базе
Центра действуют студии и творческие коллективы: класс фортепиано, класс
гитары, студия хореографии, класс вокала, студия звуко- и светорежиссуры,
видеостудия, вокально-инструментальный ансамбль «Город Солнца», дет-
ский вокально-инструментальный ансамбль. Директором Студии является
Народный артист РИ Т. М.-Г. Дзейтов. Музыкальной школой г. Назрань вот
уже 24 года руководит М.А. Медарова, кавалер ордена “За заслуги”, Заслу-
женный деятель искусств РИ, лауреат Русской академии культуры и науки.
Музыкальные учреждения республики выполняют важную роль в со-
хранении и передаче новым поколениям лучших национальных традиций,
пропаганде произведений классического искусства, профессионального и
фольклорного творчества, формировании и удовлетворении потребностей
населения в сценическом и музыкальном искусстве, создании высокоидей-
ных художественных произведений всех жанров искусства, способствующих
воспитанию молодежи и подрастающего поколения.

Хореография
Хореография – искусство, сочетающее в себе элементы старинной и на-
рождающейся танцевальной культуры. Своими корнями ингушское хореогра-
фическое искусство восходит к древности, когда ритуальные танцы еще не
представлялись искусством, а были частью практического действия, имев-
шего определенную цель. Искусствоведческое исследование хореографии
открывает этико-эстетические ценности танцевальных композиций. В танце
запечатлены особенности характера народа: мужественность, выносливость,
скромность. Языком танца помогая общаться: каждый жест и каждое движе-
ние имели определенное смысловое содержание. Посредством танца могли
выражать чувства, элементами танца – демонстрировать хозяйственную дея-
тельность человека, поведать о борьбе за правое дело.
Танец (халхар) всегда занимал важное место в культуре народа. К нему
обращались и в радости, и в горе. Танцы устраивали как для души, так и
для отдыха и развлечения (в случае приема гостя, после белхий, по случаю
рождения ребенка и т.д.). Основа народной хореографии – парный танец, ко-
торый базируется на ингушских этических нормах. В кругу одновременно
могла танцевать лишь одна пара. Парный танец  – это диалог, где общение
происходит на языке движений и взглядов.
Есть много свидетельств того, что ингушский танец покорял всех видев-
ших его  – гостей, ученых, правителей. По рассказам Т. Мальсагова, «царь
Николай II проезжал в Тифлис по Военно-Грузинской дороге. Ингуши, как
водится, устроили царской свите высокий прием. Устроили танцы ловзар.
В танце особо блеснула местная красавица Цица, исполнившая танец, играя
на гармошке. Царь был настолько восхищен увиденным, что с разрешения
супруги снял с ее пальца и подарил Цице кольцо удивительной красоты»
(ПМА 2012).
В ХVIII–ХIХ вв. были известны разные виды танцев: «Массовый круго-
вой танец мужчин», «Танец девушек», «Танец мальчиков», «Плавный танец»,
«Танец с кинжалами», «Боевые танцы ингушей», «Казбекский танец», «Мас-
совый круговой танец женщин» и др. (Куркиев, 1998).
412
 «Пляска же их начинается сперва всякого рода опасным прыганием, по-
том, когда уже сие многими плясунами было повторено, взявшись за руки,
поют в коротких и обрывистых словах и пляшут длинными рядами, иногда
делают круг, который то разрывают, то опять соединяют, и, наконец, оканчи-
вают таким же опасным прыганием, которым начали свою пляску», – писал
Я. Рейнеггс о круговом танце мужчин, который наблюдал в 80-е годы ХVIII в.
близ с. Ангушт (Рейнеггс, 1986. С. 26–35).
Традиционный ингушский танец раньше имел спокойный ритм. По расска-
зам стариков, танцы были медленнее, было позорно, если бляхи, свисающие
с кавказского ремешка, столкнутся и будут шуметь. Кроме того, проводили
состязания в танце, подвешивая к поясу определенное количество альчиков.
Танцоры постепенно ускоряли темп. Проигрывал тот, у кого альчики сталки-
вались» (ПМА, 2009).
Один из очевидцев писал: «Несколько прихорошеньких девушек, одетых
в длинные красные или желтые сорочки, ахалуки, подпоясанные ременны-
ми кушаками, по горскому обычаю, импровизировали в честь мою песню,
превознося мою храбрость, отвагу, меткость в стрельбе, ловкость в верховой
езде и т.п. После, под звуки балалайки и другого инструмента, по волосным
струнам коего играют смычком как на виолончели, три девушки показывали
мне образец своей живой, грациозной пляски, выделывая с необыкновенной
быстротой мелкие, частые па и становясь на кончики больших пальцев, как
наши балетные танцорки» (Куркиев, 1998). Не остался равнодушным к танцам
и И. Бларамберг: «Все зрители, сидящие в кругу, поют и под звуки каких-то
свирелей, волынки или флейты подзадоривают юных танцоров проявить их
силу и искусство; в то время все, кто хочет, выходят один за другим, исполняя
всевозможные движения и сальто-мортале. Когда все танцоры повторили те
же фортели под бурные аплодисменты собравшихся, они берутся за руки и,
танцуя, поют. Иногда они образуют один большой круг, который то расши-
ряется, то сужается, затем танец заканчивается теми же прыжками, которые
имели место ранее» (Бларамберг, 1992. С. 217). Сегодня эти танцы исполня-
ются в основном профессиональными творческими коллективами.
Хореографическое искусство ингушей  – это неисчерпаемый источник
художественной культуры народа. Синкопированная ритмика показывает
богатство ингушской музыки и танцев. Оригинальны национальные приемы
игры на гармонике: тремолированием выдержанных созвучий при помощи
мелких быстрых движений меха филигранной мелизматикой создают особое
звучание.
Ингушская хореография с особым искусством проявлялась на свадьбах,
которые называли «ловзар» (букв. игрище). «Ловзар» существовал и как от-
дельный социальный и духовный институт. Это было значительное зрели-
ще, состоявшее из джигитовки, скачек, песен, танцев. В танце проявляется
уважительное отношение к женщине. В современном обществе девушка
выходит в круг только по приглашению молодого человека, но в прошлые
времена девушка первой начинала танец и первой покидала круг. И только
после того, как она сделает три круга, выходил юноша. Народная мудрость
гласила, что мысли юноши устремлены к девушке, и то, что юноша входит
в танец только после того, как девушка сделает три круга, означает, что в
реальной жизни нужно преодолеть столько же этапов сватовства, прежде чем
413
иметь счастье разделить с избранницей судьбу. Направление девушки в танце
определяет юноша, меняя движение танца, что является имитацией жизни, в
которой «супружеская пара» проходит по жизни, и каждый в ней имеет роль,
определенную природой.
Быстро перебирая ногами, юноша описывал круги, прельщая ловкостью,
виртуозностью, неожиданно возникая перед ускользавшей всякий раз парт-
нершей. Признаком удали считалось и считается, когда юноша, сомкнув
пальцы за спиной девушки в танце, может обхватить талию, не прикасаясь к
ней, но в целом такой жест не вызывает симпатий публики. Если танцор пе-
рекрывает партнерше танцем все дороги, то по этикету ей следует танцевать
на месте. Находясь в танце рядом с партнером, девушке следовало опускать
руки, а взгляд останавливать на газырях его черкески. По мере ускорения
ритма, воздух разрывается криком: «Орстох!». В прошлом это сопровожда-
лось пальбой, порой стреляли и в землю под ноги танцующим. «Это скорей
северокавказский обычай», – пишет об этом М. Агларов (2002. C. 184).
Сливаясь воедино, танцующая пара приводила в восторг зрителей изя-
ществом, грацией и вместе с тем страстностью движений. «Именно в этом
слиянии радости и веселья перед каждой девушкой и перед каждым юношей
открываются возможности показать себя с лучшей стороны, показать свое
мастерство, свой ум, свою воспитанность, а родителям и старшим порадо-
ваться достижениям молодежи. Здесь пробуждается у каждого стремление
быть лучше, красивее, достойнее...» (Танкиев, 1997б. С. 73). И только скром-
ность девушки, соответствующая прекрасному, должному в нравственном
облике ингушки, снова вводила партнера в уравновешенный танец.
Особое уважение и почтение вызывал танец старца, виртуозностью те-
лодвижений приводивший в восторг присутствующих. Такой танец все при-
ветствовали стоя. С не меньшим восторгом встречали танец почетного гостя
семьи.
Апофеозом ловзар был танец коня. Юноша в черкеске, опоясанный сереб-
ряным оружием, и конь в серебряной сбруе своим виртуозным мастерством
часто превосходили все ожидания. Конь гарцевал под звуки мелодии, которая
так и называлась: «мелодия, под которую кружат коня».
Народный танец ингушей – это не просто изящное и виртуозное испол-
нение, это еще и выражение традиций, характера народа. Плавные и краси-
вые движения девушек, строгость, скромность и вместе с тем грациозность,
стремительные движения юношей, их ловкость, сила и талант покоряли зри-
телей. В ингушских танцах привлекают не внешние трюки, а целомудрие,
элегантность, грация, благородство осанки, совершенство владения своей
пластикой, – писал Р. Нашхоев (Нашхоев, 1982).
Танец во все времена вдохновлял кавказцев, помогал не пасть духом и
защищать Отчизну, лезгинкой выражали протест в самые тяжелые минуты
жизни. Так было и в день трагедии народа – депортации. «Юноша, которого
солдаты подталкивали в вагон, вдруг стал неистово танцевать лезгинку, вы-
ражая протест. Все взоры обратились к нему и стали хлопать в такт. Улыбки
сквозь слезы появились на суровых лицах. Все видели неистовый, со слезами
на глазах, прощальный танец с Родиной» (ПМА, 2010). Кто это был? Имя его
осталось неизвестным. Это был дух народа, запечатленный в танце, перед
414
лицом безысходности. Лезгинкой провожали в советские годы молодых ребят
в армию и встречали гостей.
Народная хореография нашла свое воплощение в деятельности профес-
сиональных коллективов. Первые государственный коллектив танца ингушей
и чеченцев был создан в Чечено-Ингушской АССР накануне Великой Оте-
чественной войны. Депортация на время прервала поступательное развитие
танцевального искусства. Но и в эти годы ингуши помнили свои танцы и
мелодии, и они вдохновляли их. Так, в конце 1950-х годов г. Алма-Ате по
инициативе А. Мякиева, в будущем известного общественно-политического
деятеля, был создан Чечено-Ингушский ансамбль песни и танца. В него вхо-
дили А. Мякиев, С.-Г. Мальсагов, С. Мальсагов, Г. Вакалишев, А. Бадтиев, Р.
Нашхоев, А. Мальсагов, И. Индербиев, Б. Чахкиев и др., своим искусством
танца воодушевлявшие соотечественников. Руководителем ансамбля стал
З. Райбаев, казах, главный балетмейстер Государственного Академического
театра оперы и балета.
По возвращении на родину Государственный ансамбль танца «Вайнах»
начал свою работу в г. Грозный и вписал яркую страницу в историю куль-
туры народов Чечено-Ингушетии. Вначале он назывался «ансамблем песни
и танца». Руководителем его в 1968 г. стал талантливый балетмейстер, аба-
зин Г. Дзыба. С 1969 по 1994 г. художественным руководителем ансамбля
был Т. Элимбаев  – прекрасный организатор, умелый руководитель, автор
многих хореографических по-
становок. Именно он предло-
жил дать ансамблю название
«Вайнах». В этом ансамбле
«Вайнах» из ингушей в разные
годы танцевали М. Гапархоев,
который стал родоначальни-
ком ингушских танцевальных
коллективов, М. Дидигов  –
народный артист ЧИАССР и
КБССР, А. Могушков – заслу-
женный артист ЧИАСССР, Б.
Арчаков – искусный наездник
(позднее работал и в цирке, а
сейчас живет в США), Б. Га-
лаев, заслуженный артист РИ,
Л. Евлоева, заслуженный дея-
тель культуры РИ, М. Эсмур-
зиев, М. Зурабов, Л. Котиева и
др. Главным балетмейстером
был А. Мухаммедов, который

Заслуженная артистка Российской

федерации Т.Х. Яндиева
Республика Ингушетия, г. Назрань. 2000 г.
Пресс-служба администрации Главы
Республики Ингушетия

415
 Солист ансамбля «Ингушетия» Д. Богатырев
г. Санкт-Петербург. 2005 г.
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2010 г.

позднее создал в Ингушетии ансамбль «Таргим», концертмейстером – Р. Ев-

лоева.
В эти же годы стали возникать танцевальные коллективы в Ингуше-
тии. Одним из первых их организаторов был В.Н. Колосков, создавший ан-
самбль в Назрановском ДК с первых дней возвращения ингушей на Родину.
Вместе создавали первые танцевальные коллективы М. Гапархоев, Р. (К.)
Евлоева, их ученики – Б. Газдиев, Р. Кодзоев, А. Щадыжев и др. У истоков
ансамбля народного танца «Асса» стоял Народный артист РИ, хореограф
М. Гапархоев, посвятивший всю свою жизнь ингушской хореографии. Ан-
самбль танца «Эрзи» создавал хореограф, заслуженный деятель культуры
РИ Б. Газдиев.
416
 Признан в республике и за ее пределами Государственный ансамбль на-
родного танца «Ингушетия», своеобразная визитная карточка республики
и один из основных гастролирующих коллективов. Ансамбль побывал во
многих городах России и в зарубежных странах. Долгие годы его концерт-
мейстером была Р. Евлоева. Директором ансамбля является Заслуженный
деятель искусств РИ, Заслуженный работник культуры Республики Дагестан
М.-Б.Х. Досхоев, художественным руководителем  – Народный артист РИ
Р.М. Гадаборшев.
В 1998 г. Р. Евлоевой и А. Шадыжевым был создан Государственный
фольклорный ансамбль песни и танца «Магас», ставший лауреатом многих
фестивалей. Основные направления его деятельности – сохранение и пропа-
ганда национального фольклора, пропаганда народного хореографического и
песенного искусства. Сегодня Р. Евлоева создает новый ансамбль «Кавказ».
Детские ансамбли танца «Сунжа» ст. Орджоникидзевской и «Зори Ингуше-
тии» г. Малгобека покоряли публику Кавказа и стран ближнего и дальнего
зарубежья. Заслуженный артист Северной Осетии М.О. Сагов, заслуженные
деятели культуры РИ хореографы У. Гулиев, Э. Мержоева, А. Имагожев,
Ж. Богатырев и др. делятся искусством хореографии со своими учениками.
Хореография бережно хранит культуру народа, его музыкальное богат-
ство и самобытность.

МУЗЕЙНОЕ ДЕЛО

Музейное дело в крае зародилось в 1897 г. с открытием в столице Тер-

ской области – Владикавказе – Терского областного музея. Музей был открыт
в помещении Областного статистического комитета, а в 1907 г. переехал в
построенное для него здание. После революции, в 1918 г., музей перешел в
ведение Комиссариата народного просвещения и назывался Домом науки и
краеведения. В мае 1920 г. на базе музея с широким привлечением научных
сил был создан Северо-Кавказский институт краеведения, а сам он стал име-
новаться Государственным научным музеем г. Владикавказа и подчинялся
Музейному отделу Главнауки. С момента создания и до января 1928 г. этот
музей был одновременно музеем двух автономных областей  – Осетинской
и Ингушской (Пономарева, 1975. С.  8–9). В сборе музейных коллекций по-
могали внештатные сотрудники, которые участвовали в археологических и
этнографических экспедициях. Многие первые экспонаты и коллекции по
этнографии ингушского народа были собраны действительным и почетным
членом Терского областного статистического комитета Ф.И. Горепекиным
(Горепекин, 2006. С. 6).
Ингушский научный музей и научно-исследовательский институт нахо-
дились в одном здании. Постоянное сотрудничество этих двух научно-куль-
турных центров привело к высоким результатам научной и научно-просве-
тительской работы в самых разных направлениях. Изучение культурного
наследия прошлого и обращение его на пользу настоящего и будущего стало
главной целью и задачей обоих коллективов. Наличие среди работников Се-
веро-Кавказского института большого числа специалистов не могло не ска-
заться и на работе музея. «Одним из старейших сотрудников его (с 1921 г.)
417
был Леонид Петрович Семенов, который много сил отдал изучению истории.
В 1920-е годы им проводились экспедиции по обследованию Ингушетии в ар-
хеологическом и этнографическом плане» (Пономарева, 1975. С. 9). Хорошо
поставленная музейная работа стала приносить свои плоды: музей посетили
всемирно известный археолог А.М. Тальгрен, профессор Кембриджского
университета Е.Н. Миннз и многие другие исследователи древней истории
человечества (Плиева, 2010. С. 3).
После реорганизации Северо-Кавказского института краеведения в конце
1926 г. фонды научного музея 5 января 1928 г. были разделены: часть инсти-
тут увез в Ростов, где был создан краевой Музей горских народов Северного
Кавказа, часть была передана Ингушскому НИИ (археологические коллек-
ции, чучела, гербарии), третья часть – Осетинскому НИИ. В это время Науч-
но-исследовательский институт и Музей Ингушетии размещались в здании
бывшего Константиновского училища в Музейном переулке, а рядом с ним в
здании бывшего Терского музея поместился Осетинский музей (Пономарева,
1975. С. 9).
Наркомпрос СССР в первой половине 1930-х годов отмечал высокий
профессионализм сотрудников Ингушского музея краеведения и постоянную
работу по патриотическому воспитанию трудящихся. Ингушский музей не-
однократно признавался в числе лучших. В его стенах проходили выстав-
ки, выпускались путеводители, привлекались к работе практиканты в целях
создания новых кадров музейных работников (Coветское краеведение, 1932.
С. 47). «Ингушский областной музей, в известной степени отвечая тем требо-
ваниям, которые предъявляются краеведческому музею, довольно ярко иллю-
стрирует работу Ингушского института краеведения», – писали специалисты
(Подгорнова, Крупнов, 1933. С. 73).
После объединения Ингушской и Чеченской автономных областей в
1934 г. Ингушский музей как самостоятельная единица еще функционировал,
но уже в 1940 г. был ликвидирован, и его фонды были переданы в объединен-
ный Чечено-Ингушский краеведческий музей в г. Грозном. В разные годы во
главе музея стояли настоящие энтузиасты своего дела. В их числе ингушка
Ф.И. Долакова-Кудусова, работавшая вначале директором Чечено-Ингушско-
го республиканского краеведческого музея, а затем генеральным директором
Чечено-Ингушского государственного объединенного музея. В 1965–1989 гг.
под ее руководством осуществлялась научно-исследовательская, научно-про-
светительская, научно-методическая работа.
Спустя всего несколько лет труд многих поколений, по крупицам соби-
равших ценный и уникальный материал по истории, экономике, культуре,
природе края, бережно хранимый в музее, оказался под руинами г. Грозного
(Арсамакова, 2003). После восстановления Ингушской Республики ингуш-
ские коллекции не были возвращены, и во время первой и второй военных
чеченских кампаний многие из них были уничтожены, а сохранившиеся на-
ходятся в Музее краеведения Чеченской Республики. Вопрос об их возвраще-
нии еще обсуждается.
В настоящее время в Республике Ингушетия функционируют: Государ-
ственный музей изобразительных искусств, Мемориальный комплекс жерт-
вам репрессий, Музей Министерства внутренних дел Ингушетии, Ингушский
государственный музей краеведения им. Т.Х. Мальсагова и его филиалы  –
418
Государственный Музей изобразительных искусств Республики Ингушетия
Назрановский район, г. Карабулак
Фото Б.М. Коригова, 2013 г.

Мемориальный комплекс жертвам репрессий

Назрановский район, с. Насыр-Корт
Фото А.С. Дозариева, 2011 г.

419
Музей им. Г.К. Орджоникидзе, Мемориальный дом-музей Г.С. Ахриева,
Музей боевой и трудовой славы г. Малгобека. Основную часть составляют
сравнительно молодые музеи, а более ранние представляют собой филиалы
краеведческого музея.
Так, Государственный музей изобразительных искусств Республики
Ингушетии в г. Карабулак был основан в 1993 г. Начало музейному собра-
нию положили произведения, переданные Сунженской администрацией из
картинной галереи районного Дома культуры, а также графические paботы,
подаренные музейно-выставочным центром «Росизо». Постепенно фонды
пополнялись произведениями ингушских и русских художников, мастеров
декоративно-прикладного искусства.
Выставочная работа была и остается приоритетной в научно-просвети-
тельской деятельности музея. За весь период его существования было про-
ведено более 300 передвижных и стационарных выставок, посвященных
творчеству ингушских живописцев и самодеятельных народных мастеров.
Современные экспозиции, созданные коллективом музея, отличаются высо-
ким профессиональным уровнем. Широкое распространение получили вы-
ездные выставки. Они состоялись в таких городах, как Москва, Санкт-Петер-
бург, Уфа, Новороссийск, Краснодар.
Нынешнее собрание произведений Государственного музея изобрази-
тельных искусств насчитывает более 400 единиц хранения и делится на не-
сколько разделов: живопись, графика, декоративно-прикладное искусство и
скульптура. Музей уделяет особое внимание научно-исследовательской дея-
тельности, в частности изучению наследия первых ингушских художников,
а также современных мастеров республики. В результате этой работы были
выпущены каталоги, буклеты к основным выставкам, проведенным в стенах
музея, написаны и опубликованы статьи о творчестве известных живописцев,
выпущен первый краткий биографический справочник «Художники Ингуше-
тии», «Творчество женщин Ингушетии» (Алмазова, 2007. С. 46–47).
Мемориальный комплекс жертвам репрессий основан в феврале 1997 г.
В экспозициях представлены фотодокументы, материалы, картины, предметы
быта, свидетельствующие о репрессиях в СССР 1940–1950 годов и событи-
ях осени 1992 г. В музее существуют постоянные тематические экспозиции:
«1944 год. Так это было», «Репрессированные народы», «Памяти трагиче-
ских событий 1992 года», «Ингушская диаспора в Турции»; организуются
передвижные и стационарные выставки. На экспозициях представлены фото-
документы, картины, предметы быта. В музее насчитывается более 5 тысяч
письменных источников, фотографий, книги т. д.
Музей Министерства внутренних дел Ингушетии был основан в 2002 г.
Инициатором его открытия стал заслуженный деятель искусств Ингушетии,
кавалер ордена «За заслуги» Бек Абадиев. Им были собраны уникальные
материалы о сотрудниках милиции начиная с 1784 г. – со дня создания ирре-
гулярной милиции. В музее нашла свое отражение история жизни и службы
генералов царской армии, полных Георгиевских кавалеров Эльберда На-
льгиева, Бунухо Базоркина, Асламбека Маматиева, Сосламбека Бекбузарова,
Саварбека Мальсагова, представителей многих ингушских фамилий: конни-
ков знаменитой «Дикой дивизии», принимавших участие в Первой мировой
войне. Здесь хранится мундир Магомеда Ханиева, старейшего милиционера
420
1950-х годов, история жизни градоначальника г. Баку Гуды Гудиева. В музее
собраны личные дела, фотографии, личные вещи героев, отдавших жизнь,
выполняя свой профессиональный долг, книги о них. На стендах музея око-
ло 500 фотографий сотрудников правоохранительных органов, погибших на
боевом посту, стоявших на страже общественного порядка и стабильности и
навсегда оставшихся в памяти народа благодаря личному мужеству, доблести
и отваге.
Музей боевой и трудовой славы Назрановского района был основан в
1972 г. Т. Х. Мальсаговым как народный музей. В 1978–1991 гг. он был филиа-
лом Чечено-Ингушского краеведческого музея, находившегося в г. Грозном, с
1992 г. был преобразован в Ингушский государственный музей краеведения
и стал структурной единицей Министерства культуры. В музее действуют
пять залов: Зал Великой Отечественной войны, Зал героев, Зал этнографии,
Зал археологии и Зал духовных лидеров Ингушетии. Коллектив музея про-
водит большую собирательскую работу по выявлению и систематизации ма-
териалов и документов по культуре и истории края, об участниках Великой
Отечественной войны. Сотрудники музея осуществляют широкую научно-
исследовательскую и просветительскую деятельность. Музей имеет три фи-
лиала: Музей боевой и трудовой славы в городе Воинской славы Малгобеке,
Мемориальный музей им. Г.  Ахриева в с. Фуртоуг Джейрахского района и
Мемориальный музей им. Г.К. Орджоникидзе в с. Мужичи Сунженского рай-
она (Ялхароева, 2012. С. 3).
Музей боевой и трудовой славы г. Малгобека был основан в 1983 г., а с
1984 г. стал филиалом Чечено-Ингушского государственного краеведческого
музея. В настоящее время фонд музея содержит более 15 221 единиц хране-
ния, многие из которых являются уникальными. Среди них есть и предметы
быта солдат, и документы защитников Кавказа. В отдельную коллекцию со-
браны материалы о истории г. Малгобека и знаменитых малгобекцах. Рядом
с музеем расположены братские могилы защитников Малгобека.
Музей им. Г.К. Орджоникидзе основан в 1940 г. как первый филиал Че-
чено-Ингушского республиканского краеведческого музея. Музей распола-
гался в частном доме жителя с. Мужичи  – Магомеда Хакиева, в котором в
период Гражданской войны жил Г.К. Орджоникидзе. В начале 1990-х годов
филиал в Мужичи был ликвидирован. Летом 1993 г., сразу после учреждения
органов власти Республики Ингушетия, музей был воссоздан как филиал
Ингушского государственного музея краеведения. В настоящее время фонд
музея содержит более 600 единиц хранения. Среди них предметы и доку-
менты из дома-усадьбы Г.К. Орджоникидзе, материалы об истории с. Мужи-
чи, некоторые предметы из могильника Лугового, раскопанные археологом
Е.И. Крупновым.
Мемориальный дом-музей Г.С. Ахриева основан в 1981 г. Несмотря на
отсутствие официального статуса музея, дом Г.С. Ахриева посещали жители
и гости республики, интересующиеся историей революционных событий в
Ингушетии. В 1967 г. перед въездом на территорию дома Г.С. Ахриева был
установлен памятник патриоту и пламенному борцу за новую жизнь, спод-
вижнику Г.К. Орджоникидзе Гапуру Ахриеву. Музей ведет активную куль-
турно-просветительскую, экспозиционную, образовательную, воспитатель-
ную и пропагандистскую работу с молодежью и является одним из главных
421
 Музей Батал-хаджи Белхороева
Назрановский район, с. Сурхахи
Фото М.С.-Г. Албогачиевой, 2011 г.

культурных учреждений Джайрахского района. В музее собраны материалы

о знаменитых жителях с. Фуртоуг из рода Ахриевых. Также представлены
предметы быта, фотографии, краткие справки об участниках Великой Оте-
чественной войны и список участников Великой Отечественной войны из
Джейрахского района.
Следует отметить и ряд частных музеев, где хранятся оригинальные
коллекции предметов быта. К числу последних относится Музей Батал-хад-
жи Белхороева, устроенный в доме его внука Якуба Белхороева в с. Сурха-
хи Назрановского района. В музее представлены многочисленные издания
священных книг и личные предметы устаза Батал-Хаджи Бехороева. Второй
частный музей организован в доме А. Мальсагова в пос. Майский Северной
Осетии – Алании. В музее представлены разнообразные оригинальной кол-
лекции предметов быта, ведется постоянная работа по выявлению и сбору
культурных ценностей ингушского народа.

ОБРАЗОВАНИЕ И НАУКА

Образование
Русскоязычные светские учебные заведения в равнинной Ингушетии
отсутствовали до второй половины XIX в. 14 февраля 1868 г. была открыта
Назрановская горская школа, положившая начало светской образовательной
системе в Ингушетии. Назрановская горская школа была полупансионом.
422
Дети, проживавшие в наиболее отдаленных селениях, оставались ночевать
при школе (в среднем 20 учащихся в год). Продуктами питания и дровами для
отопления их обеспечивали родители, у них было полное самообслуживание.
Школьники-пансионеры делились на казеннокоштных, т.е. их обеспечивали
из средств государственной казны, и на своекоштных, которых содержали на
средства, собранные с местных обществ. Была и другая часть пансионеров,
которые не относились ни к тем, ни к другим, их содержали собственные
родители. В среднем на содержание пансионера в течение года тратилось
110 рублей. Эта сумма позволяла обеспечить и казеннокоштным, и своекошт-
ным пансионерам довольно приличные условия существования (ЦГА РСО –
Ф. 123. Оп. 1. Д. 1242. Л. 50–50 об.). Учебный процесс в Назрановской гор-
ской школе имел и практико-трудовую направленность. Выпускники школы
часто выполняли роль переводчиков в казенных учреждениях и на базаре, в
крайнем случае становились хорошими хозяевами в своих усадьбах. Наконец,
в сельских районах Ингушетии появились свои граждане-ингуши, которые
без посредников могли общаться с русскими чиновниками.
Поворотным моментом в развитии светского русскоязычного образова-
тельного пространства Ингушетии, как и всего Северокавказского региона,
является принятие Государственной Думой Российской империи 3 мая 1908 г.
закона «О введении всеобщего начального обучения на территории Россий-
ской империи». Данный закон ускорил строительство новых начальных учи-
лищ в селениях равнинной Ингушетии.
В 1910 г. были открыты два начальных училища – Привольненское и На-
сыркортское. Наплыв учащихся, желающих поступить в последнее училище,
был настолько велик, что пришлось прибегнуть к метанию жребия, так как
из 200 желающих поступить в училище, во временном помещении с трудом
можно было принять 45–50 человек. С сентября и до конца 1911 г. было от-
крыто еще 9 начальных училищ. Всего на 1 января 1912 г. в Ингушетии функ-
ционировали 12 начальных училищ, не считая Назрановской горской школы
(ЦГА РСО–А. Ф. 123. Оп. 1. Д. 1153. Л. 90–90 об, 133–133 об.). К 1915 г. вся
равнинная Ингушетия была покрыта сетью начальных училищ. Все они были
открыты во временных, частновладельческих помещениях, неприспособлен-
ных к учебным занятиям. К 1917 г. внутриполитическая ситуация в России
резко обострилась, в связи с чем активно начатый в 1910–1911 гг. процесс
введения всеобщего начального образования практически был приостанов-
лен. В 1920 г. при окончательном утверждении советской власти в Терском
крае в Ингушетии не работала ни одна школа. Однако желание дать своим де-
тям светское образование невозможно было заглушить. В 1921 г. без мебели,
инвентаря, без соблюдения каких-либо санитарно-гигиенических условий
в наемных помещениях в Ингушетии начинают работать 21 школа I-й сту-
пени, где по замыслам руководства должны были обучаться 1674 человека
начального школьного возраста.
Постановлением ВЦИК от 7.07.1924 г. Горская АССР была упразднена.
Вместо нее были образованы в рамках РСФСР автономные области  – Ин-
гушская и Осетинская, с общим административным центром в г. Владикавказ
(Очерки истории Чечено-Ингушской АССР, 1967. С. 22). С первых дней об-
разования Горской Республики в Ингушетии начинается работа по созданию
423
и утверждению единого стандарта письменности. В 1923 г. в Ингушетии,
первым на Северном Кавказе был принят алфавит на латинской основе.
При выделении Ингушской Автономной области из состава ГАССР к Ин-
гушетии отошли: Педагогический техникум и Горский индустриальный тех-
никум. С 1924 г. начали работать и готовить кадры для сельского хозяйства
Ингушетии Назрановский сельскохозяйственный техникум и Базоркинская
сельскохозяйственная школа. Большую помощь в подготовке педагогических
кадров оказали в свое время курсы ускоренной подготовки учителей и опорная
показательная школа, которые находились при Педагогическом техникуме.
Педагогические курсы при педагогическом техникуме в 1924/1925 учебном
году выпустили 22 школьных учителя ингушской национальности. Целена-
правленная работа проводилась властями Ингушской Автономной области
для привлечения женщин-ингушек к общественно полезной деятельности.
В рассматриваемый период в Ингушетии развернулась настоящая борьба
за полный охват обучением всех детей школьного возраста. Движение за ус-
пешное проведение всеобуча сопровождалось специфическими, вошедшими
в практику именно в те годы различными формами массово-политического
работы наиболее передовой части населения – рабочего класса, интеллиген-
ции, студенчества крупных городов Юга России с жителями более отсталых
сельских регионов Северного Кавказа. Это были культурные походы, шеф-
ство города над деревней, социалистические соревнования.
По итогам первой пятилетки 1928–1932 гг. Ингушетия добилась значи-
тельных успехов в культурном строительстве. Наиболее важным событием
стало открытие в 1926 г. Ингушского НИИ языка, литературы и истории
(впоследствии Чечено-Ингушский НИИ). Руководителем этого института
был утвержден З.К. Мальсагов. В Ингушетии в 1929 г. функционировало 9
низших профессиональных заведений, для области с населением 70 тысяч
человек это были хорошие показатели.
Ингушская молодежь получала профессиональное образование в учебных
заведениях г. Владикавказа, а также во многих городах южной и центральной
России. На 1 июня 1928 г. на рабфаках Северокавказского края обучалось 112
ингушей, из них на Владикавказских рабфаках  – 101. На Рабфаках, в ФЗУ,
техникумах и вузах страны обучалось в 1929/1930 учебном году – 350 ингу-
шей, в 1930/1931 – 459.
В школах Ингушетии в это время работали 126 учителей, из них 71 ингуш,
а в 1931 г. из 175 учителей было 116 ингушей (ЦГА ЧР. Ф.Р 159. Оп. 1. Д. 527.
Л. 66–74). Архивные материалы свидетельствуют, что ингушская молодежь
более охотно училась у себя дома, во Владикавказских учебных заведениях,
которых в тот период было 13. Только в вузах и техникумах Владикавказа в
1931 г. обучалось 402 ингуша. Чтобы ингушские студенты успешно учились
и заканчивали высшие, средние учебные заведения, рабфаки и ФЗУ, им необ-
ходима была существенная поддержка от руководящих структур Автономной
области. Поэтому областной отдел народного образования обеспечивал на-
правляемых на учебу студентов стипендиями из областного бюджета.
Из года в год увеличивались выпуски педагогических кадров с высшим и
средним специальным образованием из Горского педагогического института
и Ингушского педагогического техникума во Владикавказе. Прослеживается
рост выпуска учителей и инженерно-технических работников ингушской
424
 Ингушская интеллигенция
г. Ростов-на-Дону, 1960-е годы
Личный архив А.А. Албогачиева

Студенты Уральского политехнического института им. Кирова

А. Оздоев, А. Парагульгов, С. Цуров, Р. Солтомаков (слева направо)
г. Екатеринбург. 1959 г.
Личный архив М.М. Картоева

425
национальности. Высшее педагогическое образование ингуши получали в
основном в ГПИ во Владикавказе, где их число с каждым годом увеличива-
лось, а также во многих городах юга России – Ростове-на-Дону, Краснодаре,
Шахтах и т.д.
К началу 1934 г. в Ингушетии работало уже 64 школы. Но в этом же году
Ингушскую Автономную область без волеизъявления народов двух респуб-
лик объединили в Чечено-Ингушскую Автономную Советскую Социалисти-
ческую Республику (ЧИАССР). Весь центр тяжести промышленного и куль-
турного строительства переместился в г. Грозный, а Ингушетия постепенно
превратилась в «забытую» окраину. Все учебные заведения, ранее находив-
шиеся на территории ингушской части административного центра Владикав-
каза, были переданы Северо-Осетинской Автономной области. Культурно-
образовательное пространство Ингушетии, которое уже набирало высокие
темпы развития, добилось хороших результатов и имело большие перспекти-
вы, остановилось на этом уровне с незначительными изменениями на долгие
59 лет, вплоть до образования Республики Ингушетия.
За 58 лет существования Чечено-Ингушской АССР (1934–1992) в образо-
вательном пространстве Ингушетии произошли незначительные изменения.
Школьная сеть Ингушетии по сравнению с 1934 г. увеличилась на 20 школ; в
1993 г. здесь было 84 школы. Единственным средним специальным учебным
заведением на территории Ингушетии был Назрановский сельскохозяйствен-
ный техникум, вузов не было, имелись два профессиональных училища.
В 1992 г. была образована Республика Ингушетия в составе Российской
Федерации, воссоздана ингушская государственность. Руководство Ингуше-
тии и вновь созданное республиканское Министерство образования и науки
активно, целенаправленно, с учетом насущных потребностей народа приня-
лись за строительство системы образования, которая в этот период находилась
в совершенно неудовлетворительном состоянии. За 8 лет (с 1993 по 2000 г.) в
республике было построено 17 новых школ. На 2000 г. функционировала 101
школа (в том числе средних школ – 66, общеобразовательных – 24; началь-
ных  – 11). Учреждений дополнительного образования было 15; профессио-
нальных училищ – 3. Анализ приведенных данных показывает, что в системе
образования Ингушетии произошли не только количественные, но и качест-
венные изменения. Профессиональное образование стало многопрофильным
и многоуровневым, молодежь республики, не выезжая из Ингушетии, может
приобрести знания и навыки как рабочих профессий, так и специальностей
среднего специального и высшего образования.
В эти же годы была сформирована служба сервисной поддержки образо-
вания РИ. Сформирована структура Республиканской методической службы –
Институт повышения квалификации работников образования. Республикан-
ский институт повышения квалификации работников образования (РИПКРО)
создан Постановлением Правительства РИ в 1995 г. В эту службу входят
также учебные, методические, консультативные пункты в муниципальных
округах РИ. Избранный курс развития системы образования сохраняется
до настоящего времени. Особое внимание уделяется общеобразовательной
школе и детским дошкольным учреждениям (ДОУ) как наиболее востребо-
ванным. В Ингушетии созданы и успешно функционируют учебные заведе-
ния инновационного типа. Гордостью республики являются Назрановский
426
Джейрахская средняя школа
Джейрахский район, с. Джейрах. 2012 г.
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

Учащиеся Горского кадетского корпуса на параде

Ингушетия, г. Магас
Фото З.Р. Эльдиева, 2010 г.

427
 Лабораторные занятия в Ингушском государственном университете
Ингушетия, г. Магас
Фото А.А. Албогачиева, 2011 г.

лицей, гимназии в городах Назрань, Карабулак, Малгобек, Инновационные

школы «Эллин» в г. Назрань, «Марем» в г. Магас, «Интеллект» в с. Экажево.
Инновации в перечисленных школах внедрены на разных уровнях  – от ин-
новационных типов школьных зданий до инноваций в организации учебно-
воспитательного процесса.
Позитивные изменения наблюдаются и в сфере высшего образования.
Важной вехой в жизни республики стало создание Постановлением Пра-
вительства Российской Федерации в 1994 г. Ингушского государственного
университета, который стал центром региона в области образовательной дея-
тельности и в деле подготовки высококвалифицированных специалистов для
всех сфер жизнедеятельности региона. Первоначально созданный на нулевой
материальной базе, Ингушский госуниверситет динамично развивается и се-
годня является ведущим центром изучения и сохранения языка, литературы,
фольклора, истории и этнокультуры ингушского народа. На 10 факультетах
обучаются студенты по 88 направлениям и специальностям. Университет ус-
пешно решает задачу обеспечения образовательного пространства республи-
ки современными высококвалифицированными педагогическими кадрами.
Из года в год расширяются открывающиеся здесь филиалы российских
вузов. К числу последних относятся: Институт экономики и правоведения;
филиал Московского открытого социального университета; филиал Совре-
менной гуманитарной академии; Назрановский филиал Ростовского государ-
ственного экономического университета. Имеются и средние специальные
учебные заведения: Ингушский медицинский колледж им. А.И. Тутаевой,
428
 Ингушский государственный университет
Ингушетия, г. Магас
Фото А.А. Албогачиева, 2011 г.

Гуманитарно-технический колледж, Назрановский сельскохозяйственный

техникум (существует с 1924 г.).
Большое внимание начали уделять творчески одаренным детям, созда-
ются условия для проявления и развития их творческих способностей, они
ежегодно участвуют в различных конкурсах и олимпиадах. Если в 2001 г. в
республиканской олимпиаде участвовали 264 ученика из 39 образовательных
учреждений и призерами стали 72 школьника, то в 2007 г. было уже 852 уча-
стника из 77 школ, а призерами стал 281 школьник. Гимназия № 1 г. Назрань,
участвуя в конкурсе «Лучшие школы России», вошла в тридцатку лучших
российских школ, стала лауреатом конкурса и получила сертификат «Народ-
ная школа России». В республике многие школы занимаются по программам
углубленного изучения отдельных предметов гимназического и лицейского
образования.
Образовательная система Ингушетии стабильно и поступательно разви-
вается в контексте насущных потребностей подрастающего поколения рес-
публики и ее социально-экономического и культурного развития.

Наука
Становление и развитие современной науки в Ингушетии относится ко
второй половине XIX в. Однако научное изучение ингушской культуры нача-
лось с присоединения края к Российской империи. «В дооктябрьскую эпоху
Ингушетия принадлежала в числу наименее обследованных горских областей
в археологическом и этнографическом отношении. Научно-исследовательские
429
 Студенты-ингуши
Санкт-Петербург. Начало XX в.
Личный архив М. С.-Г. Албогачиевой

работы, производившиеся в ней начиная со второй половины XVIII в. и до

начала XX в. включительно, носили случайный и нередко поверхностный ха-
рактер. Они выполнялись без какой-либо преемственности, без привлечения
национальных сил» (Семенов, 1934. С. 143). Вместе с тем следует отметить,
что информационная содержательность этих работ имеет большую научную
ценность. В них содержится важный историко-этнографический материал,
позволяющий рассматривать многие аспекты развития ингушского общест-
ва. Неоценимый вклад в освещение вопросов языка, быта и нравов кавказ-
ских горцев с точки зрения социальной истории внесли капитальные труды
П. Палласа, И.А. Гильденштедта, С.Д. Бурнашева, Я.Я. Штелина, Л.Л. Ште-
дера, Ю. Клапрота, М. Энгельгардта, М.М. Ковалевского, С.М. Броневского,
В.А. Потто, Н.Ф. Дубровина, А.П.  Берже, Ф.И. Леонтовича, В.Ф. Миллера,
П.К. Услара, Н.Ф. Грабовского, Г.А. Вертепова и др. Будучи учеными, пред-
ставителями административного, гражданского и военного аппарата и просто
энтузиастами своего дела, они заложили основу для новых исследований в
различных областях науки.
Большую роль в становлении национальной научной элиты того вре-
мени сыграла Ставропольская гимназия. В конце первой половины XIX в.
при этом учебном заведении было открыто подготовительное отделение с
пансионатом для детей горцев. «Одними из первых учащихся в этой гим-
назии были выдающиеся деятели ингушской интеллигенции, такие как эт-
нолог Чах Ахриев, просветители Адиль-Гирей Долгиев, Инал Бекбузаров,
Садул Ахриев, литератор Асланбек Базоркин, блестящие офицеры царской
430
Первый ингушский этнограф Ч.Э. Ахриев
(1850–1914)
Конец XIX в.
Личный архив Н.Д. Кодзоева

армии Пшемахо Дахкильгов, гене-

рал Тонта Укуров и др.» (Дахкиль-
гов, 1989. С. 24).
Многие выпускники этой гим-
назии в дальнейшем успешно вели
научные изыскания. Благодаря им
в кавказоведении было положено
начало ингушеведению. Ч. Ахриев
стал первым профессиональным
этнографом. Его перу принадлежат
работы: «Похороны и поминки гор-
цев», «Несколько слов о героях ин-
гушских сказаний», «Ингушевские
праздники», «Присяга у ингушей»,
«О характере ингушей» и др. Не-
сколько позже научное изучение
своего народа начал известный ин-
гушский фольклорист А. Тутаев,
автор сборника «ГIалгайский кален-
дарь» и многочисленных этнографических материалов, которые только ча-
стично опубликованы. Интересные и содержательные работы принадлежат
А.Б.  Базоркину, первому ингушскому литератору, автору статьи «Горское
паломничество», которая содержит ценные историко-этнографические мате-
риалы.
А.-Г. Долгиев – просветитель, педагог, политический деятель, сотрудник
газеты «Терские ведомости», представитель ингушской интеллигенции и пе-
редовой мысли рассматриваемого периода.
Большая заслуга в развитии науки принадлежит и просветителям так
называемой второй волны: М. Джабагиеву, В.-Г. Джабагиеву, М. Котиеву,
О. Мурзабекову, X. Арсамакову и др., перенявшим эстафету у предшествен-
ников в деле просвещения ингушского народа. Многие из них оставили бога-
тейшее научное наследие. Их перу принадлежат исторические, научно-этно-
графические, фольклористические исследования, публицистические очерки,
научные статьи по различным областям знаний, послужившие фундаментом,
предпосылкой, основой и почвой для дальнейшего развития национальной
научной мысли. Однако октябрьская революции 1917 г. и Гражданская война
раскололи общество. Многие представители научной элиты вынуждены были
покинуть страну из идеологических соображений.
Наиболее ценные работы принадлежат братьям Джабагиевым. В.-Г. Джа-
багиев  – выдающийся ингушский просветитель, крупный политический и
общественный деятель, экономист-аграрник, социолог, публицист, автор бо-
лее 300 научных статей и заметок. Его брат М. Джабагиев  – просветитель,
политик, общественный деятель, ему принадлежат уникальные исследования
431
по ингушскому языку, фольклору и мифологии. Многие работы братьев Джа-
багиевых, опубликованные за рубежом, до настоящего времени неизвестны
российской общественности (Угурчиева, 2005. С. 17).
В послеоктябрьскую эпоху началось комплексное историко-культурное
изучение ингушского народа. В начале 1920-х годов в Ингушетии стали
реализовываться первые научно-исследовательские проекты, связанные с
именами таких известных ученых, как Н.Ф. Яковлев, Х.-Б. Ахриев, Л.П. Се-
менов, Е.М. Шиллинг, В.И. Пожидаев, И.П. Щеблыкин, В.Ф. Раздорский,
Ф.И. Горепекин и др.
Большую роль в формировании научной элиты сыграл открывшийся в
1920 г. Северо-Кавказский институт краеведения. Одним из его старейших
сотрудников (с 1921 г.) был Л.П. Семенов, который много сил отдал изучению
истории Ингушетии и Осетии. В 1920-е годы им проводились археологиче-
ские и этнографические экспедиции по обследованию Ингушетии (Понома-
рева, 1975. С. 8). Важным событием стал выход 1 мая 1923 г. первой газеты
на ингушском языке «Сердало» (Албогачиева, 2010а. С. 84). Письменность
на латинской основе и рост национальных кадров, нуждающихся в реализа-
ции своих творческих возможностей на литературном поприще, позволили
в 1924  г. создать во Владикавказе  – Ингушское литературное общество, за-
нимавшееся и вопросами краеведения. Это общество объединяло почти всю
ингушскую интеллигенцию и в немалой степени способствовало развитию
образования и науки тогдашней молодой Ингушской автономной области
(Джамбулатова, 1964. С. 113).
В 1925 г. начались работы по комплексному исследованию Ингушетии.
Выяснилось, что «в 40 км к северу от Владикавказа имеется весьма интерес-
ная группа минеральных вод и целебных грязей, Ачалукских минеральных
вод. А.Г. Чеховский произвел химические исследования Датыхских соляных
источников. Доцент Л.Н. Пламеневский обследовал месторождения полез-
ных ископаемых по ущельям рек Ассы, Армхи и т.д.». Им же составлены
геологические карты верховьев рек не только Ингушетии, но и местностей за
ее пределами. Проф. А.М. Панков с сотрудниками обследовал почвы Кабар-
ды, Балкарии и Малой Кабарды и района проектируемого Ассинского канала.
Доцент А.Г. Санин написал краткие климатические очерки Ингушетии и дру-
гих районов. Г.И. Борисов произвел геоботаническое обследование в районе
проектируемого Ассинского канала. Проф. А.Р.  Гюнтер собирал материалы
по обычному праву кавказских горцев. Российское географическое общество
летом направляет на Северный Кавказ экспедицию для собирания горских
сказок. Работой руководил проф. Прозоровский  – председатель состоящей
при Географическом обществе Комиссии по сказкам (Горский..., 1926. С. 17,
18, 28).
Важным и долгожданным событием стало открытие в 1925 г. Научно-
исследовательского института под руководством О.С. Ахриева. 5 декабря
1926 г. Северо-Кавказский институт краеведения, находившийся в г. Влади-
кавказе, был преобразован в Ингушский научно-исследовательский институт.
Часть фондов Института краеведения была перевезена в Ростов-на-Дону, во
вновь созданный краевой Музей горских народов Северного Кавказа, часть
была передана Ингушскому НИИ (Ермоленко, 2007. С. 10).
432
 Значительный вклад в исследование ингушского языка и этнографии
внесли такие крупные ученые-лингвисты, как А.Н. Генко, М.Я. Немиров-
ский, Н.Ф. Яковлев и др. Работая рядом с ними, выросли национальные кадры
языковедов: З.К. Мальсагов, М.А.-К. Цокиев, Д.Д. Мальсагов и др. Вышла в
свет одна из интереснейших работ А.Н. Генко, посвященных языкознанию и
этнографии ингушей, – «Из культурного прошлого ингушей».
В 1925–1932 гг. под руководством Л.П. Семенова осуществляется ряд
археолого-этнографических экспедиций в горную и равнинную Ингуше-
тию (Семенов, 1928а). В их работе активное участие принимал его ученик
Е.И.  Крупнов и местные национальные кадры  – художники Х.-Б. Ахриев и
Г.-М. Даурбеков и др. Л.П. Семенову удалось записать уникальные фольк-
лорные материалы, сделать зарисовки памятников материальной культуры
Джейраховского и Ассинского ущелий.
Ингушский НИИ благодаря привлечению широкого круга ученых и пере-
довой общественности стал центром научной мысли не только Ингушетии,
но и всего Северного Кавказа. В институте практиковалось проведение науч-
ных семинаров, где зачитывались доклады с весьма разнообразной тематикой
(Джамбулатова, 1964. С. 117). К чтению этих докладов привлекались как со-
трудники института, так и ученые-исследователи других институтов страны,
изучавших Кавказ. В 1928–1929 гг. среди прочитанных докладов были: «Из
культурного прошлого ингушей» А.Н. Генко, «Изучение песнетворчества
горцев Северного Кавказа» А.П. Митрофанова, «Об ингушском стихосложе-
нии» Д.Д. Мальсагова, «Культ богини Тушоли» А.А. Захарова,
Одним из важных направлений работы Ингушского НИИ было содействие
развитию школьного и студенческого краеведения. Для повышения квалифи-
кации учителей школ сотрудники института проводили конференции и лек-
ции. В 1931 г. при Ингушском НИИ была учреждена трехгодичная аспиран-
тура (Джамбулатова, 1964. С. 120). Заведующим аспирантской подготовкой
был ученый секретарь института Д.Д. Мальсагов. В течение первых трех лет
существования аспирантура подготовила молодых специалистов из коренной
национальности – Х.М. Куркиеву, Н.Ч. Ахриеву, М.Х. Кодзоеву, М.Ф. Аушева
и др. Сотрудники Ингушского НИИ поддерживали связи со всеми краевыми
краеведческими учреждениями и организациями СССР. До 1934 г. вышло 4
выпуска «Известий» Ингушского НИИ.
С 1935 г. на территории Ингушетии начинает свою работу Северокавказ-
ская археологическая экспедиция Государственного Исторического музея под
руководством Е.И. Крупнова. К этому периоду относится и начало творческой
деятельности первого профессионального ингушского историка М.М. Ба-
зоркина. В 1934–1936 гг. он, будучи аспирантом Горского педагогического
института, занимался древней историей Ингушетии, в том числе проблемой
происхождения ингушей. Во время экспедиции были исследованы многие
памятники материальной культуры, начиная с предскифского времени до
позднего Средневековья. Эти памятники получили освещение в большой се-
рии работ Е.И. Крупнова и легли в основу монографии «История Ингушетии
с древнейших времен до XVIII века» (Крупнов, 2008. С. 4). Итогом многолет-
них систематических работ по изучению кобанской культуры стал его фунда-
ментальный труд «Древняя история Северного Кавказа». Значительная часть
433
материалов, собранных во время экспедиций, была обработана и издана в
«Известиях Ингушского института краеведения».
«Ингушский научно-исследовательский институт серьезно был озабочен
созданием своих молодых кадров. Обучаться в аспирантуры были направле-
ны А. Газдиев, Д. Мальсагов, Х. Осмиев, М. Хашагульгов, Х.-Б. Муталиев
и др. Карьеру многих из них оборвали ликвидация Ингушской автономной
области, репрессии, высылка... Но несмотря ни на что, они продолжили свои
научные изыскания: Д. Мальсагов и А. Тутаева защитили кандидатские дис-
сертации, Х. Осмиев и Х.-Б. Муталиев собрали и опубликовали большой том
фольклорных записей, также совместными усилиями З. Измайлова, Д. Маль-
сагова и О. Мальсагова был издан сборник наших древних песен, О. Маль-
сагов издал “Библиографический справочник по ингушской художественной
литературе”, стали издаваться литературные сборники наших писателей,
школьные учебники…» (Дахкильгова, 2006).
«В 1934 г., после присоединения Ингушетии к Чечне, научно-исследова-
тельские институты были объединены и создан Чечено-Ингушский научно-
исследовательский институт истории, языка, литературы и искусства. Фонды
Ингушского научно-исследовательского института с научной библиотекой,
насчитывавшей около 7000 томов книг, остались в г. Орджоникидзе» (Джам-
булатова, 1964. С. 122). В предвоенные годы Чечено-Ингушский НИИ стал
тем центром, вокруг которого концентрировались усилия не только респуб-
ликанских специалистов, но и ученых Москвы, Ленинграда и других горо-
дов СССР. Ежегодные археологические, лингвистические, этнографические
экспедиции, публикации материалов и статей выполнялись по предложению
института. Продолжилось изучение памятников материальной культуры как
в Ингушетии, так и на всем Северном Кавказе. В 1937–1939 гг. в период рас-
копок у ингушского с. Алхасте были найдены материалы IX–VI вв. до н.э.
(Сборник статей ЧИНИИ, 1964. С. 6).
В 1944–1957 гг., в период депортации, история бывшей территории Че-
чено-Ингушетии изучалась как история Грозненской области, Северной
Осетии, Дагестана и Грузии, без какого-либо упоминания имени выселенных
народов.
После восстановления Чечено-Ингушской АССР воссозданный вновь
Чечено-Ингушский научно-исследовательский институт истории, языка и
литературы возглавил Д.Д. Мальсагов. Вернулись из 13-летней ссылки к
научной работе специалисты. В вузах и научных учреждениях Чечено-Ин-
гушской АССР трудились несколько десятков квалифицированных ученых-
ингушей: М.М. Базоркин, З.А.-Г. Гойгова, И.А. Дахкильгов, Д.Д. Мальсагов,
З.К.  Джамбулатова, А.С. Куркиев, И.А. Оздоев, Ф.Г. Оздоева, М.Б. Мужу-
хоев, Б.А. Акиев, Х.А. Акиев, Т.Х.  Муталиев, О.В. Чапанов, Д.Ю. Чахкиев,
А.Х.-А. Танкиев, Т.Ю. Точиев и др. Ученные активно включились в работу и
привлекали к ней способную молодежь. В 1962 г. состоялся первый выпуск
Чечено-Ингушского педагогического института.
Наука в Чечено-Ингушской республике в 1950–1980-е годы была пред-
ставлена разными направлениями. Если в 1960 г. в 11 научных учреждениях
ЧИАССР насчитывалось 649 научных работников, среди которых было 8 док-
торов наук и 108 кандидатов, то в 1980 г. число научных работников возросло
434
 И.А. Дахкильгов с группой студентов в экспедиции
Ингушетия, Ассиновское ущелье
Фото И. Дахкильгова, 1958 г.

до 2352 человек, среди них 32 доктора и 480 кандидатов наук (Культурное

строительство в Чечено-Ингушетии, 1985. С. 79).
С восстановлением Республики Ингушетии в 1992 г. ингушская наука
получила мощный импульс для дальнейшего развития. С 1993 г. возобнов-
лена работа Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева, успешно
осуществляющего научную деятельность. Научно-исследовательский инсти-
тут представляет серьезный научный потенциал республики. В институте
ведется работа по отделам истории, ингушского языка, ингушской литера-
туры, фольклора, этнографии. В коллективе института сегодня трудятся
47 сотрудников. Институт регулярно выпускает научную продукцию по раз-
личным отраслям науки (истории, фольклору, этнографии, ингушскому языку
и литературе). Эта работа ведется как в форме выпуска периодических изда-
ний («Вопросы истории Ингушетии», «Ученые записки ИНИИГН»  – серии
«Филология» и «Фольклор и этнология» и др.), так и в виде фундаментальных
изданий, таких как 10-томная «Антология ингушского фольклора», «Ингуш-
ско-русский словарь», «Современная ингушская литература» в 3 томах и др.
Институт издал ряд монографий по истории и культуре ингушского народа
(Юбилейный альбом).
Одним из основных событий последнего времени в деле развития науки и
образования стало создание в 1994 г. Ингушского государственного универ-
ситета, ставшего главной кузницей квалифицированных кадров республики.
435
 З.Х. Султыгова – доктор химических наук,
профессор, проректор по научной работе
Ингушского государственного университета
Ингушетия, г. Магас
Фото З.Р. Эльдиева, 2010 г.

В структуре университета насчитыва-

ется 10 факультетов, на 43 кафедрах
университета обеспечивают учебный
и научный процесс 431 преподаватель,
из них 306 сотрудников имеют ученую
степень и звание. Функционирует ас-
пирантура по 12 направлениям, интер-
натура и ординатура по 19 программам
для выпускников медицинского факуль-
тета. Признанием важной роли вуза в
регионе стало создание при Ингуш-
ском государственном университете
Института социальных исследований
(ИСИ ИнгГУ), основными направле-
ниями его деятельности являются тео-
ретические и прикладные исследования этнополитических, федеративных
и геополитических процессов в Республике Ингушетия и на Северном Кав-
казе, проблем мира, конфликтности и устойчивого развития региона, этно-
социальных и психологических проблем вынужденной миграции, проблем
политического экстремизма и межконфессионального согласия, традицион-
ных культур Кавказа, социокультурной динамики и влияния глобализации на
этнические культуры. ИСИ ИнгГУ – непременный участник всех значимых
проектов и мероприятий международ-
ного и всероссийского уровня общест-
венно-политического направления.
В научно-исследовательском цент-
ре университета создан архив по исто-
рии, этнографии и языку края, в кото-
ром собран массив редких документов
и данных, организована самая большая
электронно-информационная сеть.
В 2012 г. Ингушский государствен-
ный университет включен в перечень
проектов Правительства Российской
Федерации на 2012–2015 гг. по двум на-
правлениям: Госзадание на выполнение

Т.Ю. Точиев  – кандидат биологических наук,

профессор, декан химико-биологического
факультета Ингушского государственного
университета
Ингушетия, г. Магас
Фото З.Р. Эльдиева, 2010 г.

436
прикладных научно-технических исследований по теме «Разработка техноло-
гии рациональной переработки нефти Республики Ингушетии» и Госзадание
на выполнение фундаментальных исследований по теме «Исследование осо-
бенностей развития ингушского языка в ХХ веке».
Динамичное развитие науки в Республике Ингушетия и подготовка науч-
ных кадров осуществляются по широкому спектру научных специальностей
как на месте, так и за пределами республики.

Спорт

Традиционные игры, национальные виды спорта – важная часть ингуш-

ской народной культуры. Созданная ингушским народом в древности систе-
ма физического воспитания и игр передавалась из поколения в поколение
(Джамбулатов, 1976. С. 310). Ее основными задачами были военно-патрио-
тическое, трудовое и нравственное воспитание детей и подростков. Народная
физическая культура и спорт также были связаны с хозяйственным и обще-
ственным бытом, с календарными праздниками, обрядами, с событиями в
семейной и общественной жизни.
Первые сведения об ингушских спортсменах относятся к первой поло-
вине XX в., к их числу относится Б. Евлоев, участник многих Российских и
Европейских чемпионатов по вольной борьбе, не раз становившийся чемпио-
ном мира и Европы.
Ингуши занимались спортом и добивались побед и в годы депортации.
Многократным чемпионом Киргизии по легкой атлетике в 1950-х годах был
Р. Базоркин  – сын М.М. Базоркина. Известным спортсменом в Казахстане
был и Б. Аушев, мастер спорта и чемпион Казахстана по боксу в 1949 г. среди
юношей. Он тренировал сборные команды ДСО «Спартак», сборную г. Акмо-
линска и Акмолинской области, в 1964 г. вернулся на родину. Был тренером
по боксу в Чечено-Ингушском республиканском совете ДСО «Труд» в г. Гроз-
ном, воспитал десятки мастеров спорта по боксу, среди них такие известные
мастера, как Г. Льянов и А. Хариханов.
Б. Ужахов в 1947 г. начал заниматься классической борьбой. На всесоюз-
ной спартакиаде в Риге в 1954 г. ему было присвоено звание «Мастер спор-
та». Работал главным тренером по классической борьбе в г. Джамбуле, после
возвращения на родину до 1959 г. – в инструктором-тренером в Республикан-
ском комитете по физической культуре и спорту в г. Грозном. Неоднократным
чемпионом Казахстана по боксу становился Дж. Дидигов, а по классической
борьбе – А. Арапиев.
Во многом благодаря спортсменам и тренерам, добившимся успехов в
годы депортации, в 1960–1970-х годах в Ингушетии появились спортивные
секции, что в последующем привело к значительным спортивным достиже-
ниям ингушских спортсменов. Большой вклад в развитие и популяризацию
таких видов борьбы, как самбо и дзюдо, внес Я. Мерешков, создавший в
1960-х годах в Назрани спортивную секцию.
В 1974 г. победителем первенства СССР по дзюдо, а 1975 г.  – призером
кубка СССР стал Ж. Оздоев. Больших успехов добились ингушские спорт-
смены в 1980-е годы. Победителями Игр доброй воли в Москве в 1986 г. по
437
тяжелой атлетике стал Р. Балаев, по дзюдо  – А. Хамхоев, чемпионом Евро-
пы по вольной борьбе – В. Евлоев. В 1988 г. на Олимпийских играх в Сеуле
первым в истории Ингушетии олимпийским чемпионом стал штангист И.
Арсамаков. Славу сильнейших в греко-римской борьбе снискали А. Албаков
и Б. Чагиев.
После воссоздания ингушской государственности в 1992 г. руководство
Республики Ингушетия, соответствующие структуры большое внимание
уделяют развитию спорта и физической культуры населения. Возрождение
ингушского спорта началось с первых месяцев существования республики.
В феврале 1994 г. прошел первый чемпионат Ингушетии по вольной борьбе.
В июле того же года прошел первый чемпионат республики по боксу. 11 мар-
та 1994 г. Указом президента Республики Ингушетия была создана детско-
юношеская спортивная школа «Сурхо». В апреле 1994 г. создана федерация
футбола Ингушетии. В 1993 г. образована футбольная команда «Ингушетия»
(с 1995 г. – «Ангушт»). В 1995 г. команда вышла в 1/8 финала Кубка России,
а в 2005 г. заняла первое место в зоне «Юг» второго дивизиона. В 2001 г. в
республике состоялся Первый всероссийский турнир по футболу «Золотая
осень Ингушетии», в котором приняли участие команды из различных регио-
нов России.
В республике готовят достойную смену футболистам. В 1998 г. в г. Малго-
бек создана специализированная футбольная школа, представители которой
дважды отстаивала спортивную честь России на чемпионатах мира по фут-
болу среди детских команд, заняли второе призовое место, выиграли матчи
у 18 команд на Всероссийском турнире по мини-футболу, состоявшемся в г.
Пенза в 2008 г.
Активно пропагандируется здоровый образ жизни среди молодежи и
учащихся. Регулярно проводится фестиваль национальных видов спорта и
народного творчества «Ингушские игры». В республике функционируют
спортивные федерации по дзюдо, боксу, вольной и греко-римской борьбе,
футболу, тхэквандо, кикбоксингу, каратэ, парашютному и лыжному спорту,
альпинизму, по универсальным боям, киберспорту и др., причем 6 из них –
это олимпийские виды спорта.
Регулярно в Республике Ингушетия проводятся: Всероссийский турнир по
дзюдо памяти бронзового призера чемпионата Европы, двукратного чемпиона
СССР М. Парчиева, Всероссийский турнир класса «А» по боксу памяти Героя
России, генерал-майора авиации, мастера спорта СССР по высшему пилотажу
С. Осканова, турнир по греко-римской борьбе среди юношей, посвященный
памяти мастера спорта СССР, заслуженного деятеля физической культуры и
спорта ЧИАССР, одного из основателей ингушской школы греко-римской борь-
бы, заслуженного тренера РСФСР А. Гасаева, турнир по боксу, посвященного
памяти Б. Дзаурова, и др. В 2012 г. в Ингушетии был образован региональный
олимпийский совет, деятельность которого направлена, на дальнейшее разви-
тие и популяризацию среди ингушей олимпийских видов спорта.
Повышение внимания к спорту и развитию физической культуры в респуб-
лике привело к появлению целой плеяды талантливых ингушских спортсме-
нов: многократный чемпион России и мира по боксу А. Кодзоев, заслуженный
мастер спорта России по кикбоксингу, четырехкратный чемпион мира, чем-
пион Европы и чемпион Евразии М. Кодзоев; мастер спорта международного
438
класса по кикбоксингу, четырехкратный чемпион мира, чемпион Европы,
чемпион России И. Кодзоев; мастер спорта международного класса по боксу,
чемпион Европы 2006 г., победитель Всемирных спортивных игр среди воен-
нослужащих в Италии, обладатель Кубка мира 2005 г., финалист Кубка мира
2006 г. И. Тимурзиев; мастер спорта международного класса по боксу, побе-
дитель Всемирных спортивных игр среди военнослужащих в Италии, призер
чемпионатов России 2002, 2003, 2006 гг., победитель международных турни-
ров в Афинах, Праге, Белграде А. Дзангиев; мастер спорта международного
класса по боксу, чемпион мира среди профессионалов по боксу, обладатель
кубка мира по кикбоксингу А. Олигов; чемпион мира 1999 г. по кик-боксингу
А. Хучиев и др. Высоких результатов в спорте добились Т. Нальгиев; мастер
спорта международного класса по дзюдо, многократный победитель и при-
зер чемпионатов России, Европы и мира А. Костоев; мастер спорта России
по боксу И. Яндиев; мастер спорта России по дзюдо М. Могушков, сереб-
ряный призер первых юношеских Олимпийских игр (2010 г.), победитель
первенства России 2013 г. дзюдоист Х. Халмурзаев; чемпион кубка Европы
(Словения, 2011 г.) З. Оздоев; М. Могушков, который с 2009 г. становился
победителем различных международных соревнований, а в 2011 г. вошел в
топ-10 сильнейших спортсменов планеты, возглавив мировой рейтинг в кате-
гории 66 кг; обладатель золотой медали VI Международном турнира по боксу
(2013 г.) среди юниоров Х. Шовхалов; бронзовый призер первенства России
по дзюдо С. Вышегуров и др. Шестикратным чемпионом мира по боксу среди
профессионалов стал А. Котиев.
Больших успехов добился молодой ингушский шахматист Э. Инаркиев, в
16 лет завоевавший титул чемпиона Азии среди юношей, а в 2002 г. в возрас-
те 17 лет получивший звание гроссмейстера.
Бронзовым призером Олимпийских игр по вольной борьбе в 2000 г. стал
А. Барахоев. Перейдя на тренерскую работу, он тренировал сборную команду
Турцию по вольной борьбе и был назван лучшим тренером мира 2008 г. Боль-
шие надежды подает К. Картоев, входящий в юниорскую сборную России
по вольной борьбе, мастер спорта международного класса, победитель пер-
венства Европы (Грузия 2009, Болгария, 2010) и чемпионата мира (Турция,
2009).
Триумфом ингушского спорта стало и выступление спортсменов на
Олимпийских играх в Пекине летом 2008 г. Борец из Ингушетии Н. Манкиев
принес первое золото российской команде, боксер Р. Чахкиев также стал зо-
лотым призером Олимпиады.
В 2010 г. победительницей на первых Всемирных Играх боевых искусств в
Пекине стала спортсменка Ф. Бокова – шестикратная чемпионка России, дву-
кратная чемпионка Европы и двукратная чемпионка мира по кикбоксингу.
Больших успехов достигли ингушские спортсмены в греко-римской борь-
бе. Чемпионом России среди юношей в 1998 г. стал М. Долаков. Чемпионами
России среди юношей в 1999 г. стали А. Хациев и И. Паров. Обладателями
высшей награды в разные годы становились И. Оздоев, Р. Белхороев, И. Хам-
заев, Э. Идигов, О. Евлоев и О. Осканов; серебряных наград удостаивались
А. Мусаев, М. Евлоев, Ю. Кодзоев, А. Хамхоев и др. В 2010 г. на первых
Юношеских Олимпийских играх в Сингапуре золотую медаль по греко-
римской борьбе завоевал Р. Аджигов, серебряную медаль по дзюдо  –
439
 Р.Р. Чахкиев – олимпийский чемпион по
боксу 2008 г.
Федеративная Республика Германия,
г. Гамбург. 2012 г.
Пресс-служба администрации Главы
Республики Ингушетия

Х. Халмурзиев. Успехи ингуш-

ских спортсменов были достиг-
нуты благодаря работе таких тре-
неров, как заслуженный тренер
России И. Кодзоев, Р. Чапанов,
Р. Чахкиев, Я. Мерешков, Б. Бор-
зов, Б. Ханиев, Р. Цуров, М. Ме-
стоев, Т. Амсадоев, С. Батыров,
Ю. Оздоев, М. Дзауров, К. Ак-
сагов, А. Евлоев, М. Местоев,
И. Беков и др.
В 2012–2013 гг. Республика
Ингушетия выступила организа-
тором проведения ряда спортив-
ных мероприятий регионального, всероссийского и международного уров-
ня, из которых особо выделился турнир по смешанным единоборствам.
На первом чемпионате мира по тайскому боксу (Санкт-Петербург, 2012)
чемпионом среди юниоров стал А. Оздоев, а серебряным призером в своей
весовой категории – М. Амирханов. Две медали высшей пробы завоевали
И. Муталиев и У. Галаев на первенстве мира по кикбоксингу, состоявше-
муся в Братиславе (2012 г.), а серебряной награды удостоился Х. Дзауров.
Чемпионом мира в боях без пра-
вил стал Б. Хадзиев.
Ингушетия стала зачинате-
лем Кавказских игр, которых раз-
работал олимпийский чемпион
И. Арсамаков. Первые Кавказ-
ские игры прошли в 2010 г. в Ка-
рачаево-Черкесии.
20-летие образования Рес-
публики Ингушетия группа аль-
пинистов в составе В. Юсупова,
С. Богомолова, В. Коренькова, М.
Хадзиева, М. Аушева, А. Хаджие-
ва и Л. Албогачиевой отметила
восхождением на Эверест в рам-

Н.Ю. Манкиев – олимпийский чемпион

по греко-римской борьбе 2008 г.
Китайская Народная Республика, г. Пекин
Пресс-служба администрации Главы
Республики Ингушетия

440
 Бои смешанного стиля
Джейрахский район. 2012 г.
Пресс-служба администрации Главы Республики Ингушетия

ках проекта «Ингушетия на высоте». Л. Албогачиева стала первой ингушкой,

покорившей Эверест.
В рамках реализации ФЦП «Социально-экономическое развитие Рес-
публики Ингушетия на 2010–2016 гг.» в республике проводится работа по
созданию горно-туристического кластера, который будет включать в себя
горнолыжные курорты, а также отдых и лечение людей с ограниченными воз-
можностями. В курортной зоне Армхи, на территории Джейрахского района,
введена в строй первая горнолыжная трасса, что позволит жителям респуб-
лики приобщиться к новому для них виду спорта. Зимой здесь можно будет
заниматься горнолыжным спортом, а летом устраивать мото- и велогонки, за-
ниматься экстремальными видами спорта, в том числе альпинизмом. Введе-
ние в строй трех 25-метровых бассейнов, один из которых будет находиться
на высоте 1600 м над уровнем моря, позволит проводить сборы и тренировки
российских сборных по водным видам спорта.
Введены в эксплуатацию физкультурно-оздоровительные комплексы и
плавательные бассейны в селениях Экажево, Долаково, Плиево, Нестеров-
ское, заканчивается строительство Дворца спорта, целого ряда многофунк-
циональных спортивных залов, а в планах значится строительство ледового
катка. С целью удовлетворения потребностей в оздоровительно-физкультур-
ных, спортивных, реабилитационных и других услугах в Ингушском государ-
ственном университете открыт факультет физического воспитания и спорта
по подготовке тренерских кадров не только для Республики Ингушетии, но и
для Северокавказского региона в целом.
441
 По инициативе правительства республики в 2012 г. было создано Пара-
олимпийское движение при Министерстве по физической культуре и спор-
ту с целью организации и подготовки спортсменов-инвалидов к участию
в соревнованиях как российского, так и международного масштаба. Пара-
олимпийское движение возглавил капитан милиции в отставке, Герой России
Р. Нальгиев.

442
 ГЛАВА 9

ИНГУШИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ
РОССИИ

КАЗАХСТАН

В
феврале-марте 1944 г. в связи с депортацией ингушское население
было расселено на территории ряда областей Казахской ССР. Ингуши
строили, пахали, пасли скот, участвовали в освоении целины, многие
работали на промышленных предприятиях, транспорте, строительстве, в
шахтах, рудниках, в металлургической и нефтяной отраслях. Они трудились
везде, где требовались рабочие руки. Горцам-ингушам нередко приходилось
осваивать совершенно незнакомые для них профессии. Многие из них своим
честным трудом добились признания: об одних упоминали в прессе, другие
были отмечены правительственными наградами. На предприятии № 57 г.
Акмолинска в 1955 г. токари механического цеха Наршауов и Газдиев вы-
полняли нормы на 200 и 214%, слесарь Тумгаев – на 250%; в артели «Метал-
лист» шлифовальщик Дидигов – на 288% и заготовщик Гумаков – на 303%;
в мастерской Легпрома мастер Баркинхоева  – на 143%. Секретарь горкома
партии г. Акмолинска А. Андреев сетовал, что областные газеты «Акмолин-
ская правда» и «Сталин Туы» на своих страницах не писали о передовиках
производства из числа ингушей (ГААОРК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2260. Л.  3).На за-
воде сухого молока г. Павлодара из 27 ингушей и чеченцев 15 человек были
стахановцами; в колхозе «Жана Аул» Лебяжинского района Павлодарской
области 93 ингуша и чеченца строили железную дорогу от Николаевки до
урочища Чушкалы; в Цюрупинском районе бригада под руководством Алам-
бека Костоева на выемке грунта выполняла норму на 117% (ГАПОРК. Ф. 221.
Оп. 1. Д. 25. Л. 39; 44–45). В Акмолинске в 1954 г. на заводе «Казахсельмаш»
среди ингушей было 93 стахановца и ударника труда (47 мужчин, 46 женщин)
(ГААОРК. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2050. Л. 82). В 1954 г. на том же заводе отличились
ингуши  – рихтовщики литейного цеха: Бештоев довел норму выработки до
230%, Алиев и Бекмурзиева выполнили нормы на 260 и 180% соответствен-
но.
Среди ингушей, попавших в 1944 г. в Кокчетавскую область, широко из-
вестным стал С.С. Яндиев. В 1946 г. в двадцатилетнем возрасте он возглавил
кирпичный цех под Щучинском, и там, где в год выдавали до 500 тысяч штук
443
кирпича, к началу освоения целинных земель мощность цеха возросла втрое
и достигла 3 млн штук в год. Как отметил С.С. Яндиев, с началом освоения
целины был высокий спрос на кирпич. Вводили мощные кольцевые печи,
совершенствовали технологию. По расчетам С.С. Яндиева, на строительство
одного жилого дома для целинников в среднем уходило 20–30 тысяч штук
кирпича. В год производили до 3 млн штук, а это 200 домов, за 10 лет  – 2
тысячи домов. Из кирпича, произведенного коллективом завода, были воз-
ведены целые улицы в селах и городах области. В 2004 г. отмечали 50-летие
освоения целины, и вместе со всеми первоцелинниками отмечал юбилей
С.С. Яндиев, заслуженный ветеран республики.
Как и другие граждане Казахстана, ингуши стремились получить образо-
вание. Среди них можно встретить квалифицированных ученых, педагогов,
врачей, инженеров, строителей, нефтяников, геологов и других специали-
стов. Интересна судьба доктора геолого-минералогических наук, профессо-
ра, академика НАН Республики Казахстан, заместителя директора Института
геологических наук им. К.И. Сатпаева Министерства образования и науки
Республики Казахстан С.М. Оздоева. В 1961 г. он поступил в Казахский по-
литехнический институт в г. Алма-Ата, на геолого-разведочный факультет по
специальности «Геология и разведка нефтяных и газовых месторождений».
Своим становлением как ученого, по его словам, он обязан выдающимся рус-
ским и казахским ученым. Со времени окончания института и по настоящее
время он работает в Институте геологических наук им. К.И. Сатпаева НАН.
За это время он прошел путь от инженера до заместителя директора по науке.
В 1995 г. С.М. Оздоев был избран членом-корреспондентом, а в 2003 г. – ака-
демиком НАН РК. Он первым из ингушей Казахстана стал крупным ученым,
известным далеко за ее пределами. С 1989 г. и по настоящее время он за-
нимается общественной деятельностью, являясь руководителем Ингушского
культурного центра Ассоциации развития ингушского и чеченского народов
и членом совета Ассамблеи народа Казахстана. Другого не менее известный в
научном кругу человек – Х.Х. Парагульгов. Выходец из села Ахки-Юрт При-
городного района, в шестилетнем возрасте он оказался в Казахстане. Его отец
Хадис Базоркович Парагульгов был выдающимся сыном ингушского народа,
трагически повторившим судьбу тысяч невинных советских людей, необос-
нованно репрессированных в сталинское время. Его именем названа одна из
улиц г. Назрани. После окончания средней школы Х. Парагульгов поступил в
Казахский политехнический институт им. В.И. Ленина, окончил его в 1965 г.
по специальности «Геология и разведка нефтяных и газовых месторожде-
ний». В 1974 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «Особенности
формирования и закономерности размещения залежей нефти и газа восточ-
ной части Прикаспийской впадины» в Московском институте нефтехимиче-
ской и газовой промышленности им. И.М. Губкина, а в 1995 г. в Институте
геологических наук им. К.И. Сатпаева НАН РК  – докторскую диссертацию
«Эволюция и нефтегазоносность осадочных бассейнов Восточного Казах-
стана». Трудовая деятельность Х.Х. Парагульгова началась в 1965 г. в тресте
«Мангышлакнефтеразведка», продолжилась в Институте геологических наук
им. К.И. Сатпаева, где в настоящее время он работает в должности главного
научного сотрудника. Он является первооткрывателем месторождения Кум-
коль и Южно-Торгайского нефтегазоносного бассейна, экспертом различных
444
научно-исследовательских советов. Как профессор ведет преподавательскую
работу среди студентов КазНТУ им. К.И. Сатпаева и Казахстанско-Британ-
ского технического университета, руководит аспирантами и магистрантами,
опубликовал ряд научных монографий, получивших широкую известность в
научных кругах, имеет государственные награды. Сходная судьба и у таких
известных в республике и за рубежом ученых, как академики С.М. Оздоев,
А.К. Курскеев и доктор технических наук М.С. Сагов.
Нельзя не отметить вклад ингушей в развитие нефтяной отрасли. Нефть
добывают на западе Казахстана, куда в годы депортации ингушей не сели-
ли. Две области Казахстана  – Гурьевская (Атырауская) и Западно-Казах-
станская – не принимали депортированных ингушей. Но специалисты и ра-
бочие-нефтяники из числа ингушей уже с 1944 г. трудились на промыслах
объединения «Казахстаннефть», в управлении треста «Казнефтеразведка» и
«Косчагылнефть», в конторах бурения «Эмбанефтьпроект» и «Кулсары» и
в других подразделениях Министерства нефтяной промышленности СССР.
Ингушей-нефтяников можно было встретить на промыслах «Доссор», «Кош-
кар», «Кулсары», «Каратон», «Макат», «Сариз», в учебно-курсовых комбина-
тах, на автотранспортном комбинате объединения «Казахстаннефть» и т. д.
Среди них были специалисты, окончившие Грозненский нефтяной институт
и другие высшие и среднетехнические учебные заведения Грозного, Баку,
Ленинграда и Гурьева, и практики, имевшие опыт работы на грозненских
нефтепромыслах. В объединении «Казахстаннефть» Гурьевской области до
1956 г. трудились такие специалисты, как Султан Абдулович Плиев, Хусейн
Заурбекович Тутаев, Хасан Гагаевич Омаров, Ильяс Абдулович Алмазов, Ал-
масиУжахов, СуламбекТембоев (АГОАРК. Ф. 146. Оп .33–4. Д. 458. Л. 14; 22;
31; 49; Ф. 146. Оп. 33. Д. 399. Л. 6; 38; 44; Д. 400. Л. 4. Д. 412. Л. 1, 3–4).
Ингуши активно участвовали в общественной жизни общества. По архив-
ным данным, в 1953 г. в Шортандинском районе приняли в члены ВЛКСМ 47
человек из спецпоселенцев. Ингушей среди них насчитывалось 15, в том чис-
ле 6 девушек. В 1954 г. в комсомол приняли 36 человек, из них 6 ингушей (5
юношей и одну девушку), в 1955 г. – 40 (в том числе трех ингушей) (ГААОРК.
Ф. 1. Оп. 1. Д. 2260. Л. 84–85). Все коммунисты из числа ингушей состояли на
учете в республиканской партийной организации. По архивным сведениям,
на 15 июля 1946 г. их было 325. За период с 1 июля 1944 г. по 1 июля 1946 г.
было принято в ряды ВКП (б) трое ингушей, один стал кандидатом в члены
партии (ГААОРК. Ф. 708. Оп. 10. Д. 203. Л. 9–10).
Следует отметить, что в тех условиях, в которых оказались спецпере-
селенцы, невозможно было творчески реализовать себя поэтам, писателям,
певцам и другим деятелям культуры. Все 13 лет ингушская творческая интел-
лигенция работала на различных подсобных работах, так как их не брали на
работу по специальности. «Им прямо говорилось, что их не для того выслали,
чтобы они в городах жили. В кишлаки! В аулы! На черную работу! И чтобы
выжить, чтобы заработать копейку на кусок хлеба, ученые и писатели работа-
ли сторожами, уборщицами, экспедиторами, разнорабочими…» (Базоркина,
1993. С. 117).
Семьи у ингушей были большими. По числу награжденных матерей-геро-
инь ингушки в послевоенное время в Казахстане составляли высокий процент
среди других народов. В 1950–1960-е годы по г. Кокчетаву среди награжден-
445
ных почетным званием «Мать-героиня» с вручением ордена «Мать-героиня»
и грамоты Президиума Верховного Совета СССР были Маши Героева, Бана-
ти Бузуртанова; орденом «Материнская слава» II степени за 8 детей – Абидат
Дзязикова; орденом «Материнская слава» III степени за 7 детей  – Касират
Дзеитова, Люба Матиева, Хава Яндиева; родившие и воспитавшие 6 детей –
Лена Льянова, Вагидат Оздоева; «Медалью материнства» II степени за 5 де-
тей – Марам Тумгоева (КГГААО. Ф. 107. Оп. 1. Д. 137. Л. 2–3, 28, 74, 99, 127,
154, 171).
После смерти И.В. Сталина наступило некоторое послабление в право-
вом положении спецпереселенцев. В свете реализации постановления Совета
Министров СССР от 5 июля 1954 г. «О снятии некоторых ограничений в пра-
вовом положении спецпоселенцев» в марте 1955 г. ингуши и представители
других национальностей приняли активное участие в выборах в местные Со-
веты депутатов трудящихся и Верховный Совет Казахской ССР. Некоторые
из них были агитаторами и членами избирательных окружных и участковых
комиссий. Спецпереселенцы-ингуши Жамбылской области подписались на
государственный заем развития народного хозяйства СССР выпуска 1955 г.
(ГАЖОРК. Ф. 282. Оп. 2. Д. 524. Л. 3–4.).
Ингуши Казахстана внесли немалый вклад не только в общественную
жизнь, но и в культуру многонациональной страны. Ингушская интелли-
генция  – Х. Осмиев, И. Базоркин, Д. Яндиев, М. Хашагульгов, С. Чахкиев
и другие – активно поддерживала своих соотечественников в тяжелые годы
депортации. Они писали во все партийные и советские инстанции с прось-
бой снять с них несправедливые обвинения и возвратить на Родину. В 1956 г.
они обратились с письмом в президиум Союза советских писателей, которое
было направлено в Центральный комитет коммунистической партии СССР,
где говорилось: «Мы – ингуши писатели и люди других профессий умствен-
ного труда – просим Союз Советских писателей выйти с ходатайством в ЦК
КПСС, в Президиум Верховного Совета СССР и в Совет Министров СССР
о скорейшем осуществлении великой справедливости в отношении нашего
народа, о возвращении ему законного места в братской семье народов СССР,
о возвращении ему его исконной Родины» (РГАСПИ. Ф. 556. Оп. 14. Д. 56.
Л. 52).
Большую роль в жизни ингушей играл ислам. Значительное влияние на
ингушей оказывали религиозные деятели из числа известных мулл и алимов.
Особенно это проявилось в годы депортации. Авторитет и влияние духовных
деятелей ЧИАССР использовал НКВД для быстрой депортации ингушского
населения. В телеграмме Л. Берия И. Сталину от 22 февраля 1944 г. отме-
чается: «Была проведена беседа с наиболее влиятельными в Чечено-Ингу-
шетии высшими духовными лицами Б. Арсановым, А.-Г. Яндаровым и А.
Гайсумовым, они призывали оказать помощь через мулл и других местных
авторитетов» (Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши, 1994.
С. 48–49).
Уполномоченные Совета по делам религиозных культов при Совете ми-
нистров СССР различных областей Казахской ССР в своих записках не раз
отмечали деятельность алимов и мулл из числа ингушей и чеченцев, их влия-
ние на своих соплеменников. В своих проповедях они призывали ингушей и
чеченцев честно трудиться, не нарушать правопорядок и этим искупить вину
446
перед Родиной. Ингуши как правоверные мусульмане не могли ослушаться
своих лидеров. В условиях ссылки религия играла определенную роль в со-
хранении национальной идентичности.
В перестроечную эпоху ингуши стали создавать национально-культурные
центры. У истоков образования Ингушского культурного центра Казахстана
стояли члены Совета старейшин А. Цуроев, А. Евлоев, А. Хасиев, М. Беков,
Х. Зурабов, И. Султыгов, А. Задзиев, И. Хампиев, Б. Долгиев и др., а так-
же члены правления М. Баймурзиев, Р. Базоркин, Б. Мальсагов, Б. Хасиев,
Ш. Чахкиев, С. Яндиев. Первым председателем был избран С.М. Оздоев. Ин-
гушский культурный центр содействует совершенствованию национальных
и межнациональных отношений, активно вовлекает представителей своей
нации, проживающих на территории Казахстана, в процесс демократических
преобразований во всех сферах общественной жизни, осуществляет культур-
но-просветительскую деятельность по возрождению и развитию националь-
ного самосознания, изучению родного языка и культуры, истории ингушского
народа, сохранению и развитию национальных обычаев и традиций, изучает
проблемы ингушского населения и решает их в сотрудничестве с государ-
ственными и общественными организациями.
Ингушский национально-культурный центр уделяет внимание гумани-
тарной деятельности, организует посильную материальную помощь нуждаю-
щимся членам диаспоры и беженцам, оказавшимся в Казахстане в результате
осетино-ингушского конфликта в 1992 г. С созданием этого центра ингуши
Казахстана получили возможность собираться, принимать участие во всех
культурных мероприятиях, проводимых в республике, решать вопросы воз-
рождения родного языка, культуры, дальнейшего развития образования, свя-
зей с исторической родиной. Для реализации этих программ при финансовой
помощи Министерства культуры и информации РК созданы курсы по изуче-
нию родного языка и проводятся занятия коллектива национальных танцев.
Ежегодно поправляют свое здоровье в лагере «Окжетпес» (курорт Бо-
ровое) дети ингушской диаспоры, отличившиеся достижениями в учебе и
художественной самодеятельности. Так, ингушский детский национальный
танцевальный ансамбль не раз завоевывал первые места на городских фе-
стивалях. Ингушский культурный центр регулярно принимает участие в
конференциях по линии ОБСЕ, республиканских и городских мероприятиях.
Ежегодно проводится день национальной культуры с участием представите-
лей диаспор г. Алматы с демонстрацией национальной кухни, выступлением
танцевальных коллективов.
Руководителями областных культурных центров были бывший депутат
Верховного Совета Республики Казахстан С. Героев, Г. Яндиев, Г. Матиев и др.
В области образования работают заслуженные учителя А. Мальсагова, Е. Эка-
жева, большой вклад в строительство внес почетный гражданин г. Алматы
А. Зурабов, который не раз был отмечен правительственными наградами.
Следует отметить деятельность национально-культурного центра
«Вайнах» г. Астаны, где представлены и ингуши и чеченцы. Его председа-
тель  – С.С. Героев, пользующийся заслуженным авторитетом, уважением
и известность.вреспублике. Он принимает активное участие почти во всех
проводимых в казахской столице мероприятиях: научно-практических кон-
ференциях, заседаниях круглых столов, фестивалях дружбы народов, фору-
447
ме «Межэтническое согласие» и т.д. Достойное место ингушской диаспоре
отведено на карте мемориально-этнического комплекса «Атамекен», в ме-
мориальном комплексе жертвам политических репрессий в пос. Акмол близ
Астаны. Ежегодно отмечается День памяти жертв политических репрессий,
День геноцида 23 февраля.
В Алматы с 1998 г. функционирует ингушская воскресная школа, где
созданы три группы: младшая и средняя (для школьников) и старшая (для
студентов и др.). Задачей воскресной школы является изучение родного
языка, национальной культуры, обычаев и традиций. Бессменным препо-
давателем которого является Елизавета Башировна Экажева, родившаяся в
1949 г. в с. Сергеевка Атбасарского района Акмолинской области. За свой
труд Е.Б. Экажева награждена Почетной грамотой Министерства культуры и
информации Республики Казахстан.
Ингушская молодежь активно участвует в спортивной жизни республики.
Спортивную честь Казахстана в различных видах спорта защищали: А. Хам-
хоев, Д. Кодзоев, братья Ибрагим и Исмаил Вышегуровы, Д. Оздоев. Успешно
трудится С. Костоев – заслуженный тренер РК по боксу, его воспитанники неод-
нократно завоевывали кубки на международных соревнованиях. Он подготовил
в СССР свыше 20 призеров, а в Казахстане – 27 призеров Кубка мира по боксу.
В настоящее время национально-культурные центры функционируют во
многих городах республики. В 2009 г. во время официального визита пред-
ставительной делегации Ингушской Республики в Казахстан во главе с прези-
дентом Ю.-Б.Б. Евкуровым в Алматы был торжественно открыт Ингушский
культурный центр. Ингушская диаспора отличается устойчивым националь-
но-групповым самосознанием, ее представители адаптировались к условиям
жизни в Казахстане. Ислам также помогает ингушам сплотиться в диаспоре,
сохранить и укрепить этнокультурное своеобразие. Ингуши являются устой-
чивой этноконфессиональной группой в полиэтническом обществе Казахста-
на; они интегрированы в его социально-культурное пространство как этнос
со своей своеобразной субкультурой.
У ингушей Казахстана, как и на Кавказе, ярко выражено чувство семей-
но-родственного коллективизма. Они всегда ощущают себя частью семьи,
рода, поддерживают отношения с родственниками до пятого колена и несут
ответственность друг за друга. Институт родственных связей был большим
подспорьем в период проживания на спецпоселении. Разрозненные семьи ин-
гушей через некоторое время воссоединялись, многие сироты воспитывались
у родственников. В детских приютах и домах было мало ингушских детей.
У депортированных ингушей первого поколения не ослабевала мечта о
возвращении на историческую родину. Основная их масса вернулась на Кав-
каз, а оставшаяся часть, постепенно приспосабливаясь к условиям Казахста-
на, начала формировать в своем сознании систему двойной самоидентифика-
ции, человек ощущал себя ингушом и в то же время понимал, что здесь его
вторая родина.
В Казахстане ингуши наряду с другими этносами активно участвуют
во всех сферах материальной и духовной деятельности. В настоящее время
ингуши работают в промышленности, строительстве, сельском хозяйстве,
образовании, науке, медицине. Немало ингушей проявили себя как предпри-
имчивые бизнесмены.
448
 ИОРДАНИЯ, ИРАК, СИРИЯ, ТУРЦИЯ

Причины возникновения диаспоры, этапы переселения

Ингушские диаспоры дальнего зарубежья сосредоточены в Турции, Си-
рии, Ираке и Иордании. Результатом длительной и кровопролитной Кавказ-
ской войны (1817–1864) стало первое массовое переселение в Османскую
империю горских народов Северного Кавказа, среди которых были и ингуши.
Переселение ингушей шло в три этапа с 1859 по 1913 г. Большая часть пере-
селенцев приходится на 1859–1865 гг. По официальным данным, в Турцию
эмигрировали около 3–5 тысяч ингушей. В.-Г. Джабагиев приводит следую-
щие цифры: ингушей-назрановцев до 100 семей, ингушей-карабулаков до
1500 семей (Джабагиев, 1995. С. 87).
Препятствий при пересечении границы не было, так как переселение
было выгодно обеим сторонам: Россия освобождалась от непокорных горцев,
а Турция получала воинственных людей, которых можно было использовать
в войнах. 28 партий переселенцев были отправлены в Турцию, по графику и
по предварительно составленным маршрутам. Его организатором и руково-
дителем был генерал царской армии М.  Кундухов. В своих воспоминаниях
он пишет, что переселение было организовано «с одобрения обеих сторон»
(Котиев, 1953. С. 34).
Переселенцы старались выбирать места, климатом и ландшафтом напо-
минающие родину. По рассказам потомков первых переселенцев (мухаджи-
ров) из г. Бейшехира, их отцы два месяца не сходили с корабля, пока не нашли
место, похожее на Назрань. Им оказалось расположенное в центре Турции
с. Бейшехир. Сегодня это небольшой пригород г. Конья, столицы бывшей
Сельджукской империи. В Бейшехире на момент переселения проживало
110 ингушских семей, в настоящее время здесь осталось 25 семей. Сюда
переселились Тимурзиевы из с. Базоркино, Арчаковы и Точиевы из с. Ача-
луки, Дзауровы из с. Кантышево, Мержоевы и Бештоевы из с. Насыр-Корт
и с. Яндаре, Вельхиевы из с. Ачалуки, Даурбековы из с. Яндаре, Цороевы,
Мужухоевы и др.
По свидетельствам потомков ингушей-мухаджиров, проживающих ныне
в Бейшехире, турецкое правительство выделило переселенцам бесплодные и
болотистые земли в низинах, что приводило к голоду и болезням – люди уми-
рали по пять-шесть, а порой и до десяти человек в день. После неоднократных
жалоб им выделили новое место жительства, но истощенные люди умирали.
Изнуренные голодом родственники не имели физических сил хоронить своих
умерших собратьев на кладбище, которое находилось на возвышенности, по-
этому для кладбища выбрали новое место. Сегодня в Бейшехире два ингуш-
ских кладбища. Одно из них располагается в низине  – в непосредственной
близости к жилым домам.
Оказавшись в непривычных климатических условиях, столкнувшись с
многочисленными бедствиями, обманутые турецкими властями переселенцы
хотели вернуться на Кавказ. Представители 15 ингушских аулов неоднократно
обращались к царю с прошениями разрешить им вернуться на родину. «Нас
обманули, отвели самые бесплодные места, большей частью каменистые...
449
Мы, перейдя границу, поселимся там, где русское правительство укажет», –
писали они (Акиев, 1999. С. 394).
Их просьбы не были удовлетворены российским правительством. Пере-
селенцев, расположившихся вблизи русско-турецкой границы, силой заста-
вили отойти от нее. Из переписки о принятии мер по воспрепятствованию
переселившимся в Турцию горцам возвратиться обратно на родину очевидно,
что судьба ингушей была предрешена. В телеграмме российского правитель-
ства генерал-майору Астафьеву недвусмысленно говорится: «Пропустить
через границу и направить в Тифлис по Дилижанскому ущелью чеченцев,
собравшихся у Арпачая, если это не ингуши. Ингушей, отнюдь, не пускать…
Переселенцы будут водворены в Надтеречном наибстве. Принятие правосла-
вия необходимо, и настаивать на немедленном выполнении этого» (Бадаев,
2008. С. 181–182).
Возвращение самых непримиримых и воинственных среди горцев людей,
чьи земли были полностью захвачены казаками, естественно, не представля-
лось возможным. На этих землях были основаны казачьи станицы Воронцо-
во-Дашковская, Тарская, Сунженская, Слепцовская, Нестеровская, Ассинов-
ская, Фельдмаршальская и др. (Берже, 1859. С. 117). Несмотря на то, что ни
турецкие, ни российские власти не давали официального разрешения на ре-
патриацию, некоторым удавалость вернуться на родину. Большая часть осела
рядом с хутором Гетагажевых, на землях этого селения был основан хутор
Боков (или новый Ах-Борзой) (Иг-ев, 1885), сегодня это селение Сагопши
Малгобекского района.
Для небольшого по численности ингушского народа переселение стало
демографической катастрофой: сократилась численность населения, нару-
шилась территориальная целостность.

География расселения
Из исторических документов известно, что в Турции кавказских мигран-
тов селили подальше от русско-турецкой границы – это было одно из условий
российского правительства. Представители каждой этнической группы рас-
полагались компактно. Ингуши  – в городах Мардине, Ялово, Ярмади, Бей-
шехире, Арелии, Сивасе, Бурсе – 50–60 дворов, в Инагуле – 100–200 дворов,
в местностях около Муша и Карса, откуда они впоследствии переселились
в другие районы Турции, а также в Сирию, Иорданию, Ирак (ПМА, 2004.).
В 1910 г. многие ингуши переехали в Ирак, где в должности паши служил
дагестанец Магомед-паша, который был женат на ингушке из фамилии Бул-
гучевых. В Сирии, в г. Рас-аль-Айн (Хикерт), сейчас проживает 1200 семей
ингушей: это потомки ингушских семей Цороевых, Евлоевых, Оскановых,
Гандалоевых, Галаевых, Даурбековых, Дзейтовых, Белхороевых, Булгуче-
вых, Фаргиевых, Цечоевых, Боковых, Алхоевых, Сусуркиевых, Мужухоевых
(Кхуртоевы, Вельхиевы) и др. В Дамаске насчитывается около тысячи семей
кавказских переселенцев, из них 500–600 семей  – ингушские. В г. Камыш-
ли  – 100 ингушских семей. В Иордании в городах Зарка, Сувейлах живут
Булгучевы, Евлоевы, Оскановы, в Аммане три генерала сухопутных войск из
фамилии Албогачиевых. В Ираке в городах Мусал, БаIгуба, Зендам, Хавуй-
жа, Багдад – около двух тысяч семей – это Галаевы, Белхороевы, Булгучевы
и др. (ПМА, 2004).
450
 Этническая самоидентификация
Полевые материалы, собранные в Турции в 1997–2005  гг., позволяют
представить состояние культурных процессов в ингушской диаспоре, ее са-
моидентификацию в новых социальных и исторических условиях. От инфор-
мантов стало известно, что, оказавшись в инонациональной среде, мухад-
жиры-ингуши строго следовали своим обычаям и традициям. В частности,
82-летняя Хекимет Боян (Тимурзиева) рассказала, как она, оказавшись в
девичестве на чеченской свадьбе, отказалась участвовать в традиционной че-
ченской игре-ухаживании, так как это противоречило ингушским традициям
и считалось недостойным для ингушской девушки. Также Хекимет пояснила,
что слово «вейнах» в местности, где она проживает, означает «ингуши».
В Турции был проведен опрос на тему этнической самоидентификации
представителей ингушской диаспоры. Второе поколение переселенцев отве-
тило однозначно: они осознают себя только ингушами. Из опрошенных пред-
ставителей третьего поколения большая часть ответила, что осознают себя
ингушами. Для убедительности люди стали перечислять обычаи, которые
они соблюдают: не ласкают детей при посторонних, не называют по имени
мужа, зять соблюдает нормы ингушского этикета по отношению к теще и
тестю, почитают старших и т. д. Затруднялись ответить на этот вопрос 25%
респондентов, а дети из смешанных семей отвечали, что они идентифициру-
ют себя с турками.

Культура и быт:
родной язык и национальные традиции
Переселенцы старались сохранить родной язык, и даже во втором поколе-
нии все они владели ингушским языком. От информанта Р. Болжа (Вельхиева)
из г. Конья стало известно, что во многих ингушских семьях бытовал запрет
на турецкий язык. В семье разговаривали только на родном языке, порицали
своих детей, когда те отвечали им по-турецки. Старшие старались убедить
детей в том, что ингушский язык им непременно когда-нибудь понадобится.
Эти времена пришли после демократических преобразований в России, когда
многие потомки мухаджиров, особенно те, кто владел языком, посетили ис-
торическую родину. Сегодня в ингушской диаспоре в Турции, Сирии, Ираке и
Иордании, кроме старшего поколения, родным языком практически никто не
владеет. Урбанизация ускорила ассимиляцию мухаджиров, молодежь уезжает
в крупные города, в другие страны, где нет носителей языка.
В ингушской диаспоре в Турции сохранились некоторые исчезнувшие из
обихода на Родине слова, в частности еди – обращение к жене дяди. Некото-
рые слова стали употребляться в новом контексте. Например, слово хьульмат
в Ингушетии используют в значении «бережливость», в турецкой диаспоре
оно имеет дополнительную смысловую нагрузку – «уважение, почитание».
В первые годы переселения иммигранты не оставляли надежду на воз-
вращение в родные края и старались держаться обособленно от местного
населения, жили своей общиной, соблюдали традиции предков. От инфор-
манта Х. Тимурзиева, из г. Бейшехира 1923 г.р., стало известно, что в годы
его детства и юности ни один турок не смел пересекать границу ингушского
451
 Ингушское кладбище в г. Бейшехир
Турция
Фото М. Ялхароевой, 2010 г.

поселения. Это был своеобразный метод защиты, способ самосохранения.

Подобная позиция мухаджиров вызывала недовольство местного населения,
поэтому нередко случались конфликты.
Переселенцы старались заключать браки только с представителями своей
национальности. Они строго следили и за тем, чтобы ингушские девушки не
имели возможности общаться с турецкими юношами, ингушским девушкам
запрещалось выходить из села. По свидетельству старожилов Бейшехира,
турецкие юноши лишь издалека могли наблюдать за ингушскими девушками,
когда те с кувшинами шли по воду.
Если не находился брачный партнер в своей среде, предпочтение отда-
валось переселенцам с Кавказа. Но бывало и иное – в Бейшехире, например,
проживает неженатый мужчина, которому в молодости отец запретил женить-
ся на турчанке, и он в знак протеста дал обет безбрачия. Одна из дочерей Ма-
гомеда Джабагиева, который поселился во Франции, осталась незамужней,
не найдя жениха своей национальности. И сейчас ингуши в выборе спутника
или спутницы жизни отдают предпочтение представителям своего этноса,
особенно в Сирии и Иордании, объясняя это тем, что ингушки отличаются
домовитостью, строгим воспитанием, верностью, надежностью. В последние
годы среди ингушской диаспоры участились браки с соплеменниками с исто-
рической Родины. Например, в 2005 г. сочетались браком Аминат Аушева из
г. Карабулака Республики Ингушетии и Джихан Эртек из третьего поколения
переселенцев-ингушей, живущих в Бейшехире.
452
 С приходом к власти младотурков и построением нового буржуазного
светского государства свадьбы в Турции проходят по европейскому образ-
цу. В 1924–1934 гг. под руководством первого президента Турции Мустафы
Кемаля (Ататюрка) были проведены реформы во всех областях государствен-
ного устройства, был принят гражданский кодекс по европейскому образцу.
На свадьбах представителей ингушской диаспоры Турции сохранился только
один национальный элемент – танцы. Несколько иная ситуация в Сирии, где,
как и в диаспорах других стран, родным языком молодежь не владеет, но тем
не менее национальные традиции сохранились лучше.
В ингушской диаспоре Турции полностью отсутствует свойственный их
соплеменникам на исторической родине культ фамилий. Нередко встречают-
ся представители второго поколения переселенцев, которые забыли, из ка-
кой они фамилии. НиIмат, которой более 80 лет, не знала своей фамилии, но
помнила, что ее род, в отличие от рода матери, знатного происхождения. «Я
Таргимхо, а мать моя не из знатного рода», – сказала старая женщина. Знала
она это со слов представителей первого поколения мухаджиров.
Ататюрк ввел запрет на ношение национальной одежды, были закрыты
национальные центры, мухаджиры получили турецкие фамилии и имена.
Противники преобразований жестоко карались Ататюрком. Мероприятия
проводились в срочном порядке. Фамилию Боян информанту Хасану Тимур-
зиеву (1923 г.  р.) выбрали городские власти. Не дожидаясь, когда вернется
выехавший по делам отец мальчика, ребенка вызвали в мэрию города, по-
казали большой список разных турецких слов и предложили выбрать слово
«боян»  – щедрый. Получили турецкие фамилии и другие ингуши. О том, к
какой фамилии он принадлежит, Хасан узнал только на исторической родине,
которую он посетил в 1980-е годы. Но отчество Солсбик каким-то образом у
Хасана Тимурзиева сохранилось, что впоследствии отразилось на его судьбе:
из-за нетурецкого отчества его не взяли в военное училище. В отличие от
ингушей, проживающих в Турции, в Сирии каждый представитель диаспоры
знает свою фамилию.
Для представителей ингушской диаспоры Турция, Сирия, Иордания, Ирак
стали второй родиной, и процесс интеграции их в культуру стран проживания
был неизбежным, как и их ассимиляция. Национальный колорит сохраняется
в какой-то степени только в бытовой культуре, особенно сильно это выра-
жено в Турции. Там, сохранены некоторые элементы традиции и обычаев,
связанные с почитанием старших: молодые люди встают, когда заходит стар-
ший, зять не только не сядет в присутствии тестя и тещи, но и не покажется
им на глаза. Иногда представители третьего поколения путают национальные
ингушские обычаи с турецкими, например, заимствованный у турок обряд
опоясывания невесты красной лентой они считают своим древним народным
обычаем. В Сирии и Иордании, по словам информанта Хасана Исмата из
г. Дамаск, национальный колорит в быту ингушей сохраняется.

Материальная культура
Дома переселенцы строили, как и на родине, с открытой террасой, мазали
их белой глиной, поэтому поселение ингушей-мухаджиров турки называли
белой деревней. Хотя турецкая культура прочно заняла место в жизни ингу-
453
шей, но и сегодня не все ее элементы прижились в диаспоре. Ни одна ингушка
не носит традиционные турецкие шаровары. Известен случай, когда ингушка
Гюль Арчакова из г. Бейшехира сделала замечание соседке-турчанке за то,
что она пришла на ингушскую свадьбу в турецких шароварах, чем вызвала
сильное негодование последней.
Традиционная утварь сохраняется в качестве семейных реликвий. Во
многих семьях бережно хранят вещи, привезенные мухаджирами с Кавказа:
кувшины, кинжалы, башлыки, чесалки для шерсти и медные тазы. Из нацио-
нальной кухни сохранилось только блюдо дулх-хIалтам. Гостей с историче-
ской родины непременно угощают этим блюдом, которое хозяева сами очень
любят.
Первое поколение переселенцев занималось военным делом, земледелием
и скотоводством. Сегодня в ингушской диаспоре много военных, учителей,
инженеров, экономистов, врачей, юристов. Продавцами они работают только
в собственных магазинах или в магазинах соплеменников, не работают ингу-
ши прислугой на дому, избегают любой надомной работы по найму и всякой
деятельности, которая не соответствует ингушским понятиям о достоинстве
и чести.

Роль диаспоры в общественно-политической

и культурной жизни
Из рядов ингушской диаспоры вышло немало людей, которые внесли
значительный вклад в историю и культуру стран проживания. О них впер-
вые рассказал М. Унал (Юнал) в книге «Роль черкесов (кавказцев.  – М.Я.)
в освободительной борьбе Турции» (Унал, 1996). Сулейман Сырр Бештоев
(Койдемир, 1886–1923) был известным политическим и общественным дея-
телем, сподвижником первого президента Турции Мустафы Кемаля. Первому
мэру г. Бейшехира Сулейману Сырр Бештоеву было 13  лет, когда его отец
Гойтамир-хаджи (отсюда фамилия Койдемир) в 1902 г. решил вместе с семь-
ей покинуть родину. Юный мухаджир блестяще окончил сначала лицей, а
потом юридический факультет университета г. Конья. Наряду со светским
получил и духовное образование. После окончания университета он открыл
свое дело – деревообрабатывающую фабрику. Одновременно с коммерческой
деятельностью Сулейман Сырр вел большую общественную работу. Когда
над Турцией нависла угроза раздела территории между странами Антанты,
он вместе с другом, черкесом Мехметом Назымом, создал тайное общество
«Товарищ».
Когда Мустафа Кемаль (Ататюрк), возглавивший народную борьбу младо-
турков, прибыл в г. Конья, Сулейман Сырр примкнул к нему. С этого времени
вся его деятельность была тесно связана с Ататюрком. Он снарядил на свои
деньги на греко-турецкую войну 30 ингушей из Бейшехира, а его брат Абдул-
Межит был командиром сотни. Ататюрк многократно вызывал Сулеймана
Сырра в Анкару; он должен был участвовать в Сивасском и Эрзерумском кон-
грессах в качестве делегата от г. Конья. Избирался Сулейман Сырр и в первый
турецкий парламент, но вынужден был отказаться от депутатского мандата
из-за тяжелой болезни. В 1923 г., не дожив совсем немного до объявления
Турции республикой, Сулейман Сырр умер и был похоронен в Бейшехире.
454
Улица, на которой он жил, носит его имя. Его дом (в свое время самый краси-
вый и большой в городе) занесен в список исторических памятников Турции.
Сулейман Сырр, его брат Абдул-Межит, Исмаил Торшхоев и Осман Точиев
были награждены высшей наградой Турции «Истиклал Медальон» (Медаль
Свободы). Представленный к этой награде Осман Тимурзиев отказался от нее
в связи с тяжелым положением Турции. Медаль была изготовлена из чистого
золота. Сулейман Сырр и его брат Абдул-Межит, а также Осман Точиев (Та-
чой), Хамит Торшхоев (Чонкур) прославили свои имена в истории народов
Ингушетии и Турции. Все они родились в Ингушетии и эмигрировали в Тур-
цию с родителями в детском возрасте.
В литературной энциклопедии «Писатели в кавказской диаспоре» также
названы представители ингушского зарубежья: Вассан-Гирей Джабагиев
(1882–1961), Магомет Котиев (Мехмет Кетей, 1886–1973), Бексултан Котиев
(Батырхан, 1888–1972), Салих Хаматханов (Полаткан, 1909–1998), Макшериф
Ахриев (Шериф Баштав, род. в 1913 г.) (Берзег, 1995). В этом же ряду стоят
известные литераторы и публицисты Хасан-Басри Беков (Геккая), Мустафа
Ахриев (Бештой), Орхан Тимурзиев (Демирхан). Все они потомки ингушей-
мухаджиров. Магомед Джабагиев, Созерко Мальсагов – эмигранты послеок-
тябрьского периода. Багауди нВедзижев (Ведиш), Иса Сагов (Сагон) – пред-
ставители последней эмиграции, периода Второй мировой войны (Кучмезова,
2003. С. 12).
Поворотные вехи в истории всегда дают яркие имена. Самая значитель-
ная по своей культурной, литературной, творческой деятельности эмиграция
оформилась после 1917 г. Многие представители ингушской диаспоры не-
редко совмещали разные специальности. Среди них были военные, врачи,
бизнесмены. Как мыслящие люди, они не могли быть сторонними наблюда-
телями судьбоносных событий в жизни своего народа. Свои широкие позна-
ния они успешно представляли в статьях, литературных произведениях. Как
публицисты, они поднимали самые злободневные вопросы, предлагали пути
их решения. Наряду с прогрессивными деятелями других северокавказских
народов представители ингушского зарубежья исследовали актуальные про-
блемы современности, выражали стремления и чаяния своего народа. Они
оставили след в культуре не только своего народа, но и коренного населения
страны проживания. Например, Магомет и Бексултан Котиевы переводили
русскую классическую литературу на турецкий язык. Песни на стихи Орхана
Тимурзиева были в репертуаре турецкого исполнителя Елдырма Гюрсеса.
Хасану-Басри Бекову (Геккая) было 10 лет, когда его семья, примерно в
1890 г., эмигрировала в Турцию. В 33 года по состоянию здоровья он ушел в
отставку из жандармерии в чине капитана и занялся журналистикой и публи-
цистикой, 10 лет возглавлял газету «Мерам». Перо Хасана-Басри, по воспо-
минаниям его племянника Хасана Тимурзиева (Боян), отличалось меткостью
и остротой.
Салих Хаматханов (Полаткан) родился в 1909 г. в Стамбуле. Его дед
Бемболат, полковник царской армии, одним из первых среди ингушей эмиг-
рировал в Турцию (1864). Отец Салиха Осман тоже был военным. Выбрал
военную карьеру и Салих. В 1937 г. он окончил военную академию в Стам-
буле. Салих Хаматханов был военным атташе в Югославии (1950–1952), спу-
стя восемь лет получил звание генерала турецкой армии. Он владел пятью
455
языками: турецким, английским, немецким, французским, сербским. Уже в
преклонном возрасте в начале 1990-х годов он успел посетить историческую
родину. Салих Хаматханов печатался в журналах «Кузей Кавказья» («Север-
ный Кавказ») и «Аскери Меджмуа» («Военный журнал»), написал несколько
книг. Умер в 1998 г. в Стамбуле.
Багаудин Хумадович Ведзижев (Ведиш) окончил Махачкалинский меди-
цинский институт перед самым началом Великой Отечественной войны и в
первые же ее дни ушел на фронт. Оказавшись в плену, лечил военнопленных.
После окончания войны перебрался в Турцию. В соавторстве с иорданским
чеченцем, эмигрантом первой волны Наифом Арсланом, Б. Ведзижев написал
книгу «Трагедия героической чечено-ингушской нации».

Рост самосознания
Вместе с утратой многих национальных традиций в среде ингушской
диаспоры наблюдается формирование национального самосознания, чему
способствовали также контакты с представителями Ингушетии, посещение
исторической родины. С недавних пор на могилах турецких ингушей стали
появляться надписи об их национальной принадлежности: на надгробной пли-
те после фамилии, имени и отчества пишут «ингуш». В ингушской диаспоре
детям стали давать ингушские имена. В Бейшехире живет 11-летняя девочка
с необычным именем Назрань. В памяти диаспоры сохранились рассказы от-
цов о Матери-Назрани. «Нана-Нясаре» – Мать-Назрань – так любовно вели-
чают ингуши Назрань. Представители диаспоры выучили кириллицу, чтобы
переписываться с родственниками из Ингушетии, читать книги на родном
языке. 37-летний инженер-строитель Магомед-Эмин Бештой из Бейшехира
с 17 лет начал посещать ингушские свадьбы и собирать народные мелодии,
научился играть на аккордеоне, в его репертуаре 50 народных мелодий и пе-
сен. Бейшехир для ингушской диаспоры Турции стал родовым селением. Они
покидают его для учебы, работы, но возвращаются сюда на праздники и по
случаю важных событий.

ЕВРОПА
Современная ингушская диаспора в Европе  – явление, исторически не
связанное с эмиграцией национальной элиты (политической, военной, купе-
ческой и т.д.) 1920–1940-х годов. Она многочисленнее и имеет в основном
социально-экономический, гуманитарный контент, что связано с развалом
СССР, насильственным изгнанием ингушей из Пригородного района Север-
ной Осетии в 1992 г., двумя так называемыми чеченскими войнами 1994-1999
гг., а также с последующими общественно-политическими, военными и ду-
ховно-нравственными драматическими потрясениями и трансформациями.
Первая волна ингушской эмиграции в Европу связана с эпохой боль-
шевистского террора и гражданской войны после революции 1917 г. Ее вы-
дающимися представителями были Магомед и Вассан-Гирей Джабагиевы,
Магомед (Артаган) Куркиев, Сафарбек и Созерко Мальсаговы, Джемалдин
Албогачиев, Муртазали и Мурцал Куриевы и др.
456
 Вторая волна ингушской эмиграции – Второй мировой войны, особенно
первых ее лет, когда в немецком плену оказались ингуши, офицеры, солдаты,
затем осевшие на Западе. Активная их часть – Ибрагим Гелисханов, Ахмет
Ужахов, Якуб Озиев, Иса Сагов, Багаудин Ведзижев (двое последних из Ав-
стрии и Германии позже перебрались в Турцию). Документы и материалы,
ставшие известными и доступными лишь в 1990-е годы, свидетельствуют,
что ингуши (как и другие северокавказцы) вместе с политэмигрантами пер-
вой волны на всех европейских и американских трибунах обвиняли сталин-
ский режим в геноциде 1944 г. и по сути повлияли на политическое решение
Хрущева о возвращении ингушей вместе с другими репрессированными на-
родами на Кавказ из Казахстана и Средней Азии в 1957 г. (Ингушетия и ингу-
ши, 2002. С. 493–555). Документальный, публицистический, эпистолярный
массив, связанный с братьями Джабагиевыми, Сафарбеком и Созерко Маль-
саговыми, Дж. Албогачиевым, сестрами Джабагиевыми позволяет говорить
о том, что со второй половины 1920-х и до середины 1950-х годов во Фран-
ции, Польше, Германии, США достаточно эффективно работали небольшие
ингушские центры. Наиболее ярко это показывает пример В.-Г. Джабагиева,
который с 1921 г. жил во Франции (1921–1927), затем в Польше (1927–1936),
в Германии (1940-е годы, в период Второй мировой войны) и Турции (1936–
1961). Именно через В.-Г. Джабагиева, его судьбу и наследие мы рассмат-
риваем ингушское зарубежье как органичную часть национального общест-
венно-политического и социокультурного развития XX в. Более 200 работ на
русском, польском, французском, немецком и турецком языках, литературно-
издательская, политическая, журналистская и гуманистическая деятельность
В.-Г. Джабагиева с 1921 по 1954 г. осуществлялась в таких изданиях, как
«Кавказский горец» (Прага), «Горцы Кавказа» (Париж), «Кавказ» (Париж,
Берлин), «Прометей» и «Обозрение Прометея» (Париж), «Объединенный
Кавказ» и «Свободный Кавказ» (Мюнхен), «Газават» (Берлин), «Северный
Кавказ», «Восток» и «Исламское обозрение» (Варшава).
Представители послереволюционной эмиграции были людьми высокооб-
разованными. Знание языков было важной составляющей их естественной
адаптации на Западе. Они сумели перенести в инонациональную среду свой
уклад, обычаи, культуру (как правило, городскую), а главное – мировоззре-
ние и общекавказский дух, не растворяясь в европейском пространстве, а
сохраняя не столько национальную, сколько общекавказскую духовно-нрав-
ственную идентичность. Небольшая часть ингушского народа в лице поли-
тических, военных, ученых и религиозных деятелей, в начале 1920-х годов
вынужденных покинуть пределы Ингушетии, Кавказа, России, по существу
являла собой национальную элиту. После Версальской мирной конференции
(октябрь 1921 г.), на которой В.-Г. Джабагиев присутствовал в качестве пред-
седателя Парламента Республики горцев Северного Кавказа, в европейских
странах (Франции, Польше, Чехии, Германии) были созданы кавказские об-
щественно-политические структуры со своими печатными органами (журна-
лами, газетами).
Литературная, издательская, научно-исследовательская, журналистская,
благотворительная деятельность и работа во всевозможных организациях,
комитетах и центрах как бы демонстрировала принадлежность каждого ин-
дивида к своей нации и к Кавказу в целом. Национальная история Кавказа
457
 Ингушский просветитель, политический и
общественный деятель В.-Г.Э. Джабагиев
(1882–1961)
Грузия, Тифлис. 1920 г.
Личный архив М.Д. Яндиевой

и культура, а также будущая (пост-

коммунистическая) судьба с первых
лет эмиграции были главнейшими
смыслами существования вне роди-
ны. Характерна выдержка из пуб-
ликации о Союзе горцев Кавказа в
журнале «Кавказский горец» (1924,
№ 1): «Работа Союза дает возмож-
ность поддержать физические и
моральные силы горской эмиграции,
изнывающей на чужбине в тяжелой
жизненной борьбе: горской моло-
дежи  – получить высшее и специ-
альное образование и вернуться в
родной Кавказ полезными работни-
ками на благо народа; горской интеллигенции – заняться многоразличными
вопросами национально-культурного возрождения горцев Кавказа, пользуясь
теми сокровищницами знаний, которые собрала западноевропейская наука»
(Ингушетия и ингуши, 2002. С. 478–479).
В Праге, Париже и Варшаве, инициируя культурную, научно-исследова-
тельскую и благотворительную работу, семьи Джабагиевых и др. культиви-
ровали идею преемственности. Лекции, семинары, обсуждения докладов по
истории, фольклору Кавказа, текущей политике, благотворительные балы,
вечера, обеды для горцев-студентов  – это маркеры культурного процесса и
функционирования национальной элиты.
В домах В.-Г. Джабагиева в Варшаве и его брата М. Джабагиева в Париже
устраивались встречи горской студенческой и рабочей молодежи. Их усилия-
ми и усилиями их единомышленников вплоть до 1960-х годов в странах Ев-
ропы (и в США) отмечались годовщины объявления независимости Горской
Республики (11 мая 1918 г.), а также годовщины сталинской депортации. Во
время Второй мировой войны ингуши и чеченцы, спасенные из немецких
концлагерей по линии Международного Красного Креста и Красного Полуме-
сяца В.-Г. Джабагиевым и генералом Сафарбеком Мальсаговым, оставшиеся
на Западе и образовавшие вторую эмиграцию, группировались вокруг своих
спасителей вплоть до их кончины.
Магомед Джабагиев (1876–1937) к революции 1917 г. занимал должность
главного агронома Донской, Кубанской и Терской областей, был собирателем
и исследователем ингушского фольклора и языка. В 1908 г. он издал свою
«Ингуше-чеченскую азбуку» на основе латинской графики, занимался про-
светительской деятельностью в «Обществе просвещения ингушского народа»
в г. Владикавказе. После Февральской революции он занимал пост комиссара
Временного правительства исполкома Ингушетии, входя вместе с братом в
458
ЦК Союза объединенных горцев Кавказа (май 1917 г.), был председателем Ин-
гушского национального Совета в 1918 г. В 1921 г. эмигрировал во Францию,
жил в Марселе, затем в Париже, где и умер. В эмиграции главным образом
занимался научной деятельностью. Ее венцом стала книга «Ингушские на-
родные тексты» (Париж, 1935) с предисловием и комментариями известного
французского ученого Ж. Дюмезиля. Вассан-Гирей Джабагиев (1882–1861)
к 1917 г. был вице-директором департамента министерства сельского хозяй-
ства Российской империи, автором нескольких книг по сельскому хозяйству,
сотен статей по общественно-политической, религиоведческой проблемати-
ке, которые были опубликованы в Санкт-Петербурге и на Кавказе.
После революции он стал одним из руководителей Союза горцев (1917–
1918 гг.) и Горской Республики (1918–1921 гг.), председателем Ингушского
Национального Совета (сменив брата); председателем Парламента Респуб-
лики горцев Северного Кавказа, одним из авторов Декларации о независи-
мости Северного Кавказа от 11 мая 1918 г., а также Конституции Северо-
Кавказской Демократической республики и позже  – проекта Кавказской
Конфедерации. Выехав на Версальскую конференцию в 1920 г., он остался
во Франции, где жил до 1927 г., а затем переехал в Варшаву, на родину жены,
представительницы известного в Польше татарского княжеского рода Байра-
шевских. Организовал и был редактором бюллетеней и журналов «Prizeglad
Islamski», «Sprawy Obce» и «Orient», печатался во многих других изданиях. В
1939 г. был назначен официальным представителем Польского телеграфного
агентства в Стамбуле, где прожил до конца жизни. В период Второй мировой
войны не раз выезжал в Германию и Польшу в качестве уполномоченного
Международного Красного Креста и Красного Полумесяца для оказания
помощи военнопленным кавказцам. После войны сотрудничал с антиком-
мунистическими центрами в Европе и США, опубликовав десятки статей в
журналах «Свободный Кавказ», «Кавказ», был любимым автором и учителем
известного советолога второй волны кавказской политической эмиграции
А. Авторханова.
Созерко Мальсагов (1893–1976)  – кадровый военный, после окончания
Александровского военного училища, в годы Первой мировой войны, слу-
жил в Ингушском конном полку Кавказской Туземной конной дивизии, после
1917 г. воевал в Добровольческой армии. В 1923 г. сдался ЧК и был сослан на
Соловки, откуда бежал в 1925 г. в Финляндию, затем перебрался в Польшу,
служил в кавалерии (во Львове, Белостоке и Хелмне). Как польский офи-
цер воевал во Вторую мировую войну, попал в немецкий плен, бежал, был
участником Польского сопротивления, с 1946 г. жил как польский ветеран в
Англии, где и умер.
После побега с Соловков написал первое документальное свидетельство
«Адский остров» о большевистском ГУЛАГе, которое было сначала опуб-
ликовано в эмигрантской газете «Сегодня» (Рига, 1925), а затем в Лондоне
(«An Island Hell: A Soviet Prison in the Far North», 1926 ). После войны актив-
но работал в Международном Комитете по проведению процесса против ге-
ноцида в СССР (Мюнхен, 1951 г.), собирал свидетельства и материалы, под-
тверждающие репрессии в отношении депортированных народов. Работал в
Исламском культурном центре в Лондоне, поддерживал связи с политически
459
активными представителями второй волны эмиграции – А. Авторхановым, Я.
Озиевым, А. Ужаховым, Б. Тагилевым и др.
Вера в возвращение на родину, на Кавказ, передавалась детям эмигран-
тов первой волны: воспитание, семейные устои и принципы определили их
личностный вектор. Дженнет Джабагиева, одна из трех дочерей В.-Г. Джаба-
гиева, была вывезена с родины совсем маленькой девочкой, и вся ее жизнь
прошла в Польше. Д. Джабагиева была военным журналистом, воевала в
Польском сопротивлении и под Монте-Косино в Италии, где была ранена;
редактировала польский детский журнал «Дятва». Она автор рассказов и
романтической новеллы «В плену у абреков», написанной в соавторстве с
отцом «В плену у абреков» (опубликована в журнале «Деловая женщина» в
1938 г.). Умерла в 1992 г. на Кавказе, похоронена на родовом кладбище ря-
дом со своим дедом. Зарема Джабагиева, дочь Магомеда Джабагиева, часть
жизни (до 1960-х годов) прожила во Франции с родителями, была хранитель-
ницей архива своего отца, занималась живописью и оставила оригинальные
записи о творчестве художника-эмигранта Халил-Бека Мусаясула, бывшего
в молодости другом ее дяди – Дж. Албогачиева. Она умерла и похоронена в
Нью-Джерси (США).
Политически и творчески деятельная послереволюционная ингушская
эмиграция (и взросшая под ее крылом вторая)  – важнейшее звено в нацио-
нальной истории ингушского народа XX в.
Социально-политические процессы конца XX в. сдвинули с места со-
циально активных ингушей, стремящихся к адекватной реализации своих
профессиональных способностей. Маленькая, но сильная «струйка» ингуш-
ских «профи»  – лингвистов, ученых, творческих деятелей, специалистов в
лице Пары Парчиевой, Марет Цароевой, Мустафы Бекова, Магомеда Сагова,
Эдильгирея Дербичева, Хамзата Бекова и др. вырвалась на Запад в начале
1990-х годов и нашла применение своим способностям. Театральный режис-
сер Мустафа Беков с 1990 г. живет в Германии. Он владелец компании по
производству фильмов и постановке театральных спектаклей, возглавляет
Институт повышения квалификации режиссеров и актеров в Гамбурге, явля-
ется председателем жюри Фестивалей русскоязычных театров Германии.
Марет Цароева, кандидат филологических наук, приехала во Францию из
Киргизии в 1990 г., защитила докторскую диссертацию и стала исследовате-
лем в Национальной библиотеке Франсуа Миттерана. Она автор нескольких
работ на французском языке по древнеингушской мифологии. Ее связи с ро-
диной имеют просветительский характер: М. Цароева своего рода главный
культурный «связной» между Францией и книжной Ингушетией. Через нее
в Национальную библиотеку Ф. Миттерана Ингушским «Мемориалом» пе-
реданы не одна сотня книг по ингушской истории, этнографии, фольклору,
литературе.
Магомед Сагов выехал в Норвегию с собственным уникальным изобре-
тением по добыче нефти и является успешным профессионалом, имеющим
свою научно-практическую лабораторию. Эдильгирей Дербичев в 1990-е
годы выехал в Норвегию и почти 20 лет работает художником-сценографом,
преподает в Высшей школе искусств в Осло, имеет собственную мастер-
скую. Хамзат Беков, уехав из Назрани во Францию, освоил французский
язык настолько хорошо, что стал успешным практикующим врачом. Знание
460
 Могила политического деятеля, ученого-просветителя М.Э. Джабагиева
(1877–1937)
Кладбище Бобиньи под Парижем
Фото М.Г. Цароевой, 2012 г.

французского языка и природная художественная одаренность позволили ему

создавать прозаические произведения на языке страны, ставшей его второй
родиной. В Нидерландах более 20 лет живет и работает бывшая ведущая ак-
триса ингушской труппы Чечено-Ингушского драматического театра Любовь
Эсмурзиева. Знание языка, трудолюбие и воля способствовали ее успешной
профессиональной реализации в качестве театральной и телевизионной ак-
трисы в г. Амстердаме.
После 1992 г. десятки тысяч ингушей выехали (и выезжают) в европей-
ские страны – Германию, Австрию, Бельгию, Францию, Норвегию, Голлан-
дию, Швецию, Швейцарию, Финляндию, Данию. По данным сайта ингуш-
ской общины Бельгии (http://euingush.com/), только в этой стране в настоящее
время находится 4 тысячи ингушей. Общее количество ингушей в Европе,
приблизительно составляет 23–25 тыс. человек. Для них важно сохранить
язык, культуру, обычаи, а также выработать цивилизованные методы и спо-
собы демократической борьбы за свои попранные на Кавказе права и пра-
ва земляков, оставшихся на родине. Например, в Брюсселе бывшие жители
Пригородного района Северной Осетии супруги Мадина и Ибрагим Льяновы
создали Европейскую ассоциацию ингушей, основным направлением работы
которой является мониторинг нарушений прав ингушей, жертв военных кон-
фликтов на Северном Кавказе.
Усилиями Исы Бокова, бывшего жителя г. Малгобека, во Франции в г.
Меце создана Франко-Ингушская ассоциация под названием «Центр по меж-
дународной кооперации, солидарности, обмену и развитию». Задачами орга-
низации явлются «сохранение ингушской культуры, родного языка, сплочение
461
ингушских семей, молодежи, создание условий для их успешной социали-
зации и профессиональной интеграции по месту проживания». Ингушские
эмигранты продолжили дело М. Бекова, после 1992 г. создавшего в Германии
Ингушскую демократическую партию, которая отстаивала право ингушских
беженцев из Северной Осетии на политическое убежище в Германии.
Выступление в судах, консультирование государственных структур, пере-
воды документов, юридическая поддержка и т.д. – неполный перечень право-
защитной деятельности 1990-х – 2000-х годов, которой занимается известный
правозащитник и журналист, сотрудница русской (кавказской) службы радио
«France Internationale» Р. Мальсагова, покинувшая родину в 2008 г. Она ведет
программу «Кавказский дневник», осуществляет практическую помощь при-
бывающим во Францию землякам. Р. Мальсагова ведет также культурно-про-
светительскую работу с молодежью по сохранению памяти о выдающихся
представителях ингушской эмиграции первой волны.
Общие культурные ценности, ингушский язык и традиции (национальные
праздники, памятные даты, ингушские песни и танцы, совместные трапезы)
являются цементирующим материалом для последующего развития диаспор-
но живущих в Бельгии и Франции ингушей. Они чувствуют себя не только
частью народа, проживающей за пределами родины, но начинают разрабаты-
вать собственные стратегии взаимоотношений с государствами проживания
и своей исторической родиной, формировать институты, позволяющие со-
хранять и развивать идентичность. Можно говорить о постепенной транс-
формации этнического сознания европейских ингушей  – от этнокультурно-
го до социально-политического, о чем говорит наметившаяся тенденция от
земляческих встреч с национально-культурной атрибутикой и символами к
конференциям, форумам, съездам с приглашением земляков из России и все-
го мира.

462
 ГЛОССАРИЙ1

Адам, адамаш – человек, люди

Азар – межевой камень
Амасти – овсяная каша (кислая)
Арван – часть круга колеса
Ардара цIей – праздник хлебороба
Аьлх – гладкий (мягкий) оселок для доводки режущей кромки
Аьтинга цIей – праздник сенокоса
Аьхинг – шерстяная нить
Аьшка зама – железный век
Байтаг Iе – равнина заросшая травой
Барайтта кIоаг бола «элмарза» – особый вид ингушской шашки с восемнадцатью
ямочками расположенными в ряд
Барг – кирка односторонняя с обухом
Бахьа – металлическая совковая лопата
Бедар гIайба – пуховая подушка
Белхамаш – причитания, плач
Белхий – коллективная помощь при строительстве, уборке урожая, пахоте и т.д.
Бер – ребенок, младенец, дитя
Берда – колесо мельничное
Беркат – изобилие, благо
Беттиг – шапочка напоминающая по форме тюбетейку
Боал – пласт земли перевернутый плугом; плата зерна за помолку; плата скотом, зер-
ном за работу
Божолг – обрядовая круглая или треугольная лепешка из муки
Болата через – стальное оружие
Борц – просо
Боча бIар – орех грецкий
Буракъ – мифический конь, понимающий человеческую речь
Буру – город – крепость
Бустам  – гарызь, герметично закрывающаяся деревянная или костяная трубочка,
вместилище для заранее отмеренного порохового заряда
Бустарг – липовая кадушка
БIар – домашняя колбаса из бараньих внутренностей
БIаргловца – заговор против сглаза
БIегIиг – войлок, фетр.
БIегIинга кий – войлочная шляпа
БIин баьчча – командир, предводитель
БIоржамаш – легкие сапожки из овчины

1
 Глоссарий составлен М.С.-Г. Албогачиевой, публикуется в авторской редакции.

463
Васкет – завещание, предсмертная воля
Вий кхайкаяр – объявление всеобщего проклятия и порицания
Вирд – религиозное братство объединяющее адептов того или иного устаза
Водж – деревянный молоток
Ворда – арба
Ворда доа – плетеная насадка (сапетка) для увеличения вместимости арбы
ВIов – боевая башня
Газа петара цхарал – пуховый платок из козьей шерсти
Галинг – комок, кусочек сыра из овеьчего молока
Гам – нож особой округлой формы для чистки раны
Гахьар – рубчик на ткани, шероховатость поверхности кожи и ткани
ГебагIа – копье с наконечником, изготовленным из рога крупного рогатого скота
Генарий даьтта – подсолнечное масло
Герд – деревянная мера сыпучих тел, (15 пригоршней) 12 кг
Гета – лен
Гештаде – простить, помиловать
Гила – чистокровный конь
Говзанча – умелец, мастер на все руки
Гота – пахота; принадлежности для пахоты
Гударг – кодода; чурбан; маленький деревянный стульчик
Гурмали – тонкий полупрозрачный платок из шелка
ГIагI – кольчуга
ГIала – башня; город, поселение
ГIалий гIов – остов башни
ГIанд – стул
ГIап – ряд укрепленных поселений; патронташ
ГIейбал – плата лекарю (врачу) за лечение
ГIишло – любое не жилое строение
ГIоахкараш – тонкие ремешки для завязки
ГIовтал – бешмет
ГIозал – особое, приподндятое состояние радости
ГIолог  – альчик, надкопытная кость крупного рогатого скота, использовалась для
игр
ГIота – летний навес для скота
ГIудалкх – фургон крытая повозка с круглой крышей
ГIурба – Праздник жертвоприношения Курбан-байрам
Даар – пища еда
Дарба – лечение больного
ДарзагIа кий – овчинная шапка без околыша
Дахьар – ткацкий станок
Даца устагIа – жертвенный баран
ДаьгIе – место сбора нектара
Даъла – верховный бог, создатель всего сущего на земле
ДаъттагIа – кукурузное толокно вареное в топленом масле с добавлением сахара
Даъхой – все родственники со стороны отца
Дегаъ даьре йовлакх – ажурный шелковый платок большого размера
Дежа даътта – топленое сливочное масло
Дезал – двухпоколенная семья
Дезалхо – член семьи
Дербатдар – очищение шкуры от волосяного покрова
Дитт – режущая кромка колюще – режущего предмета
464
До – желтый жировой налет в шерсти
Довхо – человек состоящий в кровной вражде; противник
Догам – вышивка
Докьадаь дулх – вяленое мясо
ДоттагIал – дружба, куначество
Дув – очистительная клятва; присяга
Дулх – хьалтIам – мясо с галушками
ДIам – зубило с деревянной ручкой
Ега кий – свадебная шапочка украшенная вышивкой серебром
Ехк ахкараш – гребень, орудие для уплотнения нитей основы при ткачестве
Жанахчсх – сыр из овечьего молока Жувр – кукурузная мука
ЗагIа – денежное или иное преподношение на похоронах
Закят  – процент, взимаемый ежегодно с урожая, приплода скота и торговых дохо-
дов
Замеж – свадебная процессия жениха, направляющаяся за невестой
Захалаш – родственники со стороны жениха и невесты
Заьзг – сковородка с низкими бортами
Зикр – многократное произнесение молитвенных формул, восхваляющих Аллаха
Зиппар – шина, накладываемая на перелом
Зовкаш – сладкий хворост
Зуламедар – преступное
ЗIар – горизонтальные и вертикальные плетеные изгороди
ЗIокбарг – острая кирка
Ийче – терраса – пристройка к дому
Ийшиг – глиняной кувшин с крышкой для хранения сыпучих круп
Иккаш – кожаные сапоги с высокими голенищами
Июсат де – раздача одежды покойного родственникам или бедным людям
Илли – героико-эпические песни ингушей
Ингилса топ – английское ружье
Инза – тонкая нить из натурального шелка, вкладывается в заживающую рану; тесь-
ма
Истинг – войлочный ковер ручной работы
Ичигаш – сапоги из сафьяна поверх которых надеваются галоши
ЙоалгIув – металлическая сковородка с ручкой
ЙоачIинг – деревянное веретено для ручного прядения нити
Йовлакх – платок
Йодача – йоагIача дувхар – женский праздничный наряд
Йолхьинг – грабли
Калхьар – ручная мельница для перемолки злаковых
Канаш – овечья шерсть весеннего настрига
Караз – коновязь, столб с кольцами и веревкой для привязывания лошадей на откры-
том воздухе
Каърдиг – козья кожа домашней выделки
Кен – овес
Кеп – особая металлическая форма, скоба для нанесения орнамента на посуду
Кетар – шуба меховая
Кирк – печь для обжига глиняной посуды
Кицаш – пословицы и поговорки
465
Коа-тоам – особая плата за нарушение неприкосновенности личности, движимого и
недвижимого имущества
Коартол – картофель
Ков – двор
Кодальт – черпак
Кодж – вьючное седло для ослов и мулов
Кортали – шаль
Корх – моток шерсти подготовленный для прядения
Котам бу – курятник
Кувра – глиняная маслобойка
Кукали – одна из богинь ингушского языческого пантеона
Кулге бигар – взаимное пожатие руки в знак примирения
Кулъг – деревянная маслобойка высотой до 1м.
Кур – кварталы населенного пункта; лобная часть животного вместе с рогами
Кур-хъарс – средневековый женский головной убор ингушских женщин
Кха – горское мыло, состоящее из равных частей животного жира, глины и древесной
золы вареное в котле
Кхабилг – глиняной кувшин с широким горлом для хранения и заквашивания молока
Кхаюса кий – овчинная папаха.
Кхалнаьха ц!ей – женский праздник.
Кхеж – фасоль
Кхел – суд обычного права
Кхелахо – судья
Кхимар – мельничный бункер; ящик для зерна над жерновами
Кхуврч – открытый очаг на полу, в виде небольшой выемки
Кьаъда – кадий, глава шариатского суда
Кьонахий цIей – праздник посвящения в мужчины
Къудал – большой медный кувшин водонос
Къурда – потник (для ослиного вьючного седла)
КIа – пшеница
КIархаш – повседневные туфли на тонкой подошве и низком каблуке
КIе – ящик для хранения зерна
КIо – каша из кукурузной крупы сечки
KIодар – соус из топленого масла и тертого творога
KIома берха – острый соус из луковиц черемши или чеснока
KIомал – конопля
KIомсар – тяжелые грабли из акации
Лаккхарг – большой медный клепаный котел
Ламаз – намаз
Ланаш – подковы
Лаъза – волокуша деревянная для перевозки тяжелых грузов
Лийташ – стремена
Ловзар – увеселения, игры, танцы
Ловцаиг – благопожелания
Лок – осадок, полученный после топления сливочного масла
Локъамаш – кусочки теста в виде разных геометрических фигур жаренные на расти-
тельном масле
Луттарг – цедилка для молока
Макха – борона
Малар – питье алкогольных напитков
Малха кашмаш – «солнечные могильники» – каменные склепы, фамильные усыпаль-
ницы
466
Мангала кий – войлочная шляпа с широкими полями
Мар – муж, супруг
Маркхал – настойка из лечебных трав
Мархаж – мусульманский праздник Ураза – байрам
Марха сахь даккха – раздача милостыни на кануне праздника Ураза – байрам
Мархи-бутт – месяц поста Рамадан
Масхам – квас, прохладительный напиток
Маулид – праздник рождения Пророка Мухаммеда
Махъсеш – легкие кожаные сапоги
Маша – домотканое сукно
Машилг – большой платок
Маъри – убийца близкого родственника; кровник
МаьрцIей – все родственники и родственницы мужа
Маъчаш – легкие кожаные сыромятные тапочки
Мезг – хлеб из гороховой муки
Мерз малар – напиток из меда со вкусом медовухи
Мерчи – саван для покойника
Мескат – специальная дощечка для нарезки кожаных ниток
Мехка кхелахо – судья обычного права
Мехк-кхел – «Совет страны», «Суд страны»
Миста берха – кисломолочный соус из пахты
Мовхар – суровые нитки из конопли
Модз малар – медовуха, легкий прохладительный напиток из меда
Молха – порох Мосар – рога серны
Мотт бастар  – обряд «развязывания языка» невесты, просьба ответного слова от
невесты
Моша хъажкIаш – кукурузные початки молочной спелости
Мукх – ячмень
Мурд – мюрид, последователь религиозного движения; ученик
Мурдий бацкъаш – костюм мюрида схожий по покрою с кавказской рубахой с брюка-
ми классического покроя
Мурдий тоаба – группа мюридов
Назым – религиозные песнопения восхваляющие Аллаха, пророков, устазов
Налха – сливочное масло
Нана – мать
Нани – бабушка
Нах – народ, люди
Нахчий пед – деревянные кадушки для хранения сыра
Нахьара маъчаш – сыромятные чувяки
Нейц – жених, муж родственницы, зять
Ноанал — приготовление пищи
Ноанахой – родственники по материнской линии
Новкъост – товарищ
Нувр – седло
Нувр гIайба – седельные подушки из лучшей кожи Нус – сноха
Нускал – девушка или женщина, вступающая в брак
Нускал цIа – комната для молодоженов
Нух – деревянный плуг
Оалхазар – пернатая дичь
Оасара цIей – праздник прополки
Окхаш – сапоги из войлока
467
Олг – лепешка из пшеничной муки, замешанная на сыворотке
Ора баргал – особый вид пут для лошадей
Отар – навес
Охка – полоска кожи, ремень
Пазаташ – носки шерстяные
Палчакх – башлык
Пезгаш – кожаные мягкие сапоги выше колен
Песка – деревянная лопатка для перемешивания халвы
Пипхьалвалар – канатоходство
Пошмакхаш – тапочки без задников
Пхаън – граб
ПхегIа – в сельской местности сборные места для мужчин
Пхъа – кровная месть; плата за кровь; поселение
Пхьар – мастер владеющий каким – либо ремеслом
Пхъоале – мастерская, кузница
Сабау – выдержка, терпение, терпеливая стойкость
Саг йоалаю зIамсаг – жених
Сардаг – наблюдательное окно башни
Сахь – мера сыпучих тел равная 5 – ти пригоршням
Саъмарсаькх – чеснок
Село – юрт
Серьми  – мука из пророщенных и просушенных зерен кукурузы добавляемая в за-
кваску для браги, чтобы придать ему крепость
Сесаг – женщина, жена, супруга Сий – честь, достоинство, уважение Синош – души
умерших
Сип – трубочка для стока мочи в детской колыбели
Сискал – печенные лепешки из кукурузной муки
Соалоз – сани
Сулув – особый кислый раствор из отрубей и простокваши для дубления кожи
Сурилг – маленький глиняной кувшин с узким горлышком для хранения топленого
масла
Таж – боевой шлем
Тайпа – род или родовой союз, т.е. группа лиц, объединенных сознанием не только
кровного родства, но и общностью происхождения от одного родоначальника
Тайпан цIи – фамилия
Талсаш – переметная сумка
ТамагIа – тамга, тавро, герб
Тапча – пистолет
Тархе – полка для посуды
Таъжнаш – металлические кованые шлемы
Тоам – плата за примирение
Тоаскхал – пастьба чужого скота, позор по понятиям ингушей
ТовгIа – камин, каменная, кирпичная или железная печь
Толдаш – специальные шелковые лямки для перемены нитей основы
Топ – ружье
Топпар – глина; раствор глины для изготовления глиняной посуды
Тур – шашка, прямые двулезвийные мечи
Турк – помощник тхамады в религиозном братстве
Тускар – корзина из ивовых прутьев
Тушоли цIей – праздник в честь богини Тушоли
468
Тха – овечья шерсть осеннего настрига
Тхана юрагI – шерстяное одеяло
Тхеш – шерсть настриженная с годовалого барана
Тхийна – очень мелко – ребристая, острая режущая кромка оружия
Тхьамада – старшина мюридов религиозного братства
Тязет – похороны, траур
ТIаюса – деревянная кадка для доения коров
ТIаърсиг – сафьяновые сапожки
Т1аъск – наконечник для стрел
ТIехкар – пояс
ТIоговзанче – мастер по обработке камня
Улг фетинг – круглая шелковая пуговица ручной работы
Урдув – предбрачный дар невесте, на случай вдовства или развода
Устаз – учитель, наставник, профессор, мастер (перс.); 1) основатель нового рели-
гиозного направления; 2) шейх; 3) в терминологии суфиев, это люди считаются
основателями тарикатов и вирдов
Ферта – бурка, верхняя мужская одежда типа плаща из войлока
Фоаттал – сдача скота в прирост шерсти
Фялг – сказка
ХIанги – широкие в диаметре чаши
Хетта вошал – побратимство
Хингалаш – лепешки в форме полукруга, с начинкой из кортофеля, сыра, тыквы
Ховли довзали – загадки
Хозал – красота
Хох – лук
Худар – каша из кукурузной, пшеничной, ячменной муки
Хулчеш – кожаные чувяки с плетеной подошвой для удобства ходьбы по склонам
ХьажкIа – кукуруза
Хъайра – мельница предназначенная для измельчения злаковых культур
ХьалтIам – галушки из пшеничной или кукурузной муки
Хьалхара боал бакюсара цIей – праздник первой борозды
Хъаша да тIаэцар – гостеприимство
Хъаший цIа – кунацкая; комната для приема гостей
Хьаъша – да воагIий даар – угощения предназначенные для приема гостей
Хъелам – отдельная плата за снятие осады ХъоалчагIа – свадьба
Хьовла – халва из пшеничной или кукурузной муки
Цу- мука из прожаренных кукурузных зерен
Цхарал – шаль, связанная из тонких пуховых нитей
ЦIи кхабар – запрет на произношение имени
ЦIа – жилой дом
ЦIай – праздник
ЦIай саг – жрец
ЦIалда – двуручный короткий меч
ЦIоахар – станок для деревообработки
ЦIув – святилище
ЦIен нана – хозяйка дома.
ЦIен да – хозяин дома
Чами – широкие кружки с ручкой
Чара – большой плоский медный таз
469
Чарахьал – охота
Чкъаърий лувца доа – конусообразная корзина для ловли рыбы
Чокхи – черкеска мужская и женская; современное свадебное платье
Чорпа – бульон, в котором варились галушки
Чувчакх – специальный молоток для нанесения насечек на жернова
Чурт – надмогильный памятник из камня, мрамора
Чхъонкар – дубинка, каменная или металлическая булава
ЧIаба – головной убор замужней женщины, скрывающий волосы
ЧIаьпилгаш – круглые пшеничные лепешки с начинкой
ЧIир – месть
ЧIож – горные ущели
ЧIорбалаш – ремень из грубой кожи для привязывания животного
Шалт – кинжал
Шант – специальная сумочка для швейных принадлежностей
Шар – пахта после сбивания масла
Шахьар – общество, группа сел расположенных в одной местности, союз тайпов
Шовлакх – шелковый головной платок
Шода – вилы
Шолгоара топ – двуствольное ружье
Шу – невысокий круглый столик на трех ножках
Шунэ здел – этикет приема пищи
Эздел – свод неписанных моральных и этических правил поведения ингушей
Элгац – родовое святилище, храм
Элтара кий – мужской головной убор шапка из бухарских мерлушек
Эхь – стыд
Юв маха – большая игла для плетения тесьмы
Юхь – лицо
Ябакх – тыква
Ялат – зерно; еда из зерна, хлеб
Ялинг – длинный железный прут с зубчиками
Iad – лук для метания камней
Iадсаькхаш – самострелы использовавшиеся в основном при обороне башенных по-
строек и заград ительных рубежей
Iаъдат – адат, обычай, пережиточные нормы доисламских правовых комплексов
Iаъкъа – металлическая плита для выпечки хлеба; сковорода
Iел дуне – подземный мир
Iержилгаш  – поясные подвески украшавшие праздничный костюм с передней сто-
роны
Iултеш – выборный от села отвечающий за соблюдение договора между пастухом и
сельчанами

470
 АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ

Архив Института истории РАН (АИИ РАН). Ф. 36.

Архив Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН (АМАЭ).
Ф. К-1.
Атырауский государственный областной архив Республики Казахстан (АГОА РК). Ф. 146.,
708.
Государственный архив Акмолинской области Республики Казахстан (ГААО РК). Ф. 1, 708.
Государственный архив Жамбылской области Республики Казахстан (ГАЖО РК). Ф. 282.
Государственный архив Калужской области (ГАКО). Ф. 785.
Государственный архив Павлодарской области Республики Казахстан (ГАПО РК). Ф. 221.
Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 130, 1235, Р-1485, Р-5677, 9479.
Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. Р-1485.
Кокшетауский городской государственный архив Акмолинской области Республики Казахстан
(КГГА АО РК). Ф. 107.
Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17, 65,
556.
Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 1 846, 13 454.
Российский государственный исторический архив (СПб.) (РГИА СПб.). Ф. 129, 797, 1268,
1276, 1290.
Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 17,
65.
Санкт-Петербургский филиал архива Российской академии наук (ПФ РАН). Ф. 142, 800.
Центральный государственный архив Республики Северная Осетия  – Алания (ЦГА РСО-А).
Ф. 11, 123, 125.
Центральный государственный архив Чеченской Республики (ЦГАЧР). Ф. 79, Р-158, Р-159,
584.
Центральный государственный архив Республики Казахстан (ЦГА РК). Ф. 1711.
Центр документации истории Ростовской области (ЦДНИРО). Ф. 7.
Центр хранения современной документации Комитета по делам архивов при правительстве
Российской Федерации (ЦХСД). Ф. 5.
Календарь Галгай с 1881 г. / сост. А. Тутаев // Национально-краеведческий отдел Национальной
библиотеки Республики Ингушетия (НКО НБ РИ). Архивная коллекция М. Базоркина.
Картон 6. Д. 2. Л. 77–114. (Этнографические записи ингушского этнографа Албаста Тутаева;
русск. яз; рукописная тетрадь, 1881 г., 513 с.).
Милютин Д.А. Заметки о племенах кавказских (Чечня, 1832) // НИОР РГБ. Ф. 169. К. 81. Ед.
хр. 7.
Митрофанов А.П. О музыкально-песенном творчестве ингушей // ГАСК. Ф. 1260. Оп. 1.
Д. 47.

471
 БИБЛИОГРАФИЯ

Абадиев И. Эздел – формула земной и вечной жизни. Назрань, 2005.

Абаев В.И. Нартовский эпос. Орджоникидзе, 1945.
Абазатов М. Из истории гражданской войны в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1962.
Абдушелишвили М.Г. Антропология древнего и современного населения Грузии. Тбилиси,
1964.
Абдушелишвили М.Г. Антропология древних и современных народов Кавказа // Народы Кавка-
за: Антропология, лингвистика, хозяйство. М., 1994.
Абдушелишвили М.Г. Антропология древних и современных народов Кавказа // Горизонты
антропологии: Тр. Междунар. науч. конф. памяти акад. В.П. Алексеева. М., 2003.
Авксентьев А. Ислам на Северном Кавказе. Ставрополь, 1984.
Агибалова В.В. На Ассу через Армхи. Грозный, 1988.
Агиев Р.С. Насильственное выселение чеченского и ингушского народов в годы Великой Оте-
чественной войны // Рубикон. Ростов н/Д, 2001. Вып. 17.
Агиева Л. Некоторые вопросы из обычного права ингушей // Ингуши в трудах Башира Далгата.
Ростов н/Д, 2011а.
Агиева Л.Т. Этнография ингушей. Майкоп, 2011б.
Агларов М.А. Андийцы. Махачкала, 2002.
Аджигов М., Угурчиев О.Б., Гетагажев Б. Об определении основных направлений развития
экономики региона (на примере Республики Ингушетия) // Сб. науч. тр. Ингушского гос.
ун-та. Магас, 2008. Вып. 6.
Айдаев Ю.А. От эпической песни до эпопеи. Грозный, 1975.
Айшаев О. Пионер ингушской науки: (К 150-летию Чаха Ахриева) // Литературная Кабардино-
Балкария. Нальчик, 2001. № 1.
Акаев В.Х. Шейх Кунта-Хаджи: жизнь и учение. Грозный, 1994.
Акаев В.Х. Чеченский суфий Бамат-Гирей-хаджи: жизнь и духовный путь // Известия вузов.
Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2003. № 3.
АКАК об Ингушетии и ингушах. Назрань, 1995.
Акиев Б.А., Мужухоева Э.Д., Сагов Р.З. Трагедия осени 1992 года в Пригородном районе. На-
зрань, 1996.
Акиев Х. Мухаджиры // Ингушетия и ингуши. Назрань; М., 1999. Т. 1.
Акиев Х.А. Художник Мурад Полонкоев: Каталог. Грозный, 1984.
Акиев Х.А. Клеточный орнамент в системе языческого мировоззрения вайнахов // Искусство
народных художественных промыслов Северного Кавказа. Махачкала, 1989.
Акиев Х.А. К вопросу о происхождении и географии расселения ингушей (историческая справ-
ка) // Лагаш: история и публикации. Каунас, 1991. № 1.
Акиева П.Х. К вопросу об институте «запретных» дней у ингушей // Уч. зап. ИнгНИИ: Фольк-
лор и этнография. Магас, 2009.
Акиева Ф. Новогодний путеводитель. Еще одно сказание о Новом годе // Сердало. Назрань,
2004. 30 дек. № 147 (9522).
Акиева Х.М. Изобразительное искусство Чечни и Ингушетии первой половины XIX в. (тради-
ции и новаторство) // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8: История. 2008. № 4.
Акиева Х.М. Особые черты народного орнамента протоингушей: его типы и язык // Известия
вузов. Северо-Кавказский регион. Общественные науки. 2009. № 3А.
Акимов В.Н. Свадебные обычаи и обряды чеченцев и ингушей // СМЭ. М., 1888.
Актуальные социально-политические и этнокультурные проблемы Ингушетии: Сб. науч. ста-
тей. Магас, 2007.

472
Албаков Д.Х. О применении Шариата в Республике Ингушетия // Ислам и право в России /
сост. И.Л. Бабич, Л.Т. Соловьева. М., 2004. Вып. 2.
Албакова Ф.Ю. Роль жречества в духовной культуре ингушей // Новое в археологии и этногра-
фии Ингушетии. Нальчик, 1998.
Албогачиев Р.-Х.Ш.-Х. Шейх Овлия Батал-хаджи Белхороев. Нальчик, 2010.
Албогачиев Р.Ш. Шейх, устаз, овлия Кунта-хаджи Кишиев. Нальчик, 2012.
Албогачиева М.С.-Г. Об Ингушетии и ингушах. СПб., 2003.
Албогачиева М.С.-Г. «Печальник ингушского народа» Фома Иванович Горепекин // ЭО. 2004.
№ 3.
Албогачиева М.С.-Г. Ингушские игры // Игра и игровое начало в культуре народов мира. СПб.,
2005.
Албогачиева М.С.-Г. Ингуши в ХХ веке: этнографические аспекты религиозных практик //
Северный Кавказ: традиционное сельское сообщество – социальные роли, общественное
мнение, властные отношения. СПб., 2007.
Албогачиева М.С.-Г. О некоторых религиозных практиках ингушей в доисламский период //
Радловский сб.: Научные исследования и музейные проекты МАЭ РАН в 2007 г. СПб.,
2008а.
Албогачиева М.С.-Г. Свадебный костюм ингушки: традиция и мода // Мат. XI Междунар. науч.-
практ. конф. «Мода и дизайн: исторический опыт – новые технологии». СПб., 2008б.
Албогачиева М.С.-Г. Маулид в Ингушетии // Лавровский сб.: Мат. XXXIII Среднеазиатско-
Кавказских чтений 2008–2009 гг.: Этнология, история, археология, культурология. СПб.,
2009а.
Албогачиева М.С.-Г. О некоторых зияратах ингушей // Радловский сб.: Научные исследования
и музейные проекты МАЭ РАН в 2008 г. СПб., 2009б.
Албогачиева М.С.-Г. Похороны и поминки у ингушей // Материалы полевых исследований
МАЭ РАН. СПб., 2009в. Вып. 9.
Албогачиева М.С.-Г. Адат и шариат в современной Ингушетии // Обычное право и право-
вой плюрализм на Кавказе в XIX  – начале XX в.: Мат. Всерос. науч. конф. Карачаевск,
2009 г.
Албогачиева М.С.-Г. Функционирование в Ингушетии трехзвенного суда: адатного, шариат-
ского и российского (XIX в.) // Лавровский сб.: Мат. XXXIII Среднеазиатско-Кавказских
чтений 2008–2009 гг.: Этнология, история, археология, культурология. СПб., 2009д.
Албогачиева М. С.-Г. Влияние образования на функциональное изменение ингушского языка //
Традиции народов Кавказа в меняющемся мире: преемственности и разрывы в социокуль-
турных практиках. Сб. статей к 100-летию со дня рождения Л.И. Лаврова. СПб., 2010а.
Албогачиева М.С.-Г. Тарикаты и вирды Ингушетии // Мир ислама: история, общество, культу-
ра. М., 2010в.
Албогачиева М.С.-Г. Хадж глазами этнографа // Восточная коллекция. 2010 г. № 1.
Албогачиева М.С.-Г. Этнография и история ингушского народа в письменных источниках кон-
ца XVIII – первой трети XX в. СПб., 2011а.
Албогачиева М.С.-Г. Вирдовое братство Батал-хаджи Белхороева // Радловский сб.: Научные
исследования и музейные проекты МАЭ РАН в 2010 г. СПб., 2011б.
Албогачиева М.С.-Г. Конференция мусульман Ингушетии // АФ. 2011в. № 14. С. 482.
Албогачиева М.С.-Г. Из истории борьбы с кровной местью в Ингушетии // АФ. 2011г. № 14.
Албогачиева М.С.-Г. Особенности взаимодействия российской судебно-правовой системы и
традиционных правовых институтов ингушского общества (XIX–XXI вв.) // Общество
как объект и субъект власти: Очерки политической антропологии Кавказа. СПб., 2012.
Албогачиева М.С.-Г. Система терминов родства и семейно-брачные отношения у ингушей //
Алгебра родства. СПб., 2012а. Вып. 13.
Албогачиева М.С.-Г., Бабич И.Л. Кровная месть в современной Ингушетии // ЭО. 2010. № 6.
Алборов Б.А. Ингушское «Гальерды» и осетинское «Аларды» // Алборов Б.А. Некоторые во-
просы осетинской филологии. Орджоникидзе, 1979.
Алборов Б.А. Ингушское «гальерды» и осетинское «аларды»: к вопросу об осетино-ингушских
культурных взаимоотношениях // ИИНИИК. 1928. Вып. 1.
Алборов Б.А. Ингушское dealy «бог» и осетинское delimon «злой дух» // ИИНИИК. 1930.
Вып. 2/3.
Алексеев В.П. Происхождение народов Кавказа. М., 1974.

473
Алексеев В.П., Гохман И.И. Палеоантропология азиатской части СССР. М., 1984.
Аликов В. Очерк положения животноводства в Терской области, составленный по данным об-
следования, произведенным в 1912 году. Владикавказ, 1914.
Алироев И.Ю. Фауна Чечено-Ингушетии в вайнахских языках. Махачкала. 1970а.
Алироев И.Ю. Флора Чечено-Ингушетии в вайнахских языках. Грозный, 1970б.
Алироев И.Ю. К вопросу о роли древнейшей религии вайнахов в пропаганде научного атеиз-
ма // Социология, атеизм, религия. Грозный, 1972. Т. I.
Алироев И.Ю. Нахские языки и культура. Грозный, 1978.
Алироев И.Ю. Язык, история и культура вайнахов. Грозный, 1990.
Алироев И.Ю. Историко-этнолингвистические аспекты изучения традиционной культуры вай-
нахов. Грозный, 1994.
Алмазов И.Г. Ингуши – Георгиевские кавалеры XIX–XX веков. Нальчик, 2012.
Алмазова Л. Музеи Республики Ингушетия // Дош. Грозный, 2007. № 2 (16).
Алмазова Л.А. Творчество женщин Ингушетии. Ростов н/Д, 2011.
Алмазова Л.А. Кристалл искусства – лик земной. Карабулак, 2012.
Альтемиров М. Ингуши: исторический очерк // Жизнь национальностей. 1919. № 15 (23).
Амирханов Х.А. Чохское поселение: Человек и его культура в мезолите и неолите Горного Да-
гестана. М., 1987.
Анасян А.С. Новая концепция в албанистике // К освещению проблем истории и культуры Кав-
казской Албании и восточных провинций Армении. Ереван, 1991.
Андреев С.М. Среднеазиатская версия Золушки // По Таджикистану. Ташкент, 1931.
АИФ. Нальчик, 2003. Т. 1.
АИФ. Нальчик, 2003. Т. 2.
АИФ: Мифы: Обрядовый фольклор. Нальчик, 2003. Т. 1.
АИФ. Нальчик, 2003. Т. 4: Нартские сказания; Легенды.
АИФ. Нальчик, 2007. Т. 5: Героико-эпические песни.
АИФ. Нальчик, 2010а. Т. 7, вып. 1: Ингушские предания.
АИФ. Нальчик, 2010б. Т. 8. Вып. 2.
Анчабадзе Г.З. Вайнахи. Тбилиси, 2001.
Арапханова Л.Я. Модель тейповой структуры как фактор самосохранения в условиях геноцида
и депортации: На примере ингушского народа (Анализ данных 1920–1950-х годов). М.,
2002.
Арапханова Л.Я. Спецпоселенцы: История массовых репрессий и депортация ингушей в XX в.
М., 2004.
Арапханова Л.Я. Особенности формирования региональной политической элиты Ингушении //
Experimentum-2010. М., 2010.
Арапханова Л.Я. Политическая элита Ингушетии в структуре региональных политических
элит современной России. М., 2010.
Арсамаков Б.И. Топонимические аспекты хронологии башенных поселений Горной Ингуше-
тии // Имя и этнос. М., 1996.
Арсамаков Б.И. Ингушские фамилии и имена. Назрань, 2003.
Арсамакова Т. Музей был ее музой // Сердало. Назрань, 2003. № 4.
Арсанукаева М.С. Государственно-правовая политика Российской империи в Чечне и Ингуше-
тии (XIX – начало XX в.): основные направления, методы и последствия. М., 2012.
Арсанукаева М.С. Политика имперской России в отношении чеченцев и ингушей на рубеже
XIX–XX вв. // Механизмы власти: Трансформации политической культуры в России и
Австро-Венгрии на рубеже XIX–XX вв. М., 2009.
Арсанукаева М.С. Правовая культура чеченцев и ингушей (XIX – начало XX века). М., 2009.
Арсанукаева М.С. Религиозный фактор государственно-правовой политики Российской импе-
рии в Чечне и Ингушетии (XIX–XX века). М., 2010.
Археология и традиционная этнография народов Чечено-Ингушетии. Грозный, 1992.
А.С. Странички из истории Просвещения в Ингушетии // Вопросы просвещения. 1927. № 10–
11.
Аталиков В.М. Наша старина. Нальчик, 1996.
Аутлева С.Ш. Адыгские историко-героические песни ХVI–ХIХ веков. Нальчик, 1973.
Аушев А. Будем учиться возрождать и сохранять наш язык, обычаи и обряды ингушского на-
рода // Роль духовно-нравственных ценностей ингушского народа в социально-экономи-

474
 ческом развитии Республики: Мат. республ. науч.-практ. конф., состоявшейся в г. Назрани
2 дек. 1996 г. Саратов, 1997.
Аушев Р. Слово о Чахе Ахриеве: (К 150-летию со дня рождения) // Литературная Кабардино-
Балкария. Нальчик, 2001. № 1.
Аушева З.Г. Государственная поддержка малого предпринимательства в Республике Ингуше-
тии // Сб. науч. тр. Ингушского гос. ун-та. Магас, 2008. Вып. 6.
Ахильгов Г. Переселение вайнахов в Турцию: детали трагедии // Сердало. Назрань, 2001.
№ 22.
Ахмадов Ш.Б. К вопросу о социальных отношениях в Чечено-Ингушетии в XVIII в. // Соци-
альные отношения и классовая борьба в Чечено-Ингушетии в дореволюционный период:
XIХ – начало XX в. Грозный, 1979.
Ахмадов Ш.Б. Экономические связи чеченцев и ингушей с Россией и народами Северного Кав-
каза в ХVІІІ веке // Взаимоотношения народов Чечено-Ингушетии с Россией и народами
Кавказа в XVI – начале XX в. Грозный, 1981.
Ахмадов Ш.Б. Из истории развития земледелия и животноводства у чеченцев и ингушей в
XVIII – начале XIX в. // Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюци-
онном прошлом (ХIII – начало XX в.). Грозный, 1982.
Ахмадов Я.З. Очерки политической истории народов Северного Кавказа в ХVІ–XVІІ вв. Гроз-
ный, 1988.
Ахмадов Я.З. Григол Великий – объединитель Восточной Грузии // Вестник «ЛАМ». Грозный,
2001. № 2.
Ахмадов Я.З. История Чечни с древнейших времен до конца ХVIII века. М., 2001.
Ахриев И. В горах Джейраха // Сердало. Владикавказ, 1927. № 42.
Ахриев И. Жертва // Сердало. Владикавказ, 1928. № 2.
Ахриев Ч.Э. Несколько слов о героях в ингушских сказаниях // ССКГ. 1870а. Вып. 4.
Ахриев Ч. Похороны и поминки у горцев. Прилож. к ст. Н.Ф. Грабовского «Экономический и
домашний быт жителей Горского участка Ингушского округа» // ССКГ. 1870б. Вып. 3.
Ахриев Ч.Э. Из чеченских сказаний // ССКГ. 1871а. Вып. 5.
Ахриев Ч. Ингушские каши // ТВ. 1871б. № 17.
Ахриев Ч. Об ингушских женщинах // ТВ. 1871в. № 31.
Ахриев Ч. Присяга у ингушей // ТВ. 1871г. № 20.
Ахриев Ч. Несколько слов о героях в ингушких сказаниях // ССКГ. 1871д. Вып. 5.
Ахриев Ч. Этнографический очерк ингушского народа // ТВ. 1872. № 30.
Ахриев Ч. Этнографический очерк ингушского народа с приложением его сказок и преданий //
ТВ. 1872. № 28.
Ахриев Ч. Этнографический очерк ингушского народа // ТВ. 1872. № 32.
Ахриев Ч.Э. Ингушские праздники // ССКГ. 1873. Вып. 5.
Ахриев Ч.Э. Ингуши (их предания, верования и поверья) // ССКГ. 1875. Вып. 8.
Ахриев Ч. Заметки об ингушах // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушского народа.
Саратов, 1996.
Ахриев Ч. Ингуши: Их предания, верования, поверья // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре
ингушского народа. Саратов, 1996.
Ахриев Ч. Несколько слов о героях в ингушских сказаниях // Ингуши: Сб. ст. по истории и
культуре ингушского народа. Саратов, 1996.
Ахриев Ч. Похороны и поминки у горцев // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушского
народа. Саратов, 1996.
Ахриев Ч. Избранное. Назрань, 2000.
Ахриева Р.И. Языковая ситуация в Ингушетии // Русский язык как язык межнационального
общения в образовательном, научном и культурном пространстве полиэтнической России.
Магас, 2008.
Ахушков Ш.З. Неизвестное наследие. Назрань; М., 2009.
Б.Д. Жертвоприношение на Столовой горе // ТВ. 1893. № 75.
Бабич И.Л. Современное исламское движение в Кабардино-Балкарии // Исламское возрожде-
ние в современной Кабардино-Балкарии: перспективы и последствия. М., 2003.
Бабич И.Л. Постсоветская государственность на Северном Кавказе и ее соотношение с «кон-
цепцией исламского государства» // Постсоветская государственность: проблемы интег-
рации и дезинтеграция. СПб., 2007. Ч. 1.

475
Багаев М.Х. Население плоскостной Чечено-Ингушетии накануне окончательного переселе-
ния вейнахов с гор на плоскость (ХIII–ХIV в.) // АЭС. 1968. Т. 2.
Багаев М.Х. Культура горной Чечни и Дагестана в древности и средневековье: VI в. до н.э. –
XІІ в. н.э. М., 2008.
Багратиони Вахушти. География Грузии // ЗКОИРГО. 1904. Кн. ХХV, вып. 5.
Багратиони Давид. История Грузии. Тбилиси, 1971.
Бадаев С.-Э.С. Чеченская диаспора на Среднем и Ближнем Востоке: история и современность.
Нальчик, 2008.
Базоркин А.Б. Горское паломничество // ССКГ. 1875. Вып. 8.
Базоркин А. Горское паломничество // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушского на-
рода. Саратов, 1996.
Базоркин И. Тамара // Призыв. Грозный, 1962.
Базоркин И. Из тьмы веков. Грозный, 1989.
Базоркин И. Собр. соч. Магас, 2000. Т. 5.
Базоркин И. Собр. соч. Магас, 2001. Т. 6.
Базоркин М.М. Борганы в Присунженской долине (конец XIV  – начало XV в.) // ИЧИРКМ.
1961. Вып. 10.
Базоркин М. История происхождения ингушей. Нальчик, 2002.
Базоркина А.И. Терпение: Воспоминания // Так это было: Национальные репрессии в СССР в
1919–1952 годы. В 3 т. М., 1993. Т. 2.
Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. СПб., 1993.
Баладзори. Книга завоеваний стран / пер. П.К. Жузе. Баку, 1927.
Балаев М. Национальная забастовка // Дош. Грозный, 1990. № 2 (4).
Балтанова Г.Р. Мусульманка. М., 2005.
Бараг Л.Г. О традиционной стилистической форме белорусских сказок и ее изменениях // Уч.
зап. Башкирского ун-та. Уфа, 1964. Вып. 7.
Бараниченко Н.И. Синкретические культовые сооружения Ингушетии // Х Крупновские чте-
ния по археологии Северного Кавказа. Москва, 17–18 марта 1980 г.: Тез. докл. и сообщ.
М., 1980.
Бараниченко Н.Н., Виноградов В.Б. Христианизация как фактор социально-политической ис-
тории Северного Кавказа. Грозный, 1984.
Бараниченко П.И., Виноградов В.Б. Роль жречества у средневековых вайнахов // Характер ре-
лигиозности и проблемы атеистического воспитания. Грозный, 1978.
Баранов Е. Ингушские сказки // СМОМПК. 1903. Вып. 30.
Барахоев М. ГIазмагомед-хаджи Тимурзиев из Мочкъий-Юрта // Сердало. Назрань, 2010.
№ 102.
Баркинхоева Е.А. Республика Ингушетия на рубеже веков // Ингушетия на пороге нового ты-
сячелетия: Тез. докл. профессорско-преподавательской и студенческой науч.-практ. конф.
Назрань, 2000.
Барахоева Н.М. Сопоставительный анализ форм прошедшего времени ингушского и немецко-
го языков. Назрань, 2009.
Баркинхоева З.М. Проблемы синтаксиса ингушского языка. Нальчик, 2007.
Барханоева М. Исса Барханоев  – народный художник-поэт, романтик // Республика Ингуше-
тия. Назрань, 2002.
Басилов В.Н. Пережитки колдовства у ингушей // Итоги полевых работ Ин-та этнографии АН
СССР в 1970 г. М., 1971.
Басилов В.Н., Кобычев В.П. Галгай – страна башен // СЭ. 1971. № 1.
Батаев Х.М., Яхъяева З.И. Н.И. Пирогов о народной медицине чеченцев и ингушей // Вопросы
гуманитарных наук. М., 2005. № 3.
Батхиев А.М. Пространственная организация и высотное распространение млекопитающих
ЧИАССР в связи со структурой поясности // Природа и хозяйство Чечено-Ингушетии.
Грозный, 1991. Вып. 6.
Батхиев А.М. Состояние, эколого-фаунистическая структура и проблемы сохранения живот-
ных РИ в связи с особенностями природных ландшафтов // Рефлексия. Назрань, 2007. №
2.
Батхиев А.М. Животные Республики Ингушетия. Назрань, 2010.

476
Баудинов И. Район Шатой Чеченской Республики  – хранитель древних культурных тради-
ций Передней Азии? // Неофициальный сайт села Старые Атаги (Электронное издание)
04.04.2013 (http://www.st-atagi.ru/publ/41-1-0-251).
Безпристрастный П. Наблюдения и заметки // ТВ. 1907. № 5.
Беков А.М. Неопубликованное. Назрань, 2000.
Белобродов А. Земледелие в Терской области // ТВ. 1895. № 108.
Белозеров В. Этническая карта Северного Кавказа. М., 2005.
Белозерцев С. Механика смерти. Кн. 1. М., 1994.
Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. 1578–1613 гг. М., 1889. Вып. 1.
Белякова Е.В. К вопросу о специфике образа нартов в чечено-ингушском эпосе // Философия,
религия и культура стран Востока: Четвертые Торчиновские чтения. СПб., 2007.
Берже А.П. Краткий обзор горских племен на Кавказе // КК на 1858 г. 1857.
Берже А.П. Чечня и чеченцы. Тифлис, 1859.
Берже А.П. Кавказ в археологическом отношении. Тифлис, 1874.
Берже А.П. Этнографическое обозрение Кавказа. СПб., 1879.
Берзег С. Писатели в Кавказской диаспоре. Самсун, 1995.
Берсанова Л.И. К изучению традиционной системы питания чеченцев и ингушей в XIX–
XX вв. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8: История. 2010. № 5.
Бесланеев А.Д., Шаманов И.М. Очерки истории хозяйства и хозяйственного быта горцев Ку-
банской области. Черкесск, 1972.
Битадзе Л.О. Генезис кавкасионского типа (по данным антропологии): Автореф. дис.… докт.
ист. наук. Тбилиси, 2006.
Бларамберг И. Кавказская рукопись. Ставрополь, 1992.
Бларамберг И. Историческое, топографическое, статистическое и этнографическое описание
Кавказа. Нальчик, 1999.
Бларамберг И. Историческое, топографическое, статистическое, этнографическое и военное
описание Кавказа. М., 2010.
Блиев М.М. Русско-ингушские отношения и присоединение Ингушетии к России // Вопросы
историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.
Блиев М.М. Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе, 1970.
Богатырев Б. Становление ингушской государственности // Точка зрения. Назрань, 2006.
Богатырев Б.Б. Россия и ингушский вопрос (Как это было). Б.м., 2000.
Богатырев Б., Костоев Б. Ингушский вопрос в “Независимой газете”. М., 2000.
Богатырева М. Социокультурный аспект развития Дагестана и Ингушетии в контексте кон-
цепции умеренности в исламе // Власть. М., 2008. № 5.
Боков Ф.П., Чабиев Р. Яд криминала. М., 1994.
Боков Х.Х. У нас всех одна судьба: Национальные отношения и интернациональное воспита-
ние в Чечено-Ингушетии. М., 1988.
Бороздин И.Н. В Горной Ингушетии: Экспедиция Ингушского НИИ краеведения летом
1927 г. // Новый Восток. М., 1928. № 20/21.
Борусевич К.И. Сектантство среди ингушей // ЭО. 1893. Кн. XVIII, № 3.
Борусевич К.И. Черты православных осетин и ингушей Северного Кавказа // ЭО. 1899.
№ 1–2.
Борьба за Советскую власть в Чечено-Ингушетии (1917–1920 гг.): Сб. документов и материа-
лов. Грозный, 1958.
Бродский Н.Л. Следы профессиональных сказочников в русских сказках // ЭО. 1904. № 2.
Брокгауз Ф., Эфрон Э. Энциклопедический словарь. СПб., 1884. Т. XIII.
Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. М., 1981.
Броневский С.М. Новейшие географические и исторические известия о Кавказе. М., 1823.
Броневский С.М. Исторические выписки о сношениях России с Персиею, Грузиею и вообще с
горскими народами в Кавказе обитающими, со времен Ивана Васильевича доныне / под-
гот. текста, предисл., примеч. и указат. И.К. Павловой. СПб., 1996.
Броневский С.М. Кисты // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушского народа. Саратов,
1996.
Броневский С.М. Новейшие известия о Кавказе, собранные и пополненные Семеном Бронев-
ским: В 2 т.: т.1., т.2 / подг. текста к изд., предисл., примеч., словарь малоупотребит. слов,
указ. И.К. Павловой. СПб., 2004.

477
Бугай Н.Ф. Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши. М., 1994.
Бузуртанов М.О., Виноградов В.Б., Умаров С.Ц. Навеки вместе. Грозный, 1980.
Булгучев М.Х. Методологические основы и условия формирования малого предприниматель-
ства в Республике Ингушетия. Магас, 2010.
Булгучев М. Х. Организация и оценка эффективности мелкотоварного производства в Респуб-
лике Ингушетия. Магас, 2010.
Бунак В.В. Антропологическое изучение чечено-ингушского народа // Грозненский рабочий.
1935. 5 июля.
Бурков С.Б. Учет и картографирование памятников материальной культуры Ингушетии // Изв.
вузов. Северо-Кавказский регион. Обществ. науки. Ростов н/Д., 2007. № 6.
Бутаев К. Общественные течения среди горцев Северного Кавказа // Жизнь национальностей.
М., 1923. Кн. 2.
Бутинов Н.А. Экзогенное родство // Алгебра родства. СПб., 1999. Вып.4.
Бутков П.Г. Материалы для новой истории Кавказа с 1722 по 1803 гг. СПб., 1869. Ч. 1.
Бутков П.Г. Из описания ингушей // Россия и Кавказ сквозь два столетия. СПб., 2001.
Бывалый. Начало Владикавказа // ТВ. 1911. № 71.
Вайнахи и имперская власть: проблема Чечни и Ингушетии во внутренней политике России и
СССР (начало XIX – середина XX в.). М., 2011.
Вайнаьха багахбувцам. ДIаяздаьр Дз. Измайлов. Бурув, 1932.
Вахушти царевич. География Грузии / пер. М.Г. Джанашвили // ЗКОИРГО. 1904. Кн. ХХІV,
вып. 5.
Вачагаев М. Вирдовая структура Чечни и Ингушетии // Прометей. Париж, 2009. № 2.
Вейнберг И.П. Человек в культуре древнего Ближнего Востока. М., 1968.
Великая Н.Н. Этногенез и этническая история // Северный Кавказ с древних времен до начала
XX столетия (историко-этнографические очерки). Пятигорск, 2010.
Великая Н.Н., Виноградов В.Б. Доисламский религиозный синкретизм у вайнахов // СЭ. 1983.
№ 3.
Великая Н.Н., Виноградов В.Б., Хасбулатова З.И., Чахкиев Д.Ю. Очерки этнографии чеченцев
и ингушей. Грозный, 1990.
Великая Н.Н., Даутова Р.А., Хасиев С.-М.А. Представления и обряды казаков и вайнахов, свя-
занные с жилищем // Археология и традиционная этнография народов Чечено-Ингуше-
тии. Грозный, 1992.
Верольский Ю.Б. Джемалдин Яндиев – знакомый и незнакомый: Воспоминания, посвящения,
письма. Грозный, 1992.
Вертепов Г. Ингуши // ТС. 1892. Кн. 2.
Вертепов Г.А. Вечеринка у ингушей // ТВ. 1893. № 1.
Вертепов Г.А. Наши горы и их обитатели // ТВ. 1897. № 145–150.
Вертепов Г.А. В горах Кавказа // ТС. 1903. Вып. 6.
Вертепов Г.А. Очерки кустарных промыслов в Терской области. Владикавказ, 1897. Вып. 1.
Вертепов Г.А. Сектантство в Чечне // Зап. Терского общества любителей казачьей старины.
1914. № 2.
Вертепов Г., Максимов Е. Туземцы Северного Кавказа. Владикавказ, 1892.
Вертепов Г., Пантюхов И. Сказания об ингушах, Грозный, 1990.
Вертепов Г.А. Ингуши // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушского народа. Саратов,
1996.
Веселовский А.Н. Поэтика сюжетов // Веселовский А.Н. Собр. соч. СПб., 1913. Т. 2, вып. 1.
Виноградов В. Тайны минувшего времени. М., 1966.
Виноградов В.Б. Центральный и Северо-Восточный Кавказ в скифское время. Грозный, 1972.
Виноградов В.Б. К этнической истории Западной Ингушетии в X–XIII вв. // Итоги полевых
этнографических и археологических исследований в 1976–1977 годах: Тез. докл. сес.
Ереван, 1978.
Виноградов В.Б. Вайнахо-аланские взаимоотношения в этнической истории горной Ингуше-
тии // СЭ. 1979. № 2.
Виноградов В.Б. Погребение знахарки-чародейки в позднесредневековом ингушском склепе //
Этнография и вопросы религиозных воззрений чеченцев и ингушей в дореволюционный
период. Грозный, 1981.
Виноградов В.Б. Памятник грузино-ингушских связей XVII в. // Дзеглис мегобари. Тбилиси,
1982. № 60.

478
Виноградов В.Б. Первоочередная задача в изучении портняжного промысла у позднесредне-
вековых вайнахов (по материалам раскопок) // Хозяйство и хозяйственный быт народов
Чечено-Ингушетии. Грозный, 1983.
Виноградов В.Б. Эпиграфические памятники Чечено-Ингушетии // Новые материалы по сред-
невековой истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1983.
Виноградов В.Б., Чахкиев Д.Ю. Некоторые традиции искусства вайнахов в средневековье //
СЭ. 1984. № 1.
Виноградов В.Б., Абдулвахабова Б.Б.-А., Чахкиев Д.Ю. «Солнечный гребень» ингушских жен-
щин (о парадном головном уборе кур-харс) // СЭ. 1985. № 3.
Виноградов В.Б., Чокаев К.З. Иранские элементы в топонимии и гидронимии Чечено-Ингуше-
тии // Изв. ЧИНИИИЯЛ. Грозный, 1966. Т. 8, вып. 2: Языкознание.
Виноградов В.Б., Бараниченко Н.Н. Об одном аспекте грузино-вайнахских взаимоотношений в
ХVI–ХVII вв. // Мацне: Изв. АН Грузинской ССР. Тбилиси, 1980. № 3.
Виноградов В.Б., Межидов Д.Д., Успаев Г.И. Религиозные верования в дореволюционной Че-
чено-Ингушетии. Грозный, 1981.
Висковатов А. С Казбека // Русский вестник. М., 1865. Т. 12.
Военно-статистическое обозрение Российской империи, издаваемое по Высочайшему пове-
лению при 1-м отделении департамента Генерального штаба. СПб., 1851. Т. XVI, ч. I:
Ставропольская губерния.
Возвращение к истокам: История Ингушетии в лицах и фактах. Саратов, 2000.
Волков Р.М. Сказка. Разыскания по сюжетостроению народной сказки. Одесса, 1924. Т. 1:
Сказка великорусская, украинская и белорусская.
Волкова Н.Г. Изобразительные материалы как источник изучения материальной культуры на-
родов Кавказа // Хозяйство и материальная культура народов Кавказа в XIX – начале XX
в. М., 1971.
Волкова Н.Г. Этнонимы и племенные названия Северного Кавказа. М., 1973.
Волкова Н.Г. Этнический состав населения Северного Кавказа в ХVIII  – начале ХХ в. М.,
1974.
Волкова Н.Г. Бацбийцы Грузии: этнографические заметки // СЭ. 1977. № 2.
Волкова Н.Г. Вайнахи в Закавказье // АЭС. 1976. Т. 4.
Волкова Н.Г. Этнокультурные контакты народов горного Кавказа в общественном быту (ХIХ –
начало ХХ в.) // КЭС. М., 1989. Вып. 9.
Всемирная история: в десяти томах. М., 1955. Т. 1.
Всесоюзная перепись населения 1937 г. Основные итоги. М., 1991.
Всесоюзная перепись населения 1939 г. Основные итоги. М., 1992.
Второй съезд ингушского народа. Грозный, 1990.
Г.В. Этюды об ингушах // ТВ. 1891. № 20.
Г.М.З. Местные известия // ТВ. 1879. № 40.
Гагиев Г. Поэтизация коня в ингушских героических песнях // Сердало. Назрань, 2007.
№ 123.
Гадагатль А.М. Героический эпос нарты и его генезис. Краснодар, 1967.
Гаджиев В.Г. Якоб Рейнеггс о Чечено-Ингушетии // Вопросы политического и экономического
развития Чечено-Ингушетии (XVIII – начало XX века). Грозный, 1986.
Гаджиев Г.Г. Национальная культура в калейдоскопе памяти. М., 1996.
Гаджиев М.Г. Раннеземледельческая культура Северо-Восточного Кавказа. М., 1991.
Гаджиева С.Ш. Кумыки. М., 1961.
Гаджиева С.Ш. Семья и семейный быт народов Дагестана. Махачкала, 1967.
Гадиев У.Б. Проблемы охраны археологического наследия Ингушетии // Историко-культурное
и природное наследие народов Юга России. Грозный, 2009. Т. 1.
Гадиева З.А., Гадиев У.Б. Наземный склеп у селения Верхний Пуй // Вестник Археологическо-
го центра. Магас, 2002.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа IV–X вв. Л., 1979.
Гадло А.В. Этническая история Северного Кавказа X–XІІІ веков. СПб., 1994.
Газгиреева А. Ахмет Боков: «…Знать жизнь не понаслышке» // Ингушетия. 1995. 18 марта.
Газдиев А. Архивы Германии открывают свои тайны // Сердало. Назрань, 2012. № 102.
Газиков Б.Д. Архивная память. Назрань, 2004.
Гаибов Н.Д. О поземельном устройстве горских племен Терской области. Тифлис, 1905.

479
Гайсанов К.Р. Профессиональная и этническая культура // Дискурс: Социологическая студия.
М., 2002. Вып. 2.
Галушко А.И. Растительный покров Чечено-Ингушетии. Грозный, 1975.
Гамбашидзе Г.Г. Из раскопок Тхаба-Ерды // Декоративное искусство СССР. М., 1970а. № 7.
Гамбашидзе Г.Г. Отчет об археологических изысканиях в христианских храмах «Тхаба-Ерды»
и «Алби-Ерды» в Ингушетии // Археологические исследования в Грузии: 1969. Тбилиси,
1970б.
Гамбашидзе Г.Г. Раскопки грузино-ингушского христианского храма «Тхаба-Ерды» в 1969–
1970 гг. // Итоги полевых археологических исследований в 1970 г. в СССР (Археол. сек-
ции): Тез. докл. Тбилиси, 1971.
Гамбашидзе Г.Г. К объяснению названия храма Ткобя-Ерда // Вестник АН ГССР: Отделение
общественных наук: Сер. археологии, этнографии и истории искусства. Тбилиси, 1974.
№ 2.
Гамбашидзе Г.Г. Древнегрузинские церковные книги из Ингушетии // V Крупновские чтения:
Тез. докл. Махачкала, 1975.
Гамзатов Г.Г. Национальная художественная культура в калейдоскопе памяти. М., 1996.
Гамрекели В.Н. Двалы и Двалетия в I–ХV веках. Тбилиси, 1961.
Гамкрелидзе Б.В. Из истории скотоводства в Ингушетии // Очерки этнографии горной Ингу-
шетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. II).
Гамкрелидзе Б.В. Некоторые стороны хозяйственного быта в Панкисском ущелье // Вестник
АН ГССР. Отделение общественных наук: Сер. археологии, этнографии и истории искус-
ства. Тбилиси, 1977. № 2.
Гамкрелидзе Б.В. Скотоводство в горной Ингушетии (По этногр. материалам): Автореф. дис. …
канд. ист. наук. Тбилиси, 1969.
Гамкрелидзе Б.В. Формы землепользования в Нагорной Ингушетии // Исторический сб. Тби-
лиси, 1970. Т. II.
Гандарова Л.Б. Исследование обычного права ингушей. Назрань, 2009.
Ган К. Картины главных кавказских рек // Кавказский вестник. Тифлис, 1901. № 5.
Гантемирова Г.А. К истории карабулаков // ИЧИРКМ. 1975. Вып. 2.
Гарданов М.К. Социально-экономические очерки (Современная Северная Осетия). Владикав-
каз, 1908.
Гарсаев Л.М. Вайнахская женская одежда (конец XIX – начало XX в.). Грозный, 2005.
Гарсаев Л. М. Женские украшения чеченцев и ингушей (конец XIX  – начало ХХ в.) // Лав-
ровский сб.: Мат. XXXIII Среднеазиатско-Кавказских чтений 2008–2009 гг.: Этнология,
история, археология, культурология. СПб., 2009.
Гарсаев Л.М., Шаипова Т.С. Мужские пояса и оружие чеченцев и ингушей конца XIX – начала
XX века // Нана. Грозный, 2009. № 5.
Гаситашвили Г. Народные способы обработки дерева в Тушети. Тбилиси, 1967.
Гегечкори Г.Г. Жилища типа «цIа» в ущелье реки Армхи и ее притоков // Очерки этнографии
горной Ингушетии. Тбилиси, 1968. (КЭС. Вып. 2).
Геладзе Т.Ш. Формы коллективного труда в земледелии Восточной Грузии. Тбилиси, 1987.
Гелисханова С.Б. и др. Эколого-фаунистическая характеристика и зоогеографический обзор
жуков-долгоносиков Таргимской и Джейрахской аридных котловин Ингушетии. Махач-
кала, 2006.
Генко А.Н. Из культурного прошлого ингушей // Зап. Коллегии востоковедов при Азиатском
музее АН СССР. Л., 1930. Т. 5.
Генко А. Из культурного прошлого ингушей // Ингуши: Сб. ст. по истории и культуре ингушей.
Саратов, 1996.
Географическое и статистическое описание Грузии и Кавказа из путешествия г-на академика
И.А. Гильденштедта через Россию и по Кавказским горам в 1770, 71, 72 и 73 годах. СПб.,
1809.
Георги И.Г. Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обря-
дов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других досто-
памятностей. СПб., 1799. Ч. 1–4.
Герасимова М.М. Палеоантропология Северной Осетии в связи с проблемой происхождения
осетин // ЭО. 1994. № 3.
Герасимова М.М. О генеалогических взаимоотношениях кавкасионской и понтийской рас на кра-
ниологическом материале // Единство и многообразие человеческого рода. М., 1997. Ч. 2.

480
Герасимова М.М. Население Северного Кавказа в раннем железном веке // Вестник антропо-
логии. М., 2004. Вып. 11.
Гильденштедт И.А. Путешествие по Кавказу в 1770–1773 гг. СПб., 2002.
ГIалгIай турпала иллеш (Ингушские героические песни) / сост. М. Матиев. Магас, 2002.
ГIалгIай фольклор / Записи Х.-Б. Муталиева и X. Осмиева. Грозный, 1940.
Гогиберидзе Г.М. Исламский толковый словарь. Ростов н/Д, 2009.
Гойгов А.-Г. Царская школа в Ингушетии // Революционный горец. 1918а. 23 нояб.
Гойгов А.-Г. Ингушский народ. Страдания ради свободы // Народная власть. 1918б. 17 окт.
Гойгов А.-Г.С. Пробуждение. Повести и рассказы. Грозный, 1981.
Гойгова З.А. Борьба народов Чечено-Ингушетии против Деникина. Грозный, 1963.
Гойгова М.Г. Особенности региональной политики занятости населения (Ингушетия) // Сб.
науч. тр. Ингушского гос. ун-та. Ростов н/Д, 2009. Вып. 7.
Головинский П.А. Заметки о Чечне и чеченцах // ССТО. 1878. Вып. 1.
Головлев А.А., Головлева Н.М. Почвы Чечено-Ингушетии. Грозный, 1991.
Горбакова-Хамхоева Л.М. Из истории народного образования Чечено-Ингушетии. 1921–
1930 гг. М., 2010.
Горепекин Ф.И. «Мага-ерда» (языческий бог-покровитель у ингушей) // ТВ. 1909. № 81, 82,
84, 86.
Горский краеведческий журнал. Махачкала. 1926. № 1.
Гостиева Л.К., Дзадзиев А.Б. Этнополитическая ситуация в Северной Осетии М., 1994 (Иссле-
дования по прикладной и неотложной этнологии. № 76).
Гостиева Л.К., Сергеева Г.А. Поминальные обряды у мусульманских народов Северного Кав-
каза и Дагестана // Северный Кавказ: Бытовые традиции в XX в. М., 1996.
Грабовский Н.Ф. Горский участок Ингушского округа в 1865 г. // ТВ. 1868. № 21–26.
Грабовский Н.Ф. Экономический и домашний быт жителей Горского участка Ингушского
округа // ССКГ. 1870. Вып. 3.
Грабовский Н.Ф. Ингуши (их жизнь и обычаи) // ССКГ. 1876. Вып. 9.
Грамотность в Терской области // ТВ. 1914. № 130, 132.
Грачева Р.Г., Нефедова Т.Г. Горные поселения Северной Осетии: современное состояние и
перспективы развития // Изв. РАН. Сер. географии. 2007. № 5.
Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М., 1988.
Грен А. Чеченские тексты // СМОМПК. 1897. Вып. 22.
Григоренко А.Ю. Культы земледельческие // Религии мира: Словарь-справочник. СПб., 2009.
Гриценко Н.П. Социально-экономическое развитие Притеречных районов в ХVIII  – первой
половине ХIХ в. Грозный, 1961.
Гриценко Н.П. Куначество – обычай дружбы // Комсомольское племя. 1974. 25 мая.
Гудиева Л.Х.-У. Введение всеобщего обязательного начального обучения в Ингушетии // Пе-
дагогика. М., 2008. № 8.
Гудиева Л.Х.-У. Особенности становления образовательного пространства Ингушетии во второй
половине XIX века // Вестник Моск. гос. ун-та культуры и искусств. Химки, 2008. № 3.
Гудиева Л.Х.-У. Становление и развитие образовательного пространства Ингушетии с 1868 по
1934 гг. Магас; Назрань, 2010.
Гудиева Л.Х.-У., Мартазанов А.М. Подготовка учителей для Ингушетии в 1920–1930-х гг. //
Педагогика. М., 2007. № 5.
Гужин Г.С., Чугунова Н.В. Сельская местность Чечено-Ингушетии и ее проблемы: (Террито-
рия, ресурсы, типы, освоение, расселение). Грозный, 1988.
Гумба Г.Д. Расселение вайнахских племен по «Ашхарацуйцу» (Армянская география VII века):
Дис… канд. ист. наук. Ереван, 1988.
Гумилев Л.Н. Древние тюрки. СПб., 2002.
Гуриев Т.А. Антропонимия осетинского нартского эпоса. Орджоникидзе, 1981.
Гусейнов Г.-Р.А.-К., Куркиев А.С. Лексика древних и средневековых тюркских языков Северно-
го Кавказа в ингушском языке на материале лексических расхождений с чеченским язы-
ком: Опыт историко-этимологического, ареального и статистического исследования // Не-
которые вопросы социолингвистики и топонимии Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1988.
Гутов А.М. Поэтика и типология нартского эпоса. М., 1993.
Дакиева М.К. Флора Республики Ингушетия и ее анализ: Автореф. дис. … канд. биол. наук.
Ставрополь, 2003.

481
Далгат Б.К. Жертвоприношение на Столовой горе // ТВ. 1893а. № 75.
Далгат Б.К. Первобытная религия чеченцев // ТС. 1893б. Вып. 3, кн. 2.
Далгат Б.К. Страничка из северокавказского богатырского эпоса // ЭО. 1901. № 1.
Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей // ИИНИИК. 1929. Вып. 2.
Далгат Б. Материалы по обычному праву ингушей // ИИНИИК. 1930. Вып. 2/3.
Далгат Б. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом. Орджоникидзе; Грозный, 1935.
Далгат Б.К. Первобытная религия чеченцев и ингушей. М., 2004.
Далгат Б.К. Родовой быт и обычное право чеченцев и ингушей: исследование и материалы,
1892–1894 гг. М., 2008.
Далгат Б. Жертвоприношение на Столовой горе // Об Ингушетии и ингушах: Газета «Терские
ведомости»: Сб. материалов. Магас; СПб., 2005. Вып. 3.
Далгат У.Б. Героический эпос чеченцев и ингушей. М., 1972.
Далгат У.Б. Литература и фольклор. М., 1981.
Даутова Р.А. Мавзолей Борга-Каш и «Брагунский вопрос» // III Крупновские чтения: Тез.
докл. и сообщ. Грозный, 1973.
Даутова Р.А. О генезисе и этнокультурной интерпретации некоторых типов серег и височных
подвесок XIII–XVIII веков горной Чечено-Ингушетии // Археология и вопросы этниче-
ской истории Северного Кавказа. Грозный, 1979.
Даутова Р.А. Некоторые археологические факты из истории вайнахо-грузинских связей в эпо-
ху средневековья // Душетская науч. конф., посвящ. проблемам взаимоотношений между
горными и равнинными регионами: Тез докл. Тбилиси, 1984.
Даутова Р.А. К вопросу о датировке горско-кавказских мавзолеев Северного Кавказа // Пробле-
мы хронологии археологических памятников Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1985.
Даутова Р.А. К вопросу о происхождении мавзолеев Северного Кавказа // Новые материалы
по археологии и этнографии Чечено-Ингушетии. Грозный, 1987.
Даутова Р.А. Склеп с поминальной камерой у селения Эрзи // Традиционная материальная
культура Чечено-Ингушетии. Грозный, 1989.
Даутова Р.А., Мамаев Х.М. Мавзолеи Северного Кавказа (история изучения и проблемы) //
Археология и вопросы социальной истории Северного Кавказа. Грозный, 1984.
Дахкильгов И.А. Наделенный талантом // Утро гор. Грозный, 1971. № 3.
Дахкильгов И.А. Ингушская литература (период развития до 40-х годов). Грозный, 1975.
Дахкильгов И.А. Предания вайнахов, связанные с их архитектурным искусством // Фольклор
народов РСФСР. Уфа, 1976.
Дахкильгов И.А. Исторический фольклор чеченцев и ингушей: Пособие для студентов вузов.
Грозный, 1978.
Дахкильгов И.А. Мифы и легенды вайнахов. Грозный, 1991.
Дахкильгов И.А. Шумеро-аккадские Ала(д), Бел(у) и ингушские Алла, Белла // Мурад Базор-
кин и ингушская историческая наука: Сб. тез. всерос. науч. конф. Магас, 2002.
Дахкильгов И.А. Об ингушском нартском эпосе // АИФ. Нальчик, 2006. Т. 4.
Дахкильгов И.А. Боль и гордость моя – родная Ингушетия. Нальчик, 2007.
Дахкильгов И.А. Начало Назрани. Нальчик, 2011.
Дахкильгов С. Мы закончим начатое им // Горская правда. 1923. 14 марта.
Дахкильгов Ш. Слово о родном крае. Грозный, 1989.
Дахкильгова И.А. Ингушскому НИИ – 80 лет. Магас, 2006.
Двести лет святому Устазу Киши-Хаджи: 1800–2000. Нальчик, 2001.
Движение горцев Северо-Восточного Кавказа в 20–50-е гг. XIX в.: Сб. документов. Махачкала,
1959.
Дерябин В.Е. Курс лекций по многомерной биометрии для антропологов. М., 2008.
Деттмерин К. Исламизация Ингушетии, идеология ненасилия и особая роль Батал-Хаджи
Белхороева // Ислам в России и за ее пределами: история, общество, культура. Магас;
СПб., 2011.
Дешериев Ю.Д. Исторические чередования гласных именных основ в ингушском языке // Ибе-
рийско-кавказское языкознание. Тбилиси, 1960. Т. II.
Дешериев Ю.И. Сравнительно-историческая грамматика нахских языков и проблема проис-
хождения и исторического развития горских кавказских языков. Грозный, 1963.
Джабагиев В.-Г. Что нужно Кавказу? // Санкт-Петербургские ведомости. 1905. № 236.
Джабагиев В.-Г.И. Итоги краевого земского совещания на Кавказе. Тифлис, 1916.

482
Джабагиев В.-Г.И. К вопросу о реформе местного самоуправления в Терской области // Гор-
ская жизнь. Владикавказ, 1917. № 1. 4 авг.
Джабагиев В.-Г.И. Ингуши и грамотность // Правда. 2006. № 29.
Джабагиев В.-Г.И. Дореволюционная публицистика: работы 1905–1917 гг. Назрань; М.,
2007а.
Джабагиев В.-Г.И. Ислам и проблемы мусульманского мира (статьи и материалы 1905–
1956 гг.). М.; Назрань, 2007б.
Джабагиев В.-Г.И. Свободный Кавказ: статьи и выступления (1951–1956 гг.). Назрань; М.,
2007в.
Джабагиев В.-Г.Э. Взаимоотношения России и Кавказа (Русско-Кавказская борьба). Стамбул,
1995.
Джавахадзе Н.В. Термины родства у горных ингушей // Очерки этнографии горной Ингуше-
тии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Джамбулатов И.И. Из истории развития конных игр и состязаний у ингушей // Вопросы исто-
рии Чечено-Ингушетии. Грозный, 1976.
Джамбулатова З.К. Из истории научно-исследовательской работы в Чечено-Ингушетии
(1920–1941) // Тр. ЧИНИИ. Грозный, 1964. Т. 9.
Джамбулатова З.К. Культурное строительство в советской Чечено-Ингушетии (1920–1940-е
годы). Грозный, 1974.
Джанашвили М.Г. Известия грузинских летописей и историков о Северном Кавказе и России //
СМОМПК. 1897. Вып. 22.
Джуаншер Джуаншериани. Жизнь Вахтанга Горгасала / пер., введ. и примеч. Г.В. Цулая. Тби-
лиси, 1986.
Джусойты Н. «Главная книга писателя» (О романе «Из тьмы веков» И. Базоркина) // Литера-
турная Россия. М., 1969. № 2.
Дзагуров Г.А. Переселение горцев в Турцию. Ростов н/Д, 1925.
Дзадзиев А. В зоне осетино-ингушского конфликта // Сеть этнологического мониторинга и
раннего предупреждения конфликтов. М., 1999. № 24.
Дзадзиев А.Б. Северная Осетия: современная ситуация в зоне ликвидации последствий осети-
но-ингушского конфликта // Этнопанорама. Оренбург, 2000. № 1, 2.
Дзарахова З.М.-Т. Смотрины ("биаргтоха вахар") в рамках этикета знакомства и ухаживания
в ингушском свадебном этикете // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-та. Пятигорск,
1998. № 2.
Дзарахова З.М.-Т. О чем мечтают горы. Минеральные воды, 2005.
Дзарахова З.М.-Т. Ингушский этикет // ВИ. 2007а. № 10.
Дзарахова З.М.-Т. Национальное самосознание ингушей: этнокультурные факторы. Назрань,
2007б.
Дзарахова З.М.-Т. Традиционный свадебный обряд и этикет ингушей. Ростов н/Д, 2010.
Дзарахова З.М.-Т. Праздничная культура как один из этноформирующих факторов (Ингушские
праздники доисламского периода) // European researcher. 2011. № 9 (12).
Дзасохов А., Баркинхоев А.Б. Народное просвещение в Ингушетии к десятилетию Октября //
Вопросы просвещения. 1927. № 9.
Дзидзоев В.Д. Кавказ конца XX века: тенденции этнополитического развития: Историко-поли-
тологическое исследование. Владикавказ, 2000.
Дзидзоев Р.М. Специальное представительство президента России в ликвидации последствий
осетино-ингушского конфликта. Владикавказ, 2005.
Дзуцев Х.В. Об изучении общественного мнения о существующих границах между Северо-
Осетинской ССР и Чечено-Ингушской ССР // Полит. собеседник. 1991. № 4/5.
Дзуцев Х.В. Положение беженцев в Северной Осетии: Социологический анализ // Вопросы
социологии Северной Осетии. Владикавказ, 1993.
Дзуцев Х.В. Социально-политические и этнические стереотипы людей в зоне межнационального
конфликта // Северная Осетия: Этнополитические процессы, 1990–1994 гг. М., 1995. Т. III.
Дзуцев Х.В. Этнополитический конфликт в Северной Осетии и вокруг нее // В тумане над про-
пастью. Владикавказ, 1994.
Дмитриев В.А. Адаты и шариат у кавказских горцев // Россия и Кавказ. СПб., 2003.
Доклад о массовых нарушениях прав человека лиц ингушской национальности в 1992–1995 го-
дах. М., 1995.

483
Долакова З.М. Влияние межэтнического конфликта на ролевую структуру традиционной се-
мьи. Назрань, 2008.
Долбежев В.И. Археологические исследования в районе Терека (Северный Кавказ) // Архив-
ный вестник Республики Ингушетия. Назрань, 2004. Вып. 1.
Долгиев А.-Г. Несколько слов о Назрановской горской школе // ТВ. 1870. № 7.
Долгиева М.Б. Народная медицина ингушей // ВИИ. 2006. Вып. 5.
Доманский Я.В. Древняя художественная бронза Кавказа. М., 1984.
Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. СПб., 1871. Т. 1, кн. 1.
Дудаев А.Х. Создание и развитие Чечено-Ингушской национальной советской государственно-
сти // Сов. государство и право. 1964. № 6.
Дударов А.-М., Кодзоев Н. К древней и средневековой истории ингушей. Нальчик, 2011.
Дьяконов И.М. Алародии (хурриты, урарты, кутии, чеченцы и дагестанцы) // Алародии: этно-
генетические исследования. Махачкала, 1995.
Дьяконов И.М., Старостин Н.А. Хуррито-урартские и восточнокавказские языки // Древний
Восток: этнокультурные связи. М., 1988.
Евлоев С.Ш. Роль духовенства Республики в морально-нравственном возрождении и развитии
ингушского народа // Роль духовно-нравственных ценностей ингушского народа в соци-
ально-экономическом развитии Республики: Мат. респ. науч.-практ. конф. Саратов, 1997.
Евлоева А. В его картинах недосказанность // Ингушетия. 2003. 18 сент.
Елеонская Е.Н. Некоторые замечания о пережитках первобытной культуры в русских сказках //
ЭО. 1906. № 1–2.
Елеонская Е.Н. Некоторые замечания о русских народных сказках (о Косоручке) // ЭО. 1908.
№ 3.
Ермекбаев Ж.А. Чеченцы и ингуши в Казахстане: история и судьбы. Алматы, 2009.
Ермоленко Л.П. Охрана памятников старины на Северном Кавказе в 1920–1930-х годах // Ве-
стник Ставропольского гос. ун-та. Ставрополь, 2007. № 48.
Жеребило Т.В. Введение к работе «Русский язык в Ингушетии»: (Об истории становления
Республики Ингушетия) // Lingua-universum. Назрань, 2008. № 2.
Жеребило Т.В. Русский язык в Ингушетии (или проблемы ингушско-русского билингвизма):
Учебное пособие для спецкурса. Назрань, 2008.
Жеребило Т.В. Художественная литература у народов Республики Ингушетия, созданная писа-
телями-билингвами // Рефлексия. Назрань, 2008. № 2.
Жеребило Т.В. Русский язык в Ингушетии. Назрань, 2009.
Жеребило Т.В. Языковая политика и языковое строительство в Республике Ингушетия //
Lingua-universum. Назрань, 2008. № 2.
Жеребило Т.В. Языковая политика в Республике Ингушетия // Особенности функционирования
и преподавания русского языка в полиэтническом регионе Северного Кавказа: Междунар.
конф.-семинар 21–25 сент. 2010 г. Ставрополь, 2010.
Жеребило Т.В. Языковое состояние в Республике Ингушетия в полилингвальных условиях //
Русский язык в полилингвальном обществе: Мат. межрег. науч.-практ. конф., посвящ.
20-летию Республики Ингушетия. Назрань, 2012.
Жеребило Т.В., Овхадов М.Р. Русский язык в динамике этнолингвистической ситуации в Рес-
публике Ингушетия // Lingua-universum. Назрань, 2008. № 2.
Жупикова Е.Ф. Повстанческое движение на Северном Кавказе в 1920–1925 годах // Академия
исторических наук: Сб. тр. М., 2007. Т. 1.
Закс А.Б. Северо-Кавказская историко-бытовая экспедиция Государственного Исторического
Музея: 1936–1937 гг. // Сб. ст. по истории СССР XIX в. М., 1941. (Тр. Вып. 9).
Записки Терского общества любителей казачьей старины по поводу запроса Наместнику Кав-
каза // ТВ. 1910. № 278.
Заурбекова Г.В. Межличностные отношения в многонациональных коллективах и этнокультур-
ные взаимодействия (По материалам Чечено-Ингушской АССР): Автореф. дис. … канд.
ист. наук. М., 1987.
Захаров А.А. Ингушская богиня Тушоли и Dea Siria Лукиана // ИИНИИК. Орджоникидзе;
Грозный, 1934–1935. Т. IV, вып. 2.
З-бов М. О калыме // ТВ. 1879. № 19.
Здравомыслов А.Г. Осетино-ингушский конфликт: перспективы выхода из тупиковой ситуа-
ции. М., 1998.

484
Зейдлиц Н.К. Поездка в Чечню // ИКОИРГО. 1873. Т. II.
Землеустройство горских народов // Советский Кавказ. 1920. № 60.
Земсков В.Н. Спецпоселенцы в СССР. 1930–1960. М., 2003.
Зенькович Н. Тайны ушедшего века: Власть. Распри. Подоплека. М., 2004.
Зиссерман А. Двадцать пять лет на Кавказе. СПб., 1879.
Зубов П.П. Картина Кавказского края, принадлежащего России, и сопредельных оному земель.
СПб., 1835. Ч. III.
Зязиков М.М. Религия и мировоззрение ингушей. Ростов н/Д, 2000.
Зязиков М.М. Традиционная культура ингушей: история и современность. Ростов н/Д, 2004.
Зязиков М.М. Этноконцепты ингушской культуры. Ростов н/Д, 2005.
Зязиков М.М. На рубеже столетий. Ингушетия в конце ХІX – начале ХХ в. Ростов н/Д, 2011.
Ибн ал-Асир. Полный свод всеобщей истории. Кн. 12 // Материалы по истории Азербайджана
из Тарих-ал-камиль (полного свода истории) Ибн-ал-Асира. Баку, 1940.
Иванов В. Межнациональная напряженность в региональном конфликте // Социологические
исследования. 1993. № 7.
Иванов В.Н., Кублицкая Е.А. Факторы социальных рисков в социально-политической стабили-
зации Республики Ингушетия // Россия: центр и регионы. М., 2006. Вып. 16.
Иванов М.А. В горах между рр. Фортангой и Аргуном // ИКОИРГО. 1904. Вып. XVII.
Иг-ев М. Из селения Сагопш // ТВ. 1885. № 73.
Из традиционной этнографии народов Карачаево-Черкесии. Черкесск, 1993.
Известия ЦИК и ВЦИК. 1924. 1 авг. № 174.
Илли: Героико-эпические песни чеченцев и ингушей. Грозный, 1979.
Инал-ипа III.Д. Памятники абхазского фольклора. Сухуми, 1977.
Ингушетия в Великой Отечественной войне. Ростов н/Д, 2005.
Ингушетия и ингуши. Назрань; М., 1999.
Ингушетия и ингуши. М., 2002. Т. II.
Ингуши в войнах России, XIX–ХХ вв. Нальчик, 2002.
Ингушская диаспора Казахстана: (по материалам социологического исследования). Назрань,
2008.
Ингушская диаспора Тюменской области: проблемы сохранения языка и культуры. Тюмень,
2010.
Ингушские героические песни. Магас, 2002.
Ингушские народные напевы, песни, назымы. Назрань, 1999.
Ингушские народные приговоры // ТВ. 1907. № 97.
Ингушские песни. М., 1995 (Поэты Сев. Кавказа).
Ингушские праздники // Ингушетия Life (Электронное издание) 07.12.2012 (http://www.galga.
ru/search).
Ингушские сказки, сказания и предания / сост. И. Дахкильгов. Нальчик, 2002.
Ингушский фольклор / сост. А. Танкиев. Грозный, 1991.
Ингушский фольклор / сост. А.У. Мальсагов. Магас, 2002.
Ингушский фольклор / сост. Х. Осмиев. Грозный, 1959.
Ингушский фольклор / сост. Х. Осмиев и Х.-Б. Муталиев. Грозный, 1940.
Ингушский фольклор / сост. р. Пареулидзе. Тбилиси, 2001.
Ингушский фольклор / сост. А.У. Мальсагов. Грозный, 1967. Т. 2.
Ингушско-русский словарь. Магас, 2011.
Ингушское устное народное творчество: Ингушские песни, собранные З. Измайловым. Вла-
дикавказ, 1933.
Иосифов И.М. О полителии среди ингушей и армян // Изв. Горского пед. ин-та. Владикавказ,
1926. Т. III.
Иосифов И.М., Проценко А.Л. Кровяные группы у ингушей // Изв. Горского пед. ин-та. Влади-
кавказ, 1926. Т. III.
Ипполитов А.П. Этнографические очерки Аргунского округа // ССКГ. 1868. Вып. 1.
Ипполитов А.П. Учение «Зикр» и его последователи // ССКГ. 1869. Вып. 2.
Исаев Э. Вайнахская этика. Грозный, 2010.
Ислам: Энциклопедический словарь. М., 1991.
Исламов А.А. К вопросу о средневековых погребальных сооружениях в верховьях реки Чанты-
Аргун // Изв. ЧИНИИИЯЛ. 1963. Т. 3, Вып. 1.

485
Исламов А.А. Обычай «избегания» (avoidance) у чеченцев и ингушей // Социология, атеизм,
религия. Грозный, 1972.
Исмаил-Заде Д. И.И. Воронцов-Дашков – администратор, реформатор. СПб., 2008.
Исрапилов А.-К.М. Ревкомы Северного Кавказа в годы гражданской войны // Гражданская вой-
на на Северном Кавказе. Махачкала, 1982.
История Дагестана с древнейших времен до наших дней. М., 2004.
История Ингушетии. Нальчик, 2011.
История Ингушетии. Ростов н/Д, 2012.
История индустриализации Северного Кавказа (1926–1932 гг.): Документы и материалы. Гроз-
ный, 1971.
История народов Северного Кавказа: конец XVIII в. – 1917 год. М., 1988.
История осетинского народа в 5 томах. Орджоникидзе, 1942. Т. 5.
Итонишвили В.Дж. Пережитки семейной общины в горной Ингушетии // Очерки этнографии
горной Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Итонишвили В.Дж. Семейный быт горцев Центрального Кавказа. Тбилиси, 1971.
Кабисов Д. Рост благосостояния и демографические процессы в Южной Осетии. Цхинвали,
1987.
Кабузан В.М. Динамика численности и этнического состава населения Чечено-Ингушетии в
XVIII–XX веках / Тр. Ин-та рос. истории. М., 2005. Вып. 5.
Кавказ. Нальчик, 2010. Вып. 4: Адаты горских народов: балкарцы, ингуши, кабардинцы, кара-
чаевцы, кумыки, народы Дагестана, осетины, черкесы, чеченцы.
Кавказская выставка предметов сельского хозяйства и промышленности 1889 г. Тифлис, 1889.
Казиев Ш.М., Карпеев И.В. Повседневная жизнь горцев Северного Кавказа в XIX веке. М.,
2003.
Калдани А.[М.] Осетино-ингушский конфликт (1992 – ...): его предыстория и факторы разви-
тия. М., 1998.
Калоев Б.А. Ингуши // Народы Кавказа. М., 1960. Т. I.
Калоев Б.А. Земледелие народов Северного Кавказа. М., 1981.
Калоев Б.А. Осетино-вайнахские этнокультурные связи // КЭС. М., 1989. Вып. 9.
Калоев Б.А. Скотоводство народов Северного Кавказа. М., 1993.
Каменная летопись страны вайнахов. М., 1994.
Кантария М.В. Из истории хозяйственного освоения Панкисского ущелья кистами // КЭС.
Тбилиси, 1988. Вып. 7.
Канукова З.В. Старый Владикавказ: историко-этнологическое исследование. Владикавказ,
2001.
Карабулатова И.С. Влияние исламской культуры на кавказский именник // Уч. зап. Ин-та гу-
манит. исслед. Тюмен. гос. ун-та. Сер. «Филология». Тюмень, 2009. Вып. 4.
Кардави Ш.Ю. Дозволенное и запретное в исламе. М., 2004.
Карпов Ю.Ю. К проблеме ингушской автономии // СЭ. 1990. № 5.
Карпов Ю.Ю. К характеристике межнациональных отношений в Чечено-Ингушетии в связи с
проблемой ингушской автономии // Материалы полевых этнографических исследований,
1988–1989 гг. СПб., 1992.
Карпов Ю.Ю. Национальный ресурс в политике государства: диалоги центра и автономий
Северного Кавказа в 1920–1930-е годы // Общество как объект и субъект власти: Очерки
политической антропологии Кавказа. СПб., 2012.
Картлис Цховреба. История Грузии / гл. ред. р. Метревели. Тбилиси, 2008.
Картоев М.М. О культовых памятниках горной Ингушетии // Лавровский сб.: Мат. XXXIII
Среднеазиатско-Кавказских чтений 2008–2009 гг.: Этнология, история, археология, куль-
турология. СПб., 2009.
Кашибадзе В.Ф. Кавказ в этноисторическом пространстве Евразии: Одонтологическое иссле-
дование. Ростов н/Д, 2006.
Келигов М.Ю., Мужухоев М.Б., Мужухоева Э.Д. Ингуши // Народы России: Энциклопедия. М.,
1994.
Кесати Г. Горская школа на Северном Кавказе // Вопросы просвещения. 1927. № 1.
Ким Ю.С. Языковая ситуация в Ичкерии и Ингушетии // Мир на Северном Кавказе через язы-
ки, образование, культуру. Пятигорск, 1998. Симпозиум 4.
Киров С.М. Избранные статьи и речи. М., 1957.

486
Кисляков Н.А. Очерки по истории семьи и брака у народов Средней Азии и Казахстана. Л.,
1969.
Клапрот Ю. Путешествие на Кавказ и в Грузию, предпринятое в 1807 и 1808 годах // Архив-
ный вестник. Назрань, 2005. Вып. 2.
Клапрот Ю. Описание поездок по Кавказу и Грузии в 1807–1808 гг. Нальчик, 2008.
Клейн Л.С. Перун на Кавказе // СЭ. 1985. № 6.
Книга памяти. Назрань, 2002. Т. 1.
К-нь Вл. Под Казбеком // Кавказский вестник. Тифлис, 1900. № 11.
Кобычев В.П. Из этногенетических преданий ингушей // Итоги полевых работ Ин-та этногра-
фии в 1970 году. М., 1971.
Кобычев В.П. Язык есть нем // СЭ. 1973. № 4.
Кобычев В.П. К периодизации святилищ Ингушетии // Итоги полевых этнографических и ар-
хеологических исследований в 1976–1977 годах: Тез. докл. Ереван, 1978.
Кобычев В.П. Поселения и жилище народов Северного Кавказа в ХIХ–ХХ вв. М., 1982.
Ковалевский М.М. Закон и обычай на Кавказе. М., 1890. Т. 1.
Ковалевский М. Поклонение предкам у кавказских народов // Кавказ. 1902. № 107.
Ковалевский П.И. Народы Кавказа СПб., 1914. Т. I.
Кодзоев М.У. Стратегия повышения конкурентоспособности региона (на примере Республики
Ингушетия). Нальчик, 2008.
Кодзоев Н.Д. История ингушского народа. Назрань, 2000.
Кодзоев Н.Д. История ингушского народа: С древнейших времен до конца XIX в. Магас, 2002.
Кодзоев Н.Д. Назрановское восстание 1858 г. // ВИИ. 2005. Вып. 3.
Кодзоев Н.Д. Город Назрань: исторический очерк. Магас, 2006а.
Кодзоев Н.Д. История развития судебной системы Ингушетии. Назрань, 2006б.
Кодзоев Н.Д. Юсуп Кодзоев – участник обороны Одессы // Уч. зап. гимназии № 1 г. Назрань.
Назрань, 2006в. Вып. 3.
Козенкова В.И. Культурно-исторические процессы на Северном Кавказе в эпоху поздней брон-
зы и в раннем железном веке (Узловые проблемы происхождения и развития кобанской
культуры). М., 1996.
Козенкова В.И. Поселок-убежище кобанской культуры у аула Сержень-Юрт в Чечне как исто-
рический источник (Северный Кавказ). М., 2001.
Козинцев А.Г. Проблема происхождения антропологических типов Северного Кавказа // Ант-
ропология и геногеография: Сб. в честь 80-летия В.В. Бунака. М., 1974.
Козлов В.А, Козлова М.Е. Патерналистская утопия и этническая реальность: чеченцы и ингуши
в сталинской ссылке (1944–1953 гг.) // Вестник архивиста: информационный бюллетень.
М., 2003. № 3–4 (75–76).
Кок Коз М. Развод по инициативе жены // Любовь и секс в исламе. М., 2004.
Кокиев Г.А. Склеповые сооружения Северной Осетии. Владикавказ, 1928.
Кокиев Г.А. Боевые башни и загородительные стены горной Осетии // Изв. ЮОНИИК. Стали-
нир, 1933. Вып. 1–2.
Кокиев Г.А. Малокабардинские поселения в XVI–XVIII вв. на Северном Кавказе // Уч. зап.
КНИИ. Нальчик, 1947.
Кокорхоева Д.С. События октября-ноября 1992 года (к истории развития государственности
Ингушетии). Назрань, 2006.
Кокорхоева Д.С. Становление и развитие советской национальной государственности ингуш-
ского народа (1917–1944 гг.). Элиста, 2002.
Колосов Л.Н. Чечено-Ингушетия накануне Великого Октября (1907–1917). Грозный, 1968.
Комаров М.И. Экскурсы в сказочный мир. М., 1886.
Конвейер насилия: нарушения прав человека в ходе проведения «контртеррористических опе-
раций» в Республике Ингушетия. М., 2005.
Конституции и конституционные акты РСФСР (1918–1937): Сб. док. / под общей ред. акад.
А.Я. Вышинского. М., 1940.
Конституция (Основной Закон) Чечено-Ингушской Автономной Советской Социалистической
республики. Грозный, 1939.
Конституция Республики Ингушетия. Назрань, 1994.
Кореняко В.А., Акопьян А.П. Горцы Северного Кавказа глазами художников. Ставрополь,
1997.

487
Косвен М.О. Преступление и наказание в догосударственном обществе. М.; Л., 1925.
Косвен М.О. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953.
Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке //
КЭС. М., 1955. Вып. 1.
Косвен М.О. Материалы по истории этнографического изучения Кавказа в русской науке //
КЭС. М., 1958. Вып. 2.
Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961.
Костоев Б.У. Преданная нация: О некоторых уроках становления Ингушской Республики.
Владикавказ, 1995.
Костоев Б.У. Кавказский меридиан: К вопросу русско-осетино-ингушских отношений и че-
ченского урегулирования. М., 2003.
Костоев Б.У. О факторах дестабилизации юга России. М., 2006.
Костоев Б.У. От Иосифа Сталина до Таймураза Мамсурова. М., 2007.
Костоев Б.У. Политико-правовой аспект осетино-ингушских отношений. М., 2006.
Котиев М.Ч. Восстание против России в Чечне и Дагестане в период русско-турецкой кампа-
нии в 1877–1878 гг. // Кавказ меджмуасы – Кaвказский журнал. Стамбул, 1953. № 11–12.
Котиева Ф.Р. Национально-региональный компонент как отражение регионального своеобра-
зия: методическое пособие для педагогов дошкольных учреждений и учителей начальной
школы Республики Ингушетия. Назрань, 2009.
Котиков С.Б. К вопросу о присоединении Ингушетии к России // Статьи и материалы по исто-
рии Чечено-Ингушетии. Грозный, 1972.
Кочиев Р.С. Закавказье и Северный Кавказ // Этническая одонтология СССР. М., 1979.
КПСС в борьбе за победу Великой Октябрьской социалистической революции: Сб. докумен-
тов. М., 1957.
Краг Х., Хансен Л.Ф. Северный Кавказ: народы на перепутье. СПб., 1996.
Краснокутская Л.И. Из истории шотландской колонии Каррас // История Северного Кавказа с
древнейших времен по настоящее время. Пятигорск, 2000.
Крупнов Е. И. К истории Ингушии // ВДИ. 1939. № 2.
Крупнов Е.И. Грузинский храм Тхаба-Ерды на Северном Кавказе // КСИИМК. 1947. Вып. XV.
Крупнов Е.И. О походах скифов через Кавказ // Вопросы скифо-сарматской археологии (по
материалам конференции ИИМК АН СССР 1952 г.). М., 1954.
Крупнов Е. И. Древняя история Северного Кавказа. М., 1960.
Крупнов Е.И. Изучение нартского эпоса и археология // АЭС. Грозный, 1966.
Крупнов Е.И. О времени формирования основного ядра нартского эпоса у народов Кавказа //
Сказания о нартах – эпос народов Кавказа. М., 1969.
Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия М., 1971.
Крупнов Е.И. О происхождении средневековых ингушских височных колец // Новое в архео-
логии. М., 1972.
Крупнов Е.И. Исторические известия об ингушских племенах до XIX в. // Вопросы иранской и
общей филологии. Тбилиси, 1977.
Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. Магас, 2008.
Кудусова-Долакова Ф.И. Семья и семейный быт ингушей: конец XIX – начало XX в. Ростов
н/Д, 2005.
Кузнецов В.А. Очерки истории алан. Владикавказ, 1992.
Кузнецова А.Б. Этнополитические процессы в Чечено-Ингушской АССР в 1957–1990 гг.: по-
следствия депортации и основные аспекты реабилитации чеченцев и ингушей. М., 2005.
Кузнецова А.Б. Разграничение функций культурного героя-воина и трикстера в ингушском
нартском эпосе // Сб. науч. тр. Ингушского гос. ун-та. Ростов н/Д, 2009. Вып. 7.
Кузнецова А.Б. Депортация ингушского народа в 1943–1944 гг. // Великая Отечественная вой-
на в оценке молодых. М., 1997.
Кулаковский А.В., Соловьев В.А. Проблемы постконфликтного урегулирования на примере
деятельности федеральных органов, созданных для ликвидации последствий осетино-
ингушского конфликта за период с 1992 по 2000 год (Альбом схем, диаграмм, таблиц).
Владикавказ, 2001.
Культура и быт народов Северного Кавказа (1917–1967 гг.). М., 1968.
Культурное строительство в Чечено-Ингушетии (июнь 1941–1980 гг.): Сб. документов и мате-
риалов. Грозный, 1985.

488
Кумыков Т.Х. К вопросу о переселении адыгов в Турцию // Уч. зап. КБГУ. Нальчик, 1971.
Вып. 4.
Куркиев А. Основные вопросы лексикологии ингушского языка. Грозный, 1986.
Куркиев А. О некоторых топонимических названиях плоскостной Ингушетии // Литературная
Ингушетия. Назрань, 2002. № 2.
Куркиев А.С. О некоторых аспектах лексического и семантического освоения русизмов в ин-
гушском языке. Грозный, 1988.
Куркиев р. Из истории ингушского танца // Сердало. Назрань, 1998. 26 нояб.
Кусраев А.Г., Цогоев В.Г. Трудный путь к суверенитету. Владикавказ, 1993.
Кутуев И.А. Генетическая структура и молекулярная филогеография народов Кавказа: Авто-
реф. дис. … докт. биол. наук. Уфа, 2010.
Кучмезова М.Ч. Адыгская и карачаево-балкарская зарубежная диаспора. Нальчик, 2000.
Кучмезова М.Ч. Соционормативная культура балкарцев: традиции и современность. Нальчик,
2003.
Кушева Е.Н. Народы Северного Кавказа и их связи с Россией (вторая половина XVI – 30-е
годы XVII века). М., 1963.
Лавров Л.И. Надписи мавзолея Борга-Каш // Изв. ЧИНИИИЯЛ. 1964. Т. 5, Вып. 1 (История).
Лавров Л.И. Памяти А.Н. Генко // КЭС. М., 1972. Вып. 5.
Ладыженский А.М. Ladyzhenskij A.[M.] Les Inguches // Bulletin D’Information. M., 1929. № 40–
41.
Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М., 1989.
Лаудаев У. Чеченское племя // ССКГ. 1872. Вып. 6.
Лафарг П. Миф о непорочном зачатии: Очерки по истории культуры. М.; Л., 1926.
Леонтович Ф.И. Адаты кавказских горцев: Материалы по обычному праву Северного и Вос-
точного Кавказа. Одесса, 1882. Вып. 1.
Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев: Материалы по обычному праву Северного и Вос-
точного Кавказа. Одесса, 1883. Вып. 2.
Липина С.А. Стратегические приоритеты социально-экономического развития республик Се-
верного Кавказа: пути и методы их достижения: Республика Дагестан, Чеченская Респуб-
лика, Республика Ингушетия, Республика Северная Осетия–Алания, Кабардино-Балкар-
ская Республика, Карачаево-Черкесская Республика, Республика Адыгея. М., 2010.
Липперт Ю. История культуры. СПб., 1904.
Лопан О.В., Маслов В.Е. Экажевское поселение – памятник эпохи бронзы в Ингушетии //
Древности Северного Кавказа. М., 1999.
Лопатинский Л.Г. Предисловие // СМОМПК. 1897. Вып. 22.
Лопатинский Л.Г. Предисловие // СМОМПК. 1900. Вып. 28.
Лопатинский Л.Г. Предисловие // СМОМПК. 1901. Вып. 29.
Лордкипанидзе М.Д. Возникновение новых феодальных государств // Очерки истории Грузии.
В 8 т. Тбилиси, 1988. Т. 2.
Лурье П.М. Водные ресурсы и водный баланс Кавказа. СПб., 2002.
Льянова Ф.С. Характеристика влияния русского языка на развитие и обогащение словарного
состава чеченского и ингушского языков: Автореф. дис. … канд. филол. наук. Махачкала,
1972.
Любин В.П., Беляева Е.В., Мальсагов Б.Ж. Палеолит Ингушетии и проблема заселения палео-
литическими людьми предгорных равнин Северного Кавказа // Зап. ИИМК РАН. СПб.,
2006. № 1.
Любицкий В.Н. Война и власть: Заметки из зоны чрезвычайного положения: Непридуманные
истории. М., 1995.
Ляушева C., Яхиев C.-У. Шейх Кунта-хаджи и его школа // НГ-Религии. М., 1997. 29 мая.
Магомадов И.Д. Христианский храм Тхаба-Ерды в Чечено-Ингушетии // Первая студенческая
науч. конф. по вопросам истории и филологии народов Кавказа: Тез. докл. Тбилиси,
1968.
Магомедов А.Г. Именные (грамматические) классы восточно-кавказских языков: система и
история. Махачкала, 2006.
Магометов А.X. Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе, 1968.
Магометов А.Х. Этнические и культурно-исторические связи алан-осетин и ингушей. Орджо-
никидзе, 1982.

489
Магометов Р.М. Борьба горцев за независимость под руководством Шамиля. Ростов н/Д,
1930.
Мадаева З.А. Народный календарь чеченцев и ингушей в конце XIX – начале XX в. // СЭ.
1980а. № 6.
Мадаева З.А. О зимних календарных праздниках и обрядах вайнахов // ПИИЭ. 1978 г. 1980б.
Мадаева З.А. Календарные празднества и обряды весеннего периода у чеченцев и ингушей
(конец XIX – начало XX в.) // Этнография и вопросы религиозных воззрений чеченцев и
ингушей в дореволюционный период. Грозный, 1981.
Мадаева З.А. Летне-осенние календарные обычаи и обряды вайнахов и их связь с хозяйствен-
ным бытом (XIX – начало XX в.) // Хозяйство и хозяйственный быт народов Чечено-Ин-
гушетии. Грозный, 1983.
Мадаева З. Народные календарные праздники вайнахов. Грозный, 1990.
Мадаева З.А. Вайнахская мифология // ЭО. 1992. № 3.
Максимов Е., Вертепов Г. Туземцы Северного Кавказа: Историко-статистический очерк. Вла-
дикавказ, 1892. Вып. 1: Осетины, Ингуши, Кабардинцы.
Маликова Н. Два полюса человеческого измерения конфликта: этнократы и беженцы // Нацио-
нальная политика в РФ. М., 1993.
Мальсагов А. Путь к мастерству. О ранних произведениях А.-Г. Гойгова // Литературная Ингу-
шетия. Назрань, 2002а. № 1 (19), ч. 3.
Мальсагов А. Ингуши в войнах России. Нальчик, 2002.
Мальсагов А.А. Сельское хозяйство Ингушетии и пути его реконструкции. Нальчик, 1996.
Мальсагов А.О. Нарт-орстхойский эпос вайнахов. Грозный, 1970.
Мальсагов A.O. Сказки и легенды ингушей и чеченцев, М., 1983.
Мальсагов А.П. Притчи о горском этикете. Нальчик, 1989.
Мальсагов А.У. Славный юбилей: К 40-летию зарождения ингушской письменности и литера-
туры // Вопросы чечено-ингушской литературы. Грозный, 1964.
Мальсагов А.У. Ингуши: краткая история, их участие в войнах России. Пятигорск, 2005.
Мальсагов А.У. Генеалогия ингушских фамилий. Нальчик, 2006.
Мальсагов А.У. Поэзия Гирихана Гагиева // Гагиев Г. Поэтические произведения. В 3 т. Наль-
чик, 2002. Т. 1.
Мальсагов Б.Ж. Древности Магаса. Назрань, 2002.
Мальсагов Д.Д. Современное состояние искусства в Ингушетии // РГ. 1932. № 3/4.
Мальсагов Д.Д. Ингушская литература (и язык) // РГ. 1933. № 1/2.
Мальсагов Д. Наьрт-орстхой // Дега гIоз. Фрунзе, 1957.
Мальсагов Д.Д. О некоторых непонятых местах в «Слове о полку Игореве» // Изв. ЧИНИИ-
ИЯЛ. 1959. Т. 1, Вып. 2.
Мальсагов Д. Устное поэтическое творчество чечено-ингушского народа // Очерк истории че-
чено-ингушской литературы. Грозный, 1963.
Мальсагов Д.Д. Избранное. Нальчик,1998.
Мальсагов З.К. Чеченский народный стих // Мальсагов З.К. Избранное. Нальчик, 1998.
Мальсагов М. К итогам развития национальной ингушской письменности // Революция и пись-
менность. М., 1932. № 4/5.
Мальсагов М.C., Пошев А.-Х. Древо жизни. Нальчик, 1999.
Мальсагов О. Молодые побеги // Сердало. Владикавказ, 1928. № 12.
Мальсагов С. Адский остров. М., 1991.
Мальсагов Х.С.-Г. Происхождение ингушских фамилий, тейповых общин и роль ингушского
языка в языковой семье мира. Назрань, 2004.
Мальсагов З.К. Кровная месть («Пхьа») // Сердало. Владикавказ, 1927. 5 февр.
Мальсагова Л.Д. Об усовершенствовании ингушской графики в свете задач развития нацио-
нальной культуры средствами языка // Роль духовно-нравственных ценностей ингушско-
го народа в социально-экономическом развитии Республики: Мат. республ. науч.-практ.
конф., состоявшейся в г. Назрани 2 дек. 1996 г. Саратов, 1997.
Мамаев Х.И., Чахкиев Д.Ю., Даутова Р.А. Лук и стрелы у позднесредневековых вайнахов //
Новые археологические материалы по средневековой истории Чечено-Ингушетии. Гроз-
ный, 1983.
Мамаев Х.М. Л.П. Семенов и проблемы интерпретации каменных ящиков Джерахского уще-
лья: (Горная Ингушетия) // Научное наследие Л.П. Семенова и проблема комплексного
изучения литературы и культуры народов Северного Кавказа. Орджоникидзе, 1988.

490
Мамаев Х.М. Об интерпретации каменных ящиков Джераховского и Ассинского ущелий // Ар-
хеология Северного Кавказа: VI Крупновские чтения в Краснодаре: Тез. докл. М., 1976.
Мамакаев М.А. Чеченский тайп (род) в период его разложения. Грозный, 1973.
Мамбетов Г.Х. Материальная культура сельского населения Кабардино-Балкарии. Нальчик,
1971.
Мамедов Ф.Г. О генезисе архитектуры Татартупского минарета и мавзолея Борга-Каш // Акту-
альные проблемы развития архитектуры и искусства Азербайджана. Баку, 1979.
Манандян Я. Цель и направление подготовлявшегося Нероном кавказского похода // ВИ. 1946.
№ 7.
Маргошвили Л.Ю. Панкисские кисты: Дис. … канд. ист. наук. Тбилиси, 1969.
Маргошвили Л.Ю. К вопросу о поселении кистов в Панкиси // Вопросы истории народов Кав-
каза: Сб. ст., посвящ. памяти З.В. Анчабадзе. Тбилиси, 1988.
Маргошвили Л.Ю. Культурно-этнические взаимоотношения между Грузией и Чечено-Ингуше-
тией в ХIХ и начале ХХ в.: (Кисты Панкиси). Тбилиси, 1990.
Маркграф О.В. Очерк кустарных промыслов Северного Кавказа. М., 1882.
Марковин В.И. В ущельях Аргуна и Фортанги. М., 1965.
Марковин В. В стране вайнахов. М., 1969а.
Марковин В.И. Дагестан и Горная Чечня в древности: Каякентско-хорочоевская культура. М.,
1969б.
Марковин В.И. Склепы эпохи бронзы близ селения Эгикал // СА. 1970. № 4.
Марковин В.И. Некоторые особенности средневековой ингушской архитектуры // Архитектур-
ное наследство. М., 1975. Т. 23.
Марковин В.И. Некоторые исследования склепов горной Ингушетии (по материалам раскопок
1966 г.) // Памятники эпохи раннего железа и средневековья Чечено-Ингушетии. Грозный,
1981.
Марковин В.И. Заметки об ингушской скульптуре // КСИА. 1982. Вып. 172.
Марковин В.И., Мунчаев Р.М. Северный Кавказ. М., 2003.
Мартазанов А.М. Антология литературы народов Северного Кавказа: В 5 т. / сост. А.М. Казие-
ва. Пятигорск, 2003. Т. 1, ч.1.
Мартазанова Х.М. Художественная концепция человека и истории в прозе Идриса Базоркина:
Автореф. дис. … канд. филол. наук. Нальчик, 2005.исправ. стр. 403
Мартиросиан Г.К. Социально-экономические основы революционных движений на Тереке.
Владикавказ, 1925.
Мартиросиан Г.К. Нагорная Ингушия: Соц.-экон. очерк // ИИНИИК. 1928. Вып. 1.
Мартиросиан Г.К. История Ингушии. Владикавказ, 1933.
Мартиросиан Г.К. Нагорная Ингушия // Ингуши: Сб. Ст. по истории и культуре ингушского
народа. Саратов, 1996.
Матиев А. Великий Шейх из Сурхахов. Назрань, 2006.
Махмудова З.У. Исламский аспект в костюме и образе кавказской женщины: социокультурный
контекст и региональная мода (XX – начало XXI в.) // Ислам в России и за ее пределами:
история и культура общества. СПб., 2012.
Махмудова З.У. Серебро и золото в женских ювелирных украшениях на Кавказе во второй
половине XX века: проблема социокультурного замещения // ЭО. 2011. № 4.
Махмудова З.У. Урбанистический универсализм и этнические традиции в женском костюме
народов Дагестана во второй половине XX – начале XXI в. // ЭО. 2013. № 1.
Межидов Д.Д., Алироев И.Ю. Чеченцы: обычаи, традиции, нравы. Грозный, 1992.
Меликишвили Г.А. К истории древней Грузии. Тбилиси, 1959.
Меликишвили Л. Открытые и закрытые типы культур этнических систем // Адат: Традиции и
современность. М.; Тбилиси, 2003.
Мемуары Н.С. Хрущева // ВИ. 1992. № 2–3.
Мепурнов Г. Песни Чечено-Ингушетии, М., 1936.
Мерешков С. ГIалгIай ловзараш (Ингушские игры). Саратов, 1997.
Мерешков С.А. ГIалгIай этнографически лексика. Ростов н/Д, 2007.
Мерешков С. ГIалгIай ловзараш (Ингушские игры). Саратов, 2012.)
Мержоева З.С. Концепт "семья" в русском и ингушском языковом сознании // Ефремовские
чтения: концепция современного мировоззрения. СПб., 2008.

491
Мержоева З.С. Интерпретационное поле концептов родства: (На материале русского и ингуш-
ского языков) // Рефлексия: сб. науч. Ст. Назрань, 2008.
Местные известия // ТВ. 1880. № 11.
Местоев О.М. Этнополитический конфликт как угроза социальной безопасности Северо-Кав-
казского региона РФ (На примере осетино-ингушского конфликта): Автореф. дис. … канд.
полит. наук. М., 2001.
Микроперепись по Республике Ингушетия. Назрань, 1992 г.
Милитарев А. Услышать прошлое // Знание – сила. 1985. № 7.
Миллер В.Ф. Материалы по археологии Кавказа. М., 1888. Вып. I.
Миллер В.Ф. Кавказские сказания о циклопах // ЭО. 1890. № 4.
Миллер В.Ф. Сказки Веталы из области восточного фольклора // Дело. М., 1899.
Миллер В.Ф. Параллели к фригийскому мифу о рождении из камня // ЭО. 1908. № 3.
Мораторий на прописку // Советская Россия. 1990. № 229. 4 окт.
Мровели Леонтий. Жизнь картлийских царей. Извлечение сведений об абхазах, народах Север-
ного Кавказа и Дагестана / пер. с древнегруз., предисл. и коммент. Г.В. Цулая. М., 1979.
Мугуев Х.-М. Ингушетия: Очерки. М., 1931.
Мудрые наставления наших предков: Из ингушского фольклора / собр., перераб. и подгот. к
печ. И.А. Дахкильгова. Нальчик, 2000.
Мужухоев М.Б. Об одной категории позднесредневековых украшений ингушей // СА. 1972.
№ 4.
Мужухоев М.Б. О хронологии культовых памятников Ингушетии // III Крупновские чтения:
Тез. докл. и сообщ. Грозный, 1973.
Мужухоев М.Б. Новые археологические памятники горной Ингушетии эпохи позднего средне-
вековья // АЭС. 1976. Т. 4.
Мужухоев М.Б. Антропоморфные надгробные стелы мусульманских кладбищ Чечено-Ингу-
шетии // СА. 1977а. № 4.
Мужухоев М.Б. Средневековая материальная культура горной Ингушетии. Грозный, 1977б.
Мужухоев М.Б.. Храм Алби-Ерды // СА. 1979. № 1.
Мужухоев М.Б. Проникновение христианства к вайнахам // Этнография и вопросы религиоз-
ных воззрений чеченцев и ингушей в дореволюционный период. Грозный, 1981.
Мужухоев М.Б. Каменные ящики Ингушетии и христианизация горцев Центрального Кав-
каза // XIII Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа: Тез. докл. Майкоп,
1984.
Мужухоев М.Б. Средневековые святилища Северного Кавказа // СА. 1985. № 3.
Мужухоев М.Б. Средневековые культовые памятники Центрального Кавказа (К истории рели-
гиозных верований в X–XIX вв.). Грозный, 1989.
Мужухоев М.Б. Раскопки храма Алби-Ерды горной Ингушетии в 1990–1991 годах // XVIII Круп-
новские чтения по археологии Северного Кавказа: Тез. докл. Кисловодск, 1994.
Мужухоев М.Б. Ингуши: Страницы истории, вопросы материальной и духовной культуры.
Саратов, 1995.
Мужухоев М.Б. Нарты. Аланы. Вайнахи: История ингушского народа. Назрань, 1996.
Мужухоев М.Б. Изучение храма Алби-Ерды в горной Ингушетии // Новое в археологии и этно-
графии Ингушетии. Нальчик, 1998.
Мужухоев М.Б., Бекбузаров Х.Т. Циклопические постройки у селений Карт и Дошхакле в гор-
ной Ингушетии // Новые памятники эпохи бронзы в Чечено-Ингушетии. Грозный, 1982.
Мужухоев М.Б., Магомедов Д. Грузия и начало христианизации горной Ингушетии // Вторая
Всесоюз. студенческая науч. конф. по вопросам истории и филологии народов Кавказа:
Тез. докл. Тбилиси, 1969.
Мужухоев М.Б., Магомедов Д. К вопросу о времени и условиях строительства храма Тхаба-
Ерды // АЭС. 1976. Т. 4.
Мужухоева Э.Д. Трагедия осени 1993 года в Пригородном районе. Назрань, 1996.
Музаев Т. Этнический сепаратизм в России. М., 1999.
Музаев Т.М. Союз горцев: Русская революция и народы Северного Кавказа. М., 2007.
Мустафинов М.М. Зикризм и его социальная сущность. Грозный, 1975.
Мусукаев А.И. Маттис. Загадочный мир народов Кавказа. Нальчик, 2000.
Мусхелишвили Д.Л. Историческая география Грузии IV–Х вв. // Очерки истории Грузии. Тби-
лиси, 1988. Т. 2.

492
Муталиев Т.Х., Фаргиев Х.А., Плиев А.А. Тернистый путь народа. М., 1992.
Мутушев И. Чеченские сказки // СМОМПК. 1903. Вып. 32.
Муцольгов А. Воскресенье. Назрань, 2011.
Нагорная полоса Терской области // ТВ. 1909. № 280.
Народная музыка Чечено-Ингушетии, М., 1976.
Народные сказания Кавказских горцев. Из рассказа «Черкес Иса и чеченец Иса» // ССКГ. 1870.
Вып. 4.
Народы Кавказа. М., 1960. Т. 1.
Нарожный Е.И., Чахкиев Д.Ю. О находках некоторых образцов ударного и защитного воору-
жения на Северном Кавказе (XIII–XV вв.) // МИАСК. 2003. Вып. 2.
Наследие Таргима: документы, фотографии, литературные и научные труды. В 2 кн. Нальчик,
2007. Кн. 1; 2008. Кн. 2:
Наумова Е.Н. Роль войск НКВД в депортации народов Северного Кавказа: (На материалах
Чечено-Ингушской АССР) // Проблемы отечественной истории. М., 2005. Вып. 1(19).
Национально-государственное строительство Российской Федерации: Северный Кавказ
(1917–1941 гг.). Майкоп, 1995.
Нашхоев р. Чародей танца. Грозный, 1982.
Нашхоев Р.М. Загадки Пхьармата: Диалоги о необычном. В 2 ч. М., 2002. Ч. 1.
Недельский Н., Францев Ю. Миф о страдающем боге. М., 1934.
Некрич А. Наказанные народы. Нью-Йорк,  1978.
Некрич А. Наказанные народы // Нева. 1993. № 9, 10.
Некрылова А.Ф. Русский земледельческий календарь // Круглый год: Русский земледельческий
календарь. М., 1989.
Николаева Д.А. Следы культа матери-прародительницы в традиционной культуре бурят // ЭО.
2008. № 3.
Никольская З.А., Шиллинг Е.М. Женская народная одежда аварцев // КСИЭ. 1953. Вып. 18.
Новиков Н.В. К художественной специфике восточнославянской волшебной сказки // Отраже-
ние межэтнических процессов в устной прозе. М., 1979.
Носов А.Ф. Октябрьская революция в Грозном и в горах Чечено-Ингушетии. Грозный, 1961.
Нунуев С.-Х.М. К вопросу о роли и значении ислама в жизни чеченцев и ингушей в советскую
эпоху // Вопросы гуманитарных наук. М., 2005. № 6 (21).
О мерах по ликвидации последствий осетино-ингушского конфликта // Думский вестник. М.,
1996. № 6.
О ходе исполнения «Закона РСФСР о реабилитации репрессированных народов» от 26 апреля
1991 г.: Мат. парламентских слушаний. М., 1995.
Об Ингушетии и ингушах / сост. М.С.-Г. Албогачиева-Гадаборшева; отв. ред. А.М. Мартаза-
нов. Maгac; СПб., 2002. Вып. 1.
Об Ингушетии и ингушах: Газ. «Терские ведомости», 1868–1878 / сост. М.С.-Г. Албогачиева-
Гадаборшева; отв. ред. А.М. Мартазанов. Maгac; СПб., 2003. Вып. 2.
Об Ингушетии и ингушах: Газ. «Терские ведомости», 1879–1917: / сост. М.С.-Г. Албогачиева-
Гадаборшева; отв. ред. А.М. Мартазанов. Maгac; СПб., 2005. Вып. 3.
Об Ингушском литературном обществе // Сердало. Владикавказ, 1924. 17 сент.
Обращение к ингушской молодежи // Сердало. Владикавказ, 1928. 15 марта.
Овхадов М.Р. Итоги советской национальной политики и проблемы современной Чечни. //
Чечня: от конфликта к стабильности. (проблемы постконфликтной реконструкции). М.,
2001.
Овхадов М.Р., Точиева З.С. Условия развития ингушско-русского двуязычия в союзный пери-
од // Lingua-universum. Назрань, 2009. № 4.
Оздоев Р.Х. Безработица как фактор социально-экономического кризиса (на примере Респуб-
лики Ингушетия) // Сб. науч. тр. Ингушского гос. ун-та. Магас, 2008. Вып. 6.
Оздоева Р.Т. Образование детей вынужденных переселенцев в Республике Ингушетия. Став-
рополь, 2005.
Оздоева Ф.Г. Билингвизм как посредник двух языков и культур // Русский язык как язык меж-
национального общения в образовательном, научном и культурном пространстве полиэт-
нической России. Магас, 2008.
Оздоева Э.Г. Лексика родства в ингушском языке: Дис. … канд. филол. наук. Магас, 2007.
Озиев С. Куркиев Магомед Кутиевич // Ингушетия. 1996. 24 авг.

493
Открытие Назрановского 2-классного училища // ТВ. 1868. № 9.
Отрывок из «Исповеди» Лачинова // КС. 1877. Т. II.
Отчет IV Горского Съезда Советов. Владикавказ, 1924.
Отчет Исполнительного комитета Автономной области Ингушетии. Владикавказ, 1927.
Отчет Исполнительного Комитета Советов Ингушской области IV-го Созыва 1929–1930 гг.
Владикавказ, 1931.
Отчет о работе Ингушского областного Исполнительного Комитета III созыва 1927–1928 гг.
Владикавказ, 1929.
Очевидец. Народный праздник в селении Базоркинском // ТВ. 1897. № 47.
Очерк истории чечено-ингушской литературы. Грозный, 1963.
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Грозный, 1967. Т. 1.
Очерки истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1972. Т. 2.
Очерки этнографии горной Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Ошаев Х.Д. Слова пха и цIа в чеченском языке // Изв. научн. общества Чеченской автономной
области. Грозный, 1930. Т. 2.
Ошаев Х.Д. Некоторые вопросы использования нахских башен в бою // Очерки этнографии
горной Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Павлов П. Выставка самодеятельных художников. М., 1971.
Павлова О.С. Ингушский этнос на современном этапе: черты социально-психологического
портрета. М., 2012.
Паллас П.С. Путешествие по южным провинциям Российской империи в 1793–1794 гг. // Ата-
ликов В.М. Наша старина. Нальчик, 1996.
Пантюхов И. Ингуши // ИКОИРГО. 1900. Вып. XIII.
Парова Л.М. Документальные свидетельства ссылки чеченцев и ингушей (1944–1957 гг.). //
Сердало. Назрань, 1993. 27 нояб.
Патиев С.У. Терминология башенной архитектуры горной Ингушетии // Лавровский сб.: Мат.
XXXIII Среднеазиатско-Кавказских чтений 2008–2009 гг.: Этнология, история, археоло-
гия, культурология. СПб., 2009.
Патиев Я.С. Республике Ингушетия – 10 лет: 1992–2002. Хроника становления республики с
комментариями и приложением. Магас, 2002.
Патиев Я.С. Хроника истории ингушского народа с древнейших времен до наших дней. Ма-
хачкала, 2007.
Патканов К.П. Драгоценные камни, их названия и свойства по понятиям армян в ХVII веке.
СПб., 1873.
Перфильева Л.А. Башнеобразные склепы селения Эгикал (Чечено-Ингушетия) // V Крупнов-
ские чтения по археологии Северного Кавказа: Тез. докл. Махачкала, 1988.
Петренко В.А. Позднесредневековая архитектура Джераховского ущелья // Тез. докл. к 12-й
всесоюз. археологической студенческой. конф. Ужгород, 1966.
Пешхоев С.С.-С. Оружие вайнахов. М., 2002.
Пиралов А. Краткий очерк кустарных промыслов Кавказа. СПб., 1913.
Пирогов Н.И. Отчет о путешествии по Кавказу. М., 1952.
Плиев А.Г. Перестройка и художественная культура. М., 1990.
Плиева З.М.-С. Музей краеведения // Сердало. Назрань, 2010. № 323.
Подгорнова В., Крупнов Е.И. Краеведческие музеи Северного Кавказа // Советский музей. М.,
1933. № 2.
Пожидаев В.П. Горцы Северного Кавказа. М.; Л., 1926.
Полиевктов М. Материалы по истории грузино-русских взаимоотношений (1615–1640 гг.).
Тбилиси, 1937.
Полиевктов М.А. Экономические и политические разведки Московского государства XVII в.
на Кавказе. Тифлис, 1932.
Поль М. «Неужели эти земли нашей могилой станут»? Чеченцы и ингуши в Казахстане (1944–
1957) // Объединенная газета. 2004. 21 нояб.
Поль М. Планета ста языков: Этнические отношения и советская идентичность на целине //
Вестник Евразии. М., 2004. № 1(24).
Полян П.М. Не по своей воле: История и география принудительных миграций в СССР. М.,
2001.
Пономарева И.З. Из истории Чечено-Ингушского республиканского краеведческого музея //
ИЧИРКМ. Грозный, 1975. Вып. XI.

494
Попов А. Забытый русский перевод ингушской легенды о Тереке // Вопросы чечено-ингушской
литературы. Грозный, 1964.
Постановление Правительства Республики Ингушетии от 23 ноября 2010 г. № 358 «Об
утверждении республиканской целевой программы “Возвращение и обустройство рус-
скоязычного населения в Республике Ингушетии на 2010–2015 годы”» // Региональ-
ное законодательство (Электронное издание) 19.01.2012. (http://www.regionz.ru/index.
php?ds=1364586).
Постановление Президиума Северокавказского исполнительного комитета «О проведении
культурного похода в Чечено-Ингушетии и Карачае» // РГ. 1930. № 6.
Потанин Н.Г. Восточные мотивы в средневековом европейском эпосе. М., 1899.
Потиева А.Д. и др. Совки горной Ингушетии. Махачкала, 2006.
Похищение невесты у горцев Терской области // ТВ. 1891. № 51.
Пригородный район: выбор цели? Владикавказ, 1997.
Проблемы беженцев в Ингушетии: Результаты социологического исследования, проведенного
в Ингушетии в конце апреля – начале мая 1994 г. М., 1994.
Проблемы реабилитации репрессированных народов в современной России: Сб. ст. Назрань,
2009.
Пропп В.Я. Мотив чудесного рождения // Уч. зап. ЛГУ. 1941. Вып. 12.
Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., I958.
Публичный акт в Назрановской горской школе // ТВ. 1881. № 26.
Путилов Б.Н. Героический эпос черногорцев. Л., 1982.
Пчелинцева Н.Д., Соловьева Л.Т. Обрядность похоронно-поминального цикла у народов Се-
верного Кавказа // ПИИЭА. М., 2005.
Пыхалов И. "Кавказские орлы" Третьего рейха // Отечество. М., 2002. Вып. 4.
Районы Северного Кавказа. Ростов н/Д, 1930.
Рачвелишвили Б.Х. О народной медицине Грузии. М., 1964.
Рашкевич Н.А. Мир пернатых. Грозный, 1980.
Революция 1905 года на Северном Кавказе. Ростов н/Д, 1926.
Революция и национальный вопрос в России и СССР в ХХ в. М., 1930. Т. 3.
Резолюции IV областного съезда Советов и Ингушской автономной области. 27 марта – 3 ап-
реля 1929 г. Владикавказ, 1929.
Рейнеггс Я. Историческое, топографическое и физическое описание Кавказа и всех различных
народов на нем обитающих // Вопросы политического и экономического развития Чече-
но-Ингушетии (XVIII – начало ХХ века). Грозный, 1986.
Репрессированные народы России: чеченцы и ингуши: Документы, факты, комментарии. М.,
1994.
Республика Ингушетия = Republic of Ingushetia [фотоальбом / фот.: А. Корсунский и др.]. Ро-
стов н/Д, 2005.
Речменский Н.С. Чеченские и ингушские народные мелодии и песни. М., 1962.
Речменский Н.С. Музыкальная культура Чечено-Ингушской АССР. М., 1965.
Решетин Н. Как поднять экономическое положение горцев? // ТВ. 1910. № 77.
Решетин Н. Положение животноводства в Терской области и меры к его поднятию // ТВ. 1910.
№ 211.
Решетин Н. Тавричане-овцеводы и горцы // ТВ. 1910. № 60.
Робакидзе А.И. Жилища и поселения горных ингушей // Очерки этнографии горной Ингуше-
тии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Розенцвейг В.Ю. Языковые контакты. М., 1972.
Россиков К. Путевые письма // ТВ. 1885. № 60.
Россикова р. Путешествие по центральной части горной Чечни // ЗКОИРГО. 1896. Кн. 18.
Ртвеладзе Э.В. О походе Тимура на Северный Кавказ // АЭС. 1976. Т. 4.
Русин В.Ф. Моя жизнь с чеченцами и ингушами. Нальчик, 2008.
Русская военная эмиграция 20–40-х годов XX века. М., 2010. Т. 5.
Русский язык как язык межнационального общения в Республике Ингушетия: Мат. науч.-
практ. конф. Назрань, 2009.
Русско-осетинские отношения. Орджоникидзе, 1976. Т. 1.
Русско-осетинские отношения в XVIII в.: Сб. док. Орджоникидзе, 1984. Т. 2.
Русско-чеченские отношения. Вторая половина XVI – XVII в.: Сб. док. М., 1997.

495
С днем рождения, Ингушетия! Фотоальбом. Ростов н/Д, 2007.
Сабли Рая: Горское оружие в Кавказской войне. Грозный, 1992.
Савченко Е. Мощевая Балка – узловой путь Великого Шелкового пути на Северном Кавказе //
РА. 1999. № 1.
Саидов И.М. Материалы по куначеству и гостеприимству у чеченцев и ингушей // Тр. ЧИНИИ.
Грозный, 1964. Т. 9.
Саидов И.М. Общественный быт вайнахов XIX – начала XX века: Автореф. дис… канд. ист.
наук. Тбилиси, 1972.
Салакая III.X. Абхазский нартский эпос. Тбилиси, 1976.
Сампиев И.М. Репрессированные народы: состояние реабилитации // Кавказский эксперт. М.,
2006. № 4(8).
Сампиев И.М. Политическое самоопределение ингушского народа в постсоветский период:
исторические, политические и социально-экономические факторы // Актуальные полити-
ческие и этнокультурные проблемы Ингушетии. Назрань, 2007а.
Сампиев И.М. Социокультурный портрет современной ингушской диаспоры Тюменской обла-
сти (по результатам социологического исследования). Назрань, 2007б.
Сампиев И.М. Национальная автономия как политический институт и форма этнокультурного
самоопределения. Магас, 2009а.
Сампиев И.М. Этнополитические проблемы России в контексте равноправия народов. На-
зрань, 2009б.
Сампиев И.М. Институциализация самоопределения народов в политических процессах на
постсоветском Северном Кавказе. Назрань, 2010.
Сампиев И.М. Конфликт в Пригородном районе и г. Владикавказе: сущность, роль государства
и пути разрешения // Кавказ и глобализация. 2012. № 3(6).
Сб. научных статей Института социальных исследований. Назрань, 2008.
Сб. научных статей Института социальных исследований. Назрань, 2009.
Сб. научных статей Института социальных исследований. Назрань, 2010.
Сб. сведений об ингушах / авт.-сост. Б.Д. Газиков. Назрань, 2009.
Сб. статей студенческого научного общества кафедры социологии и политологии и Института
социальных исследований Ингушского госуниверситета. Магас, 2007.
Сб. статей ЧИНИИ. Грозный, 1964.
Сведения об учебных заведениях Терской области. Ингушский округ // ТВ. 1870. № 39.
Светлов В.Я. Сочинения. СПб., 1910. Т. 2.
Свод этнографических понятий и терминов. М., 1989. Вып. 4.
Северная Осетия: Этнополитические процессы, 1990–1994 гг.: Очерки. Документы. Хроника /
сост. и отв. ред. Л.К. Гостиева, А.Б. Дзадзиев. М., [1995]. Т. III.
Северный Кавказ в составе Российской империи / отв. ред. В.О. Бобровников, И.Л. Бабич. М.,
2007.
Мусульмане России начали отмечать праздник Курбан-Байрам // Первый канал (электронное
издание) 25.10. 2012. (http://www.1tv.ru/news/social/218388).
Селезнев М.А. Руководство к познанию Кавказа. СПб., 1847.
Семенов Л.[П.] Археологические и этнографические разыскания в Ингушии в 1925–1927 гг. //
Изв. ИНИИК. 1928а. Вып. 1
Семенов Л.П. Ч. Ахриев – первый ингушский краевед // ИИНИИК. 1928б. Вып. 1
Семенов Л.П. Ингушская и чеченская народная словесность. Владикавказ, 1928в.
Семенов Л.[П.] Мавзолей Борга-Каш // ИИНИИК. 1928г. Вып. 1.
Семенов Л.[П.]. Эволюция ингушских святилищ // Тр. Секции археологии / Ин-т археол. и
искусствознания. М., 1929. Вып. 4.
Семенов Л.[П.] Археологические и этнографические разыскания в Ингушии в 1928 и 1929 гг. //
ИИНИИК. 1930а. Вып. 2/3.
Семенов Л.П. Нартские памятники в фольклоре ингушей и осетин. Владикавказ, 1930б.
Семенов Л.[П.]. Этнографическая работа Ингушского института краеведения (Владикавказ) //
Этнография. 1930в. № 1/2.
Семенов Л. Ингушское литературное общество на новом пути // Литсборник. Ингушское лите-
ратурное общество. Владикавказ, 1931. Вып. VIII.
Семенов Л.[П.] Археологические и этнографические разыскания в Ингушии в 1930–1932 гг. //
ИИНИИК. Орджоникидзе; Грозный, 1934–1935. Т. IV, Вып. 2.

496
Семенов Л.[П.] Ингушская и чеченская народная словесность. Библиография: Вып. 2 // Изв.
ЧИНИИИЯЛ. Грозный, 1959. Т. I, Вып. 3 (Литературоведение).
Семенов Л.[П.] Археологические и этнографические разыскания в Ингушетии в 1925–1932 го-
дах. Грозный, 1963.
Семенов Л.[П.]. Склеп с фресками в ингушском селении Эгикал // Изв. ЧИНИИИЯЛ. Грозный,
1960. Т. 2, Вып. 1 (История).
Семенов Л.[П.]. Фригийские мотивы в древней ингушской культуре // Изв. ЧИНИИИЯЛ. Гроз-
ный, 1959. Т. 1, Вып. 1 (История).
Семенов Н. Туземцы Северо-Восточного Кавказа, СПб., 1895.
Симаков Г.Н. Общественные функции киргизских народных развлечений в конце XIX – начале
XX в. Л., 1984.
Симонов К. Самолеты над башнями // Правда. 1969. 3 авг.
Сказания о нартах – эпос народов Кавказа. М., 1969.
Сказки, сказания и предания чеченцев и ингушей / сост. И.А. Дахкильгов, А.О. Мальсагов.
Грозный, 1986.
Скитский Б.В.. Назрановское возмущение 1858 года: Страница из истории ингушского наро-
да // Сб. науч. общества этнографии, языка и литературы при Горском пед. ин-те. Влади-
кавказ, 1930.
Скитский Б.В. К вопросу о феодальных отношениях в истории ингушского народа // Изв. ЧИ-
НИИИЯЛ. Грозный, 1959. Т. 1, Вып. 1 (История).
Скитский Б.В. Очерки истории горских народов. М., 1972.
Скрипач из Назрани // Грозненский рабочий. 1938. 23 нояб.
Словарь символов и знаков / авт.-сост. Н.Н. Рогалевич. Минск, 2004.
Смирнов К.Ф. Сарматы и утверждение их политического господства в Скифии. М., 1984.
Смирнова Я.С. Семья и семейный быт // Культура и быт народов Северного Кавказа (1917 –
1967). М., 1968.
Смирнова Я.С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа: Вторая половина XIX –
начало ХХ в. М., 1983.
Снегирев И.М. Русские простонародные праздники и суеверные обряды. М., 2011.
Собянин А., Суховольский В. Демократия, ограниченная фальсификациями: выборы и референ-
думы в России в 1991–1993 гг. М., 1995.
Советское краеведение на Северном Кавказе. Ростов н/Д, 1932.
Солдатова Г.У. Этничность и конфликты на Северном Кавказе: Социально-психологический
аспект // Конфликтная этничность и этнические конфликты. М., 1994.
События октября-ноября 1992 года в в интерпретации Генеральной Прокуратуры РФ. Назрань,
2006.
Союз объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана (1917–1918 гг.), Горская республи-
ка (1918–1920 гг.): Документы и материалы. Махачкала, 1994.
Ставский В. Обзор национальных литератур Северного Кавказа // Печать и революция. М.,
1927. № 8.
Старостин С.А. Гипотеза о генетических связях сино-тибетских языков с енисейскими и се-
верокавказскими // Лингвистическая реконструкция и древнейшая история Востока. М.,
1984.
Статистические сведения о народонаселении, скотоводстве и хлебопашестве туземного насе-
ления Терской области за 1866 г. // ТВ. 1868. № 38.
Статистический справочник Северо-Осетинской автономной области. Владикавказ, 1927.
Статья старого солдата. Прошлое Владикавказа // Кавказское слово. 1910. № 167.
Стоянов И. Отчет о состоянии Назрановской начальной школы // ТВ. 1869. № 16.
Страбон. География // Кавказ и Дон в произведениях античных авторов. Ростов н/Д, 1990.
Студенецкая Е.Н. Одежда чеченцев и ингушей XIX–XX вв. // Новое и традиционное в культу-
ре и быту народов Чечено-Ингушетии. Грозный, 1985.
Студенецкая Е.Н. Одежда народов Северного Кавказа XVIII–XX вв. М., 1989.
Сулейманов А.С. Топонимия Чечено-Ингушетии. Грозный, 1978. Ч. 2. стр. 217 и др.
Сулименко С.Д. Архитектура в традиционной культуре горских народов Северного Кавказа:
Автореф. дис…. доктора архитектуры. М., 2000.
Султыгова М. Актуальные вопросы отраслевой терминологии ингушского языка. Магас,
2007а.

497
Султыгова М.М. Сельскохозяйственная лексика ингушского языка: состояние и способы ее
формирования // Вестник ДНЦ РАН. Махачкала, 2007б. № 27.
Султыгова М.М. Особенности формирования и пути развития сельскохозяйственной терми-
нологии ингушского языка // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-та. Пятигорск, 2008.
№ 4.
Султыгова М.М. Названия основных земледельческих культур и их частей в ингушском язы-
ке // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-та. Пятигорск, 2009. № 3.
Султыгова М.М. Русские лексические заимствования в отраслевой терминологии ингушского
языка // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-та. Пятигорск, 2009а. № 4.
Сущий С.Я. Террористическое подполье на востоке Северного Кавказа (Чечня, Дагестан, Ин-
гушетия). Ростов н/Д, 2010.
Съезды народов Терека. 1918. Орджоникидзе, 1977. Т. 1.
Сюкияйнен Л.Р. Шариат, обычай, закон: координаты правового бытия российского мусульма-
нина // Человек и право: Книга о Летней школе по юридической антропологии (г. Звени-
город, 22–29 мая 1999 г.). М., 1999.
Тагиева З. Ингушский драматический театр им. И.М. Базоркина // Сердало. Назрань, 2008.
№ 46.
Так это было: Нац. репрессии в СССР в 1919–1952 годы. Документы. Воспоминания. Фольк-
лор. Публицистика. Проза. Поэзия. Драматургия. В 3 т. М., 1993. Т. 2.
Танкиев А.Х. Проблемы эволюции образа человека в эпическом творчестве вайнахов: Автореф.
дис. … канд. филол. наук. Тбилиси, 1978.
Танкиев А.Х. Отражение процесса миграции населения Ингушетии в фольклоре вайнахов
(XIX – начало XX в.) // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дорево-
люционном прошлом. Грозный, 1984.
Танкиев А.Х. Свет народного сознания вайнахов. Грозный, 1990.
Танкиев А.Х. К проблеме эстетического сознания в фольклоре и современной ингушской лите-
ратуре // Советская литература и Кавказ. Грозный, 1991.
Танкиев А.[Х.] Об истории и культуре ингушского народа // Ингуши: Сб. ст. и очерков по исто-
рии и культуре ингушского народа. Саратов, 1996.
Танкиев А.Х. Крушение Байсар-Хаджи // Литературная Ингушетия. Назрань, 1997а. № 1.
Танкиев А.Х. Фольклорная символика как элемент художественности жанра романа // Духов-
ные башни ингушского народа. Саратов, 1997б.
Танкиев А.Х. Некоторые вопросы философии ингушской национальной культуры // Мир на
Северном Кавказе через языки, образование, культуру. Пятигорск, 1998.
Танкиев А.Х. Ингушская этика в свете этических учений других народов мира // Вестник Пя-
тигорского гос. лингв. ун-та. Пятигорск, 2001. № 1/2.
Танкиев А.Х. «Саг» (человек) в пространстве галгайской национальной культуры // Человек в
современных философских концепциях. Волгоград, 2007а. Т. 2.
Танкиев А.Х. Эздел – ингушская этика. Магас, 2007б.
Танкиева Л.Х. Вопросы идеализации младшего сына в волшебных сказках ингушей // Вестник
С.-Петерб. ун-та. Сер. 9: Филология, востоковедение, журналистика. СПб., 2007а. Вып. 4,
ч. II.
Танкиева Л.Х. Заметки об ингушской письменности // Lingua-universum. Назрань, 2007б. № 6.
Танкиева Л.Х. Анимистические воззрения в фольклоре ингушей (эволюция образов) // Куль-
турная жизнь Юга России. Краснодар, 2008а. № 2.
Танкиева Л.Х. Поэтические особенности волшебных сказок ингушей // Вестник С.-Петерб.
ун-та. Сер. 9: Филология, востоковедение, журналистика. СПб., 2008б. Вып. 3, ч. II.
Танкиева Л.Х. Поэтические особенности сказочного эпоса ингушей (сказки о животных) //
Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2008в. № 1.
Танкиева Л.Х. Волшебная сказка во взаимосвязях с другими жанрами фольклора ингушей //
Вестник Адыгейского. гос. ун-та. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2009.
Вып. 3.
Танкиева Л.Х. Генезис образов одиноких юношей-богатырей и недоступных дев-воительниц в
волшебных сказках ингушей // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2009. № 3.
Танкиева Л.Х. Исторические корни образов социально обездоленных героев в волшебных
сказках ингушей // Культурная жизнь Юга России. Краснодар, 2009. № 2.
Таргимов М. У ингушских беженцев появилась надежда // Южный Федеральный. 2006.
№ 14(237). 19–25 апр.
Тариева Л.У. История развития ингушской письменности. М., 1995а.

498
Тариева Л.У. Номенклатура головных уборов в ингушском языке. М., 1995б.
Тариева Л.У. Этнолингвистические аспекты изучения структуры отраслевого словаря (На ма-
териале лексики швейного дела в ингушском языке): Автореф. дис. … канд. филол. наук.
М., 1995в.
Татиев Р.М. Осетино-ингушский конфликт: причины и последствия // Социология власти. М.,
2009. № 6.
Тебоева Ф.Т. Управление перспективными региональными инвестиционными проектами (на
материалах Республики Ингушетия). М., 2011.
Терский календарь на 1901 год. Владикавказ, 1900.
Тетерин Н.И. Социальные ориентиры республиканской экономической политики: (На приме-
ре Республики Ингушетия) // Уч. зап. Российского гос. социального ун-та. М., 2009. № 3.
Тимская О. Первый раз в истории народа // Большевистская смена. 1931.№ 264 (1262).
Тлюняев А. Больше внимания вопросам народного просвещения // РГ. 1931. № 10.
Тменов В.Х. Город мертвых. Орджоникидзе, 1979.
Тменов В.Х. Древние верования осетин и ингушей и их отражение в памятниках материальной
культуры // Вопросы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе,
1985.
Токарев С.А. Религиозные верования восточнославянских народов в XIX – начале XX  века.
М., 1957.
Токарев С.А. История русской этнографии (Дооктябрьский период). М., 1966.
Торшхоева З.С. Талант – народу // Грозненский рабочий. 1985. 23 нояб.
Точиев Т.Ю. Охрана и рациональное использование животного мира Чечено-Ингушской
АССР // 3-я межобластн. научн.-практ. конф. по охране природных ресурсов Северного
Кавказа. Махачкала, 1975.
Точиев Т. Ихтиофауна малых рек Чечено-Ингушской АССР // Проблемы рационального ис-
пользования и охраны малых рек ЧИАССР. Грозный, 1987.
Точиев У.У. «Назма» как жанр духовной песни и некоторые ее философские аспекты // Тез.
Всерос. науч. конф., посвящ. 150-летию со дня рождения Ч.Э. Ахриева. Магас, 2000а.
Точиев У.У. Онтологический аспект ингушского исламского жанра духовной песни «Назма»:
(к философской постановке проблемы) // Научная мысль Кавказа. Ростов н/Д, 2000б.
№ 6.
Точиева М.Б. Идеи движения от хаоса к космосу в ингушской философии истории // Взаимо-
действие этнических культур – основа цивилизационного диалога. Пятигорск, 2008.
Точиева М.Б. К вопросу о философии сознания в ингушском фольклоре // Сб. науч. тр. Ингуш-
ского гос. ун-та. Магас, 2009.
Трагедия ингушского народа. Грозный, 1990.
Трагедия ингушского народа. Б/м, [1991].
Традиционная одежда чеченцев и ингушей. Грозный, 1992.
Труды Ф.И. Горепекина: Материалы ПФА РАН / сост. М.С.-Г. Албогачиева. СПб., 2006.
Туганов М. Литературное наследие. Орджоникидзе, 1977.
Тульчинский Н. К вопросу о положении ингушей среди горцев Терской области // ТВ. 1902.
№ 30, 32, 33, 35.
Туманов К.М. О доисторическом языке Закавказья: (Из материалов по истории и языкознанию
Кавказа). Тифлис, 1913.
Тумгоева Л.И. Художники Ингушетии: Республика Ингушетия. Карабулак, 2006.
Тусиков М.Л. Ингушетия: Экономический очерк. Владикавказ, 1926.
Тутаев А. Выписки из Галгаевского календаря // Яндиева М.Д. Ингушетия и ингуши. Назрань;
М., 1999.
Уарзиати В.С. Осетино-ингушские этнокультурные контакты в материальной культуре // Во-
просы историко-культурных связей на Северном Кавказе. Орджоникидзе, 1985.
Угурчиева Р. Просветительские традиции в ингушской прозе XX века (на примере творчества
О. Мурзабекова) // Вестник Калмыцкого ин-та гуманитарных исследований: Мат. II Меж-
регион. конф. молодых ученых «Молодежь в науке: Проблемы, поиски, перспективы».
Элиста, 2005.
Ужахов Д.И. Водные беспозвоночные животные Чечено-Ингушетии. Грозный, 1978.
Ужахов М.Р. Годичные циклы хозяйственных работ чеченцев и ингушей периода средневеко-
вья. Грозный,1979.

499
Ужахова Р.К. Развитие литературы Ингушетии в условиях ее национального возрождения //
Роль духовно-нравственных ценностей ингушского народа в социально-экономическом
развитии республики Тез. докл. науч.-практ. конф., 23 нояб. 1996 г. Саратов, 1997.
Умаров С.Ц. О поселениях и некоторых особенностях социально-экономического развития
горной Чечено-Ингушетии эпохи позднего средневековья // АЭС. 1969. Т. 3.
Умаров С.Ц. Средневековые мавзолеи горной Чечни // Тез. докл., посвящ. итогам полевых
археол. исслед. в 1970 г. в СССР (Археол. секции). Тбилиси, 1971.
Унал М. Роль черкесов в освободительной борьбе Турции. Стамбул, 1996.
Усачева В.В. Шиповник // Славянская мифология: Энциклопедический словарь. М., 2011.
Услар П.К. Кое-что о словесных произведениях горцев // ССКГ. 1868. Вып. 1.
Успенский Л. Из ингушских сказаний: Поселение ингушей в селении Гвилеты // РГ. 1929. № 1/2.
Устав Муфтията Ингушетии. Назрань, 2004.
Устаев А.Л. География Чеченской Республики. Элиста, 2008.
Фантазии и реальность. Владикавказ, 2001.
Фольклор Азербайджана и прилегающих стран. Баку, 1930.
Фролова И.А. Мужское и женское в сюжетах и символике вайнахских героических песен
«Илли» // Мужское и женское в культуре. СПб., 2005.
Хадиков Х.Х., Декинова Т.В. К вопросу о психологическом анализе осетино-ингушских отно-
шений // Национальные отношения и межнациональные конфликты. Владикавказ, 1997.
Хамхоев В.В. Роль литературы в духовно-нравственном возрождении ингушского народа //
Роль духовно-нравственных ценностей ингушского народа в социально-экономическом
развитии республики. Тез. докл. науч.-практ. конф., 23 нояб. 1996 г. Саратов, 1997.
Хамхоев Р. М. Особенности национальной политики в республике Ингушетия // От кризиса к
росту: стратегия инновационного развития. М., 2010. Вып. 9, ч. 3.
Хамчиев С.А. Возвращение к истокам. Саратов, 2000.
Ханбабаев К.М. Суфийские шейхи и их последователи в современном Дагестане // Дагестан и
мультикультурный Восток. М., 2010.
Харадзе Р.Л. Некоторые стороны сельско-общинного быта горных ингушей // Очерки этногра-
фии Горной Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Харадзе Р.Л., Робакидзе А.И., К вопросу о нахской этнонимике // Очерки этнографии Горной
Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Харадзе Р.Л. Робакидзе А.И. Характер сословных отношений в горной Ингушетии // Очерки
этнографии Горной Ингушетии. Тбилиси, 1968 (КЭС. Вып. 2).
Харсиев Б.М.-Г. Ингушские адаты как феномен правовой культуры. Назрань, 2009.
Харсиев Б.М.-Г. Кавказский излом. Магас, 2010.
Харсиева Л.М.-Т. Осмысление «даза хIама» – «священное» в духовной культуре ингушей (по
роману И. Базоркина «Из тьмы веков») // Вестник Пятигорского гос. лингв. ун-та. Пяти-
горск, 2001. № 3.
Харсиева Л.М.-Т. Специфика ингушской культуры: (эстетические и духовно-нравственные
основы романа И. Базоркина «Из тьмы веков»). Назрань, 2007.
Харсиева Л.М.-Т. Специфика ингушской культуры. Ростов н/Д, 2010.
Харузин Н.Н. Заметки о юридическом быте чеченцев и ингушей // СМЭ. 1888. Вып. 3.
Харчевников В. Идрис Базоркин. Очерк жизни и творчества // Базоркин И. Избранное. Гроз-
ный, 1962.
Хасан Гапур. Святые места Чечни. Грозный, 2004.
Хасбулатов А.И. Борьба трудящихся Чечено-Ингушетии в период революции 1905–1907 гг.
Грозный, 1966.
Хасбулатов А.И. Аграрные преобразования в Чечне и Ингушетии и их последствия (XIX –
начало XX века). М., 2006.
Хасбулатова З.И. Некоторые формы взаимопомощи, связанные с хозяйственным бытом че-
ченцев и ингушей в концеXIX – начале ХХ в. // Хозяйство и хозяйственный быт народов
Чечено-Ингушетии. Грозный, 1983.
Хасиев С.-М.А. Из истории развития кустарных промыслов чеченцев и ингушей в дореволюци-
онном прошлом (обработка металла и камня) // Хозяйство и хозяйственный быт народов
Чечено-Ингушетии. Грозный, 1983.
Хасиев С.-М.А. Традиции и новации в жилищном строительстве вайнахов // Новое и традици-
онное в культуре и быту народов Чечено-Ингушетии. Грозный, 1985.

500
Хасиев С.-М.А. Культура полеводства чеченцев и ингушей. Нальчик, 2004. Ч. I.
Хаутиев Р.С. Ингушетия в период трансформации российского общества в 90-е годы XX века:
Дис… канд. ист. наук. Нальчик, 2005.
Хашиева Л.С. Жужелицы Джейрахской и Таргимской котловин Республики Ингушетия. Ма-
хачкала, 2005.
Хейзинга Й. Homo Ludens. М., 1992.
Хизриев Х.А. Кавказцы против Тимура (Борьба народов Северного Кавказа против экспансии
Тимура). Грозный, 1992.
Хизриев Х.А. Первые походы чингисидов на Северный Кавказ и их политические последствия //
Вопросы политического и экономического развития Чечено-Ингушетии (ХVIII – начало
ХХ века). Грозный, 1986.
Хизриева Г.А. Вирдовые братства в Ингушетии // ЭО. 2006. № 2.
Хизриева Г. Социальная организация мусульманских общин вирдовых братств тариката Ка-
дирийа в свете исследований некрополей Ингушетии // Ислам в Европе и в России. М.,
2009.
Хить Г.Л. Дерматоглифика народов СССР. М., 1983.
Хить Г.Л. Дерматоглифика и раса // Расы и народы. М., 2004. Вып. 30.
Хить Г.Л. Дерматоглифика и расогенез населения Кавказа // Древний Кавказ: ретроспекция
культур: XXIV Крупновские чтения по археологии Северного Кавказа: Тез. докл. М., 2004а.
Хить Г.Л., Асланишвили В.О. Новые материалы по дерматоглифике населения Западного Кав-
каза // ПИИЭ. 1982. М., 1986.
Хицунов П. О духовной осетинской школе в Моздоке // Кавказ. 1846. № 13.
Христианович В.П. Горная Ингушия: К материалам по экономике альпийского ландшафта.
Ростов н/Д, 1928.
Хуцишвили Л.[К.] Гал-Ерды, памятник времен христианства в Ингушетии // Дзеглис мегобари.
Тбилиси, 1983. № 64.
Хуцишвили Л.[К.], Калдани А.[М.] Христианский памятник в Ингушетии // Дзеглис мегобари.
Тбилиси, 1980. № 54.
Цароева М. Тушоли, последняя богиня – мать Кавказа. Париж, 2010.
Цаголов Г. Край беспросветной нужды. Владикавказ, 1912.
Цаликов А.Т. Кавказ и Поволжье: Очерки инородческой политики и культурно-хозяйственного
быта. М., 1913.
Цечоев Б. Повышение «тарифа» за убийство как сдерживающий фактор (интервью Алихан-
хаджи Муцольгова) // Живой журнал пользователя beslan_cechoev. (Электронное издание)
24.11.2010 (http://beslan-cechoev.livejournal.com).
Цолоева Ф.И. Вайнахские музыкальные инструменты. Л., 1990.
Цороев П. Праздник разговения (Мархаж) в Ингушетии // Вести Кавказа. (Электронное изда-
ние) 07.12.2012. (http://ingush.tv).
Цуров М.М. Обычное право ингушей // Обычное право в России: проблемы теории, истории и
практики. Ростов н/Д, 1999.
Цуциев А.[А.] Межэтнические конфликты в Северокавказском регионе: Историческая динами-
ка национально-административных границ как фактор межэтнической напряженности //
В тумане над пропастью. Владикавказ, 1994.
Цуциев А.А. Некоторые предпосылки и факторы осетино-ингушского конфликта // Северная
Осетия: Этнополитические процессы, 1990–1994 гг. М., [1995]. Т. III.
Цуциев А.А. Осетино-ингушский конфликт (1992 –…): его предыстория и факторы развития.
М., 1998.
Чаниев И.Б. Государственная социальная политика: проблемы реализации на региональном
уровне (на примере Республики Ингушетия) // Молодая наука. Пятигорск, 2007.
Чапанов О.В. Ингушская лексикография и ее роль в развитии современного ингушского языка
и становлении нравственности // Роль духовно-нравственных ценностей ингушского на-
рода в социально-экономическом развитии Республики: Мат. республ. науч.-практ. конф.,
состоявшейся в г. Назрани 2 дек. 1996 г. Саратов, 1997.
Чахки Б. Чечено-ингушские просветители, деятели науки, культуры и искусства // Утро гор.
Грозный, 1967. № 3.
Чахкиев Д.Ю. Исследования в горной Ингушетии // Археологические открытия. 1985. М.,
1987а.

501
Чахкиев Д.Ю. Копья и дротики у позднесредневековых вайнахов // Новые материалы по архео-
логии и этнографии Чечено-Ингушетии. Грозный, 1987б.
Чахкиев Д.Ю. Мастера-строители у вайнахов в ХVII – начале ХIХ в. // Археология и вопросы
хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный, 1987в.
Чахкиев Д.Ю. Кольчатый доспех позднесредневековых вайнахских воинов // Новые археолого-
этнографические материалы по истории Чечено-Ингушетии. Грозный, 1988.
Чахкиев Д.Ю. Новые материалы о горном промысле горцев Ингушетии (конец XVIII – пер-
вая половина XIX в.) // Чечено-Ингушетия в составе России в конце XVIII – середине
XIX века. Грозный, 1989а.
Чахкиев Д.Ю. Огнестрельное оружие позднесредневековых вайнахов // Традиционная матери-
альная культура Чечено-Ингушетии. Грозный, 1989б.
Чахкиев Д.Ю. Новые материалы в «Археологической карте Чечено-Ингушской АССР» // Крат-
кое содержание докладов научной конференции по итогам работы за 1989 год. Грозный,
1990.
Чахкиев Д.Ю. Боевые ножи и кинжалы у позднесредневековых вайнахов // Актуальные про-
блемы археологии и этнографии народов Чечено-Ингушетии. Грозный, 1990а.
Чахкиев Д.Ю. Оружие вайнахов // Сабли Рая: Горское оружие в Кавказской войне. Грозный,
1992.
Чахкиев Д.Ю. Башнеобразный склеп в селении Пялинг // Новое в археологии и этнографии
Ингушетии. Нальчик, 1998а.
Чахкиев Д.Ю. Новые воинские захоронения золотоордынского времени Паметского могильни-
ка горной Ингушетии // Новое в археологии и этнографии Ингушетии. Нальчик, 1998б.
Чахкиев Д.Ю. Родовые тамги Ингушетии // Гербовед. М., 2000. № 44.
Чахкиев Д.Ю. Древности горной Ингушетии. Магас, 2003. Т. 1.
Чахкиев Д.Ю. Древности горной Ингушетии. Нальчик, 2009. Т. 2.
Чахкиев Д.Ю., Абдулвахабова Б.Б.-А. Традиционная одежда чеченцев и ингушей. Грозный,
1992.
Чахкиев Д.Ю., Голованова С.А., Нарожный Е.И. О хронологии и методах применения неко-
торых позднесредневековых образцов вооружения у вайнахов // Проблемы хронологии
погребальных памятников Чечено-Ингушетии. Грозный, 1986.
Чахкиев Д.Ю., Нарожный Е.И. Детское погребение золотоордынского времени из Горной
Ингушетии // Археолого-этнографические исследования Северного Кавказа. Краснодар,
1984.
Чахкиев С.И. Идрис Зязиков: верой и правдой: Историко-публицистические очерки. Грозный,
1991.
Чахкиев Х.С. Развитие государственности Республики Ингушетия в условиях политическо-
го кризиса и проведения экономических реформ // Государственное. и муниципальное
управление. Ростов н/Д, 2000. № 3.
Чемурзиев У. Жилища ингушей: история и современность // Сб. науч. тр. Ингушского гос.
ун-та. Магас, 2013.
Чемхильгова Ф.М. Формирование и использование трудовых ресурсов в регионе: (на примере
Республики Ингушетия). Назрань, 2007.
Через два года после войны: проблемы вынужденных переселенцев в зоне осетино-ингушско-
го конфликта: Докл. / сост. О.П. Орлов. М., 1994.
Чечено-ингушская народная лирика: Песни вайнахов / сост. и примеч. М. Дикаева; пер.
Н. Гребнева. Грозный, s.d.
Чечено-ингушский фольклор. М., 1940.
Чеченские и ингушские народные сказки М., 2003.
Чибиров Л.А. Традиционная духовная культура осетин. Владикавказ, 2008.
Чичеров В.И. Зимний период русского народного земледельческого календаря XVI–XIX веков.
М., 1957.
Чокаев Х.К. Случайность или историческая реальность? (Популяционная генетика о проис-
хождении народов Кавказа и их роли в мировой истории). М., 2010.
Чурсин Г. Свадебные обычаи обряды на Кавказе // Кавказ. 1902. № 2.
Чурсин Г.Ф. Амулеты и талисманы кавказских народов. Махачкала, 1929.
Чурсин Г. Очерки по этнологии Кавказа // Кавказ: культы, легенды, предания. Нальчик, 2010.
Вып. V.

502
Шавлаева Т. Из истории развития шерстяного промысла чеченцев в ХIХ – начале ХХ века.
Нальчик, 2009.
Шавхелишвили А.И. Из истории взаимоотношений между грузинским и чечено-ингушскими
народами (с древнейших времен до ХV века). Грозный, 1963.
Шагинян А.К. Закавказье в составе халифата. СПб., 1998.
Шамилев А.И. Религиозные культы чеченцев и ингушей и пути их преодоления. Грозный,
1963.
Шамиладзе В.М. Хозяйственно-культурные и социально-экономические проблемы скотовод-
ства Грузии. Тбилиси, 1979.
Шахбиев З. Судьба чечено-ингушского народа. М., 1996.
Шведов В. Очерк о кавказских горских племенах с их обрядами и обычаями в гражданском,
воинственном и домашнем духе. М., 1856.
Шегрен А.М. Религиозные обряды осетин, ингушей и их соплеменников при различных слу-
чаях // Маяк. 1843. Т. 7, кн. 13.
Шиллинг Е.М. Ингуши и чеченцы // Религиозные верования народов СССР. М.; Л., 1931. Т. 2.
Шиллинг Е. Культ Тушоли у ингушей // Изв. ЧИНИИ. Орджоникидзе; Грозный, 1934–1935. Т.
IV, Вып. 2.
Шилов А.А., Карнаухов М.Г. Деятели революционного движения в России // Биобиблиографи-
ческий словарь. М., 1928. Т. I, ч. 2.
Шишханова Л.С., Долов М.М., Гагиева М.С. Демографическая ситуация и состояние здоровья
населения в Республике Ингушетия // Сб. науч. тр. Ингушского гос. ун-та. Ростов н/Д,
2009. Вып. 7.
Школьная жизнь // ТВ. 1915. № 76.
Шнирельман В.А. Быть аланами: Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе. М., 2006.
Штедер Л.Л. Дневник путешествия в 1781 г. от пограничной крепости Моздок во внутренние
области Кавказа // Аталиков В.М. Наша старина. Нальчик, 1996.
Штелин Я.Я. Описание черкесов // Географический месяцеслов на 1772 год. СПб., 1772.
Щеблыкин И.П. Искусство ингушей в памятниках материальной культуры // ИИНИИК. 1928.
Вып. 1.
Щеблыкин И.П. Ковры и вышивки // ИИНИИК. 1928. Вып. 1.
Щеблыкин И.П. Путеводитель по Ингушской автономной области. Владикавказ, 1929.
Щеблыкин И.П. Архитектура древних ингушских святилищ // ИИНИИК. 1930. Вып. 2/3.
Щедродарова Г. Правительственное задание // Грозненский рабочий. 1960. 31 мая.
Щербакова А.И. Природа лечит. Самара, 1998.
Щетехин К.Б. Примирение кровников // ТВ. 1898. № 152.
Эдиев Д.М. Демографические потери депортированных народов СССР. Ставрополь, 2003.
Эльбуздукаева Т.У. Чечня и Ингушетия в 20–30-е годы XX века: опыт модернизации. М.,
2011.
Эльдарханов Т. Чеченские тексты // СМОМПК. 1900. Вып. 28.
Эльдарханов Т. Чеченские тексты // СМОМПК. 1901. Вып. 29.
Юбилейный альбом «85 лет Ингушскому научно исследовательскому институтуту». Назрань,
2012.
Я.Т. Местечко Назрань // ТВ. 1907. № 27.
Язык. Текст. Коммуникация. Назрань, 2009.
Языковая личность в современном мире: Мат. межвуз. науч.-практ. конф. 6 мая 2009 г., г. Ма-
гас. Назрань, 2009.
Яковлев Н.[Ф.] Ингуши: Популярный очерк. М.; Л., 1925а.
Яковлев Н.Ф. Проблемы изучения культуры чеченцев и ингушей. М., 1925б.
Яковлев Н.Ф. Вопросы изучения чеченцев и ингушей. Грозный, 1927.
Яковлев Н.Ф. Термины «мать-отец», «сестра-брат», «дочь-сын» в северокавказских яфетиче-
ских и некоторых других языках // Уч. зап. Ин-та этнографии и национальной культуры
Востока. М., 1930. Т. 1–2.
Ялхароева М. Он поднимал дух народа // Сердало. Назрань, 2012. 16 мая.
Ялхароева М.А. Литературно-публицистическая деятельность ингушской диаспоры в Турции.
Назрань, 2008.
Яндаров А.Д. Атеистические взгляды Чаха Ахриева // Статьи и материалы по истории Чечено-
Ингушетии. Грозный, 1965.

503
Яндаров А.Д. Ингушский просветитель Чах Ахриев: 1850–1914. Грозный, 1968.
Яндиев А. Владикавказ: Неизвестные страницы истории города. Саратов, 1999.
Яндиев М.А. Ингуши в контексте истории и языка. М., 2005.
Яндиева М.Д. Ингуши и Ингушетия в трудах и днях Абдурахмана Авторханова. Назрань; М.,
2008а.
Яндиева М.Д. Депортация ингушей: фальсификация и подлинные причины. Назрань; М.,
2008б.
Яндиева М.Д. Общегражданский митинг ингушей 1973 года. Назрань; М., 2008в.
Яндиева М.Д. Ингушская Атлантида: Шамиль Ахушков. Назрань; М., 2009.
Яндиева М.Д. "Ингуши... 20 лет каторжных работ": К 66-й годовщине сталинской депортации.
Назрань; М., 2010.
Яндиева М. Джон Ле Карре: Кавказская игра: К 15-летию постсоветской депортации ингушей.
М.; Назрань, 2007.
Яндиева М. О безопасности Ингушетии и ингушей в Российской Федерации // Центр. Азия и
Кавказ. Luleå, 1999. № 3.
Яндиева М. Ингуши во Второй мировой войне // Ас-Алан. М., 2002. № 1.
Яндиева М.Д. Доклад о массовых нарушениях прав граждан ингушской национальности в
Российской Федерации, 1992–1995 гг. Назрань; М., 1996.
Яндиева М.Д., Мальсагов А.А. Государственный террор в Ингушетии: 20–50-е годы ХХ века:
Исследование и мартирологи. М., 2007.
Яндиева М.Дж. Послушник вдохновения // Яндиев Джемалдин. «Жизнь моя – встревоженная
птица». М., 1997.
Яндиева М.Дж. «И пылает мой дух…» // Цуров Р.М. Бесконечная песнь: Стихотворения. Ма-
гас, 2007а.
Яндиева М.Дж. Ингушские смыслы в художественно-интеллектуальном наследии ХХ века.
Магас, 2007б.
Яндиева Т.У. Ингушетия в Великой Отечественной войне. Ростов н/Д, 2005. Кн. 1.
Dudarov A.-M. The arabographicscript of the ingush. Aletter from the front // Manuscripta orientalia:
international journal. St.-Petersburg, 2011.
Güldenstadt J.A. Reisen durch Russland und im Caucasischen Gebürgе / hrgg. von P.S. Pallas. St.
Petersburg, 1787. Bd. I; 1791. Bd. II.
Klaprot G. Geographisch-historische Beschreibung des östlichen Kaukasus. Weimar, 1814.
Klaprot G. Tableau historique, geographique, ethnographique et politique du Caucase et des provinces
Limitrophes entre la Russie et la Perse. P.; Leipzig, 1827.
Klaproth J.H. Reise in den Kaukasus und nach Georgien. Halle; Berlin, 1812–1814.
Pallas P.S. Bemerkungen auf einer Reise in die südlichen Statthalterschaften des Russischen Reichs
in den Jahren 1793 und 1794. Leipzig, 1799–1801. Bd. 1–2.
[Städer].  Tagebuch einer Reise, die im Jahr 1781 von der Grenzfestung Mozdok nach dem inner
Caucasus unternomment worden // Neue Nordische Beyträge. 1796. Bd. 7. (Отд. изд.: St.
Petersburg, 1797).испр. с. 125
Tsaroieva M. Anciennes croyances des Ingouches et desTchetchenes (peuples du Caucase du Nord).
P., 2005.
Tsaroieva M. Racines Mésopotamiennes Et Anatoliennes Des Ingouches Et Tchetchènes Riveneuve.
P., 2008.
Tsaroieva M. Mythes, légendes et prières ancestrales des ingouches et tchétchènes. P., 2009.
Tsaroieva M. Tusholi: La Dernière Déesse-mère Du Caucase. P., 2011.
Trombetti A. Delle relazioni delle lingue Caucasiche con le lingue Camitosemitiche e con altri gruppi
linguistici // Società Asiatica Italiana. Giornale. Firenze, 1902. V. XV.
Verdier R. Le systéme vindicatoire // La Vengeance:  Études d’ethnologie, d’histoire et de philosophie.
P., 1980. V. 1.

504
 ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

АГОА РК – Атырауский государственный областной архив Республики Казахстан

АЕР – Ассамблея Европейских регионов
АИИ РАН – Архив Института истории РАН
АИФ – Антология ингушского фольклора
АКАК – Акты Кавказской археографической комиссии (Тифлис)
АМАЭ – Архив Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткаме-
ра) РАН
АМРИ – Архив Муфтията Республики Ингушетия
АО – Автономная область
АССР – Автономная Советская Социалистическая Республика
АФ – Антропологический форум (СПб.)
АЭС – Археолого-этнографический сборник (Грозный)
БМП – Боевая машина пехоты
ВДИ – Вестник древней истории (М.)
ВИ – Вопросы истории (М.)
ВИИ – Вопросы истории Ингушетии: Исследования и материалы (Магас)
ВРП – Валовой региональный продукт
ВС – Верховный Совет
ГААО РК – Государственный архив Акмолинской области Республики Казахстан
ГАЖО РК – Государственный архив Жамбылской области Республики Казахстан
ГАКО – Государственный архив Калужской области
ГАПО РК – Государственный архив Павлодарской области Республики Казахстан
ГАРО – Государственный архив Ростовской области
ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации (М.)
ГАСК – Государственный архив Ставропольского края
ГКО – Государственный комитет обороны
ГКЧС – Государственный комитет Российской Федерации по делам гражданской
обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных
бедствий
ГПИ – Горский педагогический институт (г. Владикавказ)
ГУ – Государственное учреждение
ГУП – Государственное унитарное предприятие
ДНЦ – Дагестанский научный центр Российской академии наук
ДСО – Добровольные спортивное общество
ЕС – Европейский Союз
ЗКОИРГО – Записки Кавказского отдела Императорского Русского географического об-
щества (Тифлис)
ИГДТ – Ингушский Государственный драматический театр
ИГМК – Ингушский Государственный музей краеведения
ИИМК – Институт истории материальной культуры
ИнгГУ – Ингушский государственный университет
ИНИИГН – Ингушский НИИ гуманитарных наук им. Ч.Э. Ахриева
ИИНИИК – Известия Ингушского НИИ краеведения (Владикавказ, Орджоникидзе)
ИКОИРГО – Известия Кавказского отдела Императорского Русского географического
общества (Тифлис)

505
ИСИ ИнгГУ – Институт социальных исследований при Ингушском государственном уни-
верситете
ИССП – Ингушские сказки, сказания и предания
ИЧИРКМ – Известия Чечено-Ингушского Республиканского краеведческого музея
(Грозный)
ИЭА – Институт этнологии и антропологии Российской академии наук (М.)
КБГУ – Кабардино-Балкарский государственный университет
КазНТУ – Казахский национальный технический университет им. К.И. Сатпаева
КГГААО РК – Кокшетауский городской государственный архив Акмолинской области
Республики Казахстан
КИПС – Комитет по изучению племенного состава
КНИИ – Кабардинский НИИ
КК – Кавказский календарь (Тифлис)
КС – Кавказский сборник (Тифлис)
КСИА – Краткие сообщения Института археологии (Л.)
КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной культуры (М.)
КСИЭ – Краткие сообщения Института этнографии (М.)
КЭС – Кавказский этнографический сборник (М., Тбилиси)
ЛГУ – Ленинградский государственный университет
МАЭ РАН  – Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) Рос-
сийской академии наук
МИАСК – Материалы по истории и археологии Северного Кавказа (Армавир)
МС – Мифологический словарь
НАН – Национальная академия наук
НГ – Независимая газета (М.)
НИОР РГБ – Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной
библиотеки (М.)
НКВД – Народный Комиссариат внутренних дел
НКО НБ РИ – Национально-краеведческий отдел Национальной библиотеки Республики
Ингушетия
НМЧР – Национальный музей Чеченской Республики (Грозный)
ОБСЕ – Организация по безопасности и сотрудничеству в Европе
ОМОН – Отряд милиции особого назначения
ООН – Организация Объединенных Наций
ООО – Общество с ограниченной ответственностью
ПВС – Президиум Верховного Совета
ПИИЭ – Полевые исследования Института этнографии
ПИИЭА – Полевые исследования Института этнологии и антропологии
ПМА – Полевые материалы автора
ППС – Патрульно-постовая служба
ПФА РАН – Санкт-Петербургский филиал архива Российской академии наук (СПб.)
РА – Российская археология (М.)
РАН – Российская академия наук
РВ – Русский вестник (М.)
РГ – Революция и горец (Ростов н/Д)
РГАСПИ – Российский государственный архив социально-политической истории
РГВИА – Российский государственный военно-исторический архив
РГИА СПб. – Российский государственный исторический архив (СПб.)
РИ – Республика Ингушетия
РИПКРО – Республиканский институт повышения квалификации работников образо-
вания
РК – Республика Казахстан
РСО – Республика Северная Осетия
РСО-А – Республика Северная Осетия-Алания
РФ – Российская Федерация
РЦХИДНИ – Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории
СА – Советская археология (М.)

506
СМОМПК – Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа (Тифлис)
СМЭ – Сборник материалов по этнографии, издаваемый при Дашковском этногра-
фическом музее (М.)
СКФО – Северо-Кавказский федеральный округ
СНГ – Союз независимых государств
СНК – Совет народных комиссаров
СНХ Каз.ССР – Совет народного хозяйства Казахской ССР
СО – Северная Осетия
СО АССР – Северо-Осетинская Автономная Советская Социалистическая Республика
СО ССР – Северо-Осетинская Советская Социалистическая Республика
ССКГ – Сборник сведений о кавказских горцах (Тифлис)
ССТО – Сборник сведений о Терской области (Владикавказ)
ССР – Советская Социалистическая Республика
СУ – Собрание узаконений
СЭ – Советская этнография (М.)
ТВ – Терские ведомости (Владикавказ)
ТК – Терский календарь (Владикавказ)
ТР – Термин родства
ТС – Терский сборник (Владикавказ)
УНКВД – Управление Народного Комиссариата внутренних дел
ФЗ – Федеральный закон
ФЗУ – Фабрично-заводское училище
ФМС – Федеральная миграционная служба
ФЦП – Федеральная целевая программа
ЦГА РК – Центральный государственный архив Республики Казахстан
ЦГА РСО-А – Центральный государственный архив Республики Северная Осетия – Ала-
ния
ЦГАЧР – Центральный государственный архив Чеченской Республики
ЦФО – Центральный федеральный округ
ЦДНИРО  – Центр документации новейшей истории Ростовской области
ЦХСД – Центр хранения современной документации Комитета по делам архивов
при правительстве Российской Федерации. 
ЧИАССР – Чечено-Ингушская АССР
ЧИНИИ – Чечено-Ингушский НИИ
ЧИНИИИЯЛ – Чечено-Ингушский НИИ истории, языка и литературы
ЧП – Чрезвычайное положение
ЭО – Этнографическое обозрение (М.)
ЮОНИИК – Юго-осетинский НИИ краеведения
ЮФО – Южный федеральный округ

араб. – арабский
инг. – ингушский
тюрк. – тюркский

507
 СПИСОК АВТОРОВ

АБАДИЕВ Бек Вагапович – театровед, драматург, директор Музея истории МВД РИ

АКИЕВА Хава Магомедовна – к. филос.н., доцент кафедры философии ИнгГУ (Ма-
гас)
АЛБОГАЧИЕВА Макка Султан-Гиреевна – к.и.н., старший научный сотрудник МАЭ
им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН (Санкт-Петербург)
БАРАХОЕВА Нина Мустафаевна – д.филол.н., профессор кафедры ингушского язы-
ка ИнгГУ (Магас)
БАТХИЕВ Асланбек Магометович – к.биол.н., доцент кафедры биологии ИнгГУ
(Магас)
ВАСИЛЬЕВА Ольга Арнольдовна – к.полит.н., доцент Современной гуманитарной
академии (Волгоград)
ГЕРАСИМОВА Маргарита Михайловна – к.и.н., старший научный сотрудник ИЭА
РАН
ГУДИЕВА Лейла Хаджи-Умаровна – д.пед.н., профессор, заведующая кафедрой пе-
дагогики и методики начального образования ИнгГУ (Магас)
ДАХКИЛЬГОВ Ибрагим Абдурахманович – к.филол.н., заведующий кафедрой ин-
гушской литературы и фольклора ИнгГУ (Магас)
ДЗАРАХОВА Зейнап Магомет-Тагировна – д.и.н., ведущий научный сотрудник
Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева (Магас)
ДОЛАКОВА Зара Мухтаровна – к.псих.н., директор Студии искусств (Назрань)
ДОЛГИЕВА Марем Белановна – доцент, к.и.н., заведующая отделом истории Ингуш-
ского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева (Магас)
ДУДАРОВ Абдул-Мажит Муратович – научный сотрудник Ингушского НИИ гума-
нитарных наук им. Ч. Ахриева (Магас)
ЕРМЕКБАЕВ Жарас Акишевич – д.и.н., профессор, ведущий научный сотрудник
Института востоковедения им. Р.Б. Сулейманова Министерства образования
и науки РК
ЗЯЗИКОВ Мурат Магомедович – д.филос.н., полномочный представитель президен-
та РФ в ЦФО
КАРТОЕВ Магомед Мусаевич – главный специалист отдела научных исследований
Государственной архивной службы РИ (Магас)
КОДЗОЕВ Нурдин Даутович – ведущий научный сотрудник отдела истории Ингуш-
ского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева (Магас)
КОКОРХОЕВА Дугурхан Султангиреевна – д.полит.н., доцент кафедры всеобщей
истории ИнгГУ (Магас)
КУДУСОВА-ДОЛАКОВА Фатима Идрисовна – к.и.н.
КУРКИЕВА Хава Магомедовна – к.геогр.н., Министерство экономического развития
РИ (Магас)
508
МАРТАЗАНОВА Ханифа Магомедовна – к.филол.н., доцент кафедры русской и зару-
бежной литературы ИнгГУ (Магас)
МАТИЕВ Магомед Адамович – к.филол.н., доцент кафедры ингушской литературы
ИнгГУ(Магас)
МАТИЕВ Тимур Хусейнович – к.и.н., доцент кафедры всеобщей истории ИнгГУ
(Магас)
МАХМУДОВА Зоя Увайсовна – к.и.н., доцент кафедры этнологии Исторического
факультета МГУ им. М.В. Ломоносова (Москва)
МЕРЕШКОВ Султан Алаудинович – заместитель главного редактора детского жур-
нала «Радуга» (Назрань)
МУЖУХОЕВ Макшарип Багаудинович – д.и.н., профессор кафедры истории России
ИнгГУ (Магас)
МУЖУХОЕВА Эльза Джунидовна – к.и.н., профессор кафедры истории России Инг-
ГУ (Магас)
ПЛИЕВА Заретхан Магомет-Саидовна – заместитель директора по научной ра-
боте Ингушского государственного музея краеведения им. Т.Х. Мальсагова
(Назрань)
СУЛТЫГОВА Марифа Магомедовна – д.филол.н., уполномоченный по правам ре-
бенка РИ (Магас)
ТАНКИЕВ Абукар Хажалиевич – д.филос.н., профессор, заведующий кафедрой фи-
лософии ИнгГУ (Магас)
ТАНКИЕВА Лидия Хусейновна – д.филол.н., профессор кафедры русской и зарубеж-
ной литературы ИнгГУ (Магас)
ТОЧИЕВ Туган Юнусович – к.биол.н., доцент кафедры биологии ИнгГУ (Магас)
ТИШКОВ Валерий Александрович – академик РАН, доктор исторических наук, про-
фессор, директор ИЭА РАН (Москва)
ХАРСИЕВ Борис Магомет-Гиреевич – к. филос. н., заведующий отделом этнологии
Ингушского НИИ гуманитарных наук им. Ч. Ахриева (Магас)
ХИТЬ Генриетта Леонидовна – д.и.н., главный научный сотрудник ИЭА РАН (Мо-
сква)
ЧАХКИЕВ Джабраил Юрьевич – к.и.н., заместитель руководителя Государственной
архивной службы РИ (Магас)
ЧЕМУРЗИЕВ Умар Туркеевич – ассистент кафедры всеобщей истории ИнгГУ
(Магас)
ЯЛХАРОЕВА Марем Ахметовна – к.филол.н., зав. кафедрой гуманитарных дисцип-
лин Института экономики и правоведения (Назрань)
ЯНДИЕВА Марьям Джамалдиновна – к.филол.н.

509
 ОГЛАВЛЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ (М.С.-Г. Албогачиева, В.А. Тишков, Л.Т. Соловьева).......................................

Глава 1
ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНАЯ СРЕДА.....................................................................................
Природно-климатические условия и экология (А.М. Бахтиев, Т.Ю. Точиев).....................
Историческая демография и расселение (Х.М. Куркиева)...................................................
Ингушский язык (Н.М. Барахоева).......................................................................................
Арабографическая письменность (А.-М.М. Дударов)..........................................................
Историко-антропологические сведения (М.М. Герасимова, Г.Л. Хить).............................

Глава 2
ЭТНИЧЕСКАЯ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ................................................................
Ранние этапы этнической истории (М.М. Картоев)............................................................
Ингушетия в XVI–XVIII веках (М.М. Картоев)..................................................................
Социально-политическое развитие в XIX – начале ХХ века (Т.Х.  Матиев, Э.Д. Мужу-
хоева)......................................................................................................................................
Становление и развитие ингушской государственности в советское время (Д.С. Кокор-
хоева)......................................................................................................................................
Депортация и ссылка 1944–1957 годов (М.Д. Яндиева)......................................................
Социально-политическая ситуация в 1940–1990-е годы (В.А. Тишков)..............................
Республика Ингушетия на рубеже XX–XXI веков (М.С.-Г. Албогачиева)..........................

Глава 3
ХОЗЯЙСТВО..........................................................................................................................
Земледелие (М.М. Султыгова)..............................................................................................
Скотоводство (М.М. Султыгова)...........................................................................................
Охота (М.М. Султыгова).......................................................................................................
Пчеловодство (З.М.-Т. Дзарахова).........................................................................................
Добыча соли...........................................................................................................................
Традиционные ремесла (З.М.-Т. Дзарахова).........................................................................
Обработка дерева............................................................................................................
Гончарство......................................................................................................................
Обработка металла, ювелирное искусство....................................................................
Обработка камня.............................................................................................................
Обработка кожи, рога и кости........................................................................................
Обработка шерсти, ткачество, шелководство...............................................................
Вышивка и плетение......................................................................................................

510
 Глава 4
МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА..............................................................................................
Поселения и жилище (М.С.-Г. Албогачиева, У.Т. Чемурзиев)..............................................
Башенная архитектура (М.Б. Мужухоев)..............................................................................
Средневековые мастера-строители (Д.Ю. Чахкиев).............................................................
Системы водоснабжения (Д.Ю. Чахкиев)............................................................................
Средневековые тамги (Д.Ю. Чахкиев)..................................................................................
Пути сообщения и средства передвижения (Н.Д. Кодзоев).................................................
Домашний очаг (З.М.-Т. Дзарахова)......................................................................................
Национальная кухня и застольный этикет (З.М.-Т. Дзарахова)...........................................
Одежда и украшения (М.С.-Г. Албогачиева, З.У. Махмудова).............................................
Оружие (Д.Ю. Чахкиев).........................................................................................................

Глава 5
СЕМЬЯ И СЕМЕЙНЫЙ БЫТ................................................................................................
Система семейных отношений (З.М. Долакова)...................................................................
Термины родства и семейно-брачные отношения (М.С.-Г. Албогачиева)...........................
Брак и формы его заключения (Ф.И. Кудусова, З.М. Долакова)..........................................
Свадьба и свадебные обряды (Ф.И. Кудусова, З.М. Долакова)............................................
Обычаи избегания и табуирования имен (Ф.И. Кудусова, З.М. Долакова).........................
Обрядность детского цикла (Ф.И. Кудусова, З.М. Долакова)..............................................
Похоронно-поминальная обрядность (М.С.-Г. Албогачиева)..............................................

Глава 6
ОБЩЕСТВЕННЫЙ БЫТ......................................................................................................
Обычай взаимопомощи (М.С.-Г. Албогачиева).....................................................................
Гостеприимство, куначество и побратимство (Ф.И. Кудусова, З.М. Долакова)..................
Кровная месть (М.С.-Г. Албогачиева)...................................................................................
Традиционный этикет (М.М. Зязиков, А.Х. Танкиев)............................................................
Народная эстетика (А.Х. Танкиев).........................................................................................

Глава 7
РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ...................................................................................
Ранние религиозные верования (Н.Д. Кодзоев)....................................................................
Христианство (М.С.-Г. Албогачиева)....................................................................................
Ислам (М.С.-Г. Албогачиева).................................................................................................

Глава 8
ДУХОВНАЯ КУЛЬТУРА И ИСКУССТВО........................................................................
Календарные и религиозные праздники (О.А. Васильева)..................................................
Фольклор................................................................................................................................
Нартский эпос (И.А. Дахкильгов)...................................................................................
Народные песни (М.А. Матиев).....................................................................................
Специфика и типология сказки (Л.Х. Танкиева)...........................................................
Народная медицина (З.М.-Т. Дзарахова)...............................................................................
Игровое начало в народной культуре (М.С.-Г. Албогачиева, С.М. Мерешков)...................

511
Профессиональная культура..................................................................................................
Национальная литература (И.А. Дахкильгов, Х.М. Мартазанова)...............................
Театральное искусство (Б.В. Абадиев)...........................................................................
Изобразительное искусство (Х.М. Акиева)
Музыкальное искусство и хореография (З.М.-Т. Дзарахова)
Музейное дело (М.С.-Г. Албогачиева, З.М.-С. Плиева)
Образование и наука (Л.Х.-У. Гудиева, Б.М.-Г. Харсиев)
Спорт (М.Б. Долгиева, Н.Д. Кодзоев)

Глава 9
ИНГУШИ ЗА ПРЕДЕЛАМИ РОССИИ.............................................................................
Казахстан (Ж.А. Ермекбаев)..................................................................................................
Иордания, Ирак, Сирия, Турция (М.А. Ялхароева)..............................................................
Европа (М.Д. Яндиева)...........................................................................................................
ГЛОССАРИЙ (М.С.-Г. Албогачиева).....................................................................................
АРХИВНЫЕ ИСТОЧНИКИ (Л.Т. Соловьева).......................................................................
БИБЛИОГРАФИЯ (Л.Т. Соловьева)......................................................................................
ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ................................................................................................
СПИСОК АВТОРОВ..............................................................................................................

Научное издание

ИНГУШИ
Утверждено к печати Ученым советом
Института этнологии и антропологии
им. Н.Н. Миклухо-Маклая Российской академии наук

Заведующая редакцией Н.Л. Петрова

Редактор И.В. Клюшкина
Художник В.Ю. Яковлев
Художественный редактор В.Ю. Яковлев
Технический редактор Т.А. Резникова
Корректоры
Иллюстрации воспроизведены в соответствии
с представленными архивными оригиналами
Подписано к печати 00.00.2013
Формат 70 × 1001/16. Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Усл.печ.л. 000. Усл.кр.-отт. 000. Уч.-изд.л. 000
Тираж 000 экз. Тип. зак. 0000
Издательство «Наука»
117997, Москва, Профсоюзная ул., 90
E-mail: [email protected]
www.naukaran.ru

512