Александр Ильич Клибанов

Из истории религиозного сектантства в послеоктябрьский период

Date: 31 марта — 1 апреля 2003

Изд: А. И. Клибанов. Религиозное сектантство и современность. М.,
"Наука", 1969
Набор: Адаменко Виталий ([email protected])

Rem1: Из книги взята только вторая часть — о взаимоотношениях

толстовцев с сектантами и с советским правительством
Rem2: Книга написана с замечательным знанием материала и с
откровенной ненавистью к В.Г.Черткову и другим толстовцам. Вполне
возможно, она содержит явную ложь — в угоду советской идеологии

А.И.КЛИБАНОВ

ИЗ ИСТОРИИ РЕЛИГИОЗНОГО СЕКТАНТСТВА

В ПОСЛЕОКТЯБРЬСКИЙ ПЕРИОД
(Часть вторая)

Материалы о религиозном сектантстве в рукописном собрании

В. Г. Черткова
Сектантство и строительство вооруженных сил советской
республики (1918-1921 гг.)
Сектантство и голод 1921 г.
Сектантство и новая экономическая политика
Сектантство и социалистическая реконструкция деревни
Приложения

Материалы о религиозном сектантстве в рукописном собрании

В. Г. Черткова

История религиозного сектантства в послеоктябрьский период была в

20 — 30-х годах предметом исследования советских ученых. Однако
база источников, которой располагали исследователи в то время, была
узка. В основном таким источником выступала сектантская
периодическая печать. Даже глубокий источниковедческий обзор
сектантской периодики, как и вообще сектантских изданий 1917 — 1930
гг., позволяет лишь отчасти подойти к пониманию внутренней
социальной и идеологической дифференциации в религиозном
сектантстве того времени. Сектантские издания прежде всего
характеризуют идейно-политические позиции верхов сектантства, их
религиозную политику, тактику, догматические интересы. Поэтому не
случайно, что советские исследователи, опубликовавшие в 20 — 30-х
годах ряд работ о послереволюционном сектантстве, в ряде случаев
давали неполную картину его истории. Из поля зрения исследователей,
случалось, выпадали настроения и действия рядовых верующих,
которые не всегда шли на поводу у своих религиозных руководителей,
хотя и далеко не всегда преодолевали их реакционное влияние. Только
выход исследователей в пока еще почти не затронутую область
письменных источников, в архивы общественных деятелей и
исследователей, связанных теми или иными интересами с проблемами
сектантства, в архивы советских учреждений и общественных
организаций, практически соприкасавшимися в своей деятельности с
сектантством, позволит преодолеть эти недостатки и даст
действительно полную и многогранную картину истории столь
своеобразного движения, как религиозное сектантство. Такое
исследование может способствовать и пониманию противоречивого
процесса формирования общественного сознания крестьянских масс с
1917 г. по начало 30-х годов.
Здесь исследователям прежде всего придется обратиться к фондам
центральных учреждений, в частности народных комиссариатов
юстиции и земледелия. В свою очередь фонды губернских учреждений,
в частности административных отделов губисполкомов, проводивших в
местных условиях политику отделения церкви от государства, могут
обогатить исследователей существенными источниками для
характеристики динамики развития, социально-демографической
структуры и идеологии религиозного сектантства.
Первостепенное значение для исследователей имеют также
специальные рукописные собрания материалов о религиозном
сектантстве, представленные в настоящее время в рукописных отделах
Музея истории религии и атеизма в Ленинграде и в Государственной
библиотеке имени В. И. Ленина в Москве. К сожалению, эти собрания
лишь частично описаны, приведены в порядок и, следовательно,
доступны специалистам. Научное значение документов и материалов о
сектантстве, хранящихся в названных выше научных учреждениях,
настолько велико, что без их всестороннего изучения не может быть
осуществлено исследование истории религиозного сектантства в
послеоктябрьский период. В частности, мы имеем в виду архив В. Г.
Черткова (1854 — 1936 гг.), хранящийся в Рукописном отделе
Государственной библиотеки имени В. И. Ленина. Этот архив в той его
части, которая содержит материалы о религиозном сектантстве, был, по
нашему представлению, приобретен Государственной библиотекой
имени В. И. Ленина в 1961 г. у сына В. Г. Черткова — В. В. Черткова. Мы
ознакомились с этим собранием в россыпи, составили о нем общее
представление, сделали выписки из одних документов, скопировали
другие и пользуемся возможностью ввести в оборот науки новые,
полагаем, весьма важные материалы.
 Фонд В. Г. Черткова складывался в течение почти полувека с 80 — 90-
х годов XIX в. по 30-е годы XX в.
Собрание, хранение и обработка архива на протяжении всей
общественно-политической и публицистической деятельности Черткова
являлись его сознательной целью. В связи с этим документы,
представленные в архиве, довольно полно отражают его жизнь,
находятся в хорошей сохранности, частично систематизированы и
имеют в ряде случаев комментирующие справки.
Разнообразные и многочисленные документы, составляющие фонд,
сводятся в две тематические группы:
1. Материалы, прямо или косвенно связанные с жизнью,
литературным, публицистическим и религиозно-философским
наследием Л. Н. Толстого;
2. Материалы так называемых толстовцев — общественной
группировки, сложившейся в 80-х годах XIX в., положившей в основу
своей деятельности религиозно-этические идеи Л. Н. Толстого. Ее
идеологом и руководителем был В. Г. Чертков.
Наряду с Чертковым важнейшую роль в оформлении идеологии
толстовцев, как и в их общественно-политической деятельности, играл
П. И. Бирюков (1860 — 1931 гг.). Среди наиболее ранних, видных и
деятельных сотрудников Черткова назовем его жену А. К. Черткову
(1859 — 1927 гг.), И. М. Трегубова (1858 — 1932 гг.), а в следующем
поколении толстовцев — К. С. Шохор-Троцкого (1892 — 1937 гг.), М. В.
Муратова (1892 — 1957 гг.) и сына В. Г. Черткова — В. В. Черткова (1889
— 1963 гг.). Следует констатировать наличие оттенков в интерпретации
толстовства и в понимании его практических задач, отличающих между
собой И. М. Трегубова, К. С. Шохор-Троцкого, М. В. Муратова и В. Г.
Черткова. Деятельность и взгляды всех перечисленных сотрудников В.
Г. Черткова (и ряда других), а также, хотя и в значительно меньшей
степени, П. И. Бирюкова и его сотрудников нашли отражение в
материалах фонда.
Рассматривая религиозные секты, в первую очередь секты
дореформенного происхождения, как свою базу, толстовцы, начиная с
80-х годов XIX в. стремились стать идейным и организационным
центром этих религиозно-общественных движении. Отсюда обилие
материала о сектантстве в фонде Черткова.
В статье В. И. Ленина "Лев Толстой, как зеркало русской революции"
(1908 г.) содержится характеристика толстовцев: "Толстой смешон, как
пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, — и поэтому
совсем мизерны заграничные и русские "толстовцы", пожелавшие
превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения" (*). Эта
характеристика служит путеводной нитью при изучении относящихся к
мировоззрению и деятельности толстовцев материалов.

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 210. *)

 Кроме Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, фонд
Черткова находится в рукописных собраниях Музея Л. Н. Толстого в
Москве и Музея истории религии и атеизма в Ленинграде (*).

(* В Музее Л. Н. Толстого хранится часть фонда В. Г. Черткова,

непосредственно относящаяся к творчеству и общественной
деятельности великого русского писателя. Но и там встречаются
материалы, отражающие историю религиозного сектантства в
дореволюционной России, а также связи толстовцев с сектантами. *)

В Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И.

Ленина сосредоточено около 6500 листов (ф. 435) архива В. Г.
Черткова, в которых часть материала была собрана толстовцами в ходе
их общения с представителями различных течений русского
религиозного сектантства (всего около 5 тыс. листов). Особенно широко
представлены в этой части фонда документы, характеризующие русское
религиозное сектантство в период от начала Великой Октябрьской
социалистической революции по годы коллективизации сельского
хозяйства включительно.
Наш обзор имеет целью дать лишь самое общее представление
(архив не обработан) о материалах фонда как источниках для
характеристики истории и общественно-политической роли
религиозного сектантства в послеоктябрьский период.
Все дальнейшее изложение построено на материалах и документах
ф. 435, который до настоящего времени не обработан, и поэтому ссылки
на него в подстрочных примечаниях не даются, ссылки на источники из
других архивохранилищ и печатную литературу оговорены.

***

В изученной нами части фонда находятся материалы,

представляющие источник для характеристики различных течений
религиозного сектантства. Ниже мы специально рассматриваем
наиболее полно представленные материалы о религиозных сектах
духоборов и молокан. Кроме того, в фонде имеются:
1. Материалы о сектах:
а) Иеговистов (ильинского направления). Сведения об иеговистах,
сосланных царским правительством в 1888 — 1901 гг., об отказавшихся
от военной службы; письма иеговистов Черткову (в 1902 г.) и
исследовательнице сектантства Е. В. Молоствовой (1912 г.), статья
Молоствовой ""Рабы мира" — иеговисты" (машинописные копии).
б) Баптистов. Прошение наставника петроградской общины
евангельских христиан-баптистов С. Хохлова министру внутренних дел
14 мая 1916 г. (машинописная копия) в связи с положением баптистов в
годы первой мировой войны; списки закрытых общин и сосланных за
годы войны баптистов; материалы о Всероссийском съезде
представителей кружков молодежи евангельских христиан,
проходившем в Твери в мае 1921 г.
в) Адвентистов. Переписка адвентиста Бирюля с К. С. Шохор-Троцким
и различные документы, связанные с отказом Бирюля от несения
военной службы (машинописные копии).
г) Трезвенников (община И. Н. Колоскова). Оригиналы и копии
заявлений Колоскова и его единомышленников в государственные
организации; письма официальным лицам; воззвания. Все эти
документы характеризуют положение общины в 1919 — 1928 гг.,
мировоззрение ее участников, в частности их отношение к вопросам
войны и мира.
д) "Неплательщиков" (они же "боговые"). Письма "неплательщиков" и
письма толстовцев о них, относящиеся к 1920 — 1923 гг., написанные в
связи с отказом "неплательщиков" от несения военной службы. Эти
материалы являются ценным источником для характеристики
религиозного мировоззрения последователей секты "неплательщиков"
(подлинники и копии).
2. В фонде представлены (в автографах и машинописных копиях)
письма и заявления толстовцев, их переписка, сочинения, дневниковые
записи, характеризующие взаимоотношения и связи толстовства с
представителями разных сектантских течений, в том числе с баптизмом
и евангельским христианством.
3. Материалы Общества истинной свободы в память Л. Н. Толстого —
устав, сведения о собраниях общества, переписка с учреждениями
(1918 г. — начало 1920-х годов).
4. Материалы организации "Московское вегетарианское общество".
Переписка с учреждениями, письма членов общества, характеризующие
их общественно-политические взгляды и внутренние противоречия в их
среде; сведения об артели столовых общества (1920-е годы).
Ротаторное ежемесячное издание "Письмо Московского
вегетарианского общества", выходившее с 1924 г. На его страницах
неоднократно выступали со статьями и воспоминаниями И. И. Горбунов-
Посадов, В. Г. Чертков и многие другие деятели толстовства;
публиковались информационные сведения о пацифистском движении за
рубежом, о толстовцах, сектантах. Отметим, что в издании помещено
несколько писем Р. Роллана, адресованных толстовцам.
5. Сочинения толстовцев, содержащие их философские, социальные
и религиозные взгляды, в том числе статья В. Г. Черткова "По поводу
"Конца века" Толстого" (машинописная копия); анонимная работа
"Политическая экономия" (машинописная копия), в которой
высказываются идеи, созвучные толстовству; этюды толстовца А.
Малявина на социальные темы (автограф) и др.
 6. Ротаторные и рукописные журналы, издававшиеся толстовцами в
послеоктябрьский период на местах, например, еженедельный журнал
"Рассвет" (Петровско-Лосинская слобода), "Голос мудрости и
Единенение юношества" (с. Мальвинино Буйского уезда Костромской
губернии), "Общее дело" (Москва).
7. Материалы (докладные записки, письма, справки, проекты),
характеризующие отношения толстовцев с Временным правительством
в связи с вопросом об освобождении от военной службы по
религиозным мотивам.
8. Письма и заявления руководящих деятелей и рядовых участников
толстовского движения с 1920-х по начало 1930-х годов,
свидетельствующие об идейных противоречиях и внутренней борьбе в
среде последователей толстовства.
9. Письма толстовца А. М. Бодянского разным лицам из ссылки и из-
за границы (Англии, Швейцарии, Канады) конца XIX — начала XX в.
10. Большое место в фонде занимают материалы Объединенного
совета религиозных общин и групп (протоколы заседаний совета;
докладные записки и заявления его руководителей, направлявшиеся в
центральные и местные правительственные учреждения; переписка с
уполномоченными совета на местах; протоколы Всероссийского съезда
внецерковных религиозных течений, данные об отказе сектантов и
толстовцев от несения военной службы, сопровождаемые их
автобиографиями; письма толстовцев и сектантов в связи с вопросом об
отношении к воинской и трудовой повинностям и др. (машинописные
копии и черновики).
Объединенный совет религиозных общин и групп был создан по
инициативе Черткова и его ближайших единомышленников во второй
половине 1918 г. и состоял из представителей меннонитов, баптистов,
евангельских христиан, адвентистов седьмого дня, трезвенников. Он
возглавлялся толстовцами: В. Г. Чертков был председателем, а К. С.
Шохор-Троцкий, — товарищем председателя. Объединенный совет
присвоил себе право выступать в качестве представителя интересов и
руководящего центра всех течений русского религиозного сектантства.
Деятельность Объединенного совета оказалась на деле во всех своих
проявлениях либо прямо реакционной, либо косвенно оппозиционной
мероприятиям Советской власти. Объединенный совет в меру
реального влияния, оказываемого им на массы рядовых сектантов и в
зависимости от отношений, которые складывались у его деятелей с
руководителями сектантских течений, пытался препятствовать
строительству вооруженных сил республики, осуществлению
экономической политики Советской власти.
В июне 1920 г. Объединенный совет созвал в Москве Всероссийский
съезд внецерковных религиозных течений. Хотя между участниками
съезда выявились противоречия во взглядах на отношение к советской
действительности и между ними происходили горячие дискуссии, съезд
в целом стал на платформу противопоставления интересов сектантства
задачам строительства советского общества. Это особенно проявилось
при обсуждении вопроса о военной службе и о замене ее трудовой
повинностью, что разрешалось декретом Совнаркома от 4 августа 1919
г. Съезд ориентировал верующих всех направлений на открытый
саботаж выполнения воинского долга и давал на это моральную
санкцию.
Весь этот вопрос о деятельности Объединенного совета по
консолидации сектантских течений на базе отказа от защиты Советского
отечества рассматривается нами ниже.
11. Материалы о зарубежных связях толстовцев. Переписка с
международными и национальными организациями пацифистов, с
деятелями толстовства и сектантства в странах Западной Европы и
США, информационные издания о пацифистском движении в
зарубежных странах, письма В. В. Черткова из Германии в 1923 г. и др.
12. Материалы, характеризующие отношение деятелей толстовства и
сектантства к политике Коммунистической партии в деревне, особенно в
годы коллективизации; соответствующее заявление деятелей
сектантства и толстовства в правительственные учреждения; письма
толстовцев и сектантов; толстовско-сектантские "проекты" устройства
общественно-хозяйственной жизни деревни, такие, как сочинение
крестьянина М. А. Лагуткина "Устав человечества", сочинение о
коллективизации М. С. Дудченко и др.
Реакция определенных толстовско-сектантских кругов на политику
партии в деревне в годы, предшествовавшие коллективизации,
выявляется по материалам Всероссийского съезда сектантских
сельскохозяйственных и производительных объединений 1921 г.;
обширному "заявлению" И. Е. Аксеновского, снабженному его
предисловием (автограф); дневнику неизвестного лица за август 1922 —
сентябрь 1923 г.
К этой же теме примыкают материалы о толстовских
сельскохозяйственных коммунах, среди которых выделим сочинение В.
Шнейермана "Краткая история возникновения общины в Высоком..."
(автограф) и анонимный "Рассказ об одной коммуне" (машинопись).
Подбор документов, отложившихся в архиве Черткова, характер
информации, содержащейся в них, нельзя понять вне политической
ориентации толстовцев. Политические симпатии и антипатии
толстовцев определились задолго до Октябрьской революции. Еще в
самом начале 1900-х годов толстовцы в своих изданиях и публичных
выступлениях были принципиальными противниками революционной
социал-демократии. В докладе, представленном В. Д. Бонч-Бруевичем II
съезду РСДРП, "Раскол и сектантство в России" (*), мы находим
характеристику той борьбы, которую толстовцы вели против социал-
демократии вообще, против попыток социал-демократов политически
просветить сознание сектантов в частности.
 (* В. Д. Бонч-Бруевич. Избр. соч. в трех томах, т. I. М., 1950, стр. 153-
188 *)

В письмах И. М. Трегубова различным деятелям толстовства,

сектантства, представителям буржуазной интеллигенции за 1902 —
1903 гг. (в архиве Черткова хранятся два тома копий) содержатся
ценные сведения, свидетельствующие о том, что острие и открытой, и
закулисной деятельности толстовцев направлялось в то время против
революционной социал-демократии. Но материалы, из которых состоит
фонд Черткова, в большинстве своем (мы имеем в виду материалы о
сектантстве) относятся к послеоктябрьскому периоду. Поэтому
естественно будет начать с экскурса в те документы фонда, которые
раскрывают взгляды и деятельность толстовцев в период свершения
Октябрьской революции.
Перечень наиболее характерных документов чертковского архива,
свидетельствующих о борьбе толстовцев с социалистической
революцией (мы будем придерживаться хронологической
последовательности), включает в себя: 1) печатную листовку
"Обращение крестьянина. Две свободы — ложная и истинная",
опубликованную через несколько месяцев после Февральской
революции издательствами "Единение", "Общество истинной свободы в
память Л. Н. Толстого" и "Братство народов"; 2) конспекты публичных
выступлений В. Г. Черткова в 1917 г.: "Об истинном анархизме" (8 июля),
"Благо родины" (19 августа), "О задаче жизни" (19 августа), "Народ и
политика" (1 сентября), "По поводу современных событий" (1 октября),
"Народ и интеллигенция" (21 октября); 3) Обращение "Прекратите
братоубийство! Товарищам, братьям", подписанное "Друзья Л. Н.
Толстого: И. И. Горбунов-Посадов, В. Г. Чертков и др." от 28 октября
1917 г.
Листовка "Обращение крестьянина" имеет подпись: "Крестьянин
Тульской губернии Михаил Новиков". В фонде также представлено
другое "Обращение" Михаила Новикова, сотрудничавшего с
толстовцами, выступавшего в качестве представителя русского
сектантства и являвшегося, как это следует из его сочинений, типичным
идеологом кулачества. В "Обращении" Новиков, противопоставляя
социалистам сектантов, говорил: "...во все времена и у всех народов при
всяких государственных порядках тот, кто имел в себе больше
внутренней свободы, неразрывно связанной с вытекающими из нее
стремлениями к трезвости, трудолюбию, бережливости (не составляет
большого труда догадаться, на язык каких социальных понятий
переводил эти "добродетели" "крестьянин" Новиков. — А. К.), всегда
лучше всех других устраивал и свою внешнюю материальную жизнь, как
наши сектанты, английские квакеры, австрийские назарены, немецкие
баптисты, гернгутеры, меннониты, русские духоборы, штундисты,
пашковцы, молокане и т. п. Но люди будто забыли об этом и...
стараются примкнуть к партиям — и последнее время даже из среды
сектантов..."
Мы не будем давать сколько-нибудь развернутую оценку названным
выше конспектам публичных выступлений Черткова в 1917 г., они
проникнуты крайним индивидуализмом и страхом перед происходящими
революционными событиями. Что касается обращения "Прекратите
братоубийство!", то оно направлено против народного восстания 25
октября.
Толстовцы взывали; "...остановите взаимное братоубийство,
начавшееся на наших улицах... Все вы, борющиеся между собой, к
какой бы стороне вы ни принадлежали, вы, люди всех партий и классов,
вспомните, что все вы братья, сыны единого человечества".
Материалы фонда позволяют хотя бы отчасти выявить реакцию
народа на это обращение толстовцев. Мы имеем в виду черновые
карандашные записи в блокноте А. К. Чертковой, жены В. Г. Черткова.
Эти записи сделаны ею в течение 28 — 30 октября 1917 г.: "1. И. Гр.
разд[авал] воззвание раб[очим] — ругались...; 2. О. А. — тоже еще в
городе Кр. гв. (Красная гвардия, красногвардейцы. — Л. К.). "Ты смотри,
курсистка, правильно говори, а если будешь за бурж[уев], против нас,
так мы тебе всю маску сорвем, штыком в тебя пырнем". Далее Черткова
приводит два случая положительной реакции на обращение толстовцев
(рабочего и солдата). Затем она пишет: "Другие раздав[али] воззв[ания]
— неудачи — разочарованы... 30 ут[ром]... понесли последнюю пачку.
Дала рабоч[ему], он взял, стал читать и гов[орит]: "А все-таки не бросим
оружие до т[ех] п[ор], пока все мерзавцы не будут на нашей стороне!"
— И смех и грех! Понимай как знаешь!"
Но народ был на стороне большевиков, в чем, распространяя свое
обращение, толстовцы могли непосредственно убедиться. В своем
блокноте Черткова пишет о народе как стаде. В таком же барственно-
высокомерном духе и в тех же антинародных настроениях выдержана и
вся запись из блокнота Чертковой. Суть рассуждений ее сводится к
очернению социального творчества народных масс.
Отношение толстовцев к восставшему народу, как об этом можно
судить по записям Чертковой, определялось "животным" и
"инстинктивным" страхом перед ним. Остальное было фразеологией,
которая помогала толстовцам развращать общественное сознание
трудящихся.
Записи Чертковой показывают подлинную цену "народолюбия", от
имени которого и во имя которого толстовцы действовали в социальных
низах, находившихся под влиянием религиозного сектантства.
Настоящих интересов народа толстовцы никогда не понимали. Они
были далеки от народа, и народ был им чужд. История общения
толстовцев с сектантами и участниками других религиозных течений, как
показывают материалы архива, свидетельствует о пренебрежении к
интересам этих людей, безответственном отношении к ним, об игре
судьбами тысяч верующих во имя умственных абстракций, возводимых
толстовцами в доктрину "христианского анархизма".
В нижеследующих разделах рассматриваются некоторые узловые
моменты истории религиозного сектантства конца 10-х — начала 30-х
годов. Классовые противоречия в сектантстве обусловили
противоречивость отношения сектантов к политике Коммунистической
партии и Советской власти. С одной стороны, многие руководители сект
показали себя злобными врагами социалистического строительства,
всего дела Великой Октябрьской революции. С другой стороны,
выявилось стремление рядовых верующих деятельно включиться в
строительство новой жизни. Современное сектантство унаследовало
обе эти тенденции, но окончательно победило морально-политическое
единство верующих и неверующих в борьбе за победу коммунизма.
Нынешние религиозные экстремисты продолжают традиции неприятия
советской действительности, но круг их становится все более и более
узким — их отвергают сами верующие. Таким образом предлагаемый
исторический экскурс служит лучшему пониманию процессов и явлений,
происходящих в современном сектантстве.

Сектантство и строительство вооруженных сил советской

республики (1918-1921 гг.)

Провозглашенная и гарантированная Советской властью свобода

совести включала и вопрос о защите интересов тех верующих граждан,
для которых несение воинского долга противоречило исповедуемым
ими религиозным убеждениям. Само собой понятно, что в условиях
начинавшейся гражданской войны и иностранной интервенции
Советской власти был дорог к жизненно необходим каждый гражданин,
с оружием в руках защищавший великое дело Октябрьской революции.
Но последовательное претворение в жизнь принципов общественного
устройства, провозглашенных Октябрьской революцией, составляло
основу партийной и государственной политики и сплачивало вокруг
Советской власти народные массы. Подлинная свобода совести была
одним из завоеваний Октябрьской революции, и гарантирование ее
было делом принципиальным, хотя бы при этом и были неизбежны
издержки, в том числе и предоставление некоторой части верующего
населения льгот при несении воинских обязанностей или даже полного
освобождения их от военной службы.
Этот вопрос стал предметом внимания Советской власти уже в
первые месяцы ее существования. В воспоминаниях В. Д. Бонч-
Бруевича говорится: "В начале февраля 1918 г. стали вырабатывать
декрет об отделении церкви от государства... Текст проекта этого
декрета был передан Владимиру Ильичу на просмотр. Параграф 6 был
формулирован так: "Никто не может, ссылаясь на свои религиозные
воззрения, уклоняться от исполнения своих гражданских обязанностей".
В листке (б) Владимира Ильича, на котором (он. — А. К.) взял на
заметку необходимые поправки, мы находим собственноручную его
заметку: "3) к § 6 — изъятия" ("Ленинский сборник", XXI, стр. 109). Эта
поправка об изъятии, которую формулировал сам Владимир Ильич и
которую Совнарком принял, гласила: "Изъятия из этого положения [либо
замена] под условием замены одной гражданской обязанности другою в
каждом отдельном случае допускаются по решению народного суда"
("Ленинский сборник", XXI, стр. 108 — 109)". Бонч-Бруевич заключает:
"Это первый в наших законах отзвук намерения Владимира Ильича
выделить из общей юрисдикции тех, кто, согласно своих убеждений, не
мог служить в войсках, заменяя эту гражданскую повинность другой" (*).

(* Отдел рукописей Государственной библиотеки имени В. И. Ленина

(далее — ОР ГБЛ), ф. 369, карт 37, д. 2, л. 33. *)

Практика жизни во многих случаях направляла внимание органов

власти к идее, заложенной в приведенном выше параграфе декрета об
отделении церкви от государства. Весной 1918 г. в Москву, Петроград и
другие городские центры начали съезжаться ссыльные, приговоренные
царскими судами к различным срокам наказания за отказ от службы в
армии по религиозным мотивам. Это были убежденные
антимилитаристы, не отказавшиеся от своих принципов не только перед
лицом карательного законодательства царизма, но и перед пытками в
"дисциплинарных батальонах", в результате чего некоторые из них
погибли смертью мучеников. Антимилитаристские выступления в
царской России, какова бы ни была религиозная форма, в которую
облекались некоторые из них, служила интересам демократической
борьбы против самодержавия. В годы первой мировой войны такие
факты не были особенно многочисленными, но все же речь идет о
сотнях случаев протеста верующих против царской солдатчины.
В первую очередь именно те представители религиозного
сектантства, которые теперь возвращались в родные места из ссылок за
свои антимилитаристские убеждения, добивались законодательного
признания права на освобождение от воинской повинности по
религиозным убеждениям. Их искренность не вызывала сомнений, как и
не могла не вызывать сочувствия и уважения их судьба.
"Группа каторжан-сектантов, — пишет Бонч-Бруевич, —
приговоренных царским правительством к расстрелу и "пожалованных"
вечными каторжными работами за отказ их от исполнения воинских
обязанностей на фронте империалистической войны обратилась к
Владимиру Ильичу с просьбой издать такой закон, чтобы те, кто не
берет ружья в руки по своим убеждениям и не возьмет его ни при каких
обстоятельствах, что, например, они доказали своей жизнью, были бы
освобождаемы от воинской повинности или совершенно, или с заменой
какими-либо тяжелыми работами..." Как вспоминает Бонч-Бруевич:
"После всестороннего обсуждения этой просьбы с делегацией этих
оригинальных и очень убежденных людей Владимир Ильич обещал им
создать комиссию для рассмотрения этого дела и выработки особого
декрета по этому вопросу.
Уже в июне 1918 г. Владимир Ильич дал указание народному
комиссару юстиции подготовить все данные для написания
соответствующего декрета..." (*)

(* Там же, карт. 28, д. 16, л. 26. *)

Но и независимо от ходатайств представителей антимилитаристских

религиозных групп, начавшееся формирование Красной Армии
сопровождалось на местах фактами отказа некоторых верующих от
признания воинской повинности. Было необходимо выработать и
формулировать принципиальную линию отношения к случаям отказа от
службы в Красной Армии по религиозным мотивам. При всем том, что
после победы Октябрьской революции сектантская проповедь
антимилитаризма, распространенная некоторыми верующими и на
службу в Красной Армии, противоречила интересам трудящихся, ее
насильственное пресечение в то время явилось бы нарушением
свободы совести: усвоение этой проповеди было обусловлено
иллюзиями и заблуждениями, коренившимися в мелкотоварном и
патриархальном укладах жизни крестьян. Другое дело, когда
религиозные убеждения использовались в качестве прикрытия для
саботажа защиты социалистического отечества. Следовательно,
политика Советской власти в вопросе об освобождении от исполнения
воинского долга по религиозным мотивам должна была выработать
гарантии, обеспечивающие как интересы строительства вооруженных
сил, так и свободу совести. В течение первых 10 месяцев 1918 г.
существовала практика освобождения от военной службы тех лиц,
искренность отказа которых по религиозным убеждениям была
письменно засвидетельствована В. Г. Чертковым. По материалам
фонда Черткова и по документам Объединенного совета, хранящимся в
Рукописном отделе Музея истории религии и атеизма в Ленинграде,
можно установить, что общее число освобожденных от военной службы
по справкам Черткова составляло примерно 300 — 400. География
отказов, судя по учету Черткова, была довольно широкой, но во многих
случаях отказывавшиеся не знали о существовавшей практике. Среди
отказывавшихся некоторые отвергали самый принцип удостоверения
наличия или отсутствия у них определенных религиозных убеждений.
Они усматривали в этом посягательство на свободу совести. Все это
приводило на местах к всевозможным осложнениям, в частности к
отнесению отказывавшихся по религиозным мотивам служить в Красной
Армии в разряд дезертиров.
 Первым опытом общего урегулирования этого вопроса явился приказ
Реввоенсовета Республики № 130 от 22 октября 1918 г. Этот приказ
исходил из смысла вышеприведенной ленинской поправки к декрету об
отделении церкви от государства, составившей в нем специальный
пункт. Освобождение от несения воинского долга по религиозным
мотивам, согласно приказу, предусматривало: 1) доказательство
искренности убеждений отказывавшегося перед судебными органами и
2) замену непосредственного участия в военных действиях несением
санитарной службы. В приказе говорилось: "Советская власть, проводя
в жизнь полное отделение церкви от государства, считается в то же
время с искренними, честными религиозными взглядами отдельных лиц,
поскольку они не направлены против основ трудового общежития и
интересов рабочего класса.
Поэтому на военнообязанном, заявляющем о невозможности для
него, по его религиозным убеждениям, исполнить воинский долг, лежит
обязанность доказать перед соответствующим учреждением судебно-
следственного характера, что эти религиозные убеждения не являются
простым прикрытием его трусости или недобросовестности.
В том случае, если это будет установлено, военнообязанный может
быть освобожден от непосредственных боевых обязанностей с тем,
однако, что он зачисляется в санитарную команду, дабы выполнить свой
долг в рядах армии без противоречий со своими религиозными
взглядами, но не уклоняясь от той опасности, навстречу которой идет
подавляющее большинство рабочих и крестьянских призывных
возрастов".
Для большинства отказывавшихся порядок, установленный
Реввоенсоветом, был вполне приемлемым, отвечавшим их понятиям о
свободе совести. Содержавшееся в приказе условие замены одного
вида военной службы другим, как правило, рассматривалось
отказывавшимися не только как справедливое, но и как обеспечившее
им возможность посильного, согласного с их убеждениями, участия в
общей борьбе трудящихся с интервентами и белогвардейцами за
власть Советов. Заметим, что выдававшиеся ранее Чертковым справки
игнорировали чувство солидарности верующих с общей борьбой
трудящихся масс и предусматривали их освобождение от воинской
службы безо всякой замены другими военными или же гражданскими
обязанностями. Однако приказ Реввоенсовета внес и раскол в среду
отказывавшихся от военной службы по религиозным мотивам. Он
прежде всего подвергся критике со стороны лиц, для которых эти
мотивы служили прикрытием их нежелания служить в Красной Армии,
вызванного как прямым шкурничеством, так и враждебным отношением
к самому делу защиты социалистического отечества. В числе последних
следует назвать сторонников "христианского анархизма", составлявших
одну из групп в круге последователей религиозно-философских
взглядов Л. Н. Толстого. Исходя из отрицания государственной власти
вообще, христианские анархисты проповедовали тождество царской
военщины и военной организации народа во имя защиты завоеваний
Октябрьской революции. Они проповедовали идеал самоуправляемой
"совестью" личности, свободной от всяких обязательств перед
государством. В то же время отлично сознавая, что личность,
"самоуправляющаяся совестью", может быть способна и на самый
бессовестный произвол, они объявили основным, определяющим
признаком совести "любовь к ближнему". Впрочем, среди "христианских
анархистов" были и искренно заблуждавшиеся люди, запутавшиеся в
теоретической метафизике толстовства, не ставившие ее ни в какую
связь с политикой, люди в житейском смысле слова благодушные и
добронамеренные. Они вполне чистосердечно предавались иллюзиям,
что якобы их добронравие пригодно в качестве гражданской позиции и
что нравственное самоусовершенствование людей якобы
автоматически снимает все противоречия жизни, настоящей и будущей.
Именно потому, что на переднем плане их мировоззрения стояло
личное совершенствование, они принимали противоречия
действительности как прямой вызов своей нравственной
состоятельности и полноценности. Отсюда доведение до абсурда
требований, вытекавших из концепции самосовершенствования и
фанатически упорное следование им. Даже среди руководящих
деятелей и идеологов "христианского анархизма" далеко не все
придерживались крайних взглядов, но они единодушно "умывали руки",
когда рядовые последователи их жертвовали жизнью за религиозно-
этические абстракции. Более того, своих последователей они толкали
на крайности, цинично приговаривая, что если человеку "многое дано",
то, выбирая крайнюю линию действий, он лишь поступает в согласии с
самим собой. Крайними сторонниками "христианского анархизма" приказ
Реввоенсовета от 22 октября 1918 г. был встречен как посягательство
на их совесть. Один из фактов отказа участвовать в несении санитарной
службы стал предметом письменного обращения к В. Г. Черткову
московского окружного военного комиссара Е. М. Ярославского. В фонде
Черткова сохранилось письмо Ярославского, датированное 28 ноября
1918 г.: "Мы считаем необходимым не за страх, а за совесть выполнить
приказ № 130 Революционного Совета Республики от 22 октября 1918
г., по которому лица, отказывающиеся служить в строю по религиозным
убеждениям, зачисляются в санитарную команду. Мы считаем, что
обязанности санитара, помощь больным, раненым, увечным, уход за
страждущими людьми ни в коем случае не может противоречить
религиозным убеждениям христианина или члена какой-либо другой
религиозной общины. Если гражданин Павел Федорович Попов желает,
чтобы его "освободили от участия во всех насилиях", как он сам пишет,
то мы и не намерены привлекать его к участию в насилиях.
Согласитесь, товарищ Чертков, что надо совершить чудовищную
подтасовку, чтобы службу санитара считать одним из видов участия в
насилии. Мне кажется, что Ваша прямая обязанность объяснить этим
людям, называющим себя последователями Льва Николаевича
Толстого, что помощь больным, раненым, увечным, истекающим кровью
— не есть участие в насилии, не есть насилие".
В боевой и грозный 1918 год военный комиссар пишет языком
гуманиста и с чувством великого уважения к Толстому, в какой-то
степени распространяемому и на Черткова. Ореол близости к Толстому
следовал за Чертковым на всем протяжении его жизненного пути, что
очень хорошо, что слишком хорошо Черткову было известно.
Мы не знаем, что ответил Чертков на письмо Ярославского и ответил
ли он вообще на его письмо. Но насколько образ мыслей Черткова в
вопросе, поставленном Ярославским, был казуистическим, показывает
написанное им в августе 1920 г. вступление к книге "Противники войны".
В этом вступлении, между прочим, читаем: "Находящиеся в военных
госпиталях и в лазаретах раненые и больные излечиваются с целью
наискорейшего возвращения в строй и предназначаются для
дальнейшего убийства..." Поэтому: "При отсутствии так называемой
"медицинской" помощи, т. е. без поддержки военно-санитарного дела,
дикость и ужас войны стали бы для людей еще более очевидными,
вследствие чего народы были бы менее склонны в ней участвовать".
Заявление Попова, на которое в письме к Черткову Ярославский
ссылался, было не единственным в этом роде. Параллельно тому, как
по инициативе В. И. Ленина подготавливался декрет об освобождении
от воинской повинности по религиозным убеждениям, Ярославский в
декабре 1918 г. в письме в Совет Народных Комиссаров на имя В. И.
Ленина предлагал "создать особую коллегию из коммунистов — с
участием представителей религиозных общин для решения
возникающих подобного рода вопросов. Эта коллегия должна
расследовать и решать вопросы во всех случаях, где люди
отказываются от несения военной службы по религиозным мотивам". В
обоснование предложения, вносимого в Совет Народных Комиссаров,
Ярославский писал: "Такое решение создаст еще более прочную
уверенность, что Российская Социалистическая Федеративная
Советская Республика обеспечивает всем гражданам полную свободу
совести. Практически же эта мера вряд ли серьезно отразится на успехе
формирования армии, так как за все время по удостоверениям Черткова
освобождено несколько сот человек, что составляет менее половины
процента общего числа призванных".
К своему письму в Совет Народных Комиссаров Ярославский
прилагал копию приказа Реввоенсовета № 130 и заявление
Объединенного совета религиозных общин и групп от 18 ноября 1918 г.
Полагаем, что именно заявление Объединенного совета от 18 ноября
1918 г. побудило Ярославского немедленно выступить со своим
предложением. В этом заявлении, поданном в Совет Народных
Комиссаров, содержалась критика приказа Реввоенсовета № 130,
исходившая из презумпции, что дела, предметом которых являются
совесть и убеждения человека, якобы вообще не могут быть объектом
судебного рассмотрения. Далее в заявлении Объединенного совета
назывались категории верующих, для которых являлась неприемлемой
какая бы то ни было замена военной службы, было ли это зачислением
в санитарные команды или привлечением к другим видам
обязательного труда. В заключение Объединенный совет предлагал,
чтобы все дела об отказах от военной службы как несовместимой с
совестью и убеждениями подлежали исключительно его компетенции,
поскольку, включая в свой состав представителей разных религиозных
течений, он имеет "все необходимые данные для установления факта,
что в каждом отдельном случае не имеет места недобросовестная,
обманная ссылка на религиозные якобы убеждения". Объединенный
совет рассматривал себя как "организованно выражающий мнение
большинства внецерковных религиозных течений". Он выражал
готовность "принять участие в организациях подобных советов в
некоторых провинциальных центрах,..." с тем, чтобы осуществлять
функции по освобождению от воинской повинности на местах. По
существу Объединенный совет выступал с предложением передать все
дела по отказу от военной службы, где этот отказ мотивировался
религиозными убеждениями, на усмотрение самих религиозных
организаций через их представителей в Объединенном совете.
Поскольку это явилось притязанием на передачу гражданского вопроса
в ведение учреждения, состоявшего из представителей религиозных
групп, оно по праву может быть названо клерикальным.
Подготовительная работа, которая велась в Народном комиссариате
юстиции над проектом декрета об освобождении от воинской
повинности по религиозным убеждениям, была завершена. Когда
"внутренняя комиссия Наркомюста, — пишет Бонч-Бруевич, —
подготовила все нужные данные, ее заключения и предположения были
переданы в официально созданную Совнаркомом специальную
комиссию, которая должна была окончательно выработать текст
декрета и представить его на рассмотрение Совнаркома. В конце
ноября 1918 г. была создана эта особая комиссия, состоявшая из
народного комиссара юстиции Д. И. Курского, члена коллегии НКЮ П. А.
Красикова, управляющего делами Совета Народных Комиссаров В. Д.
Бонч-Бруевича и председателя Объединенного совета религиозных
общин и групп В. Г. Черткова... Работы эти совершались под
непосредственным наблюдением председателя Совета Народных
Комиссаров В. И. Ленина, который преподал комиссии свои указания и
соображения, приняв ее в полном составе и высказав ей свою точку
зрения на этот важный и действительно небывалый вопрос в практике
советской юстиции. Комиссия выработала текст этого декрета" (*).

(* ОР ГБЛ, ф. 369, карт. 28, д. 16, л. 28. *)

 Кроме статьи "Отношение к религии в Союзе Советских
Социалистических Республик", из которой мы приводим воспоминания
Бонч-Бруевича о подготовке декрета, в фонде Бонч-Бруевича,
находящемся в Рукописном отделе Государственной библиотеки имени
В. И. Ленина, хранится еще одна его рукопись, прямо относящаяся к
исследуемому нами вопросу. Она озаглавлена "О том, как создавался
декрет об освобождении от воинской повинности по религиозным
убеждениям". Мы узнаем из этой рукописи, что комиссия, созданная для
выработки окончательного проекта текста декрета, имела всего шесть
заседаний (*). "В первом заседании В. Г. Чертков подробно изложил все
типичные случаи отказов от воинской повинности, перечислив названия
сект, совершенно отрицающих воинскую повинность и где бывают
отдельные случаи (отказов. — А. К.), и остановив особое внимание
комиссии на отказывающихся по религиозным убеждениям одиночек, не
принадлежащих ни к каким организованным сектам, религиозным
общинам или группам, а живущих "сами по себе"..." (**).

(* Там же, карт. 37, д. 2, л. 33. *)

(** Там же. **)

Деятельность Черткова в комиссии была, таким образом, устремлена

на максимальное расширение сферы применения декрета, в сущности
на предоставление каждому, независимо от принадлежности к тому или
иному религиозному течению и образу мыслей, права решать, подлежит
или не подлежит он призыву на военную службу.
В фонде Черткова содержатся некоторые документы, относящиеся к
его участию в комиссии по выработке проекта декрета. Чертков,
державшийся взглядов "христианского анархизма" и показавший себя
принципиальным противником политики Советской власти как в области
социальной, так и в области идеологической, не мог не признать
высочайшей терпимости и глубокой гуманности В. И. Ленина. Чертков
пишет: "Владимир Ильич пригласил меня к себе для информации...,
зная, что я являюсь старым и ответственным представителем той части
русского так называемого сектантства, для которой военная служба по
совести неприемлема... Владимир Ильич принимал в этом деле
(подготовке декрета. — А. К.) живейшее участие и знакомился с этим
вопросом в высшей степени внимательно и основательно, благодаря
чему вопрос об отказывающихся от военной службы по религиозным
убеждениям впервые получил в России определенное официальное
признание и разрешение... В результате нашего совещания Владимир
Ильич выразил желание, чтобы я как сведущий представитель
неприемлющего военной службы сектантства принял в Совнаркоме
совещательное участие в выработке текста намеченного декрета". Так
писал Чертков в одной из официальных записок, поданной 9 июня 1924
г. в директивные органы. В подготовительных к этой записке материалах
Черткова мы находим листок со следующей записью: "О таковом
отношении Ленина к нашему "толстовскому" движению (речь шла о том,
считал или не считал В. И. Ленин толстовское движение религиозным,
на что Чертков отвечал утвердительно. — А. К.) я первоначально узнал
из полученных сведений через третьих лиц, и оно вполне
подтвердилось при состоявшемся нашем личном свидании (в
присутствии В. Д. Бонч-Бруевича). Мы касались только вопроса о
свободе религиозной совести. Беседа наша произвела на меня самое
радостное впечатление, несмотря на слишком известное мне полное
расхождение наших принципиальных убеждений". И чтобы исчерпать
имеющийся в нашем распоряжении фонд высказываний Черткова об
отношении В. И. Ленина к освобождению от воинской повинности по
религиозным убеждениям, сошлемся на его письмо от 15 марта 1930 г. в
Институт Ленина при ЦК ВКП(б). Чертков писал: "...считаю необходимым
отметить, что В. И. Ленин проявлял исключительно большой интерес и
внимательное отношение к вопросам, связанным с сектантством.
Вследствие этого, по его личному указанию, я, В. Г. Чертков, был
привлечен к разработке декрета об освобождении от военной службы по
религиозным убеждениям, и позднее мне приходилось неоднократно
убеждаться в чрезвычайно вдумчивом и тактичном отношении
Владимира Ильича к вышеуказанным вопросам".
Выше мы ссылались на письмо Ярославского в Совет Народных
Комиссаров, в котором, руководствуясь своим опытом окружного
военного комиссара, он предлагал создать особую коллегию для
рассмотрения отказов от военной службы, аргументированных
соображениями религиозно-этического характера. Ярославский имел и
прямое отношение к работе над подготавливавшимся декретом. Когда в
конце ноября 1918 г. Объединенный совет возбудил ходатайство о
дополнении декрета, при его окончательной формулировке, еще и
пунктом об освобождении по религиозным мотивам не только от
воинской, но и от трудовой повинности, то в созданную (5 декабря 1918
г.) специальную комиссию Совнаркома был наряду с Бонч-Бруевичем и
представителем военного ведомства включен и Ярославский (*). 3
января 1919 г. проект декрета об освобождении от воинской повинности
по религиозным убеждениям был утвержден на заседании Малого
Совнаркома и уже на следующий день после поправок и дополнений
принят на заседании Совета Народных Комиссаров.

(* ОР ГБЛ. ф. 369, карт. 28, д. 16, л. 28. *)

Участник заседания Совета Народных Комиссаров Бонч-Бруевич

пишет: "В Совнаркоме этот декрет был доложен лично Владимиром
Ильичом. После некоторых прений, где Владимир Ильич подробно
разъяснил принципиальное значение этого декрета, в котором
подчеркивается уважение Советской властью к выстраданным всей
жизнью убеждениям, хотя и в принципе несогласным с убеждениями
коммунистов. Он обратил внимание на малочисленность всех таких
отказов, которые, — сказал он, — лучше принять, чем засорять ими
дисциплинированные ряды нашей Красной Армии, где они явились бы
совершенно чуждым и явно мешающим элементом.
— Я убежден, — добавил он, — что этот декрет недолговечен.
Существование отказывающихся брать в руки оружие для защиты
нашей страны по принципиальным соображениям является реакцией на
насильническое создание, враждебное народным интересам
казарменной солдатчины, которая всегда была наготове у
самодержавия против внутренних врагов. Время пройдет, люди
успокоятся, так как никаких насилий от нашей Красной Армии они
никогда не увидят. Защита социалистического отечества от интервентов
и белогвардейцев — врагов народа, — несомненно, сделается самым
популярным делом. "Принципы" непротивления начнут тускнеть, и
носителей их, столь фанатично настроенных, будет все меньше и
меньше, а пока примем этот декрет, чтобы успокоить и удовлетворить
тех, кто и без того натерпелся уже ужасных мук и преследований от
царского правительства.
Декрет в полном виде был принят единогласно" (*).

(* Там же, л. 29. *)

В 1933 г. было опубликовано написанное В. И. Лениными принятое

Советом Народных Комиссаров дополнение, составившее третий пункт
декрета Совета Народных Комиссаров от 4 января 1919 г. "Об
освобождении от воинской повинности и по религиозным убеждениям".
Приводим текст сделанного В. И. Лениным дополнения: "В виде
изъятия, [по отношению к отдельным лицам, что единогл...]
Объед[иненный] Совет по единогласному своему решению вправе
приносить особые ходатайства перед [Верх(овн)ым] Рев[олюционным]
Трибун[алом] или же перед] ЦИК о полном освобождении от воинской
службы, без всякой замены ее другой работой, если может быть
специально доказана недопустимость даже и такой замены с точки
зрения не только религиозных убеждений вообще, но и сектантской
литературы, а равно личной жизни соответственного лица" (*).

(* "Ленинский сборник", XXIV, стр. 187. *)

Воспроизводим текст декрета:

"Декрет
Совета Народных Комиссаров от 4 января 1919 года
 Об освобождении от воинской повинности
по религиозным убеждениям

1. Лицам, не могущим по своим религиозным убеждениям принимать

участие в военной службе, предоставить право по решению народного
суда заменить таковую на определенный срок призыва его сверстников
санитарной службой, преимущественно в заразных госпиталях, или
иной соответствующей общеполезной работой, по выбору самого
призываемого.
2. Народный суд при постановлении своего решения о замене
воинской повинности другой гражданской обязанностью запрашивает
экспертизу Московского Объединенного совета религиозных общин и
групп по каждому отдельному делу. Экспертиза должна простираться
как на то, что определенное религиозное убеждение исключает участие
в военной службе, так и на то, что данное лицо действует искренно и
добросовестно.
3. В виде изъятия Объединенный совет религиозных общин и групп по
единогласному своему решению вправе возбуждать особые
ходатайства перед Президиумом Всероссийского Центрального
Исполнительного Комитета Советов о полном освобождении от военной
службы, без всякой замены ее другой гражданской обязанностью, если
может быть специально доказана недопустимость такой замены с точки
зрения не только религиозного убеждения вообще, но и сектантской
литературы, а равно и личной жизни соответствующего лица.

Примечание. Возбуждение и ведение дела об освобождении

определенного лица от военной службы предоставляется как самому
призываемому, так и Объединенному совету религиозных общин и
групп, причем совету предоставляется право ходатайствовать о
рассмотрении дела в Московском народном суде.
Подписали: Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин).
Народный комиссар юстиции Курский.
Управляющий делами Совета Народных
Комиссаров В. Бонч-Бруевич.
Секретарь Л. Фотиева. 4 января 1919 г." (*)

(* "Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского

правительства", 20 мая 1919 г., № 17, стр. 222-223. *)

Следует только припомнить военную обстановку тех месяцев, когда

разрабатывался и был принят декрет, чтобы оценить принципиальность,
последовательность и великодушие Советской власти в обеспечении
для граждан социалистической республики свободы совести во всем ее
объеме. Это были месяцы напряженных боев, которые Красная Армия
вела, на фронтах гражданской войны.
Вслед за декретом об отделении церкви от государства и школы от
церкви декрет об освобождении от воинской повинности по
религиозным убеждениям по праву может быть назван важнейшим
документом, характеризующим принципы и масштаб решения
вероисповедного вопроса Великой Октябрьской социалистической
революцией.
Декрет от 4 января 1919 г. имел большое значение как
государственный акт, развивавший принципы социалистического
решения вопроса о свободе совести и на деле утверждавший за
советскими гражданами всю полноту свободы религиозных убеждений.
Он имел морально-политическое значение, способствуя дальнейшей
консолидации вокруг Советской власти трудящихся, придерживавшихся
религии, особенно крестьян, так как повышал их доверие к политике
социалистического государства в религиозном вопросе, не оставлял и
тени сомнений в чистоте намерений и принципиальности действий
Советской власти в столь деликатной области, как религиозные
убеждения и чувства. Ясная и твердая позиция защиты интересов
строительства Вооруженных Сил от саботажа шкурнических и
враждебных элементов под предлогом религиозных убеждений делала
декрет от 4 января лишь более убедительным в глазах верующего
населения. Велико было и международное значение декрета. Текст его
был передан по радио за границу. "Когда этот декрет был
распубликован, — пишет Бонч-Бруевич, — он произвел большое
впечатление. Заграничная пресса его с изумлением перепечатала.
Всюду писали о величайшей гуманности Советской власти,
проявившейся в этом декрете" (*).

(* ОР ГБЛ, ф. 369, карт. 28, д. 16, л. 30. *)

Но оценивая морально-политическое значение декрета как внутри

страны, так и для повышения престижа Советской власти в глазах
трудящихся масс и прогрессивных кругов капиталистического мира,
нельзя отвлекаться от того, что декрет не мог не стать и действительно
стал объектом классовой борьбы со стороны буржуазных элементов и
их идеологов. Строительство Вооруженных Сил молодой Советской
республики проходило не без трудностей. Сказывались общая
усталость солдат и населения от тягот мировой войны 1914 — 1918 гг.,
колебания среднего крестьянства, поставлявшего основные
контингенты призывников, и его политическая отсталость. Все это
выражалось в таких явлениях, как уклонение от военной службы
призывников и дезертирство из армии. И, конечно, буржуазные
элементы города и деревни (во второй половине 1918 г. произошел ряд
кулацких мятежей) всячески поощряли отказ от службы в Красной
Армии, дезертирство из ее рядов. Именно такова была обстановка, в
которой подготавливался и был принят декрет об освобождении от
воинской повинности по религиозным убеждениям.
Враждебные Советской власти руководители религиозных
организаций не замедлили воспользоваться декретом в своих целях.
Сказанное в первую очередь относится к руководителям баптистской,
евангельско-христианской и адвентистской сект, заявивших, что их
вероисповедания исключают службу в армии. Между тем никогда в
догматике и практике названных религиозных течений ни антивоенные,
ни даже непротивленческие мотивы не существовали. Если в прошлом
и встречались случаи отказов их последователей от службы в армии, то
это было проявлением самодеятельности отказывавшихся, тогда как
активная поддержка во всех странах военных действий своих
правительств, показательна и для баптистов, и для евангельских
христиан, и для адвентистов. Среди последних в годы первой мировой
войны даже выделилось, впрочем немногочисленное, течение так
называемых адвентистов-реформистов под знаком осуждения
деятельной поддержки войны со стороны руководителей и идеологов
секты. Даже среди меннонитов — секты, вероучение которой
зафиксировало отказ от военной службы как один из важнейших
пунктов, — в годы первой мировой войны имелись добровольцы,
сражавшиеся в рядах действующей армии.
Авторитетные представители баптистов, евангельских христиан,
адвентистов, меннонитов входили в Объединенный совет религиозных
общин и групп и, действуя в полном единодушии со всеми его
остальными членами, использовали декрет в качестве приманки
элементов, искавших лазеек для уклонения от военной службы. И в
самом деле, в числе причин пополнения этих сект новыми
последователями в первой половине 20-х годов большую роль сыграли
привилегии в отношении военной службы, которыми в явочном порядке
пользовались баптисты, евангельские христиане, адвентисты, а также
последователи других сект.
Одним из первых мероприятий Объединенного совета было массовое
размножение текста декрета 4 января 1919 г. Он печатался
типографским способом в виде листовок. Нам неизвестен тираж этого
издания, возобновлявшегося, по нашим данным, дважды. Во всяком
случае текст декрета пачками рассылался по сектантским общинам, а
оттуда широко распространялся среди населения, никакого отношения к
сектантству не имевшего. Со стороны Объединенного совета были
приняты и другие меры, направленные к максимальному использованию
декрета. Еще в конце 1918 г. руководители Объединенного совета
вынашивали планы создания объединенных советов на местах, которые
явились бы опорными базами и проводниками их влияния. К реализации
этих замыслов было приступлено, и уже в 1919 г. в ряде городов
возникли дочерние советы религиозных общин и групп. Они развернули
организованную деятельность по пропаганде среди верующих отказа от
военной службы. В частности, был образован и активно действовал
Украинский совет общин и групп баптистов и евангельских христиан. В
его уставе было записано, что он "имеет целью защиту свободы совести
членов вышеназванных общин и групп, находящихся на Украине,
особенно главную цель, — исходатайствование у правительства
освобождения их членов от воинской повинности, согласно религиозным
убеждениям, руководствуясь при этом декретом Совета Народных
Комиссаров от 4 января 1919 г." (*) Чтобы шире развернуть дело
экспертизы, а одновременно и популяризовать отказы от несения
воинской повинности как среди членов различных сект, так и вообще
среди верующих, был создан институт уполномоченных Объединенного
совета на местах. На заседании Объединенного совета 9 сентября 1919
г., проходившего под председательством П. В. Павлова, тогдашнего
главы Союза баптистов, было назначено 18 уполномоченных в губернии
Петроградскую, Новгородскую, Воронежскую, Саратовскую, Самарскую,
Симбирскую, Казанскую, Пензенскую, и в города Ижевск и Оренбург. В
целях ускорения процедуры прохождения по инстанциям дел об отказах
и стандартизации их оформления была разработана и размножена в
виде печатного бланка специальная анкета. Она называлась:
"Опросный лист отказывающегося от военной службы по религиозным
убеждениям (для представления в Объединенный совет религиозных
общин и групп)". Таким образом, Объединенный совет вышел далеко за
пределы функций экспертной организации по делам, отказывающихся
от военной службы по религиозным убеждениям, которую ему отводил
декрет Совнаркома от 4 января 1919 г. Фактически он присвоил себе
функцию ведомства по массовой организации отказов верующих от
военной службы. При этом деятелей Объединенного совета
интересовала не искренность отказывающихся, а широкая проповедь
непротивленчества, проводившаяся в обстановке, когда Советское
государство с большим напряжением оборонялось от нашествия
интервентов и белогвардейцев.

(* "И. Сухоплюев. Эволюция украинских баптистов и евангельских

христиан за период с 1906 по 1920 г. — "Антирелигиозная пропаганда".
Сборник материалов. Харьков, 1922, стр. 146-147. *)

Для иллюстрации отношения деятелей Объединенного совета на

местах к делу экспертизы приведем характерный документ. Это —
письмо (оригинал которого хранится в фонде Черткова), посланное в
Москву в Объединенный совет его местным уполномоченным А.
Степановым. В письме из Моршанска от 19 ноября 1918 г. Степанов
сообщал: "С настоящим письмом посылаю Вам три дела отказавшихся
от военщины ...и два заключения по делу Хайлова и Смирнова,
материалы по отказам которых находятся в Объединен[ном] совете.
 Как идут дела здесь, в Моршанске, скажу в следующем письме...
Скажу только о процедуре судов. Местные (городские) судьи действуют
так: принимая заявления от отказывающихся, они туг же назначают
время разбора дела, а отказывающегося направляют ко мне. Я
знакомлюсь с отказывающимся, а на суде даю письменное показание
такого рода: "Настоящим устанавливаю, что такой-то по своим таким-то
религ[иозным] убеждениям не может нести воинской повинности.
Отказывающийся действует искренно. Уполномоч[енный] ОСРО и гр.
такой-то". На основании одного этого моего заключения суд делает
определенное постановление (освобождает от военщины). Я говорил
судьям, что разбирать дела надо, когда получится заключение совета.
Но они действуют по-своему. Им бы только развязаться.
Меня это немного смущает. А впрочем, м. б., все равно".
Разностороннюю картину отношения со стороны религиозных
организаций к декрету от 4 января 1919 г. являет Всероссийский съезд
внецерковных религиозных течений, проходивший в Москве с 6 по 10
июня 1920 г. На съезде были представлены руководители ряда
религиозных сект, а именно: 15 делегатов от евангельских христиан
(среди них Жидков, Моторин, Долгополов), 14 делегатов от баптистов (в
том числе Павлов, Тимошенко, Левинданто), 6 делегатов от
адвентистов (в составе которых были Лебсак, Львов, Теппоне),
представители меннонитов (Фрезе, Петерс), молокан, трезвенников и
наибольшая по числу делегация толстовцев (20 человек) во главе с
Чертковым. Обращает на себя внимание тот факт, что из
приблизительно 60 участников съезда 35 представляли секты, не
имевшие ничего общего с проповедью непротивленчества (мы имеем в
виду евангельских христиан, баптистов и адвентистов). Между тем
вопрос, поглотивший фактически всю программу съезда, назывался:
"Отношение внецерковных религиозных течений к военной службе и к
другим видам государственной повинности". Нельзя сказать, что другие
вопросы, входившие в повестку дня, вообще не привлекли внимания
делегатов. Но и их обсуждение свелось к определению отношения
"внецерковных религиозных течений" к воинской и трудовой повинности.
В фонде Черткова сохранились протокольные записи съезда. Их вел М.
В. Муратов, близкий в то время толстовским кругам. В окружении
Черткова Муратов выделялся интересами к изучению религиозного
сектантства, стремлением как-то отстраниться от узости и
тенденциозности, отличавшими Черткова и чертковцев. В свои
черновые записи, сделанные по ходу съезда, Муратов внес поправки,
по-видимому, после консультаций с выступавшими, которых он
знакомил со своими черновиками. Так появился беловик протоколов
съезда. Этот источник особенно интересен: участники съезда говорили
свободно, обменивались мнениями, чувствуя себя при этом в
совершенно "домашней" среде. И хотя в их выступлениях выявляются
различные оттенки по отношению к декрету от 4 января 1919 г., а иногда
и различные позиции, большинство участников призывало к массовому
саботажу строительства Вооруженных Сил.
Обратимся к выступлениям участников съезда:
Чертков: "Массовые отказы не должны нас пугать, как пугают курицу
выведенные ею уплывшие утята".
Пыриков (толстовец): "При царском правительстве был 1 млн.
дезертиров, при Керенском — 2 млн., а сейчас не знаю сколько.
Дезертиры — это люди, еще не окрепшие, но они идут к тому, чтобы
окрепнуть".
Снова Чертков: "Мы должны радоваться отказам по каким бы то ни
было убеждениям, не должны удерживать их от отказа".
Булыгин (толстовец): "Можно ли успокаиваться, что мы еще не
столкнулись с переворотом во всем народе, бегущем от военной
службы. Надо сейчас наметить позицию, которую приходится занять".
Он же: "Прежде отказывались от войны жившие христианской жизнью,
сейчас же появилась возможность отказа всему русскому народу".
Митрофан (религиозная принадлежность не установлена): "Надо
давать удостоверения всем отказывающимся, а о последствиях не
думать. Почему нельзя считать религиозными всех людей?"
На фоне таких и подобного рода высказываний среди участников
съезда выявилось мнение, что вообще Объединенный совет должен
отказаться от права экспертизы, полученного по декрету от 4 января
1919 г., так как следует призвать народ к всеобщему отказу от несения
воинской повинности, а необходимость экспертизы вносит в это
ограничения, и, следовательно, в данном случае Объединенный совет
якобы выступает в качестве инструмента государственной политики.
Выступавшие предлагали столкнуть верующих, заявляющих о
нежелании служить в армии, с государством, спровоцировать массовое
мученичество и тем самым поднять народные массы против Советской
власти.
Участник съезда Н. В. Троицкий (религиозная принадлежность не
установлена) заявил: "Мы переживаем время переоценки власти
вообще, и дни всякой власти сочтены: власть этого не сознает, но
чувствует, Декрет 4 января — побуждение к самосохранению. Пало
самодержавие — это приписывают себе революционеры, а может быть,
тут сыграли некоторую роль религиозники, ведь о каждом
отказывающемся говорили целые роты. Теперешняя власть
обезопасила себя от таких людей: мы берем бумажку и за то живем
спокойно и молчим. Наша же попутная цель не поддерживать власть, а,
принимая декрет, мы ее поддерживаем". Это открыто анархистское
выступление, злостно извращающее причины, смысл и цели декрета от
4 января 1919 г. Оно явилось лейтмотивом съезда, хотя, как правило,
делегаты евангельских христиан, баптистов и адвентистов выбирали
осторожные формулировки, а некоторые из них либо отмалчивались,
либо не солидаризировались с потерявшими голову ораторами.
 Попытаемся на основании протоколов съезда восстановить, какова же
была на местах практика использования сектантскими и толстовскими
руководителями декрета от 4 января 1919 г.
Шилов (петроградская община баптистов): "Народные суды у нас
относятся легко к освобожденным, если есть удостоверения от
Объединенного совета. Ко мне обращаются баптисты и евангельские
христиане разных общин".
Шишкин (астраханская община баптистов): "Отказалось баптистов в
нашей организации (Астраханской, Саратовской, Самарской и Уфимской
губерний) до 5 тыс. человек, но многие не прошли через народные суды.
Одни воспользовались удостоверениями местной общины, другие
совсем не пользовались никакими удостоверениями, говоря, что "это
дело — мое и бога"".
Тимошенко (видный баптистский деятель): "...баптисты в России
массами отказываются".
Мороков (баптист): "В Саратове до 2 тыс. дел таковых, и Лушников
(уполномоченный Объединенного совета. — А. К.) не успевает с ними
справляться".
Афанасьев (евангельский христианин): "В Нижнем много разных
религиозных течений. Нарсуды требуют представления удостоверений
от общины. Не принадлежащие к общине после беседы с [ним],
Афанасьевым получают от него удостоверения, что принадлежат к
евангельскому течению..."
Т. Г. Колосков (религиозная принадлежность не установлена): "Во
время большевиков на Кавказе молокане подавали коллективное
заявление об отказе, и их не призывали. Деникин полного освобождения
не давал, а заменял нестроевой службой, за исключением видных
членов, которые были вполне освобождаемы".
Мы покажем теперь на основании выступлений участников съезда, как
местные руководители общин использовали декрет от 4 января 1919 г.
для привлечения элементов, проникнутых дезертирскими настроениями
и ничего общего ни с какими религиозными убеждениями не имевших.
Карпов (толстовец): "Есть желающие путем отказа спекульнуть на
боге... Один крестьянин, житель Городка, познакомившись с декретом,
поднял крик: от нас скрыли декрет, что кто в бога верует, тот пусть не
служит. И подбил крестьянскую молодежь отказываться".
Лушников: "Некоторые сектанты заманивали в свои общины при
помощи гранок (распечатанных Объединенным советом листков с
текстом декрета от 4 января 1919 г. — А. К.) — Некоторые проповедники
широко снабжали гранками с декретом. Пришлось видеть дезертиров,
снабженных гранками декретом, понятия не имевших о Евангелии и
называвших себя баптистами".
Где бы ни действовали представители Объединенного совета, а
также религиозные деятели, использовавшие декрет со шкурнической
целью уклониться от воинской повинности, их встречали ненависть и
презрение окружающего населения. Руководителей сект это не
смущало.
Булыгин: "В глазах народа отказывающиеся — люди, нашедшие себе
лазейку в законе. Чему же мы служим? Если дорого нам, чтобы весь
облик народа переменился, то должно признать, что люди идут не к
богу, а к декрету".
Я. И. Жидков: "Ненависть к отказывающимся в народе существует, но
отчего она происходит? Если вина происходит от плохой жизни, то
уполномоченным надо быть только осторожнее в выдаче
удостоверений, а на ненависть не обращать внимания".
П. В. Павлов (баптист): "Христос сказал: "Будете ненавидимы за имя
мое". Кто выходит на свет, у того болят глаза. Если мы проводники
света, то тем, что жмурятся люди, мы не должны смущаться, мы не
должны идти за массой".
Н. А. Левинданто (баптист) держался иной точки зрения:
"Деятельность Объединенного совета и декрет пробудили некоторое
движение, но мы видим, что отказывающиеся по своей последующей
жизни мало чем отличаются от других. Отказы носят массовый
характер, но это не утвержденные люди, [это] стадно отказывающиеся,
подтолкнутые декретом. Они искусственно подтолкнуты и из 100%
отказывающихся 50% несознательны..." И дальше: "Мы играем в прятки,
сектанты уверены, что все, принадлежащие к секте, могут
освобождаться. Надо отчетливо сказать, что мы стоим на другой точке
зрения. Декрет может распространяться лишь на ограниченный круг
людей, а теперь отказываются все — вот у нас создалось неловкое
положение, недоверие по отношению к нам власти и населения".
Чертков возражал: "Я считаю, что приходится нам не считаться с
недоброжелательством, так как, если мы сможем освободить хотя
малую часть, мы должны это сделать, а если появляется зависть (!?), то
в этом виновато правительство, которое не освобождает остальных".
Среди вопросов, составивших повестку дня съезда, была и выработка
позиций "внецерковных религиозных течений" по отношению к трудовой
повинности. Как нередко разрешался на практике этот вопрос, показало
выступление Лушникова: "С введением осадного положения в Саратове
начали посылать на рытье окопов. Мы отказались. Потом на выгрузку
дров, потом на снежные работы. На этот раз вышло оригинальнее.
Баптисты и адвентисты отказались, за исключением двух баптистов, по
религиозным убеждениям, так как распоряжалось военное ведомство
этой работой. Смотрели на трудовую повинность как на воинскую
повинность".
Выступивший вслед за Лушниковым Чесноков (близкий толстовцам)
рассказал собранию: "Я недавно судился за отказ давать подводу.
Присудили к публичному порицанию на суде".
Сменивший Чеснокова Коваль (религиозная принадлежность не
установлена) сообщил, что в Новоузенском уезде (Саратовская
губерния) "методисты отказались от трудовой повинности, и их
присудили к шести месяцам тюремного заключения".
Толстовец Попов, доведя до сведения собрания, что какой-то
толстовец за отказ от трудовой повинности отправлен в тюрьму,
заключил: "Насколько наш народ сумеет возвысить свой свободный дух,
настолько падет власть".
Взявши за ним слово, Булыгин призвал к отказу от трудовой
повинности и неповиновению власти: "С введением трудовой
повинности" явится такая тяжелая форма рабства, которая послужит
падению власти. Если ко мне придет комиссар, то я откажусь.
Обязанность каждого христианина поступать таким же образом. Какое
бы сопротивление нам власть ни оказала".
Адвентист Теппоне выразился мягче: "Мы, как религиозное течение,
считаем допустимым участие в трудовой повинности, если она
согласуется с совестью, если она будет идти против совести, то мы
должны будем отказаться".
Съезд внецерковных религиозных течений в июне 1920 г. проходил
под знаком антисоветского ажиотажа. Был гуманнейший декрет об
освобождении от воинской повинности по религиозным убеждениям и
был заговор против него группы религиозных руководителей. Этот
съезд, на котором высокопоставленные иерархи сектантских течений
чувствовали себя "наедине друг с другом" и вели откровенный разговор
"по душам", служит выразительной и точной характеристикой их
общественно-политических умонастроений и взглядов.
Мы охарактеризовали обстановку классовой борьбы, складывавшейся
вокруг декрета от 4 января 1919 г., и показали действительные позиции,
которые занимал в вопросе об освобождении от воинской повинности по
религиозным убеждениям Объединенный совет. Он злобно и
бессовестно обманул доверие, оказанное ему как экспертной
организации, тем самым он сделал все, чтобы быть отстраненным от
функций, возложенных на него декретом. Действовавший в составе
Народного комиссариата юстиции отдел по практическому
осуществлению декрета об отделении церкви и государства (VIII отдел),
которым руководил П. А. Красиков, уже в 1919 г. пришел к выводу, что
Объединенный совет злоупотребляет своими функциями. В свое время
Красиков рассказывал о беседах с нами, что после первых месяцев
применения декрета от 4 января 1919 г. он доложил В. И. Ленину о
тенденциозном характере деятельности Объединенного совета и
поставил вопрос о лишении Объединенного совета прав юридического
лица, каковыми фактически он пользовался. Ознакомившись с фактами,
которые привел Красиков, В. И. Ленин спросил, можно ли ручаться за их
объективность, и указал, что те или иные выводы могут быть сделаны
не раньше, чем будут изучены подлинные мотивы отказов от несения
воинской повинности, чтобы исключить случаи одностороннего
применения декрета со стороны организаций и лиц, которым поручено
это дело. Между тем 10 ноября 1921 г. Чертков как председатель
Объединенного совета обратился к В. И. Ленину с жалобой на
нарушение советскими органами декрета от 4 января 1919 г. Насколько
велико было в глазах В. И. Ленина принципиальное государственное и
воспитательное значение декрета, видно из того, что он немедленно
отозвался на заявление Черткова: "II. XI. 1920 г.

тт. М. Н. Покровскому,
Владимирскому и Аванесову

Прошу Вас образовать комиссию под председательством М. Н.

Покровского для рассмотрения заявления Совета религиозных общин о
нарушении декрета 4. I. 1919 года. Заявление это пришлет Вам т.
Курский.
Прилагаю еще письмо Черткова ко мне. Очень просил бы ускорить
рассмотрение.
Пред. СНК В. Ульянов (Ленин)" (*)

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 52, стр. 5. *)

В течение двух заседаний (14 и 19 ноября 1920 г.) комиссия изучала

относящийся к вопросу конкретный материал. Она установила как
необоснованность жалобы Черткова, так и факты злоупотребления со
стороны Объединенного совета своими функциями экспертного органа.
23 ноября комиссия доложила результаты своей работы в Совете
Народных Комиссаров.
В копии письма Черткова В. И. Ленину (май 1921 г.) читаем: "...как бы
не вышло того же самого, что произошло при последнем обсуждении
Особой комиссией под председательством М. H. Покровского декрета от
4 января 1919 г. об отказывающихся от военной службы по религиозным
убеждениям. При нашем последнем свидании, предшествовавшем
этому обсуждению, Вы выразили сочувствие тому, чтобы я
присутствовал на заседании этой, тогда еще предполагавшейся Особой
комиссии". Из письма Черткова видно, что комиссия не привлекла его к
участию в своей работе. Но из письма следует, что В. И. Ленин вторично
принимал Черткова перед тем, как назрела необходимость вернуться к
вопросу об освобождении от военной службы по религиозным мотивам.
Так всесторонне изучал В. И. Ленин практику применения декрета от 4
января 1919 г.
14 декабря 1920 г. состоялось подписанное В. И. Лениным
постановление Совета Народных Комиссаров об изменениях и
дополнениях декрета от 4 января 1919 г. Первый пункт постановления
Совета Народных Комиссаров почти дословно воспроизводит первый
пункт декрета от 4 января 1919 г., формулировавший принципиальную
суть решения Советской властью вопроса об освобождении от воинской
повинности по религиозным убеждениям. Таким образом, в принципах
подхода к этому вопросу не менялось ничего. Наиболее существенные
изменения и дополнения, вносившиеся постановлением Совнаркома в
декрет от 4 января 1919 г., имели целью обеспечить объективность
доказательств в пользу того, что отказывающийся от воинской
повинности по религиозным убеждениям поступает так по своим
идейным убеждениям, а именно: 1) исповедуемое религиозное
убеждение исключает несение воинских обязанностей и 2)
отказывающийся на деле образом своей жизни показал преданность
своему учению. То и другое должно было быть подтверждено на суде
свидетельскими показаниями и другими данными, убеждающими в
искренности отказывающегося, а также приглашаемой судебным
органом экспертизой в составе авторитетных и заслуживающих доверия
представителей соответствующих религиозных течений, в первую
очередь тех, которые проживают в данной местности.
Предусматривалось привлечение в качестве экспертов и лиц, не
связанных с какими-либо религиозными течениями, но обладающих
необходимыми знаниями и опытом. Сохранялся и пункт декрета от 4
января 1919 г. об освобождении от воинской повинности в особых
случаях и безо всякой замены. В первоначальной ленинской
формулировке он составил пятый пункт постановления Совнаркома от
14 декабря 1920 г., но без упоминания об инициативе Объединенного
совета религиозных общин и групп, как это имело место в тексте
декрета от 4 января 1919 г. Вообще Объединенный совет ни в качестве
экспертной организации, ни в каком ином качестве в постановлении
Совнаркома не упоминался.
С принятием постановления Совнаркома от 14 декабря 1920 г.
организованная деятельность Объединенного совета по пропаганде
отказов от воинской и трудовой повинностей, их оформлению и
продвижению в судебных органах пошла на спад. Но все же, по словам
бывшего секретаря Объединенного совета, с которым мы встретились и
беседовали летом 1967 г., только через Объединенный совет прошло
до 40 тыс. отказов от военной службы по религиозным мотивам.
Мы не ошибемся, если скажем, что декретом от 4 января 1919 г.
воспользовались десятки тысяч лиц, среди которых верующие,
убежденные в несовместимости христианства с военной службой,
находились в меньшинстве.
В данном случае мы можем опереться и на свидетельство
председателя Объединенного совета религиозных общин и групп
Черткова, в дневниках которого имеется запись от 27 августа 1923 г. под
заголовком "Начало неотправленного письма Новикову". Мы, однако,
сразу обратимся к заключительным строкам этой записи: "Решил не
кончать и не посылать этого письма. Во-первых, потому, что оно,
вероятно, получило бы распространение и могло бы чего доброго
повредить этим несчастным евангеликам, попавшим в западню или
тупик". Записи Черткова предшествовали публичные заявления,
сделанные руководителями секты евангельских христиан и секты
баптистов, в которых те и другие пересматривали взгляд на
несовместимость военной службы с учениями своих сект. Заявления эти
противоречили как предыдущим неоднократным высказываниям
руководства этих сект, так и практике их участия в деятельности
Объединенного совета в Москве и на местах. Новые заявления
евангельских христиан и баптистов, по-видимому, встревожили и
озадачили Новикова и побудили его обратиться с письмом к Черткову.
Вот мысли, которые эти заявления вызвали у Черткова: "На моей
памяти, еще в последних десятилетиях прошлого столетия
евангелические церкви упорнейшим образом морально преследовали
тех, весьма немногих, евангеликов, истинных последователей Иисуса,
которые отказывались участвовать в военном убийстве... Позже,
например во время Великой войны, число отказывавшихся евангеликов
действительно стало увеличиваться... Но самые евангелические церкви
в лице своих официальных представителей против войны не
протестовали и даже не решились принципиально признать, что
военное убийство противно учению Христа. Напротив того, они
торопились заявлять государственной власти о своих
верноподданнических чувствах и готовности воевать за "Царя и
Отечество"..."
После этой исторической справки Чертков обращался к
действительности: "Наконец, на помощь русским евангелическим
церквам пришел советский декрет от 4 января 1919 г., освобождавший
отказывающихся от военной службы по религиозным убеждениям.
После появления этого декрета очень скоро оказалось, — иронизировал
Чертков, — что все русские евангелические церкви целиком и без
исключения проникнуты глубоким принципиальным сознанием того, что
военное убийство не совместимо с истинным христианством.
И так это продолжалось в течение последних нескольких лет, пока это
было выгодно евангелическим церквам. Меня же, которому
приходилось часто встречаться и совещаться по некоторым делам
с их представителям и, всегда коробила эта фальшь. Я, конечно,
вполне допускал, что отдельные личности из их среды, с которыми мне
приходилось общаться, могли быть искренними противниками военной
службы. Но вместе с тем, я отлично знал и видел, что утверждение,
что сами церкви эти принципиально разделяют такое отношение и
что вся их молодежь сплошь им проникнута, было натяжкою, в
данном случае очень удобною и выгодною, но все же, несомненно,
отступающею от истины" (Разрядка наша. — А. К.).
Можно понять Черткова, решившего не посылать этого письма из
боязни огласки, но нельзя принять его утверждения, что интересы,
"несчастных евангеликов" повлияли на его решение. Письмо Черткова
ценно и тем, что удостоверяет собственным признанием его автора
неискреннюю роль его при подтверждении искренности
отказывающихся "евангеликов". Это письмо представляется ценным
источником еще в одном отношении. Дело в том, что основой
составляющих письмо рассуждений является несоответствие отказов
"евангеликов" от военной службы их учениям, традициям и
исторической практике. Иными словами, Чертков вводит объективные
критерии для суждения об искренности отказывающихся от военной
службы. В противном случае все его обвинения "евангеликов" в корысти
и фальши теряют силу. Но это и был именно тот пункт, на который
Чертков обращал весь огонь своих протестов, когда советское
законодательство обращалось к объективным доказательствам
искренности отказывавшихся.
Перед лицом раскрывшихся и во все большем масштабе
распространявшихся злоупотреблений декретом 4 января 1919 г.
органы Советской власти не могли и не хотели принимать какие-либо
решения, которые ущемили бы свободу совести тех верующих, совесть
которых действительно не позволяла исполнять воинскую повинность.
Тем настоятельнее была необходимость установления объективных
критериев, позволяющих оградить интересы искренно отказывающихся
от тех элементов, которые спекулировали на свободе совести. Такими
критериями были исповедания, принятые теми или иными
религиозными течениями, их исторические традиции, образ жизни и
поведение их последователей, словом, то, что в письме, не
подлежавшем огласке, признавал целиком и полностью сам Чертков.
Как указывалось, дата дневниковой записи Черткова — 27 августа 1923
г. Но когда два с лишним месяца спустя, а именно 5 ноября 1923 г., был
опубликован циркуляр Народного комиссариата юстиции,
ограничивавший освобождение от воинской повинности членами сект,
"исторически сложившихся при царизме и по своим общеобязательным
догмам, требующих отказа своих членов от несения воинской службы",
Чертков (как он неоднократно делал это и раньше) опротестовал этот
принцип. В пространной записке "О необходимости отмены циркуляра
Наркомюста от 5 ноября 1923 г.", поданной в директивные учреждения,
Чертков, в полном противоречии с мыслями, которые он развивал в
неотосланном письме Новикову, писал: "... юристы, измыслившие
циркуляр, самочинно лишили права на освобождение от военной
службы всякого искренне отказывающегося человека, за
исключением принадлежавших только к нескольким преимущественно
стародавним сектам, которым они разрешили отказываться от военной
службы по религиозным убеждениям при условии наличности ряда
самых сложных бюрократических формальностей". (Разрядка наша. —
А. К.). Да, в числе не признавших военной службы сект, поименованных
в циркуляре Наркомюста, не было баптистов, евангельских христиан
("несчастных евангеликов"), адвентистов. Не было в этой номенклатуре
и толстовцев. Наркомюст не нашел оснований считать толстовцев
религиозной сектой. А вот духоборы, молокане, нетовцы и меннониты
фигурировали в циркуляре Наркомюста как секты, вероучения которых
содержат антивоенные мотивы. По-видимому, циркуляр Наркомюста не
был совершенным. Но Чертков нападал на самый принцип
руководствования объективными критериями в удостоверении
искренности отказов, причем на те критерии, которые он выдвигал в
своем неотосланном письме.
В то же время военные власти встречались не только с отказом
верующих от призыва, но и с различными формами распространения
ими антивоенных настроений в рядах красноармейцев. В той части
архива Черткова, которая находится в Рукописном отделе Музея
истории религии и атеизма в Ленинграде, имеется письмо группы
толстовцев в Объединенный совет, из которого явствует, что они, а
также несколько баптистов и молокан по распоряжению особого отдела
4-й армии были заключены 18 февраля 1920 г. в Новоузенскую тюрьму.
Причина следующая (цитируем письмо): "...в нашем селе стоял полк
солдат туркестанской дивизии, к солдаты охотно посещали сектантские
собрания, и некоторые открыто заявили об отказе от военной службы по
религиозным убеждениям, как гр. с. Питерки Попов Алексей, Безменов
Василий, Третьяков Иван и Колошин Александр, которых мы
удостоверяли в искренности убеждений, и сейчас они с нами находятся
в тюрьме. И ввиду этого власти, боясь разложения войск и заражения их
религиозным духом правды, и начали это гонение..." (*) Случай, о
котором идет речь в письме толстовцев, всплыл и на съезде
"внецерковных религиозных течений" в июне 1920 г. О нем мы узнаем из
выступления активного участника съезда Лушникова. Масштаб события,
судя по этому выступлению, был более широким, чем об этом можно
заключить по письму толстовцев в Объединенный совет. Лушников
докладывал: "Был случай в с. Питерки массового отказа 105 человек, но
когда на них насел комиссар, они отказались от отказа". Лушников
признавал: "Общины составляли опросные листы иногда не вполне
добросовестно. В Новоузенском уезде, особенно в Орловском Гаю
(крупное село, большинство жителей которого составляли молокане и
баптисты. — А. К.), стали появляться карательные отряды, которые,
обвиняя баптистов в сманивании солдат, запечатали молельню и
сделали из нее клуб, а часть баптистов арестовали". В своем месте мы
привели отрывок из этого же выступления Лушникова, который
подтвердил, что ему приходилось "видеть дезертиров, снабженных
гранками с декретом, понятия не имевших о Евангелии и называвших
себя баптистами". На фоне таких явлений, происходивших, конечно, не
в одном Новоузенском уезде, становится понятным, что командиры
отдельных частей и соединений призывали к бдительности по
отношению к проповеди сектантов среди красноармейцев, обязывали
принимать меры к пресечению сектантской агитации за отказ от
воинской повинности среди войск.
 (* Рукописный фонд Музея истории религии и атеизма в Ленинграде
(далее — РФ МИР), ф. 3, оп. 1, д. 146, л. 24. *)

Так, в газете "Красный боец" был опубликован приказ командующего

Запасной армией республики и окружного военного комиссара
Приволжского военного округа от 16 сентября 1920 г., изданный в связи
с агитацией сектантов, направленной на разложение воинского духа
бойцов. В приказе сказано: "Наши враги посылают в красноармейскую
массу, под личиной евангелистов, тайных врагов рабочих и крестьян,
пытающихся усыпить их отрицанием войны и убеждением сложить
оружие. Случаи подобной пропаганды были уже и в войсках, вверенных
мне армии и округа.
Командиры и комиссары, коммунисты и все честные рабочие и
крестьяне, составляющие части Запасной армии и Приволжского округа!
Будьте бдительны! Не дайте усыпить или затемнить свое светлое
сознание и твердую волю, ведущие вас к победе. Дайте себе отчет в
истинных побуждениях, проповедующих мир в момент, когда весь мир
обездоленных и порабощенных ведет геройскую борьбу со своими
вековыми поработителями и когда первая социалистическая в мире
страна выдерживает ожесточенный натиск мирового капитала" (*).

(* Там же, д. 128, л. 1. *)

Изучая деятельность сектантских организаций в годы гражданской

войны, исследователь не может не ставить перед собой и вопроса о
том, как проявляли себя сектанты, участвовавшие непосредственно в
боевых операциях? В литературе, особенно в работах Ф. М. Путинцева
и Б. П. Кандидова, содержится немало фактов, показывающих прямое
пособничество сектантов белогвардейцам и интервентам вплоть до
прямых действий с оружием в руках против Красной Армии. Не рискуя
ошибиться, можно высказать мнение, что специальное изучение выявит
факты, не известные названным исследователям, и умножит число
подобного рода примеров. С неменьшим успехом научное исследование
обнаружит и прямо противоположные факты. Как ни скромна
имеющаяся в литературе 20 — 30-х годов сводка данных о сектантах,
боровшихся в рядах Красной Армии против белогвардейцев и
интервентов, она также заслуживает большого внимания. Однако,
какими бы ни представлялись красноречивыми те или иные факты, они
интересуют нас не сами по себе, а в своей системе, во внутреннем
единстве, которое не следует механически расчленять по образующим
его противоречиям. И тогда со всей очевидностью выявляется, что, во-
первых, злоупотребления декретом от 4 января 1919 г. явились
результатом рассчитанных действий религиозных руководителей и, во-
вторых, что действия эти сопровождались отзывом части рядовых
верующих. Знаменательно и то, и другое. Что касается религиозных
руководителей, то они выступали как носители политической идеологии
буржуазии, что было зафиксировано еще в их программных
выступлениях в 1905 и 1917 гг. и подтверждено ими после победы
Великой Октябрьской социалистической революции. Отзыв же на
проповедь религиозных руководителей, следовавший из среды рядовых
верующих, знаменовал преимущественно не враждебность их защите
социалистического отечества, а главным образом то, что, принадлежа в
большинстве к среднему крестьянству, они разделяли свойственные
этой социальной группе колебания. Религиозные убеждения в данном
случае лишь способствовали оформлению настроений неустойчивости
и политических шатаний, стимулировали их, снижали способность
критического отношения (а зачастую и вовсе лишали этой способности)
рядовых верующих к призывам и действиям своих руководителей. Здесь
мы укажем, что в исследованном нами архивном фонде имеются
материалы, убеждающие в том, что во имя тех же самых религиозных
верований последователи сектантства отказывались служить в военных
формированиях белогвардейцев, отказывались упорно и массами. В
целом это была типично мелкобуржуазная позиция: поиски какого-то
"третьего положения" между лагерями революции и контрреволюции.
Поиски эти лишь оформлялись с помощью религиозных идей, но не ими
вдохновлялись, что бы ни думали на этот счет сами верующие. А
вдохновлялись они социальными мотивами, когда средний крестьянин
испытывал недовольство, вызванное тяжестью продразверстки,
военными и трудовыми мобилизациями, общей усталостью от войны и
разрухи, но отнюдь не хотел помогать белым, понимая, что они отнимут
землю, полученную с победой Октябрьской революции, и вернут его под
ярмо помещика и кулака.
Объединенный совет, как и руководители религиозных сект, не вел
организованной пропаганды отказов от военной службы по ту сторону
фронтов гражданской войны, где действовали белогвардейцы и
интервенты. Там массовые отказы от военной службы по религиозным
мотивам имели место и были делом самих рядовых верующих и
некоторых руководителей общин. В сознании рядовых, хотя и
убежденных, сектантов со временем все решительнее и глубже
укладывалась идея их кровного родства с делом Октябрьской
революции, с советским общественным и государственным строем и
росло негодование по адресу империалистов, грозивших в 20-е годы
новой интервенцией. Но процесс перестройки сознания тех
немногочисленных слоев сектантства, которые были идейно связаны со
своими руководителями, происходил медленно и противоречиво. Когда
в середине 20-х годов руководители баптистов, евангельских христиан и
адвентистов все же признали обязательной для своих членов воинскую
повинность, это повело к разброду среди их последователей и к
образованию отдельных групп, вставших в оппозицию к своему
центральному руководству. Правда, "недовольные" составляли явное
меньшинство в сектах, а их организационное обособление и вовсе
явилось кратковременным эпизодом, но именно в период съездов
баптистов, евангельских христиан и адвентистов, проходивших в
середине 20-х годов, был высказан взгляд, согласно которому свобода
совести означает фактическое изъятие религиозных союзов из-под
государственной юрисдикции. Впоследствии крайние, наиболее
фанатично настроенные элементы религиозного сектантства, не раз
обращались к "грехопадению" руководителей в середине 20-х годов как
первоисточнику союза между "миром и богом".
Объединенный совет религиозных общин и групп, образованный в
октябре 1918 г., существовал до 1922 г., когда в связи с
контрреволюционным характером его деятельности он был распущен.
После того, как религиозные секты стали на почву признания службы в
Красной Армии, а отказы от несения воинской повинности по
религиозным мотивам становились все более редким исключением,
постановлением ВЦИК и СНК, РСФСР от 2 августа 1926 г. были
отменены декреты от 4 января 1919 г. и от 14 декабря 1920 г. В годы
Великой Отечественной войны верующие всех религиозных течений, как
правило, мужественно сражались с немецко-фашистскими
интервентами.

Сектантство и голод 1921 г.

В работах советских историков нашла отражение роль, сыгранная

реакционным духовенством православной церкви в условиях голода,
постигшего страну в неурожайном 1921 г. Сокрытие церковных
ценностей, подстрекательство духовенством наиболее темных
элементов из числа верующих на экстремистские действия в связи с
изъятием ценностей, печально известное выступление патриарха
Тихона, благословлявшего духовенство и верующих на организованное
сопротивление изъятию церковных богатств для нужд голодающих, —
все это раскрыло глаза тысячам и тысячам верующих на подлинное
лицо церкви. Значительно менее изучена деятельность религиозных
сект в это трудное время. В силу исторически сложившихся условий в
религиозных сектах капитал не выступал в форме сокровищ. По мере
буржуазно-церковного перерождения демократических течений
сектантства в его верхах сосредоточивались крупные денежные
капиталы. В противоположность православию и католицизму как
институтам, сложившимся в феодальном обществе, протестантизм во
всей совокупности его направлений, течений и сект подчеркивал свой
разрыв с роскошью духовных магнатов, "дешевизну" своей церкви.
Тютчев писал:

"Я лютеран люблю богослуженье,

 Обряд их строгий, важный и простой —
Сих голых стен, сей храмины пустой
Понятно мне высокое ученье".

Вопрос о роли религиозного сектантства в условиях неурожайного

1921 г. не мог иметь и не имел прямых аналогий с антинародной
деятельностью, которая отличала православную церковь, яростно
сопротивлявшуюся изъятию ее сокровищ для помощи населению
неурожайных губерний. Следует иметь в виду и то, что в России такие
секты, как баптизм, евангельское христианство, адвентизм, хотя и
имели в своей среде лиц, обладавших крупными капиталами, в то же
время располагали лишь ограниченной материально-финансовой базой.
Руководители протестантских сект, владевших в США и странах
Западной Европы множеством доходных предприятий и миллионными в
долларовом исчислении бюджетами, не без основания рассматривали
русских баптистов и адвентистов как своих "бедных родственников".
В ходе Октябрьской революции были экспроприированы капиталы,
находившиеся в частной собственности крупных промышленников и
земледельцев — баптистов, меннонитов, евангельских христиан,
молокан и других представителей имущих слоев сектантства. Заметим,
что специальное исследование, посвященное капиталам, которыми на
разных этапах своей истории владели и распоряжались верхи таких
сект, как духоборческая, молоканская, скопческая, христововерческая,
было бы в свою очередь весьма интересным и многообещающим.
Так или иначе, но роль, которую сыграли религиозные секты в
неурожайный 1921 г., имела свои особенности, и она выявляется не в
тех формах, которые были характерны для православной церкви в это
бедственное для народа время. Центр тяжести в данном случае
переносится на область международных связей русского сектантства.
Если говорить о протестантских сектах в России, то они имели прямые
контакты с действовавшими в США и странах Западной Европы
международно организованными баптизмом и адвентизмом, составляя
их периферию, и участвовали через своих представителей в
руководящих органах этих мировых протестантских объединений. Время
от времени в распоряжение верхов русских евангельских христиан и
баптистов поступали денежные средства, собранные для дела "русской
миссии" в США и Великобритании. Здесь, по-видимому, уместно
упомянуть о программной статье, написанной в 1917 г. руководителем
русских баптистов П. В. Павловым, "Политические требования
баптистов", в которой, между прочим, читаем: "Баптисты ничего не
имеют против капиталов их брата американского миллиардера
Рокфеллера, ибо знают, что они приобретены для великих дел, которые
уже известны всему миру..." (*) От щедрот ли миллиардера Рокфеллера
или за счет бюджетов международных сектантских организаций, но уже
в первые годы Октябрьской революции из США в Советскую Россию
были направлены транспорты религиозной литературы и готовились в
широком масштабе кадры проповедников, предназначенных для
"евангелизации России".

(* П. В. Павлов. Политические требования баптистов. — "Слово

истины", 1917, № 1. *)

Что касается группы сект и течений, составлявших так называемое

духовное христианство, например, молокан, духоборов,
новоизраильтян, то голодающее население неурожайных губерний
России могло рассчитывать на помощь их зарубежных колоний,
находившихся в США, Латинской Америке и Канаде. Это были в целом
преуспевающие хозяйства, владевшие земельными угодьями,
племенным скотом, богатой и усовершенствованной
сельскохозяйственной техникой. Их население составляли русские,
вынужденные к эмиграции преследованиями царского правительства и
господствующей церкви. В их среде не иссякло чувство любви к родине,
жила надежда на возвращение к своему народу, и большинство этих
сектантов с интересом, волнением и сочувствием следили за
революционными событиями в Советской России. Самой
многочисленной из них (и наиболее состоятельной) была духоборческая
эмиграция в Канаде.
Какие испытания в голодный год пришлось вместе со всем
населением неурожайных губерний пережить сектантам? Как их общины
и центральные учреждения действовали во время голода? Какова была
позиция религиозных сект в период всенародной борьбы с голодом,
которая велась в стране под руководством Коммунистической партии?
Эти вопросы почти не затронуты научным исследованием. Лишь
отдельные аспекты этой большой и разносторонней проблемы могут
получить освещение на современном этапе изучения истории
религиозного сектантства в послеоктябрьский период. Они тем не менее
небезынтересны и не лишены принципиального значения, и мы
обратимся к ним, пользуясь материалами, содержащимися в фонде
Черткова, которые мы дополним литературными данными, а также
документами, имеющимися в нашем рукописном собрании.
В фонде Черткова находится "Письмо о голоде", подписанное
инициалами С. Т. Это — потрясающее свидетельство о голодных
бедствиях, постигших население Саратовской губернии. Оно написано
крестьянином с. Орлов-Гай Новоузенского уезда Саратовской губернии,
населенного преимущественно сектантами, а именно молоканами и
баптистами и датировано 31 декабря 1921 г. В письме отражается
картина народного бедствия в сектантской среде, отличавшейся своей
организацией, идеологией, психологией, традициями, бытовыми
особенностями, своеобразными формами личных и общественных
связей.
 Автор письма сообщает; "Вот описание одного села в 10 тыс.
населения — Орлова-Гая, в котором я нахожусь; положение других сел
и деревень не лучше... Селение было богато хлебом и скотом. С 1912
до 1919 г. у каждого крестьянина было запаса хлеба годов на пять
вперед и в достаточном количестве рабочего и молочного скота..., за
исключением самых бедных из 100 дворов 2 или 3". Мы видим далее из
цитируемого письма, что автор имеет в виду действительно "самых
бедных", нищих крестьян и что, кроме "самых бедных", нищих крестьян
немало было и просто бедных крестьян. Итак, почему обильные запасы
не могли избавить население Орлова-Гая от голода? Автор письма
объясняет это следующим: "Но злодейка война нас подстерегла,
высосала она из нас, мужиков, все соки. Оторвала часть на войну, при
этом посевная площадь сократилась, а на прокормление армии и
городов и разные расходы брали все с мужиков, вот неурожай 1920 г.,
но он не почувствовался, а налоги разверстки все сбирают..." Автор
переходит к характеристике сложившегося положения: "И что же
случилось? Хлеба нет. Приходит лето 1921 г., на полях все совершенно
погорело от немилосердной жары — травы и хлеба (как говорится, нету
корму ни быкам, ни мужикам). Урожай хлеба 40% не убирали, а с
остального сбирали от 1 до 10 пудов самый хороший. Картошек и других
овощей сеяли немного, ни себе, ни скоту кормиться нечем. Что делать?"
Автор сетует на недостаточную помощь извне, добавляя: "А какая и есть
помощь, и то ее не довозят до голодающих. Железнодорожный
транспорт в упадке, также разрушен безумной войной, и
продовольствие, застревая на дороге, разворовывается. А от частных
лиц и обществ также нет помощи никакой". Теперь автор письма
переходит к изложению прямых фактов переживаемой населением
действительности: "Пройдешь по селу — встречаются люди унылые,
бледно-синие, опухшие, измученные голодом... И Марья умерла, и Петр
Белов умер, и Марфа, и тот, и тот. Каждый день только и слышишь: тот
умер, тот лежит опухший, и тот, и тот — и все от голода. Маврины
сироты умирают с голоду, некоторые в силе — ходят под окном,
сбирают, но никто не подает, плачут. Ходит-ходит, выбьется из сил,
упадет, да и умрет. Андрей Васильев зарезал последнюю лошадь —
семья 8 человек. Лошадь съедят, а потом их также ожидает то, что и
Мавриных сирот. Многие рады бы и падалью питаться, но, увы, падали
давно нет... Что может быть ужаснее этого? И в таких тяжелых условиях
живет большинство нашего крестьянства. Это первый тип
голодающих крестьян" (Разрядка наша. — А. К.). Попытка автора
"Письма о голоде" на основе непосредственных наблюдений
классифицировать по типам голодающих представляется нам
заслуживающей большого внимания. Речь идет о крестьянской бедноте,
которую он выделяет как "первый тип голодающих крестьян", в чем
убеждает его характеристика следующего типа голодающих: "И вот
второй тип голодающих крестьян, имеющих одну корову и до трех
лошадей, но питающихся немного лучше, а некоторые и не лучше... Но
не спасаясь, эти медленно, незаметно обессиливают и умирают, а
лошадку или верблюда все берегут, говоря: что ж мы будем делать без
скотины, если всех поедим, куды мы годны, на чем будем работать, все
равно умирать, хоть сейчас, хоть летом... А может, бог даст, дадут
помощь, и удержу как-нибудь лошаденку. И таким образом берегут
скотину, а сами голодают". Автор выделяет и "третий тип —
зажиточных крестьян, составляющих самую малую часть населения (5
или 6% всех жителей села), имеющих до пяти скотин рабочих и двух
коров и несколько мелкого скота, но питающихся самой скудной пищей
— жидкие мясные щи и немного покрошат хлебца для духа, немного
картошек, и этого не досыта. А скотину все поедают и поедают — таким
уже помощи нету никакой. Проедая скотину, третьи становятся во
вторые, вторые в первые, а первые в могилу". Как сообщает далее
автор: "Государственная помощь пришла, сейчас выдают голодным по
1/4 фунта на едока хлебом в день, но разве можно прожить и быть
здоровым с этого, да и это с промежутками". Автор письма
характеризует и моральное состояние голодающего населения:
"Главное бедствие голодного народа состоит в... упадке духа, люди
совершенно пали духом, и озверении... Все стали тупы к запросам
жизни, говорят — не до того, уподобились животным". Эти горестные
строки нельзя и сейчас читать без волнения. Но нельзя не напомнить,
что в молоканской среде переживались бедствия голода и в далеком
прошлом, конечно, в других условиях и в меньшем масштабе. Но
именно этот бедственный опыт подсказал в свое время молоканам
средства противодействия голоду, обнаружил в их среде присутствие
духа и волю к организованной борьбе. Так, во время голодного 1833 г.
молокане прибегли к формам общественной взаимопомощи для
облегчения испытаний. Видный деятель молоканства, очевидец
голодного бедствия Ф. О. Булгаков писал о своих единоверцах: "В то
время был голод, но они установили общую сумму, пищу, одеяние и
прочее, разделяя по нужде каждому" (*).

(* "Дух и жизнь. Книга солнце". Лос-Анжелос, 1928, стр. 80. *)

Этот и подобный ему опыт не был забыт в молоканстве и, о нем

напоминают письма молоканина И. Кишко из Саратовской губернии от 3
апреля 1921 г. и Д. Зайцева из Тамбовской губернии в конце 1921 г.
Первый из них писал: "Предки наши в 50-х годах (XIX в. — А. К.)
пытались жить наподобие, как и во времена апостолов... Все коммуны и
всякие общежития составляются, чтобы улучшить свое экономическое
положение..." и т. д. Второй отмечал, что у молокан "коммуна была
допущена... лет 50 тому назад как временная неизбежность, вызванная
гонением правительства и раззорением нас" (*). Но в обстановке
жесточайшего бедствия, о котором так красноречиво говорится в
"Письме о голоде", молокане к испытанному в прошлом средству
борьбы за преодоление нужды и голода не обращались. Время
солидарных усилий, сплочения под знаком социальных идеалов уже во
второй половине XIX в. сменилось в молоканстве борьбой "всех против
всех".

(* РФ МИР, ф. 2, оп. 8, д. 59, л. 1 об. *)

И все же автор "Письма о голоде", судя по характеру его письма,

"духовный христианин" молоканского или толстовского толка, не видел
никакой иной возможности облегчения участи голодающих, как
обращение к солидарности всего населения России. "Да, трудно, —
писал он, — приходится терпеть нашим мужикам этот голодный год. Это
не самарский 1871 и 1891-1892 гг., а это 1921 г. после семилетней
ужасной разрушительной войны, когда в нашей стране все разрушено,
уничтожено. И стоит роковой вопрос перед нашим крестьянством:
"Жизнь или смерть?"". Автор заключал: "Жизнь, если люди сознают свое
братство всех людей, воскресят в себе Бога — Любовь к людям и дадут
взаимную должную помощь погибающим братьям. И мы все-таки не
теряем веры в Бога и в людей, в торжество любви. Верим, что всякий
человек, в ком жива душа, не заглушена совесть — пробудится Любовь
к людям-братьям. И эта только любовь к другим может спасти людей от
всех бедствий, в том числе и от немилосердного голода. Надеемся, что
люди с чуткой душой не останутся глухими к стону, страданиям
погибающих честных тружеников земли и помогут, чем могут..." Так
заканчивается "Письмо о голоде".
Помощь в губернии, пораженные неурожаем, пришла.
Коммунистическая партия и Советская власть организовали весь народ
на помощь голодающим. Советский народ хранит вечную благодарность
и за тот вклад в дело борьбы с голодом, который внесла
международная солидарность трудящихся, и за помощь передовых
общественных кругов за рубежом. Но менее всего действенной
оказалась помощь тех кругов верующих, которых автор "Письма о
голоде" имел в виду в первую очередь. На этом вопросе мы
остановимся специально как на имеющем прямое отношение к
предмету нашего изучения. Мы не знаем, как распорядился этим
письмом Чертков. В зарубежном религиозном сектантстве сведения о
бедствии 1921 г. были довольно полными и имели широкое хождение.
Информация о нем проникала к зарубежным сектантам по разным
каналам. Таковыми были непосредственные связи русских сектантских
организаций с зарубежными, хотя они, по условиям времени и не были
систематическими. Созданная под председательством М. И. Калинина
18 июля 1921 г. Центральная комиссия помощи голодающим (Помгол)
шла навстречу почину тех сектантских организаций, которые
включались в борьбу с голодом. Религиозные секты в лице своих
руководителей ставили особые условия, а именно, чтобы собираемые
ими средства шли на помощь только их единоверцам, хотя практика
показала, что распределение помощи голодающим сектантам
осуществлялось их руководителями не по мере нужды, а по положению
верующих в секте. Помгол шел навстречу всякой непредвзятой попытке
накормить хлебом голодных — как верующих, так и неверующих. В
журнале евангельских христиан сказано: "Правительство желает, чтобы
все организации в России приняли участие в деле помощи голодающим
и в том числе наш Всероссийский союз. На основании договора,
заключенного с Центр. ком. пом. гол. ВЦИК Советов, Высшему совету
В[сероссийского] с[оюза] е[вангельских] х[ристиан] предоставляется
право производить сборы пожертвований как на территории РСФСР, так
и за границей и прочие в связи в этим права. Поступающие
пожертвования на имя ВСЕХ будут распределяться исключительно
среди единоверцев евангельских христиан" (*).

(* "Утренняя звезда", 1922, № 6-8, стр. 25. *)

В РСФСР находилась и делегация квакеров, специально изучавшая

на местах вопросы, связанные с организацией помощи голодающим. С
Центральной комиссией помгола имели контакты также П. И. Бирюков и
В. Г. Чертков. Была создана при участии последних и организация —
Комитет помощи голодающим имени Л. Н. Толстого, вступившая в
контакт с зарубежными религиозными и филантропическими
организациями. Большую работу по организации помощи голодающим
проводило Российское общество Красного Креста, имевшее свои
представительства за границей. Бирюков обратился с письмом к П. В.
Веригину — главе духоборческого общества в Канаде, прося его
организовать среди канадских духоборов сбор продовольствия и
средств для голодающих в России.
В письме Веригину, датированном 11 августа 1921 г., Бирюков, между
прочим, писал: "Вы знаете тоже о постигшем в настоящее время Россию
бедствии. Все Южное Поволжье голодает от неурожая, и уже повсюду
поднимаются голоса, призывающие к помощи голодающим братьям. Я
уверен, что и вы, дорогие братья и сестры, старички и старушки, не
останетесь глухи к этому призыву и с своей стороны уделите от своего
избытка нуждающимся. И вот мне поручено Советским правительством
запросить Вас, готовы ли Вы принять его делегацию, быть может, и я
или Ваш друг Иван Михайлович Трегубов приедем к Вам с этой
делегацией. А также если у Вас есть расположение оказать помощь
голодающим в России, то сообщите, в какой форме предполагаете Вы
сделать это, помощь нужна всякая — и хлебом, и другой пищей, и
деньгами, и предметами одежды и обуви, так как теперь в России
большое разорение" (*). Могло ли письмо Бирюкова найти отзыв в массе
духоборческого населения в Канаде? Могло, да еще какой!
 (* П. Н. Малов. Духоборцы, их история, жизнь и борьба. Канада, 1948,
стр. 244. *)

Ниже мы обращаемся к выступлению С. Петрова из Иорктона на

митинге 14 августа 1921 г., состоявшемся на станции Веригино в
Саскачеване, в котором он призывал помочь голодающим в России. Но
для суммарной характеристики настроений, чувств и взглядов
большинства духоборческого населения в Канаде мы воспользуемся
более поздним документом, а именно письмом Петрова из Иорктона от
24 сентября 1926 г., посланным А. К. Чертковой: "20 лет прожили мы в
Канаде. 20 лет как вычеркнули из жизни. Как 20 лет ссылки. Всем чужие
— нам дают понять это на каждом шагу изо дня в день. Англичане
считают себя "суперманами". Как бы низок и гадок ни был, он все же
самого лучшего из иностранцев считает ниже себя. При таких условиях
прошла наша жизнь и выросли мои дети... Началась война, потом
революция в России, отношения к нам и вообще к иностранцам все
обострялись. Мы же жили все эти годы мечтою о лучшем будущем для
России, о скорейшем возвращении туда. Не было одного дня за все 20
лет, чтобы мы не вспоминали, не помечтали о России. Сообщения с
Россией были прерваны, писем не получали. Ужасы гражданской войны,
голод. Это мы пережили, перечувствовали здесь настолько, насколько
наше воображение могло нарисовать картину жизни в России. Как ни
хорошо живется здесь некоторым особям, но все же жизнь на чужбине
им не по нутру. Тоска по Родине гложет их сердца, и они жаждут
вернуться".
Достаточно ознакомиться с изобилующим документами трудом П. Н.
Малова, чтобы убедиться, насколько письмо Петрова было
показательно для большинства духоборческого населения в Канаде. Но
Веригин, к которому обращался Бирюков, как и лица из его ближайшего
окружения были во всех отношениях далеки от интересов
духоборческой массы. Пользовавшиеся своей фактической властью,
распоряжавшиеся капиталами, игравшие на религиозных чувствах и
традициях, они диктаторски распоряжались духоборческой средой.
В нашем собрании имеются подлинники протоколов двух митингов,
организованных Веригиным и посвященных обсуждению мер для
помощи голодающим в России. Это — митинг 21 августа и
предшествовавший ему митинг 14 августа 1921 г. На митинге 14 августа,
руководимом Веригиным, выступило восемь ораторов, большинство
которых высказалось за немедленную организацию помощи без всяких
политических условий. "Депутат Петров из Иорктона, — написано в
протоколе, — вкратце объяснил о положении голода в России и прочел
из газеты статью от сектантов молокан из Соединенных Штатов, где они
выражают свое желание помочь голодающим России, а также прочтено
им воззвание Максима Горького о помощи голодающим в России". В
выступлении другого оратора, названного в протоколе "доктор Виктор",
было высказано, "сильное желание приступить к помощи голодающим
немедленно, не возбуждая вопроса о различных существующих партиях
капиталистов или пролетариев. От нас долг требует помощи голодным
людям во имя человечества, а теперь совсем не время разбирать
другие вопросы". Были и другого характера выступления, менее
определенные, но все же не ставившие необходимости помочь
голодающим под сомнение. Исключение составил оратор, по-видимому
баптист, именуемый в протоколе "проповедник Иван Завацкий". Указав
на книгу "Сборник духовных песен" как содержащую всю полноту
истины, Завацкий к проблеме помощи голодающим подошел с той точки
зрения, что грехопадение Адама является причиной всех постигающих
людей бедствий и что "через одного человека может быть спасение
людям — это Христос, который пришел на землю и умер за спасение
людей". Проповедник настолько увлекся оригинальной мыслью, которую
высказал на митинге помощи голодающим, что позабыл и само
Евангелие с его притчей о Христе, накормившем голодных все же
хлебом, а не словами об искуплении. Но в центре стояла речь самого
Веригина, и она определила результаты митинга. Он сказал:
"Достаточно выяснен вопрос, что в России ужасный голод, который
существует в 20 губерниях. Конечно, это очень ужасно. Этот голод
постиг 20 млн. человек. Как для меня это не имеет значения, что
миллионами умирают с голода люди или один человек умер, потому что
каждый страдает за себя.
От чего постигло это бедствие Россию, об этом тоже нужно
поговорить..." Веригин говорил о мировой войне как причине,
положившей начало бедствиям. Он затем привел примеры, когда за
рубежом неурожаи тяжело отражались на населении, в том числе и на
духоборческом, он указывал, что имевшиеся запасы помогали людям
выйти из положения. И, подобно тому, как это делали
контрреволюционные политики во всем буржуазном мире, заявил:
"Большевики три года хозяйничают в России и за это время так довели
страну, что люди стали голодовать — этим они конфузят себя. В 20
губерниях неурожай, а 40 губерний где же? Почему они не помогают?
Разорения [не] должно быть". 21 августа по предложению Веригина на
митинге была проведена церемония сожжения оружия, а именно 75
ружей и несколько револьверов. Это был самый настоящий фарс и
издевательство над надеждами голодных людей, в том числе и русских
единоверцев Веригина. Вслед за этим к собравшимся обратился
секретарь Веригина И. Щукин, который заявил: "Может, кто здесь
подумает, что почему же на этом собрании ничего не упоминается о
помощи голодающим в России?" И с этим действительно самым
естественным вопросом оратор справился без каких-либо затруднений:
"Об этом мы можем посоветоваться и после, а сейчас мы должны
считать, что сделали великое дело — сожгли оружие, от которого
происходят все бедствия и голод".
П. Н. Малов вспоминает: "На исходе лета 1921 г. Петр Васильевич
(Веригин. — А. К.) был в Саскачеване. Как раз пришло письмо от
старого духоборческого друга Павла Ивановича Бирюкова... В письме
описывалось о голоде и бедствиях, постигших Россию, и была просьба к
духоборцам о помощи. По этому делу 21 августа на станции Веригино
состоялось многолюдное собрание; присутствовали не только
духоборцы фармали (так назывались духоборцы — частные земельные
собственники, фермеры. — А. К.), но и много других окружных жителей:
галичан, французов и др. Собрание велось под председательством
Петра Васильевича. Решено было немедленно приступить к сборам
пожертвований. Был избран комитет для руководства сборами. Вместе с
тем всем собранием было решено послать петицию Советскому
правительству" (*). "Петиция", о которой сообщает Малов, позволяет
судить о том, что голод 1921 г. послужил Веригину и его ближайшему
окружению поводом к организованному антисоветскому выступлению. В
"петиции", принятой на митинге, высказывалось "порицание" Советскому
правительству за то, что оно "долго не пропускало питательные
продукты в Россию для голодающих детей, продукты из Америки м-ра
Гувера, уполномоченного от Америки" (**). Речь идет об Американской
администрации помощи, руководимой Гербертом Гувером, открыто
заявлявшим, что целью его жизни является свержение Советской
власти. Помощь администрации, возглавляемой Гувером (АРА), хотя и
была значительной, но вдохновлялась мотивами не
филантропическими, а политическими, и сопровождалась попытками
установления политических связей империалистов с
контрреволюционными элементами в России, собиранием секретной
информации и т. п. Именно ввиду этого имели место ограничительные
меры со стороны органов Советской власти, которые направляли
деятельность АРА в прямое русло помощи голодающим и пресекали ее
связи с контрреволюционными элементами. Веригинская "петиция"
требовала введения в России всеобщего траура в связи с голодом, а
также, чтобы "кровавая варварская армия была распущена" (***). Так, в
"петиции" была названа Красная Армия, которая в то время еще вела
упорную борьбу с японскими интервентами и белогвардейцами на
Дальнем Востоке.

(* П. Н. Малов. Указ. соч., стр. 134. *)

(** П. Н. Малов. Указ. соч., стр. 245-246. **)

(*** Там же, стр. 246. ***)

 В речах Веригина и Щукина на митингах 14 и 21 августа 1921 г.
содержались идеи, которые лежали в основе непротивленческих теорий
сектантов и толстовцев в 1919 и 1920 гг. Это те же самые воззрения, о
которых с большой горячностью возвещали участники съезда
внецерковных религиозных течений в июне 1920 г. в Москве. Тогда эти
воззрения служили саботажу во имя религиозных убеждений воинской и
трудовой повинностей. Теперь они служили духоборческим
руководителям для саботирования, опять-таки во имя религиозных
убеждений, работы по удовлетворению нужд страждущих и голодающих
людей, верующих и неверующих.
И все же вопреки воле Веригина и его приближенных помощь рядовых
духоборов голодающим неурожайных губерний шла.
В фонде Черткова имеется коллективное письмо Общества
независимых духоборов в Канаде от 22 декабря 1921 г., адресованное
Черткову и Бонч-Бруевичу. Сообщая о переводе собранных духоборами
1869 канадских долларов, авторы письма просят "направить наши
пожертвования на наиболее острые нужды русского народа... Также
оповестите русский народ, — продолжают авторы, что эти деньги
некоторые из духоборцев жертвуют на нужды русского народа". Как
видим, в коллективном письме духоборов не содержится никаких
ограничений — целевое назначение собранных средств имеет в виду
нужды всего голодающего населения. В фонде Черткова сохранилось
одно письмо, написанное П. И. Воробьевым и датированное 22 апреля
1922 г. Автор письма посылает на имя Черткова собранные духоборами
40 канадских долларов и просит, чтобы его адресат распределил эти
деньги по собственному усмотрению между "крайне нуждающимися".
Помощь канадских духоборов не ограничилась денежными суммами. В
нашем собрании имеется машинописная копия письма С. П. Петерсена,
присяжного поверенного из Саскачевана (Канада), на имя Л. Красина,
датированное 14 января 1922 г., в котором сообщается: "Я пишу Вам от
имени независимого общества духоборов, которые отвечают на
воззвание русских о помощи пострадавшим от засухи и пр. Часть
приносимой ими помощи состоит в муке, в количестве приблизительно
двух или трех вагонов. и мне поручено узнать, возможно ли отправить
муку в Россию в адрес Черткова или Бирюкова, или Трегубова, дабы
они по своему усмотрению распределили муку и иные предметы". Ответ
на это письмо был написан сотрудником Красина Грушко, в котором
последний сообщал Петерсену (8 февраля 1922 г.), что Красин просил
уведомить о желательности отправления продовольственных грузов по
адресу Центральной комиссии помощи голодающим в Москву. Грушко
писал, что "Бирюков, имеющий непосредственную связь" с ЦК помгола и
состоящий также членом Российского общества Красного Креста, будет,
конечно, принимать участие "в распределении продовольственной
помощи".
 Во время встреч с молоканами в Воронежской, Тамбовской и
Липецкой областях в 1959 — 1966 гг. нам рассказали о
продовольственной помощи, оказанной зарубежными молоканами
голодающему населению в 1921 — 1922 гг. Весной 1921 г. из Лос-
Анжелеса в Канаду приехал А. Мамин (Белоусов). "Это был неутомимый
работник по сбору пожертвований голодающим русским людям... Под
его руководством молокане собрали и послали два парохода собранных
вещей для голодающих в России" (*).

(* Там же, стр. 395. *)

Но Веригин стремился любыми средствами препятствовать

организации помощи голодающим. В цитированном письме Воробьева
Черткову, в котором он сообщал о посылке 40 долларов, есть указание:
"П. В. Веригин в прошлом совсем уклонился от помощи голодающим в
России". Но развернутую оценку деятельности Веригина, как и
подлинного его значения в качестве духоборческого руководителя, дает
имеющееся в нашем собрании письмо представителя Российского
общества Красного Креста в Америке А. Брайловского на имя Бирюкова
от 19 января 1922 г. Представитель общества писал:

"Уважаемый товарищ Бирюков, Я обращаюсь к Вам во имя спасения

голодных и в интересах Красного Креста. Я только что вернулся из
поездки по Северной Дакоте и Канаде, где по поручению Американского
представительства Рускреста организовывал сбор хлеба для голодных.
Духоборческая масса находится во власти самых диких слухов и
сплетен о России. Находятся люди, которые убеждают сектантов, что на
их пожертвования будут вестись войны, что их хлебом будут кормить
только "еврейских детей" и т. п. Веригин, о котором в России, по-
видимому, имеют самое превратное представление, — один из самых
влиятельных распространителей низких и человеконенавистнических
вымыслов о России. Часть духоборов, вопреки настояниям этого
человека, все же жертвует на голодных, но если бы его ужасному
влиянию было противопоставлено веское слово, исходящее из уст
какого-нибудь лица, популярного в сектантской среде и притом
живущего в России, то из Канады двинулись бы поезда, нагруженные
хлебом для голодных.
Духоборы говорят, что Вы обратились к Петру Веригину с каким-то
письмом по поводу голода. Вы обратились не по адресу. Веригина
идеалиста и страстотерпца нет. Есть Веригин, выродившийся в самого
бесчеловечного кулака-предпринимателя, есть Веригин, растливший
идейное духоборчество и безжалостно эксплуатирующий темную
несчастную массу. Это Вам покажется невероятным, но кампания
помощи голодным среди сектантов тормозится главным образом этим
Распутиным духоборчества. Представьте себе самые грубые формы
капиталистической и крепостной эксплуатации, усугубленные
небывалым религиозным шарлатанством. Духоборы плачут, говоря об
этом человеке, и лучшие из них считают его ответственным за
моральный распад духоборчества. Было бы очень хорошо, если бы Вы
лично или совместно с Трегубовым или другим каким-нибудь лицом,
популярным среди сектантов, обратились к русским сектантам в
Америке с воззванием, в котором бы рассеяли низкие вымыслы о
работе Советского Красного Креста, дали бы понять сектантам, что
дела помощи нельзя откладывать ни под каким предлогом (мне
известны случаи, когда духоборы собрали хлеб уже полгода назад и не
послали его по проискам "Петюшки"), определенно бы сказали, что хлеб
пойдет на кормление умирающих с голоду, а не на покупку
смертоубийственных орудий. Духоборы мне прямо говорили что такой
призыв из России в значительной степени парализовал бы пагубное
влияние Веригина, и сами подали мне эту мысль. Мы бы напечатали
такое воззвание и широко распространили бы его среди сектантов.
Я надеюсь, что ради голодных, с одной стороны, и ради самих
сектантов, потерявших почву под ногами, — с другой, Вы не откажетесь
сделать это важное и неотложное дело.
С искренним уважением, в ожидании скорого ответа Александр
Брайловский.
Р. S. Быть может, для ускорения дела возможно такое воззвание
передать сюда по телеграфу или радио?"

Да, фронт борьбы с голодом был фронтом классовой борьбы как в

сектантской среде за рубежом, так и в России. Были трудящиеся массы
верующих, проникнутых чувством солидарности с голодающими
рабочими и крестьянами, верующими и неверующими, не
обусловливавшие своей помощи признаками принадлежности
голодающего к той или иной секте. И были их руководители, веригины
большего и меньшего калибра, сделавшие самый голод картой в своей
политической игре.
В пределах изученных нами рукописных материалов, как и собранных
во время полевых исследований устных свидетельств, мы не имеем
возможности предложить сколько-нибудь полную характеристику
деятельности баптистов, евангелистов, адвентистов во время голода
1921 г.
Из полевых материалов, собранных нами в ходе исследования
религиозного сектантства в центральных областях РСФСР,
вырисовывается такая картина: в адрес центральных организаций
евангельских христиан и баптистов непосредственно из-за рубежа и
через посредство миссии АРА приходили посылки с продовольствием и
одеждой. Посылки распределяли из центральных и губернских
сектантских организаций исключительно среди верующих, причем
преимуществом пользовались те из них, кто зарекомендовал себя
активной миссионерской деятельностью. Среди сотрудников
питательных пунктов АРА на местах имелись баптисты, евангелисты и
адвентисты, которые пользовались возможностью одновременно
вручать нуждающимся Библию и банки консервированного молока.
Однако продовольственная помощь, направлявшаяся из-за рубежа
представителям этих сект, судя по материалам наших интервью, была
весьма ограниченной. По-видимому, "брат Рокфеллер" среди "великих
дел", которые он обслуживал своими капиталами, помощь голодающим
единоверцам в России не числил.

Сектантство и новая экономическая политика

Великая Октябрьская социалистическая революция всколыхнула все

слои трудящихся масс, неверующих и верующих. Она резко обострила
процесс социального размежевания в разнообразных течениях
религиозного сектантства, обозначившийся еще в дореволюционное
время и приводивший тогда к появлению и постоянному возобновлению
в религиозном сектантстве всевозможных расколов, течений и групп.
В дореволюционное время за оппозицией господствующей церкви
стояло недовольство демократических элементов сектантства
существовавшим в России порядком вещей, засильем пережитков
крепостничества, капиталистической эксплуатацией. Победа
социалистической революции создала совершенно новую историческую
обстановку. Церковь была отделена от государства, ее связи с
эксплуататорскими классами разоблачены и пресечены, верующие,
какого бы образа религиозных взглядов они ни придерживались, равно
как и неверующие, были поставлены в одинаковое положение перед
законом. Октябрьская революция походя осуществила задачи
буржуазно-демократической революции и уверенно шла по пути
социалистического преобразования всего общественного строя. Перед
массой верующих, объединенных в религиозные секты, как и перед их
руководителями, встали коренные вопросы существования и
деятельности в новых, изменившихся условиях. Победа Октябрьской
революции просветила сознание многих сектантов, порвавших вообще с
религиозным мировоззрением, деятельно включившихся в
строительство новой жизни и в немалом числе случаев пополнивших
ряды Коммунистической партии и комсомола. Но в сознание
подавляющего большинства сектантов Октябрьская революция входила
сквозь призму их религиозного мировоззрения. Они искали в своих
религиозных учениях и традициях, во всем запасе своих исторически
сложившихся представлений опорные точки для принятия новой
действительности и прямого участия в ней. У них и не было иной
возможности осмыслить социализм, как лишь с того уровня идеологии и
психологии, на котором их застала социалистическая революция.
 Сектанты задумывались над вопросом, "как устроить жизнь людей,
чтобы был рай на земле, та социальная жизнь, которую проповедовали
до Христа, Христос и после него" — мы цитируем присланное Черткову
письмо "духовного христианина" Н. Я. Воронина из Воронежской
губернии от 22 июля 1919 г. Воронин отрицательно относился к
революционному насилию как средству переустройства социальной
жизни. Он вынашивал план самоорганизации человечества в единый
кооператив под флагом морального учения христианства, которому
придавал социальный оттенок. Это был своего рода патриархальный
социализм: "...всем людям — единомышленникам, признающим учение
Христа..., — объединяться в семьи по волости или даже по уездам и
губерниям, даже и общемировой союз организовать со временем. А
сначала организоваться в маленькие ячейки и работать всем сообща,
отвергнуть всякую частную собственность, считать все достоянием всей
такой христианской семьи". Представитель уральских иеговистов-
ильинцев Силуянов обращался в январе 1920 г. к Советскому
правительству: "Теперь, любезные товарищи, насколь возможно,
позвольте объяснить вам нашу цель... Цель же и сущность нашей
братской жизни состоит в братской любви по новой заповеди, заповедь
же... в братском равенстве и единении во всем, т. е. мы друг у друга
ничего не покупаем и не продаем, даже и взаймы не берем, и у нас
никто ничего не называет своим, и все у нас общее, как для самого
себя, и все мы работаем вместе каждый и каждая для братства, а не
для себя..." Силуянов подробно пишет о том, что он называет
"противуречие же нам со стороны Советской власти", выдвигая на
первое место несовместимость с убеждениями ильинцев воинской и
трудовой повинностей. "Пусть Советская власть, — обращался
Силуянов, — даст нам землю столько, сколько мы сможем ее
обработать, и к тому же еще что нужно, т. е. земледельческие снасти и
семена, и пусть посмотрит на нас, как на удовлетворенных уже во всем,
и убедится на самом опыте, что выйдет. Но мы истинно и впредь
объявляем вам, что у нас нет шкурников, эксплуататоров и спекулянтов
и т. п., как это и было начиная с царей и всей ихней прихвостни, а
особливо проклятых попов, монахов иже с ними всяких" (*). Изучение
социальных чаяний трудовых масс сектантства в первые годы
Октябрьской революции могло бы составить предмет специального и
весьма перспективного исследования. Мы же ограничимся
приведенными примерами.

(* РФ МИР, ф. 3. оп. 1, д. 140. *)

В. И. Ленин учил партийных пропагандистов считаться с реальным

уровнем развития общественного сознания народных масс, в среде
которых велась пропаганда коммунистического мировоззрения. В
знаменитой статье В. И. Ленина "Об отношении рабочей партии к
религии" им высказана следующая, имеющая важнейшее значение
мысль: "Другой пример: можно ли при всех условиях одинаково
осуждать членов с.-д. партии за заявление: "социализм есть моя
религия" и за проповедь взглядов, соответствующих подобному
заявлению? Нет. Отступление от марксизма (а следовательно, и от
социализма) здесь несомненно, но значение этого отступления, его, так
сказать, удельный вес могут быть различны в различной обстановке.
Одно дело, если агитатор или человек, выступающий перед рабочей
массой, говорит так, чтобы быть понятнее, чтобы начать изложение,
чтобы реальнее оттенить свои взгляды в терминах, наиболее обычных
для неразвитой массы. Другое дело, если писатель начинает
проповедовать "богостроительство" или богостроительный социализм (в
духе, например, наших Луначарского и К°). Насколько в первом случае
осуждение могло бы быть придиркой или даже неуместным стеснением
свободы агитатора, свободы "педагогического" воздействия, настолько
во втором случае партийное осуждение необходимо и обязательно.
Положение: "социализм есть религия" для одних есть форма перехода
от религии к социализму, для других — от социализма к религии" (*). Не
удивительно, что не только среди таких сектантов, как молокане,
духоборы, новоизраильтяне, ильинцы и т. п., но и среди баптистов,
евангельских христиан, адвентистов всплыли на поверхность идеи
христианского социализма, что в их сознании стал откладываться весь
запас евангельских представлений о равенстве, братстве,
взаимопомощи, общности имуществ, и таким образом перекидывались
мостки к социализму. Они с готовностью принимали строй
общественной жизни, провозглашенный и воплощаемый Октябрьской
революцией, но не были готовы порвать с привычными для них
понятиями, представлениями, навыками. Они провозглашали себя
коммунистами — и в этом не было никакого приспособленчества или
социальной мимикрии, но в то же время они стремились сохранить свои
верования и избегали каких-либо действий, непосредственно ставивших
перед ними выбор: социализм или религия. Это, разумеется, касалось
прежде всего рядовых верующих — тружеников деревни и города, и это
лишь одна, но, как нам кажется, весьма существенная черта в очень
сложном и глубоко противоречивом процессе восприятия и переработки
в сознании верующих масс новой общественной действительности.

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 422-423. *)

Коммунистическая партия зорко присматривалась к сдвигам в

мировоззрении и психологии масс, в том числе и верующих, чтобы
своевременно и полно дать ответы на возникавшие в их среде вопросы,
помочь им найти правильный путь и всячески стимулировать их
деятельное творческое участие в строительстве нового мира.
 В свою очередь среди идеологов и руководителей религиозного
сектантства выявились и такие, которые начали пересматривать свое
дореволюционное отношение к идеям научного коммунизма и
Коммунистической партии, однако большинство их заняло
непримиримые позиции по отношению к Октябрьской революции.
Выражая мнения и настроения тех слоев сектантства, которые
сочувственно восприняли Октябрьскую революцию (какими бы
элементарными, примитивными, сбивчивыми ни были их понятия о
коммунизме), И. М. Трегубов, десятилетиями связанный с сектантством,
выступил в июле 1919 г. в "Правде" со статьей: "Сектанты-коммунисты".
С точки зрения Трегубова, характерной в то время для многих
сектантов, именно сектанты и были элементом наиболее
подготовленным для строительства коммунизма. Это выводилось
Трегубовым как из истории сектантства, имевшего опыт устройства
коммун, так и из этического мировоззрения сектантов с их проповедью
всеобщей любви, братства и построения "царства божия" на земле.
Трегубов писал: "В последнее время советские коммунисты заговорили
о пользе союза их с крестьянами-середняками для насаждения
коммунизма, но еще важнее было бы заговорить о пользе союза их с
сектантами-коммунистами и призвать их на помощь для этого великого
дела..." Трегубов продолжал: "И тогда развитие коммунизма пойдет
гораздо успешнее и быстрее, а главное прочнее, нежели в настоящее
время, когда советские коммуны наполняются людьми, часто не
готовыми к коммунизму и даже враждебными ему и потому служащими
ему только во вред, чем и пользуются такие заклятые враги
коммунизма, как Колчак, Деникин и другие слуги капитализма, для своих
контрреволюционных выступлений". Мы не будем здесь говорить об
идейной эволюции самого Трегубова, который в свое время вел борьбу
против социал-демократического влияния на сектантство и
ориентировал сектантов на исключительно мирные, пассивные формы
сопротивления самодержавию. Показателен сам факт опубликования
этой статьи в газете "Правда", которая сопровождалась следующим
примечанием: "Редакция "Правды", не разделяя взглядов т. Трегубова и
других сектантов-коммунистов на пути, ведущие к осуществлению
коммунизма, тем не менее охотно помещает эту статью и обращается, с
одной стороны, к партийным товарищам с предложением привлечь
сектантов-коммунистов во все те области коммунистического
строительства, где последние по своим убеждениям находят для себя
возможность работать, а с другой — к сектантам-коммунистам с
просьбой помочь нам строить новую жизнь, делать одно общее для нас
дорогое дело" (*). Статья "Сектанты-коммунисты" вызвала отклик Н.
Белякова-Горского, одного из советских работников, выступивших в
"Известиях" со статьей "Коммунизм и народное сектантство". Беляков-
Горский справедливо оспаривал взгляды Трегубова на пути
строительства коммунизма, но в то же время полемизировал и с
редакционным примечанием "Правды". Он считал: "Не следует делать
вывода, что нужно призвать на помощь сектантов-коммунистов как
людей, действительно честных и искренних. Не следует забывать, что
приобщение сектантов-коммунистов к коммунистическому
революционному строительству неминуемо окрасит научный коммунизм
в сектантский тон" (**).

(* "Правда", 20 июля 1919 г. *)

(** "Известия", 26 июля 1919 г. **)

Полемика продолжалась. В "Правде" выступил писатель В. Сенатов

со статьей "Роль сектантского коммунизма (Ответ тов. Н. Белякову-
Горскому)". В примечании к статье Сенатова редакция "Правды" вновь
подтверждала желательность привлечения сектантов к строительству
нового, коммунистического общества: "Редакция со своей стороны
полагает, что тов. Беляков-Горский был неправ, ибо он смешал две
разные вещи: принадлежность к партии, которая требует единства
взглядов и методов борьбы, с соучастием в строительной работе.
Ограничить последнюю только кругом лиц, исповедующих принципы
научного коммунизма, — это не революционная политика, а худший
сорт революционного сектантства, чтобы не сказать больше" (*).

(* "Правда", 7 августа 1919 г. *)

9 декабря 1919 г. с трибуны VII Всероссийского съезда Советов

Трегубов выступил с программным заявлением от имени "сектантов-
коммунистов". Это заявление сделано было на пятом заседании съезда
в присутствии В. И. Ленина. "Товарищи коммунисты, — сказал Трегубов,
— позвольте и мне, представителю коммунистов из так называемых
сектантов, обратиться к вам с приветствием, предложением и
заявлением. Мы, сектанты-коммунисты, приветствуем вас за то великое
и святое дело, которому вы с таким самоотвержением служите и
которому мы также давно служим. Особенно, если вы обратите
внимание на коммуну духоборов, то вы увидите, что духоборы уже
полтораста лет служат этой коммуне, и в Америке, и в Канаде, куда они
должны были переселиться из самодержавной России, устроили
блестящую коммуну... Второе приветствие мы шлем вам за то, что вы с
таким самоотвержением и смелостью стояли за прекращение
империалистической войны, призывая воюющие народы к миру и
братанию на фронтах...
Но так как в то же самое время мы видим, что вам очень трудно все
это делать, то мы не можем ограничиться одним приветствием. Мы
желаем также и помочь вам. Мы желаем сотрудничать с вами в деле
насаждения коммунизма. Мы не будем упрекать вас и вы не будете
упрекать нас за то, что мы и вы идем к коммунизму разными путями.
Каждый пусть делает по своей совести и разуму...
Кроме того, я хочу от имени уполномочивших меня сектантов-
коммунистов через ваши головы обратиться ко всем сектантам всего
мира и предложить им воздействовать на свои правительства для того,
чтобы они отозвали свои войска из России. Через ваши головы, от
имени уполномочивших меня сектантов-коммунистов, я обращаюсь ко
всем сектантам, в том числе и к сектанту Ллойд-Джорджу, который, с
одной стороны, баптист, а с другой стороны — разбойник
(аплодисменты), и пристыдить его за то, что он, будучи верующим и
христианином, допускает такие ужасы, как два года назад, когда он на
немецко-французском фронте взорвал на воздух несколько квадратных
верст вместе в людьми. Христианин это или нет? Нет, это разбойник,
только именующий себя христианином. Мы хотим также обратиться и к
другому сектанту — Вильсону...
Мы, сектанты-коммунисты, желаем также послать мирную депутацию
из наших представителей к воюющим с нами правительствам и просить
их прекратить войну с нами... Но так как империалисты, вероятно, не
послушают сектантов, как не слушают они и рабочих, то мы хотим
пригрозить им тем, чем грозили английские и другие рабочие, —
всеобщей мировой забастовкой... надо объявить ее за несколько
месяцев вперед, чтобы весь рабочий класс узнал об этом и
приготовился..." (*)

(* "7-й Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских,

красноармейских и казачьих депутатов". Стенографический отчет. М.,
1920, стр. 274-276. *)

Не приходится говорить, что речь Трегубова полна мелкобуржуазных

иллюзий, утопий и просто благоглупостей. Но в этой речи выразилось и
искреннее сочувствие рядовых сектантов ленинской политике мира, как
и в целом коммунистическим идеалам, провозглашенным Великим
Октябрем. Не вызывает сомнений искренность заявлений Трегубова о
стремлении сектантов по-своему участвовать в строительстве новой
жизни. Революционный энтузиазм проник и в сектантскую среду, в ней
отозвался, породил в ней чувство солидарности со всем
революционным пролетариатом и крестьянством, и эти чувства
сектантов, как и их политическую неразвитость и отсталость, Трегубов и
выразил в своем выступлении на VII съезде Советов. Как бы то ни было,
но сам Трегубое и те круги сектантов, мнения которых он выражал, в то
время противостояли контрреволюционным злопыхателям, задававшим
тон в баптистской, евангельско-христианской, адвентистской и
толстовской прессе и проводившим враждебную Советской власти
деятельность.
 Поскольку религиозное сектантство в подавляющем большинстве его
течений состояло из представителей крестьянских масс, естественно,
что участие сектантов в советском хозяйственном строительстве
прежде всего могло выразиться в подъеме сельскохозяйственного
производства, в развитии кооперативных форм земледелия и
животноводства, к которым в среде сектантов выявилось определенное
тяготение.
Для идеологов религиозного сектантства (молокан, духоборов, старо-
и новоизраильтян, субботников, ильинцев и т. п.) вопросы
кооперативного строительства имели особое значение. Они связывали с
этими вопросами свое общественное настоящее и дальнейшие
перспективы своего существования. Ведь при всех противоречиях,
характерных для этих сект, их отличительной особенностью были
религиозная теория и социальная практика, обозначавшиеся понятием о
построении "царства божия" на земле. Не в учении о божественном
предопределении и небесной отчизне, которое на все лады
проповедовали баптисты, евангелисты, адвентисты, пятидесятники, а в
учении о самоопределении человека и его исключительно земном
призвании, видели смысл своего учения молокане, духоборы,
новоизраильтяне и т. п. В религиозной форме это учение владело
умами сектантов демократического направления, и они стремились его
реализовать в своей общественной практике в условиях царской России
с присущими ей глубокими пережитками крепостничества в экономике,
политике и сфере духовной жизни. В связи с этим построение "царства
божия" на земле свелось к созданию под религиозными покровами
организаций с такими хозяйственными, управленческо-
распорядительными, идеологическими учреждениями, а также формами
общения и взаимообщения, которые на деле ослабляли тормозящее
действие крепостнических пережитков и способствовали буржуазному
самоопределению своих участников. Время от времени в среде
духоборов, новоизраильтян, молокан возникали коммуны, в том числе
на началах, напоминающих организации фурьеристов и оуэнистов. Эти
коммуны неминуемо перерождались в организации буржуазной
эксплуатации одних верующих другими (*). Но после 1917 г. идеологи
этих сект в кооперации труда и общежитии увидели общественную
организацию, которая в новых условиях могла вдохнуть жизнь в их
угасавшие, но все еще многочисленные секты. Им казалось, что
религиозная община в таком случае выступала бы не как культовая
организация единоверцев, а как форма религиозной интеграции
духовной, общественной и производственной деятельности верующих.
И в целом секта мыслилась как образуемый множеством общин, более
или менее единый духовно-производственный организм. Такова была
новая концепция существования и развития старых форм русского
сектантства, созревшая у его религиозных руководителей и идеологов в
первые годы Октябрьской революции.
 (* Этот печальный исход хорошего социального начинания
осмысливали и сами сектанты, размышляя над своим историческим
прошлым. Молоканин И. Я. Кишко из с. Ивановки Саратовской губернии
в сочинении "Жизнь коммуны, т. е. общежитие народов", датированном
3 апреля 1921 г., писал: "Предки наши в 50-х годах (XIX в. — А. К.)
пытались жить наподобие, как и во времена апостольства... Все
коммуны и всякие общежития составляются, чтобы улучшить свое
экономическое положение, чтобы обеспечить себя насущным куском
хлеба и утереть бы слезу неимущего, т. е., чтобы было из чего уделить
нуждающимся. Но всякий капитал требует усиленного труда, а труд —
принуждения; тут являются верхние и нижние. Верхние указывают:
сделай то и то. Нижние, исполняя приказание, чувствуют себя
угнетенными. И явились угнетатели и угнетенные, значит классовое
деление. Тут теряется равенство, теряется свобода, теряется и
братство. А по сему и не устояли в общине". *)

Реалистичной или же утопичной была эта концепция, но она в какой-

то мере являлась альтернативой как по отношению к секуляризации
молокан, новоизраильтян и т. п., так и по отношению к их
евангелизации, баптизации, адвентизации. Другого выбора не было. Но
для религиозных руководителей оставался наиболее трудный вопрос:
осуществлять ли кооперирование сектантов на путях их замыкания как
единоверческих кооперативов, функционирующих в опять-таки
замкнутой организации всемолоканского или вседухоборческого и т. п.
кооперативов? Или на путях образования всесектантокой
кооперативной организации, управляемой религиозными
руководителями, которая выступает на правах юридического лица и
осуществляет необходимые связи — хозяйственные, торговые и прочие
— с внешним миром? Такая "кооперация" явилась бы, конечно, формой
общественной изоляции, даже более того, формой организованного
противостояния сектантов обществу. Имелся и другой путь —
объединение хозяйственной деятельности сектантов в общем русле
социалистической кооперации. В таком качестве сектантские
хозяйственные объединения действительно могли бы вписаться в
новую общественную систему и рассчитывать на широкую
материальную и моральную поддержку Советского государства. В этом
случае сектантские хозяйственные объединения могли бы внести вклад
в восстановление производительных сил страны благодаря своим
коллективистическим навыкам, опыту культурного ведения зернового и
животноводческого хозяйства и рациональной организации труда.
В конце 1920 — начале 1921 г. П. Бирюков и И. Трегубов обратились в
Наркомзем с докладной запиской "О желательном отношении Советской
власти к сельскохозяйственным коллективам русских сектантов", в
которой указывалось, что "духоборы, новоизраильтяне, свободные
христиане, духовные христиане, всемирные братья и другие подобные
течения" относятся к "наиболее готовому к восприятию коммунизма
крестьянскому элементу русского народа" (*). Авторы письма
предлагали "Проект соглашения между правительством и
земледельческими коллективами сектантов", принятием которого
"Советское коммунистическое правительство приобретает себе
миллионы честных трудолюбивых и опытных сотрудников в мирном
строительстве новой жизни..." (**) Основными тезисами проекта
Бирюкова — Трегубова были следующие: 1) сектантские
производственные объединения принимают главные положения уставов
советских земледельческих коммун и трудовых артелей; 2) они несут
государственные повинности и подчиняются хозяйственным и
техническим указаниям центра; 3) они подлежат обследованию
компетентных комиссий из представителей Наркомзема, Наркомюста и
Наркомпроса; 4) они имеют свой идейный (не административный, а
именно идейный) центр с пребыванием в Москве или в каком-нибудь
другом городе; 5) они устраивают с целью обмена опытом, подведения
хозяйственных итогов и согласования производственной деятельности
периодические съезды; 6) к ним применяется действующее
законодательство об освобождении от военной службы по религиозным
убеждениям; 7) постановления Наркомпроса распространяются на них,
за исключением тех случаев, когда они противоречат "основным
нравственно-религиозным принципам каждой сектантской организации и
ее внутреннему распорядку"; 8) они должны освобождаться от
"скотобойного промысла", винокурения и табаководства.

(* ЦГАОР СССР, ф. 353, оп. 4, д. 418, л. 2. *)

(** Там же, л. 4. **)

На основе этих тезисов и ряда других, высказанных в проекте

пожеланий Бирюков и Трегубов считали целесообразным выработать
специальный устав для сектантских сельскохозяйственных коммун и
артелей. Авторы проекта принимали во внимание, что "среди сектантов
есть и такие небольшие группы преимущественно анархического
направления, которые отрицательно относятся к изложенной здесь и
разделяемой огромной массой сектантства идее сотрудничества с
Советской властью в делах мирного характера..." (*)

(* Там же, л. 4 об. *)

Этот проект встретил неодобрение, критику я сопротивление со

стороны антисоветски настроенных кругов сектантства и особенно со
стороны Объединенного совета. Его руководитель Чертков написал на
копии докладной записки Бирюкова — Трегубова: "Не согласен с общим
планом записки. Принципиально: организация коммун насильственной
госуд[арственной] властью не имеет ничего общего с христианством и
больше вредно, чем прямое отрицание". Чертков попытался
перехватить инициативу в свои руки, тем более что Объединенный
совет, отстраненный от военной экспертизы, лишенный прав
юридического лица, терял свое влияние на сектантов. Чертков решил
поправить положение и выступить как представитель хозяйственных
интересов сектантских кооперативных организаций, а заодно и
интересов сектантов как верующих. Объединенный совет, имевший в
своем составе отдел по работе с кооперативными объединениями
сектантов, стал готовить Всероссийский съезд этих объединений.
Уже в "Обращении по поводу съезда сектантских земледельческих и
других производительных коммун, общин и артелей", которое
Объединенный совет разослал по сектантским общинам, намечалась
тенденция противопоставить сектантские кооперативы советским
кооперативным организациям. В этом обращении говорилось, что
"земледельческие сектантские объединения" являются "наиболее
успешными как в хозяйственном отношении, так и по сплоченности
духа". Из 0бращения явствует, что его авторы искали возможности
консолидировать сектантские течения, подчинить их единым идейным и
организационным началам. В обращении указывалось, что "основная
цель съезда — образовать связь между всеми сектантскими
земледельческими объединениями, установить взаимную помощь их
друг другу, выяснить материальное и духовное их положение".
Съезд состоялся в Москве и продолжался с 19 по 26 марта 1921 г. В
его работе участвовало 173 делегата от сектантов 34 губерний —
представителей различных религиозных течений (баптистов,
евангельских христиан, адвентистов, молокан, субботников,
малеванцев, новоизраильтян и др.), однако состав его был подобран
тенденциозно. От участия в съезде были отстранены социальные низы
сектантства, которые готовы были трудиться в интересах советского
кооперативного хозяйства (*).

(* Более конкретные данные о составе съезда см.: В. Д. Бонч-Бруевич.

Кривое зеркало сектантства (По поводу 1 Всероссийского съезда
сектантских сельскохозяйственных и производительных объединений).
М., 1922. *)

Образованный на съезде совет включал в себя в качестве

председателя В. Г. Черткова, а в качестве членов — адвентиста М. С.
Выговского, баптистов П. В. Павлова и М. Д. Тимошенко, известного
деятеля трезвеннического движения Ивана Колоскова, а также
толстовцев Сергиенко, Родионова и Загорского.
В составленных ведущими членами названного Совета "Кратких
сведениях о I Всероссийском съезде сектантских сельскохозяйственных
и производительных объединений" сказано: "Главный интерес съезда в
связи с сообщением т. Биценко (А. Н. Биценко — представительница
Наркомзема. — А. К.) сосредоточился на вопросах: 1) О желательности
применения к сектантским коллективам единого общегосударственного
хозяйственного плана. К применению такого общего плана съезд
отнесся отрицательно. 2. О нераспространении на сектантские
коллективы продналога и сохранении за ними системы разверстки. По
этому вопросу съездом была принята резолюция о желательности
отмены системы продовольственной разверстки также и для
сектантских сельскохозяйственных коллективов. 3. О целесообразности
вхождения сектантских коллективов в правительственный союз
"Работников земли и леса". При обсуждении этого вопроса делегатами
были высказаны соображения о принципиальных затруднениях
слияния сектантских коллективов с союзом "Работников земли и
леса", а также выражены решительные протесты против возможности
принудительного слияния этих организаций" (Разрядка наша. — А. К.).
Окончательную резолюцию то этому вопросу было поручено
выработать совету съезда.
Съезд со всей очевидностью продемонстрировал такое понимание
задач сектантских кооперативных объединений, при котором они
явились бы государством в государстве. Некоторые из его участников
делились опытом производственно-кооперативной жизни, выдвигали те
или иные хозяйственные вопросы, что неизменно вызывало интерес
делегатов. Однако по воле руководителей съезда в программе его
работ оказались вопросы острого политического звучания,
направленные на противопоставление съезда интересам советского
общества. В "Кратких сведениях..." указывается, что после выступления
представительницы Наркомзема съезд "перешел к обсуждению
вопросов, касающихся основных положений идейной жизни сектантских
коллективов. Такими основными положениями оказались вопросы о
свободе совести и вероисповедания, о сохранении свободы совести в
деле воспитания детей и об отношении к военной службе и
принудительной трудовой повинности".
Руководители съезда организовали демонстративное выступление
группы делегатов, предложивших "выразить свое сочувствие
Объединенному совету религиозных общин и групп ввиду тех
преследований, которым он в настоящее время подвергается со
стороны некоторых представителей Советской власти". День ото дня на
съезде сгущалась атмосфера недоброжелательства "к политике
Советской власти в религиозном вопросе". Так, 26 марта один за другим
выступили заранее инспирированные делегаты, которые внесли на
обсуждение съезда вопросы "о преследованиях религиозных людей за
исповедание ими на деле своей веры", "о преследованиях за отказ от
воинской повинности по религиозным убеждениям", "об
ограничительных искажениях действия декрета от 4 января 1919 г." В
своих резолюциях съезд, в частности, заявлял, что он устанавливает
"факт преследования за религиозные убеждения и веления совести в
Советской республике". Съезд потребовал полного освобождения от
несения службы в Красной Армии всех лиц, отказавшихся от нее "по
религиозным убеждениям или велениям совести, независимо от того,
состоят они уже на военной службе или нет". Более того, съезд
постановил "обратиться к Советской власти через совет съезда с
ходатайством о возвращении членов сектантских объединений,
мобилизованных на военную службу, и по трудовой повинности —
обратно в свои организации". В своих резолюциях съезд, указав на
имевшие место аресты баптистских и евангельских проповедников,
руководителей "Студенческого христианского союза" и некоторых
деятелей "Армии спасения", заявил, что эти факты якобы "являются
прямым нарушением свободы совести и вероисповедания и являются
явным гонением на сектантскую часть русского трудового народа".
Между тем деятели "Студенческого христианского союза", "Армии
спасения", а также проповедники тех или иных сектантских течений
подвергались репрессиям не за религиозные убеждения, а за
политическую деятельность, враждебную интересам Советского
государства. В сложной политической обстановке тех лет, когда в
стране только закончились военные действия, когда в тех или иных
местах орудовали банды, когда поднимали мятежи кулацкие элементы,
религиозные деятели, на защиту которых был поднят съезд, выступали
заодно с врагами советского общества (*).

(* Ф. М. Путинцев. Политическая роль и тактика сект. М., 1935. *)

Съезд сделал попытку дать такое истолкование свободы совести и

принципа отделения школы от церкви, при котором подрастающее
поколение сектантов могло бы воспитываться в чисто религиозном духе.
Вряд ли иной смысл имеет принятая съездом резолюция: "Исходя из
принципа свободы совести и вероисповедания, в связи с постановкой
школьного дела у сектантов (Разрядка наша. — А. К.), съезд
устанавливает необходимость полной свободы совести и в деле
воспитания сектантами своих детей, а поэтому считает недопустимым
вмешательство государственной власти и введение политики в дело
воспитания и обучения сектантских детей". Мы убеждаемся, что
организаторы съезда направили внимание его участников на вопросы,
вокруг которых им представлялось удобным организовать оппозицию
советской действительности. Что касается прямой задачи, ради которой
был созван съезд, то его резолюции показывают, что представители
сектантской кооперации, собравшиеся на съезд, стремились направить
свое кооперативное хозяйство в сторону, диаметрально
противоположную путям советской кооперации. В соответствующей
резолюции съезда говорилось: "...приветствуя вообще принцип
объединения сельскохозяйственных объединений в один союз, Совет
съезда в то же время отмечает, что все сектантские коллективы в
основу своего строительства прежде всего кладут духовное
объединение в религиозных верованиях". Далее в резолюции, принятой
съездом, следовали враждебные нападки на социалистические формы
кооперации. Таково было решение съезда сектантских
сельскохозяйственных и производительных объединений по основному
пункту его повестки.
Состав делегатов съезда 19 — 26 марта 1921 г. был подобран
тенденциозно, но его организаторам не удалось избежать критических
выступлений. Делегат Нечаев напомнил, что съезд не полномочен
выступать от лица всего сектантства. Его поддержали в этом делегаты
съезда Сергиенко, Короп и др.
Делегат Колодин заявил: "Нужно помогать Советской власти". Когда
организаторы съезда настаивали на формировании сектантских коммун
исключительно из "лиц духовно близких", делегат Михайлов подал
особое мнение: "Я нахожу, что упоминание "лиц духовно близких"
создает прецедент к тому, чтобы не принимать лиц, не подходящих по
своему религиозному воззрению для данного коллектива, и тем сделать
его замкнутой, обособленной сектой, противодействуя братству и
объединению людей". В ответ на выступления Черткова и других
толстовцев против обязательной воинской и трудовой повинностей
делегат Хабаров заметил: "Мы не имеем права вторгаться в
законодательство правительства". Делегат Сугок назвал Объединенный
совет "самочинной организацией". Протоколы съезда, представленные в
фонде Черткова, по которым мы цитируем выступления отдельных
делегатов, писались "на скорую руку", очень отрывисто и бегло, что
ограничивает возможность восстановить содержание прений. Может
быть, более полноценным источником, позволяющим судить об
атмосфере, характерной для съезда, являются записки, поданные
делегатами в президиум съезда. В фонде Черткова имеется 149 таких
записок. Из них 66 содержат просьбы о предоставлении слова. Таким
образом, более трети состава участников съезда выразили желание
высказаться. Остальные 83 записки имеют следующее содержание: 27
требуют "прекращения говорильни", еще 27 представляют собой заявки
на всевозможные предложения и объявления, 4 записки содержат
высказывания контрреволюционного характера, 25 записок критикуют
руководителей съезда за их стремление политически окрасить съезд.
Сектантские и толстовские реакционеры сталкивались с
сопротивлением их политике в широкой среде сектантов. Это показал,
например, собравшийся 20 июня 1921 г. в Пятигорске II Кавказский
сектантский съезд. На съезде присутствовали делегаты 65 общин и 40
сельхозартелей: молокан, новоизраильтян, христиан-субботников,
староизраильтян, евангелистов, адвентистов и других сектантских
течений. Съезд не притязал на создание обособленной и
централизованной сектантской экономической организации. Свою
позицию он мотивировал тем, что "хозяйственные органы
(государственные, кооперативные. — А. К.) уже существуют".
Кавказский съезд счел лишь необходимым создать при Кавказском
объединенном совете религиозных общин и групп "осведомительный
стол" с функциями учета, обмена информацией, пропаганды
хозяйственного опыта, защиты законных прав сектантских
хозяйственных коллективов (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 353, оп. 5, д. 231, л. 5. *)

Съезд обратился к Советскому правительству и Коммунистической

партии с телеграммой: "Товарищам Ленину и Калинину, Москва. II
Кавказский сектантский съезд трудовых коллективов и религиозных
общин, собравшийся в Пятигорске 20 июня с. г., в Вашем лице
выражает глубокую признательность Советской власти и
Коммунистической партии за благожелательное отношение к нам, как к
своим сотрудникам в широком экономическом строительстве новой
жизни, объединяющей всех в одну великую всемирную братскую семью"
(*).

(* Там же, л. 10. *)

Однако, созванный Объединенным советом в Москве съезд

сектантских сельскохозяйственных объединений явился реальным
фактом политической жизни. Получив материалы съезда, В. И. Ленин
распорядился:

"Заместителю народного комиссара

Рабоче-Крестьянской инспекции
тов. Аванесову
19/IV. 1921 г.
Предлагаю Вам немедленно организовать комиссию в составе
представителей Рабоче-Крестьянской инспекции, Наркомтруда и
Наркомзема для изучения прилагаемых при сем постановлений и
резолюций I Всероссийского съезда сектантских сельскохозяйственных
и производительных объединений (коллективов) и представления
доклада в Совет Народных Комиссаров.
Срок 26 апреля.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин)" (*).

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 52, стр. 157. *)

 В примечаниях к этому распоряжению В. И. Ленина, опубликованному
в Полном собрании его сочинений, читаем: "4 мая 1921 года В. А.
Аванесов прислал в Совнарком свой доклад... Аванесов показал, что
решения съезда противоречат политике Советского государства, и
предлагал выработать меры, чтобы оградить население в центре и на
местах от вредного влияния сектантов" (*). 16 мая 1921 г. Малый
Совнарком на своем заседании поручил Наркомюсту совместно с
Наркомземом и ВЧК в недельный срок дать на месте необходимые
указания в связи с антисоветской позицией съезда (**).

(* Там же, стр. 392. *)

(** Там же. **)

По-видимому, организаторам съезда стало известно о готовившемся

постановлении Малого Совнаркома, и это не на шутку их встревожило.
Чертков направил В. И. Ленину материалы съезда и в письме от 30 мая
просил, чтобы его и секретаря правления совета съезда допустили на
разбирательство вопроса о съезде в Малом Совнаркоме. В. И. Ленин
направил присланные Чертковым материалы Управделами Совнаркома
Н. П. Горбунову:

"т. Н. П. Горбунов!
Прошу прочесть прилагаемое.
Вникните. Проверьте.
Надо Вам знать, что Чертков уже раз жаловался на НКюст за
неправильное отношение к сектантам. Жалоба была рассмотрена
специальной комиссией (под председательством М. Н. Покровского. У
него справьтесь дополнительно).
Жалоба Черткова была признана неосновательной.
Считайтесь с этим и вникните в дело. Дайте ему правильное
направление.
Ленин" (*).

(* Там же, стр. 237. *)

Записка В. И. Ленина Горбунову написана 31 мая 1921 г.

Ознакомившись с относящимися к делу материалами, Горбунов ответил
Черткову (приводим ответ Н. П. Горбунова от 2 июня 1921 г.,
сохранившийся в архиве Черткова):

"Москва, Ермолаевский переулок, д. 9, В. Черткову.

По поручению Председателя Совета Народных Комиссаров товарища
Ленина в ответ на Ваши письма, официальные и неофициальные
сообщаю, что в случае, если потребуются от Вас какие-либо детальные
сведения по делу Всероссийского съезда сектантских
сельскохозяйственных объединений, таковые будут у Вас своевременно
испрошены. Управдел СНК Горбунов. Секретарь (подпись)".

Чертков и его сотрудники из Объединенного совета, равно как и

блокировавшиеся с ними лидеры религиозного сектантства, полностью
скомпрометировали себя своими действиями.
Политика Советской власти, направленная на приобщение сектантов-
трудящихся к активному и организованному участию в
социалистическом строительстве, должна была изолировать влияние
реакционных руководителей на рядовых верующих. Именно настроения,
мысли рядовых верующих, их готовность деятельным трудом
участвовать в строительстве новой жизни — вот что более всего
интересовало В. И. Ленина, несмотря на нелояльную политику их
руководителей. Для В. И. Ленина не существовало сомнений, что
представители трудящегося крестьянства, хотя бы они и были
убежденными верующими, могут сочувствовать коммунистам и даже по-
своему пропагандировать основы коммунизма.
28 февраля 1921 г. на приеме у В. И. Ленина был крестьянин Иван
Афанасьевич Чекунов. После беседы с Чекуновым В. И. Ленин записал
на полях регистрационной книги: "Старик со светлой головой, не в
партии из-за религиозных убеждений" (*). О Чекунове В. И. Ленин писал
народному комиссару здравоохранения Н. А. Семашко: "...очень
интересный трудовой крестьянин, по-своему пропагандирующий основы
коммунизма" (**). Вот почему, когда некоторые религиозные деятели в
своих публичных устных и печатных выступлениях пользовались по
отношению к тем или иным группам верующих выражением "сектанты-
коммунисты", к этому отнюдь нельзя было относиться, как к
пустословию. Небезынтересно уточнить характер религиозности
Чекунова. Об этом мы узнаем из письма В. И. Ленина от 1 марта 1921 г.
Н. Осинскому, бывшему в то время заместителем народного комиссара
земледелия: "Повидал вчера Ивана Афанасьевича Чекунова...
Сочувствует коммунистам, но не идет в партию, ибо ходит в церковь,
христианин (отвергаю-де обряды, но верующий") (***). Чекунов —
православный (ходит в церковь), в то же время ему присущ религиозный
рационализм (отвергает обряды). Его православие — безобрядовое, и
он осознает себя "христианином", как осознавали себя "духовными
христианами", например, молокане, распространявшие критику
обрядового православия и на саму церковь.

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 58, стр. 372. *)

(** Там же, стр. 83. **)

(*** Там же, стр. 86. ***)

 Чем объяснить внимание В. И. Ленина к фигуре Чекунова? В. И.
Ленин в названном письме Осинскому пишет о Чекунове следующее:

"Улучшает хозяйство. Объехал Нижегородскую и Симбирскую

губернии. Крестьяне, говорит, потеряли доверие к Соввласти. Можно ли,
спрашиваю, поправить налогом? Думает, что да. В своем уезде
добился, при помощи рабочих, смены худой советской власти хорошею.
Вот за таких людей нам надо изо всех сил уцепиться для
восстановления доверия массы крестьян. Это основная политическая
задача и притом не терпящая отлагательства. Очень прошу: не
увлекайтесь слишком "аппаратской" точкой зрения, не волнуйтесь
чересчур из-за нее. Обратите больше внимания на политическое
отношение к крестьянству.
По-моему, необходимо сейчас же "захватить", т. е. втянуть к нам в
работу Чекунова. Как это сделать? Надо подумать". В частности, В. И.
Ленин предлагал: "Тотчас поручить ему спешно съездить в Симбирскую
губернию... и дать ему задание: привези к нам сюда из Симбирской
губернии (у него там знакомства) беспартийного крестьянина пожилого,
русского, земледельца, сторонника трудовых крестьян и рабочих, не
"шипящего". Найти еще одного. Лучше тройка: Чекунов + симбиряк +
еще один из нехлебной губернии. Эту тройку "стариков" (очень бы
хорошо, если бы все были и беспартийные и христиане) мы тотчас
превратим либо в членов коллегии с совещательным голосом, либо в
ядро "совета беспартийных крестьян", либо в подобную корпорацию.
Это надо сделать быстро, тотчас (он хочет уезжать послезавтра).
Куйте железо, пока горячо. Ответьте мне.
С ком. приветом Ленин" (*).

(* Там же, стр. 85-86. *)

В этом письме В. И. Ленина мы видим ключ и к его пониманию роли

трудовых слоев религиозного сектантства в послеоктябрьский период.
В. И. Ленин подходил к религиозному сектантству с точки зрения
политического отношения к крестьянству, в интересах восстановления
доверия масс и привлечения тех элементов трудового крестьянства,
которые сочувствуют коммунистам. Фигуры реакционных сектантских
руководителей не могли заслонить образа крестьянина-труженика,
сотрудничавшего с Советской властью, будучи и беспартийным, и
верующим. В лице Чекунова с его яркой индивидуальностью В. И. Ленин
видел новый, созданный революцией социальный тип крестьянина.
Отсюда и неослабевавший интерес В. И. Ленина к возможному
участию сектантов в строительстве новой жизни. В сущности В. И.
Ленин в условиях победившей пролетарской революции продолжал
выработанный задолго до Октября курс на "работу среди сектантов в
целях привлечения их к социал-демократии" (*).

(* Из написанной В. И. Лениным резолюции II съезда РСДРП ("КПСС в

резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК", ч. I. M.,
1954, стр. 48). *)

2 августа 1921 г. В. И. Ленин обратился со следующим письмом к В. Д.

Бонч-Бруевичу, который в то время заведовал совхозом
Мосздравотдела:

"Дорогой В. Дм.!
Напишите мне, пожалуйста,
1) правда ли, что Вы взяли духоборов в совхоз и очень довольны
ими?
2) Как стоит дело с перевозкой духоборов (а) из Канады
(б) с Кавказа в Россию (если Вам это известно)
3) будет ли составляться и печататься отчет для СТО того
райэкономсовета, где работает совхоз + кирпичные заводы и проч., о
коих Вы мне рассказывали.
Кто официально ведает этим совхозом?
Кто в райэкономсовещании?
С к. прив. Ленин
Р. S. Все эти вопросы носят частный характер. Поэтому прошу
никому на мое письмо не ссылаться" (*).

(* "Ленинский сборник", XXXVI, стр. 300. *)

В фонде Бонч-Бруевича сохранился автограф (копия) его ответного

письма В. И. Ленину, написанного в тот же день, 2 августа 1921 г. На
нем пометка Бонч-Бруевича: "Подлинник отослан В. И. 3.VIII 1921 г."
Приводим текст ответа Бонч-Бруевича В. И. Ленину: "2/VIII 1921 г.

Дорогой Владимир Ильич!

Совершенно верно, я пригласил в совхоз группу лично мне известных
сектантов, только не духоборов, а членов общины "Начало века"
(начало новой жизни). Это убежденные люди, которые тайно начали
устраивать коммуны еще в 1908 г., и я им еще тогда всемерно помогал в
этом деле. Приехали они в совхоз с величайшей радостью и
удовольствием, имея в виду посвятить себя исключительно
сельскохозяйственному труду в советском государственном хозяйстве,
ибо укрепление советских хозяйств считают самым главным делом
настоящего времени. Говорят, что, работая в совхозе и исполняя все
требования правительства работают на себя самих, ибо чувствуют
прямую и неотъемлемую связь и полное единение с рабоче-
крестьянской властью. У них решительно все общее: от столовой,
детского общежития до общего гардероба и белья. Конечно, общая
касса и пр. Работают изумительно хорошо. Не требуют никаких
понуканий, а только всегда просят точно определить задачу. Работа их
крайне продуктивна. По моему расчету, самый слабый из них по
годам, физической силе и пр. — работает за троих (3 средних)
вольнонаемных, а самый сильный из них — за восемь человек. Они
совершенно признают всю политическую и экономическую программу
нашей партии, почему охотно, по своей инициативе, вступают в
коммунистическую ячейку, которую я организовал в совхозе, и желают
осенью и зимой (сейчас очень устают на работе при плохом пайке, но
никогда ни на то, ни на другое не жалуются) серьезно заняться теорией
марксизма и историей партии, что я и обещал им лично сделать. Хочу
организовать правильные курсы. Чтобы избавиться от лодырей
вольнонаемных (крайне тяжелый элемент), я с осени перевезу еще в
совхоз около 80 человек рабочих из их же среды вместе с семьями.
Характерно, они привозят свое имущество — пчел, кур, гусей,
инвентарь, а осенью привезут быков (волов), еще пчел, кур, гусей,
лошадей, коров и все это отдают в советское хозяйство, совершенно
отказываясь брать вознаграждение, заявляя, что они приехали домой и
привезли все это рабоче-крестьянскому государству, совхозу, т. е. себе,
куда хотят отдать не только свое имущество, но и свои силы. Они имеют
своеобразные философские взгляды и по-своему объясняют
происхождение и роль религии, но не имеют никаких обрядов, таинств,
не верят ни в каких богов, святых и прочую чепуху. Все это совершенно,
как говорят они, "отметают", как "детство человеческой мысли".
Сами они во многом близки к духоборцам, по происхождению своей
исторической мысли, происходя от одного русла, о чем сами не знают.
Оружие признают, чем отличаются от духоборцев, и по их просьбе для
охраны "продуктов государства" (у нас большие огороды, которые
хулиганы готовы всегда пограбить), просили меня организовать
вооруженную охрану". На вопрос В. И. Ленина о перевозке духоборов с
Кавказа Бонч-Бруевич отвечал: "Недавно (недели три тому назад) был у
меня представитель закавказских духоборцев, сообщивший, что они
выбрали землю в Донской области и очень хотят как можно скорей
переехать, чтобы поднять землю под озимь. Им мешает грузинское
правительство, не отпуская с ними их собственное имущество. Я
сообщал об этом в Наркоминдел. Переселяются они на своем
транспорте (лошадьми на фургонах — более тысячи фургонов)". И,
наконец, на вопрос В. И. Ленина о перевозке духоборов из Канады:
"Канадские духоборцы очень хотят переехать в Россию; я только что
получил от них (через Наркоминдел) письмо с просьбой узнать, можно
ли переехать, куда именно и на каких условиях, но, к сожалению, у нас
все это крайне плохо устроено, и все зависит более от случая. В
Наркомземе этим делом заведует Биценко (которую я совсем не знаю),
но знаю, что она решительно ничего не понимает в народных
организациях и путает и мешает невероятно. Я постараюсь выяснить
все, что только возможно, чтобы вполне исчерпывающе ответить
канадским духоборцам. Из Северн. Амер. Соед. Шт. хотят переехать, о
чем писали мне, штундисты, из Калифорнии — молокане, из Аргентины
— Новый Израиль, всех их очень много, и они все очень хорошие
сельские хозяева. И если бы взялись за это дело как следует, вскоре
можно было бы переселить. В России также очень много таких общин,
которые с величайшим энтузиазмом возьмутся за сельское хозяйство и
все запашут, что только им дадут, но их к земле не подпускают в
большинстве случаев и встречают в штыки, причем я наверное знаю,
как ни странно это сказать, помимо прочих причин, здесь интриги ведут
православные попы и миссионеры, сумевшие протиснуть во многие
учреждения своих ставленников, как это обнаружено в Твери, в Самаре
и других местах.
С этим надо, по-моему, жестоко бороться, и всех этих представителей
или соглядателей поповства выгнать вон.
Вот и все, что могу сказать Вам по заданным вопросам.
Ваш Вл. Бонч-Бруевич" (*).

(* ОР ГБЛ, ф. 369, карт. 169, д. 1, лл. 2-7 об. *)

Почему В. И. Ленин предупреждал Бонч-Бруевича, что его письмо

носит частный характер, и просил не ссылаться на него? Вероятно В. И.
Ленин обдумывал в это время возможности превращения разрозненной
и локальной практики советских учреждений по отношению к
сектантству в планомерную государственную политику в общих рамках
нэпа. Он собирал материалы, изучал практический опыт привлечения
сектантов для работы в советских хозяйственных организациях и считал
преждевременным делиться своими планами.
15 августа 1921 г. появился директивный документ четырех народных
комиссариатов (юстиции, внутренних дел, земледелия, Рабоче-
Крестьянской инспекции), адресованный "всем губисполкомам" и
содержавший принципиальную оценку сектантских хозяйственных
объединений. Это был документ, разработанный на основе обсуждения
в Малом Совнаркоме доклада комиссии Аванесова. Циркуляр (как
назывался этот документ) вводил в строгие рамки законности
деятельность религиозных организаций, их духовных руководителей и
светских сотрудников. В относящемся к сектантским хозяйственным
коллективам пункте (пункт седьмой) говорилось: "Опыт показал, что
крестьянские коммунистические образования, создавшиеся и гонимые
при царизме за то, что практически уничтожили в своей хозяйственной
жизни частную собственность, имели общественный труд и
распределение, как духоборы, молокане, новоизраильтяне. Израиль и
др., совершенно безболезненно усваивают общегражданские советские
законы и уставы, органически вливаясь как сельскохозяйственные,
промышленные ячейки в советское строительство, несмотря на то, что
их коммунистические стремления и облеклись в силу исторических
условий в религиозную форму. Задача советских органов по отношению
к этим организациям преимущественно состоит в том, чтобы эти
коммунистические организации как промышленные коллективы
развивали и укрепляли свои уже практически усвоенные навыки и
способы коммунистической организации земледельческого труда с
помощью науки и более высокой техники и, переходя к высшей форме,
служили практически примером осуществимости и всесторонней
выгодности коммунизма для трудящихся" (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 363, оп. 5, д. 231, л. 32 об. *)

Практика советских правительственных учреждений, в первую

очередь Наркомзема (как это подтверждает и обмен письмами между
Лениным и Бонч-Бруевичем), направлялась по линиям: 1) поощрения
сектантов, объединявшихся на местах в трудовые коллективы и 2)
заселения сектантами земельных массивов (пустующих или
запущенных) с целью создания сельскохозяйственных коллективов,
показательных как по организации труда и его производительности, так
и по применению рациональных способов земледелия и
животноводства. Имелось в виду заселение этих массивов сектантами
из внутренних губерний России и Закавказья, а также сектантами из-за
рубежа. Само собой разумеется, что переселение сектантов в новые
для них районы происходило исключительно на добровольных началах
и выгодных условиях. На рубеже 1920 — 1921 гг. это были лишь
начинания, но в перспективе возникал широкий, государственного
масштаба план привлечения десятков, а может быть, и сотен тысяч
тружеников к организованной на коллективных основах работе по
восстановлению производительных сил сельского хозяйства. Здесь
можно было думать не только о непосредственной отдаче
коллективного труда в сельское хозяйство, но и о силе практического
примера, который даст этот труд массам крестьянского населения. В
системе новой экономической политики такой план мог составить
немаловажное звено.
На пленуме ЦК РКП (б), состоявшемся в августе 1921 г. была
сформулирована политика партии по отношению к религиозным группам
к сектам, желавшим участвовать в строительстве новых форм
общественной жизни:
"По отношению к тем религиозным группам и сектам, которые в своих
социально-политических и социально-хозяйственных взглядах являются
прогрессивными и несут в себе зачатки коммунистического взгляда,
быть особенно внимательными и в критике их стремиться толкать их
мысль дальше, доказывая половинчатость, необдуманность их
построений, связывая и объясняя эту половинчатость главным образом
отсталостью нашего хозяйства, недостаточным развитием
коммунистического быта, отсталостью и слабостью нашей техники" (*).

(* "Известия Центрального Комитета Российской Коммунистической

партии (большевиков)", № 33, октябрь 1921 г., стр. 32-33. *)

Таким образом, партийные решения и директивные указания

правительственных органов характеризуются глубокой разработкой
политического курса по отношению к религиозному сектантству.
К августу 1921 г. относится ленинский документ, связанный с
привлечением зарубежных сектантов, выходцев из России, к
хозяйственному строительству. В 1921 г. общество духоборов в Канаде
обратилось к правительству РСФСР:
"Мы, духоборцы, живущие в Канаде, оставили Россию — нашу
Родину, чтобы избавиться от насилия самодержавного царского
правительства, вынуждавшего нас отречься от наших принципов:
равенства, братства и свободы. Мы верим, что Россия встала на путь
освобождения угнетенного народа, и мы желаем присоединиться к нему
и помочь. Мы выбрали делегатов, чтобы они поехали в Россию, для
переговоров с вами и передали вам наши цели и намерения. Просим
вас разрешить им свободный пропуск для выезда в Россию..." (*)

(* "Ленинский сборник". XXXV стр. 274. *)

На этом обращении В. И. Ленин написал следующую резолюцию:

"Спешно
Очень спешно

Смольянинову: я вполне за. Мой взгляд: тотчас разрешить и ответить

архилюбезно. Опросите Политбюро (через Молотова) и СНК и
позвоните мне.
Ленин" (*).

(* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 53, стр. 145. *)

Члены Политбюро и СНК высказались за предложение В. И. Ленина

(*).

(* Там же, стр. 406 (прим.). *)

Положительное решение вопроса, с которым обратились канадские

духоборы, означало не одно лишь удовлетворение их естественного
для русских людей стремления возвратиться на Родину. Ведь для
духоборов, которых царизм и церковь вынудили покинуть Россию, речь
шла о возвращении на Советскую Родину, следовательно, о
деятельном участии в ее жизни.
В чем мог выразиться вклад русских сектантов, стремившихся
вернуться на Родину, в общий труд рабочих и крестьян Советской
России? Для ответа на этот вопрос сошлемся на доклад представителя
Официального агентства СССР в Канаде Д. Павлова, датированный 17
ноября 1924 г.: "...хозяйство духоборов представляет интерес не только
для Канады. Русским земледельцам не менее интересно знать, каких
успехов может добиться русский крестьянин, применив в хозяйстве
машину. Опыт русских крестьян-духоборов — живой пример, который
нам предстоит заимствовать" (*). Павлов посетил общинные хозяйства
канадских духоборов: "Созданы они по наиболее распространенному
типу — коллективами в пять семейств. Каждый коллектив имеет
определенный участок земли..., на котором ведется хозяйство. Один,
общий для всех жилой дом с общей кухней, общий конный и скотный
двор и другие хозяйственные постройки. Каждый коллектив содержит 20
— 25 человек населения, из них 10 — 14 в рабочем возрасте, остальные
старики, подростки и дети. Женщины ведут преимущественно домашнее
хозяйство, а полевые работы исполняются мужчинами. Мужчин-
работников в таком коллективе 5 — 7 человек. Наемный труд
отсутствует" (**). И далее: "Духоборческий коллектив в пять семейств...
засевает ежегодно 14 — 17 тыс. пудов зерна. Следовательно, на одного
члена коллектива ежегодно вырабатывается около 550 — 650 пудов
зерна. У нас ежегодная выработка на одного сельского жителя не
превышает 40 — 50 пудов. Таким образом, духобор-крестьянин в
Канаде при машинном труде (и, добавим, при коллективном труде. — А.
К.) увеличил свою производительность в 10 — 12 раз..." (***)

(* ЦГАОР СССР, ф. 2077, оп. 8, д. 41, л. 6. *)

(** Там же, л. 7. **)

(*** Там же. ***)

Когда В. И. Ленин — при поддержке со стороны Политбюро и

Совнаркома незамедлительно дал положительный ответ на просьбу
группы канадских духоборов о реэмиграции, он, несомненно, имел в
виду и их производственный опыт, и навыки коллективного
хозяйствования.
В начале октября 1921 г. при Главколхозе Народного комиссариата
земледелия была создана "Комиссия по заселению совхозов,
свободных земель и бывших имений сектантами и старообрядцами" —
сокращенно Оргкомсект. В фонде Центрального переселенческого
управления при Народном комиссариате земледелия имеется один из
самых ранних документов, характеризующих цели и задачи этой
комиссии — докладная записка ответственного сотрудника Наркомзема
В. В. Герасимова от 6 октября 1921 г.: "Председательствующая в
комиссии тов. Биценко информировала меня об образовании комиссии,
причем сообщила мне следующее: "в целях проведения новой
экономической программы Наркомзем, между прочим, в качестве
одной из мер проведения в жизнь объявленных новых принципов
экономической политики образовал при Главколхозе
"Организационную комиссию по расселению сектантов". Главным
заданием этой комиссии является предоставление сектантам-
земледельцам земельных угодий для эксплуатации и создания
здоровых хозяйственных объединений на особых договорных условиях
с правительством РСФСР.
В первую очередь для этой цели отводятся все совхозы за
исключением тех, которые являются агробазами и нуждаются в особом
охранении.
Комиссии даны особо широкие директивы и предложено не
ограничиваться одними совхозами, но использовать и все пустующие
земли, могущие быть использованными для земледельческой культуры.
Состав комиссии таков: Чесунов, Биценко, Бонч-Бруевич, Михайлов,
представитель союза сектантов. Кроме перечисленных выше лиц, на
заседания комиссии приглашаются представители различных
управлений и наркоматов в целях информации и согласования всех
мероприятий комиссии с аналогичными работами других
государственных учреждений" (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 2077, оп. 5, д. 11, л. 2-2. об. (Разрядка наша — А.

К.). *)

В начале октября 1921 г. Оргкомсект опубликовал обращение к

сектантам и старообрядцам, живущим в России и за границей. В этом
обращении говорилось: "Создать в совхозах постоянно живущих
работников, стремящихся изо всех сил поднять производительность
совхоза и сократить издержки производства, — вот несомненная задача
наших дней в деле оздоровления совхозов. Помимо совхозов, в России
до сего времени имеется много пустопорожней земли, которую
необходимо как можно скорей заселить земледельцами, дабы
увеличить площадь распаханной земли и количество вырабатываемого
в России хлеба. При настоящих условиях жизни нашей страны
единоличное хозяйство очень затруднительно, особенно при
переселении на новые места. Сектанты и старообрядцы России,
принадлежащие по большей части к крестьянскому населению, имеют
за собой нередко многовековой опыт общинной жизни". Комиссия
предлагала представителям всех течений религиозного сектантства и
старообрядчества выполнить "свой долг перед Родиной", ответить
"примерным трудолюбием, постановкой образцовых хозяйств,
поднятием уровня сельскохозяйственного производства на должную
большую высоту" (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 353, оп. 8, д. 8, лл. 94-95. *)

В фонде Бонч-Бруевича, хранящемся в Рукописном отделе

Государственной библиотеки имени В. И. Ленина, представлены
материалы, относящиеся к созданию комиссии Оргкомсект и к
опубликованию ею обращения к сектантам и старообрядцам. К вопросу
о возникновении и деятельности комиссии Бонч-Бруевич обращался
дважды. Впервые в 1925 г., когда он, П. А. Красиков и ряд других
товарищей участвовали в обсуждении, организованном Московским
комитетом партии, очередных задач идеологической работы в связи с
широко применявшейся тогда сектантами приспособленческой тактикой
и их проповедями в духе христианского социализма. Сохранилась
стенограмма выступления Бонч-Бруевича на совещании в Московском
комитете партии (26 марта 1925 г.). Говоря об обращении Оргкомсекта к
сектантам и старообрядцам, Бонч-Бруевич изложил следующие факты:
"История этого документа такова: в 21 г. В[ладимир] И[льич] был очень
заинтересован развитием коммун и коллективов, которые уже
намечались в России, как среди сектантов, так и среди православных. В
21 году случилось, что многие колхозы пришли в упадок, многие из
наших коллективов, созданных рабочими, распались. Вл[адимир] Ильич
обратил внимание на сектантский творческий элемент, и он позвонил в
Наркомзем и просил обратить внимание на сектантов. В то время
приехали с просьбою переселиться духоборы, молокане и новые
израильтяне. И так как это был факт жизненный, то он (В. И. Ленин. —
А. К.) обратил внимание на это и предложил Наркомзему, чтобы была
составлена комиссия. В эту комиссию я был призван, я в Наркомземе не
работал. И вот создалась комиссия, и было написано воззвание... Я
знаю лично и своими глазами видел, что это воззвание дано было на
прочтение Ленину, который одобрил его и передал на визу Осинскому.
Осинский подписал..., это была просто одна из многих бумаг, которую
В[ладимир] И[льич] одобрил..." (*)

(* ОР ГБЛ, ф. 368, карт, 36, д. 2, л. 7. *)

20 лет спустя Бонч-Бруевич вернулся к воспоминаниям об участии В.

И. Ленина в создании Оргкомсекта. Мы имеем в виду его черновой
автограф под названием "По поводу обращения к сектантам и
старообрядцам, живущим в России и за границей — воспоминания",
датированный 25 июля 1945 г. В воспоминаниях 1945 г. Бонч-Бруевич
рассказывает, что В. И. Ленин обратился к нему с просьбой сделать
доклад по названному вопросу: "Он (В. И. Ленин. — А. К.) предупредил
меня — это было в конце сентября 1921 г., — чтобы я был готов
прибыть к нему в кабинет ровно в 12 часов дня. Я пришел на несколько
минут раньше. Владимир Ильич тотчас же пригласил меня к себе. Сюда
начали сходиться: нарком земледелия Осинский (Оболенский), член
коллегии Главсовколхоза А. Биценко, Н. Михайлов, занимавшийся тогда
в Наркомземе, член коллегии Наркомзема М. Чесунов, Ф. Э.
Дзержинский, П. А. Красиков и еще несколько человек. Владимир Ильич
объяснил цель собрания, пояснив, что, вероятно, всем известно, что
сектанты и старообрядцы в своей среде имеют также общины, которые
давно и хорошо занимаются земледелием на коллективных началах и
что они могут оказать нам существенную помощь, заселяя пустующие
национализированные имения, свободные земли, как это стремятся
сделать теперь духоборцы, молокане и новоизраильтяне, а также
совхозы, которые у нас не идут и которые у нас развалились или
разваливаются. Фактический доклад по этому поводу сделает нам, —
сказал он, — В. Д. Бонч-Бруевич, хорошо знающий этот вопрос. К тому
же, — добавил он, — и Наркомзем, и Нарковнудел, не обладая нужными
данными, все равно обратились к нему. Вот мы и заслушаем его. И он
предоставил мне слово без ограничения времени" (*). После дискуссии
по докладу Бонч-Бруевича, в которой приняли участие представители
Наркомюста и Наркомзема, "Владимир Ильич предложил создать
комиссию из четырех лиц, а на меня он возложил написать проект
обращения к сектантам и старообрядцам, который я должен был
показать ему" (**).

(* Там же, д. 3, л. 7. *)

(** Там же, л. 15. **)

Как рассказывает далее в своих воспоминаниях Бонч-Бруевич, В. И.

Ленин очень внимательно прочитал текст воззвания: "Сделав несколько
поправок, Владимир Ильич на моей рукописи написал на уголке
карандашом "Осинскому"" (*).

(* Там же, л. 17. *)

Обращение "К сектантам и старообрядцам, живущим в России и за

границей", датированное 5 октября 1921 г., было отпечатано в
количестве 50 тыс. экземпляров и распространено среди сектантов и
старообрядцев.
Линия на привлечение сектантов к участию в созидательной работе
по восстановлению сельского хозяйства была подтверждена и
закреплена последующими партийными директивами и
постановлениями. В 1922 г. в директивах ЦК РКП (б) советским и
партийным органам "по вопросу об отношении к сектам и политики в
отношении религиозных групп вообще", в частности, указывалось:
"Внимательно изучить существующие в настоящее время группировки
сектантских и всякого рода религиозных организаций как со стороны их
социального состава, так и со стороны их деятельности.
Особенно внимательно относиться к таким сектантским группировкам,
как духоборцы, новоизраильская секта и др. подобные, среди которых,
особенно в настоящее время, замечается усиленное стремление
создать коллективные формы ведения общественного хозяйства.
Там, где деятельность таких групп не носит враждебного Советской
власти характера, всячески воздержаться от какого [бы] то ни было
стеснения их хозяйственной деятельности в рамках существующих
законоположений" (*).

(* "Справочник партийного работника", вып. 2. М., 1922, стр. 93-94. *)

Оправдал ли Оргкомсект себя как орган, которому было поручено

практическое осуществление политики партии по организованному
привлечению сектантов к советскому хозяйственному строительству?
Каковы вообще были результаты этой политики?
Для исчерпывающего ответа на эти вопросы необходимо тщательное
специальное исследование. Имеющийся в нашем распоряжении
материал все же достаточен для того, чтобы указать, во-первых, на
разноречивость откликов на обращение Оргкомсекта, последовавших из
сектантской среды, на острую классовую борьбу, развернувшуюся в
сектах в связи с деятельностью Оргкомсекта; во-вторых, на скромные
результаты попыток привлечь сектантов к организованному участию в
строительстве социализма (что было обусловлено целым рядом причин
объективного и субъективного порядка).
Ограниченность конкретных результатов не всегда может служить
критерием для оценки политической линии. Следует положительно
оценить и принципы деятельности Оргкомсекта, и самую его
деятельность. Что касается степени отклика сектантов на призывы
партии и правительства к организованному их участию в советском
хозяйственном строительстве, то напомним о высказанной В. И.
Лениным мысли.
Еще в проекте программы нашей партии, выдвигая перед социал-
демократией задачу поддерживать революционные элементы
крестьянства (в том числе и сектантов), В. И. Ленин не исключал и того,
что в России эти элементы не проявят себя так, как западноевропейские
крестьяне при низвержении абсолютизма. При этом он писал, что
"социал-демократия нимало не потеряет... в своем добром имени и в
своем движении ибо не ее вина, что крестьянство не ответило (может
быть не в силах было ответить) на ее революционный призыв. Рабочее
движение идет и пойдет своим путем, несмотря ни на какие измены
крупной или мелкой буржуазии" (*).
 (* В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 229. *)

Рядовые сектанты во множестве случаев не в силах были ответить на

обращенный к ним призыв Оргкомсекта. Здесь в первую очередь
сказывалось влияние реакционных руководителей сект, которые стояли
во главе общин, являвшихся, как отмечалось, одновременно и
культовыми, и экономическими организациями. Религиозная
солидарность сектантских общин всегда стимулировалась
материальными факторами, неузнаваемыми под густыми
идеологическими покровами, в которые они облекались. Но тем самым
она превращалась в "солидарность" между низами и верхами, между
верующими и их руководителями.
Какими же социальными идеалами вдохновлялись религиозные
деятели сопротивлявшиеся участию сектантов в советском
хозяйственном строительстве? Вот что писал молоканский деятель Д.
Зайцев в своем ответе Оргкомсекту на его призыв к сектантам и
старообрядцам:
"В первую очередь нам должен быть возвращен инвентарь и сданы
наши хуторские земли..." И далее: "Полное невмешательство властей в
наши внутренние распорядки, касающиеся труда на землях и
распределения продуктов с нее (коллектив или единолично — дело
наше)" (*). Это была позиция отстаивавшего свои привилегии мелкого
хозяйчика.

(* РФ МИР, ф. 2, оп. 8, д. 59, л. 1. *)

В то же время многие сектантские коллективы из Харьковской,

Рязанской, Воронежской, Тамбовской, Донецкой, Царицынской
губерний, Ростовского, Донского и Терского округов положительно
отозвались на обращение Оргкомсекта, что и было подтверждено ими
на практике.
Обращение Оргкомсекта привлекло внимание и сект, в истории
которых кооперативные организации не пользовались популярностью.
Так, меннониты организовали "Всероссийское меннонитское
сельскохозяйственное объединение", "Союз голландских выходцев на
Украине", "Кеппентальское общество потребителей",
"Сельскохозяйственное товарищество Тракт", "Семенное товарищество
Меннонит", "Малышинское сельскохозяйственное общество" и др. Почти
все эти объединения являлись не производственной, а снабженческой
кооперацией, в которую доступ "не меннонитам" был закрыт, что
фиксировалось в самих уставах некоторых названных кооперативов.
Это была кооперация со сменовеховской установкой, рассчитанная на
укрепление и обогащение кулацких элементов секты.
К созданию подобных объединений стремилась и секта евангельских
христиан. Уже 2 января 1922 г. Совет Всероссийского союза
евангельских христиан постановил "организовать при всех краевых,
областных, окружных и районных отделах ВСЕХ (Всероссийский союз
евангельских христиан) кооперативы, главная цель которых будет
состоять в снабжении своих членов продуктами питания и предметами
первой необходимости по основным ценам, а также добыча
необходимых средств для расширения деятельности союза" (Разрядка
наша. — А. К.). Предусматривалась такая система снабженческой
кооперации, которая давала бы средства на обеспечение деятельности
евангелистов как религиозной секты. Это должна была быть закрытая
система, в которой "каждый кооператив организуется как
самостоятельная единица, согласно общим правилам и вновь изданным
декретам относительно кооперации", а все кооперативы должны
находиться в самой тесной связи и вести товарообмен между собою и
Главным правлением в Петрограде" (*). Кооперативные планы
евангелистов предусматривали и "сношения с заграничными фирмами".
Председатель совета секты Проханов носился с проектом основания
крупного поселения евангелистов (он вошел с соответствующим
представлением в Наркомзем), которому уже приготовил громкое
название "Город солнца".

(* Циркулярное письмо всем краевым, областным, окружным и

районным отделам ВСЕХ. — "Утренняя звезда". Пг., 1922, № 1-2, стр. 4.
*)

Обращение Оргкомсекта произвело большое впечатление в общинах

русских сектантов за рубежом. На массовом объединенном собрании
русских сектантов, состоявшемся 20 ноября 1921 г. в Сан-Франциско
(молокане постоянные, духовные молокане-прыгуны, баптисты), были
избраны делегаты для поездки в Советскую Россию. Делегатам был
вручен письменный наказ для передачи его Советскому правительству:
"Посылая своих делегатов в Россию, мы в напутствии наказываем им:
передайте нашим братьям по крови и по классу — рабочим и
крестьянам Сов. России, что мы, сектанты Сев. Калифорнии, готовимся
при первой возможности прийти к вам на помощь в вашей славной
работе созидания нового братства, коммунистического строя, и наш
богатый опыт работы, вынесенный за время пребывания в Америке, мы
отдадим на работу сов. строительства". И дальше: "Поручаем просить
Совправительство России, которое мы считаем своим рабоче-
крестьянским правительством, дать нам возможность возвратиться
обратно на родину организованными трудовыми братскими коммунами,
артелями на указанные нам советские хозяйства, которые мы думаем
обрабатывать усвоенными в Америке способами при помощи машин,
захваченных с собою" (*).

(* РФ МИР, ф. 2, оп. 8, д. 293, л. 1. *)

 Христианская община Всемирного братства в Канаде, насчитывавшая
около 1 тыс. трудоспособных людей, обращалась в Оргкомсект
(Заявление от 14 ноября 1922 г.) с согласием на переселение в Россию
для ведения зернового и садового хозяйств. Переселенцы соглашались
взять на себя транспортные расходы. Они собирались привести с собой
сельскохозяйственный инвентарь и скот и взяли обязательство
построить в течение трех лет завод на месте своего поселения по
производству сельскохозяйственных орудий и машин стоимостью в 1
млн. золотых рублей. Однако среди условий, поставленных этой
общиной, были и такие, с которыми Советская власть не могла
согласиться (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 2077, оп. 8, д. 6, л. 66. *)

Каковы же конкретные итоги политики организованного привлечения

сектантов к участию в хозяйственном строительстве?
К середине 20-х годов сектантские кооперативы и разного рода
производственные объединения имелись в подавляющем большинстве
губерний страны. Ни их общее число, ни количество объединяемых ими
крестьян нам неизвестны. Свои производственные кооперативы имели
не только молокане и другие родственные им секты. Десятки
производственных кооперативов были образованы баптистами,
евангелистами и адвентистами. Основной массив кооперированных
сектантов находился на Северном Кавказе в Сальском округе. К исходу
20-х годов здесь было сосредоточено около 10 тыс. молокан, 5 тыс.
духоборов, 2 тыс. новоизраильтян, а также другие сектанты.
Находившиеся здесь молокане и духоборы в основной массе были
переселенцами из Турции и Закавказья, а новоизраильтяне частично
прибыли в Сальский округ из Уругвая (меньшинство), а частично — из
центральных и южных губерний России. Имелись и переселенцы из
Канады как в Сальском округе, так и в Екатеринославской губернии
(община "Независимые канадские духоборы"), однако, сектантская
реэмиграция из Канады была малочисленна.
Пути развития кооперативного строительства среди сектантов
оказались весьма сложными. Во многих случаях сектантские
сельскохозяйственные объединения тяготели к формам буржуазной
кооперации, как это было особенно характерно для меннонитской
сельскохозяйственной кооперации. Сектантские кооперативы строились
на основе религиозной исключительности, т. е. не допускали в свою
среду лиц других религиозных убеждений и тем более неверующих. Они
превращались в организации, где верхушка коммун, нередко
состоявшая из кулаков, эксплуатировала рядовых единоверцев (*).

(* Ф. М. Путинцев. Кабальное братство сектантов. М., 1931. *)

 Но существовали и настоящие трудовые кооперативы сектантов,
создавшие высокопроизводительные хозяйства. Мало-помалу они
сливались с общей системой советской сельхозкооперации. Политика
партии по отношению к религиозному сектантству на всем протяжении
своего развития неизменно оставалась принципиальной, но ее
претворение в жизнь не может быть понято вне всестороннего учета
того реального факта, что она осуществлялась в упорной классовой
борьбе с реакционными элементами сектантства, поддерживаемыми
кулачеством, представителями свергнутых Октябрьской революцией
классов и партий, а также зарубежными реакционными и
контрреволюционными кругами.
В директивах ЦК РКП (б) советским и партийным органам по вопросу
об отношении к сектам и к религиозным группам вообще (1922 г.)
указывалось на необходимость считаться "с наличием среди сектантов
определенных буржуазных и антисоветских организаций" (*).

(* "Справочник партийного работника", вып. 2, стр. 94. *)

В резолюции XII съезда РКП (б) о постановке антирелигиозной

агитации и пропаганды отмечалось, что "наряду с разложением старых
церковных организаций" имеет место "значительный рост некоторых
сект, верхушки которых идейно связаны с известными элементами
европейской и американской буржуазии" (*). XII съезд высказался за
необходимость издания массовой научно-популярной литературы,
которая в качестве одной из ее задач должна была разоблачать
"физиономию и классовую подоплеку различных сект, имеющих влияние
на народные массы" (**).

(* "КПСС в резолюциях...", ч. I, стр. 743. *)

(** Там же, стр. 744. **)

Факты противодействия реакционных кругов сектантства

мероприятиям партии и правительства и даже наличия в сектантской
среде "буржуазных и антисоветских организаций" настораживали и
требовали особенно вдумчивого и трезвого изучения религиозного
сектантства, его роли в жизни советского общества.
В мае 1924 г. на страницах "Правды" развернулась широкая дискуссия
в связи с тем, что в тезисах доклада М. И. Калинина "О работе в
деревне" для XIII съезда РКП (б) имелся пункт (тринадцатый),
посвященный вовлечению сектантов в сельскохозяйственное
строительство.
Участники дискуссии — И. И. Степанов-Скворцов, Е. М. Ярославский и
ряд других партийных работников — оспаривали предложение М. И.
Калинина. В поддержку этого предложения с большой статьей
"Возможное участие сектантов в хозяйственной жизни страны" выступил
Бонч-Бруевич (*). В целом дискуссия была весьма содержательной и
ценной и способствовала рассмотрению разных сторон глубоко
противоречивого явления, каким было сектантство. Степанов-Скворцов
указывал на процесс накопления капиталов, происходивший в
сектантстве, на буржуазные тенденции сектантского хозяйствования, на
засилье деревенской буржуазии в сектах, предупреждая, таким
образом, что поощрение хозяйственной деятельности сектантов может
на деле привести к усилению кулацких элементов. Ярославский не
оспаривал положения о том, что гонимые при царизме сектанты
"выработали в себе ценные качества", что сектанты "зачастую
значительно культурнее, хозяйство у них поставлено выше", указывая
вместе с тем, что сектантам не следует давать привилегии, что
"особенно ошибочным и опасным" явилось бы "противопоставление
сектантов всем остальным верующим деревни" (**).

(* Выступление участников дискуссии см.: "Дискуссионные листки

"Правды"", № 3, 5, 7, 8, май 1924 г. *)

(** Ем. Ярославский. Нужны ли привилегии сектантам. — "Правда", 23

мая 1924 г. Дискуссионный листок № 7. **)

Бонч-Бруевич подчеркивал момент социальной дифференциации и

наличия классовой борьбы в сектантстве, отражавшей сопротивление
низов верхам. Далее он обращал внимание на неравномерность в
уровнях развития сектантских хозяйств, когда на севере и в Центре
страны сектанты состояли преимущественно из бедноты и среднего
крестьянства, а на юге страны в "правых" сектах имелись богатые
элементы. Бонч-Бруевич подробно останавливался на моментах
коллективизма и взаимопомощи в сектантстве. Он писал о конкретных
путях использования труда сектантов как в деревне, так и в городе (*).
Интересные мысли заключались в статье участника дискуссии В.
Дубовского.

(* Бонч-Бруевич. Возможное участие сектантов в хозяйственной жизни

СССР (Краткие заметки). — "Правда", 15 мая 1924 г. Дискуссионный
листок, № 3. *)

Он констатировал, что "в сектантство идет сейчас кулацкий слой

крестьянства: он же сейчас потянулся и к просвещению". Это последнее
обстоятельство объяснялось тем, что кулачество заинтересовано в
укреплении влияния религии в массах путем придания ей
просвещенного вида и приспособления ее к новым условиям.
Модернизацией религии кулачество отвечало на процесс разложения,
охвативший наряду с православием и старые формы сектантства.
Отметим и следующую мысль: "...как и православие и
старообрядчество, старые секты суть производное низших
хозяйственных форм и кулаку теперь надо перелицевать их
применительно к более высоким хозяйственным формам и в
усложнившейся обстановке" (*). Важные в методологическом отношении
вопросы поднимал и другой участник дискуссии, С. Минин: "Для
бедноты сектантство — это переход от церкви к атеизму. А для кулаков
— это новая прочная религия и церковь будущего, переход от
феодальной церкви к буржуазной, к протестантизму. А с этой новой
религией и церковью нам еще придется иметь дело" (**).

(* В. Дубовской. Просвещение. Сектанты. Предрассудки. — Там же. *)

(** С. Минин. Политика в деревне. Коренной вопрос XIII съезда. —

"Правда", 24 мая 1924 г. Дискуссионный листок, № 8. **)

Остановимся на заключительном высказывании Минина: "В таком

общем виде блок партии с религиозным течением поведет прежде всего
к тому, что многие расчетливые (и, быть может, равнодушные к религии)
хозяева потянутся к сектантству не как к полезной государству
хозяйственной группе, а как к новой религии и укрепят ее". Мы
полагаем, что участники дискуссии, критиковавшие тринадцатый пункт
тезисов М. И. Калинина, и исходили в конечном счете из того, что
рассматривали предложение об использовании хозяйственно-
культурных элементов сектантства как "блок партии с религиозным
течением". Но предложение М. И. Калинина соответствовало
ленинскому подходу к этому вопросу и по своему конкретному смыслу и
объективному общественнополитическому значению ни к какому "блоку
партии с религиозным течением" не вело.
В резолюции XIII съезда КПСС "О работе в деревне" говорилось:
"Особо внимательное отношение необходимо к сектантам, из которых
многие подвергались жесточайшим преследованиям со стороны
царизма и в среде которых замечается много активности. Умелым
подходом надо добиться того, чтобы направить в русло советской
работы имеющиеся среди сектантов значительные хозяйственно-
культурные элементы. Ввиду многочисленности сектантов работа эта
имеет большое значение. Задача эта должна разрешаться в
зависимости от местных условий" (*).

(* "КПСС в резолюциях и решениях..." Издание седьмое, часть I. М.,

1953, стр. 858. *)

Во второй половине 20-х годов политика вовлечения сектантов "в

русло советской работы продолжалась. Но она осложнилась
усилившимся противодействием реакционных кругов сектантства. Курс
партии на ограничение кулацких элементов, а затем переход к
социалистической реконструкции деревни и на ее основе ликвидации
кулачества как класса создавал новую обстановку, что отражалось и на
практике работы среди сектантов. Нельзя недооценивать и
отрицательных последствий той вредной тенденции среди
антирелигиозников, которая была осуждена партийным совещанием при
агитпропе ЦК ВКП(б) 27 — 30 апреля 1926 г. как "метод огульного
поголовного зачисления сектантства в контрреволюционные кулацкие
движения..." (*). Рассмотрим особенности состояния и развития
религиозного сектантства во второй половине 20-х годов в связи с
социалистической реконструкцией деревни, составившей важнейшую
веху в истории построения социализма в СССР.

(* "Сектантство и антирелигиозная пропаганда". — "Коммунистическое

просвещение", 1926, № 5, стр. 33. *)

Сектантство и социалистическая реконструкция деревни

В пределах выявленного нами материала нет возможности

рассмотреть весь комплекс вопросов, связанных с религиозным
сектантством в период социалистической реконструкции сельского
хозяйства. Нет и возможности с необходимой полнотой
охарактеризовать деятельность, а также изменения, имевшие место в
обширном круге религиозных течений, составляющих сектантство в тот
переломный период. Мы ограничиваем свою задачу. Предметом
исследования явятся течения религиозного сектантства, исторически
возникшие на русской почве и представлявшие собой в прошлом
религиозную разновидность демократического движения. В сущности
одни эти течения и составляли то общественноисторическое явление,
которое называется сектантством, если пользоваться термином в строго
научном смысле. И по особенностям своего происхождения, и по своим
социальным функциям, и, наконец, по типу организации баптизм,
евангельское христианство, адвентизм и пятидесятничество
представляют собой церковно-протестантские организации, имеющие
каждая свою специфику, а в условиях своего распространения в России
получившие и дополнительные особенности. В то же время эти
организации имеют точки соприкосновения с формами старого русского
сектантства.
Таким образом, исследование истории старых русских сект имеет
самостоятельное и принципиальное научное значение.
Подтвержденная XIII съездом партии политика вовлечения
хозяйственно-культурных элементов сектантства "в русло советской
работы" претворялась в жизнь. Как указывалось, эта политика имела
внутренний и внешний аспекты: обращение Оргкомсекта было
адресовано сектантам России и русским сектантам за рубежом.
В июне 1925 г. Центральный совет духовных христиан-молокан
обратился ко всем последователям своей секты: "...мы вошли с
ходатайством в центральные правительственные органы о разрешении
братству создавать на местах самостоятельные чисто сектантские
кооперативные объединения, чтобы впоследствии создать из них
Центральный кооперативный союз в Москве. Соввласть встретила наши
начинания весьма благожелательно и обещала нам всемерную
поддержку в этом.
Такие объединения уже создаются на местах, и их имеется уже
большое количество" (*).

(* РФ МИР, ф. KVI, оп. 1, д. 10, л. 42. *)

В течение 1925 г. Центральный совет молокан развил бурную

деятельность по мобилизации внимания и усилий верующих на
кооперативное строительство. В центрах расселения молокан — в
Закавказье, в Крыму и в Поволжье — были проведены съезды,
обсудившие формы участия молокан в кооперативном строительстве и
необходимые меры для организации кооперативов. В декабре 1925 г.
председатель Центрального совета молокан Н. Ф. Кудинов в докладной
записке во ВЦИК сообщал о своем личном участии на молоканских
съездах в Тбилиси, Астрахани (Мелитопольский уезд), Марфинке
(Таганрогский уезд), Ромашовке (Балашовский уезд) и об их успехе,
отметив, однако, и возникавшие трудности. Так, на Закавказском
съезде, проходившем в Тбилиси, Кудинову, по его словам, "пришлось
употребить немало усилий, чтобы убедить молокан в необходимости...
воинской повинности и защиты Соввласти и оказывать всяческую
поддержку в строительстве новых форм жизни и взаимоотношений" (*).

(* РФ МИР, ф. KVI, оп. 1, д. 13, л. 60; си. также: Ф. Путинцев.

Политическая роль и тактика сект. М., 1935, стр. 234. *)

На других съездах эти трудности не возникали.

Сочувственное отношение рядовых молокан к деятельному участию в
строительстве нового общества сомнений не вызывает.
О политических настроениях верующих можно судить по письму
членов молоканской коммуны "Новая жизнь" (Балашовский уезд)
Центральному совету секты от марта 1925 г.: "Со своей стороны
коммуна просит, чтобы Советскую власть поддерживать всеми силами,
способностями и средствами. Строго держаться всем ее распоряжениям
и советам. Ибо власть Советов поставлена и утверждена самим богом.
Партию большевиков-коммунистов считать благословленной богом,
члены ее верные служители божии; это верно, аминь!
 Мировая революция быстро приближается и исчисляется не годами, а
месяцами, бог ускоряет свое дело" (*).

(* РФ МИР ф. KVI, оп. I, д. 11, л. 20. *)

Не будем придавать слишком большого значения специфическому

способу выражения мыслей, принятому авторами письма. Это был
политический наказ рядовых верующих своему Центральному совету. С
ним тем более приходилось считаться руководителям молокан, что
рядовые верующие вообще без большого труда расставались с
религиозными воззрениями. В письме из Жердевки, написанном 18
декабря 1924 г., какой-то молоканин сообщал Кудинову: "Наши братья
многие ушли в коммунисты" — это был один из многочисленных
случаев, о чем Кудинову было давно и хорошо известно.
В 1926 г. Ф. Путинцев в печатном выступлении уточнял: "Мы не
против сектантских коммун, не против первичных сектантских
кооперативов-общин, но мы против их обособления в особую сеть во
всесоюзном или даже в губернском масштабе. Кооперативы нужно
строить не по вероисповедным, а по производственно-полезным
принципам... Существование сектантских колхозов в данных, в
советских условиях мы считаем полезным, но и не ставим себе их в
качестве образца совершенства" (*). Выступление Путинцева
показательно для постановки вопроса о сектантской кооперации в
антирелигиозной пропаганде середины 20-х годов.

(* Там же, д. 10, л. 1. Ф. Путинцев. Классовая сущность сектантских

теорий и практики. — "Антирелигиозник", 1926, № 1, стр. 54. *)

Продолжался и курс на привлечение зарубежных сектантов к

хозяйственному строительству в СССР.
В записке Наркомзема от 29 декабря 1924 г. подтверждалось:
"Успехи, достигнутые русскими духоборами в ведении
механизированного сельского хоз-ва, несомненно огромны... Такая
хозяйственно-организационная сильная группа русских крестьян,
переселившись в Россию с американским инвентарем и машинами, без
сомнения, явится вернейшим проводником с/х культуры в крестьянские
массы" (*).

(* ЦГАОР СССР, ф. 2077, оп. 8, д. 41, л. 15. *)

Официальные советские представители в Канаде входили в контакты

с уполномоченными сектантских общин, намеревавшихся возвратиться
на Родину. Специальные делегаты этих общин приезжали в Советский
Союз для ознакомления с земельными участками, которые могли быть
выделены для переселенцев, обсуждали с компетентными советскими
органами условия переселения.
Трудно составить завершенное представление о действительных
успехах и неуспехах сектантских кооперативных хозяйств, об
отношениях, складывавшихся в кооперативах, степени обобществления
хозяйства, труда, быта и т. д. Обобщающими данными мы располагаем
лишь о самых первых годах деятельности молоканских и духоборческих
кооперативных объединений, расположенных в Сальском округе. В
конце 1923 г. официальные советские комиссии обследовали
положение иммигрантских (из Канады) сектантских коммун, а также
молоканских и духоборческих коммун, переселившихся в Сальский округ
из Карской области и Закавказья. Наименее удовлетворительным
оказалось положение иммигрантских коммун из Канады. Обследователи
отмечали: "Во всех коммунах чувствуется незнание местных условий...
В земельном отношении большинство коммун до сих пор не устроено,
что не дает возможности рационально построить план хозяйства... Из
всех коммун в одной только коммуне "Мигаево" питание и
распределение предметов первой необходимости достаточно
обобществлено. В остальных же на этой почве зачастую происходят
более или менее резкие конфликты между членами... Крестьяне
относятся к иммигрантской коммуне доброжелательно лишь в том
случае, если коммуна оказывает им какую-либо показательную или
реальную помощь" (*). В результате обследования было установлено,
что коммуны "Красное знамя", "Америка" и "Независимые канадские
духоборы" нежизнеспособны и подлежат либо ликвидации, либо
коренному преобразованию (**).

(* Там же, оп. 9, д. 20, л. 44-44 об. *)

(** Там же, л. 44 об. **)

Иное положение сложилось в поселениях молокан, прибывших из

Карской области. Ко времени обследования в них находилось 8 тыс.
человек. Они составляли "50 общин с отдельными населенными
пунктами и землепользованием" (*).

(* Там же, оп. 8, д. 46, л. 29-29 об. *)

Во главе общин находился Совет исполнительного комитета

Объединенных молоканских общин (ОМО). "В целях правильного
развития дела на началах широкого кооперирования и для получения
возможности кредитования молоканские общины объединились в шесть
кредитных с.-х. товариществ. В настоящее время вновь организованные
товарищества объединились в один союз под наименованием "Серп и
молот" (*). Обследователь заключал: "Молоканскую трудовую
организацию следует признать устойчивой, при сравнительно
незначительной поддержке со стороны государства она не только
прочно станет на ноги, но скоро явится показательной для края под
своим кооперативным лозунгом "Серп и молот" (**).

(* Там же, л. 32. *)

(** Там же, л. 31. **)

Но, по-видимому, наибольших успехов достигли духоборы,

переселившиеся в Сальский округ из Закавказья в количестве 3 тыс.
человек (к моменту обследования). Они образовали 20 отдельных
поселков, которые подчинялись административно-хозяйственному
органу, называвшемуся Центральный исполнительный комитет".
Кооперативная организация духоборов представляла собой 16
сельскохозяйственных товариществ, входивших в "Объединение с. х.
кооперативных товариществ общин духоборов" (ОДО). Лозунгом
объединения было: "Труд и мир" (*). Обследователь писал: "При
обследовании поселков духоборов поражаешься той капитальной
работе, которая проделана ими за такой сравнительно короткий срок.
Усадьбы везде нарезаны, окопаны, почти везде возведены саманные
дома от фундамента до карниза... Везде по шнуру вырыты колодцы...
Постройки по одному, строго продуманному плану. Жилой дом, рядом
навес для с. х. машин и орудий, затем амбар, далее конюшня и,
наконец, помещение для скота крупного и мелкого" (**).

(* ЦГАОР СССР, ф. 2077, оп. 9, д. 20, л. 33 об. *)

(** Там же, л. 32 об. **)

Система хозяйства была четырехпольная с уклоном в сторону

животноводства. Половина земли предназначалась для скота. "Способ
обработки земли коммунальный, для наибольшей продуктивности и
удобства все члены каждого поселка разбиты на пять групп; каждая
группа сообща производит все полевые работы — от пахоты до
обмолота хлеба, который потом распределяется между отдельными
семьями, входящими в состав группы" (*).

(* Там же, л. 33. *)

Изучая рукописные фонды, мы в них встречаем немало сведений,

положительно характеризующих и другие кооперативы сектантов, их
хозяйственную эффективность, трудовую организацию, выполнение ими
государственных обязательств.
 Но чтобы понять пути развития сектантских кооперативных
объединений и оценить их действительное значение для
социалистического преобразования советской деревни, следует принять
во внимание: 1) соотношение классовых сил и классовую специфику
интересов, сталкивавшихся в ходе кооперативного строительства в
сектантской среде; 2) характер представлений о социализме тех
руководящих и рядовых элементов сектантства, которые откликнулись
на обращенный к ним призыв принять участие в социалистическом
строительстве; 3) связь между кооперативным движением в сектантской
среде и специфическими интересами сект как религиозных организаций.
Среди руководящих элементов религиозного сектантства и его рядовых
участников были открытые противники кооперативного движения. Среди
сторонников кооперативного движения имелись влиятельные элементы,
рассматривавшие новую экономическую политику как возможность
организации хозяйствования на буржуазных началах. Эти элементы
вынашивали разнообразные планы такого хозяйствования. На
рассмотрение молоканского съезда в Самаре, обсуждавшего вопрос о
создании центрального кооператива (1926 г.), был внесен проект (автор
Н. Ф. Захаров, проживавший на станции Акбулак Ташкентской железной
дороги) торгового соглашения с Фордом о поставках машинного
оборудования для молоканской кооперации.
По этому проекту предусматривалась поставка Фордом в кредит
центральному кооперативу молокан 100 молотилок (по 4 — 6 паровых
сил), 50 нефтяных двигателей (10 — 16-сильных), 200 двухлемешных
тракторов (20 — 25-сильных), 200 жаток-самоскидок, 100 жаток-
лобогреек, 500 сепараторов, 20 грузовых автомашин.
О способах обеспечения кредита в проекте письма Форду сказано
следующее: "В практике торгующих фирм... не было случая неплатежа
по векселю, выданному хозяином-молоканином; не может быть такого и
в будущем, ибо приобретаемая трезвым трудолюбивым хозяином вещь
всегда приносит прибыль, вполне обеспечивающую
платежеспособность" (*).

(* РФ МИР, ф. KVI, оп. 1, д. 12, л. 24. *)

Но испрашиваемые в кредит средства производства предназначались

для коллективного хозяйства, причем же здесь "трезвые трудолюбивые
хозяева", лично платежеспособные?
Для автора цитируемого проекта центральный кооператив выступал
как форма коллективной буржуазной собственности. "Мы полагаем, —
говорится дальше в проекте, — что как предполагаемое объединение,
так равно и уже существующие кооперативы не могут казаться вам
кредитоспособными учреждениями при покупке на большую сумму, а
потому мы находим, что лучшим обеспечением будут не обязательства
этих учреждений, а обязательства лиц, приобретающих машины,
причем эти лица имеют сельскохозяйственные или кустарные
предприятия, как то: мельницы, просорушки, маслобойни и пр."
"Кредитоспособность всех этих лиц, — предлагал автор, — может быть
исследована при нашем содействии" (*).

(* Там же. *)

Испрашиваемые в проекте средства производства мыслились в

качестве собственности кредитоспособных хозяев, применяющих
кооперативную форму извлечения прибавочной стоимости.
Н. Ф. Захаров, проектировавший торговое соглашение с Фордом,
олицетворял собой влиятельный социальный тип, участвовавший в
кооперативном движении сектантов. Это был социальный тип,
бдительно стоявший на страже своих интересов и деятельно
осуществлявший их в сектантском кооперативном движении. Он
противостоял тем энтузиастам кооперативных форм хозяйства из среды
сектантов, которые требовали от своего центрального руководства
"Советскую власть поддерживать всеми силами, способностями и
средствами".
Что думали о кооперации и с какими целями связывали
кооперативное движение те религиозные идеологи и деятели, которые,
подобно Кудинову, охотно откликнулись на провозглашенную партией и
Советской властью политику по отношению к сектантству? Это был не
один Кудинов, но и Трегубов, по-видимому, и Бирюков, и близкие им
сектантские деятели меньшего калибра.
Мы обратимся к документу, который представляется нам
заслуживающим доверия, — к частному письму Кудинова Ф. А. Желтову,
написанному в начале 1926 г. Кудинов объяснял своему адресату,
почему он включил в повестку дня третьего молоканского съезда вопрос
о кооперации: "Для того только я и поставил на повестку дня этот
вопрос, чтобы... окончательно выяснить: пригодно ли наше братство как
материал для строительства новой экономической жизни на здоровых
началах кооперации, которая нашими товарищами коммунистами
считается последним этапом на пути к социализму. Не знаю, как Вы, но
я вполне согласен с т. т. коммунистами, что действительно на пути к
социализму другого этапа, кроме кооперации, нет" (*).

(* Там же, д. 16, л. 63. *)

В общественной позиции, которую Кудинов занял в публичных

выступлениях, деятельности, обращениях в правительственные
учреждения, он был последователен. "Мы... я говорю о порядочных
молоканах, — писал он Желтову, — дали бы хороший актив
Коммунистической партии, если бы на пути к вступлению в партию не
стоял религиозный вопрос, который мешает нам слиться с партией, но
нисколько не мешает нам сотрудничать с Компартией в укреплении
экономической мощи страны и, самое главное, в развитии
кооперативного строительства на здоровых началах, вовлекая в это
строительство лучшую часть нашего братства" (*). Кудинов неизменно
пишет о кооперации на "здоровых началах". Что это значило в его
понимании? Под "здоровыми началами" кооперации Кудинов понимал
"сознательно строить кооперацию как последний этап к социализму".
Это он противопоставлял участию в кооперации, основанному "на
личных выгодах" — "успеха от такой кооперации, как от жульнической
операции, ждать нельзя" (**).

(* Там же. *)

(** РФ МИР, ф. KVI, оп. 1, д. l6, л. 63. **)

Нельзя не заметить, что для единоверцев Кудинова типа Захарова

кооперация и была "жульнической операцией" во имя "личных выгод".
Но Кудинов придавал понятию "сознательность" самое широкое
значение "здоровой" основы кооперации: "Мы, духовные христиане,
понимаем, что такое социализм, и рассматриваем его не с точки зрения
земных плотских интересов, как его рассматривают материалисты-
социалисты... Но мы рассматриваем социализм с точки зрения духовно-
религиозной. Наша религия учит нас, чтобы мы достигали уравнения
материальных благ не путем насилия, а путем добровольного
духовного побуждения к добру, поэтому мы, молокане, социализма не
боимся, он у нас проводился, и мы готовы его осуществлять в самой
идеальной чистоте, и если мы придем на последний этап и будем
строить здоровую кооперацию, то мы в этом этапе долго не
задержимся..." (*)

(* Там же (Разрядка наша. — А. К.). *)

Социализм, в понимании Кудинова, есть итог духовного возрастания

личности, к которому ведет кооперация. И когда одна за другой все
единицы, составляющие народную массу, пройдут этот путь, тогда
можно будет "провозгласить в один прекрасный день: отныне нет
кооперации, а есть социализм" (*). Кооперация понималась Кудиновым в
первую очередь как духовная кооперация, точнее — как кооперация
людей на духовно-нравственной почве молоканства, еще точнее — как
"молоканизация" пребывающих вне молоканства людей. Такое
понимание кооперации, как и понимание под социализмом "уравнения
материальных благ", Кудинов разделял с множеством верующих. Это
была утопичная и примитивная мелкобуржуазная версия социализма.
Принятая в качестве ценностной ориентации, она при всей
добронамеренности своих носителей вела к конфликту с
действительностью научного социализма.

(* Там же. *)

Очень характерной чертой внеисторического, метафизического

социализма Кудинова и многих других сектантов был их максимализм.
Если социализм — плод духовной зрелости людей, то для людей
духовно зрелых (принадлежность к сектантству и служила показателем
этого) достигалась тем самым вся полнота социализма. Зачем
останавливаться на простейших формах кооперации, когда духовно
зрелым людям доступна ее высшая форма? Для производственных
объединений сектантов коммуна более характерна, чем товарищества
по обработке земли, трудовые артели и т. д. И также характерны
непрочность, недолговечность сектантских коммун по сравнению с
другими формами кооперации в той же сектантской среде. Курс партии
на коллективизацию противоречил понятиям сектантов, мысливших,
подобно Кудинову: крестьянство оставалось "неомолоканизированным",
"неодухоборенным", "неотолстовленным" и т. п., а поскольку так,
постольку в их глазах коллективизация выступала как насилие. Да и
социализм вызывал у них сомнения в той мере, в какой его
действительность не являлась "уравнением материальных благ". В
связи с этим характерна речь И. С. Лубкова (брата руководителя секты
новоизраильтян), с которой он в 1927 г. выступил на собрании одной из
новоизраильских общин в Сальском округе:
"Мы, сектанты-новоизраильтяне, боремся за социализм. Мы боремся
за равенство, братство. Даже большевики меньше борются за это
равенство. На самом деле, друзья, посмотрите. Были первобытные
люди, они друг друга поедали, сильный побеждал слабого.
Рабовладельческий строй характерен тем, что тогда один человек
эксплуатировал сотни людей. Феодал тоже имел сотни и тысячи людей,
которые на него работали. Капитализм — утонченная форма
эксплуатации человека человеком. А что мы имеем теперь? Тоже
скрытую форму неравенства. Один получает 10 рублей, другой 500
рублей, один живет с большой семьей в бедноте, другой — объедается.
У нас, сектантов-новоизраильтян, это изживается. Я не революционер,
но за республику сражался. Первые дни у нас в армии было равенство.
Все — и командир, и красноармейцы — получали поровну, но потом
пошло иначе. Опять стали получать один больше, другой меньше" (*).

(* С. Голосовский и Б. Круль. На Маныче "священном". М.-Л., 1928,

стр. 32. Что собой представляла речь Лубкова? Критику научного
социализма с позиций уравнительного коммунизма, т. е. "грубого
коммунизма", "абстрактного отрицания всего мира культуры, и
цивилизации" (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956,
стр. 587). *)

Это была идеологическая платформа, которой придерживались в

первую очередь деятели религиозного сектантства (и толстовства),
составлявшие "среднее звено" в иерархии руководителей. В 20 — 30-х
годах уравнительные мотивы еще находили широкий отклик у рядовых
сектантов, они соответствовали реальному уровню развития их
общественного сознания. В данном случае проповедники вольно и
невольно закрепляли этот уровень сознания верующих,
противопоставляли предрассудки рассудку, превращали реакционные
идеи в движущую силу антиобщественных акций. В таких условиях
рядовым последователям религиозных сект было легче вообще порвать
с сектантством, нежели в рамках этих сект реализовать свою
общественную активность.
История показала, что последователи религиозного сектантства,
состоявшие и не состоявшие в сельхозкоммунах, в подавляющем
большинстве, хотя и не без мучительных колебаний, вступили в
колхозы. Однако сектантские сельскохозяйственные объединения как
таковые не перестраивались в социалистические кооперативы
тружеников сельского хозяйства. Напротив, они вели упорную борьбу за
исключительность своего положения в качестве сектантских
кооперативных организаций. Преемственности не получилось.
Теоретически возможность ее существовала. Она зависела (при всей
сложности и противоречивости кооперативного движения в среде
сектантов) от хода, масштабов, темпов процесса социалистического
развития советской деревни: а его революционный характер, его
огромный социальный масштаб на рубеже 20 — 30-х годов привели к
тому, что сектантские кооперативные организации оказались смытыми
волной колхозного движения.
Но крах сектантского кооперативного движения оказался крахом
целого цикла религиозных сект, последним актом истории молоканства,
духоборчества, новоизраильтянства, субботничества как религиозно-
общественных движений. В кооперативном строительстве, как они его
осуществляли, эти секты (за исключением малеванцев, которые с
самого начала заняли позицию воинствующего отрицания всех форм
коллективного хозяйства) не обрели для себя нового социального
содержания. Они и не могли его обрести, так как пытались подчинить
интересы кооперативного строительства интересам религиозным. Более
того, в классовой борьбе, столь напряженной и острой на переломе 20
— 30-х годов, эти секты оказались на "переднем крае" противников
коллективизации. По особенностям своей структуры, по компактности
расселения, по исторически сложившемуся совмещению религиозных и
социально-экономических функций, по характеру религиозной
идеологии, в которой понятие о "небесном идеале" играло минимальную
роль, эти секты оказались в противоборстве с социалистической
реконструкцией деревни. В отличие от тех последователей баптизма,
евангельского христианства, адвентизма, которые в свою очередь
оказали противодействие коллективизации, названные выше секты в
разных районах выступали организованно как религиозные общества,
как коллективы. Их неминуемое поражение в классовой борьбе не могло
поэтому не означать их краха как религиозных организаций, тем более
что процесс разложения этих сект обнаружился еще в дореволюционное
время и в послеоктябрьский период усилился.
Перелом в положении сектантских кооперативов произошел уже в
1926 г. К этому времени в масштабе грандиозных социально-
экономических преобразований, к которым приступила страна,
проблема использования культурно-хозяйственных элементов
сектантства теряла самостоятельное значение. Вместе с тем во многих
случаях сектантская кооперация стала ареной действия буржуазных
элементов, а формой изоляции сектантов в большей или меньшей мере
она была и прежде. В практике местных советских организаций все
чаще встречались случаи ликвидации сектантских
сельскохозяйственных и промыслово-ремесленных объединений.
Иногда такая практика была необоснованной. Как пишет Путинцев:
"Сектантские кооперативы перестали существовать в 1926 — 1927 гг."
(*) Это не совсем точно. В конце 20-х годов резко сократилась сеть
сектантских кооперативов. Прекратили же свое существование
сектантские кооперативы в ходе коллективизации и ликвидации на ее
основе кулачества как класса.

(* Ф. Путинцев. Политическая роль и тактика сект., стр. 248. *)

Обратимся теперь к событиям классовой борьбы, происходившим в

годы коллективизации в местах компактного расселения молокан и
духоборов — в Сальском округе.
В 1929 г. среди молоканского населения стал функционировать так
называемый Переселенческий комитет, присвоивший себе право
выступать от имени всех молокан, проживавших в округе.
Прямым назначением переселенческого комитета, как это явствует из
его названия, была организация эмиграции молокан из СССР. Но в
конкретных условиях классовой борьбы, происходившей в годы
коллективизации в молоканской деревне, Переселенческий комитет
стал штабом организованного противодействия коллективизации.
В заявлении представителей духоборов Сальского округа, поданном в
январе 1931 г., их стремление к эмиграции мотивировалось
противоречием принятого у них общественного устройства со строем
советского общества: "Правы мы или заблуждаемся, но во всяком
случае мы стараемся всю нашу жизнь, в том числе и хозяйственную,
строить на том религиозном духоборческом мировоззрении, которое
слагалось и закалялось в течение почти 200 лет. И насколько мы
понимаем, такие люди, как мы, — хотя бы из-за одного нашего
непризнания военной службы и всякого насилия, — мешают вам в
осуществлении ваших планов, и потому вам было бы полезнее удалить
их от себя и разрешить им уехать в Америку". В заявлении от 18 марта
1931 г. духоборы писали о своем принципиальном отказе от
коллективизации: "Так как мы, по примеру канадских духоборцев-
общинников, живем общиной-коммуной, и все имущество у нас общее,
то, значит, у нас есть колхоз, но в предлагаемый нам колхоз мы не
можем войти потому, что мы люди — религиозные и любим трудиться с
мыслью о боге и молитвой на устах..."
В заявлениях молокан противопоставление религиозно-коммунальных
форм жизни колхозам либо отсутствовало, либо звучало глуше, чем в
духоборческих заявлениях. Но и молокане категорически утверждали,
что их среда не знает имущественных и классовых различий: "Мы все
равные по материальному положению, а также и по мировоззрению...
мы мирные и трудящиеся крестьяне-молокане. Вероучение наше
отрицает всякое насилие и военную службу. Также мы не можем пойти в
предлагаемые нам государственные совхозы и колхозы" (заявление от
22 февраля 1931 г.).
В связи с напряженной обстановкой, сложившейся уже в 1929 г.,
среди молокан и духоборов, а также в ответ на многочисленные
обращения сектантов в центральные правительственные и партийные
органы в апреле 1930 г. в Сальский округ прибыла правительственная
комиссия во главе с А. В. Шотманом для изучения положения на месте.
По окончании своей работы правительственная комиссия сделала
сообщение о ее результатах на заседании президиума Сальского
окружного исполнительного комитета. В фонде Черткова имеется
выписка из постановления президиума Сальского окрисполкома "О
положении крестьян-сектантов в Западно-Коннозаводческом районе".
"Заслушав сообщение правительственной комиссии об обследовании
положения крестьян-сектантов (молокан, духоборов, новоизраильтян) в
Запад[но]-Коннозаводческом районе, президиум окрисполкома отмечает
ряд искривлений директив правительства в отношении бедняцко-
середняцких слоев сектантов и наличие перегибов в связи с
проведением коллективизации... Все это при явно
неудовлетворительном состоянии массовой работы, при неумении
организовать батрачество и бедноту для укрепления союза с
середняком и борьбы против кулака за его полную политическую
изоляцию дало кулацкой верхушке возможность использовать
допущенные ошибки в отношении бедняка и середняка в своих
антисоветских целях, организовать сопротивление проводимым
мероприятиям Советской власти, особенно в связи с коллективизацией
и проведением посевной кампании. Под влиянием кулацкой агитации,
особенно в отдельных местах, отмечается значительное уменьшение
стада молочного скота и свертывание производства маслодельных и
сыроварочных заводов". В постановлении намечалась программа
конкретных мероприятий, направленных к исправлению "грубых
нарушений и искажений как директив партии, так и законов Соввласти..."
Укажем и на такой важный пункт постановления: "Особое внимание
обратить на постановку политической массовой работы, в том числе
антирелигиозной, среди молокан, духоборов и новоизраильтян.
Решительно не допускать перегибов в антирелигиозной работе среди
сектантов как в смысле отнесения всех сектантов к попам, кулакам и
контрреволюционерам, так и полного забвения необходимости и
важности антирелигиозной работы среди сектантов..."
30 апреля 1930 г. доклад правительственной комиссии "О
мероприятиях по улучшению положения духоборов, молокан и
новоизраильтян в Северо-Кавказском крае" заслушал Президиум ВЦИК.
В фонде имеется выписка из постановления Президиума ВЦИК по этому
вопросу (протокол № 48). В постановлении Президиума ВЦИК, в
частности, говорилось: "Предложить Северо-Кавказскому
крайисполкому не лишать избирательных прав пресвитеров и членов
духовных советов духоборов, молокан и новоизраильтян, приняв
немедленно меры к восстановлению означенной категории лиц в
избирательных правах".
Правительственная комиссия, работавшая в Сальском округе,
непосредственно общалась с духоборами и молоканами. Последние
были информированы о результатах работы правительственной
комиссии. Так, в заявлении духоборов от 25 января 1931 г. сказано:
"...по поручению ВЦИК к нам приехала правительственная комиссия во
главе с тов. Шотманом для обследования нашего положения, а позже,
заслушав доклад тов. Шотмана, ВЦИК сделал постановление об
исправлении ошибок, допущенных местной властью..." В этом
заявлении, состоявшем из четырех страниц машинописного текста, нет
ни одной жалобы на нарушение советской законности по отношению к
духоборам, на какое-либо стеснение их прав или оскорбление их
религиозного чувства.
Местные власти руководствовались постановлениями
правительственных органов, рекомендациями правительственной
комиссии и осуществляли намеченные в них мероприятия. Из заявления
духоборов от 7 марта 1931 г. видно, что в январе 1931 г. к ним прибыли
"человек пять, которые назвали себя агитколонной, и заявили нам, что
от правительства для нас есть некоторые милости, а именно: 1) нам
будут отпущены большие средства для постройки красных уголков,
школ и других культурных надобностей... 2) правительство прибавляет
нам земли так, чтобы приходилось по три гектара с лишком на едока,
отрезая эту землю от совхоза "Гигант" с его посевами. Батракам и
беднякам будут даваться эти посевы бесплатно... 3) правительство
будет давать в долг нашим беднякам и колхозам молочных коров для
того, чтобы мы открыли закрытый наш сыроваренный завод". Конечно,
решения правительственных органов, о которых писали духоборы,
распространялись и на молокан, которые в своем заявлении от 17
ноября 1929 г. жаловались на несправедливую передачу их земельных
участков совхозу "Гигант".
Комиссия (Агитколонна), прибывшая в январе 1931 г. к сектантам,
имела целью объявить и разъяснить им постановления президиума
Сальского окрисполкома, как раз предусматривавшего в своих
конкретных мероприятиях: "...предложить ОКРЗУ к 5 мая внести в
натуре исправление новых границ землепользования духоборских
обществ, сделав соответствующую прирезку в тех случаях, где новые
границы совхоза ("Гигант". — А. К.) близко подходят к сектантским
усадьбам или затрудняют пользование их землями (граница совхоза
должна отстоять от сектантских усадьб примерно на 1/4 километра)". В
постановлении президиума окрисполкома давалось указание "ОКРЗУ
принять меры восстановления и развития животноводства и молочного
дела у сектантов, пуску масло-сыроварозавода и внедрению посева
кормовых культур...", а сельскохозяйственной кооперации
рекомендовалось "выделить соответствующую сумму кредита для
увеличения стада молочных артелей".
Был в постановлении президиума Сальского окрисполкома и пункт о
развитии культурного строительства среди сектантов: "...предложить
ОКРОНО и ОКРЗдраву усилить школьное строительство,
просветительную работу и медицинск[ое] обслуживание в сектантских
общинах. В частности, открыть школы в новоизраильской общине и
общине [имени] Орджоникидзе, восстановить медпункт, находившийся
ранее у духоборов, и создать два новых медпункта: один в
новоизраильской общине и один для молокан. Просить край
предусмотреть специальн[ое] ассигнование на эту цель".
Таким образом выполнялись решения правительственных органов,
направленные к исправлению всех случаев нарушений прав и
интересов сектантов, допущенных в 1929 и начале 1930 г.
Но как сектанты, вернее те, кто говорил от их имени, отнеслись к
правительственным мероприятиям, восстанавливавшим нормы
законности и справедливости и улучшавшим условия их экономической
и культурной жизни?
На мероприятия по усилению культурного строительства
представители духоборов заявили уполномоченным следующее: "Если
есть у вас на это средства, то вы и можете строить все это". На прирезку
земли с посевами в пользу всех сектантов при бесплатной прирезке
земли батракам и беднякам они отвечали: "Мы живем общиной-
коммуной, у нас все имущество общее, у нас нет батраков, у нас все
равны и, кроме того, мы привыкли добывать себе пропитание своим
личным трудом, а быть обузой у кого бы то ни было — считаем позором.
А когда "Гигант" снимет свой урожай и земля останется свободной, то
тогда мы, если у нас хватит сил, будем сами ее обрабатывать". И,
наконец, последовало главное: "И вообще эти ваши предложения не
могут быть нами приняты, так как мы намереваемся выехать в Америку,
о чем и ходатайствуем перед высшей властью".
Что касается представителей молокан, то осведомленные о работе
правительственной комиссии в апреле 1929 г. и последовавших по
докладу комиссии решениях, несмотря на первые признаки общего
оздоровления обстановки, они, как и представители духоборов,
настаивали на выезде за границу. В заявлении 20 октября 1930 г. они
угрожали осуществить выезд из СССР явочным порядком, да еще
придать ему характер публичной и широкой демонстрации.
В сектантских селах были заброшены полевые работы. Это было
организованное сопротивление коллективизации, центром которой был
так называемый Переселенческий комитет, вдохновляемый и
поддерживаемый верхами сектантских общин. Уполномоченным по
проведению весеннего сева, прибывшим в молоканские общины 5
февраля 1931 г., на их вопросы: "Сколько вы будете сеять в нынешнем
году?" и "Будете ли вы открывать сыроваренные заводы?" молокане
ответили так: "Сеять мы не предполагаем, потому что нами подано...
заявление 20 октября 1930 г., на которое ожидаем ответа" (о выезде в
Америку. — А. К.).
Таким образом, верхи духоборчества и молоканства открыто
продемонстрировали нежелание найти общий язык с Советской
властью, на почве решений, направленных к ликвидации перегибов и
искривлений при осуществлении коллективизации. Верхи духоборчества
и молоканства выступали отнюдь не из-за перегибов в методах и темпах
проведения коллективизации. Они были принципиальными
противниками кооперативного плана. Отклонениями от ленинских норм
в методах и темпах его осуществления руководители сект поспешили
воспользоваться для того, чтобы подчинить своему реакционному
влиянию рядовых сектантов.
В большей или меньшей степени им это удавалось. Местные власти,
столкнувшиеся как с фактом бойкота со стороны сектантских верхов
мероприятий по исправлению перегибов в области коллективизации, так
и с саботажем сельскохозяйственных работ в сектантских селах,
произвели аресты членов Переселенческого комитета, а также
наиболее влиятельных активистов молоканской и духоборческой сект.
При этом не обошлось без эксцессов по отношению к рядовым
сектантам. Новые жалобы и заявления от духоборов и молокан стали
поступать в центральные инстанции. Однако в этих обращениях все
реже выражались просьбы разрешить сектантам выехать из Советского
Союза.
В драматическом акте классовой борьбы, имевшем место в
духоборческих и молоканских поселениях Северо-Кавказского края,
приняли весьма деятельное участие толстовцы. Они тщательно
собирали информацию о событиях, происходивших в поселениях
духоборов и молокан. Эта информация (что совсем не случайно)
отложилась в фонде Черткова. Роль толстовцев в данном случае
выражалась в поддержке обращений и ходатайств сектантов в
правительство. Уполномоченные духоборов и молокан, приезжавшие по
делам в Москву, прежде всего появлялись у Черткова. И. М. Трегубов
считался как бы официальным московским представителем духоборов и
молокан Северо-Кавказского края. Например, 18 мая 1931 г. с
приезжими молоканами Сысоевым и Коноваловым, а также с известным
молоканским руководителем Н. Ф. Кудиновым Трегубов был на приеме
во ВЦИК у П. Г. Смидовича (см. в фонде Черткова письмо Трегубова
духобору Ф. И. Томилину от 20 мая 1931 г.).
Два письма Черткова — духоборам Сальского округа от 12 июня 1931
г. и молоканам того же округа от 23 февраля 1932 г. — показывают,
какое влияние оказывали толстовцы на отношение духоборов и молокан
к коллективизации. Очевидно, этими письмами не исчерпывалось
общение Черткова с духоборами и молоканами в период
коллективизации. Черткову не только много писали, в 1931 — 1932 гг.,
как и ранее, его дом посещали духоборы и молокане. В каком духе
говорил в эти годы Чертков с представителями сектантов, мы не знаем.
Но что сам Чертков думал о коллективизации, это выясняется по
записи, сделанной им 8 ноября 1930 г. в дневнике. Высказываясь против
любых форм организованного кооперативного строительства, отвергая
сам принцип общественно-государственной практики, направленной на
создание кооперативных форм труда, он писал: "Коллективизация,
коммуна и пр[очее] тогда хороша, когда она начинается внутри. Не
"бытие определяет сознание", а "сознание определяет бытие".
Результат, к которому стремятся, очень хорош, но берутся-то не с того
конца".
За какой же "конец" надо было, по мнению Черткова, браться, чтобы
коллективизация отвечала требованиям философии толстовства? За
"конец" индивидуального сознания на том этапе его развития, когда
личное сознание индивида перерастает в "христианское сознание", в
"христианские формы жизни", под которыми толстовцы разумели
общинные начала, относимые ими к жизни первых христиан и якобы
воспроизведенные толстовцами в их хозяйственных коллективах.
С позиции "сознание определяет бытие" коллективизация
третировалась Чертковым как "несостоятельная". Но в
действительности "несостоятельными" являлись концепции Черткова и
основанные толстовцами религиозные коммуны, для которых были
характерны противоречия, столкновения интересов, склоки, дрязги, что
приводило в результате к развалу. Представленные в фонде материалы
о толстовских коммунах подтверждают сделанную нами характеристику
и позволяют добавить, что среди носителей "христианского сознания",
покидавших коммуны, некоторые самодовольно похлопывали себя по
карману, тогда как другие оставались "без кола и двора".
А как вопреки толстовству общественное бытие определяло
сознание, в частности как социалистическая кооперация деревни
просвещала и по-новому формировала сознание людей даже
тогда, когда оно являлось толстовско-христианским, видно и из
материалов Черткова.
Вот что рассказывала Раиса, колхозный счетовод из деревни
Плотично, что в 30 километрах от города Вышний Волочек, известная
толстовцам как их убежденная единомышленница, в письме В. В.
Черткову от 15 февраля 1933 г.: "Жизнь уже не ждет эволюционного
пробуждения чрез сознание, а революционно насильственно делает
свое дело к пробуждению. Вот [что] интересно для меня. Прежде
почему-то я разделяла или разбивала революционный и эволюционный
пути на два самостоятельных пути, и мне казалось, что эволюционный
путь истинный, верный, а революционный — неверный, но теперь я не
сказала бы этого. В настоящее время мне уяснилось так, что
революционное движение есть частица двигателя в эволюционном
процессе жизни...
Сейчас я работаю в колхозе, но уже в другом и тоже временно. И вы,
и кто-либо другой можете мне задать вопрос: ну как, Раиса,
порабатываешь в колхозе, с желанием ли и искренно? Да, я работаю с
большим интересом и желанием. Для меня так разрешился этот
вопрос, что колхозное движение как раз является очень хорошим
рычагом для пробуждения высшего сознания от собственного,
обособленного к общему, единому, целому (Разрядка наша. — А. К.).
Но мы знаем, что колхозы строятся революционно..., и, кажется, не
следовало бы способствовать и помогать этому направлению, но я
смотрю так, что если уже совершилось, т. е. колесо завертелось и уже
на 15 — 16-м году после революции, а наше эволюционное сознание в
свое время не смогло направить силой своего духовного роста без
борьбы и насилия от единоличных обособленных сельских хозяйств к
колхозному строительству, то какое ж теперь наше отношение к жизни?
Ахать? Охать? Бороться? Или бежать в лес, в тайгу?
Нет! Нет! Я не чувствую себя слабой и не хочу бежать, а, наоборот, у
меня явилось искреннее желание идти работать к крестьянам в
колхозы. У меня есть искреннее желание поставить правильный и ясный
учет в колхозе, чтоб крестьянин-колхозник не оставался темным, чтоб
он видел, что он делает и что делается вокруг него в колхозе..."
Письмо ясно показывает перелом сознания, кризис и крах
христианского индивидуализма под напором новых и передовых
явлений общественной жизни.
Но вернемся к взаимоотношениям, складывавшимся между
толстовцами, с одной стороны, и духоборами и молоканами — с другой,
в годы коллективизации. В письмах духоборам и молоканам Чертков
советовал им не настаивать на выезде из СССР. Однако советы его
были даны только после событий, происшедших в сектантских селах в
феврале 1931 г., о чем уже было сказано.
Чертков получил от духоборов проект их очередного заявления в ЦИК
СССР от 1 июня 1931 г., в котором они говорили о выезде за границу,
что "это желание наше от нас отпасть не может" и что "для этого
нашими братьями за границей делается все нужное для нашего
переселения". Сам факт предварительного прохождения заявления
духоборов в правительство через руки Черткова свидетельствует об
авторитете, которым толстовцы в 1930-х годах продолжали у них
пользоваться. Чертков советовал духоборам не настаивать на выезде
за границу, но в то же время поощрял их упорство в отрицательном
отношении к коллективизации. Он предложил духоборам внести
следующий абзац в их заявление в правительство: "И если нельзя нам
поехать к нашим братьям за границу, то дайте нам возможность жить
коллективно на тех хозяйственных основах, которые согласны с
нашими убеждениями (Разрядка наша. — А. К.). Если нельзя этого
сделать на месте нашего настоящего жительства, то облегчите нам
переезд в какую-нибудь другую часть СССР, где бы мы могли жить, не
нарушая нашей веры".
Но не эти конкретные советы Черткова выявляют его отношение к
позициям, занятым духоборами и молоканами в классовой борьбе в
годы коллективизации. Приспосабливаясь в одном случае к
духоборческому образу мыслей, в другом — к молоканскому, Чертков в
названных выше письмах говорил духоборам: "Дай бог, чтобы вы там и
мы здесь, отложив всякие желания наших личностей, отдали себя под
руководство того Вечного Начала или Силы, которая движет вселенной
и духовным сознанием каждого из нас, когда он всецело отдает себя во
власть этого Духа".
А молоканам так: "Приветствую вас и желаю того, что желаю самому
себе, а именно, чтобы мы, каждый из нас, руководствовался всегда и во
всем тем голосом совести или любви ко всем людям без исключения,
который каждый из нас может услышать внутри себя. Для этого не
нужно организовывать никаких комитетов, а просто каждый сам по себе
делал бы то, что указывает ему этот голос, и не давал бы никаким
другим людям, за кого бы они себя ни выдавали, влиять на себя..., если
мы откажемся от нашей собственной воли ради служения этому
внутреннему голосу, то он нам укажет, что делать, и все будет к
лучшему, хотя мы и не будем знать, что от этого случится".
Оба обращения имели один смысл: стойте на своем, боритесь,
действуйте врассыпную, поскольку групповые формы борьбы не
оправдали себя. Врассыпную, но не вразброд, т. е. пусть каждый
отдельный "боец" руководствуется в своих действиях "внутренним
голосом", если он молоканин, "вечным началом", "движущим духовным
сознанием каждого из нас", если он духобор, и это обеспечит единство
действий "божиих солдат" даже при отсутствии форм внешней
организации.
В материалах фонда Черткова мы не найдем данных о классовом
положении авторов петиций в органы Советской власти с просьбой
разрешить выезд в Америку. Более того, в материалах фонда
встречаются и прямые отрицания того, что инициаторы этих петиций и
вообще организаторы сопротивления коллективизации принадлежали к
кулацким или зажиточным кругам населения. Но вот справка, которую
мы заимствуем из монографии И. Морозова, опубликованной в 1931 г.:
"Теперь обратимся к характеристике руководящего состава секты... В
общине Благодатной пресвитером состоит Бахолдин И. С., и ему
помогает И. В. Саятин. Оба имеют кулацкое хозяйство... Саятин И. В.,
начиная с.1916 и до 1929 г., держал двух-трех постоянных батраков. В
Карской области он был хозяином стада в несколько сот овец, имел 50
голов окота и штук 10 лошадей... В последнее время у него работал
батрак Шамаев" (*). И дальше: "В общине Благодатной пресвитер
Каширский В. К. был владельцем мельницы. Все время держал по
нескольку батраков, не заключал с ними договора..., Фактическим
руководителем общины "Смидович" до самого последнего времени
являлся бывший купец 2-й гильдии Сливков В. А." (**)

(* И. П. Морозов. Молокане. М.-Л., 1931, стр. 87. *)

(** Там же. **)

Молодые советские агрономы М. А. Абросимов, Т. А. Коваль, В. Я.

Тищенко, проходившие весной и летом 1929 г. производственную
практикуй совхозе "Гигант", писали по непосредственным наблюдениям:
"Из соседей "Гиганта", кроме конного завода им. Буденного, следует
отметить молоканские общины, расположенные на западной границе
совхоза. Сюда после революции переселились из Турции русские
крестьяне, принадлежавшие к разным религиозным сектам: молокане,
духоборы и др. Живут они "братскими" общинами, в которых классовое
расслоение и классовая борьба также сильны, как и в остальной
несектантской деревне, но беднота здесь еще не везде одержала
победу благодаря религиозному дурману и косности быта. В большей
части общин делами общества заправляют богатые сектанты. Они же
являются и религиозными вождями. Насколько здесь закоснел быт,
видно хотя бы из того, что комсомольским организациям в сектантской
деревне часто приходится существовать подпольно" (*).

(* М. А. Абросимов, Т. А. Коваль и В. Я. Тищенко. Зерносовхоз

"Гигант". Опыт организации крупного зернового хозяйства. М.-Л., 1930,
стр. 48 (Разрядка наша. — А. К.). *)
 В архиве Черткова нет документов, позволяющих ответить на вопрос,
как представляли себе политику коллективизации те многочисленные
элементы сектантской деревни, которые вопреки авторитету и активной
проповеди своих руководителей пошли все же против них. Такие
элементы существовали в сектантских общинах, и в конечном счете
именно их влияние оказалось решающим в дальнейшем развитии жизни
сектантских селений. "Плодородненский сельсовет, — пишет Морозов,
— объединяет 11 молоканских поселков примерно с 3 тыс. душ
населения. При сельсовете организована партийная ячейка из 11
человек, кроме того, есть еще 3 комсомольца, которые, к сожалению,
почти что никакого участия в общественной работе не принимают.
Партийцы и комсомольцы — все бывшие молокане. Ячейка проводит
всю свою работу среди населения с помощью группы бедноты,
состоящей из 57 бедняков-молокан, но ни своим поведением, ни своими
убеждениями не напоминающих сектантов. Это типичные деревенские
активисты, полуверующие в бога". Морозов продолжает: "За время
своего существования, особенно в конце 1929 и в 1930 г., коммунисты и
беднота провели большую работу. Они сумели, преодолев
сопротивление кулаков и пресвитеров, выполнить хлебозаготовки и
организовать колхоз, в который вошло 78 хозяйств" (*).

(* И. П. Морозов. Указ. соч., стр. 134. *)

Следует отметить, что среди сальских молокан на рубеже 1920 —

1930 гг. имелись не только "полуверующие" но и неверующие
активисты. В среде плодородненских молокан действовала, например,
ячейка Союза воинствующих безбожников, в которую входило 75
человек и которая выписывала несколько десятков экземпляров газеты
и журнала "Безбожник" (*).

(* Там же, стр. 137. *)

Лишь к концу 30-х годов коллективизация одержала окончательную

победу среди сектантского населения Сальского округа. Оставались
немногочисленные группы духоборов и молокан, так и не вступивших в
колхозы, но социальное лицо сектантской деревни стали определять
коллективные хозяйства.
Следует признать, что далеко не всегда учитывалась сложность
работы по осуществлению перехода сектантской деревни на путь
социалистической кооперации. На практике это зачастую приводило к
недоразумениям и тормозило осуществление политики
социалистической кооперации крестьянских хозяйств в местах,
населенных сектантами.
Какова была принципиальная политическая линия партийных и
советских руководителей при проведении коллективизации в
местностях, населенных сектантами? Ответ на этот вопрос мы находим
в письме П. Г. Смидовича от 17 января 1932 г., адресованном
духоборам Северо-Кавказского края, представленном машинописной
копией в архиве Черткова:
"Гр[ажда]нам духоборам Северо-Кавказского края, Сальского района,
Хлебодаренского и Хлеборобенского сельсовета.
Посланный вами уполномоченный гр[ажданин] И. Турцев передал
копию устава общины "именованных духоборцев" с просьбою оказать
содействие в его регистрации.
Я раньше неоднократно говорил вашим уполномоченным и теперь
повторяю следующее.
В условиях развернувшегося по всему буржуазному миру
хозяйственного кризиса и массовой безработицы, при перепроизводстве
сельскохозяйственной продукции и обесценении ее должны отпасть
всякие мысли о перенесении вашего хозяйства за пределы СССР. Надо
закрепить ваше хозяйство на занятых вами местах.
Для этого необходимо влить свои силы в общее дело строительства
социализма, на котором с энтузиазмом объединяются многие миллионы
трудящихся масс города и деревни, на основе законов Советской
власти. Эти законы не противоречат и не могут противоречить вашей
трудовой совести. Искренно вдумайтесь в это, отметая наветы
нетрудовых элементов, врагов Советской власти, и вы увидите, что это
так и есть.
Могут быть ошибки и неправильности со стороны отдельных
представителей Советской власти, но это временное. Ошибки и
неправильности исправляются. Много ошибок и неправильностей в
ваших поступках, и их надо поправлять. Нельзя оказывать
сопротивления, хотя бы и пассивного, действиям Советской власти. Это
ни к чему хорошему не приводит, это приводит всегда к ухудшению
положения.
Не может быть со стороны Советской власти преследования за
религиозные убеждения. Кто так истолковывает отдельные
выступления, тот явно ошибается.
Не может быть преследования какой бы то ни было религии, ибо по
советским законам религия — дело частное каждого гражданина,
Советская власть никогда не спрашивает, "како веруете", и ни в каких
анкетах и актах не отмечает, кто и как верует. Состав хозяйственных
организаций не может определяться религиозными или философскими
убеждениями.
Этим положениям и противоречат первые три пункта предложенного
вами устава. На их основе нельзя строить хозяйственную организацию.
Миропонимание человека меняется. Завтра один из ваших сыновей
изменит свое миропонимание, сделается, быть может, коммунистом по
убеждениям или усвоит какие-либо другие убеждения.
 Что же? На основе статьи второй вы обязаны будете исключить его из
общины. Это никуда не годится. Отсюда ясно, что самое название
хозяйственной организации, которое вы даете своему коллективу, не
может быть утверждено. Я не могу содействовать проведению в жизнь
устава, который возглавляется такими пунктами.
Строится новый мир труда (к этому вы всегда стремились), а вы его
не узнаете. Откиньте раздражение, отделите случайное от существа,
войдите радостно в общую громадную семью борцов за мир и счастье
человека. Борьба эта тяжелая, велики тяготы, но большое дело без
этого не построишь.
Никто не потребует от вас отказа от вашего миропонимания, никто не
хочет насиловать вашу совесть. В общих основах коллективного
строительства нет ничего неприемлемого с точки зрения какой угодно
религии для самой чуткой совести. По своей совести будете строить
общий коллективный труд. Возьмите за основу общепринятый устав.
Другого выхода нет. Эта дверь широко открыта. Иначе не кончатся ваши
специальные трудности. Кто говорит иначе, тот толкает вас на путь,
ведущий к неизбежным и ненужным в Советском государстве горестям и
страданиям.
Заявления от сосланных рассматриваются, некоторых вскоре
увидите. Когда же все войдет в порядок, вы найдете свое место среди
миллионов строителей социализма; все они, толкавшие вас на
неверный путь, будут среди вас. Искренно и горячо желающий вам
всякого добра
П. Смидович".

Коллективизация подвела черту под историей старых форм русского

религиозного сектантства. В 30-х годах прекратила и больше не
возобновила организованное существование секта новоизраильтян.
Секта духоборов влачила жалкое существование, даже не пытаясь
сорганизоваться как религиозное течение или распространять влияние
на население духоборческих деревень, все больше отходившее от
религии. Но самый решительный крах постиг секту молокан. Развал
молоканских общин в Центральной-Черноземной области, в губерниях
Поволжья, на Дальнем Востоке был катастрофическим. Большая часть
молокан вообще порвала с религией, другая — перешла в баптизм. В
этих условиях Всесоюзный съезд молокан уже в 1929 г. принял решение
"приостановить временно деятельность Центрального совета Союза
молокан" (*); это прекращение оказалось окончательным.

(* РФ МИР, ф. 2, оп. 8, д. 309, л. I. *)

Коллективизация явилась большим ударом и по другим религиозным

сектам. Некоторые из них в свою очередь перестали быть
централизованными, как, например, секта баптистов. Значительно
сократилась сеть общин и поредели ряды последователей баптизма,
евангельского христианства, адвентизма, пятидесятничества.

Приложения

Приложение I

Мы публикуем хранящееся в ф. 435 (Черткова) письмо крестьянина П.

П. Пузырева из Великолуцкого округа, в котором раскрывается процесс
освобождения советского человека от религиозных предрассудков,
превращения его в сознательного и стойкого борца за социализм.

Москва — 9, поч[товый] ящик № 2135

Совету Московского вегетар[ианского] общества
товарищу В. В. Черткову

от заведующего Устьинским Красным уголком селькора

Павла Петровича Пузырева

Уважаемый дорогой товарищ!

Список и каталог вашего склада книг имени Л. Н. Толстого я, Пузырев,
получил по старому адресу: Сычево, Витебской губ. Велиж[ского] уезда,
П. П. Пузыреву. Это старый адрес, еще с 1918 года, когда я вел
переписку с уважаемой сестрой Анной Константиновной Чертковой. Но
тому уже девять лет, обстоятельства меняются, не знаю, жива ли
дорогая Анна; весной мне писали за нее, что болела, а потом, я не
получал ни одной весточки. Так, дорогие товарищи, будем снова
начинать переписку. Анну (А. К. Черткову — А. К.) я видал в 1917 году,
когда был в Москве, после переворота Октябрьских дней. После того я
был освобожден по болезни из рядов армии на родину. Что же я нашел
дома? Одни развалины, холод, голод и больше ничего.
Семейство мое бедствовало. У самого было здоровье потеряно и
расстроено за царскую войну и защиту революции. Кое-как зиму
пробились, весной пошел на сплав дров по реке Двине до города
Витебска, а летом меня Комитет бедноты определил в с. Устье, в
церковную сторожку, за неимением ни кола ни двора. И вот сколько я
здесь набрался, горя, так его и не перечесть: первым долгом я исполнял
и исполняю все советские должности, возложенные на меня до сего
времени. За это не любило меня приходское духовенство, что я
раскрывал народу их гнусные ложь и обман. Вторым делом с 1919 года
в нашей местности свирепствовал бандитизм, вплоть до 1924 года. И
вот советским служащим было очень плохо от бандитов, что я испытал
на своей спине и своем имуществе. Бандитами я был избит до потери
сознания, а имущество разграблено. Между прочим, ими, бандитами,
разграблена была моя библиотека, все научные, ценные книги были
похищены.
Но дороже всего было похищенное полное собрание сочинений
великого гения человечества — Льва Николаевича Толстого и с ним
вместе много русских классиков. Окромя имущества, одних книг было
похищено на 90 руб. Все это было устроено устьянским попом, который
был тайным шпионом бандитов и их помощником, но и он тож[е] погиб,
как и бандиты от руки большевиков — красных.
Кончился бандитский кошмар, народ вздохнул свободней, и я,
Пузырев, вступив на путь селькора, стал писать в газеты свои статьи и,
между прочим, на свои скудные средства приобрел разной советской
литературы руб. на 80, открыл в сторожке библиотеку для чтения —
этим народ завлекать к чтению книжек и газет. И в 1925 году
организовал в своей родной деревне Королевщине, открыл Красный
уголок, и в 1926 году открыл в с. Устье в церковной сторожке Красный
уголок имени Ленина с разрешения Щучейского ВИК Демидовского
уезда Смоленской губ. То видя мою такую деятельность, церковники во
главе с попом, псаломщиком и церковным советом подали на меня
жалобу в нарсуд 6[-го] уч[астка] Демидовского уезда о выселении меня,
Пузырева, с семейством из сторожки вон. 14 июля [19]26 года состоялся
суд, и народный судья 6-го уч[астка] присудил очистить мне сторожку к 1
сентября 1926 г[ода]. 27 июля я, Пузырев, явился в Щучейский ВИК
кассировать суд, то председатель ВИК предложил мне покупить
означенную постройку как гос[ударственное] имущество в
собственность. Состоялись торги и я, Пузырев, по обязательству
докупил оную постройку за 70 руб. — хату с приделом, амбар и хлев. Но
в конце декабря 1926 г[ода] Щучейский ВИК по проискам церковников,
обязательство мое расторгнув, передал оную постройку церковникам,
группе верующих. Тогда кулачки и церковники стали торжествовать над
селькором, но я, не обращая ни на что внимания, продолжал свое дело
по просвещению народа.
Но церковники не дремали. И вот, когда я, Пузырев, был отозван на
заседание Щучейского ВИК, отстоящего от с. Устья 40 верст, 20 марта
истекшего [19]27 года приставили судоисполнителя 2[-го] уч[астка]
Демидовского уезда привести дело нарсуда в исполнение по выселению
Пузырева из сторожки, то суд[ебный] исполнитель выставил окна и
двери, изгнав и семейство из помещения. А фанатично-темная толпа
богомольцев, так как дело было в воскресенье, начала грабить вещи
Пузырева, а кулачки и церковный совет кричали: на что нам красные
уголки, на что нам селькоры и комсомольцы (сын Пузырева комсомолец.
— А. К.) вон эту сволочь. И указывая на малых детей Пузырева,
бежавших по снегу, кричали: бей этих коммунистов-безбожников об
угол. И едва только прибывшим комсомольцам пришлось установить
порядок, которые обратно вставили окна и двери и собрали семейство
Пузырева обратно в помещение.
 Что же из всего этого вышло?
Приезжал судебный следователь, делал допрос, но кулачки и
церковники, как более сильны и богаты, то постарались это дело
замять. И Пузырев от 19 ноября [19]27 года получает от народного
следователя 4[-го] уч[астка], что дело по преследованию селькора по
статье 4 — 5 Угол[овно]-процес[суального] кодекса производством
прекращено.
Пузырев, несмотря на все гонения от кулачества и церковников к 10-й
годовщине Октябрьской революции открыл третий уголок в дер[евне]
Прудок Щучейской волости.
В настоящее время Пузырев несет возложенные на него народом
советские должности — состоит вновь избранным председателем
Комитета взаимопомощи, членом и заместителем председателя
Сычевского сельсовета Ильинского РИК, а также курсантом заочных
курсов Московского политического института за № 951, по циклу
антирелигиозников. И за все несенные советские должности Пузырев не
получает ни копейки денег, служа Советской власти не за страх, а за
совесть, на своем посту переживая различные неприятности и живя в
крайней бедности среди темного народа, имея семейство в 9 душ, одну
корову и 3 десятины земли — вот и все богатство. Но я не отчаиваюсь, а
стараюсь поработать среди темных масс, учась сам и уча других,
посредством распространения книг и газет изглаживая религиозные
предрассудки в народе. Я указываю, каким дурманом попы, набивали и
набивают головы темным людям.
Дорогие товарищи!
Если вы сочувствуете просвещению темного народа, то вы
откликнитесь на мои призыв, пришлите для народа сколько для вас
возможно книг. Ознакомившись с вашими книгами, я думаю, много
молодежи пожелают иметь книги вашего склада. И я с своей стороны
постараюсь побольше завлечь народа в трех красных уголках на
выписку ваших изданий. И таким образом между нами и вами будет
связь, и ваши издания будут читаться в нашем отдаленном темном
уголке.
Адрес мой пишите так:
Почтовое отделение Селезни Великолуцкого округа Ильинского РИКа,
дер. Королевщина, зав. Красным уголком Пузыреву Павлу Петровичу. 4
декабря 1927 года".

На это последовал ледяной ответ толстовцев:

"Религия для нас не дурман, а учение о жизни, каков смысл нашей

жизни, как нам жить.
Если Вас интересуют сочинения Л. Н. Толстого или близкие по духу,
то Вы, собравшись группою, можете сделать заказ нашему книжному
отделу... С приветом И. Баутин".
 Приложение II

Нижеследующий памфлет крестьянина-толстовца М. А. Лагуткина

написан им в связи с антисоветской кампанией, которую в 1926 — 1927
гг. возглавил английский империализм, поддержанный его тогдашними
вассалами в Восточной Европе, а также империалистическими кругами
Франции и США. После получившего печальную известность налета
полиции на Советское торговое представительство в Лондоне
правительство Англии 27 мая 1927 г. порвало дипломатические
отношения с СССР. Обострение международной обстановки,
происшедшее в 1926 — 1927 гг., широкая и шумная кампания против
Советского Союза, развязанная во всем капиталистическом мире,
объясняются как развитием противоречий между основными державами
капиталистического мира, так и особенно усилением классовой борьбы
в странах капитала, выразившейся в знаменитой забастовке углекопов
Англии в 1926 г., в революционных выступлениях австрийских рабочих.
Трудящиеся Советского Союза открыто солидаризировались с
английскими шахтерами, оказывали им моральную и посильную
материальную помощь.
Памфлет крестьянина Лагуткина написан в отповедь антисоветской
кампании английской буржуазии. Его характеризует сознание
солидарности трудящихся всех стран, глубокий и страстный советский
патриотизм, пафос гнева и обличения по адресу угнетателей
трудящихся масс во всем мире и их происков против Страны Советов —
государства рабочих и крестьян. Эти же мысли и чувства разделяет
другой последователь религиозного учения Л. Н. Толстого
представитель трудящейся среды Илья Мишустин, обращение которого
"Братья-американцы" написано в 1927 г. и публикуется ниже.
Непосредственным поводом, побудившим Мишустина написать свое
обращение, явилась декларация Советского правительства, сделанная
в подготовительной комиссии по разоружению при Лиге Наций. В этой
декларации Советское правительство предлагало план полного и
всеобщего разоружения. Мишустин выступил с горячей поддержкой
этого плана.
Нет нужды говорить о том, что как Лагуткин, так и Мишустин
выступали в качестве глубоко верующих людей. Из известных нам
дополнительно материалов об авторах публикуемых сочинений
выясняется, что путь к излагаемым ими общественнополитическим
идеям был для них извилист и противоречив. Более того, как
показывают материалы, имеющиеся в фонде Черткова, впоследствии
они так и не поняли существа колхозного движения и отождествили
ошибки и перегибы в строительстве колхозов с политикой
социалистической реконструкции деревни, что, однако, отнюдь не
привело их к пересмотру своего отношения к завоеваниям Октябрьской
революции.
О мировоззрении Лагуткина мы можем судить по обширной группе
документов, и они позволяют сделать вывод, что Лагуткин не связывал
себя рамками собственно-толстовского мировоззрения и мыслил в духе
основных религиозно-общественных идей, которых придерживались
последователи всех форм старого русского сектантства. Сочинения
Лагуткина и Мишустина характерны для мировоззрения, для социально-
политической установки рядовых верующих сектантов, как они
определились во второй половине 20-х годов. Они характерны вместе с
тем и для общественно-политических настроений трудового
крестьянства, сознававшего кровное родство своих интересов с
внутренней и внешней политикой партии и Советской власти.
Конечно, специальное изучение публикуемых документов выявит и их
связь с имевшими хождение в религиозном сектантстве идеями
пацифизма и ненасилия, покажет и известную непоследовательность их
авторов, обусловленную их приверженностью к религиозным учениям,
но все это не может заглушить властного и страстного голоса классовой
правды, звучащего в этих документах, непримиримого отношения их
авторов к строю социального господства и политике международного
разбоя империалистических кругов. А это принадлежит не религиозным
учениям, которых придерживались Лагуткин и Мишустин, а
мировоззрению и чувствам трудящихся, чьи патриотические мысли и
настроения они в данном случае выразили с подъемом и силой.
Сочинения Лагуткина и Мишустина публикуются по рукописным
оригиналам, представленным в фонде Черткова, находящегося в
Государственной библиотеке имени В. И. Ленина.

1927 г. Июня 13-го дня, крестьянина СССР.

Письмо к англичанам

Из газетных сведений видно, что ваше английское правительство

готовится войною против нашей Советской России. Прошло 10 л[ет]
империалистической европейской войны, которая всколыхнула до
самого дна все человечество, населяющее весь земной шар. Не успели
зажить те кровавые раны, не успели восстановиться искорененные
нации и государства. За 10 л[ет] мирного строительства жизни в Европе
не успели починить разрушенные города и области. Сироты и вдовы не
успели осушить свои слезы, а также инвалиды с оторванными руками и
ногами, контуженные и отравленные удушливыми газами, истомленные
голодом военнопленные империалистической войны едва успели
освежить свои силы у себя на родине. Не успели люди Европы
заровнять на полях те ямы от чудовищных пушек и шрапнелей. Едва
очнулись люди от того страшного неописуемого бедствия и потрясений.
Только что осушили реки и ручьи слез народного горя войны. Не успели
истлеть те груды, тысячи и миллионы человеческих трупов,
изуродованных, изорванных на клочки и куски человеческих тел,
которые без счету зарывались в братские ямы. И вот этот кошмар
прошел, человечество изжило, выпило до самого дна ту чашу горя,
мучений, голода и слез, стоны раненых и умирающих — и вот на
горизонт мировых событий выплывает новое народное горе. Братья
трудящиеся Англии, ведь вы люди или звери? Вы имеете разум и
совесть человеческую, а также и мы, русские люди, рабочие и
крест[ьяне], также не скоты. [Мы] лихорадочно заняты строительством
мирной жизни. Мы знаем, что после европейской империалистической
войны, а также после государственных переворотов у нас в России и
восстановления Советской власти — власти трудящих масс, чтобы
пережить все эти потрясения и залечить народные раны, когда Россия
была атакована, окружена тесным кольцом своих врагов — Врангеля,
Деникина, Колчака и т. д., когда русский народ переживал одиночество,
отрезанный от целого мира вашей английской, американской и
французской безжалостной блокадой, когда нас хотели заморить
голодной смертью, когда в нашей России негде было взять горелого
гвоздя и коробки спичек. Но вот мы живы, и все это пережито, и вот мы
русские крестьяне-труженики, 80 процентов населяющие Советскую
Россию, употребляем все усилия починить свои крестьянские хозяйства.
В такое короткое время мы начинаем обзаводиться
сельскохозяйств[енными] орудиями. Среди объединенных групп и
коллективов крестьян появляются тракторы, чего при царской власти
крестьянам и во сне не снилось, а также по примеру культурности,
переходя от системы неудобной мелкополосицы на отрубные и
хуторские участки. И видно, что жизнь постепенно стала налаживаться,
кооперация развивается и вполне удовлетворительно соответствует,
снабжая население по сравнению с частной торговлей по твердым
ценам продуктами, а также сельскохозяйст[венными] машинами,
удобрением для земли и различными культурными травосеяниями.
Коммунистическая партия хотя ведет мирную борьбу с всевозможными
религиозными предрассудками, отжившими свой век, но отнюдь не
насилуя никаких религиозных убеждений, даже самых грубых фанатиков
религиозных культов, что во времена царской власти не было. Самое
близкое духу христианства учение Христа во время царизма в России
было постоянно преследуемо, и Евангелие как основа христианства
истинного было заковано в железных тисках, и последователи его были
ссылаемы на Северный полюс. А также самый близкий простому классу
великий мыслитель Лев Н[иколаевич] Толстой был трижды проклят Св.
Синодом и предан анафеме лишь только за то, что он первый в мире
отказался от золотых потоков, от титулов сего мира, от барской
праздной жизни и своими великими произведениями разоблачил тот
заколдованный круг тиранов, мучителей, поработителей рода
человеческого, указывая на всю пустоту и праздную жизнь владык
светских и духовенствующих, и ясною горящею звездою и светильником
мира светил на тот великий путь избавления всем порабощенным
массам трудящимся мира. Лев Толстой из церковного мусора достал
драгоценную жемчужину. И вот такое-то произведение, полезное
обществу мира, преследовалось, поддавалось критике в дни царской
власти. Но при настоящей Советской власти возами развозят по
киоскам это дорогое произведение в нашей Советской России. И
получается то, что наши коммунисты, не верующие в бога, не
препятствуют и не насилуют говорить о нем. Но во дни царя лишь
можно было говорить о том боге, которого выработали себе
капиталисты, цари, вельможи сообща [со] Св. Синодом, с папскою
властью, которые благословляли войны, виселицы, вешать трудящий
народ, если они голодны и запросят хлеба, благословляли богатства,
капиталы и мазали миром царей на престолы... Наша власть, отделив
церковь от государства, старается нравственно перевоспитать молодое
поколение, для чего увеличивает число школ, стараясь ликвидировать
безграмотность, а также открывает читальни, где молодые люди могут
черпать мысли — и поучения различных полезных мыслителей и
писателей мира.
Сказать надо правду, что наш народ, освободившись от той
церковной тьмы, от тех диких предрассудков, остается при своем
убеждении по примеру науки, придя к заключению, что никакого бога не
существует, в таком направлении стараясь воспитать всю молодёжь,
выбрав ту основную платформу коммунизма, опасаясь базироваться на
каком бы то ни было божестве, указывая на то, что всякая религия есть
опиум для народа, ибо вследствие религиозного разногласия и наши
предки и отцы боролись за веру царя и отечества. Конечно, нельзя
грубо в этом обвинять коммунистов. Они вполне правы по отношению
всех тех установленных религий и верований, которые свою веру
защищали с оружием в руках. Но они далеко не травы против той
неопровержимой истины, которая не разделяет, а объединяет все
народы, языки и нации в одну братскую семью..., — идеи Христа,
которые делом и примером так ярко объясняет в своих сочинениях Л. Н.
Толстой...
Дорогие братья-англичане! Что же вам теперь от нас нужно? Мы —
строители своей внутренней жизни — чиним свои дыры и прорехи,
стараемся наладить свою мирную жизнь так, как нам хочется или как
нам нравится и для нас кажется удобней. Что же вы хотите вмешаться в
наше трудовое русское хозяйство или вы хотите восстановить у нас
коронную власть изжитого нами царя, которого наш народ уже не
способен принять, потому, что сама новая жизнь говорит нам, что
правящая власть рабочими и крестьянами должна быть избираема из
среды самого народа; сам народ из опыта жизни, из среды себе
избирает руководителей править страной и народным хозяйством. Вы
хотите снова нас поработить, чтобы за счет наших кровавых
мозолистых трудов угнетали бы нас 300 лет, не давая нам трудящимся
массам, никакого отчета те, золотопогонные генералы, воздвигая
дворцы и пышные палаты, не доступные простому трудящему
человеку? Вы своей военной техникой, правители Англии, хотите
разрушить наши мирные хозяйства, наши усилия и труды бросить за
борт, в ту пропасть, в ту бездну братоубийств[енной], кровавой войны,
которая несет за собою полное разорение народов, полную нищету и
горе! Подлежит ли исчислению то народное достояние и труды, те
жизни цветущего молодого народа, которые погибли в течение 4 л[ет]
царской войны? То богатство и несметные расходы рухнули
бесповоротно в бездну, в ту кровавую пучину, в ту пропасть войны;
англичане, вы люди, так или иначе в большинстве верующие в бога
любви и милосердия, признаете Христа как за спасителя рода
человеческого, признаете то учение Христа за основу той веры, которую
вы исповедуете, признаете все те слова Христа в Евангелии за
неопровержимую истину: любите друг друга и любите врагов ваших и не
делайте другим людям и народам того, чего себе не желаете. Ваш бог, в
которого вы веруете, вас опять, как видно, начнет благословлять с
пушками, пулеметами, резать, взрывать на воздух ради корыстных
целей капитала. Неужели тот бог, в которого вы верите, который говорит
о братстве и равенстве, неужели тот бог человеколюбивый, истинный и
справедливый, только для богачей создал прекрасный мир и блага
мира? Неужели вы вместе с попами опять зазвоните в колокола о
победе воинства Христа, дабы уничтожить нас еретиков-безбожников, а
вы, верующие, богу начнете молиться, тому богу, которого ясная
простая заповедь: не убей и люби врагов. Тот бог вам поможет, сынам
своим, как можно больше побить, поколечить бедного трудящего
народа. Во имя чего же вы хотите идти на нас и что вам нужно от нас?
Вам нужны наши жертвы, наш кров, наши труды, наши юные цветущие
жизни? Вы засучили руки опять, чтобы наша земля насытилась кровью
человеческой, чтобы опять послышались те вопли и стоны! О вы, люди,
строящие свое счастье на крови и костях человеческих! А что вы будете
делать, если ваш народ трудящий и народ всего мира в момент этой
войны проснется и обратит свои штыки на вас, защищающих свои
капиталы, которые вы нажили путем порабощения трудового народа,
который вы держите в обмане и рабстве! Братья-англичане! Вложите
свои мечи в ножны, говорит вам тот Христос, в которого вы веруете, ибо
взявший меч от меча погибнет. Ведь мы вас не просили вмешиваться в
наши внутренние дела. А что вы чувствуете гнев народного
недовольства, вопиющий со всех концов света на своих поработителей,
это свидетельствует о том, что трудящие массы всего мира жаждут
мирной братской жизни; жаждут свободного сосуществования строить
свою жизнь по своему вкусу, как им лучше, а не как банкирам да
помещикам. Ведь, если по-вашему есть тот бог, который создал землю и
все, что на ней, так неужели он создал те блага блаженствовать купцам,
царям и помещикам, а разве трудящему народу и доли нет на земле?
Вы веками воевали за расширение своих территорий, своих карманов,
банков, за увеличение своих титулов. А за расширение справедливого
равенства народов, за освобождение трудящихся угнетенных масс вам
трудно добровольно отказаться от той роскоши, в которой вы утопаете,
от того тунеядства, тиранства, раболепства, от той бальной праздной
жизни. Вы считаете коммунистов, толстовцев и евангелистов опасной
заразой, что коммунисты являются ураганом и бурею для вас,
укоренившихся своей неправдою. Действительно, пролетариат является
для вас, правосудием, воздающим вам по делам вашей неправды...
Ведь тот Христос, в которого вы верите, давно сказал вам: горе вам
богатые, ибо вы взалчите и восплачете. Вы роскошествовали и
обжирались на земле, а те люди, за счет которых вы блаженствовали,
они жили в постоянной нужде и нищете, день и ночь работая на вас,
питаясь отбросами и крошками, падающими со стола вас, богачи,
сатрапы, мучители рода человеческого! Доколе же вы будете мучить и
угнетать нас, наконец? Лопнет наше каменное терпение, грянет гром,
блеснет молниеносная истина, тогда вы завопите и скажете: горы и
камни, покройте нас от народного гнева, который обрушился на нашу
закоснелую голову. Вам, правители Англии, только кажется, что мы
помогаем бастующим в удушливых шахтах, вашим углекопам,
работающим как бессловесные животные день и ночь на вас, которые
добиваются общечеловеческого права. И наши братья-рабочие
жертвуют этим вековечным мученикам. Вам не по вкусу, если наш
русский народ свернул с шеи то царское иго, то бремя
неудобовыносимое. Вам не по вкусу, что в нашем ВЦИК председателем
избран не Колчак — генерал или князь — помещик, а простой человек
из среды рабочего народа. Вы идете не за освобождение трудового
народа, но за порабощение такового. Но кто же может принять ту
отжившую монархию? Может, приняли бы ее наши деды, которые 50
л[ет] лежат в земле? Но они теперь не встанут, а молодое поколение
вышло из той яичной скорлупы. Русский народ, как один, вам, братья-
англичане, протянет свои мозолистые руки, а ваши правители
останутся, как корабль, на мели, когда человеческая совесть проснется
от того поповского гипноза и разум разовьет чувство отвращения
брезгливости братской крови. Не устоит никакая самая
усовершенств[ованная] американская техника, и рухнет современный
Вавилон... С приветом к людям-братьям, населяющим земной шар.
Одумайтесь, говорит Христос всем сынам божим на земле, ибо
царствие божие и правда внутри вас, которую вы затоптали ногами в
грязи своего эгоизма.
 Марк Алексеевич Лагуткин, гр[ажданин] Смоленской губ. Гжатского
уезда Кармановской вол., дер. Аббакумово.

[1927 г].
Братья-американцы!
В лице простого рабочего народа приветствую вас и желаю вам
укрепляться в мысли о ненужности и гибельности приготовления к войне
и военным действиям, дабы навсегда положить конец кровавой
кошмарной жизни. Должны же мы, наконец, понять, что мы не дикие
звери, а люди с прекрасной доброй душой. Опыт прошлой кровавой
бойни дает нам понять, насколько ужасна, гибельна для простого
рабочего народа война. Выразитель народной воли тов. Литвинов
сделал предложение, на которое должны откликнуться все народы, и
предстоящий юбилей дедушки Л. Н. Толстого, любимого нашим
народом, может быть общим праздником торжества над нашими
зверскими инстинктами.
Но кроме этого, отъявленный враг человечества Вампир Капитал,
благославлявший роскошь и тунеядство, представитель пьянства,
разврата, беспросветной нужды и технического братоубийства должен
уничтожиться.
Народ идет, независимо от насильнических путей, к братскому
соединению твердой уверенной дорогой. Основание народа в этом пути
— любовь, правда и неутомимый труд. Что это верно, можно привести
ряд фактов из прошлой истории нашей страны. Народная масса
сознательно относится ко всем изменениям к лучшему в общественном
строе жизни.
Что сознание братства всеми народами столько назрело, что
достаточно небольших усилий, и оно выльется в желаемую всем форму,
ясно видится глубокомыслящими людьми.
Если же мы уясним себе, что желанная жизнь настанет путем
самосовершенствования самого себя, т. е. с каждым днем, часом,
минутой делаться добрее, правдивее и самоотверженнее, то это самая
главная задача нашей земной жизни, возведя нас на высшую точку
совершенства положить конец нашим бесчисленным страданиям не
только в индивидуальной, но и общей жизни.
Илья С. Мишустин.